Глава 10
Научный дневник леди Филиппы Марбери
За эти годы я изучила много образцов флоры и фауны и вывела одну истину: будь передо мной собаки или люди, братья и сестры всегда обнаруживают больше неоднородности, чем однородности. Стоит только взглянуть на Оливию и меня, чтобы увидеть доказательство.
Родители – настоящий розовый куст. Отпрыски – ветка белых цветов.
28 марта 1831 года.
За восемь дней до свадьбы
– Я пришла просить тебя оставить нас в покое.
Кросс стоял у запертой двери своего кабинета, по другую сторону которой делали ставки две сотни самых влиятельных в Британии людей. По пути сюда он придумал много всего, что сказать сестре, – все вариации на тему «Какого черта ты вздумала сюда прийти?»
Но не успел произнести ни слова. Сестра заговорила в ту минуту, как щелкнул замок, словно у нее не было ни малейшей заботы в мире, кроме желания высказать одно спокойное отчетливое предложение.
– Лавиния, – начал он, но она оборвала его. Взгляд серьезных карих глаз не дрогнул.
– Я здесь не для того, чтобы это обсуждать, – отрезала она. – Я пришла от Найта. Он отказался меня видеть. Из-за тебя.
– И прекрасно! – вспылил Кросс. – Тебе вообще не следовало ездить к нему. А если он знает, что для него лучше, больше никогда тебя не увидит.
Лавиния выглядела уставшей. Бледной, худой… явно не в себе. Под глазами темнели круги. Щеки запали, словно она несколько недель не ела и не спала. Похоже, не только время похитило ясноглазую счастливую семнадцатилетнюю девочку, подменив ее этой стоической двадцатичетырехлетней женщиной, которая казалась на много лет старше и на десятилетия мудрее. Слишком мудрой.
Лавиния не отступала:
– Это тебя не касается.
– Конечно, касается. Ты моя сестра.
– Думаешь, если произнес эти слова, они окажутся правдой?
Кросс шагнул к ней, поколебавшись, когда она отстранилась и схватилась за край столешницы, словно черпая силы в большом прямоугольнике черного дерева.
– Но это и есть правда.
Ее губы скривились в горькой усмешке:
– В твоих устах все звучит так легко! Словно ты не сделал ничего дурного, словно от нас ожидают, что мы сделаем вид, будто все хорошо и ничего не изменилось. Словно нам следует заколоть жирного тельца и принять тебя с распростертыми объятиями, как блудного сына.
Слова больно обожгли. Хотя Кросс напомнил себе, что Лавиния была совсем юной, когда умер Бейн. Семнадцатилетняя, едва начавшая выезжать девушка слишком сосредоточилась на собственной боли и собственной трагедии, чтобы увидеть правду. Понять, что у Кросса не было иного выбора, кроме как уйти из семьи.
Понять, что его вынудили так поступить.
Понять, что его никогда бы не простили. Что в глазах родителей он никогда не был достаточно хорош. Достаточно силен. Достоин фамилии Бейн.
Не только в их глазах. В его собственных.
Кросс не поправил ее. Не сказал ей. Вместо этого всем сердцем ощутил горечь ее слов. Потому что заслуживал их. По-прежнему.
И всегда будет заслуживать.
Не дождавшись ответа, сестра добавила:
– Я пришла сказать: какую бы сделку ты ни заключил с мистером Найтом, о чем бы ни договорился – мне это не нужно. Я хочу, чтобы ты все отменил. Я несу ответственность за семью.
– Тебе не следует нести эту ответственность, – рассердился Кросс. – У тебя есть муж. Это его долг. Его роль. Это он должен был защищать будущее детей. Репутацию жены.
Карие глаза гневно блеснули.
– И опять это не твое дело.
– Мое, если тебе требуется защита, а он не может ее обеспечить.
– Теперь ты разыгрываешь эксперта в деле защиты семьи? Идеального старшего брата? После семи лет полного забвения? После семи лет полного самоустранения? Где ты был, когда меня выдавали за Данблейда?
Он откладывал в памяти выпавшие карты в каком-то казино, делая вид, будто не знает, где его сестра. Что делает. За кого выходит замуж. Почему. Какая ирония в том, что казино, скорее всего, принадлежало Найту!
– Лавиния, – попытался объяснить Кросс, – столько всего случилось, когда умер Бейн. Ты ведь многого не знаешь.
Она презрительно прищурилась:
– По-прежнему считаешь меня маленькой девочкой? Думаешь, я чего-то не знаю? Думаешь, не помню ту ночь? Нужно ли напоминать, что я была там. Не ты. Я. Это я отмечена шрамами в память о случившемся. Отмечена по сей день. И это ты был главным действующим лицом в тот вечер.
Лавиния переступила с ноги на ногу, и он заметил мелькнувшую на лице гримаску боли, когда она оперлась на красивую резную трость.
Кросс подошел к стулу, снял с него стопку книг:
– Пожалуйста, сядь,
Она застыла на мгновение. А когда заговорила, слова зазвенели льдинками:
– Я вполне могу постоять. Пусть и хромая, но я не калека.
Черт бы все это побрал! Неужели он ничего не способен сделать как следует?
– Я никогда не имел в виду… конечно, ты можешь стоять. Я просто подумал, что тебе будет удобнее…
– Я не прошу тебя заботиться о моих удобствах или облегчать мне жизнь. Я требую, чтобы ты держался от меня подальше. И пришла сказать тебе именно это. Я не позволю тебе договариваться с Найтом за моей спиной.
Гнев мешался в нем с досадой:
– Боюсь, что решение принимать не тебе. Я не позволю, чтобы ты принесла себя в жертву Найту. Если, конечно, это зависит от меня.
– Ты не имеешь права вмешиваться.
– Имею полное право. Нравится тебе или нет – это мой мир, и ты моя сестра.
Кросс помедлил, подбирая слова. Не желая говорить их, но зная, что обязан.
– Найт воюет с тобой, желая досадить мне.
Лавиния свела брови:
– Прости. Не поняла.
В этот момент Кросс ненавидел себя почти так же сильно, как ненавидел выражение ее глаз: подозрительность и недоверие.
– Ему нужен я, Лавиния. Не ты. Не Данблейд. Диггер знает, что угроза тебе – самый быстрый способ добиться желаемого от меня.
– Почему он так считает? – фыркнула Лавиния. – Ты в жизни о нас не думал.
– Это неправда! – вскинулся Кросс.
Она снова переступила с ноги на ногу. И он не мог удержаться, чтобы снова не взглянуть на ее трость. Ему хотелось увидеть ее ногу. Кросс знал, что нога у нее болит. И хорошо заплатил докторам, чтобы те объяснили ему суть увечья, которое она получила семь лет назад, и ее нынешнее состояние.
– Лавиния, – начал он, – пожалуйста, сядь. Мы это обсудим.
Она не села.
– Мы страдаем из-за тебя.
Сестре неважно, что они страдали из-за слабоволия ее мужа. Будь Кросс не Кроссом… не имей он в прошлом отрицательного опыта отношений с Найтом… все были бы в безопасности.
– Он угрожает тебе, чтобы добраться до меня. Это ты держись от него подальше. Я справлюсь с ним. Мне нужно четыре дня.
– Чего он хочет?
«Мой титул. Мое имя. Наследие твоих детей!»
– Это неважно.
– Конечно, важно.
– Нет. Неважно, потому что он этого не получит. И тебя тоже не получит.
Что-то блеснуло в карих глазах Лавинии, что-то близкое к ненависти. Она грустно рассмеялась:
– Полагаю, мне не стоит удивляться. В конце концов, моя боль – результат твоих поступков. Не так ли? Почему сейчас все должно быть по-другому?
Между ними воцарилось напряженное молчание. Слова словно протянули между ними нить. Тяжелые слова… их вес был знаком и невыносим, как и в ту ночь, семь лет назад.
«На его месте должен был быть ты…»
И пронзительные вопли матери.
«Если бы только на его месте был ты…»
И крики боли Лавинии, когда хирурги делали что могли, чтобы совместить поломанные кости, промыть раны и избавить юное хрупкое тело от лихорадки, пожиравшей ее. Угрожавшей молодой жизни.
Угрожавшей рассудку Кросса.
Он хотел сказать ей правду. Что в ту ночь он терзался угрызениями совести и страхом, что снова и снова жалел, что не сидел в том экипаже. Тогда Бейн остался бы дома. Сильный, спокойный, умный Бейн, который никогда бы их не покинул. Никогда не позволил бы ей выйти за Данблейда.
Что лучше бы погиб Кросс, и тогда все сложилось бы иначе.
Но слова не шли с языка.
Вместо этого Кросс сказал:
– Я все исправлю. Он больше никогда тебя не побеспокоит.
И снова этот смех, ненавидящий и оскорбленный, в котором звучало больше опытности, чем следовало:
– Пожалуйста, не надо. Ты слишком хорошо умеешь причинять неприятности и очень плох в их исправлении. Я не желаю, чтобы ты вмешивался в мою жизнь. Я сама с ним справлюсь.
– Он не примет тебя, – сообщил Кросс. – Это часть нашей сделки.
– Как ты посмел заключать с ним какие-то сделки за моей спиной?
Он покачал головой и сказал правду. Потому что устал ее замалчивать.
– Он сам пришел ко мне, Лавиния. И как бы ты ни хотела считать иначе, я не мог позволить ему ранить тебя. И никогда не позволю.
Должно быть, его слова подействовали, но он никогда не узнает правды, поскольку в этот момент послышался громкий стук с противоположной стороны большой картины, висевшей на стене его кабинета. Он знал, что там, так как знал, куда ведет потайной ход. И с такой же уверенностью знал, кто стоит в нескольких дюймах от его кабинета.
Подняв руку, чтобы заставить сестру замолчать, он обошел стол, схватился за край массивной позолоченной рамы и дернул, открывая потайной вход, а заодно и явив миру перепуганную Филиппу Марбери, которая вывалилась из прохода и едва успела схватиться за ближайший стол, перед тем как выпрямиться и обвести взглядом присутствующих.
Не растерявшись, она поправила очки и, пройдя мимо него, сказала:
– Добрый вечер, леди Данблейд.
И только потом окинула Кросса холодным голубым взглядом и торжествующе водрузила кости на край большого письменного стола.
– Вы, сэр, лгун и обманщик. И я не позволю себе приказывать, как призовой гончей!
Последовал момент общего потрясенного молчания, в течение которого челюсть Лавинии сама собой отпала, а Кросс задался вопросом: как получилось, что его спокойная, размеренная жизнь так бесповоротно вышла из-под контроля?
Его Лавиния оказалась Лавинией, баронессой Данблейд. Леди.
Удивительно, как общество игнорировало тех, кто стал жертвой несчастного случая. Леди Данблейд, конечно, не обходилась без помощи трости. Но теперь, когда она стояла в кабинете мистера Кросса, Пиппа гадала, как можно было не обращать внимания на леди. Если не брать в расчет увечье, она была высока и красива, с чудесными рыжими волосами и карими глазами, которыми Пиппа не могла не восхищаться.
Очевидно, не она одна восхищалась этими глазами. Очевидно, и мистер Кросс считал, что они достойны восхищения. Пиппе не стоило удивляться. В конце концов, мистер Кросс – повеса, пользующийся дурной славой, хотя с Пиппой вел себя безупречно. А леди Данблейд казалась почти невидимкой, ее так часто не замечали, что она могла приходить и уходить из «Ангела», не вызывая никакого скандала.
Но, очевидно, ее присутствие здесь, в кабинете Кросса, было скандальным. Хотя она стояла прямо и гордо. Как греческая богиня.
И почему бы ей не гордиться? Очевидно, она привлекла внимание самого могущественного в Лондоне мужчины.
«Пиппа на ее месте тоже гордилась бы.
Пиппа противилась той мысли и новой, весьма неприятной эмоции, охватившей ее. И даже повернулась, чтобы закрыть дверь потайного хода. Ей стоило догадаться, что Кросс выберет комнату, ведущую в его кабинет, – он не из тех людей, которые полагаются на случайные совпадения.
И не из тех людей, которые обрадуются тому, что она только что вывалилась из стены в его кабинет… и если подслушанному можно верить, ворвалась в очень личный разговор.
«Я никогда не позволю ему ранить тебя».
Даже сквозь стену она услышала его яростный тон. Клятвы. Леди явно ему небезразлична. Настолько, что он оставил Пиппу в запертой комнате и ушел к ней.
Ей не стоило расстраиваться. В конце концов, у них не отношения, а партнерство.
И нет времени для ревности. Нет для нее места. В науке ревности не бывает.
Вот только она ревнует.
Хотя не следовало бы. А вот злиться следовало. Он запачкал их договоренность, обманув ее утяжеленными костями и гнусной ложью. Да. Именно потому она в ярости ворвалась сюда, разве нет? Если она расстроена, то лишь по этой причине и никакой иной.
И уж не потому, что он оставил ее ради этой леди.
Ей вообще не стоит из-за этого расстраиваться.
И все же она расстроена именно по этой причине.
«Любопытно».
Как только потайной ход был закрыт, она снова повернулась к мистеру Кроссу и леди Данблейд. Заметила ярость на его лице и шок в ее глазах. И сказала первое, что пришло в голову:
– Простите, что прервала беседу.
– Мы закончили, – бросила леди. И, распрямив плечи, наконец вспомнила, где находится, и попятилась к двери.
– Я ухожу.
– Какого черта вы делали в этом коридоре? Я велел вам никуда не уходить из комнаты! – одновременно воскликнул мистер Кросс.
– Вы оставили меня в запертой комнате, ожидая, что я не попытаюсь сбежать? – раздраженно осведомилась Пиппа.
– Я хотел, чтобы вы оставались в безопасности.
– Но какая опасность могла мне грозить? – удивилась Пиппа.
– В темном потайном коридоре игорного заведения? Ну, конечно, какая уж тут опасность!
Она отступила:
– Сарказм вам не идет, мистер Кросс.
Кросс расстроенно покачал головой и повернулся к леди Данблейд, которая стояла у двери:
– Ты никуда не пойдешь.
Леди презрительно усмехнулась:
– Мы все выяснили. Я сказала все, что хотела. И больше мне здесь делать нечего.
Пиппа прижалась спиной к картине, скрывавшей потайной ход. Кросс направился к леди Данблейд.
– Лавиния, – взволнованно начал он. Но она повелительно подняла руку, словно запрещая ему говорить.
– Нет. Ты сделал выбор. Нельзя изменить прошлое.
– Я не прошлое хочу изменить, черт возьми, а будущее.
Лавиния взялась за ручку двери:
– Это не твое будущее, и не тебе на него влиять.
Пиппа наблюдала за ними, поворачивая голову из стороны в сторону, словно следила за партией в бадминтон. Вопросов с каждой секундой появлялось все больше. А ответов никто не давал. Что у них случилось в прошлом? Что происходит сейчас и что угрожает их будущему? Какова связь между ними?
В поисках ответов Пиппа заглянула Кроссу в глаза и увидела в них тоску.
Он любит эту женщину!
При этой неприятной мысли она оцепенела.
Лавиния нажала на ручку, и Кросс выругался.
– Черт побери, Лавиния! Здесь собралась половина Лондона. Если тебя увидят, твоя репутация будет погублена.
Леди Данблейд оглянулась:
– Разве я уже не на пути к этому?
«Что это означает?»
– Нет, если я смогу этому помешать. Я отвезу тебя домой.
Лавиния взглянула на Пиппу:
– И леди Филиппу?
Кросс повернулся к Пиппе. В глазах застыло удивление, словно он забыл о ее присутствии. Пиппа проигнорировала разочарование, поднявшееся в ней при этой мысли.
– Я отвезу домой вас обеих.
Пиппа покачала головой. Что бы ни случилось здесь с леди Данблейд, это не меняло планов Пиппы на сегодняшний вечер. Игнорируя тяжесть в груди, которая уже становилась привычной, она заявила:
– Я не собираюсь возвращаться домой.
Кросс потянулся к шнуру сонетки и дернул с большей, чем необходимо, силой.
– Я не заставлю тебя остаться, но и не позволю уничтожить себя. Тебя проводят домой.
– Ты снова поручаешь меня чужим заботам, – с горечью бросила баронесса.
Кросс побелел. Комната вдруг стала слишком маленькой, и Пиппа была здесь не на месте. Что-то тесно связывало этих двоих, судя по тому, как они смотрели друг на друга. Ни один не желал отступить и отвернуться. И они оба стояли, выпрямившись, и отказывались двинуться с места.
Нет сомнений в том, что у них общее прошлое. Нет сомнений в том, что они знакомы много лет.
Нет сомнений в том, что одно время они любили друг друга.
«Возможно, все еще любят».
От этой мысли захотелось заползти обратно за картину и отыскать выход из клуба.
Пиппа повернулась, чтобы так и поступить, и снова потянула за тяжелую раму, предпочитая пустую запертую комнату для игры в хезед этому.
Но на этот раз, когда картина отодвинулась, в коридоре стоял мужчина. Гигант с коричневой кожей, казалось, так же удивился, увидев Пиппу, как удивилась она сама.
Они несколько секунд не сводили друг с друга глаз, прежде чем она выпалила:
– Простите, я бы хотела пройти.
Гигант нахмурился и озадаченно глянул на Кросса. Тот, грязно выругавшись, отрезал:
– Она никуда не идет.
Пиппа оглянулась:
– Со мной все будет в порядке.
– И куда вы собрались? – серьезно спросил он.
Она сама точно не знала.
– В…
Пиппа показала на тьму за гигантом, загородившим выход.
– В стену, – докончила она.
Кросс проигнорировал ее.
– Отвези леди Данблейд домой, – велел он великану. – И постарайся, чтобы ее не видели.
Пиппа задрала голову, чтобы взглянуть на гиганта. Такого огромного человека она еще не видела. Трудно представить, что он способен незаметно проводить леди из игорного заведения. Но мистер Кросс был легендарным распутником и, вероятно, не впервые просил его делать именно это.
– Я не пойду с ним, – твердо заявила леди Данблейд.
– У тебя нет выбора. Если только не предпочитаешь, чтобы я тебя отвез.
Пиппа поняла, что идея ей не нравится, но промолчала.
– Откуда я знаю, что ему можно доверять?
Кросс воздел глаза к потолку, после чего глянул на леди:
– Да, ты не знаешь. Но мне кажется, ты весьма произвольно выбираешь кому доверять, а кому нет. Почему бы не отнести его в список тех, кому можно довериться?
Эти двое снова уставились друг на друга. Что сейчас будет? Пиппа не удивилась бы, если бы леди Данблейд распахнула двери и гордо прошествовала бы в главный зал казино, назло ему.
Что Кросс ей сделал?
Что она ему сделала?
После долгого молчания Пиппа не выдержала:
– Леди Данблейд!
Баронесса встретилась с ней взглядом. Пиппа попыталась вспомнить, разговаривали ли они хоть раз в жизни. Вряд ли. Сейчас она была уверена, что в противном случае запомнила бы гордую кареглазую огненноволосую воительницу.
– Что?
– Как бы там ни было, – осторожно заметила Пиппа, – это не стоит вашей репутации.
Слова пронеслись по комнате, и Пиппе на секунду показалось, что баронесса не отреагирует. Но она тяжело оперлась на трость и пересекла комнату, чтобы позволить гиганту помочь ей ступить в темный коридор.
Оказавшись там, леди Данблейд повернулась и встретила взгляд Пиппы.
– То же самое я могла бы сказать вам. Вы пойдете со мной?
Вопрос повис в воздухе, и Пиппа каким-то образом поняла, что ответ будет значить больше, чем все ее поступки сегодня вечером. Она знала, что «да» навсегда лишит ее общества мистера Кросса. А «нет» задержит здесь ее чересчур надолго.
Гораздо дольше, чем она планировала.
Пиппа глянула на Кросса. Их взгляды скрестились. Его – непроницаемый и имеющий силу участить ее дыхание и сотворить хаос внутри. Она покачала головой, не в силах отвести глаза:
– Нет. Я хочу остаться.
Кросс не пошевелился.
– Не знаю, почему вы здесь, леди Филиппа, – заговорила леди Данблейд, – но могу сказать вот что: что бы ни обещал вам этот человек, что бы вы ни надеялись приобрести от знакомства с ним, не рассчитывайте, что получите это.
Филиппа не знала, как отреагировать. Но ей и не пришлось отвечать.
– На кону стоит ваша репутация.
– Я очень осторожна, – заверила Филиппа.
Рыжая бровь баронессы недоверчиво поднялась, и в глазах мелькнуло что-то знакомое, исчезнувшее прежде, чем Пиппа смогла это распознать.
– Позаботьтесь, чтобы так было и впредь.
Баронесса исчезла во мраке потайного хода. Гигант последовал за ней. Пиппа смотрела им вслед, пока свет фонаря гиганта не растаял за углом, прежде чем снова задвинула картину и обернулась к Кроссу.
Он стоял на другом конце комнаты. Руки сложены на груди. Глаза опущены.
Он выглядел уставшим. Плечи обреченно согнуты, и даже Пиппа, которая никогда не могла разгадать эмоций окружающих, поняла, что Кросс ранен в битве, которая велась в этой комнате.
Не в силах удержаться, она пошла к нему, задев юбками прислоненные к стене большие счеты, и этот звук вывел его из задумчивости.
Он поднял голову и взглядом остановил ее:
– Вам следовало уехать с ней.
Пиппа покачала головой. Слова застряли в горле:
– Вы обещали помочь мне.
– А если бы я сказал, что желаю разорвать наше соглашение?
Она вымучила улыбку, хотя ей было не до веселья:
– Желание не взаимно.
Его глаза потемнели.
– Но будет взаимным.
– Кто она? – не смогла удержаться Пиппа.
Вопрос словно вывел его из транса. Кросс отвел глаза, обошел стол, так, чтобы между ними оказалась массивная столешница, и стал возиться с бумагами.
– Вы знаете, кто она.
– Я знаю, что она баронесса Данблейд. Кто она вам?
– Не важно.
– Наоборот, похоже, это очень важно.
– Для вас это не должно играть роли.
Неприятно даже думать о том, какую огромную роль это играет.
Филиппа помедлила. Жаль, что он ей ничего не скажет. А ее просьбы тщетны… и все же она не в силах остановиться.
– Вы очень ее любите?
«Не отвечай. Я не хочу знать».
Вот только она хотела. Отчаянно.
Не дождавшись ответа, Пиппа добавила:
– Я спрашиваю только потому, что любопытно знать, почему ее визит побудил вас закрыть меня в комнате на неопределенное время.
– Не на неопределенное, – коротко ответил он.
Она встала на другом конце стола:
– Но не благодаря вам.
– Как вы нашли потайной ход?
– Вы удивитесь, узнав, каким помощником в достижении цели становится раздражение.
Уголок его губ дернулся.
– Полагаю, вы имеете в виду ваше заключение?
– И ваш обман, – добавила Пиппа.
Его взгляд упал на кости, которые она положила на край стола.
– Но это выигрышные кости.
– Думаете, я приветствую нечестность в выигрыше или проигрыше? Это все равно обман.
Кросс грустно рассмеялся:
– Конечно, вам все равно. Но это для вашего же блага.
– А семерки?
– Тоже утяжелены.
Пиппа кивнула:
– Та девятка, которую я выкинула в первый день? Пари. Позволившее вам отослать меня домой и взять клятву не приближаться к другим мужчинам?
Кросс налил себе стакан шотландского виски.
– Они тоже.
Пиппа снова кивнула:
– Я говорила вам, что терпеть не могу лжецов, мистер Кросс.
– А я говорил, что негодяи лгут. Пора бы вам это усвоить.
Этот человек выводил ее из себя.
– Если всякую ложь так легко распознать, как ваши дурацкие утяжеленные кости, думаю, я прекрасно проживу в этом мире.
– Я удивлен, что вы заметили.
– Возможно, другие ваши леди не заметили бы эпидемию шестерок и троек, – выпалила Пиппа, не в силах прикусить язык, – но я ученый и понимаю законы вероятности.
– Мои другие леди? – переспросил Кросс.
– Мисс Тассер… леди Данблейд… все, о которых вы мне лгали, – отрезала она, но, увидев произведенный ею эффект, не слишком обрадовалась.
– В любом случае я на них не похожа.
– Вы не похожи на любую женщину, которую я знал.
Слова больно укололи.
– Что это означает?
– Только то, что большинство женщин не раздражают меня так сильно.
– Как интересно! А я никогда не встречала мужчины, который настолько выводил бы меня из терпения.
Пиппа показала на картину:
– Вам не стоило запирать меня в той комнате.
Кросс осушил стакан и поставил на буфет.
– Уверяю, вы были там в полной безопасности.
Она не чувствовала, что находится в опасности, но не в этом дело.
– А если я боюсь замкнутых пространств?
Кросс мгновенно вскинул голову:
– Это так?
– Нет, но могла бы.
Пиппа поколебалась:
– Что, если бы начался пожар?
Его взгляд не дрогнул.
– Я бы вывел вас.
Она на секунду растерялась. А немного придя в себя, спросила:
– Через ваш потайной коридор?
– Да.
– А если бы огонь уже его уничтожил?
– Нашел бы способ добраться до вас.
– Я должна верить этому?
– Да.
Кросс говорил твердо и решительно.
– Почему?
– Потому что это правда.
Слова были еле слышны, и Пиппа сообразила, что, во-первых, оба оперлись о стол так, что расстояние между ними составило всего несколько дюймов.
И во-вторых – что она ему верит.
Кросс пришел бы за ней.
Она тяжело вздохнула:
– Вместо этого я пришла за вами.
Он слегка усмехнулся:
– Вы не знали, куда ведет коридор.
Все в нем: его глаза, его голос, запах сандала – соблазняли ее, и Пиппа была готова закрыть глаза и отдаться моменту. Броситься ему на шею.
– Я надеялась, что потайной ход приведет к чему-то волнующему, – прошептала она едва слышно.
«Приведет к тебе».
Кросс отпрянул так резко, словно она произнесла слова вслух.
Пиппа опомнилась.
– В таком случае мне жаль, что он привел вас сюда.
Она тоже выпрямилась и устремила взгляд на картину, через которую проникла сюда, картину, которую едва заметила в первые два раза, когда была в комнате, и которая теперь, казалось, поглощала пространство, занимая всю стену кабинета. Пять футов шириной и десять высотой, она была одновременно гротескной и прекрасной. Необыкновенной.
В центре была изображена женщина, укрытая белым полотном. Она спала на спине. Руки над головой. Светлые локоны падали на пол. Белая, идеально гладкая кожа. Единственный источник света, такой яркий, что было трудно разглядеть того, кто прятался в тени.
На одной стороне, чуть откинув красную бархатную гардину, в комнату заглядывала большая вороная лошадь с пугающими дикими глазами и широко открытым ртом, заполненным идеально белыми зубами. Животное, казалось, похотливо поглядывало на спящую женщину, словно могло проникнуть в ее сны, и просто выжидало, прежде чем напасть.
Но жеребцу приходилось подождать своей очереди. Поскольку на торсе женщины, на затемненном островке между грудью и бедром, сидела маленькая уродливая фигура: полуживотное, получеловек. Существо смотрело прямо с картины. Словно подстрекая заглянуть ему в глаза. Выражение лица гоблина казалось терпеливым и властным, словно он готовился ждать вечность, пока дама проснется. И намеревался сражаться до последней капли крови, чтобы ее удержать.
Это была самая привлекательная картина, которую Пиппа когда-либо видела. Скандальная и грешная.
Она подошла ближе.
– Эта картина… необыкновенна.
– Вам нравится? – удивился Кросс.
– Не думаю, чтобы она кому-то нравилась. Думаю, что она захватывает.
Ей хотелось протянуть руку и разбудить женщину. Предупредить ее о том, что, без сомнения, являлось началом ужасной смерти.
– Где вы ее нашли?
– Ею заплатили долг, – пояснил Кросс. Оглянувшись, Пиппа увидела, что он стоял совсем рядом, положив руку на столешницу и наблюдая, как она приближается к картине.
– Она очень велика.
Кросс наклонил голову:
– Мне картина понравилась настолько, что я простил весь долг.
Пиппа не удивилась тому, что его влечет к картине. К пороку в каждом мазке. К мраку истории, которую она рассказывала.
Пиппа снова стала рассматривать странное создание, сидевшее на спящей женщине.
– Что это? – спросила Пиппа, протягивая руку к человечку и боясь его коснуться.
– Это инкуб. Считалось, что демоны ночи приходят во мраке и вызывают кошмары у спящих. Демоны мужского пола, как этот, являются прекрасным женщинам.
Было что-то в его манере говорить, намек на…. воспоминание? Пиппа глянула на него.
– Почему она у вас висит?
Кросс больше не наблюдал за ней. Вместо этого он смотрел на стол. Взял оставленные ею кости, сжал в кулаке.
– Я не слишком много сплю, – сказал он, словно это был уместный ответ.
«Но почему?»
Пиппе хотелось спросить, но она мгновенно поняла, что Кросс не ответит.
– Не удивляюсь, учитывая, что вы почти весь день проводите в тени этой картины.
– К ней постепенно привыкаешь.
– Вот в этом я сомневаюсь, – заметила она. – Как часто вы пользуетесь тайным ходом?
– Мне он не особенно нужен.
– Может, мне пригодится? – улыбнулась Пиппа.
– Вы неверно им пользуетесь. Я услышал вас в ту минуту, когда вы подошли ближе.
– Неправда!
– Правда. Вы, возможно, удивитесь, узнав, что вы не слишком хорошо умеете подкрадываться, леди Филиппа.
– У меня не было причин предаваться подобным занятиям, мистер Кросс.
– До сегодняшнего дня, – усмехнулся он.
– Но само место просто требовало этого, не так ли?
– Согласен.
Он бросил кости на стол, и Пиппа сразу вспомнила о цели своего появления здесь.
– Итак. Если память мне не изменяет, вы должны мне ответы на три вопроса. Вернее, на четыре, если считать и тот, на который вы не ответили.
Молчание стало таким напряженным, что Пиппа не могла не поднять на Кросса глаза. Он ждал ее.
– Все кости были фальшивыми. Я ничего вам не должен.
– Наоборот, должны, и много. Я доверяла вам, считая, что вы не лжете.
– Это ваша ошибка, не моя.
– И вы не стыдитесь того, что обманывали?
– Я стыжусь, что меня поймали.
– Вы меня недооценили, – процедила Филиппа.
– Похоже, что так. Но больше я этой ошибки не совершу. Просто возможности не будет.
– Вы отказываетесь от данного слова?
– Отказываюсь, – согласился Кросс. – Я хочу, чтобы вас здесь не было. Никогда. Тут вам не место.
Пиппа покачала головой:
– Вы сказали, что не передумаете.
– Я лгал.
Она была так шокирована, что сказала первое пришедшее в голову:
– Нет!
В глазах Кросса вспыхнуло удивление:
– Нет?
Пиппа покачала головой, шагнула к нему и остановилась примерно в футе:
– Нет.
Кросс снова поднял кости, и она услышала стук слоновой кости о слоновую кость, когда он встряхнул их на ладони.
– На каких основаниях вы отказываетесь?
– На тех, что вы должны мне.
– Собираетесь поставить меня перед судьей и присяжными? – насмешливо осведомился он.
– Мне это ни к чему, – ответила Пиппа и выбросила свой главный, самый сильный козырь. – Достаточно поставить вас перед моим зятем.
Глаза Кросса слегка расширились, как раз настолько, чтобы она заметила, прежде чем он перекрыл расстояние между ними и сказал:
– Прекрасная мысль. Давайте расскажем Борну все. Как считаете, он заставит меня выполнять наше соглашение?
Но ее не запугаешь!
– Нет, думаю, он убьет вас за то, что вообще согласились на все это. Особенно когда обнаружит, что при этом присутствовала леди ночи.
Что-то вспыхнуло в серьезных серых глазах. Раздражение… и восхищение? Как бы там ни было, выражение промелькнуло и исчезло, погасло, как фонарь в одном из его странных темных коридоров.
– Хорошо сыграно, леди Филиппа, – мягко сказал Кросс, и его слова скользнули по коже…
Он стоял так близко.
– С чего желаете начать?
Пиппа хотела начать с того места, где они кончили. Кросс не мог сбежать сейчас, когда они стояли напротив друг друга, в игорном заведении, в нескольких шагах от греха и невероятного скандала, если ее здесь обнаружат.
А между ними всего несколько дюймов.
Возбуждение пульсировало в ней. Обещая больше, чем Пиппа ожидала, когда оставила дом сегодня вечером.
– Я бы хотела начать с поцелуев.
