14 апреля, час ночи
Миша Нелегал

Миша Лиммер сидел за баранкой дедушкиного горбатого «москвича» уже седьмой час. В ягодичную мышцу безнадежно впилась стальная пружина из просиженного за десятилетия нещадной эксплуатации сиденья. Сквозь дыру в проржавевшем днище задувал холодный весенний ветерок, а при подъезде к Москве из-под мокрых колес стала забрызгиваться и глинистая грязь. Миша попытался заткнуть дыру мешками из-под картошки, каковых в машины было предостаточно — дедушка Федор использовал четырехколесного друга жизни для доставки экологически чистых овощей к столу брянских горожан. Но один из мешков провалился, зацепился за рессору, и Мише пришлось остановиться, залезть под машину и в темноте вслепую выдергивать запутавшуюся мешковину.

Миша ехал и всю дорогу, все шесть с половиной часов клял свою судьбу. Папеньку, крупного специалиста по постсоветской экономике, который толкнул его баллотироваться в правление ТСЖ два года назад: «Миша, пойми, это же огромный плюс для твоего резюме: стать членом правления такого крупного предприятия в двадцать пять лет!» Маменьку, завкафедрой в МГУ, которой захотелось подхалтурить бухгалтером в этом самом ТСЖ: «Мишенька, я устала каждый год натаскивать для поступления этих недоумков. Все родители хотят результат независимо от способностей их чад. Это такие нервы! А тут я вниз из квартиры спустилась, циферки тихонечко посчитала, и снова домой». Миша клял и себя, так легко поведшегося на иваньковские посулы: «Миша, у вас такой светлый ум. Вы — достойный сын своего отца. У вас большое будущее. Следующий председатель в этом ТСЖ будет носить знаменитую фамилию Лиммер. Ваш портрет повесят в Галерее славы вашего родного МГИМО».

И где он теперь, этот гордый потомок известного рода? В брянских лесах, укрывается в землянке, вырытой его дедом в молодые военные годы. А его портрет украшает стенды «Их разыскивает милиция». И что же не сиделось ему экономическим советником при магаданском губернаторе, куда пристроил его после окончания университета отец? На большую землю укатить захотелось? Вот и докатился.

…А ведь как красиво все начиналось! Ему поручили агитационную работу, он ходил по квартирам, лично познакомился со всеми селебритис, обитающими по соседству. Тим Бухту подписал ему свое фото, Кислицкий — фото своей жены Ксюши, Канальи подарила маску вурдалака, а Воеводин — шахматы, смастеренные зэками. Даже Воротилкин снизошел до личного общения с ним, назвал по имени-отчеству, просил передать привет отцу и вручил на память свою брошюру: «Коррупционно-показательное хозяйство города Москвы».

А потом Миша сидел за одним правленческим столом со взрослыми дядями и тетями, и они почтительно смолкали, когда он начинал говорить. «Миша, у вас такой богатый язык!» Этот богатый язык его и подвел под монастырь. Был грех, сболтнул лишнего. Поделился возникшими сомнениями с председателем общественного совета Любовью Сало. Показалось ему странным, что Иванько из всех охранных компаний выбрал самую дорогую, а потом выяснилось, что у этой компании даже лицензии нет. Ну какое ему было до этого дело! Это же не его была зона ответственности. Он отвечал за связи с общественностью, вот и сиди себе, связывай общественность и развязывай, связывай и развязывай! В конце концов, можно было сначала задать вопрос родной маме. Она бы все-все доходчиво объяснила, она же профессиональный преподаватель с огромным стажем, любому оболтусу может ума вложить. Нет, черт его дернул обсудить этот вопрос с Салой! А что знает Сало, знают все. Народ возбудился. Начал проявлять бдительность. Сначала набдели, что доходы с мойки в карман правления идут. Потом — что клинингу за три месяца задолжали… И пошла свистопляска. Начали по мелочам, а потом штурмом на бухгалтерию пошли: покажите, мол, доходы и расходы, имеем право, мы — не хрен с горы, мы — собственники. Пришлось охране этих горе-собственников за шкирку из бухгалтерии выносить. А у Сачкова, который поход возглавлял, шкирка хилая была, нитки гнилые, мейд ин чайна, ну воротник рубашки и отодрали к едрене фене. Так он потом этим воротником перед всей толпой размахивал: «Глядите, люди добрые, мне эти волкодавы шею свернуть хотели!»

Тут мама в истерике забилась: «Ой, сынок, меня посадят. Вместе с Иванько посадят как материально ответственное лицо». Пришлось срочно прикрывать мамин зад — выносить из бухгалтерии компрометирующие документы. А что оставалось делать? Не посылать же туда отца: у него сердце больное и радикулит простреливает. Стрельнул бы не вовремя — и встал бы папенька столбом, как жена библейского Лота. Миша сам, хоть и молодой, едва ноги унес. Папки-то были тяжелые и многочисленные. Достал его Газидзе своим костылем, и по спине, и по затылку достал. Мишино счастье, что нога у преследователя была в гипсе. А то повязали бы его прямо там и уголовку пришили бы.

Вся надежда на Аполлонского. Этому сам черт не брат. Или все-таки брат? Теперь, когда Семен Аркадьич отрастил трехдневную бороденку и подзапустил волосы до такой степени, что они самостоятельно в рога завиваются, он стал разительно похож на Мефистофеля из сокуровского «Фауста». «Сатана здесь правит бал, здесь правит бал, люди гибнут за металл, за металл», — замычал Миша известную арию. Поразительный человек этот Аполлонский, несгибаемый: и в огне не горит, и в воде не тонет. Показывали же сюжет на ТНТ. Аполлонский вошел в горящую избу и вышел оттуда через пять минут цел и невредим. А потом нырнул под лед, в ста метрах ниже по течению лбом ледяную толщу пробил и выскочил как пробка из бутылки. Как будто его снизу кто подталкивал. Может, конечно, заказной сюжет, но что работал без дублеров, это Миша может поклясться. Эх, почему ему, Мише, не выпало счастья породниться с дьяволом? Он бы не то что душу, он бы и все, что за душой, отдал бы, только бы не трястись осиновым листом при каждом мелком правонарушении.

Миша сгорал от нетерпения: когда уже эта колымага дотащится до точки. Лишь бы не сломалась. Вон как мотор скрежещет. Дождь продолжал идти, но пробки после поворота с окружной дороги начали рассасываться, и «москвич» затрусил проворнее. Вот наконец и огни родных «Куполов», вот и въезд в заповедник. Неожиданно что-то с грохотом обрушилось на капот, и Миша с ужасом увидел, что через переднее стекло на него смотрят желтые глаза в окружении косматой козлиной хари. Ох, да это же дьявол, до чего оказался легок на помине. Лиммер резко, со скрежетом затормозил. «Москвич» повело на скользкой дороге, и он стал заваливаться на правый бок. Хорошо, что скорость была невысокая, и Миша успел выскочить. В свете фонарей он разглядел насквозь промокшего козла, за которым гнались двое в масках, явно не ангелы. В самом заповеднике происходила какая-то возня: блеяние, фырканье, топот. Сквозь шум дождя послышался трубный голос ишака. Миша напряг зрение. Темные человеческие фигуры метались по заповеднику, сгоняя скот в стадо. Он увидел черное жерло фуры, в которое, скользя по мокрому настилу, поднимались животные, растворяясь в кромешном его мраке. Он вспомнил картинку Ноева ковчега из «Библии для детей», которую читала ему в детстве мама. Там, на картинке, вот под таким же дождем все твари по паре поднимались в ковчег. С одной разницей: там они поднимались добровольно, а Ной с сыновьями стоял в отдалении и наблюдал за погрузкой. Тут же наблюдался явно насильственный характер принудительной эвакуации. Мишу озарило…

Озаренный и мокрый до нитки Миша влетел в помещение кафе. Взгляды всех присутствующих устремились на него. Он идентифицировал Аполлонского, которого раньше видел только на фото и в телесюжетах, и закричал, обращаясь к нему:

— Семен Аркадьич, там ваших козлов экспроприируют!

— Экс-чего? — не понял Аполлонский.

— П…ят их, п…ят! — перевел ему на родной язык Подлипецкий.

— Успокойтесь, Миша, — осадил его Иванько. — Эти козлы теперь городские.

— А вот тут ты ошибаешься, Ебанько! — взвился Аполлонский. — Земля, может, и городская, но козлы по ней мои ходят! Они у меня все в описи имущества зафиксированы, и ни один м…дак до них пальцем не должен дотрагиваться!

— Так ваших козлов сейчас там за все места трогают! И не просто трогают, а в фуру втаскивают насильно. Несмотря на оказываемое сопротивление!

Изрыгая ругательства, Семен Аркадьич бросился к выходу. За ним бежал охранник, на ходу раскрывая зонт. Миша едва поспевал за ними: бег не был его любимым видом спорта. Остальные обреченно потрусили за авангардом. Только мама Лиммер сочла возможным остаться на месте: не женское это дело — козлов отбивать. Сачков побежал было вместе со всеми, но по ходу почему-то отклонился в сторону паркинга.

Когда вся честная компания достигла фуры, ее двери уже были закрыты, двигатель заведен, и водитель пытался стронуться с места. Фура буксовала — засыпанный гравием строительный въезд, хоть и был рассчитан на многотонные грузовики, но безнадежно раскис под ударами стихии.

— Стоять! — заорал Аполлонский, кидаясь на фуру, как Александр Матросов на амбразуру фашистского дзота. Его огромная фигура с раскинутыми руками в свете фар показалась Мише устрашающей, как леший из русских сказок.

И тут между Аполлонским и кабиной фуры из земли брызнул фонтан. Он взметнулся в небо как камчатский гейзер. Сеня едва успел отскочить, хоть и облитый грязью с головы до ног. А фонтан все рос и ширился, обливая фуру, заливая весь склон заповедника, устремляясь вниз, к «Куполку».

— Уе…вай, мужики! — скомандовал Аполлонский, но все уже и так бежали, опередив командира.

— Предупреждал же я эту овцу из «Рогов и копыт»: не строй на горке, не строй! — кричал, перекрывая шум воды и дождя, Сеня. — Русским языком говорил — речка там под землей, себя утопишь, меня утопишь!

Шум усиливался, превращаясь в рокот. Обернувшись, Миша увидел, как фура сначала изогнулась, а потом начала сползать вниз по склону, задом, как гусеница, нанюхавшаяся кокаина. Она сползала и сползала под напором воды, пока не уперлась торцом в стену «Куполка», а носом — в подножье холма, и опрокинулась, перекрывая собой путь воде, устремлявшейся в обход построек, к прудам. Из фуры слышались крики животных вперемежку с людскими криками. Брезентовое покрытие ходило ходуном. Наконец то ли тент лопнул под давлением тел и туш, то ли взрезали его, но только из него стали высыпаться люди и звери.

В небе над всей этой инфернарией застрекотал вертолет, освещая прожектором место бедствия. Из вертолета стали выпадать и разворачиваться парашюты: это десантировалась команда быстрого реагирования «Ремикса», базирующаяся в ближайшем Подмосковье. Миша почувствовал себя героем боевика, ключевым персонажем, меняющим ход истории.