XIV

Поезд в Симферополь пришел поздно вечером. Я хотел ехать непременно к морю, в Ялту. Мое невежество отождествляло этот город со всем Крымом. На вокзальной площади выяснилось, что в Ялту идет почему-то троллейбус. Я едва успел на последний рейс.

Припоминая карту, я поверил не сразу, что на троллейбусе можно преодолеть 70 км горной дороги. Мое представление рабски привязывало этот вид транспорта исключительно к городскому ландшафту, ограниченному Садовым кольцом, плюс-минус Пресня или площадь Победы.

Вскоре оказалось, что Ялта вовсе не пригород Симферополя: начался затяжной петлистый подъем, и горы темноты выросли в окнах.

Троллейбус остановился у поста ГАИ. Я прочитал на бетонном козырьке остановки: «Перевальное». Здесь уже лежал на обочине снег.

Сонные милиционеры прошлись по салону и вышли в задние двери. Поговорив с водителем, гаишники отвели шлагбаум. На нем я заметил табличку: запрет движения при наледи на дороге отплыл в темноту. Под полом взвыл двигатель.

«Куда я еду? – наконец содрогнулся я. – На троллейбусе, через горы, в снега?..»

У виска текло и дрожало черное холодное стекло. Я вслушивался в себя. Так крона поваленного дерева прислушивается к комлю, где уже остановился ток жизни.

Впереди дыбилась, накатывала, извивалась, слетала вниз дорога. Свет фар то обрывался над уступом, то зарывался в лесистый склон. Узость обзора новой невиданной местности вынуждала глаз достраивать темноту – контурами, плоскостями, раскрывать неведомые лекала.

Фары иногда выхватывали застигнутые врасплох деревья, чьи лица можно было на мгновение увидеть в пересечениях ветвей. Искаженные неожиданностью, они рассыпались в сплетениях.

Распухшая кисть, разбитая о скулу того, кто был сейчас с нею, сильно ныла. Я приложил ее к стеклу.

Скоро из-за поворота далеко внизу высыпал и задрожал рой огней. Мне хотелось поскорей уже расстаться с горным троллейбусом, и я удивился, что объявленная водителем Алушта – это все еще не окраина Ялты.