МАРШАЛ

Однажды Евгений Яковлевич Весник, замечательный актер Малого театра, поехал на «Красной Стреле» из Москвы в Ленинград на съемки. Он прибыл на вокзал минут за двадцать до отхода поезда, раскланялся с узнавшей его проводницей спального вагона и, заказав крепкий чай, стал устраиваться в купе. Весник не любил поезда, но еще больше он не любил самолеты: цыганка-дура как-то обмолвилась, что следует ему остерегаться хлябей небесных.

За несколько минут до отправления Евгений Яковлевич вышел в коридор. У окна стояли две молодые женщины. Они зашептались между собой, а потом одна спросила:

– Извините, это не вы в «Офицерах» роды принимали?

Весник заметил, что она беременна и тему поддержал:

– Я. Но советую дотерпеть до Ленинграда и отдать себя в руки профессионалов. Я же акушер-любитель...

– Я только на седьмом месяце, – сказала она.

– Тем более, – заметил Весник. – А если захотите поболтать, милости прошу ко мне в купе, я, по всей видимости, еду один. Поужинаем...

– Спасибо, – сказала беременная, поглядывая на явно стеснявшуюся подругу. – Мы с удовольствием.

Весник вернулся в купе, а поезд мягко тронулся с места. Настроение поднималось. Он любил людей. Ему всегда было интересно подбирать к ним ключи. В том, что он мог подобрать ключи к любому человеку, Весник не сомневался. Как и в том, что в состоянии влюбить в себя каждого, причем на комфортном для конкретного человека интеллектуальном уровне. Со всеми он умел разговаривать на их языке – с барыгами и жокеями, гримерами и спортсменами, таксистами и учеными-ядерщиками. Всем без исключения Весник нравился, анекдоты он играл и никогда, слава Богу, не смеялся, когда их рассказывал. Зато те, кто слушал, покатывались от хохота.

Минут через пятнадцать-двадцать, по его расчетам, соседки должны постучать. Весник достал флакон французского одеколона. В этот момент в дверь постучали.

– Ничего себе, – подумал актер. – Видно, девочкам не терпится прикоснуться к прекрасному... Хотя нет, это, наверное, проводница с чаем...

На пороге стоял полковник.

– Разрешите? – спросил он, не глядя на Весника.

– Конечно, располагайтесь.

Полковник заскользил взглядом по купе, по Веснику, заглянул в багажное отделение, потом посмотрел на актера внимательнее и улыбнулся:

– Простите, это вы?

– Кто – я? – переспросил Весник.

– Ну, в смысле, это вы и есть?

– Я и есть.

– Хорошо, – сказал полковник, пробуя диванчик на мягкость. И тут же повторил: – Это хорошо.

– Что хорошо? – спросил Евгений Яковлевич, слегка удивленный поведением полковника.

– Хорошо, что это вы и есть, – объяснил полковник.

– Евгений Яковлевич Весник, – Весник протянул полковнику руку.

Полковник отпрянул, потом внимательно посмотрел на руку Весника и осторожно ее пожал.

– Полковник Ботвин! – сказал он. – Я сейчас.

С этими словами полковник вышел в коридор, плотно закрыв за собою дверь.

– Странный тип, – с грустью подумал Весник, понимая, что вечер в дамском обществе не удастся. Полковник, судя по всему, сейчас выпьет и будет травить армейские байки, а девушки почувствуют некоторый дискомфорт.

Дверь снова поехала влево. Весник невесело глянул в проем. Он увидел в нем маленького, толстого и совершенно лысого человека в мундире маршала Советской Армии. Над ним возвышался полковник Ботвин с двумя портфелями в руках и шинелью на плече.

– Вот, – сказал маршал. – Еду здесь.

– Очень приятно, – сказал Весник. – Я тоже.

Ботвин засуетился, повесил шинель на вешалку, а два портфеля положил на пол. Внутри ничего не звякнуло.

– Не положено, – сказал маршал Веснику, заметив его взгляд.

Актеру стало не по себе.

– Кто же это, – лихорадочно думал он. – Лицо такое знакомое ...

– Могу идти? – спросил полковник Ботвин.

Маршал не ответил. Ботвин испарился.

– Давайте знакомиться, – предложил Весник.

– Ну, – неопределенно откликнулся маршал.

– Меня зовут Евгением. Евгений Яковлевич Весник.

– Ну, – ответил маршал. – Конев. Иван Степаныч.

Подумав, он добавил:

– Маршал Советского Союза.

Веснику стало стыдно и волнительно. Уж кого-кого, а члена ЦК партии маршала Конева он мог бы и узнать.

Некоторое время ехали молча. О чем думал маршал, неизвестно. Может, вспоминал свои боевые подвиги на посту командующего войсками Западного, Калининского, Северо-Западного, Степного, 1-го и 2-го Украинских фронтов. Может, думал о красавице-медсестре, коловшей его в вену сегодня в Кремлевке и позволившей погладить себя по круглым коленям. А может, не думал ни о чем, а просто машинально смотрел в темное окно, за которым мелькали редкие огоньки подмосковных деревенек.

А Весник думал о том, как подобрать к маршалу ключи. Он мысленно перебирал всю связку, но никак не мог подобрать нужный. Тогда он потянулся за своим походным чемоданчиком и вытащил оттуда бутылку «Плиски». Маршал с интересом наблюдал за телодвижениями артиста.

– Не возражаете? Или все-таки не положено?

Конев посмотрел на дверь. Весник встал и запер ее.

Закусывали лимоном, который Весник нарезал полнолуниями. Говорил, в основном, он. Рассказывал маршалу о последних театральных новостях, вспоминал известных артистов. Конев слушал очень внимательно. Пил он красиво: поднимал стакан под прямым углом и, не нарушая геометрии, просто выстреливал его содержимое в цель. Крякал, надкусывал лимон, снова слушал.

Когда закончилась первая бутылка болгарского коньяка и Весник достал вторую, маршал внезапно забыл или наплевал на что-то и, приподнявшись, забарабанил пухлым кулачком в стенку. Немедленно появился полковник Ботвин и наметанным глазом произвел рекогносцировку стола.

– Ты вот что, – сказал ему маршал. – Ты это...

– Мигом, – щелкнул каблуками полковник.

Через пять минут на столе появились банка черной икры, тушенка, белый хлеб, масло, яблоки и плитка шоколада «Гвардейский».

– Ну, – сказал Конев.

Весник разлил коньяк по стаканам. Одновременно он почувствовал, как коньяк, выпитый до этого, разлился по жилам. Актер расслабился и молвил:

– Иван Степанович, мне давно не дает покоя один вопрос...

– Ну, – подозрительно спросил маршал.

– Я имею в виду, как это мы, ну тогда, в сорок первом, проспали-то немцев...

Конев нахмурился:

– Ну...

– Ну, в смысле, донесения-то были. О том, что они готовятся, и так далее...

Маршал поднял стакан. Весник тоже. Они чокнулись.

– Прозит! – сказал Весник.

– М-да... – неожиданно произнес Конев.

– Проспали? – удивляясь собственной смелости, продолжал настаивать актер.

– Ну, – маршал вновь вернулся на круги своя.

– Армию практически обезглавили в тридцать седьмом, – продолжал торить дорогу на Лубянку Евгений Яковлевич. – Слава Богу, что вы и Жуков уцелели...

– М-да... – согласился Конев.

Весник не знал тогда, что именно в 1937 году произошло выдвижение Ивана Степановича на высшие воинские посты, и в этом же кровавом году он впервые был избран депутатом Верховного Совета СССР, так что армейская чистка пошла Коневу только на пользу.

Таким образом, артист и маршал убрали и вторую «Плиску». Весник говорил, не стесняясь, о том, что думает, но потом испугался и стал притормаживать, восхваляя тогдашний режим (дело происходило не то в семидесятом, не то в семьдесят первом) и лично Леонида Ильича Брежнева. Весник знал, что лучше помнится последнее и надеялся, что престарелый маршал запомнит именно лояльные речи. Между тем, Конев одинаково бесстрастно реагировал на актерские монологи, словно действовал по принципу: «Хулу и похвалу приемли равнодушно». Он периодически изрекал любимое «ну», иногда – «м-да», а к концу второй бутылки внезапно кивнул. При этом голова его на несколько секунд безжизненно повисла на груди, и Весник хотел уже было позвать полковника Ботвина, но маршал очнулся и стал расстегивать китель. Через минуту он уже спал.

Весник удивился тому, что Конев за все это время ни разу не сходил в туалет, но потом решил, что члены партии с 1918 года, герои Гражданской войны и дважды Герои Советского Союза достойно умеют преодолевать малые и большие неудобства. Он взял зубную щетку и вышел в коридор. Прямо напротив их с Коневым купе стоял полковник Ботвин и рассказывал анекдоты беременной и небеременной. Дамы смеялись. Ботвин смеялся тоже. Евгений Яковлевич виновато посмотрел на женщин.

– Прошу прощения, – почему-то сказал он.

– Ничего, мы понимаем, – сказала беременная.

– Ну, как там? – спросил Ботвин.

– Спит, – ответил Весник.

– Китель?

– Висит. Повесил аккуратно.

– Кто повесил? Вы?

– Нет, лично Иван Степаныч.

– Это хорошо, – сказал полковник. Видимо, то, что Конев сам повесил свой китель на вешалку, было для Ботвина доброй приметой.

Когда Весник вернулся в купе, Конев похрапывал. Коньячный дух витал в воздухе и в сочетании с запахом тушенки вызывал легкий рвотный рефлекс. Актер доел яблоко и погасил свет.

...Он проснулся от головной боли. Перестук колес вонзался в него миллионами кинжалов. Соображал с трудом, с закрытыми глазами. Итак, на вокзале его встретят и отвезут на «Ленфильм». Конечно, лучше сначала в гостиницу, принять душ и отоспаться как следует. Но у него всего три дня до следующего спектакля в театре, а режиссер N снимает медленно, поэтому об отдыхе, увы, не может быть и речи. Потом он вспомнил о Коневе и открыл глаза.

Чисто выбритый, обильно политый одеколоном маршал сидел, сложив руки на столике. В сияющей лысине отражались ленинградские предместья.

– Доброе утро, – сказал Весник.

Конев строго посмотрел на него. Евгений Яковлевич почувствовал себя еще хуже.

– Помнит, – подумал он. – Все помнит.

В голове пронеслось все, что он нес вчера, и Весник подумал, что если его не возьмут прямо на вокзале, то наверняка приедут в воронке на «Ленфильм». Опасность тем страшней, чем она маловероятней.

Конев смотрел на него, не мигая.

– Ты вот что, артист, – сказал он, обнаружив дар речи. – Я тут вчера много лишнего наговорил... Понял меня?

– Да вы... – начал было Весник.

– Понял? – перебил его маршал, повысив голос.

– Понял, – тихо сказал актер.

– Смотри! – посоветовал Конев, выпучив глаза. Видно, иллюстрировал, как именно должен впредь смотреть Весник.

Старый маршал боялся. Боялся, наверное, всю свою жизнь, которую опалил в многочисленных войнах, исполняя волю тех, кого боялся. Ведь воюют, как правило, не маршалы. Еще Талейран говорил, что война слишком серьезное дело, чтобы доверять ее военным...