18. Сатьяграха
ключ кодирования ********
ключ декодирования *****
Тема: Немедленно, или я сам
Я нахожусь в процессе выполнения боевой операции, и нужны мне от тебя две вещи.
Первое: разрешение от правительства Шри-Ланки приземлиться на базе Килиноччи для заправки; расчетное время подлета меньше часа. Выполняется мирная миссия для спасения выпускников Боевой школы от неминуемого плена, пыток, рабства или тюремного заключения как минимум.
Второе: чтобы оправдать это и любые другие действия, которые я собираюсь предпринять, убедить указанных выпускников Боевой школы улететь со мной и создать в Хайдарабаде переполох, мне нужно, чтобы ты опубликовал то, о чем мы говорили, немедленно.
Повторяю: НЕМЕДЛЕННО. Иначе я опубликую собственную статью (прилагается), где ты указан как заговорщик-пособник Китая, что подтверждается твоим отказом своевременно опубликовать известные тебе сведения.
Пусть меня не так читают во всем мире, как Локка, но у меня есть симпатичный списочек адресатов, и моя статья привлечет внимание. Тем не менее твоя даст куда более быстрые результаты, и я бы предпочел, чтобы это сделал ты.
Извини, что приходится угрожать, но я больше не могу играть в твои игры «подожди-пока-наступит-момент». Я иду выручать Петру.
ключ кодирования *****
ключ декодирования ********
Тема: Сделано
Подтверждаю: Шри-Ланка дает посадку и разрешение на заправку в Килиноччи вертолету, выполняющему гуманитарную миссию. Опознавательные знаки тайские?
Подтверждаю: моя статья выходит немедленно, срочное распространение по всему миру. Для сведения: это означает срочное распространение в системах Хайдарабада и Бангкока.
Твоя угроза показывает твою похвальную верность друзьям, но она была ненужной. Это и был момент, которого я ждал. Очевидно, ты не понял, что, как только я выпущу статью, Ахиллу придется перенести свою деятельность в другое место, и Петру он наверняка заберет с собой. И как бы ты ее нашел, если бы я выпустил статью месяц назад?
ключ кодирования ********
ключ декодирования *****
От:
Тема: Сделано
Подтверждаю: опознавательные знаки тайские.
Насчет твоих оправданий: фигня. Если бы причина была в этом, ты бы мне ее сообщил месяц назад. Я знаю истинную причину, даже если ты сам ее не знаешь, и мне от нее противно.
Две недели после исчезновения Вирломи Ахилл ни разу не заглянул в зал планирования – против чего никто не возражал, особенно после того, как за возвращение Вирломи была назначена награда. Никто не решался сказать это открыто, но все радовались, что она избежала мести Ахилла. Все, конечно, знали об усилении режима безопасности – для их же «защиты». Но жизнь изменилась не сильно. И без того никто не ездил развлекаться в злачные места Хайдарабада и не водил дружбы с офицерами базы, вдвое или втрое старшими.
Петра, однако, скептически отнеслась к предложению награды. Она достаточно хорошо знала Ахилла и понимала, что он вполне способен назначить награду за поимку человека, уже убитого. Какое можно придумать лучшее прикрытие? Но если это так, значит у Ахилла нет карт-бланша от Тикала Чапекара. Раз Ахилл должен скрывать свои действия от индийского правительства, значит он еще не всем здесь командует.
Когда он появился снова, у него на лице не было синяков. Либо Петра слишком слабо ударила, либо за две недели синяки прошли. У нее самой они еще не сошли, но их никто не видел под рубашкой. Интересно, нет ли у него болей в промежности? Может, ему пришлось сходить к урологу. Но Петра не позволила себе ни тени злорадства.
Ахилл с энтузиазмом рассказывал, как хорошо идет война и какую отличную работу выполнил отдел планирования. Армия снабжается отлично, и, несмотря на подлые нападения трусливой тайской военщины, кампания развивается по плану. Скорректированному плану, конечно.
Все это была муть. Его слушали планировщики. Они отлично знали, что армия завязла, что бои в долине Иравади продолжаются, потому что тайская тактика беспокоящих налетов не дает организовать сокрушительный удар, который отбросил бы бирманцев в горы и открыл индийской армии дорогу в Таиланд. По плану? Уже не было плана.
То, что говорил Ахилл, значило: такова линия партии. Следите, чтобы ни одна записка или электронное письмо из этой комнаты не содержали ни малейшего намека, будто что-то идет не по плану.
Конечно, все планировщики чуяли, что дело пахнет разгромом. Снабжение огромной армии на марше и без того напрягало ограниченные ресурсы Индии. Снабжение в условиях, когда половина грузов пропадала под ударами противника, перемалывало ресурсы Индии быстрее, чем она могла их восстанавливать.
При существующем уровне производства и потребления армия останется без боеприпасов через семь недель. Но это вряд ли будет важно – если не произойдет чуда, уже через четыре недели кончится горючее.
Все знали, что, если бы стали действовать по плану Петры, Индия могла бы продолжать наступление неопределенно долго и бирманское сопротивление просто выдохлось бы. Война уже велась бы на тайской земле, и безжалостные сроки не нависли бы так грозно над армией Индии.
Об этом не говорили в рабочем зале, только в столовой – осторожно, намеками, вскользь. Не поздно ли вернуться к этой стратегии? На самом деле нет, но потребуется стратегическое отступление основной массы индийской армии, что уж никак нельзя будет скрыть от народа и СМИ. Это будет политическая катастрофа. Но остаться без патронов и бензина – это еще катастрофичнее.
– Все равно мы должны составить планы отступления, – сказал Саяджи. – Если на фронте не случится чуда – проявится ранее не замеченная гениальность какого-нибудь полевого генерала, или в Бирме и Таиланде произойдет политическая катастрофа, – нужен план, чтобы спасти наших людей.
– Вряд ли нам позволят тратить на это время, – возразил кто-то.
Петра за едой обычно молчала, несмотря на свою новую привычку сидеть за столом с группой. Но на этот раз она высказалась:
– Составляйте их мысленно.
Минуту все помолчали, потом Саяджи кивнул:
– Хорошая идея. Без ненужных споров и шума.
С этого момента в столовой обменивались зашифрованными докладами о состоянии плана отступления.
Второй раз, когда Петра заговорила, это не имело отношения к планированию военных операций как таковому. Кто-то в шутку заметил, что пора бы Боза вернуться. Петра знала, кто такой был Субхаш Чандра Боза, нетаджи Индийской национальной армии, антибританской силы, которую поддерживали японцы во время Второй мировой войны. Когда в конце войны Боза погиб в рухнувшем самолете на пути в Японию, среди индийцев пошла легенда, что он на самом деле не погиб, но выжил и вернется когда-нибудь, чтобы вести свой народ к свободе. В последующие столетия Боза упоминали и шутливо, и всерьез – намекая, что существующее руководство так же нелегитимно, как английская колониальная администрация.
От Боза разговор перешел на Ганди. Кто-то заговорил о «ненасильственном сопротивлении» – не подразумевая, что кто-нибудь в отделе планирования может что-либо подобное рассматривать. Кто-то другой сказал, что это пассивное сопротивление.
Тогда вновь заговорила Петра:
– В Индии надо бы знать правильное слово. «Сатьяграха», и оно совсем не означает мирного или пассивного сопротивления.
– Здесь не все говорят на хинди, – сказал планировщик-тамил.
– Но Ганди знать должны все.
Саяджи согласился с ней.
– Сатьяграха – это нечто другое. Воля перенести личные страдания ради того, чтобы поступать правильно.
– А в чем тут разница?
– Иногда, – сказала Петра, – то, что правильно, бывает не мирным и даже не всегда ненасильственным. Выносишь то, что должен вынести.
– Это больше всего похоже на смелость, – сказал тамил.
– Смелость поступать правильно, – добавил Саяджи. – Даже тогда, когда невозможна победа.
– А как насчет «без осторожности нет доблести»?
– Слова трусливого шекспировского персонажа, – ответил чей-то голос.
– Здесь нет противоречия, – возразил Саяджи. – Совершенно разные обстоятельства. Если есть шанс победить потом, отступив сейчас, отводишь свои силы. Но лично для тебя, если ты знаешь, что цена правильного поступка – страшная утрата, страдание или даже смерть, сатьяграха означает еще большую решительность поступить правильно из страха перед страхом, который может уговорить тебя на неправильный поступок.
– Ох, парадоксы внутри парадоксов.
Петра вернула разговор от поверхностной философии к чему-то совсем другому.
– Я, – сказала она, – пытаюсь достичь сатьяграхи.
В наступившем молчании Петра поняла, что по крайней мере до некоторых дошло. Сейчас она жива, потому что еще не достигла сатьяграхи, потому что не всегда поступает правильно, но лишь так, как необходимо для выживания. И это она собирается изменить. Совершать правильные поступки, независимо от того, останется после этого живой или нет. Слушатели – то ли из уважения, то ли из-за неловкости перед пафосом ее слов, то ли просто в задумчивости – молчали весь остаток обеда, а расходясь, снова заговорили на будничные темы.
Война уже шла месяц, и каждый день Ахилл произносил воодушевляющие речи типа «победа будет за нами», а ребята каждый день втихаря боролись с возрастающими трудностями отвода армии. Кое-какие победы бывали, и в двух пунктах индийская армия вторглась на тайскую территорию, но это лишь растянуло линии снабжения и снова завело армию в горы, где численное превосходство означало не преимущество над противником, а лишь увеличение затрат на снабжение. В этих наступлениях съедались горючее и боеприпасы. Через несколько дней придется выбирать между заправкой танков и заправкой снабжающего транспорта. Армия готова была полностью превратиться в пехоту, и очень голодную.
Как только Ахилл вышел, Саяджи встал:
– Настало время записать наш план отступления и представить его. Надо объявить, что мы победили, и отойти.
Возражений не было. Хотя видеосети были полны материалов о великих победах Индии, о наступлении в Таиланде, планы надо было записать и составить приказы, пока еще было время и горючее на их выполнение.
И все утро было посвящено прописыванию всех деталей плана. Саяджи, ставший де-факто руководителем, собрал все в достаточно простой и связный пакет документов. Тем временем Петра бродила по сетям и работала над проектом, который поручил ей Ахилл, не принимая участия в общей работе. Там она была не нужна, а за ее терминалом Ахилл следил наиболее тщательно. Пока она подчинялась, Ахилл мог не заметить, что остальные вышли из-под его контроля.
Когда работа была почти закончена, Петра заговорила, хотя знала, что до Ахилла быстро дойдут ее слова, – быть может, он даже услышит их прямо сейчас в своем наушнике.
– До того как направить по электронной почте, надо сначала поместить этот план на форум.
Сначала они подумали, что она говорит о внутреннем форуме, где все они смогут его прочесть. Но потом увидели, что у нее в руках клочок туалетной бумаги, на котором нацарапан сетевой адрес.
Это был форум «Локк» Питера Виггина.
На нее посмотрели как на сумасшедшую. Поместить военный план на публичный форум?
Но Саяджи закивал:
– Нашу почту перехватывают. Это единственный способ довести его до самого Чапекара.
– Разглашение военной тайны… – сказал кто-то.
Договаривать было не надо. Все знали, что за это бывает.
– Сатьяграха, – произнес Саяджи. Он взял клочок бумаги из рук Петры и набил адрес форума. – Это сделаю я, и никто другой, – сказал он. – Вы все меня предупреждали этого не делать. Нет смысла рисковать всем.
И данные ушли на форум Питера Виггина.
Только после этого Саяджи послал план почтой на адрес главного командования – он должен был пройти через компьютер Ахилла.
– Саяджи, – произнес кто-то. – Ты видишь, что там вывешено? На этом сайте?
Петра тоже перешла на форум Локка и обнаружила статью под заглавием: «Вероломство Китая и крушение Индии». Подзаголовок: «Падет ли и Китай жертвой этого психопата?»
Читая статью Локка о том, как Китай давал обещания Индии и Таиланду, а теперь собирается напасть на обе страны, когда их армии обескровлены и завязаны друг на друге, а индийская еще и растянута, планировщики получили почту, содержащую ту же статью. Она была помещена в систему с приоритетом «срочно». Это значило, что она согласована на самом верху – Чапекар ознакомился с утверждениями Локка.
Значит, план отступления попадет в руки Чапекара как раз тогда, когда будет нужен премьеру.
– Класс, – выдохнул Саяджи. – Мы покажемся гениями.
– А мы и есть гении, – буркнул кто-то, и все засмеялись.
– Как вы думаете, – спросил тамил, – услышим ли мы очередную воодушевляющую речь от нашего бельгийского друга насчет успешного хода войны?
Почти как ответ прозвучали выстрелы снаружи.
Петра ощутила трепет надежды: Ахилл попытался сбежать и был застрелен.
Но надежда сменилась более вероятным предположением: Ахилл предвидел эту возможность и у него есть собственные силы для прикрытия бегства.
И последняя мысль, отчаянная: когда Ахилл придет за ней, он убьет ее или возьмет с собой?
Снова выстрелы.
– Наверное, – сказал Саяджи, – нам следовало бы разойтись.
Он направился к двери, но тут она распахнулась, и вошел Ахилл в сопровождении шести сикхов с автоматами.
– Саяджи, сядь, – сказал Ахилл. – Боюсь, у нас тут нечто вроде ситуации с заложниками. Кто-то поместил обо мне в Сети клеветнические утверждения, а когда я отказался быть отстраненным на время расследования, началась стрельба. К счастью, у меня есть друзья, и пока мы будем ждать, чтобы они обеспечили мой переезд в нейтральную страну, вы будете гарантами моей безопасности.
Тут же два выпускника Боевой школы, сикхи, встали и обратились к солдатам Ахилла:
– И вы грозите нам смертью?
– Да, пока вы служите угнетателям, – ответил один из них.
– Это он угнетатель! – Мальчик-сикх из Боевой школы указал на Ахилла.
– Вы полагаете, что китайцы лучше обойдутся с нашим народом, чем Нью-Дели? – спросил другой.
– Вспомните, что сделали китайцы с Тибетом и Тайванем! Это нас ждет, и все из-за него!
Сикхские солдаты, видимо, заколебались.
Ахилл выхватил из-за спины пистолет и перестрелял солдат одного за другим. Последние двое попытались наброситься на него, но все пули Ахилла попали в цель.
Пистолетные выстрелы еще гремели в ушах, когда Саяджи спросил:
– Почему они тебя не застрелили?
– Я им велел разрядить оружие перед входом в зал, – ответил Ахилл. – Сказал, что не хочу несчастных случаев. Но не думайте, что можете меня одолеть лишь потому, что я здесь один с полупустой обоймой. Этот зал давно заминирован и взорвется, если мое сердце перестанет биться или если я включу контроллер, вживленный под кожу у меня на груди.
Загудел карманный телефон, и Ахилл ответил, не опуская пистолета:
– Нет. Боюсь, мои солдаты вышли из повиновения, и мне пришлось ради спасения детей перестрелять собственных людей. Ситуация не изменилась. Я слежу за периметром. Держитесь подальше, и дети не пострадают.
Петра хотела засмеяться. Почти все выпускники Боевой школы были старше его.
Ахилл щелкнул телефоном и сунул его в карман.
– Боюсь, я сказал им, что вы мои заложники, когда это еще было неправдой.
– Поймали тебя на вранье? – спросил Саяджи. – Ты не мог знать, что тебе понадобятся заложники или что мы все здесь будем. В зале нет мин.
Ахилл повернулся к нему и хладнокровно выстрелил ему в голову. Саяджи рухнул. Несколько ребят вскрикнули. Ахилл спокойно сменил обойму.
И никто не бросился на него, пока он перезаряжал пистолет.
«Даже я», – подумала Петра.
Ничто не заставляет свидетелей столбенеть так, как небрежное убийство.
– Сатьяграха, – сказала Петра.
– Что ты сказала? – резко обернулся к ней Ахилл. – На каком языке?
– На хинди, – ответила она. – Это значит: «Человек выносит то, что должен вынести».
– Не надо больше на хинди, – сказал Ахилл. – Никому. Ни на одном языке не надо, кроме общего. А если кто вообще заговорит, то лучше всего – со мной, и чтобы это не было глупостью или наглостью, за которые Саяджи заплатил жизнью. Если все пойдет как надо, меня освободят через пару часов. Потом мы с Петрой улетим, оставив вас вашему новому правительству. Китайскому.
Многие посмотрели на Петру. Она улыбнулась Ахиллу:
– Значит, вход в твой шатер все еще открыт?
Он улыбнулся в ответ. Тепло. С любовью. Будто поцеловал.
Но Петра знала, зачем он берет ее с собой. Лишь чтобы насладиться временем, когда она будет питать ложные надежды, а потом выбросить из вертолета, или задушить на асфальте, или, если потеряет терпение, застрелить ее, выходя из комнаты. Он с ней уже покончил. Близок был его триумф – архитектор победы Китая над Индией возвращается в Китай героем. Уже строя планы, как захватить власть в этой стране и начать завоевание другой половины мира.
Но пока что она жива, и другие выпускники Боевой школы тоже, кроме Саяджи. Он погиб, конечно, не из-за того, что сказал Ахиллу. Погиб он потому, что именно он послал планы отступления на форум Локка. Эти планы отхода под непредсказуемым огнем могли пригодиться, даже если китайские войска хлынут в Бирму, даже если отходящую армию начнут бомбить китайские самолеты. Индийские генералы смогут организовать сопротивление. Китайцам придется тяжело повоевать, чтобы победить.
Но они победят. Индийская оборона продержится считаные дни, как бы храбро ни бились солдаты. Перестанут ездить грузовики, и кончатся патроны и провиант. Война уже проиграна. Очень мало времени у индийской элиты, чтобы бежать до прихода китайцев, у которых метод контроля над завоеванным обществом прост – обезглавливание.
Пока разворачивались эти события, выпускники Боевой школы, которые прежде всего могли бы не дать Индии попасть в это опасное положение и чья штабная работа дала единственное средство, чтобы временно сдержать китайцев, сидели в большом зале с семью трупами, одним пистолетом и одним юношей, который их всех предал.
Прошло больше трех часов, и снова началась стрельба – где-то далеко. Тяжелый говор зенитных пулеметов.
Ахилл тут же включил телефон:
– По приближающимся вертолетам не стрелять. Иначе ваши гении начнут погибать по одному.
И он отключился, не ожидая ответа.
Стрельба прекратилась.
Послышался гул моторов и шелест винтов – на крышу садились вертолеты.
«Дурацкий выбор посадочной площадки», – подумала Петра. То, что на крыше имеется разметка как на вертолетной площадке, еще не значит, что надо этой маркировке следовать. Индийским солдатам, собравшимся вокруг, будет легко прицелиться и будет видно все, что происходит. Они увидят, когда на крыше появится Ахилл. Будут знать, какой вертолет сбивать в первую очередь, потому что он в нем. Если это лучший план, который смогли придумать китайцы, Ахиллу придется попотеть больше, чем он думает, чтобы использовать Китай как средство завоевания мира.
Еще вертолеты. Крыша была заполнена, и некоторые садились на землю.
Дверь распахнулась, с десяток китайских солдат рассыпались по комнате. За ними вошел офицер и отдал честь Ахиллу:
– Мы прибыли, сэр!
– Отличная работа, – ответил Ахилл. – Ведите всех этих на крышу.
– Ты же сказал, что отпустишь нас! – крикнул кто-то.
– Так или иначе, а в конце концов вы окажетесь в Китае, – ответил Ахилл. – А теперь встать и построиться у стены.
Снова вертолеты. Потом свист рассекаемого воздуха и тяжелый удар взрыва.
– Идиоты штабные, – сказал тамил. – Из-за них нас всех перебьют.
– Просто стыд и позор, – согласился Ахилл, наводя на тамила пистолет.
Китаец вел разговор по спутниковой рации.
– Погодите, – сказал он. – Это не индийцы. Опознавательные знаки тайские.
«Боб, – подумала Петра. – Наконец-то ты пришел». Либо Боб, либо смерть. Потому что если налетом командует не Боб, у тайцев может быть только одна цель – перебить в Хайдарабаде все живое.
Снова свист и взрыв. Еще раз.
– Они взорвали все, что было на крыше, – сообщил китайский офицер. – Здание горит, надо выбираться.
– Чья это вообще была дурацкая идея там садиться? – зло спросил Ахилл.
– Это был самый короткий путь эвакуации! – ощетинился китаец. – Сейчас не хватит вертолетов вывезти всех этих.
– Вывезем, – ответил Ахилл. – Даже если придется оставить солдат здесь.
– Через несколько дней мы все равно захватим этих людей. Я не брошу своих солдат!
«Неплохой командир, – решила Петра, – хотя в тактике слабоват».
– Нам не дадут взлететь, если с нами не будет этих индийских гениев.
– Тайцы и без того не дадут нам взлететь!
– Еще как дадут, – сказал Ахилл. – Они прилетели убивать меня и спасать ее. – Он показал на Петру.
Значит, Ахилл знал, что это Боб.
Петра сумела сделать так, чтобы ничего не отразилось на лице.
Если Ахилл решил лететь без заложников, то он почти наверняка собирается их всех убить. Лишить противника ресурса. И что важнее – лишить надежды.
– Ахилл, – сказала она. – Давай бросим этих и уходим. Взлетим с земли. Они не будут знать, кто в вертолете, если мы улетим сейчас.
Она пошла к нему, и он направил пистолет ей в грудь. Она даже не замедлила шаг, просто шла к нему, мимо него, к двери. Открыла дверь.
– Немедленно, Ахилл. Тебе не обязательно сегодня погибать в пламени, но чем дольше ты будешь ждать, тем это вероятнее.
– Она права, – сказал китаец.
Ахилл осклабился, поглядел на Петру, на офицера, снова на Петру. «Мы опозорили тебя перед людьми, – подумала Петра. – Мы показали, что мы знаем, что делать, а ты нет. Теперь ты вынужден убить нас обоих. Офицер еще не знает, что он мертв, но я знаю. Но я все равно уже мертва. Так что давай выберемся отсюда, больше никого не убив».
– В этой комнате единственное, что важно, – это ты, – сказала Петра и тоже усмехнулась. – Втыкай быстрее, мальчик.
Ахилл отвернулся и наставил пистолет на одного выпускника Боевой школы, потом на другого. Они сжимались от страха, но он не стал стрелять. Опустив руку с пистолетом, он вышел из комнаты, по дороге схватив Петру за предплечье и потащив за собой.
– Пошли, – произнес он. – Будущее зовет.
«Приближается Боб, – подумала Петра, – и Ахилл меня даже на метр от себя не отпустит. Он знает, что Боб прилетел за мной, и потому сделает все, чтобы именно меня Боб не мог спасти. Может быть, сегодня мы все друг друга поубиваем».
Она вспомнила полет с Ахиллом в Индию. Когда они стояли у открытой двери. Может быть, сегодня выпадет еще один шанс погибнуть, прихватив с собой Ахилла. Интересно, понимает ли Боб, что важнее убить Ахилла, чем спасти ее? Еще важнее: понимает ли это она? Это то, что надо сделать, и сегодня, зная Ахилла по-настоящему, зная, что он за человек, Петра с радостью заплатит эту цену и будет считать, что дешево отделалась.
19. Спасение
Тема: Ради народа Индии
Мой дорогой друг Джафар!
Я чту тебя, потому что, когда я пришел к тебе с предложением мира между нашими двумя семьями народов Индостана, ты принял его и сдержал свое слово во всем.
Я чту тебя, потому что ты в жизни своей ставил благо своего народа выше собственного честолюбия.
Я чту тебя, потому что лишь в тебе надежда на будущее моего народа.
Я публикую это письмо одновременно с тем, как отправляю его тебе, не зная, каков будет твой ответ, потому что мой народ должен знать сейчас, когда я еще могу к нему обратиться, что я у тебя прошу и что я тебе даю.
Вероломные китайцы нарушили свое обещание и грозят уничтожением нашей армии, ослабленной предательством человека по имени Ахилл, которого мы считали гостем и другом. Теперь мне ясно, что, если не случится чуда, огромные массы индийского народа останутся беззащитны перед захватчиками, рвущимися в нашу страну с севера. Скоро жестокий завоеватель будет диктовать свою волю от Бенгалии до Пенджаба. Из всех народов Индостана лишь Пакистан, руководимый тобою, останется свободным.
И теперь я прошу тебя взять на себя все надежды народа Индии. Наша борьба в течение ближайших дней даст тебе время, я надеюсь вернуть свои армии на нашу границу, чтобы они укрепились против китайских захватчиков.
Я даю тебе разрешение пересекать эту границу в любой точке, где это будет необходимо, чтобы укрепить свои оборонительные позиции. Я приказываю всем индийским солдатам, оставшимся на пакистанской границе, не оказывать сопротивления никаким пакистанским силам, входящим на нашу территорию, и сотрудничать с ними, предоставляя в их распоряжение полные карты наших оборонительных сооружений, все шифры и шифровальную аппаратуру. Все наше военное имущество на границе тоже будет предоставлено в распоряжение Пакистана.
Я прошу тебя, чтобы все граждане Индии, перешедшие под правление Пакистана, встретили такое же великодушное обращение, какое вы хотели бы встретить от нас, окажись ситуация обратной. Какие бы прежние обиды ни стояли между нашими семьями, да простим мы друг друга и не будем наносить новых, но отнесемся друг к другу как братья и сестры, верные разным ипостасям одного и того же Бога, которые должны сейчас плечом к плечу защитить родной Индостан от захватчика, единственный бог которого – сила, и способ почитания его – жестокость.
Многие чиновники, офицеры, учителя попытаются бежать в Пакистан. Я молю тебя открыть для них границы, ибо, если они останутся в Индии, их ждет лишь смерть или плен. Остальным индийцам не приходится опасаться личного преследования китайцев, и потому вас, братья и сестры, я прошу не покидать Индии, которую, да будет на то воля Божья, мы с вами вскоре освободим.
Я лично останусь в Индии, чтобы нести то иго, что будет возложено завоевателем на мой народ. Роль Манделы я предпочитаю роли де Голля. Правительства в изгнании быть не должно. Отныне правительством индийского народа будет Пакистан. Я говорю это, имея все полномочия от Конгресса.
Да благословит Бог всех достойных людей, да сохранит Он им свободу.
Твой брат и друг,
Тикал Чапекар.
Над просторами Южной Индии Боб летел как в странном сне, где местность никогда не меняется. Нет, как в компьютерной игре, где процессор создает пейзажи на ходу, одними и теми же алгоритмами, в целом одни и те же, но никогда не совпадающие в деталях.
Как люди. ДНК у двух разных людей отличается лишь крошечными кусочками, но эта разница создает святых и чудовищ, дураков и гениев, строителей и разрушителей, щедрых и жадных. В этой стране, в Индии, сейчас живет больше людей, чем было во всем мире три-четыре века назад. Больше, чем их было за всю мировую историю до Христа. Все драмы истории библейской, истории «Илиады» и Геродота, истории Гильгамеша и все вообще, что было собрано археологами и антропологами, все взаимоотношения, все достижения человечества могут быть разыграны теми людьми, над которыми Боб сейчас летит, кому досталось быть участниками событий, о которых никто никогда не услышит.
За эти несколько дней Китай завоюет этот народ, перекроив по-своему пять тысяч лет истории человечества, и люди эти будут для него лишь травой, которую надо выкосить до одного роста, и все, что выше, выбросить в компост.
«А что делаю я? Лечу тут на машине, от которой у старика Иезекииля случился бы разрыв сердца раньше, чем он сумел бы написать, что видел в небе акулу. Сестра Карлотта часто шутила, что Боевая школа и есть то колесо, которое Иезекииль видел в небе. И вот я здесь как персонаж древнего видения, и чем же я занят? Это правда: из миллиардов людей, которых можно было бы спасти, я выбрал человека, которого знаю и люблю больше других, и рискую жизнью пары сотен хороших солдат ради нее. И если мы выйдем из этой передряги живыми, что я тогда буду делать? Проведу оставшиеся мне годы, помогая Питеру Виггину победить Ахилла, чтобы он мог сделать то, что делает сейчас Ахилл, – объединить человечество под правлением болезненно честолюбивого мачо?
Сестра Карлотта любила цитировать и другие слова из Библии: «суета сует, все суета», «нет ничего нового под солнцем», «время разбрасывать камни и время собирать камни».
Ладно. Пока Бог никому не говорит, что делать с камнями, я могу оставить их в покое и выручить своего друга – если удастся».
На подлете к Хайдарабаду послышались радиопереговоры. Тактические переговоры по спутниковым рациям, а не просто сетевой трафик, которого можно было бы ожидать из-за внезапного нападения Китая на Бирму, последовавшего за статьей Питера. Когда дистанция сократилась, компьютеры смогли различить радиоподписи китайских и индийских войск.
– Кажется, эвакуационная команда Ахилла опередила нас, – сказал Сурьявонг.
– Но стрельбы нет, – добавил Боб. – Значит, они пробились в зал планирования и взяли выпускников Боевой школы в заложники.
– И ты прав, – ответил Сурьявонг. – На крыше три вертолета.
– На земле должны быть еще, но давай усложним им жизнь и уберем эти три.
У Вирломи были мрачные предчувствия.
– Что, если они примут это за нападение индийской армии и убьют заложников?
– Ахилл не настолько глуп, чтобы не разобраться, кто стреляет, прежде чем начнет рвать в клочья свой билет домой.
Стрельба прошла как на учениях, и три ракеты разнесли три вертолета.
– А теперь переходим на лопасти и показываем тайские эмблемы, – сказал Сурьявонг.
Как всегда, от резкого подъема и падения замутило, пока лопасти не подхватили машину. Но Бобу это ощущение было привычно, и он успел заметить из окна, что индийские войска радостно вопят и машут руками.
– Ну-ну, внезапно мы стали хорошими парнями, – сказал Боб.
– Наверное, просто не самыми плохими парнями, – заметил Сурьявонг.
– Я думаю, что вы безответственно рискуете жизнью моих друзей, – сердито сказала Вирломи.
Боб сразу стал серьезен:
– Вирломи, я знаю Ахилла, и единственный способ не дать ему убить твоих друзей – это заставить его беспокоиться и породить в нем неуверенность. Не дать ему время проявить свою злобность.
– Я в том смысле, что, если бы одна из ваших ракет не попала в цель, она могла бы угодить в комнату, где они сидят, и убить всех.
– Ах, ты об этом? – удивился Боб. – Вирломи, этих людей обучил я. Есть ситуации, когда они могли бы промахнуться, но эта – не такая.
Вирломи кивнула:
– Понимаю. Уверенность командира. Много времени прошло с тех пор, как я сама командовала взводом.
Несколько вертолетов остались в воздухе, держа периметр; остальные сели на здание, где располагался зал планирования. Сурьявонг по спутниковой рации информировал командиров рот, которые брал с собой внутрь здания. Сейчас он выпрыгнул из вертолета, Вирломи сразу за ним, и повел группу.
Тут же вертолет Боба взлетел снова и вместе с еще одним перепрыгнул на другую сторону здания. Там стояли еще два китайских вертолета, вращая лопастями. Пилот Боба посадил машину так, что ее оружие было направлено в бока китайских вертолетов. Тут же он и его тридцать человек выскочили из обеих дверей одновременно с китайцами.
Второй вертолет Боба остался в воздухе, наблюдая, что понадобится раньше – его ракеты или его десант.
Китайцы имели численное превосходство, но это было не важно. Никто не стрелял, потому что китайцы хотели уйти живыми, а на это не было шансов, если начнется стрельба, – висящий в воздухе вертолет разнес бы обе китайские машины, а потом уже не имело бы значения, что произойдет на земле. Вернуться они не смогут, и задание будет провалено.
И потому две маленькие армии построились, как полки времен Наполеона, в аккуратные шеренги друг напротив друга. Бобу захотелось крикнуть что-нибудь вроде «примкнуть штыки!» или «заряжай!» – но мушкетов ни у кого не было, а то, что его интересует, должно появиться из дверей здания…
И вот он спешит прямо к ближайшему вертолету, крепко схватив Петру за руку, почти волоча за собой. У бедра Ахилл держал пистолет. Мелькнула мысль приказать снайперу снять Ахилла, но китайцы тогда откроют огонь и Петра наверняка погибнет. Поэтому Боб окликнул Ахилла.
Тот не среагировал. Боб знал, что он задумал: влезть в вертолет, пока никто не стреляет, и тогда Боб будет беспомощен – он не сможет повредить Ахиллу, не тронув Петру.
И Боб по спутниковой рации велел висящему вертолету сделать то, чему стрелок был обучен, – пустить ракету рядом с ближайшим китайским вертолетом. Машина прикрыла от взрыва Ахилла и Петру, но сама опрокинулась набок, вертящиеся лопасти разлетелись на куски от ударов о землю, вертолет перевернулся несколько раз и врезался в стену казармы. Выскочившие оттуда солдаты стали вытаскивать своих раненых товарищей, пока машина не успела загореться.
Ахилл и Петра оказались на открытом участке. Единственный уцелевший китайский вертолет был слишком далеко, чтобы до него добежать, и Ахилл сделал единственное, что мог в этих обстоятельствах. Он поставил Петру перед собой и приставил ствол к ее голове. Такому в Боевой школе не учили, так только в кино бывает.
Тем временем командовавший операцией китайский офицер – полковник, если Боб правильно понял знаки различия, то есть очень высокий чин для такой мелкомасштабной операции, – вышел из здания со своими людьми. Бобу не пришлось упреждать его приближение к Ахиллу и Петре. Полковник и сам понял, что любая попытка встать между ними и людьми Боба приведет к стрельбе, потому что патовая ситуация держится лишь до тех пор, пока Боб имеет возможность убить Ахилла в тот самый миг, когда Ахилл убьет Петру.
Боб, не оборачиваясь, спросил:
– У кого пистолет с транквилизатором?
Кто-то сунул пистолет ему в руку. Кто-то другой буркнул:
– Держите настоящий пистолет под рукой, сэр.
И еще чей-то голос:
– Надеюсь, они не догадаются, что индийских детей с Ахиллом нет. На армянку им полностью наплевать.
Боб ценил, когда его люди умели продумывать ситуацию. Но сейчас было не время для похвалы.
Он отошел от своих людей и направился к Ахиллу и Петре. Из двери, откуда вышел китайский полковник, появились Вирломи и Сурьявонг. Сурьявонг объявил:
– Все чисто. Грузимся. Ахилл убил только одного нашего.
– «Нашего»? – переспросил Ахилл. – С каких это пор Саяджи стал «вашим»? В смысле, вам плевать, кого я еще убью, но тронь только сопляка из Боевой школы, и я уже убийца?
– Ты не взлетишь с Петрой на борту, – сказал Боб.
– Я точно знаю, что без нее не взлечу, – ответил Ахилл. – Если ее со мной не будет, ты разнесешь этот вертолет на такие клочки, что их будет расческой не собрать.
– Тогда мне придется дать команду снайперу тебя застрелить.
Петра улыбнулась. Она ему тоже это говорила.
– Тогда полковник Юаньчжи сочтет задание проваленным и убьет стольких из вас, сколько сможет. Петру первой.
Боб заметил, что полковник грузит на вертолет своих людей – тех, кто вышел с ним из здания, и тех, кто высыпал из вертолетов, когда садился Боб. Снаружи остались только полковник, Боб, Ахилл и Петра.
– Полковник! – обратился к нему Боб. – Единственный путь, который не приведет к крови, – если мы сможем друг другу поверить. Я обещаю вам, что, если Петра останется жива, невредима и со мной, вы спокойно взлетите, не опасаясь моих войск. Будет с вами Ахилл или нет – это для меня не играет роли.
Петра перестала улыбаться, ее лицо превратилось в маску злобы. Она явно не хотела, чтобы Ахилл смог уйти.
Но она все еще надеялась остаться в живых – вот почему она ничего не сказала, и Ахилл не узнал, что она требовала его смерти, пусть даже ценой своей собственной.
О чем она забыла – это о том факте, что китайскому офицеру достаточно было выполнить минимальные условия успеха задания: он должен был улететь вместе с Ахиллом. Если нет, то погибнет еще много людей, а ради чего? Худшее Ахилл уже сделал. Теперь никто не станет верить ни одному его слову. Он еще может достигнуть власти, но лишь силой и страхом, а не обманом доверия. Это значит, что он каждый день будет наживать себе врагов, толкая людей на сторону своих противников.
Он будет выигрывать битвы и войны, может быть, даже добьется триумфа, но он, подобно Калигуле, превратит людей своего окружения в убийц. Когда он погибнет, его место займут люди столь же злобные, но, быть может, не столь безумные. Убить его сейчас – от этого уже ничего в мире не изменится.
А сохранить жизнь Петре – это изменит мир для Боба. Он допустил ошибки, из-за которых погибли Проныра и сестра Карлотта. Но сегодня он не сделает такой ошибки. Петра будет жить, потому что ни о каком другом исходе Боб думать не будет. Ей даже права голоса не будет дано в этом вопросе.
Полковник взвешивал ситуацию.
Ахилл этого не делал.
– Я иду к вертолету. Палец у меня лежит на курке. Не заставь меня вздрогнуть, Боб.
Боб знал, что думает Ахилл. «Успею ли я в последний момент убить Боба, или надо будет отложить это удовольствие до другого раза?»
И в этом было преимущество Боба, потому что его мысли не были затуманены жаждой мести.
Да нет, понял он, затуманены. Он тоже ищет способ спасти Петру и при этом убить Ахилла.
Полковник подошел ближе и встал позади Ахилла, который произносил свое обращение к Бобу.
– Этот юноша – архитектор великой победы Китая и должен быть доставлен в Пекин, где будет вознагражден. Об армянской девушке в моих приказах не говорится ничего.
– Дурак, без нее они нам даже взлететь не дадут! – рявкнул на него Ахилл.
– Сэр, я обещаю вам, я даю слово чести. Хотя Ахилл убил женщину и девочку, которые ему ничего, кроме хорошего, не сделали, и заслужил за свои преступления смертной казни, я его отпущу. И вас отпущу.
– Тогда наши задачи не противоречат друг другу, – сказал полковник. – Я согласен на ваши условия, если вы также обеспечите, чтобы с моими людьми, которые здесь останутся, обошлись как с военнопленными.
– Согласен, – ответил Боб.
– Я здесь командую, и я не согласен, – заявил Ахилл.
– Здесь командуете не вы, сэр, – заметил полковник.
Боб точно знал, что собирается сделать Ахилл. Он на миг отведет пистолет от головы Петры, чтобы застрелить полковника. Он думает, что этот ход застанет всех врасплох, но Боб его ждет. Его рука с пистолетом, заряженным транквилизатором, уже поднималась, когда Ахилл только начал движение.
Но не только Боб знал, чего ожидать от Ахилла. Полковник намеренно встал к Ахиллу настолько близко, что, когда тот развернул пистолет, он выбил у него оружие. В тот же момент другая рука полковника хлестнула Ахилла по локтю, и, хотя на вид в этом ударе почти не было силы, рука Ахилла повисла плетью. Он завопил от боли и рухнул на колени, выпустив Петру. Она тут же бросилась в сторону, и в этот момент Боб выстрелил. В последний момент он сумел нацелиться, и тонкая ампула ударила в рубашку Ахилла с такой силой, что, хотя сама ампула сплющилась, транквилизатор пробил ткань и проник в кожу Ахилла. Ахилл тут же свалился.
– Это только транквилизатор, – сказал Боб. – Примерно через шесть часов он очнется с головной болью.
Полковник стоял не сгибаясь, будто даже не замечая Ахилла, не сводя глаз с Боба.
– Заложника теперь нет. Ваш враг повержен. Насколько остается в силе ваше слово, сэр, когда переменились обстоятельства, в которых оно было дано?
– Люди чести, – ответил Боб, – братья друг другу, какой бы мундир они ни носили. Можете грузить его и улетать. Я рекомендовал бы вам лететь в одном строю с нами, пока не выйдем за южную границу обороны Хайдарабада. Там вы ляжете на свой курс, а мы – на свой.
– Это разумно, – согласился полковник.
Он нагнулся поднять бесчувственное тело Ахилла. Это было непросто, и Боб, несмотря на свой малый рост, шагнул вперед ему помочь и поднять ноги Ахилла.
Петра уже стояла на ногах, и Боб, заметив, что она смотрит на пистолет Ахилла, почти прочитал ее мысли. Очень соблазнительно было убить Ахилла из его собственного пистолета – а Петра слова не давала.
Но она не успела даже двинуться, как заряженный ампулами пистолет Боба уставился на нее.
– Ты тоже можешь проснуться через шесть часов с головной болью, – предупредил он.
– Нет необходимости, – ответила она. – Я знаю, что твое слово связало и меня.
Больше не глядя на пистолет, она помогла Бобу поднять Ахилла за ноги.
Тело Ахилла перевалили на палубу вертолета. Сидевшие внутри солдаты приняли его и отнесли поглубже – наверное, туда, где его можно будет привязать на время полета. Вертолет был набит битком, но только людьми – не было снаряжения или тяжелых боеприпасов, значит нагрузка нормальная. Просто пассажирам будет неудобно.
– Вам не стоит лететь на этом вертолете, – сказал Боб. – Я вас приглашаю лететь с нами.
– Но вы летите не туда, куда я.
– Я знаю этого мальчика, которого вы только что приняли на борт. Даже если он, проснувшись, не вспомнит, что вы с ним сделали, ему кто-нибудь расскажет, а после этого вы будете обречены. Он не забывает никогда. Он вас наверняка убьет.
– Тогда я погибну, повинуясь приказам и выполняя задачу, – ответил полковник.
– Убежище, – сказал Боб, – и жизнь, посвященная освобождению Китая и других стран от того зла, которое представляет собой этот человек.
– Я знаю, что вы желаете мне добра, – ответил полковник, – но у меня болит душа, что мне предлагают такую награду за предательство моей родины.
– Вашей страной правят люди без чести, – сказал Боб. – А держит их у власти честь людей, подобных вам. Так кто же предает родину? Нет, сейчас не будем спорить. Я лишь заронил в вас зерно сомнения, чтобы оно вас мучило. – Боб улыбнулся.
Полковник улыбнулся в ответ:
– Значит, вы дьявол, сэр, какими мы, китайцы, всегда считали европейцев.
Боб отсалютовал полковнику. Полковник отдал ответный салют и вошел в вертолет.
Дверь закрылась.
Боб с Петрой отбежали подальше от воздушного потока. Машина поднялась в воздух, и Боб велел всем лезть в последний оставшийся на земле вертолет. Не прошло и двух минут, как он тоже взлетел, и таиландские машины вместе с китайскими перелетели через здание, где их встретили остальные реактивные вертолеты Боба, державшие периметр.
Вместе они полетели на юг, медленно, на лопастях. Индийцы по ним не стреляли. Индийские офицеры знали, что лучшие военные умы Индии попадут туда, где им будет намного безопаснее, чем в Хайдарабаде и вообще в стране, захваченной Китаем.
Боб отдал приказ, и все его вертолеты поднялись вверх, свернули лопасти и стали терять высоту, пока не включились сопла, быстро уносящие машины к Шри-Ланке.
Петра мрачно ссутулилась в своем кресле. Вирломи была рядом с ней, но они не разговаривали.
– Петра! – сказал Боб.
Она не подняла глаз.
– Вирломи нашла нас, а не мы ее. Если бы не она, мы бы не смогли тебя выручить.
Петра все равно не подняла глаз, но протянула руку и положила ее на руки Вирломи, сцепленные на коленях.
– Ты смелая. Ты умная. Спасибо за сочувствие.
Петра посмотрела на Боба.
– Но тебя я не благодарю, Боб. Я была готова его убить. Я бы это сделала. Я бы нашла способ.
– Он кончит тем, что сам себя убьет, – сказал Боб. – Он пытается прыгнуть выше головы – как Робеспьер, как Сталин. Люди увидят его образ действий, и, когда до них дойдет, что он отправит их всех на гильотину, они решат, что с них хватит, и Ахилл умрет.
– А скольких еще он убьет до того? И кровь их будет на твоих руках, потому что ты погрузил его в вертолет. И на моих тоже.
– Ты не права, Петра. За его убийства отвечает он, и только он. И ты ошибаешься насчет того, что было бы, если бы мы тебя с ним отпустили. Ты бы не пережила этот полет.
– Этого ты не знаешь!
– Я знаю Ахилла. Когда вертолет поднялся бы этажей на двадцать, тебя бы выбросили из двери. Знаешь почему?
– Чтобы ты видел, – ответила она.
– Нет, он бы подождал моего отлета, – сказал Боб. – Он не дурак. Собственная жизнь ему важнее твоей смерти.
– Так почему ты так уверен, что он убил бы меня сейчас?
– Потому что он обнимал тебя, как любовник, – сказал Боб. – Прижимая к твоей голове пистолет, он держал тебя с нежностью. Думаю, он бы поцеловал тебя, сажая в вертолет. Он хотел, чтобы я это видел.
– Она не дала бы ему себя поцеловать! – с отвращением сказала Вирломи.
Но Петра глядела в глаза Боба, и слезы на ее глазах дали более искренний ответ. Она уже позволила Ахиллу целовать себя. Как Проныра.
– Он тебя отметил, – объяснил Боб. – Он тебя полюбил. У тебя была над ним власть. И когда ты была бы уже не нужна ему как заложница, тебе нельзя было бы жить дальше.
Сурьявонг передернулся:
– Что его таким сделало?
– Ничего его таким не сделало, – ответил Боб. – Какие бы ужасы ни происходили в его жизни, какие бы страшные желания ни поднимались из его души, он сознательно шел навстречу этим желаниям, он по собственной воле делал то, что делал. За свои действия отвечает он сам, и никто другой. И уж точно не те, кто спасал ему жизнь.
– Как мы с тобой сегодня, – сказала Петра.
– Сегодня ему спасла жизнь сестра Карлотта, – сказал Боб. – Последнее, о чем она меня просила, – оставить отмщение Богу.
– Ты веришь в Бога? – удивился Сурьявонг.
– Все больше и больше, – ответил Боб. – И все меньше и меньше.
Вирломи взяла руки Петры в свои:
– Хватит себя грызть и хватит об Ахилле. Ты от него освободилась. Можешь теперь целые минуты, часы и дни не думать о том, что он сделает, если услышит, что ты сказала, и как тебе действовать, учитывая, что он может за тобой следить. Единственное, чем он может теперь тебе повредить, – это если ты будешь следить за ним в сердце своем.
– Слушай ее, Петра, – сказал Сурьявонг. – Она, знаешь ли, богиня.
– Ага, – засмеялась Вирломи. – Спасаю мосты и приманиваю вертолеты.
– А меня осенила благодатью, – напомнил Сурьявонг.
– Не было этого, – сказала Вирломи.
– А по спине моей прошла? – спросил Сурьявонг. – Теперь все мое тело – путь богини.
– Только задняя половина, – ответила Вирломи. – Найди теперь кого-нибудь, кто осенит благодатью переднюю.
Под эту болтовню, пьяный от успеха, свободы и оставшейся позади невообразимой трагедии, Боб смотрел на Петру, на слезы, капающие из ее глаз, и ему хотелось протянуть руку и утереть их. Но что толку? Эти слезы поднимались из глубокого колодца душевной боли, и его прикосновение не осушит их источник. На это потребуется время, а время – это единственное, чего у него нет. Если у Петры будет в жизни счастье – то драгоценное счастье, о котором говорила миссис Виггин, – оно свершится, когда Петра объединит свою жизнь с кем-то другим. Боб ее спас, освободил ее не для того, чтобы войти в ее жизнь, но чтобы не нести вину за ее смерть, как нес он вину за смерть Проныры и Карлотты. Это был в некотором смысле эгоистичный поступок. Но в другом смысле ему от результатов этого дня ничего не достается.
Кроме одного: когда придет его смерть, скорее рано, чем поздно, он, оглянувшись назад, сможет гордиться этим днем больше, чем любым другим. Потому что сегодня он победил. В самом сердце страшного разгрома он обрел победу. Он лишил Ахилла одного из самых желанных убийств. Он спас жизнь лучшего друга, хотя она пока что не очень благодарна. Его армия сделала то, что надо было сделать, и ни одну из вверенных ему двухсот солдатских жизней он не потерял. Он всегда был участником чьей-то победы, но сегодня – сегодня победил он.
20. Гегемон
Тема: Подтверждение
Уважаемый Полемарх Чамраджнагар!
Спасибо, что позволили мне в качестве первого моего официального акта подтвердить Ваше назначение Полемархом. Мы оба знаем, что я дал Вам лишь то, что у Вас уже было, в то время как Вы, приняв это подтверждение так, будто оно действительно что-то значит, вернули посту Гегемона часть того блеска, который был стерт с него событиями последних месяцев. Многие считают, что это пустая формальность – назначение Гегемона, который ведет лишь около трети человечества и не имеет конкретного влияния даже среди той трети, что официально его поддерживает. Многие государства наперегонки спешат найти условия сосуществования с Китаем и его союзниками, и я живу под постоянной угрозой, что мой пост будет упразднен ради привлечения благосклонности новой сверхдержавы. Короче говоря, я Гегемон без гегемонии.
И тем более замечательно, что Вы совершили этот великодушный жест по отношению к человеку, которого когда-то считали наихудшим из всех возможных Гегемонов. Слабости, которые Вы подметили в моем характере, не исчезли волшебным образом. И только по сравнению с Ахиллом, в мире, где Ваша родина стонет под китайским бичом, я могу быть приемлемой альтернативой и источником не отчаяния, а надежды. Но помимо слабостей, у меня есть и сильные стороны, и я обещаю Вам: пусть Вы связаны присягой не применять мощь Межзвездного Флота ради влияния на дела Земли, за исключением перехвата ядерных ракет и наказания тех, кто их использует, я знаю, что Вы по-прежнему землянин, индиец и Вас глубоко волнует, что будет с человечеством вообще и с Вашим народом в частности. И поэтому я обещаю посвятить остаток своей жизни преобразованию мира таким образом, чтобы Вы были рады за свой народ и все народы Земли. И я надеюсь добиться такого успеха еще при жизни нас обоих, чтобы Вы порадовались той поддержке, которую оказали мне сегодня.
Искренне Ваш,
Питер Виггин, Гегемон.
Около миллиона индийцев успели бежать из Индии, пока китайцы не перекрыли границы. При населении более полутора миллиардов это была капля в море. Не менее десяти миллионов были в следующем году вывезены за пределы Индии в холодные степи Маньчжурии и высокогорные пустыни Синьцзяна. Среди депортированных был и Тикал Чапекар. Китайцы ничего не сообщали о его судьбе или о других «бывших угнетателях народа Индии». То же самое в меньших масштабах произошло с элитами Бирмы, Таиланда, Вьетнама, Камбоджи и Лаоса.
И будто такой резкой перекройки карты мира было мало, Россия объявила себя союзницей Китая и заявила, что рассматривает государства Восточной Европы, не сохранившие верность Новому Варшавскому договору, как мятежные провинции. Россия без единого выстрела – простым обещанием быть не таким страшным господином, как Китай, – смогла переписать Варшавский договор таким образом, что он более или менее превратился в империю, включающую всю Европу к востоку от Германии, Австрию и Италию на юге и восточную часть Швеции и Норвегии на севере.
Усталые страны Западной Европы «с пониманием восприняли» ту «дисциплину», которую привнесла в Европу Россия, и Россия тут же получила полноправное членство в Европейском сообществе. Поскольку она теперь контролировала более половины всех голосов, для сохранения видимости независимости приходилось на многое закрывать глаза, и Великобритания, Ирландия, Исландия и Португалия вышли из Сообщества, не желая участвовать в этой игре. Но и то им долго пришлось убеждать русского медведя, что причины здесь чисто экономические, а так они искренне приветствуют возобновление российского интереса к Западу.
Америка, которая в торговых вопросах давно уже существовала при Китае, как хвост при собаке, малость побурчала насчет прав человека и вернулась к обычным занятиям: составлять спутниковые карты перекроенного мира и продавать их. В Африке южнее Сахары, где Индия была главным торговым партнером и имела огромное культурное влияние, результаты были куда более болезненными, и эти страны не признали китайское завоевание, пытаясь бороться за создание новых рынков для своих товаров. Латинская Америка проклинала агрессоров еще сильнее, но серьезных военных сил не имела. В Тихом океане Япония, имеющая господствующий на морях флот, могла себе позволить твердость; остальные страны, отделенные от Китая не слишком широкой полосой воды, были не в таком завидном положении.
Конечно, единственной силой, твердо стоящей против Китая и России и глядящей на них из-за сильно укрепленных границ, были мусульманские страны. Иран великодушно забыл угрожающие передвижения пакистанских войск у своих границ перед падением Индии, арабы в исламской солидарности объединились с турками в противостоянии попыткам проникновения России через Кавказ или степи Центральной Азии. Никто всерьез не считал, что мусульманские армии смогут долго выстоять против серьезной атаки Китая, а Россия была лишь чуть менее опасна; но мусульмане не предавались унынию, полагались на Аллаха, а границы их так щетинились оружием, что было ясно: эту крапиву скосить нелегко.
Вот таким был мир, когда Питер Виггин – Локк – был назван новым Гегемоном. Китайцы довели до всеобщего сведения, что вообще выбирать Гегемона – оскорбление. Россия проявила чуть большую терпимость, в частности потому, что многие правительства, голосовавшие за Виггина, при этом публично заявляли, что пост этот скорее церемониальный, нежели реальный, и никак не представляет собой попытку изменить результаты завоевания, которое принесло «мир» нестабильной земле.
Но в частном порядке руководители тех же самых правительств заверяли Питера, что ждут от него всего возможного, дабы дипломатическим путем провести «преобразования» в завоеванных странах. Питер вежливо слушал и произносил правильные слова, но испытывал к этим людям только презрение – лишенный военной мощи, он не мог договариваться ни с кем и ни о чем.
Первым его официальным актом было подтвердить назначение Полемарха Чамраджнагара. Китай официально выразил протест против этого действия как нелегитимного, поскольку пост Гегемона более не существует, и хотя Китай не собирается ничего предпринимать по поводу того, что Чамраджнагар остается командовать Флотом, он более не будет финансово поддерживать ни Гегемонию, ни Флот. Далее Питер утвердил Граффа министром колоний Гегемонии – и Китай снова мог только уменьшить свои взносы в этот фонд.
Недостаток финансирования привел к решению Питера перенести столицу Гегемонии из бывших Нидерландов и вернуть этой стране самоуправление. Тут же прекратилась неограниченная иммиграция из других стран. Питер закрыл почти все службы Гегемонии, кроме медицинских и сельскохозяйственных исследований и программ помощи. Основные учреждения Гегемонии Питер перенес в Бразилию, имеющую несколько важных достоинств.
Во-первых, это была достаточно большая и достаточно мощная страна, чтобы враги Гегемонии не слишком торопились ее провоцировать убийством Гегемона на ее территории.
Во-вторых, это была страна Южного полушария, имеющая сильные экономические связи с Африкой, обеими Америками и Тихоокеанскими странами, так что Питер находился в главном русле мировой экономики и политики.
И в-третьих, Бразилия пригласила Питера Виггина приехать. Ни одна другая страна этого не сделала.
У Питера не было иллюзий насчет того, что теперь представляет собой должность Гегемона. Он не ждал, пока люди придут к нему, он сам шел к ним.
Вот почему он улетел с Гаити через океан в Манилу, где Боб, его тайская армия и спасенные им индийцы нашли временное убежище. Питер знал, что Боб на него злится, и потому был рад, когда Боб не только согласился его видеть, но и отнесся к нему с явным уважением. Его двести солдат вытянулись в струнку, встречая Питера, а когда он представлял Петру, Сурьявонга, Вирломи и индийских выпускников Боевой школы, он представил их так, как полагается представлять старшему по чину.
Перед ними всеми Боб произнес небольшую речь:
– Его превосходительству Гегемону я предлагаю службу этого отряда солдат – ветеранов войны, бывших противников, а теперь из-за предательства – изгнанников из своих стран, братьев и сестер по оружию. Это не мое решение и не решение большинства. Каждому из нас был предоставлен выбор, и все выбрали эту службу. Нас мало, но нашу службу ценили правительства. Мы надеемся, что теперь будем служить делу, которое выше любой страны, делу установления в мире нового и справедливого порядка.
Питера удивила лишь официальность предложения, да еще тот факт, что оно сделано без всякой предварительной торговли. Он также заметил, что Боб организовал присутствие телекамер. Значит, это попадет в новости. Поэтому Питер произнес краткую ответную речь, ориентированную на радиослушателей, с благодарностью принял предложение, превознес достижения Боба и его товарищей и выразил соболезнования страданиям их народов. Это должно было окупиться – двадцать секунд в теленовостях и полностью в сетях.
Когда церемонии закончились, был смотр всего снаряжения, которое удалось вывезти из Таиланда. Экипажи истребителей-бомбардировщиков и патрульных катеров смогли вывезти свою технику, так что у Гегемона были военно-воздушные силы и флот. Питер кивал и серьезно комментировал каждый предмет – телекамеры все еще работали.
Но потом, без журналистов, Питер наконец позволил себе иронический смешок.
– Если бы не ты, у меня бы вообще ничего сейчас не было. Но сравнить это с огромными флотами, эскадрильями и армиями, которыми командовал когда-то Гегемон…
Боб ответил холодным взглядом:
– Власть этой должности существенно уменьшилась еще до того, как она досталась тебе.
Значит, медовый месяц кончился.
– Да, – ответил Питер. – Конечно, это правда.
– И мир не мог не прийти в отчаянное состояние, когда под сомнением само существование этого поста.
– И это тоже правда. И почему-то тебя это злит.
– Это потому, что, оставляя в стороне нетривиальные склонности Ахилла, который время от времени убивает людей, я не вижу между вами большой разницы. Оба вы готовы подвергнуть массы людей ненужным страданиям ради своего честолюбия.
Питер вздохнул:
– Если это вся разница, которую ты видишь, я не совсем понимаю, почему ты предложил мне свою службу.
– Конечно, я вижу различия, – сказал Боб. – Но количественные, а не качественные. Ахилл заключает договоры, которые не собирается соблюдать. Ты просто пишешь статьи, которые могли бы спасти государства, но задерживаешь их, государства эти падают, и мир оказывается в таком отчаянном положении, что тебя делают Гегемоном.
– Твое утверждение верно, – произнес Питер, – только в том случае, если ты веришь, что ранняя публикация могла бы спасти Индию и Таиланд.
– На ранних стадиях войны у Индии были еще резервы и силы отбить нападение Китая. Силы Таиланда до сих пор полностью рассеяны, и найти их трудно.
– Но если бы я опубликовал статью раньше, Индия и Таиланд не увидели бы опасности и не поверили бы мне. Ведь тайское правительство не поверило тебе, а ты его предупреждал.
– Но ты – Локк.
– Ах да. Я пользовался таким уважением и престижем, что государства, дрожа, внимали моему слову. Ты ничего не забыл? По твоему настоянию я открыл всем, что я всего лишь мальчишка из колледжа. Еще на Гаити мне долго приходилось это исправлять, доказывая, что я в самом деле могу руководить. Может, у меня хватило бы авторитета, чтобы меня серьезно восприняли в Индии и Таиланде, а может быть, и нет. А если бы я высказался слишком рано, когда Китай был еще не готов действовать, китайцы просто бы все отрицали, война бы шла своим чередом и моя публикация никого бы не потрясла. Я не смог бы запустить вторжение именно в тот момент, когда тебе это было нужно.
– Не делай вид, что ты это все запланировал с самого начала.
– Мой план был, – сказал Питер, – задержать публикацию до тех пор, пока она не стала бы из бессильной попытки актом силы. Да, я думал о своем престиже, потому что сейчас единственная сила, которая у меня есть, – этот самый авторитет и влияние, которое он оказывает на мировые правительства. Этот капитал зарабатывался очень медленно, и если его тратить неэффективно, надолго не хватит. Так что – да, я очень тщательно оберегаю свою власть и использую ее скупо, чтобы, когда она мне понадобится, она еще была.
Боб промолчал.
– Тебе ненавистно то, что случилось в этой войне, – продолжал Питер. – Мне тоже. Возможно – не вероятно, но все же возможно, – что, если бы я опубликовал статью раньше, Индия могла бы организовать реальное сопротивление. И сейчас еще могла бы идти война. В этот самый момент гибли бы миллионы солдат. А так мы имеем чистую и почти бескровную победу Китая. Китаю же приходится управлять населением, вдвое больше его собственного, и с культурой, ничуть не менее древней и развитой, чем его собственная. Змея проглотила крокодила, и все же вопрос будет возникать снова и снова: кто кого переваривает? Таиландом и Вьетнамом править будет трудно, а править Бирмой не получалось даже у бирманцев. То, что я сделал, сберегло человеческие жизни. Миру предстала незамутненная картина: кто всадил кинжал в спину и кому. Китай победоносен, Россия празднует триумф, но им надо управлять пленным и озлобленным населением, которое не встанет за них, когда придет последняя битва. Как ты думаешь, почему Китай так быстро заключил мир с Пакистаном? Потому что китайцы знают: они не могут воевать с мусульманским миром, имея в тылу угрозу бунта и саботажа в Индии. А этот союз между Китаем и Россией – курам на смех! Не пройдет и года, как они начнут ссориться и ослаблять друг друга вдоль длинной сибирской границы. На взгляд людей поверхностных, Китай и Россия торжествуют, но я не думаю, что ты мыслишь поверхностно.
– Я все это понимаю, – сказал Боб.
– Но все равно злишься на меня.
Боб промолчал.
– Это трудно, – продолжал Питер. – Трудно смотреть, как все это действует мне на руку, и не обвинять меня в том, что я наживаюсь на чужих страданиях. Но реально вопрос вот в чем: что я имею власть делать и что я смогу реально сделать теперь, когда я номинально лидер мира, а реально – администратор небольшой налоговой базы, нескольких международных ведомств и той военной силы, что ты мне сегодня предоставил? Я сделал кое-что, бывшее в моих силах, для поворота событий таким образом, чтобы, когда я получу этот пост, он еще стоил того, чтобы его получать.
– Но прежде всего – чтобы получить пост.
– Да, Боб. Я – человек с огромным самомнением. Я думаю, что я единственный, кто понимает, что надо делать, и у кого есть то, что для этой работы необходимо. Я думаю, что я нужен миру. На самом деле мое самомнение даже больше твоего. К этому все сводится? Я должен был быть поскромнее? Только тебе разрешается искренне оценивать свои возможности и решать, что для некоторой должности лучше всего подходишь ты?
– Эта должность мне не нужна.
– Эта должность не нужна и мне. Я хочу такую должность, когда по слову Гегемона прекращаются войны, когда по слову Гегемона перекраиваются границы и разрушаются международные картели, давая всему человечеству шанс на достойную жизнь в мире и той свободе, которую дозволяет его культура. И эту должность я хочу получить, создавая ее шаг за шагом. И не только. Я хочу это сделать с твоей помощью, потому что ты хочешь, чтобы эту работу кто-то сделал, и ты не хуже меня знаешь, что могу ее сделать только я.
Боб молча кивнул.
– И все это ты понимаешь и все равно продолжаешь на меня злиться.
– Злюсь я на Ахилла. Я злюсь на глупость тех, кто отказался меня слушать. Но ты здесь, а их тут нет.
– Дело не только в этом, – сказал Питер. – Если бы все дело было только в этом, ты бы давно сам себе все объяснил, и мне не надо было бы сейчас распинаться. Так что еще?
– Ты прав, – ответил Боб. – Но тебе не захочется этого слышать.
– Потому что это заденет мои чувства? Давай тогда я вскрою этот нарыв. Ты злишься, потому что каждое мое слово, каждый жест и мимика напоминают тебе об Эндере Виггине. Но только я не Эндер и никогда им не буду, а ты думаешь, что Эндер должен был бы делать то, что делаю сейчас я, и ненавидишь меня за то, что это я постарался, чтобы Эндера отослали.
– Это иррационально, – сказал Боб. – Я это знаю. Знаю, что, отослав Эндера, ты спас ему жизнь. Люди, которые помогали Ахиллу организовывать на меня покушения, день и ночь старались бы убить Эндера без всякой подсказки Ахилла. Его бы они боялись куда больше, чем тебя или меня. Я это знаю. Но ты слишком на него похож лицом и голосом. И я все думаю, что, если бы Эндер здесь был, он бы не налажал так, как я.
– Я это понимаю совсем наоборот. Если бы ты не был с Эндером, он бы налажал непоправимо. Да нет, не спорь, это не важно. А важно то, что мир теперь таков, каков он есть, а мы занимаем положение, при котором, если все продумать, запланировать и осуществлять тщательно, можно мир исправить. Сделать лучше. Не надо сожалений. Не надо желать переделать прошлое. Надо смотреть в будущее и работать, пока задница не сотрется.
– Я буду смотреть в будущее. Я буду тебе помогать. Но сожалеть я буду, когда захочу и о чем захочу.
– Договорились. Теперь, когда это решено, я думаю, тебе следует знать. Я хочу восстановить пост Стратега.
Боб презрительно фыркнул:
– Этим титулом ты хочешь именовать командира армии из двухсот солдат, пары самолетов, пары катеров и роты штабных работников?
– Ну если уж я могу называться Гегемоном, то и ты можешь принять такой титул.
– Как я вижу, присвоение этого титула ты не хочешь показывать в новостях.
– Нет, не хочу. Я не хочу, чтобы люди слышали эту новость, видя на экране ребенка. Пусть они узнают о твоем назначении Стратегом во время показа старых записей о войне с жукерами и услышат закадровый комментарий о том, как ты спас индийских ребят из Боевой школы.
– Нормально, – сказал Боб. – Принимаю титул. А красивый мундир с золотым шитьем мне полагается?
– Нет, – ответил Питер. – При той скорости, с какой ты растешь, мы разоримся на портных.
У Боба на миг затуманилось лицо.
– Что такое? Я опять чем-то тебя обидел?
– Да нет, – ответил Боб. – Я просто подумал, что сказали тебе родители, когда ты им объявил, что ты и есть Локк.
Питер засмеялся:
– А притворились, что с самого начала все знали. Что с них взять?
По предложению Боба Питер расположил главные учреждения Гегемонии на огороженной территории возле города Риберао-Прето в штате Сан-Пауло. Здесь они имели отличное воздушное сообщение со всем миром, а окружали их небольшие города и фермы. Здесь они были далеки от любого правительства. Здесь было приятно жить, строя планы и обучая людей ради скромной цели освободить плененные народы, одновременно не допуская новых агрессий.
Семья Дельфики перестала скрываться и приехала к Бобу под защиту Гегемонии. Греция входила в Варшавский договор, и возврата домой для них не было. Приехали и родители Питера, чтобы не быть легкой мишенью для каждого, кто захочет до Питера добраться. Он нашел им работу в Гегемонии, и если они были недовольны переменой жизни, то никак этого не показывали.
Семья Арканян тоже покинула родину и с радостью приехала туда, где их детей не украдут. Родители Сурьявонга тоже смогли выбраться из Таиланда, переведя семейное состояние и семейный бизнес в Риберао-Прето. Прибыли и другие семьи, связанные с тайцами армии Боба или индийскими выпускниками Боевой школы, и вскоре в окрестностях португальская речь стала редкостью.
Об Ахилле ничего не было слышно. Оставалось предполагать, что он вернулся в Пекин. Возможно, он тем или иным способом пробирался сейчас к власти. Но уверенность укреплялась тем сильнее, чем дольше продолжалось молчание. Китайцы, поработав с ним, достаточно хорошо его узнали, чтобы не допускать к рулю.
Пасмурным зимним июньским днем Петра шла по кладбищу города Араракуара, всего в двадцати минутах на поезде от Риберао-Прето. Она специально подошла к Бобу с той стороны, откуда он мог ее видеть. И встала рядом с ним, глядя на могильную плиту.
– Кто здесь лежит? – спросила она.
– Никто, – ответил Боб, ничуть не удивившись ее появлению. – Это кенотаф.
Петра прочла имена.
Проныра.
Карлотта.
И больше ничего.
– Где-то есть табличка в Ватикане, – сказал Боб. – Но тела не нашли, так что похоронить ее не смогли. А Проныру кремировали люди, даже не знавшие, кто она. Эту идею мне Вирломи подсказала.
Вирломи поставила кенотаф для Саяджи на небольшом индуистском кладбище, которое уже было в Риберао-Прето. Тот кенотаф был несколько более детален – годы рождения и смерти и надпись: «Достигший сатьяграхи».
– Боб, – сказала Петра, – ты с ума сошел, явившись сюда. Даже без телохранителя. Памятник стоит так, что убийцы могут навести оружие еще до твоего появления.
– Знаю, – ответил Боб.
– Мог хотя бы позвать меня с собой.
Боб медленно повернулся. В глазах у него стояли слезы.
– Это место моего стыда, – сказал он. – Я очень старался, чтобы твое имя здесь не появилось.
– Почему ты так говоришь, Боб? Здесь нет стыда. Здесь только любовь. И вот почему мне место здесь – вместе с другими одинокими девушками, которые отдали тебе свое сердце.
Боб повернулся к ней, обхватил ее руками и заплакал у нее на плече. Он уже достаточно вырос, чтобы достать ей до плеча.
– Они спасли мне жизнь, – сказал он. – Они дали мне жизнь.
– Так поступают хорошие люди, – ответила Петра. – А потом они умирают, все и каждый. Вот это действительно стыд и позор.
Он коротко рассмеялся – то ли ее неуместной веселости, то ли своему плачу.
– Ничего ведь не длится долго?
– Они все еще живы в тебе.
– А я в ком жив? Только не говори, что в тебе.
– Могу сказать. Мою жизнь спас ты.
– У них не было детей, у обеих, – сказал Боб. – Никто никогда не держал их так, как держит мужчина женщину, никто не заводил с ними младенца. Им не пришлось увидеть, как их дети вырастают и сами заводят детей.
– Сестра Карлотта сама выбрала этот путь.
– А Проныра – нет.
– У них у обеих был ты.
– Вот в чем тщета, – ответил Боб. – Единственный ребенок, который у них был, – это я.
– Значит… значит, твой долг перед ними – продолжить род, завести детей, которые будут помнить их ради тебя.
Боб смотрел в пространство.
– У меня есть другая мысль. Я расскажу о них тебе. А ты – своим детям. Сделаешь? Если ты мне это обещаешь, то я думаю, что смогу все это выдержать. Они тогда не исчезнут из памяти после моей смерти.
– Сделаю, конечно, Боб. Но зачем ты говоришь так, будто твоя жизнь уже кончена? Она же только начинается. Посмотри на себя, ты вытягиваешься, скоро будешь нормального роста, ты…
Он положил руку ей на губы, нежно, прося замолчать.
– У меня не будет жены, Петра. И детей тоже.
– Почему? Если ты сейчас скажешь, что решил стать священником, я тебя сама украду и увезу из этой католической страны.
– Я не человек, Петра. И мой вид вымрет вместе со мной.
Она рассмеялась этой шутке. Потом заглянула ему в глаза и увидела, что это совсем не шутка. Что бы он ни имел в виду, он говорил всерьез. Не человек. Но как можно такое подумать? Кто больше человек, чем Боб?
– Поехали домой, – сказал Боб, – пока здесь кто-нибудь не появился и не пристрелил нас просто от нечего делать.
– Домой, – повторила Петра.
Боб понял только наполовину.
– Ты уж прости, что это не Армения.
– Нет, Армения уже тоже не дом, – сказала Петра. – И Боевая школа не была домом, и уж точно не Эрос. Но здесь – здесь да, дом. В смысле, в Риберао-Прето. Но и здесь тоже. Потому что…
И тут она поняла, что хочет сказать.
– Потому что здесь ты. Потому что ты тот, кто прошел через все это вместе со мной. Ты понимаешь, когда я это говорю. Знаешь, что я вспоминаю. Эндера. Тот страшный день с Бонзо. И день, когда я на Эросе заснула посреди боя. Ты думаешь, что на тебе лежит позор! – Петра засмеялась. – Но мне даже это с тобой вспоминать приятно. Потому что ты все это знал и все равно пришел меня выручать.
– Только долго тащился, – сказал Боб.
Они вышли с кладбища к станции, держась за руки, потому что ни один из них сейчас не хотел быть отдельно от другого.
– Есть у меня одна мысль, – сказала Петра.
– Какая?
– Если ты передумаешь – знаешь, насчет женитьбы и детей, запомни мой адрес.
Боб помолчал.
– Ага, понял, – сказал он наконец. – Я спас принцессу и теперь могу на ней жениться, если захочу.
– Таково условие.
– Ага, только интересно, что ты это сказала, лишь когда услышала мой обет безбрачия.
– Наверное, это с моей стороны некоторое извращение.
– К тому же это нечестно. Разве мне еще не полагается полцарства в придачу?
– У меня есть другое предложение, – сказала она. – Бери его целиком.
Послесловие
Как «Говорящий от имени мертвых» – совсем другой роман, чем «Игра Эндера», так и «Тень Гегемона» отличается от «Тени Эндера». Мы больше не находимся в тесных стенах Боевой школы или астероида Эрос, ведя войну против пришельцев-инсектоидов. Теперь, в «Гегемоне», мы оказываемся на Земле и играем в некую игру, которая называется «Риск», но надо играть еще и в политику, и в дипломатию, чтобы получить власть, удержать ее и найти посадочную площадку, если вы ее потеряли.
Конечно, больше всего игра этой книги напоминает классическую компьютерную игру «Роман о трех царствах», которая основана на китайском историческом романе, что подтверждает связи между историей, игрой и литературой. Историю движут непреодолимые силы и условия (есть потрясающая книга «Пушки, микробы и сталь», которую следует прочитать каждому, кто пишет книги на тему реальной или вымышленной истории, – чтобы понимать основные правила), но конкретно история складывается так, как складывается, по весьма личным причинам. Причины, по которым европейская цивилизация возобладала над местными цивилизациями американских индейцев, относятся к неумолимым законам истории. Причины же, почему именно Кортес или Писарро в конкретных битвах в конкретные дни победили империи ацтеков и инков, а не были разгромлены, как вполне могло случиться, связаны с личными свойствами этих конквистадоров, а также со свойствами и с недавней историей императоров, которые им противостояли. И романист, в отличие от историка, имеет больше свободы вообразить, какие причины заставляют отдельных людей делать то, что они делают.
Это не должно удивлять. Движущие мотивы человека нельзя задокументировать, по крайней мере в какой-то окончательной форме. В конце концов, мы сами свои мотивы не очень хорошо понимаем, и если мы запишем то, что честно полагаем причиной своих действий, наши объяснения окажутся неверны полностью или частично и, уж во всяком случае, не полны. Так что даже когда историк или биограф имеет целую кучу информации, ему все же приходится делать неудобный прыжок через пропасть незнания, чтобы объявить, почему тот или иной человек сделал то-то и то-то. Французская революция неизбежно вела к анархии и последующей тирании по вполне понятным причинам и вполне предсказуемыми путями. Но что могло предсказать появление Наполеона или вообще единого диктатора с такими способностями?
Авторы, пишущие о великих вождях, часто попадают в другую ловушку. Вполне способные представить себе личные мотивы своих героев, исторические романисты редко владеют знанием исторических фактов и пониманием действующих сил настолько, чтобы ставить своих правдоподобных персонажей в столь же правдоподобные исторические обстоятельства. Почти все такие попытки приводят к смехотворным результатам, даже когда их делают авторы, имеющие отношение к политической жизни общества. Причина в том, что даже люди, участвующие в водовороте политики непосредственно, редко умеют за деревьями разглядеть лес. К тому же большинство политических или военных романов, написанных политическими или военными лидерами, имеют целью самовосхваление или самооправдание, а потому столь же недостоверны, как и книги, написанные невеждами. Может ли человек, участвовавший в принятии безнравственного решения администрации Клинтона о неспровоцированном нападении на Афганистан и Судан в конце лета 1998 года, написать об этом роман, подробно изложив все политические конъюнктурные моменты, приведшие к этим преступным действиям? Каждый, кто по своему положению может знать или догадываться о реальной игре человеческих страстей основных участников событий, будет настолько в этой игре замазан, что просто не сможет сказать правду, даже если такому человеку хватит честности попытаться сделать это. Участники игры столько врут сами себе и другим, что в этом процессе не могут не забыть о правде начисто.
«Тень Гегемона» дала мне то преимущество, что я писал об истории, которая не происходила, – она относится к будущему. Не через тридцать миллионов лет, как в моей серии «Возвращение домой», и даже не через три тысячи лет, как в трилогии, включающей «Говорящего от имени мертвых», «Ксеноцид» и «Детей разума». Здесь будущее отстоит от нас всего на пару сотен лет, примерно через век после застоя, вызванного нашествием жукеров. В истории будущего, о которой идет речь в «Гегемоне», узнаются сегодняшние государства и народы, хотя соотношение между ними изменилось. Это предоставило мне опасно-увлекательную свободу, но также и серьезное обязательство описывать весьма личные судьбы моих персонажей, действующих (или являющихся объектом действий) среди высших властных и военных кругов этого мира.
Если есть нечто, что можно назвать моим «изучением жизни», то оно относится именно к этой теме: выдающиеся лидеры и огромные силы, определяющие взаимодействие народов и государств в истории. Еще ребенком я, засыпая вечером, воображал себе политическую карту мира конца пятидесятых годов, когда великие колониальные империи начинали по одной освобождать свои колонии, образовывавшие эти широкие мазки британского розового и французского синего на картах Африки и Южной Азии. Я представлял себе все эти колонии свободными странами, а потом, выбрав одну или другую относительно малую страну, я воображал союзы, объединения, вторжения, завоевания, пока наконец весь мир не объединялся под властью одного демократического правительства. Моими образцами для подражания были не Цезарь или Наполеон, а Джордж Вашингтон и Цинциннат. Я читал «Монарха» Макиавелли и «Взлет и падение Третьего рейха» Ширера, но я читал и писание Мормона (самые замечательные места из «Книги Мормона» про генералов Гидеона, Морони, Хеламана и Гиджиддони, Учение и Завет, раздел 121), а также Ветхий и Новый Завет; пытался понять, как можно править, когда закон отступает под давлением политической необходимости, воображал обстоятельства, когда война становится справедливой.
Не стану делать вид, что игра воображения и труды моей жизни привели меня к правильным ответам, и такие ответы в «Тени Гегемона» не содержатся. Но я считаю, что разбираюсь немного в том, как крутятся шестеренки в мире правительств, политики и войны – в хорошую и в плохую сторону. Я искал границу между силой и безжалостностью, между безжалостностью и жестокостью, а на другом краю – между добротой и слабостью, между слабостью и предательством. Я размышлял, почему в одних обществах молодые люди готовы убивать и умирать с энтузиазмом, подавляющим страх, и почему в других утрачена воля к выживанию или хотя бы воля сделать так, чтобы можно было выжить. В «Тени Гегемона» и в двух оставшихся книгах о Бобе, Петре и Питере я как мог попытался вложить все, что узнал, в рассказ, где великие силы, огромные народы и личности героические, хоть и не всегда представляющие добро, совместно создают воображаемую, но правдоподобную, как мне хочется думать, историю.
В этой работе меня сильно ограничивал тот факт, что реальная история редко бывает правдоподобной. Иногда происходят такие события, что в них можно поверить, лишь имея документальные свидетельства. История вымышленная, документов не имеющая, не может себе позволить и половины такого неправдоподобия. С другой стороны, мы можем делать то, на что никогда не бывает способна реальная история, – приписывать человеческому поведению мотивы, которые не могут быть опровергнуты свидетелями или уликами. Так что, несмотря на попытки быть абсолютно правдивым в том, как развивается история, я в конечном счете был вынужден положиться на средства художественной литературы. За кого вы будете болеть – за того персонажа или за этого? Поверите ли вы, что вот такой человек действительно будет делать то, что я описываю, по причинам, которые я называю?
История, рассказанная как эпос, часто звучит величественно, в духе Дворжака или Сметаны, Бородина или Мусоргского, но исторический роман должен содержать лирические детали и тонкие диссонансы маленьких фортепьянных пьес Сати или Дебюсси. Потому что правда истории кроется в миллионах тихих мелодий, и значение истории проявляется лишь в ее действии, видимом или воображаемом, на жизнь обыкновенных людей, которые оказываются вовлеченными в великие события или творят их. Чайковский увлекает меня, но я быстро устаю от сильных эффектов, которые при втором слушании кажутся такими гулкими и фальшивыми. Сати никогда меня не утомляет, потому что его музыка бесконечно неожиданна и при этом совершенно комфортна. Если я смог выполнить этот роман в стиле Чайковского – тем лучше, но если я смог дать вам какие-то моменты Сати, я буду куда более доволен, потому что эта работа намного труднее и в конечном счете благодарнее.
Помимо того что я всю жизнь изучаю историю, во время написания «Тени Гегемона» две книги оказали на меня особое влияние. Когда я посмотрел фильм «Анна и король», то устыдился своего незнания тайской истории, а потому нашел книгу Дэвида К. Уайетта «Таиланд: краткая история» (Йель, 1982, 1984). Уайетт пишет ясно и убедительно; история тайского народа изложена у него отчетливо и увлекательно. Трудно назвать страну, которой больше повезло с вождями, чем Таиланду и предшествующим ему королевствам. Эта нация сумела пережить вторжения со всех сторон, европейские и японские амбиции в Юго-Восточной Азии, сохранив свой национальный характер и более любых других королевств и олигархий умея соответствовать нуждам своего народа.
В моей стране тоже были когда-то лидеры, сравнимые с сиамскими Монгкутом и Чулалонгкорном, и общественные деятели, не менее талантливые, чем братья и племянники Чулалонгкорна; но сейчас Америка, в отличие от Таиланда, находится на спаде, и мой народ сохранил очень мало воли иметь хороших руководителей. В данный момент прошлое Америки и ее ресурсы делают ее одним из основных игроков на мировой арене, однако нации с малыми ресурсами, но с сильной волей могут изменить ход истории – с огромными опустошениями, как показали когда-то гунны, монголы и арабы, или, как показали народы Ганга, вполне мирно.
Это подводит меня ко второй книге, Лоуренса Джеймса «Царство: создание и разрушение Британской Индии» (Литтл, Браун, 1997). Современная история Индии читается как одна длинная трагедия добрых – или хотя бы смелых – намерений, ведущих к катастрофе; и в «Тень Гегемона» я сознательно ввел вариации некоторых тем, услышанных в книге Джеймса.
Как обычно, у меня были помощники, которые читали черновики каждой главы, и по их реакции я понимал, написал ли я то, что хотел. Моя жена Кристина, мой сын Джеффри, Кэти X. Кидд, Эрин и Филипп Эбшеры были моими первыми читателями, и я благодарен им за то, что они помогли убрать многие неясности и неудачные моменты.
Но более всего в создании этой книги помог мне уже упомянутый Филипп Эбшер. Когда он прочел первый вариант главы, в которой Петра спасалась из русского плена и соединялась с Бобом, он заметил, что после столь сложной интриги ее похищения такое простое решение проблемы несколько разочаровывает. Я не понимал, насколько высоко я поднял ожидания, но понял, что Филипп прав: простота вызволения Петры не только обманывала неявно данное читателю обещание, но и была в предлагаемых обстоятельствах неправдоподобной. Тогда я понял, что похищение Петры должно быть не просто одним из событий в очень закрученной интриге, но может и должно стать сюжетообразующим для всего романа.
Я редко пишу две книги одновременно, но на этот раз так получилось. Я одновременно писал «Тень Гегемона» и «Сарру» – исторический роман о жене Авраама. Эти романы каким-то странным образом поддерживали друг друга; в каждом из них речь шла об истории во времена хаоса и преобразований – вроде тех, что творились в мире в момент их написания. В обеих книгах личная преданность, честолюбие, страсти иногда определяют ход истории, а иногда летят на исторической волне, стараясь только быть впереди рушащегося гребня. Пусть каждый читатель этой книги найдет для себя способ там удержаться. Только в неразберихе хаоса можно понять, кто мы, – если там вообще что-то можно понять.
Как обычно, Кэтлин Беллами и Скотт Аллен помогали мне в общении с читателями, и те, кто заходил на сайты hatrack.com, frescopix.com и nauvoo.com, помогали мне, часто сами того не ведая.
Многие писатели создают свои произведения в водовороте домашних неурядиц и трагедий. Мне повезло писать в атмосфере мира и любви, созданной моей женой Кристиной, моими детьми Джеффри, Эмили, Чарли Беном и Зиной, добрыми и милыми друзьями и родственниками, украшающими нашу жизнь хорошим отношением, готовностью прийти на помощь и просто своим обществом. Может быть, будь моя жизнь несчастной, я писал бы лучше. Экспериментировать не хочу.
Но эту книгу я главным образом писал ради моего второго сына, Чарли Бена, бессловесно одаривающего всех, кто его знает. В нашем небольшом кругу семьи, школьных друзей, церковной общины Чарли Бен пользуется огромной дружбой и любовью, не произнося ни слова, терпеливо вынося боль и ограничения, радостно принимая чужую доброту и щедро одаривая своей любовью всех, кто готов ее принять. Движения его тела, скрученного церебральным параличом, могут казаться странными и пугающими людям чужим, но те, кто готов присмотреться пристальнее, увидят молодого человека, обладающего красотой, юмором, добротой и жизнерадостностью. Хорошо бы нам всем научиться видеть глубже внешних признаков и уметь показывать свою истинную личность сквозь все барьеры, какими бы непроницаемыми они ни казались. А Чарли, который никогда не будет держать эту книгу своими руками или читать ее своими глазами, услышит, как ему читают ее любящие друзья и родственники. И это тебе, Чарли, я говорю: я горд тем, как ты строишь свою жизнь, и рад, что я твой отец, хотя ты заслуживаешь лучшего. Ты настолько великодушен, что любишь того, который есть.
