Глава 11
Может, она и хотела начать с поцелуев, зато Кросс хотел закончить, бросив на стол Пиппу. Голую. Открытую его рукам, и губам, и телу, как сельское лето.
И в этом была проблема.
Он не мог дать ей то, что она хотела. Поэтому отступил, благодарный за свои длинные ноги и твердые края стола за ним, дававшие опору.
– Не думаю, что Борн одобрит, если я начну наставлять вас в…
Последнее слово так трудно выговорить. Но у леди этой проблемы не было.
– В поцелуях.
Кажется, Кросс должен быть счастлив, что она не спросила о другой вещи, на которую ссылалась без труда.
– Да.
Пиппа наклонила голову, и Кросс невольно засмотрелся на контуры ее длинной шеи. На мягкую белую кожу.
– Не думаю, что Борн будет возражать. Мало того, думаю, он будет счастлив, оттого что я спросила именно вас.
Кросс рассмеялся, если можно назвать смехом громкое «ха».
– Мне кажется, вы жестоко ошибаетесь.
Борн убил бы его голыми руками за то, что коснулся ее. Не то чтобы оно того не стоило.
«Оно того стоило».
Он точно это знал.
Пиппа покачала головой.
– Нет, думаю, я права, – сказала она скорее себе, чем ему, после чего долго обдумывала вопрос.
Кросс никогда не видел женщины, которая так тщательно все обдумывает. Он мог часами наблюдать за размышляющей Пиппой. Днями.
Абсурдная мысль поразила его.
Наблюдать, как она думает? Да что это с ним такое стряслось?
У него не было времени найти ответ, потому что в ее взгляде, частично скрытом стеклами очков, что-то изменилось, когда она снова сосредоточилась на нем.
– Не думаю, что дело вообще в Борне.
Не в Борне. Но это ей знать необязательно.
– Борн – одна из многих причин, по которой я ничего вам не скажу,
Пиппа глянула на свои сцепленные руки и когда заговорила, ее тон ему не понравился.
– Понимаю.
Она покачала головой, и Кросс невольно залюбовался ее светло-желтыми волосами, цвета кукурузных рылец, сиявших в свете свечей.
Ему не стоило спрашивать. Это не имело значения.
– Что именно понимаете?
Пиппа говорила с собой. Тихо, не поднимая глаз.
– Мне никогда не приходило в голову, хотя должно было. Желание – часть всего этого.
Желание… о да. Огромная часть.
Пиппа глянула на него, и он увидел: отчасти неуверенность, отчасти смирение, отчасти… черт бы ее побрал – печаль. И все, что в нем было, все, чем он был, вопило, требуя приблизиться ней.
Господи боже!
Кросс попытался отойти, но тяжелый стол, в котором он находил опору всего несколько секунд назад, теперь не давал двигаться дальше.
Большие голубые глаза повлажнели.
– Скажите, мистер Кросс, по-вашему, я могу убедить его коснуться меня?
Он не мог вымолвить ни слова. Не из-за интонации. Из-за почти незаметного ударения на слове «его», означавшего кого-то другого. Означавшего Каслтона.
Означавшего, что она надеялась, что Кросс коснется ее.
«Она была олицетворением соблазна. Она была пыткой».
Все, что требовалось сделать, – протянуть руку. И Пиппа будет принадлежать ему. Никто не узнает. Всего один раз. Один глоток – и он отошлет ее к мужу. К свадьбе.
К ее жизни.
Нет!
Филиппа неприкосновенна. Неприкосновенна, как все те женщины, которых он знал последние шесть лет. Даже более неприкосновенна.
Бесконечно более неприкосновенна.
Он шевелил губами, пытаясь найти слова, ненавидя тот факт, что она лишила его дара речи. Если бы партнеры могли видеть его сейчас. Умного, проницательного Кросса, которого уложила на лопатки эта странная, очкастая, прекрасная женщина.
Слова все не шли с языка, так что оставалось сказать одно:
– Пиппа…
Горячий румянец залил ее щеки. Коварный, великолепный румянец. Тот, который более молодой и беспечный Кросс посчитал бы приглашением. Такого рода, которое вполне можно принять.
Но Пиппа глянула на свои руки, раскинула их, не зная, как эти кривоватые кончики пальцев соблазняли его.
– Простите. Это было абсолютно… это было… то есть…
Она вздохнула. Плечи опустились под почти невыносимым грузом. Наконец Пиппа подняла глаза и просто сказала:
– Мне не следовало этого говорить.
«Не спрашивай. Ты не хочешь этого знать».
Только он хотел. Отчаянно.
– Что вы под этим подразумеваете?
– Я бы предпочла не говорить.
Кросс усмехнулся.
Даже сейчас, когда она, вне всякого сомнения, хотела это сделать, все равно не соглашалась лгать.
– И все же я хотел бы знать.
Пиппа по-прежнему обращалась к своим рукам.
– Просто… с тех пор как мы встретились, я была довольно… увлечена…
«Тобой».
«Скажи это», – мысленно попросил Кросс, не вполне уверенный, что станет делать, если она действительно скажет, но готовый к испытанию.
Пиппа перевела дыхание:
– Вашими костями.
Скажет ли она когда-нибудь то, что от нее ожидают?
– Моими костями?
Она кивнула:
– Да. Но мышцами и сухожилиями тоже. Предплечьями, бедрами. И еще раньше, когда наблюдала, как вы пьете виски, – вашими руками.
Кроссу много раз в жизни делали нескромные предложения. С тех пор он блестяще научился отказывать женщинам. Но еще никто не восхищался его костями.
Это была самая странная и чувственная исповедь, которую он когда-либо слышал. И понятия не имел, как отвечать.
Но ему и не пришлось отвечать, потому что Пиппа продолжала.
– Я не могу перестать о них думать, – вздохнула она. В голосе слышалось столько отчаяния и униженности, что Кросс вздрогнул.
– Не могу перестать думать о том, как бы их коснуться. О том, как они… касаются меня.
Помоги ему, господи. Он думает о том же.
Ему не стоило спрашивать. Не стоило.
Но если бы сам король ворвался в комнату, все равно не смог бы его остановить.
– Касаются вас… где?
Ее голова вскинулась так быстро, что наверняка макушка ударилась бы в его подбородок, стой она чуть ближе. Если бы она стояла так близко, как ему хотелось. Он шокировал ее.
– Простите?
– Это простой вопрос, Пиппа, – ответил Кросс, крепче опираясь на стол, пораженный собственной способностью казаться спокойным, хотя сердце лихорадочно билось, а пальцы так и зудели от желания дотронуться до нее.
– Где, по-вашему, вам приятен контакт с моими костями?
Пиппа приоткрыла рот от удивления, а Кросс скрестил руки на груди. Ее взгляд следовал за его движением. Руки сжимали бицепсы, силясь сдержаться и не обнимать ее, до тех пор пока они оба не задохнутся.
– Ваши руки, – прошептала она.
– Что с моими руками?
– Я все гадаю, какое ощущение они вызовут на…
Пиппа сглотнула, и это привлекло его внимание к ее горлу, где, вне всякого сомнения, бешено бился пульс. Поэтому Кросс не расслышал, как она договорила, что, возможно, было лучше для обоих.
– На моей коже.
«Кожа». Это слово от него не ускользнуло. Кросс живо представил бледную прелестную плоть, жаркие изгибы и мягкие бугорки… и все это принадлежит ему. Она будет бархатом и шелком, и чего бы он ни касался, она станет отвечать. Кросс представил звуки, которые Пиппа будет издавать, как будет стонать, когда он проведет ладонью по ее торсу, как будет смеяться, когда он обязательно найдет чувствительное местечко для щекотки.
Пиппа завороженно смотрела на его левую руку, и Кросс точно знал, что, если потянется к ней, она позволит ему делать все, что он пожелает.
Все.
Но он не шевельнулся:
– Где именно, Пиппа?
Ей, разумеется, не следовало говорить ему. И бежать из этой комнаты со всех ног. Вне всякого сомнения, в главном зале казино безопаснее, чем здесь, с ним. Но она не собиралась с ним откровенничать.
– Мои руки, – начала она, широко их раскинув. – М-мои щеки… моя шея…
Сама не понимая этого, она обводила пальцами названные части тела, и с каждым словом желание Кросса росло. Ее пальцы скользили по стройной колонне шеи, по нежной коже груди, к краю выреза, где остановились, замерев на зеленой ткани.
Кроссу хотелось одним рывком разорвать платье, чтобы облегчить скольжение этих чудесных кривоватых пальцев. Он хотел видеть, как она коснется каждого дюйма своего тела, воображая, что это его пальцы.
Черт бы все это побрал!
Он хотел касаться ее.
Но нет.
– Что еще? – спросил он, шевельнув рукой и выведя ее из транса.
Пиппа встретила его взгляд. Глаза широко раскрыты, щеки порозовели.
– Я… – Она осеклась. Набрала в грудь воздуха: – Я бы хотела тоже вас коснуться.
Его самообладание держалось на ниточке. Тонкой. Последней. Он слишком близок к ней. Ему стоило бы отойти. На безопасное расстояние. Но вместо этого он спросил:
– Где?
Кросс знал, что слишком многого просит от нее, от этой невинной девушки, которая изучала тело человека, ничего о нем не зная. Но не мог удержаться. Он не мог получить ее. Но получит хотя бы это.
Даже если будет гореть за это в аду.
«Ад покажется блаженным местом по сравнению с той пыткой, что он терпит сейчас. Здесь».
– Где бы вы хотели коснуться меня? Пиппа? – снова спросил он после долгого молчания.
Пиппа покачала головой, и на секунду ему показалось, что она сейчас сдастся. Вернется домой.
Жаркое, смешанное с досадой разочарование охватило его.
И тут она сказала. Просто и отчетливо.
– Везде.
Кросс мигом обессилел, задохнулся и окончательно потерял самоконтроль. Не зная, что делать. Отчаянно желая ее.
Отчаянно пытаясь показать ей, что такое наслаждение. Хоть каким-то способом. Любым.
– Подойди сюда.
Он сам расслышал хриплые нотки в своем голосе, настойчивость и был потрясен, когда Пиппа поспешила подчиниться и остановилась почти в нескольких дюймах перед ним.
Ее платье было многослойным, а талия перетянута широким зеленым поясом.
– Расстегни его, – велел Кросс.
Боже, помоги ему! Она так и сделала, словно это было самой обычной в мире вещью.
Края платья разошлись, открыв более тонкую зеленую ткань.
– Сними его.
Она стянула верхнее платье, которое легло озерцом у ее ног, и задышала чаще.
Как и он.
– Снимай все.
Пиппа повернулась к нему спиной. Значит, говорит «нет». Проявляет силу там, где он проявил слабость.
Кросс порывисто протянул руки, но тут же замер, не смея дотронуться до нее, сорвать одежду и притянуть к себе.
Конечно, она откажется. Она леди. И ему нельзя находиться рядом с ней. Он – негодяй и мерзавец, и его следует выпороть за то, что он сделал. За то, чего потребовал.
Тяжелая зеленая шерсть ее платья лежала у его ног, и Кросс присел, чтобы поднять его, в отчаянии гладя ткань, словно ее кожу. Словно этого достаточно.
«Должно быть достаточно».
Он проклял себя, обещая себе и небу, что немедленно натянет на нее платье и отошлет домой. Но было слишком поздно.
К тяжелой ткани присоединилось все еще теплое от ее тела белье, задев его пальцы. Обжигая.
У него перехватило дыхание.
Кросс замер, зная: этот момент станет его гибелью.
Зная, что не должен поднимать глаз.
Зная, что не сможет остановиться.
Пиппа осталась в корсете, панталонах и чулках. Руки скрещены на груди, щеки пылают – румянец обещания, перед которым невозможно устоять.
Он упал на колени.
Пиппа поверить не могла, что сделала это.
Даже сейчас, стоя в этой чудесной порочной комнате, ощущая, как холодный ветерок овевает разгоряченную кожу, она не могла поверить, что разделась, просто потому что Кросс приказал это мрачным, суровым тоном, пославшим по телу странный трепет.
Ей стоит изучить этот трепет.
Позже.
Сейчас ее больше интересует стоящий перед ней на коленях мужчина. Сжатые руки лежат на красивых длинных бедрах, глаза пожирают ее тело.
– Вы сняли одежду, – глухо пробормотал он.
– Вы просили меня об этом, – ответила Пиппа, подталкивая очки на переносицу.
Кросс слегка улыбнулся и провел рукой по губам, медленно и вальяжно, словно готов был ее проглотить.
– Просил.
Трепет стал отчетливее.
Он смотрел на ее колени, и Пиппа вдруг вспомнила, что на ней простые чулки из кремовой шерсти, выбранные больше по соображениям тепла, чем…
Они, конечно, уродливы по сравнению с шелковыми, которые носят его женщины. У мисс Тассер наверняка есть чулки всех цветов, да еще и кружевные.
Пиппа всегда старалась носить практичное белье.
Она стиснула колени и крепче прижала руки к груди, втайне желая, чтобы он потянулся к ней. Но Кросс даже не шелохнулся. Может, что-то разочаровало его – она далеко не так красива, как женщины, к которым он привык. Но никогда не считала себя уродиной.
Почему он не коснется ее?
Пиппа проглотила вопрос, ненавидя себя за то, что вообще подумала об этом. За то, что ее попеременно бросало в жар и холод.
– Что дальше? – выдавила она более резко, чем намеревалась. Зато Кросс мгновенно отвлекся от ее ног и взглянул в лицо. Долго смотрел, и она тоже смотрела. Ему в глаза. На этот раз скорее цвета олова, с маленькими черными искорками, обрамленные длинными рыжими ресницами.
Кросс повернул голову и глянул на большое кресло в нескольких футах справа от нее.
– Садись.
Такого Пиппа не ожидала.
– Спасибо. Я предпочитаю постоять.
– Хочешь получить свой урок или нет, Пиппа?
Ее сердце так и подскочило.
– Да.
Опять эта полуулыбка. Кросс кивнул головой в сторону кресла:
– Тогда садись.
Пиппа шагнула к креслу и села так чинно, как позволяла обстановка: спина прямая, руки крепко сжаты на коленях, ноги вместе, словно она не наедине в казино с одним из самых прославленных повес Лондона, да еще и осталась в одном корсете и панталонах. И очках.
При этой мысли она зажмурилась. Очки. Что может быть соблазнительного в очках?
Она потянулась, чтобы снять их.
– Нет.
Пиппа замерла. Руки застыли на полпути к лицу.
– Но…
– Оставьте их.
– Они не… – начала она.
«Они не обжигают страстью. Они не обольстительны».
– Они идеальны.
Кросс снова оперся о тяжелый стол и, подняв колено, положил на него руку.
– Откиньтесь.
– Мне вполне удобно, – быстро заверила она.
– Тем не менее откиньтесь.
Пиппа исполнила и это желание. Кросс неотрывно наблюдал за ней, прищурившись, ловя каждое движение.
– Расслабьтесь, – приказал он.
Она глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь следовать наставлениям.
– Это нелегко.
Он снова улыбнулся:
– Знаю.
И, помолчав, добавил:
– Вы прекрасны.
– Вовсе нет, – вспыхнула она. – Это белье довольно старое, – пояснила она. – И его не следовало…
Она осеклась. Корсет вдруг стал еще теснее.
– …никому видеть.
– Я говорю не об одежде, – тихо сказал он. – А о вас. О коже, которую я хочу погладить. Этого хотите и вы.
Пиппа закрыла глаза, сгорая от унижения и еще чего-то, куда более опасного.
– Я говорю о ваших прекрасных длинных руках и ногах совершенной формы. Я обнаружил, что ревную к этим чулкам, которые знают ваше тепло.
Пиппа заерзала, не в силах сидеть смирно под его упорным взглядом.
– Я говорю об этом корсете, который обнимает вас там, где вы так прелестны и мягки… Он неудобен?
Она поколебалась:
– Обычно нет.
– А сейчас?
Он, кажется, уже знал ответ.
Пиппа кивнула:
– Очень тесный.
Кросс покачал головой, и она открыла глаза, мгновенно встретившись с его жарким взглядом.
– Бедная Пиппа. Скажите, что думаете об этом вы, с вашим знанием человеческого тела.
Она пыталась вдохнуть поглубже. Но не смогла.
– Все потому, что сердце угрожает вырваться из груди.
Снова улыбка.
– Вы слишком напрягались?
– Нет.
– Что же тогда?
Она не глупа. Кросс подталкивает ее к ответу. Пытается увидеть, как далеко она способна зайти.
Она сказала правду:
– Думаю, дело в вас.
Кросс зажмурился. Сжал кулаки и откинул голову на край столешницы, открыв шею и крепко сжатые челюсти. Во рту Пиппы тут же пересохло. Ей не терпелось дотронуться до него.
Когда он вновь вернулся к ней взглядом, в серых глубинах сверкало что-то неукротимое… одновременно пугавшее и поглощавшее ее.
– Вам не стоило так торопиться с правдой, – сказал он.
– Почему?
– Она дает мне слишком много власти.
– Я доверяю вам.
– А не стоило бы.
Кросс подался вперед, обхватив рукой поднятое колено:
– Со мной вам небезопасно.
С ним она ни на секунду не чувствовала себя в опасности.
– Не думаю, что это правильно.
Он рассмеялся, тихо и мрачно, и этот звук прокатился по ней наслаждением и искушением.
– Вы понятия не имеете, Филиппа Марбери, что я способен сделать с вами. Как и где могу касаться вас. Чудеса, которые я мог бы показать вам. Я мог бы погубить вас без угрызений совести. Опуститься вместе с вами в глубины греха и ни разу не пожалеть. Мог бы завести вас в дебри обольщения и даже не оглянуться.
У Пиппы перехватило дыхание. Она хотела. Хотела всего.
И уже открыла рот, чтобы так ему и сказать, но с губ не сорвалось ни звука.
– Видите? Я шокировал вас.
Она покачала головой:
– Я шокировала себя.
В его взгляде засветилось любопытство, и Пиппа добавила:
– Потому что оказалось, что я хотела бы все это испытать.
Последовало долгое молчание. Про себя она молила его подойти. Коснуться ее. Показать…
– Покажите мне, – неожиданно сказал он, словно прочитав ее мысли.
– Я… простите… – рассмеялась она.
– Раньше вы сказали, что хотели бы, чтобы я вас коснулся. Покажите, где.
Пиппа не могла. Но ее рука уже обводила кости корсета, скользя к тому месту, где шелк встречался с кожей. Шнуровка была ниже, чем линия платья. Всего в нескольких сантиметрах от…
– Ваши груди?
Она залилась краской.
– Да.
– Скажите, какие они сейчас?
Она сосредоточилась на вопросе.
На ответе.
– Налившиеся. Тугие.
– И болят?
«Так сильно».
– Да.
– Коснитесь их.
Пиппа изумленно уставилась на него.
– Покажите, какого прикосновения вы хотите от меня.
– Не могу.
– Можете.
– Но почему не вы? Ваши руки здесь, вы здесь.
Глаза Кросса потемнели. На щеке набухла жилка.
– Я не коснусь вас, Пиппа. Не погублю.
Упрямец.
У нее ныло тело, она вся в огне. Неужели он этого не видит?
– Я все равно безвозвратно погибла, коснетесь вы меня или нет.
– Пока я не касаюсь вас, вы в безопасности.
– А если я не хочу быть в безопасности?
– Боюсь, у вас нет выбора. Сказать вам, что я бы сделал, если бы мог вас коснуться?
Разве может она устоять от такого соблазна?
– Да. Пожалуйста.
– Я бы освободил их из тюрьмы, в которой вы их держите. И поклонялся бы в той манере, которую они заслуживают.
«О господи».
Ее руки застыли, лишившись сил от этого прекрасного бархатного голоса.
– А потом, когда они забыли бы, каково это – сидеть в клетке из шелка и костей, я бы преподал вам науку поцелуев, как вы просили.
Ее губы приоткрылись. Пиппа ловила его взгляд, полный чувственных обещаний.
– Но стал бы целовать не ваши губы. Ваши великолепные груди. Эту белую мягкую кожу. Те места, которые никогда не видели света. Никогда не знали мужского прикосновения. Вы бы узнали о языке, мой маленький ученый… ласкающем эти прелестные ноющие кончики.
Кросс нарисовал весьма отчетливую и поразительную картину, и Пиппа мгновенно представила его язык на ее…
Она была слишком заворожена, чтобы смущаться. Ее руки, словно повинуясь приказу, гладили, ласкали, касались, и на мгновение она почти поверила, что это Кросс дотрагивается до нее. Заставляет томиться по большему.
Пиппа вздохнула. И он выпрямился, но ближе не подошел, черт бы его побрал!
– Хотите, я скажу, где еще коснулся бы вас?
– Да, пожалуйста, – прошептала она.
Так вежлива.
Кросс подался вперед:
– Здесь нет места для вежливости, моя очкастая красавица. Вы просите, я даю. Вы предлагаете – я беру. Никаких «спасибо» и «пожалуйста».
Пиппа ждала продолжения. Каждая частичка тела пела от возбуждения. От предвкушения.
– Перекиньте ногу через подлокотник кресла.
Глаза Пиппы широко раскрылись. Она в жизни не сидела в такой позе.
– Вы просили, – настаивал Кросс.
И она послушалась. Открылась ему. Бедра раздвинулись. Холодный воздух проникал через разрез в панталонах. Щеки горели, и Пиппа попыталась загородиться руками.
Кросс одобрительно кивнул:
– Именно там были бы мои руки. Можете почувствовать почему? Почувствовать жар? Соблазн?
Теперь ее глаза были закрыты. Она не могла смотреть на него. Но все же кивнула.
– Конечно, можете. Я сам почти чувствую…
Слова гипнотизировали, тихие, лиричные, восхитительные.
– И скажите, мой маленький анатом, вы уже исследовали именно это место раньше?
Ее щеки загорелись.
– Не начинайте лгать, Пиппа. Мы слишком далеко зашли.
– Да.
– Да, что?
– Да, я исследовала его раньше, – призналась она едва слышно. Когда Кросс застонал, она открыла глаза и увидела, что он снова прижался спиной к столу.
– Я сказала что-то не так?
Он покачал головой и снова провел пальцем по губам:
– Вы просто заставили меня пылать ревностью.
– К кому? – удивилась она.
– К вам, прелестная. К вашим совершенным рукам. Скажите, что вы обнаружили.
Пиппа не могла. Хотя знала научные термины, хотя касалась и запоминала, все же не могла произнести это вслух.
– Не могу, – покачала она головой.
– Вы нашли наслаждение?
Пиппа закрыла глаза и плотно сжала губы.
– Нашли? – прошептал он.
Звук прозвучал выстрелом в темной развратной комнате.
Она снова покачала головой. Едва-едва заметным движением.
Кросс выдохнул, громко и долго, словно сдерживал дыхание до этого момента… и шевельнулся.
– Какая трагедия.
Глаза Пиппы распахнулись, когда она услышала шорох. Он полз к ней, сузив глаза, полные порочного, восхитительного обещания.
Он подбирается к ней. Хищник пришел за добычей
А она не могла дождаться, пока ее поймают.
Она прерывисто вздохнула. И вздох мог бы перейти в стон, если бы она не соблюдала осторожность.
И Пиппа раскинула руки навстречу его прикосновениям и взглядам, готовая поблагодарить Бога и Люцифера, и всякого, кто мог приблизить этот момент.
Но Кросс так и не коснулся ее.
– Показать, как найти его, прелестная? – спросил он.
Она могла бы поклясться, что ощущает его дыхание, жаркое и искушающее.
– Где найти его?
Она так и не поняла, откуда набралась мужества, как смогла пробиться через стыд и смущение, которые ее изводили.
– Пожалуйста, – взмолилась она.
И Кросс объяснил, несколькими, потрясшими ее словами.
Пиппа следовала его указаниям, разделив складки ткани, потом более потаенные складки, одновременно отвечая на его коварные вопросы.
– Такие красивые и розовые… тебе хорошо, любовь моя?
Она что-то пробормотала в ответ:
– Конечно, хорошо. Я ощущаю запах твоего наслаждения, сладостного и мягкого, и очень-очень мокрого…
Слова принесли с собой волну наслаждения, подобного которому она не испытывала раньше. Даже в темные ночи, когда потихоньку занималась своими исследованиями.
– О, Пиппа… – прошептал Кросс, овевая дыханием ее колено, но не касаясь, ни разу не касаясь. Он убивает ее.
– Если бы я был там, если бы мои пальцы стали вашими, я бы широко развел ваши бедра и показал, каким наслаждением могут быть совместные переживания чего-то подобного. Я бы подарил вам наслаждение губами, чтобы преподать урок поцелуев. Научил бы вас всему, что знаю об этом акте.
Глаза Пиппы раскрывались все шире, ибо она видела правду его слов. Видела его на коленях перед ней. Вот Кросс отводит руки и заменяет их прекрасными, твердыми губами, гладит, касается… любит…
Пиппа не знала, что это за акт, никогда не представляла до нынешнего дня, но твердо знала, что все будет великолепно.
– Я бы не смог оторваться от вас, – продолжал Кросс, вознаградив смелые движения ее пальцев рычанием наслаждения. Зная, прежде нее, что она стоит на краю чего-то ошеломляющего.
– Хотели бы вы ощутить мои губы там, сладкая?
А это может быть? Господи милостивый, да. Она хотела.
– Я бы делал это часами, – объяснял он. – Мой язык показал бы вам наслаждение, которого вы еще не ведали. Снова и снова. Опять и опять, пока вы не ослабеете. Пока не поймете, что больше не вынесете, и станете умолять меня остановиться. Хотели бы вы этого, любовь моя?
Ему ответило ее тело, раскачивавшееся на кресле. Ее рука давала ей все, что обещал он… все и ничего. Пиппа выкрикнула что-то неразборчивое, потянулась к нему, отчаянно желая почувствовать его, его силу и мощь.
В этот момент она принадлежала ему. Была открыта для него, сотрясаемая наслаждением и все равно изнывавшая от желания.
Желания, утолить которое мог только он.
Пиппа прошептала его имя, не в силах скрыть изумления, и ее пальцы коснулись его волос, блестящего рыжего шелка.
Кросс мгновенно вскочил, двигаясь с грацией, необычной для мужчины ростом шесть с половиной футов. Пересек кабинет и оперся на груду папок, сложенных в углу.
Его уход был ударом, лишившим ее мимолетного наслаждения. Оставившим ее наедине с желанием. Пустой. Неудовлетворенной.
Кросс склонил голову. Плечи поднялись и упали, раз, другой, третий: очевидно, он тоже не мог отдышаться.
– Довольно исследований на сегодня, – сказал он папкам громко и уверенно. – Я обещал научить вас всему, что касается соблазна, и думаю, выполнил свою задачу. Одевайтесь. Я попрошу кого-нибудь проводить вас домой.
