Книга: ЦУНАМИ
Назад: Глава двенадцатая
Дальше: Глава четырнадцатая

Глава тринадцатая

Бич-роуд бурлила народом, будто кипящая кастрюля. Прогуливались с чинным видом пожилые пары в панамах и шляпах самых невероятных форм. Пасли своих «мамочек» отцы семейств с помятыми каждодневной заботой о благосостоянии семьи лицами. Одинокие мужчины и женщины с одинаковым сомнамбулическим выражением глаз шныряли галсами во всех направлениях — словно стремясь за некой добычей. Стремительно проносились, пронизывая собой толпу летучими стрелами, будто и впрямь выпущенные из лука, студенческого вида бодрые молодые люди с разноцветными рюкзаками на спинах. Звучала английская, тайская, немецкая, японская и бог знает какая еще речь, — улица была вся, как в облаке, в звуках голосов и реве автомобильных и мотоциклетных моторов. В барах за выставленными на тротуар столиками под большими зонтами сидели тайцы, европейцы, китайцы, японцы, негры — весь мир, шоколадно-кофейные, белые, желтые, черные, как антрацит, тянули из высоких стаканов через трубочки соки, прихлебывали из чашечек кофе, чай, и этот же веер цветов был на бечевке пляжа, что двадцатиметровой полосой песка тянулся под парапетом набережной. Многие были в шортах, с чем тайская нравственность по причине экономической важности курорта вынуждена, по-видимому, была мириться. Бывшая рыбачья деревушка давно не помнила своего прошлого и стригла купоны выпавшей ей удачи.
Море, откидываясь от тихо лижущего песок уреза к ясному, словно графитом проведенному горизонту, лежало в чаше залива такой неправдоподобной, насыщенной синевы, что казалось отпечатанным на лучшей фотобумаге фирмы «Кодак». Метрах в семистах-восьмистах от берега к этому листу фотобумаги было приклеено несколько десятков яхт, и то, что они там паслись, перегородив залив своей цепью от одного его края до другого, делало море словно бы продолжением кипящей кастрюли Бич-роуд — оно тоже клокотало народом, только эта бьющая ключом жизнь не просматривалась отсюда в подробностях.
Крис, приставив ладонь ко лбу козырьком и глядя на сверкающий снегом гималайских вершин строй яхт, произнес, обращаясь к Дрону:
— А может быть, он устроит встречу на какой-нибудь из этих красавиц?
Дрон вслед Крису тоже приставил ладонь ко лбу, чтобы солнце, палившее из зенита, не слепило глаз.
— Замечательная мысль, — сказал он, отнимая ладонь ото лба. Залез в карман и извлек оттуда складень мобильного. — Во всех смыслах было бы хорошо, согласен.
Он отошел в сторону, к кокосовой пальме в гроздьях зреющих орехов, что росла у обрыва набережной, набрал номер и, повернувшись лицом к яхтам, вновь приставив ладонь к глазам, замер, ожидая соединения.
— О ком они? — спросил Рад Нелли по-русски. — Что за встреча? При чем здесь яхта?
Нелли посмотрела на него материнским взглядом отгоревшей любовницы.
— Охота тебе над этим задумываться?
Радиоволны, невидимо прошив собой атмосферу, отразившись от спутника, несущего свою одинокую вахту на привязи земной гравитации в ближнем космосе, попали на земную антенну, пронеслись от одного ретранслятора к другому, и где-то, на каком-то конце земного шара, неизвестно где — может, на другой его стороне, а может, в двух шагах отсюда, — у того, кому звонил Дрон, телефон ожил, призвав хозяина к разговору.
Дрон, ожидающе стоявший с мобильным у уха, пришел в движение, повернулся и неторопливо двинулся вдоль края набережной в направлении другой пальмы у набережной кромки. Губы его энергично шевелились — он разговаривал.
— Нелли, я схожу с ума, — проговорил Рад, все так же по-русски.
— Не волнуйся, — отозвалась Нелли, — Дрон ничего не забыл. Значит, не настало время для окончательных выводов. Он их сделает, не сомневайся.
Дрон, с трубкой возле уха, энергично жестикулируя, дошел до дальней пальмы, развернулся и пошел обратно. Не дойдя до пальмы, около которой набирал номер, приостановился, отнял трубку от уха, закрыл ее и, засовывая на ходу в карман, двинулся обратно к их компании.
— Заказ принят, — подходя, объявил он Крису.
Они выехали из Бангкока вскоре после завтрака, дорога неожиданно заняла меньше времени, чем предполагал Тони, и, устроившись в отеле, уже минут двадцать варились в этой кастрюле Бич-роуд, осматриваясь в ней и обвыкаясь. Нужно было что-нибудь сделать, чтобы врасти в эту жизнь, но для ланча еще было рано, а прогуливаться по бульвару, уподобясь пенсионным парам и отцам семейств со своими половинами, — тоже как-то не грело. Можно было бы прямо сходу вкусить моря, но выяснилось, что никто к тому не готов. И если Рад потому, что, выходя из гостиницы, не надел плавок, то у всех остальных купальных принадлежностей просто не было.
— Я не собирался в Паттайю, — развел руками Крис. Дрон посмотрел на Нелли:
— А почему у нас в чемодане их нет?
Нелли в ответ молча пожала плечами: а это только мой чемодан?
— Я элементарно забыл, — с улыбкой признался Тони — словно в невинном и даже милом прегрешении.
На высоте, получилось, оказался один Рад.
— Откуда у тебя плавки? — изумился Дрон. — Привез из Москвы?
— Дали вчера в «Импориуме» в нагрузку к брюкам, — сказал Рад.
— В самом деле? — Нелли почти поверила. Дрон неожиданно взъярился.
— Не-ля! — он перешел на русский. — Простодушие — достоинство идиотов. Украл он эти плавки, не ясно?
У Нелли сделалось высокомерное выражение лица.
— Хамюга! — тоже по-русски произнесла она, отворачиваясь от Дрона.
Рад почувствовал себя виноватым.
— Нелли, — сказал он, — я иногда бываю предусмотрительным. Я их вчера купил.
Взгляд, которым его наградила Нелли, был исполнен жажды отмщения.
— Ты меня разочаровал. Мог бы и украсть.
Теперь Дрон расхохотался. Ему понравилось, как Нелли расправилась с Радом.
— Нелли предлагает нам, — проговорил он по-английски, — отправиться в ближайший магазин и украсть там купальные принадлежности.
— О нет. — Крис засмеялся и отрицательно помахал перед собой руками. — Красть — так миллионы. За плавки я готов заплатить.
Тони знал неподалеку большой магазин, где плавок-купальников могло бы хватить на всю Паттайю.
У Рада после вчерашнего посещения «Импориума» была идиосинкразия на шопинг. И он был совсем не против побыть один.
— Давайте я подожду вас здесь, — предложил он.
Девушка, возникшая около него, словно кристаллизовалась из воздуха. Не было — и вдруг уже стояла. Вернее, это была уже далеко не девушка, а женщина, только одетая и державшаяся девушкой, и уже крепко не молодая, а учитывая, что тайка, — то, наверно, хорошо за сорок.
— What about a fairy sex? — Как насчет волшебного секса? — тихо проговорила она. Так тихо — он с трудом услышал, а губы ее, казалось, и не прошевелились — словно она владела мастерством чревовещания.
Черт побери, это была проститутка! Рад вгляделся в ее помятое жизнью, траченое лицо. На нем не отражалось никаких эмоций, оно было бесчувственно — истинно маска; не лицо человека, а резиновая маска, натянутая на человеческий костяк. Она видела, что Рад услышал и понял ее, — стояла и бесстрастно ждала ответа.
— No. — Нет, — сказал он коротко, и она, не издав больше ни звука, тотчас исчезла — так же незаметно, как возникла, словно растворившись в воздухе.
Он не успел и пошевелиться, как был атакован новой птичкой. Видимо, поза неуверенности, в которой он замер, обдумывая свое времяпрепровождение, пока покупаются купальные аксессуары, провоцировала их на эти атаки. Новая проститутка была тоже немолода и тоже без сожаления проутюжена жизнью, так что, глядя на нее, хотелось только, чтобы она поскорее отцепилась.
— Go away! — Пошла ты! — На этот раз, отшивая проститутку, Рад позволил себе большую разговорчивость.
Он стронул себя с места, дошел до лестницы, ведущей с набережной вниз, и спустился по ней. Сандалии, едва он ступил на пляж, тотчас наполнились песком. Лавируя между лежаками, шезлонгами, воткнутыми в песок около них полотняными зонтами, он дошел до воды и остановился в каком-нибудь десятке сантиметров от кромки прибоя. Море заполнило собой едва не все поле зрения, горизонт поднялся, яхты словно приблизились. На мгновение Рада охватило восторгом: он стоял на берегу Тихого океана! Конечно, это был не открытый океан, а всего лишь внутреннее море, даже залив, но воды были его, Тихого океана!
Мгновение было истинно мгновением: восторг, пронзивший собой до клеточных мембран, бесплодно протек сквозь них, не оставив следа. Исчез, словно эти птички с набережной. Словно его и не было, словно это лишь примнилось — что он был.
Рад пересек пляжную полосу в обратном направлении, вытряхнул на лестнице из сандалий песок, поднялся на набережную, пересек бульвар, дорогу и, оказавшись на тротуаре, вошел в ближайший бар, распахнутый на улицу чуть ли не всем своим нутром. Он решил провести время ожидания в баре. Чтобы к нему гарантированно никто не цеплялся.
У барной стойки щебетала стайка молоденьких девушек. На стойке перед ними не было ни еды, ни напитков — похоже, они просто собрались здесь, чтоб поболтать, наслаждались встречей друг с другом, и разговор их весь был перевит быстрыми восклицаниями, смехом, веселыми вопросами, в нем было упоение жизнью, он и в самом деле походил на щебетанье птиц. Все они, когда Рад вошел, дружно повернулись в его сторону и, пока он делал заказ, ждал свою кружку, расплачивался, открыто наблюдали за ним, и теперь это было молча, лишь иногда какая-нибудь из них пыталась что-то чирикнуть, но другие тут же цыкали на нее.
Рад взял свое пиво, отошел подальше от бара и сел за столик в первом ряду от входа, чтобы держать улицу в поле зрения.
Когда одна из птичьей стайки возникла около него и попросила разрешения присесть рядом, он ничего не заподозрил. Он купился. Такая дистанция была между нею и теми с улицы. Такой свет юности и свежести исходил от нее. «You are sad. — Вы грустный, — проговорила она. — Why are you alone? May I help you? — Почему вы один? Я вам могу помочь?» И только ее глаза объяснили ему, кто она. Это были совершенно безучастные, пустые глаза. Ей не было никакого дела, почему он «sad».
И все же Рад не сразу поверил своей догадке.
— Могу я вас угостить? — спросил он.
— Только лапшу я есть не буду, — тотчас отозвалась она.
Других подтверждений не требовалось. Этого было достаточно.
Можно было прогнать ее от себя. Что бы она сделала? — встала бы и ушла обратно к своей компании. Но ему вдруг сделалось так жалко ее — невозможно прогнать.
— Да что захочешь есть, то и будешь, — сказал он.
— Тогда попросите, чтоб нам подали меню, — распорядилась она.
Она ела принесенную ей жареную курятину с коричневым рисом, Рад тянул пиво, смотрел на улицу, смотрел на нее — и видел всю дистанцию, которую ей предстоит пройти: от этой прелестной юной щебетуньи до тех гуммозных крыс на бульваре. Он чувствовал себя кем-то вроде ее отца, отпускающего ее в плаванье по житейскому океану. Знающего, что ее ждет, и неспособного дать ей другой судьбы, кроме той, которую она уже избрала.
Щебетунья, не притронувшись к принесенным ей вилке с ложкой, стремительно работала палочками, изредка взглядывала на Рада и, когда взгляды их встречались, коротко улыбалась ему — открытой довольной улыбкой. Улыбалась — и снова принималась за еду. Она ела деловито и сосредоточенно, с ярко выраженным чувством права вдоволь и вкусно насытиться: эта еда согласно тому негласному договору, который, по ее мнению, был заключен между ними, раз он ее угощал, была ею заработана, и если она еще не отработала за нее, то честно намеревалась это сделать.
Дрон с Нелли, Крис и Тони появились, когда щебетунья уже наслаждалась кофе с мороженым. На Дроне с Крисом были новенькие соломенные шляпы с лихо заломленными полями, на Тони новая полотняная кепка с изображением британского флага, — попав в магазин, секцией с купальными принадлежностями они не ограничились.
Рад позволил себе немного развлечься, наблюдая, как они растерянно ходят кругами по одному пятачку, явно споря, то ли это место, потом достал мобильный, набрал номер Дрона. Спустя полминуты Дрон полез в карман — телефон у него зазвонил.
— Привет шляпоголовым, — сказал Рад. — Потеряли меня?
— Ты что, сидишь, как обезьяна, на пальме и глазеешь сверху? — Дрон и в самом деле задрал голову и посмотрел на крону ближайшей пальмы.
— Погляди через дорогу, в баре напротив, — направил его Рад.
Дрон, следуя подсказке, опустил голову, зашарил взглядом, отыскивая указанное Радом место, и мгновение спустя глаза их встретились.
— О, елки-палки, — произнес в трубке голос Дрона. — Ты что, снял, что ли, девочку?
— Не снял, но она, понимаю, готова. — Рад бросил взгляд на щебетунью. Та с упоением поглощала разноцветные шарики мороженого, запивая каждую ложечку глотком кофе, она вся растворилась в этом действе, предаваясь ему с полнотой, больше которой не бывает, а его разговор по телефону не имел для нее никакого значения. Тем более что шел на каком-то не понятном ей языке. — Подождите меня минутку. Я сейчас расплачусь — и к вам.
Дрон на бульваре запрещающе помахал рукой.
— Давай лучше я к тебе. Не расплачивайся до меня на всякий случай, чтобы снова не влипнуть.
Рад не стал протестовать.
— Ну давай, — согласился он.
Нелли, Крис, Тони — все, когда Дрон, закончив разговор, бросил им несколько слов и двинулся через дорогу к бару, с любопытством воззрились на Рада, а Тони, сверкая улыбкой, поднял большой палец и держал так, пока не удостоверился, что Рад заметил его жест.
Стайка щебетуний у стойки, когда Дрон возник в баре, встрепетав, тут же умолкла и замерла в ожидании его дальнейших действий. Дрон прямым ходом прошел к столу Рада, отодвинул свободный стул, сел и, сняв шляпу, положил ее на край стола.
— Нелли тебе, кстати, тоже на плешь кое-что купила. Позаботилась о тебе. Обо мне бы так заботилась.
Рад удивился.
— Нелли? Мне? — Он посмотрел в сторону оставшихся стоять на бульваре Нелли, Криса и Тони. В руках у Нелли, кроме ее белой вязаной сумочки, больше ничего не было. — Разыгрываешь?
— Разыгрывать — это не в моих правилах. — Дрон взялся за шляпу на столе, приподнял ее и бросил обратно. — Я, если что, сразу инаотмашь. Спелись снею в Чиангмае? А? Я в Бангкок, а ты, несмотря на мое предупреждение… а?
Вот когда в Раде все возликовало, что может смотреть в глаза Дрону с легким сердцем.
— Нет, Дрон, — сказал Рад. — Не нужно было меня и предупреждать — нет. Да ведь ты, если бы не был уверен, ты бы нас и не оставил.
— Мне тогда только об этом и было думать. — Дрон глядел на него незнакомым беспощадным взглядом, заставившим Рада вспомнить слова Нелли, что он хороший стрелок. Потом Дрон словно бы вдруг обнаружил, что за столом, кроме них, сидит девушка, — с такой резкостью он перевел взгляд на нее. Она как раз покончила с мороженым, с кофе, отодвинула от себя пустые вазочку с чашкой, вытерла губы салфеткой, опустила глаза долу и с деловито-смиренным видом ждала продолжения ритуальных движений со стороны Рада. Несколько мгновений Дрон рассматривал ее, как делая ей некую оценку. И вновь взгляд его оказался устремлен на Рада. Но теперь это был вполне обычный его, благодушно-веселый взгляд, взгляд человека, довольного и жизнью, и собой, и миропорядком. — С цыпой, значит, сидишь, — сказал он. — Времени зря не теряешь. Молодец. Хочешь снять?
«Нет. Случайно вышло», — хотел сказать Рад — и заткнулся. Раньше, чем успел раскрыть рот. Он понял тайный смысл слов Дрона. Заподозривший было, что у них с Нелли в Чиангмае что-то было, Дрон снял с него эти подозрения. И отвела их от него щебетунья. Дрон расценил ее присутствие за столом Рада как алиби. Если бы у них с Нелли в Чиангмае что-то было, Рад не стал бы подставляться с проституткой под Неллин взгляд.
— Да ну что же сейчас снимать. День, — выдал Рад в ответ на вопрос Дрона. — Позднее.
— Тогда расплачивайся, да двигаем. — Дрон взял шляпу и надел ее.
Он предлагал Раду сделать то, что Рад собирался сделать и без него. Дрон вовсе не видел для Рада какой-то опасности в этом баре. Он заявился сюда потому, что это была удобная возможность потолковать с Радом о своих подозрениях, возникших там, в магазине, — лишь поэтому.
В дополнение к счету официантка потребовала от Рада двести бат за оказанную услугу знакомства. Произнеся эти слова, она ткнула пальцем в щебетунью, все с тем же смиренным видом сидевшую за столом в ожидании продолжения работы.
— Заплати, — подсказал Раду Дрон по-русски. Рад собирался заплатить и без его подсказки.
Но предстояло еще избавиться от девушки. Подбирая слова, Рад начал было объясняться с ней, — Дрон перебил его.
— Push off! — Отвали! — посмотрел он на щебетунью. — You\'re not needed here anymore! — Ты здесь больше не нужна!
Девушка с недоуменным испугом смотрела на них, переводя взгляд с Рада на Дрона, и не могла осознать происходящего. Поесть на дармовщинку — это она была совсем не против, но она подсаживалась к Раду совсем не за тем, чтобы поесть. Она собиралась заработать.
— What? I didn\'t get you! — Что? Я не поняла вас! — произнесла она.
— Fuck off! — Отъебись! — не повышая голоса, проговорил Дрон.
— Sorry. — Прости, — вдогонку, желая смягчить нанесенный ей удар, сказал Рад.
Теперь наконец до нее дошло, что ее прогоняют. Гримаска презрительного разочарования пробежала по ее свежему хорошенькому личику. Но вслух она не проронила ни слова — встала и молча прошествовала к своей умолкшей стайке у барной стойки. И только воссоединилась с ней — та тотчас взорвалась истинно птичьим граем.
Раду было жалко щебетунью. Сытая, но без денег для семьи.
— Зачем ты уж так-то, — сказал он.
— Только так, — отозвался Дрон. — Кто она? Мусор, грязь под ногами. Кто она и кто ты? У них своя жизнь, у нас своя. Полезна тебе — используй. Использовал — вытри ноги.
Официантка подошла со сдачей. Рад взял сдачу, оставил чаевые, и они с Дроном тут же поднялись. Проходя мимо барной стойки, Рад старательно смотрел в сторону.
Нелли, только Рад с Дроном вышли на улицу, достала из сумки белый полиэтиленовый пакет и стояла ждала их, держа пакет перед собой в позе торжественности.
— Между прочим, — едва они приблизились, с этой торжественностью обратилась она к Раду, — пока ты, обо всем забыв, шлялся по кабакам, о тебе не забывали.
— Не забывала, — поправил ее Дрон.
Видимо, некоторое выяснение отношений по этому поводу у них уже было.
В пакете оказалась панама. Она была цвета слоновой кости и похожа формой на колониальный шлем — ей только не хватало ремешка на подбородок. Из хорошей плотной материи, с белой полотняной подкладкой, с двумя кармашками на молнии по бокам тульи — отличная панама. Нелли явно купила не первую попавшуюся, а выбирала.
— Нелечка, я тронут. — Не будь только что их разговора с Дроном, Рад в знак благодарности поцеловал бы ее в щеку. Но сейчас пришлось обойтись одними словами. — Могу надеть?
— А для чего же куплено, — пожала плечами Нелли.
Рад вернул Нелли пакет и надел панаму. Крис с Тони, взиравшие на него с улыбками ожидания, зааплодировали.
— Fine! Beautiful! — Прекрасно! Красота! — воскликнул Крис.
Тони поднял большой палец.
— Ну что, ничего. Вполне, — одобрил и Дрон.
— Рад, мы решили, сейчас в гостиницу, одеваемся для купания — и на море, — сказал Крис. — Как вы?
— Как народ, так и я, — ответил Рад.
До гостиницы от места, где они стояли, было пять минут хода. Мобильный у Дрона зазвонил, когда они как раз входили в гостиницу.
— Сегодня, Дрон, вы рискуете разориться на сотовой связи, — пошутил Крис.
— Надеюсь, наоборот, — доставая из кармана мобильный, не без серьезности отозвался Дрон. — Теряешь на связи — приобретаешь на счете.
Он отошел от них в сторону, чтобы избежать помех его телефонному разговору, а они, дожидаясь его, сели в большие кресла неподалеку от стойки ресепшена. Нелли, не дав Тони сесть рядом с собой, попросила сесть в кресло около себя Рада.
— Что, — проговорила она по-русски, — проститутками балуешься? Я ему на голову там выбираю, а он с проститутками!
— Нелли, перестань. — Перед кем-кем, а перед нею у него было чувство вины. — Я пиво пил, она подсела, попросила покормить. Все!
— А ты не мог отказать?
— Мог. Но не стал.
Нелли помолчала. Старательно натягивая на лицо светскую улыбку — для Криса и Тони, — словно вела с Радом что-то вроде салонной беседы о погоде.
— А что это тебе такое Дрон сказал: «Чтобы снова не влипнуть»? — спросила она затем. — Вот когда пошел к тебе туда в бар.
— Понятия не имею, что он такое имел в виду, — ответил Рад.
— Уже, надо думать, снимал здесь девочек, да? — так и светясь улыбкой, вопросила Нелли. И указала глазами ему на голову, где у него была рана от удара этой Ланы с Пат-понга: — Тогда заработал, да?
— Фантазия у тебя! — сказал Рад. — Пора сочинять романы. — Он сделал ударение на первом слоге: романы. — Не начала еще?
Нелли не нашла нужным отвечать ему на этот вопрос.
— Что ты за тип, — протянула она. Глядя со стороны — восторгаясь стоящей погодой. — От порядочных женщин отказываешься, а на уличных тебя так и тянет.
Раду не пришлось ломать голову над ответом — Дрон закончил разговор и, схлопнув мобильный, двинулся к ним.
— Что, — сказал Дрон, подходя, пробежавшись взглядом по всем, но обращаясь к Крису — будто отчитываясь перед ним. — Яхта есть. Даже не просто, а мега. Даже с развлекательной программой.
— Отлично! — Кресло будто выстрелило Криса — с такой живостью он вскочил на ноги. — Яхта — это самое то. На яхте все вопросы решаются по-другому.
— Но на море купаться мы сейчас идем? — с той же светской улыбкой, с какой разговаривала с Радом, вопросила Нелли.
— Идем! Конечно! А как же! — бурно подтвердили верность планам Дрон, Крис и Тони.
Рад промолчал. Ему было все равно: идти, не идти.
— Что значит «мега»? — только спросил он у Нелли перед тем, как подняться с кресла.
— Значит, большая. Не чета тем, что мы сейчас видели, — ответила она.
* * *
Такси-скамейки в Паттайе были не красные, как в Чиангмае, а синие, и кузова их напоминали не ящики с танковыми щелями по бокам для обозрения, а, скорее, кареты: высокие, с открытым пространством от спинок скамеек до самой крыши, покоящейся на круглых блестящих, никелированных стойках. Сзади эти стойки переходили в такие же круглые никелированные поручни, ограждавшие кузов, внутри поручней к основанию кузова приварены широкие рифленые подножки — на них можно, держась за поручни, безопасно стоять, при желании, и четверым, увеличив таким образом вместимость такси на добрую треть.
Но сейчас Рад с Тони ехали в нем вдвоем. Бич-роуд отступила от берега, перестав быть односторонней, а может быть, переменив и название, дома теперь шли с обеих сторон, в каждом был то ли магазин, то ли лавка, то ли ресторан, и каждый светился огнями, рекламой — реклама заполняла фасады, взлезала на крыши, висела растяжками над улицей, приглашая встречать китайский Новый год, который не то уже наступил, не то должен был наступить днями. Казалось, ранняя зимняя темнота, сошедшая в положенный час на землю, миновала Паттайю: так, едва не по-дневному, было светло.
— Смотрите, смотрите! — тыча пальцем, прокричал Тони.
Такси проносилось мимо обильно застекленной веранды, над крышей которой висела ярко освещенная большая рекламная доска: «Restaurant Rasputin». Желто-золотой коронованный двуглавый орел на ней подобием языков пламени осенял чернобородого, гладко расчесанного на прямой пробор черноволосого мужика. Зал ресторана, было видно сквозь окна, зиял пустотой, и только у края барной стойки спиной к улице сидели двое толстых мужчин в белых рубашках: тайцы, русские, японцы, немцы, американцы — не понять.
— Как думаете, кто держит ресторан? — спросил Рад. — Русские?
«Распутин» остался за спиной, новые рестораны — тайские, японские, китайские, итальянские — выныривали из огненного океана, чтобы промелькнуть перед глазами и вновь исчезнуть в его пучине.
— Думаю, что русские. Вероятней всего, — ответил Тони.
— И кого же они привлекают таким названием?
— Да кто зайдет. Надо же как-то назвать. — Тони засмеялся.
Рад вспомнил, как в день приезда, в аэропорту, знакомясь с Тони, удивился его откровенно английскому имени, и Нелли просветила: у тайцев это обычное дело — многоименность. Человека на красной «тойоте», в сравнении с которой лимузиноподобная «тойота» Тони сразу померкла, звали тайским именем.
Машина его была столь агрессивно красной, что при хорошей скорости воздух вокруг нее мог, наверно, вспыхнуть, как от спички. Представляясь, хозяин красной «тойоты» произнес свое имя с такой беглостью, что Рад ухватил лишь некое общее звучание — которое с несомненностью свидетельствовало о его сиамских корнях.
— Как зовут нашего вождя? — спросил он Тони.
— Вождя? — Тони не понял, о ком речь. Но тут же и догадался. — А, вождя!.. Сукитая его зовут, — медленно, внятно каждый звук, чтобы Рад разобрал, произнес он имя хозяина красной «тойоты».
— Сукитая, — повторил Рад, запоминая. — Но это ведь тайское имя?
— Тайское, — подтвердил Тони.
— А почему у него тайское имя?
Тони опять не понял, и Раду пришлось выложить ему свои познания в правилах тайского именословия. Теперь Тони, поняв его, уважительно, почти благоговейно вскинул глаза вверх, как бы то, о чем его просил сказать Рад, касалось самих небесных сфер.
— Это не то имя, что дано при рождении. То имя ни в какие документы не вносится.
— А почему тогда у него не английское имя?
До сих пор тайцы, с которыми Рад имел дело, назывались английскими именами.
— Ему не нужно. — В глазах у Тони выразилась еще большая уважительность. — Банкир. Очень большой человек. Человек его положения должен иметь отеческое имя.
Благоговейная уважительность, с какой Тони говорил о Сукитае, делала понятным, почему они с Тони едут сейчас в этом такси, а не в прожигающей собой воздух красной «тойоте». Извини, Рад, но мы не можем набиться в его машину, как сельди в бочку, сказал Дрон, когда ждали около гостиничного крыльца приезда Сукитаи. «Тойота» Тони была запаркована на стоянке в двух кварталах от отеля, Рад с Тони было пошли туда, но пустая синяя «скамейка» выскочила на них, только успели отойти от отеля на какую-нибудь сотню метров, и Тони, вскинув руку, проголосовал. Поездка на такси обещала в будущем проблемы с возвращением — особенно если возвращение придется на ночь, — Рад, пока еще не сели, предупредил Тони об этом, Тони было задумался, но лишь на мгновение. «А, — сверкнув улыбкой, махнул он рукой. — Еще сколько идти, а тут уже можем ехать».
Вспомнив сейчас об этом, Рад сказал:
— Тони, вы поразительно легкомысленны. Вы так легкомысленны, я вам даже завидую.
— А! — воскликнул Тони, одаривая Рада очередной лазерной улыбкой. — Быть серьезным — отравлять себе жизнь. Я смотрю на проблемы в перевернутый бинокль. Они остаются теми же, но становятся маленькими.
Рад внутренне восхитился. Это было простенько, но мудро — на него словно дохнули века.
— Тони, вы мне очень нравитесь, — сказал он.
Они второй раз были с Тони вот так вдвоем. Первый — вчера в Бангкоке, и тоже в машине, ожидая по прилету Нелли из гостиницы. Но первый — это первый, первый — это всегда всего лишь притирка, и можно сказать, до нынешнего раза у них по-настоящему не выпадало случая поговорить друг с другом напрямую, тет-а-тет, все время с кем-нибудь еще рядом — втроем, вчетвером, впятером. И Тони, видя, что Раду трудно понимать его речь, стал говорить медленнее, четче произнося слова, — без всякой просьбы со стороны Рада, по своему желанию.
— У вас большие проблемы в России, Рад? — спросил Тони в ответ на его признание в симпатии.
— Еще какие. — Рад решил не скрытничать.
— Оставайтесь у нас в Таиланде, — сказал Тони. Поистине он смотрел на жизнь в перевернутый бинокль.
— Что я буду здесь делать, — сказал Рад.
— То же, что и у себя. У меня знакомый на Пхукете живет, это остров на юге Таиланда, там большой курорт, масса отелей, и вот он мне пишет, что у них в отеле требуется менеджер спортивного клуба, будут устраивать конкурс. Работа с иностранцами, тайский язык и не понадобится, только английский, а резюме для конкурса составить я вам помогу.
Похоже, бинокль, в который он смотрел на жизнь, был не биноклем, а телескопом.
— Что вы, Тони. — Рад не удержался, иронический смешок вырвался у него. — У меня виза только на три месяца. А кончится — что потом?
— Устроим, найдем способ. Виза — это решаемая проблема. Вам только нужно будет выбелить зубы. Вот как у меня. — Тони оскалился.
Но зубы его уже не засверкали. Огненный океан остался позади, теперь вокруг была, наконец, темнота, впереди был океан настоящий — лежавший за береговой кромкой сплошным пространством кромешного мрака. И только, будто изломанное волной, призывно светилось метрах в трехстах от берега название плавучего ресторана: «DoIphin seafood restaurant» — Ресторан морской еды «Дельфин».
— Кажется, подъезжаем, — сказал Рад.
— Кажется, да, — отозвался Тони. Такси остановилось.
Это было начало мола. Гигантская бетонная дуга, завершая линию берега, уходила во тьму залива, совершенно теряясь в ней. Красная «тойота» Сукитаи, пламенея в свет фар привезшего их такси, стояла в десятке метров впереди у края мола, свет фар пробивал ее насквозь — машина была пуста, и ни единой души рядом с ней.
— Догоним, — бодро произнес Тони, расплатившись с водителем.
Такси, оживляя мертвую пустоту мола уютным всфырком мотора, развернулось и укатило обратно, вокруг разлилась тишина и теперь уже совсем полная тьма, и только, обозначая путь, слегка серели под ногами бетонные плиты, которыми мол был вымощен.
Рад с Тони догнали свою VIP-группу почти на подходе к причалу, о сваи которого терлись боками несколько теплоходиков. Дрон, увидев Рада и Тони, упрекнул их:
— Что так долго? Я уже думал, придется стоять тут и ждать вас!
Он нервничал. Похоже, встреча с этим Сукитаей была для них с Крисом особо важна, и он не хотел доставлять хозяину красной «тойоты» самого ничтожного дискомфорта.
Со вновь подвалившего к причалу теплоходика сходила большая группа разговаривавших на английском туристов, прибывшая с «Дельфина». Один из туристов, высокий седой бородач в шортах-гольфах, услышав английскую речь Дрона, остановился и, выставив перед собой указательный палец, обращаясь ко всей их компании, отрицательно поводил пальцем перед собой:
— Не ездите на «Дельфин». Там просто нечего делать. Обещали русское шоу, так русских отдали каким-то тримальхионам!
Дрон, с беглой улыбкой покивал:
— О\'кей, о\'кей. Не поедем на «Дельфин». Уговорили. Что дельфин против акулы!
— Понял, кто это, по акценту? — спросила Нелли у Рада, кивая вслед уходящему бородачу в шортах-гольфах.
— Конечно, нет, — отозвался Рад.
— Австралийцы. У них такой специфический выговор. Поездишь по заграницам побольше, попривыкнешь к английской речи — научишься различать.
Вынырнув из-за спин последних австралийских туристов, покидающих прибывший с «Дельфина» теплоходик, около них возник молодой таец в белом морском кителе и бело-черной морской фуражке на голове. Почтительность, с какой он обратился к Сукитае, граничила с раболепием.
— Прошу, — выслушав морского волка, повел Сукитая рукой. Все его движения и тон были одной ярко выраженной повелительностью.
Они сошли по трапу на теплоход, пересекли его по проходу между скамейками, — оказывается, к другому борту теплоходика был пришвартован роскошный катер с мягкими белыми сиденьями, на этот катер человек в кителе их и вел. Они только подступили к нему — катер весь вспыхнул огнями, а снизу, предлагая помощь перейти на его борт, услужливо протянул руку «бой» лет семнадцати.
Тони, ожидая своей очереди сойти на катер, изогнулся и некоторое время внимательно изучал его нос.
— Знаете, как называется яхта? — спросил он Рада, когда они уже были на борту и толклись в проходе, определяясь с местом.
— Откуда же, — недоуменно сказал Рад.
— «GoId shark — Золотая акула», — посмеиваясь, просветил его Тони.
— Откуда вы знаете?
— Прочитал на борту. — Тони так и распирало удовольствием, что он проник в смысл слов, брошенных австралийцу Дроном. — Это же с яхты катер.
Морской волк в белом кителе занял место за рулем, оглянулся назад и, получив разрешающий кивок Сукитаи, запустил двигатель. Свет в катере погас, осталась светиться одна приборная доска. «Бой» сбросил швартовы на дно, оттолкнулся от теплохода, катер, взревев двигателем, круто стал забирать в сторону от причала. Лицо овеяло ветерком, пахнуло запахом воды. Катер, набирая скорость, развернулся кормой к берегу, обозначенному беспрерывной полосой цветного электрического огня, и, взбив в воздух буруны воды, устремился в расстилающийся впереди океанский мрак.
— Роскошно, — проговорил Тони. — Море. Яхта. Обожаю.
Спустя десяток минут иллюминированная береговая линия за кормой превратилась в узкую световую полоску между тьмой неба и тьмой воды. Огромная надпись «DoIphin seafood restaurant» слилась с нею, сделавшись неразличимой, словно никакого плавучего ресторана посреди залива не было и в помине. Зато прямо по курсу вырастало, становясь все ярче и отбрасывая на воду все более отчетливую световую дорожку, новое зарево, в котором уже начал проступать и силуэт судна.
Прожектор, бивший откуда-то сверху, когда перескакивали с катера на трап и поднимались по нему, был так ярок, что казалось, над пятачком моря, где покачивалась на волне яхта, взошло свое, отдельное солнце. Встречать катер на палубе выстроилось человек восемь; Сукитая пожал руку лишь одному — так же, как и встречавший их на причале, в белом кителе и бело-черной морской фуражке на голове, судя по всему, он и был капитан, а тот, с причала, кем-то вроде его помощника.
Экскурсия по яхте заняла около получаса. Капитан провел коридором с каютами, стюард по его приказу открыл, продемонстрировал одну, другую. За каютами последовал кинозал, потом бассейн, к бассейну примыкал зал с тренажерами. Шведская стенка, тускло поблескивая лаком перекладин, манила взлететь по ней к потолку, что Тони и сделал, с твердо сомкнутыми ногами, быстро и красиво подтягиваясь на руках.
— А? — посмотрел он на Рада, так же на одних руках спустившись вниз и получив в награду за устроенное представление аплодисменты. — Можем?
Стенка манила, но не настолько, чтобы гореть желанием повторять его подвиг. Однако по тому, как все обратились к нему взорами, Рад понял, что повторение подвига неизбежно.
Поднявшись под потолок, Рад перехватился руками, обратившись к залу лицом, сделал уголок и держал его секунд десять, чем сорвал аплодисменты, еще не спустившись с лестницы.
— Вы профессионал! — обнял его за плечи Тони, когда Рад оказался на полу.
— А вы думали! — ответил Рад.
В салоне яхты можно было рассадить, наверное, полк. Капитан их сюда уже только сопроводил, но не вошел.
Покрытый тяжелой белой скатертью стол стоял у одной из торцовых стен, оставляя все остальное пространство свободным, и был накрыт на шесть персон так, что четверо должны были сесть вдоль его длинной стороны, двое по бокам, а вторая длинная сторона получалась незанятой. Словно бы стол стоял на сцене и был столом президиума. Или, наоборот, стол — зрительские места, а остальной салон — сцена.
Едой, что подавалась, также, наверно, можно было накормить полк. Одна закуска сменяла другую, освежались тарелки, обновлялись приборы, горячее — американские, какие-то десятисантиметровой высоты говяжьи стейки — было подано только минут через сорок, когда закуски уже не вмещались в желудок и, казалось, стояли в пищеводе столбом.
Тут, когда было подано горячее, Сукитая, поднявшись с бокалом в руках и обводя застолье повелительно-торжественным взглядом, возвестил:
— А сейчас сюрприз! Сюрприз для всех, но сюрприз особенный. Так как большинство моих гостей — русские, то и сюрприз — с русским характером. Русское шоу! — объявил он, приветственно подняв бокал.
И Дрон, и Нелли, и Рад, и Крис, отвечая Сукитае, пригубили из бокалов, поднес ко рту бокал даже Тони, но сам Сукитая, исполнив с вином все ритуальные европейские действия, даже не поднес бокала к губам. Зубы у него были не вычищенно-белые, как у Тони, как у Эстер, хозяйки гостиницы в Чиангмае, и у того попутчика в поезде, Бобби, а естественного, слегка желтоватого цвета.
— Это не то ли русское шоу, о котором поведал австралиец на причале? — наклонившись к Раду, проговорила Нелли. Он, как и Тони, сидел на боковой стороне стола, она с краю на длинной стороне — рядом с ним.
— Ну, если мы тримальхионы, тогда то самое, — сказал Рад.
Подчиняясь повелительному жесту Сукитаи, один из стюардов поспешным шагом вышел из салона — и мгновение спустя дверь вновь распахнулась. Сначала двое в расписных белых рубахах-косоворотках внесли ударную установку. За ними появились еще двое — один с гитарой и балалайкой, другой с саксофоном на груди и продольной флейтой в руках. Эти тоже были в длинных косоворотках, но не белых, а синей и красной; у того, что в красной, поясной шнурок синий, у того, что в синей, — красный. Один из внесших ударную установку устроился за ней, другой, откинув крышку, сел за рояль. Синий остался с балалайкой в руках, красный с флейтой. Переглянувшись, красный с синим ступили на пару шагов вперед и объявили, вразнобой и с роскошным рязанским выговором:
— The best Russian stars in Thailand! Russian show! — Лучшие русские звезды в Таиланде! Русское шоу!
После чего, почти ожидаемо, оркестр грянул «Калинку». С первыми же звуками «Калинки» в дверь одна за другой выплыли три дивы, за ними — двое мачо. В отличие от музыкантов танцевальная группа была одета в интернациональном духе: блестящие цветные лифы и трусики, блестящие туфли на исполинских каблуках, колыхающиеся цветные плюмажи над головами у див, обтягивающие черные брюки и распахнутые на груди, завязанные на животе тугим узлом цветные концертные рубашки у мачо.
Предположение насчет зрительного зала и сцены оказалось верным.
Дивы с мачо энергично задефилировали в такт музыке. Останавливались, принимали эффектную позу и, замерев, стояли так несколько секунд, после чего снова принимались дефилировать — и вновь застывали живой скульптурной группой, держа на лицах улыбки высокого вдохновения. Двигались что дивы, что мачо отменно скверно, балетный класс явно видел их считанное число раз, особенно плох был один мачо — полная самодеятельность.
— Какой кошмар! — снова наклонилась к Раду Нелли.
Но когда «Калинка» закончилась, чтобы не обидеть Сукитаю, пришлось аплодировать. «WonderfuI! Wonderful! — Замечательно! Замечательно!» — обернувшись к Сукитае, повторял и повторял Дрон. Сукитая сидел с лицом, изображающим холодное безразличие, сквозь которое явственно пробивалось живое чувство горделивого довольства.
За «Калинкой» пошел полный интернационализм; музыканты играли что-то джазово-роково-блюзовое, дивы с мачо изображали что-то вроде танцев. Так продолжалось добрую четверть часа, казалось, глобализация в сфере русского шоу бесповоротно взяла верх. Но тут интернациональная цыганщина неожиданно сменилась до боли родной: по барабанным перепонкам ударили «Очи черные». Дивы, переодевшиеся в цветные черно-красные юбки, беспощадно мотая ими из стороны в сторону, переходили от одного мачо к другому. Потом образовались две пары, одна дива осталась без партнера. Сделав несколько па в одиночестве, она вдруг решительно подлетела к столу и, протянув руку, позвала Рада с собой.
Наверное, так у них, по замыслу их представления, происходило в «Дельфине». Вытаскивали кого-нибудь из зрителей в свой круг, заставляя представлять себя на месте этого зрителя других, потешая их его смущением и неловкостью. Краем глаза Рад схватил выражение недоумения на лице Сукитаи, с которым тот воззрился на диву.
Пары див с мачо расступились, предоставляя своей коллеге с Радом место в центре. Рад посмотрел на партнершу. Славянское ее лицо со слегка вздернутым носиком поверх густо и ярко наложенного грима было в бисере пота, улыбка, которую она неподвижно держала на нем, подергивала ей углы губ. Партнерша, отвечая на взгляд Рада, вперила в него свой, и они пошли вальсовым шагом, вцепившись друг в друга взглядами, казалось, крепче, чем держали друг друга руками.
— Oh, you are a perfect dancer! — О, вы отличный танцор! — произнесла дива с воодушевляюще-похвальной интонацией и все с тем же восхитительным рязанским выговором, когда они сделали несколько оборотов. В чем не было ни грамма правды — представление о себе танцоре Рад имел.
— Вы мне делаете комплимент, — сказал он по-русски. Дива ошарашенно откинулась на его руке назад, глаза у нее стали квадратными.
— Обалдеть, — проговорила она. — Соотечественник! И все остальные?
— В основном да, — подтвердил Рад.
— Олигархи? — с игривостью вопросила дива.
— Не все, — подумав прежде всего о себе, ответил Рад.
— А вы? — спросила дива.
— Вот я точно нет.
— Ага, — сказала она. — Так. А кто олигарх?
— А вы скажите, в чем вы заинтересованы.
— О! — вскинулась дива. — Мало ли какие интересы у девушек.
Раду вдруг вспомнились всякие статьи и телевизионные передачи о несчастных русских девочках, которых обещаниями золотых гор вывозят в другие страны, отбирают паспорта, и они превращаются в рабынь.
— У вас, может, с паспортом проблема, уехать отсюда не можете? — спросил он.
— Какая проблема? Куда мне уехать? — морща в недоумении лоб, ответно спросила дива.
— Может, он у вас отобран…
— А! — поняла она. — Со мной он, все в порядке. Не нужно мне никуда уезжать. Чтобы я, приехавши сюда, обратно в Россию? Просто некому жизнь украсить. Есть у вас на примете — кому? Мы бы с девочками с удовольствием.
Дива стремилась выжать из ситуации все возможное, она ковала железо, каким оно попало ей в руки, не дожидаясь, пока оно станет горячим.
— Нет, моя милая, — сказал Рад насмешливо, — тут у всех жизнь украшена. Ищи в другом месте.
Дива остановилась, резко отняла руки от Рада и подалась всем телом назад, понуждая и его отнять свою руку от ее талии.
— Хорошего понемножку, — произнесла она.
У стола Рад был встречен шквалом артиллерийского огня — словно неопознанный лазутчик, возвращавшийся из вражеского тыла.
— В штанах ничего не мешало? — с выражением сочувственной заботливости на лице осведомился Дрон.
— Рад, у вас неплохо получается, но на шведской стенке явно лучше! — Это был Тони.
— По-моему, она вас агитировала к себе в постоянные партнеры, нет?! — с самой победной национальной улыбкой вопросил Крис.
Нелли молча, но выразительно, высоко вскинув руки, поаплодировала.
И только Сукитая сидел воплощением самой невозмутимости — словно неулыбчивое изваяние Будды, — не шевельнулся и ничего не произнес. В невозмутимости его, однако, было не меньше выразительности, чем в улыбке Криса или аплодисментах Нелли.
— И о чем вы так мило болтали? — спросила Нелли чуть погодя, как он опустился на свое место. В голосе ее была материнская интонация старой любовницы, прощающей прежнему любовнику новые увлечения, но не способной остаться к ним совсем безразличной.
Рад увидел: Дрон, сидевший у другого ее плеча, старательно делая вид, будто внимательно наблюдает за шоу, на самом деле внимательно прислушивается, о чем у них пойдет разговор, — и вновь порадовался, что у него никакой вины перед Дроном.
— Просила найти ей олигарха для развлечения, — ответил он Нелли.
— Иди ты! — не поверила она.
— А когда я отказал ей, послала меня куда подальше. Нелли рассмеялась.
— Но со стороны вы очень мило смотрелись. Будто беседовали об искусстве.
Шоу завершилось. Дивы, мачо, музыканты в расшитых русских рубахах вместе со своими инструментами, исчезнув за дверью, растворились в мироздании. Недоеденные стейки исчезли со стола, сменившись чаем, кофе, десертом, фруктами. Потом Сукитая, Дрон и Крис поднялись. «Побудьте тут пока без нас», — бросил Дрон.
Ведомые Сукитаей, Дрон с Крисом неторопливо покинули салон, и сразу за столом сделалось неуютно. Три пустовавших места посередине вызывали ощущение разора. Пепелища.
— Пойдемте на воздух? — предложил Тони. Нелли задумалась на миг — и решительно встала.
— Прошу вас! — позвала она старшего стюарда, стоявшего поодаль в позе готовности оказывать гостям любые услуги. — Проводите нас на палубу.
Там, на палубе, под распахнутым в пронзительную звездно-лунную бездну ночным куполом с тонюсенькой линией огней Паттайи где-то у горизонта, слыша в мгновения молчания плеск воды о борт яхты, провиснув в шезлонгах с вытянутыми вперед ногами, Рад с Нелли поговорили со всей откровенностью еще раз.
— Что ты имела в виду на причале, когда сказала «поездишь по заграницам»? — спросил ее Рад. Эти ее слова, брошенные ему после разговора Дрона с австралийцем, сидели в нем саднящей занозой. Что-то стояло за ними, смысл их был много больше того сообщения, что они заключали в себе.
Нелли повернула к нему голову. В звездно-лунном астеническом свете, растворенном в окружающей темноте, он увидел: глаза ее довольно блеснули. Она ждала от него этого вопроса. Она забросила там на причале наживку — и выжидала, клюнет он, не клюнет. Он клюнул.
— Что я имела в виду под «поездишь по заграницам»? — переспросила Нелли. — То, что поездишь.
У Дрона есть решение насчет тебя. И оно положительно.
Горние ангелы вострубили в Раде. Звук их труб был чист и солнечен — само сияние небесной гармонии протрепетало в нем.
— Откуда ты знаешь? — сдерживая ликование, спросил он.
— Знаю, — со значением сказала Нелли.
— А почему мне Дрон — ни слова?
— Подожди, — с тем же значением отозвалась Нелли. — Всему свое время. Видишь, у него свои дела, занят ими.
Ликование, владевшее Радом, жаждало наполниться конкретикой знания.
— А зачем мне ездить по заграницам?
— Так я чувствую. Жизнь у тебя такая будет.
— Что же, кем-нибудь вроде этого Майкла-Майка?
— Кого? — не поняла она.
Рад напомнил ей о богатыре с ноутбуком в сумке.
— Нет, что ты. Не думаю. — Нелли как отшатнулась от ожившего в ее памяти образа Майкла-Майка. — Даже уверена. Это же просто курьер.
По другую руку от Нелли на шезлонге сидел Тони, он слышал весь их разговор, но можно было безбоязненно говорить о чем угодно, — из их речи ему были доступны разве что имена. Однако его имени произносить Рад не стал.
— Слушай, а вот твой сосед с другой стороны, — прибегнул он к иносказанию. — Дрон ему помог деньгами, правильно? Я знаю, что здорово помог, только не знаю чем.
— Деньгами, чем еще, ими родимыми, — насмешливо ответила Нелли. — Мой сосед с другой стороны не только великий понтярщик, но и страшный игрок. Он проиграл чьи-то чужие деньги. И не мог вернуть. Не мог вернуть, но не вернуть не мог. Такая была коллизия. Дрон его, можно сказать, вытащил из петли.
— И с той поры он верный оруженосец Дрона?
— А почему ему не быть верным оруженосцем? — Теперь в голосе Нелли прозвучало насмешливое удивление. — Тайцы — благодарный народ. Тем более что это не накладно, а наоборот. Мой сосед на наших приездах очень неплохо зарабатывает.
Она умолкла, и Рад тоже молчал, решаясь на вопрос, который ему трудно было задать, но не задать который он не мог. Ему нужна была ясность.
— Так что же, я тоже должен буду — кем-то вроде оруженосца?
— А тебе в лом? Ты бы хотел взять — и ничего не дать? Товарно-денежные отношения предполагают взаимообмен.
Она, безусловно, была права в своем утверждении. Только какую цену ему должно было заплатить за товар Дрона?
— Прости за занудство, — проговорил он, — но почему ты днем, на набережной, просила меня набраться терпения? А сейчас утверждаешь, что Дрон все решил.
— Потому что днем мне еще нечего было тебе сказать. Ты меня что, подозреваешь в каких-то происках?
Нет, Рад ее ни в чем не подозревал. Она была его союзницей, он в этом не сомневался.
— Извини, — сказал он. — Я просто сопоставляю факты. Вчера, после ресторана, когда мы прощались с Крисом, он мне выдал такую фразу: «Мы теперь часто будем встречаться». Имеет она отношение к тому, что ты мне сообщила сейчас?
— Может, имеет. Может, не имеет, — не задумываясь, отозвалась Нелли. — Не все равно? Просто Крису Дрон мог сказать что-то еще вчера. А мне — только-только.
Она была его союзницей, это точно. И то, что он так ясно это сейчас чувствовал, подвигло Рада на вопрос, который занимал его все время с тех пор, как он сюда приехал, но он все не понимал, как на него получить ответ.
— Можешь мне ответить, чем занимается Дрон? Вот с Крисом, вот там в Америке?
Никакой бурной реакции Нелли на этот вопрос не последовало. Похоже, его можно было задать ей хоть в первый день.
— Родину продает, — сказала она спокойно, все с той же насмешливостью. — Знаешь такое выражение? Торгует ее богатствами.
Расхожее словосочетание балаганной шуткой крутилось в голове у Рада.
— Как продает? Оптом, в розницу?
— И оптом, и в розницу. Как выйдет.
— Прошу прощения, что вмешиваюсь в вашу беседу, — донесся до Рада из темноты голос Тони. — Кто-нибудь знает, мы остаемся здесь ночевать или нет?
— Я полагаю, Тони, — ответила Нелли, перекатывая голову по спинке шезлонга в его сторону, — это будет зависеть от того разговора, который сейчас ведется.
— Хотелось бы остаться, — мечтательно произнес Тони. — Люблю ночевать на яхте. А на такой, признаюсь, еще никогда и не был. Великолепная яхта, да, Рад?
— Великолепная, Тони, — не видя его, подтвердил в темноту Рад.
Горние ангелы трубили в звонкие трубы и пели своими чистыми голосами в небесной вышине, — какой еще могла быть эта «Золотая акула», как не великолепной.
* * *
И снова — на яхте с драгоценным хищным названием «Золотая акула», безмятежно нежащей свое большое холеное тело на штилевой воде Сиамского залива около входа в бухту Паттайи, в отдельной каюте с кондиционером, как в отдельном гостиничном номере, на постели, заправленной тончайшим льняным бельем, благоухающим ароматом неизвестных ему цветов и трав, — снился Раду нелепый и полный тревоги сон.
Ему снилось, что он танцует с той дивой из шоу, осеняющей их обоих пышным хвостом плюмажа, словно нимбом. Однако не он ведет ее, а она его, держа в своих руках с хищной цепкостью и твердостью. Танцуют они под мелодию воровской песни «Таганка», разухабисто исполняемой по-ресторанному звучащей скрипкой, — танцуют как фокстрот, во всей полноте его движений, со всеми сложными проходами, поворотами, вращениями.
И там, во сне, он был отличный танцор. Все ему давалось легко, он был пластичен, невероятно ловок, и такое владение собственным телом доставляло ему невообразимое удовольствие. Но его уязвляла его ведомость. Мириться с ней дальше — он больше не мог этого.
Дива воспротивилась его намерению переменить позицию, у них завязалась борьба. Шаг их замедлился — и они стали проваливаться. С каждым мгновением уходя глубже, глубже — по щиколотку, по середину икры, по колено.
Оказывается, они танцевали на воде. Возможно, того самого Сиамского залива поблизости от Паттайской бухты, где в реальной жизни покачивалась на якоре «Золотая акула». Но во сне не было ни яхты, ни вообще хотя бы одного судна вокруг, только голубой «кодаковский» океанский простор, и лишь вдалеке — прижавшаяся к горизонту полоска береговой линии.
И оказывается, они не просто танцевали, а танцуя, двигались туда, к берегу, — во всяком случае, у них была такая цель: дотанцевать до него. Дотанцевать — и спастись. Однако чтобы дотанцевать до берега, нужно было танцевать в стремительном, сумасшедшем темпе, — только тогда вода держала их. Они могли бы переменить позиции, не потеряв темпа, но его партнерша с пошлым нимбом-плюмажом не хотела отдавать своей роли ведущей. Она готова была уйти под воду, но не уступить, утащив с собой и его. Она боролась с ним со всей яростью смертницы, власть над Радом была ей дороже жизни.
Он сдался. У него не было такой воли к власти, как унее.
Он сдался — и танцу их тотчас вернулась прежняя скорость. Они стали подниматься из воды: вот она достает уже лишь до середины икры, вот до щиколотки, и вот уже ласково лижет своей нежной щекочущей рябью ступни.
— Мудила хренов, — выдохнула дива, не проронившая до того ни слова. Голос ее был хрипл и низок — пропитый голос уличной девки с Бич-роуд. — Тебя ведут — ты ведись, думаешь, легко по воде, аки по суху?!
«Таганка! Все ночи, полные огня. Таганка! Зачем сгубила ты меня!..» — визжит скрипка, их фокстрот набирает и набирает скорость, но где берег, почему он не приближается, почему на все четыре стороны света — одна щекочущая ступни водная гладь?
«Таганка! Я твой бессменный арестант. Пропали юность и талант в твоих стенах!» — отзывается в Раде словами воровской песни ресторанное стенание скрипки, и он осознает, что если не найдет решения, не предпримет чего-то решительного, чтобы отнять у дивы роль ведущей, так она и уведет его от берега, утащит, откуда уже не выбраться.
Рад просыпался, отходил ото сна, засыпал — и сон возвращался. Он несся с кошмарной дивой над океанской пучиной в танце, тонул — и снова несся, не находя способа переменить их роли, просыпался, засыпал — и сон повторялся вновь.
Назад: Глава двенадцатая
Дальше: Глава четырнадцатая