14 апреля, 19 час. 40 мин
Беженцы Лиммер
Отец и сын Лиммеры битый час колдовали вокруг горбатого «москвича» дедушки Федора, пытаясь привести его в чувство. В свете последних лучей заходящего солнца Миша вслух зачитывал видавшую виды инструкцию, а папа Лиммер близоруко ощупывал разные части мотора в поисках причины неполадки. Проселочная дорога, на которой они заглохли, была пустынна. Мама Лиммер сидела в машине и крутила ручку радиоприемника, пытаясь выловить последние новости, связанные с событиями в «Куполах».
Из Москвы они выехали в два часа дня, провозившись все утро с подъемом лежавшей на боку машины, спешно собирая предметы первой необходимости, а именно учебные пособия по английскому языку; потом тихо, стараясь не привлекать лишнего внимания, покинули «Купола». Они заехали в МГУ, где мама подсунула под дверь кабинета декана заявление об увольнении, а потом в папин институт на Вавилова, где папа оставил на вахте заявление на имя директора института с просьбой предоставить ему бессрочный творческий отпуск.
План был следующий: некоторое время попартизанить на Брянщине, пока не будет продана квартира в «Куполах», одновременно всем троим послать резюме во все возможные университеты всех континентов, претендуя на позицию профессора-экономиста, специалиста по нестабильной экономике, и срочно освежать английский язык.
Миша вел машину, а папа Лиммер вел по телефону переговоры с риелторами. Упрямая пружина из дедушкиного сиденья по-прежнему впивалась Мише в ягодицу. Он стонал, но про себя. Машина и так была наполнена шумами. В папины переговоры вклинивались надсадный гул мотора и пулеметная очередь текстов, произносимая ведущими новостных программ. Папе эта очередь мешала, но мама запрещала ее выключить, дабы не пропустить чего-нибудь судьбоносного как для жизни семьи Лиммер в целом, так и для отдельных ее представителей. Все были на нервах, и когда папа Лиммер не вел переговоров по телефону, громко и одновременно обвиняли друг друга в выпавших на их долю злоключениях.
Так, переругиваясь, они одолели трассу до Брянска и свернули на финишную раздолбанную грузовиками прямую. И надо же было этой колымаге заглохнуть! Сначала они надеялись, что как-нибудь рассосется, и просто ждали, пока остынет мотор. Потом попытались его завести при помощи ворота, но не помогло. Потом полезли под днище, но ничего там не обнаружили, кроме полувековой ржавчины. Наконец взяли инструкцию и залезли под капот, где и застряли ментально. Инженерная специальность была чужда семье Лиммеров.
До партизанской землянки бабушки Акулины Тихоновны оставалось каких-то пять километров. В крайнем случае, можно было бы дойти пешком, но уже вечерело и холодало. Где-то в отдалении послышался первый волчий вой. Пешком идти совсем расхотелось. Хотелось залезть в машину и ждать утра, несмотря на голод и холод.
Услышав волчий вой повторно, папа Лиммер с грохотом закрыл капот и ретировался в машину. Миша тоже запрыгнул, но под бочок к маме, на заднее сидение: хоть там и было тесно, но провести всю ночь на злобной пружине водительского сиденья он категорически не хотел. Все семейство молча сидело и смотрело, как солнце садится за вершины деревьев. У них не осталось сил даже на выяснение отношений.
Древний приемник с шипением и свистом транслировал репортаж «Уха Москвы» с Васильевского спуска, где в эти минуты начиналась сатурналия. Девушка-репортер живо описывала козлов с серебряными копытцами, русалок с чешуйчатыми хвостами, замшелых леших, косматых домовых, тощих кащеев, горбатых бабок-ёжек и прочую фольклорную нечисть, до отказа наполнившую отведенную для празднования территорию. В серии блиц-интервью участники дружно благодарили Партию любителей козлов и московское правительство за предоставление площадки для самовыражения приверженцам исконно русских языческих культов, истинных верований древних предков, забытых под натиском насажденной огнем и мечем иноземной веры.
Возмущенная неблагодарностью языческих поганцев Надежда Федоровна потребовала переключить приемник на другую станцию. Папа Лиммер не стал спорить и переключил на радио «Маячок». На «Маячке» тоже шел репортаж, но из другого места — от входа в Храм Христа Спасителя, где усиливали меры безопасности в связи с запланированным посещением пасхальной службы Президентом-Премьером, членами правительства и Государственной думы. Мама Лиммер сделала нетерпеливый жест, и папа Лиммер опять переключил. Но Надежду Федоровну не устроило ни «Недетское радио», ни «Радио Минимум», ни «Радио Халтура». Тогда папа Лиммер предложил послушать тишину.
В тишине послышался громкий лай и радостное ржание. Папа Лиммер включил фары. В свете фар нарисовался Гнедой, тягловый мерин дедушки Федора, и Барбос, преданный пес. Лиммеры вздохнули с облегчением и выскочили из машины навстречу спасению. Дедушка Федор обнял свою необъятную дочь Надю, старый Барбос облапил друга детства Мишу, Григорию досталось лишь внимание Гнедого, который косил на него карим глазом и демонстрировал лошадиный оскал.
Дедушка погладил своего старичка «москвича» по горбатой спине, потрогал вмятины от падения на правой стойке, заглянул под капот, а потом щупом для масла замерил уровень топлива в бензобаке. Щуп был сух.
— Эх, горе вы мое! Ум свой недюжинный, поди, весь вывернули, неполадки искали. Неужто не понимаете, что каждой скотинке вовремя корма надо задать?!
— Так как же это понять? — парировал зять. — Индикатор уровня топлива у вас не функционирует.
— Зато чуйка у меня отлично фунциклирует, Гриша. Сижу вот на крылечке, слышу: Барбос вдруг завыл. Думаю — неспроста. А он ко мне подошел и за штанину тянет. Думаю — куда тянет на ночь глядя? А чуйка мне подсказывает: запрягай Гнедого и поллитру самогона не забудь, езжай гостей дорогих встречать.
— Федор Иннокентьевич, вы же знаете, я самогона не пью.
— А я тебе и не предлагаю, это порция для горбатенького.
— Для автомобиля?!
— Ну да, он у меня непривередливый, всеядный.
— И что, по сторонам его от такой дозы не мотает?
— Ну, может, самую малость. Но так, чтобы в кювет перевернуться — такого не бывало.
Дедушка залил горючей жидкости в бак и велел внуку Мише заводить машину. Как ни странно, машина завелась. Дед сел на подводу, взял в руки поводья, чмокнул губами — и Гнедой затрусил в сторону дома. «Москвич» поплелся за хозяином, удовлетворенно урча и временами попукивая выхлопными газами.
