Конечно, ничего хорошего от Старика ждать не приходилось, но все-таки есть предел любым выходкам! Что, теперь менять все планы на осень, отказаться от собственного отпуска?! И это после такого тяжелого бесконечного лета, сдвоенных дежурств, разборок с Йоландой, похорон матери, наконец! Прошел ровно месяц, только успели установить памятник, и пожалуйста – старик собрался за границу! Турист хренов!.. И еще самостоятельность проявляет: «Хорошо, можешь не рваться, я поеду один». Один, как же! Восемьдесят пять недавно стукнуло, ни черта не видит, не слышит, слуховой аппарат принципиально не носит, недавно чуть не попал под автобус – зацепился палкой за цветочный бордюр.

Нет, покажите мне нормального человека, который ездит с отцом в отпуск! Ты раньше где был, дорогой родитель, лет тридцать назад, когда я только и мечтал рвануть куда-нибудь подальше? Тогда я тебе почему-то был не нужен! Запретить – и всё, пусть сидит дома и не выпендривается. Да, ему запретишь, как же, закажет билет по телефону, вызовет такси… Потом сляжет в этой чертовой Венгрии, мотайся, вызволяй! Еще неизвестно, какие там больницы, Восточная Европа, что от них ожидать.

Машина разогрелась, как духовка, за два часа стояния на раскаленной улице. Кондиционер тянет неважно в последнее время, но совершенно некогда попасть в гараж. И почему они заканчивают в четыре? Уроды! Какой нормальный человек может успеть в рабочий день? От жары стало тяжело дышать и заломило в затылке. Нажал на газ, но тут же тормознул и развязал шнурок на правом ботинке – последнее лето стали отекать ноги.

Вот, оказывается, как устроена жизнь! Сначала тебе даются ловкие легкие ноги, которые запросто бегут в любую сторону, с горы и в гору, но ты не замечаешь и не ценишь, у тебя другие задачи в голове – экзамены, военные сборы, девчонки, университет, дежурства… И никто не предупредит, да ты и не поверишь, что они вдруг станут тяжелыми и чужими – с толстыми синими венами и отекшими лодыжками, в которые врезаются резинки носков. Это в мать, она смолоду страдала варикозным расширением вен, еще до родов, а в последние годы с трудом могла втиснуть ноги в широкие ортопедические туфли, еще специально ездил за этими туфлями на Кармель, там один румын держал хороший магазин.

Да, сначала все тебе дается даром – теплые, пахнущие пирогами объятия матери, крепкие плечи отца, на которых так классно сидеть и смотреть салют в День независимости, надежные, загорелые до черноты руки брата. Утром рама велосипеда влажная и холодная, но это не страшно, Михаэль привычно вытирает раму и сидение сухой тряпкой, подхватывает тебя за пояс, легко запрыгивает сам… Сидишь себе и снисходительно посматриваешь на приятелей, что плетутся по тротуару с тяжелыми школьными сумками. А потом спрыгиваешь у самых ворот, старательно не замечая их завистливых и уважительных взглядов. И как всегда тебя догонит веселый, уже немного погрубевший голос брата: «Шай, не забудь про тренировку, я заеду в пять!» Специально быстро отбегал, чтобы брат крикнул погромче. Но все ребята и так знали, что его взяли вторым вратарем в школьную сборную.

Это было самое классное – стоять на воротах, настоящих футбольных воротах, а не между двух камней, как пацаны-ровесники, и не отрываясь смотреть на мяч, только на мяч, и чувствовать его тайное движение, его свистящую тяжесть, и бросаться вперед, и обрывать в последний миг этот сокрушительный полет. Михаэль тренировал его с пяти лет, сначала в шутку, на заднем дворе, бил и бил с разных сторон, а он, стараясь не расплакаться, все бросался и бросался на жесткий проклятый шар. И вдруг поймал равновесие, сам не понимая как, но мяч уже не пролетал мимо, а послушно падал в руки или отлетал от подставленной ноги. Брат страшно гордился своей наукой, несмотря на мамины громкие протесты по поводу разбитых ботинок и коленок. Никто из больших ребят не мог похвастаться такой ловкостью. В неполные восемь лет, конечно, по настоянию Михаэля, который был первым нападающим, его официально приняли в сборную!

И никто не расскажет, да ты и не поверишь, как скоро все исчезнет – стремительно постареет мама, наглухо замолчит отец и брат сляжет окончательно и бесповоротно с диким непонятным диагнозом «рассеянный склероз». Нет, сначала он просто начнет спотыкаться на ровном месте, мазать по мячу, хромать то на одну, то на другую ногу. «Переутомление, – скажут все вокруг, – выпускные экзамены, с кем не бывает!» И правда, наступит улучшение, но всего на несколько месяцев, Михаэль даже не успеет уйти в армию. А он так гордился, что распределен в летные войска! Потом начнутся какие-то бесконечные осмотры и врачебные комиссии, подключится все отделение, где мама работала операционной сестрой, будет еще одно улучшение, более длительное, мама даже перестанет плакать и устроит Пасхальный седер для родных и знакомых…

Чего-то распсиховался на ровном месте, мысли банальные лезут в голову, хорош! Просто устал. На Старика злиться глупо, не с кем бороться! Раньше в плохую минут мечтал все ему высказать, все обиды – и за себя, и за мать. Теперь смешно вспоминать, сам не таким прекрасным отцом оказался.

Но как подумаешь про эту поездку!.. На две недели в Венгрию с беспомощным Стариком. И жить с ним в одном номере? И что вообще там делать? «Проведать Родину, сходить на могилы…» Какая Родина, если ты уехал в сороковом году?! Какие могилы, черт побери, всех же расстреляли, сам говорил.

Зачем злиться? Может, Старик чувствует конец, хочет взглянуть в последний раз? Не все объяснишь словами. Сам, когда работал в Штатах, часто мечтал повидать Хайфу, старые привычные улицы, набережную. Йоланда бы сразу поняла и стала поддерживать. Она всех готова поддерживать и оправдывать. Девчонки совсем на голову сели, ничего дома не делают, на уме одни подружки и наряды.

Сам много делал в их возрасте?! Тоже праведник!.. Нормальные девчонки, болтушки малость, но ласковые и смешные, две стрекозы на тонких ножках. Раньше по сто раз на дню звонили со всякими глупостями и секретами, вся ординаторская смеялась. Теперь в лучшем случае пару слов выдавят, и то когда нужно подвезти с дискотеки или заплатить за какой-нибудь кружок. Хотя не так уж много и платить приходится, обе начали работать. Официантки, твою мать! Раньше не обращал внимания, а сейчас с ужасом стал смотреть на все эти подносы – пивные кружки, огромные тарелки, кувшины с лимонадом. Как девчонка может поднять такое?! Но ничего не скажешь, потому что они решили от него не зависеть. Когда-то так же мечтал не зависеть от отца. Но отец был страшным жмотом, копейки не выпросишь, мама тайком совала мелочь на фалафель или кино, а эти мартышки с детства не знали ни в чем отказа, мчался покупать любую ерунду, даже просить не успевали. Так быстро готовы все забыть и предать? Но если ты сам предал их мать? Почему предал, банальная история, сколько мужиков уходят от жен. Разве они знают, что такое настоящие трудности? Когда приходится ночь вкалывать на заправке, чтобы приличные штаны купить или кроссовки. И скрывать от ребят, что тебе не дали денег на экскурсию в Эйлат.

Почему у них была такая скудная жизнь? Нормальная семья, отец – электрик, мама – медсестра, всего двое детей, а не восемь-десять, как у религиозных соседей. Компания отца, огромная монополия, славилась хорошими условиями и добротными бесплатными обедами, электричество тоже было бесплатным, раз в год выдавали вполне приличную одежду – куртки, ботинки, рубашки. Ни разу на его памяти отец не купил ни одной вещи самостоятельно, хотя с годами это стало вовсе смешным: собирались с приятелями – все в одинаковых штанах и свитерах, как школьники. Мама многие годы дежурила ночами, так ей легче было ухаживать за Михаэлем, но за ночи больше платили, это тоже имело значение. И при этом в доме ничего не менялось, не покупались новые электроприборы, например, не строились кухонные шкафы, как у всех соседей. Даже на кондиционер отец согласился со скрипом, и только благодаря бесплатному электричеству. Правда, один раз поехали всей семьей в Италию, мама мечтала посмотреть великие произведения искусства, про которые слышала от родителей. Но это было так давно, еще до болезни брата, он сам запомнил только скульптуры на площади, как поразился, что они совершенно голые. Может быть, много платили за лечение Михаэля? Но мама все делала сама, лекарства получала бесплатно как сотрудница профсоюзной больницы (здоровы они жить на халяву, эти профсоюзы!), на сиделку согласилась только в последние годы, когда брат окончательно перестал вставать.

Он сам никогда не спрашивал, какой смысл! Хорошо, что хватило ума как можно раньше сбежать из дому, в 14 лет начал подрабатывать на заправке, потом убирал столы в пиццерии, мыл лестницу. Ничего, даже полезно, ни от кого не зависел, не оправдывался ни за новый магнитофон, ни за ночные гуляния с девчонками. Только футбол пришлось бросить окончательно.

Нет, одна статья расходов в их семье точно была – каждый год отец уезжал в отпуск. Уезжал капитально, надолго, всегда выбирал какой-нибудь заграничный дорогой курорт с отелями и ресторанами. Помнится, еще малышом, он тоже страстно мечтал поехать, ходил за отцом по пятам, ныл, упрашивал. Так хотелось сбежать от домашней скудости и тоски! И виделся чужой прекрасный мир с роскошными дворцами, лесами и озерами, как в учебнике географии. Конечно, Старик никогда не соглашался. Просто не вступал в переговоры, только смотрел в сторону и молчал. И уезжал всегда один, потому что мама не хотела оставить Михаэля. А может, хотела, но отец не предлагал?

Боже, да он с какой-нибудь бабой ездил! Или с девицей по сопровождению. Только сейчас пришло в голову! Отрывался раз в году, не так глупо, если задуматься. Вот старый хрен! Нет, чего судить зря, про тебя еще не то могут сказать. Неужели мама не догадывалась? Мама – святой человек! Она его всегда только защищала: «Папа тяжело работает, по сменам, на улице. Не забывай, какой у нас климат, разве он не заслужил нормальный отдых?» Отец работал на аварийных вызовах, это правда, часто брал сверхурочные. Ну и что, она сама всю жизнь по сменам отпахала, а никуда дальше Эйлата не выбиралась. Но для отца всегда находила оправдания: «Он хороший преданный человек, просто нуждается в отдыхе. Ты знаешь, как он любит нас всех».

На предмет всех она, конечно, загибала, никакой особой любви отца он не помнил и не ощущал. Но мать Старик, может, и любил, черт его разберет. Например, он часто сидел с ней рядом на кухне, просто сидел и смотрел, как она крутится у плиты, чистит овощи или перебирает крупу. Потом вставал и начинал убирать грязную посуду, выносил пакеты с мусором, до блеска надраивал кухонный стол. И семечки! Мать обожала жареные семечки, целыми днями могла щелкать, как девчонка, но ее рано скрутил остеоартрит, последние годы пальцы почти не сгибались. Ничего удивительного при такой работе, да еще дома инвалид! По вечерам Старик садился на кухне, высыпал семечки из кулька на чистый стол и молча чистил, аккуратно собирая зерна в стеклянную банку. И плотно закрывал специальной крышкой, чтобы не отсырели. Кстати, он все делал молча – работал, обедал, принимал гостей.

Ничего особенного, наше поколение и не таких родителей навидалось, из тех, что пережили Катастрофу. Кто-то молчал, кто-то истерики закатывал по любому поводу и почти все тряслись над продуктами, не могли видеть, если выбрасываешь. Хорошо, что мама была из кибуцников первого поколения, не попала в эту мясорубку. В кибуце Старик маму и высмотрел. Буквально высмотрел, она часто рассказывала и смеялась. Он там по найму работал, налаживал что-то с электричеством, и они все время пересекались – в столовой, на спортплощадке, просто на дорожке. Он ничего не говорил конечно, даже не улыбался, но она сразу заметила, как он прячется за углом и потом выходит ей навстречу вроде бы случайно. Потом на соревнования по волейболу специально стал ходить. Сядет где-нибудь сбоку и смотрит. Только на нее. Понятно, что она влюбилась, – обычная кибуцная девчонка в выгоревших шортах, а тут серьезный мужик, на десять лет старше, бежал от фашистов, пережил войну. К тому же он красивым был, говорят. Мать часто вспоминала и рассказывала гостям, как отец встречал ее после тренировок, всегда в белой рубашке, такой красивый и взрослый, с ума сойти. А однажды принес цветы, но не отдал, а положил на скамейку, рядом с ее курточкой. И даже прикрыл газетой. Но девчонки все равно заметили и чуть не умерли от зависти. Черт их разберет, этих женщин, как они помнят всякие мелочи?

Кстати, у матери удар был отличный. Как и у них с братом. Часто играли все вместе на заднем дворе или на пляже. Мать их прилично гоняла, не щадила, потом очень пригодилось в футболе. Михаэль любил подавать, но защита тоже классная штука. Тут важна сила и четкость движений. В школе Михаэль хвалился друзьям, что у братишки потрясающая реакция. Шеф, кстати, сразу заметил, он редко сам предлагал ординатуру, а тут сказал – ты парень рожден для ортопедии! Вспомнил! Двадцать лет прошло, шеф давно на пенсии.

Девчонки совсем по-другому росли. Йоланда только баловать умеет, всюду ей чудятся болезни и опасности. С трудом на кружок гимнастики согласилась, но и там все проверяла, чтобы не слишком надорвались. Вот теперь таскают подносы, такие неженки и белоручки. Тоска! А малышка уже, наверное, в садик пошла. Кажется, она на Майю больше похожа, на старшую. Такая же потешная мордочка. Три месяца не видел. Полный идиотизм!

Да, Старик куда мудрее оказался! Отрывался себе раз в году, никаких обид и скандалов. Если бы в молодости понимать, как устроена жизнь, мог бы не жениться так рано, не мучить потом себя и близких. Хотя – что он мог? Девчонки из его окружения были совсем не такие продвинутые, как сегодня, просто так не уговоришь. Да и родители… Можно представить реакцию матери, приведи он в дом ту же Йоланду – вот, дорогие мама и папа, моя подружка будет у нас жить и со мной спать! Сейчас все изменилось, у ближайших друзей дочка с девятого класса живет с парнем и никого не спрашивает, полный кайф. Хотя, честно признаться, не хотелось бы видеть Майю на ее месте.

Если задуматься, в его окружении девчонок почти и не было – футбол, потом танковые войска, потом бесконечная учеба. С Йоландой еще в школе познакомились, глазела на него на всех переменах, малявка такая, тогда два класса казались огромной разницей. Какая-то она беззащитная была, тихая беленькая девочка с хвостиками, боялась своей матери, боялась его родителей… Нормально встретиться негде было, дома всегда больной брат, на пляже полно народу даже ночью. И кто отпустит ночью! Родители ее из Румынии приехали в семидесятые, сплошное коммунистическое воспитание, не лучше религиозного, – сразу стали на свадьбу намекать. Сейчас молодежь умная пошла, едут себе в Аргентину или Новую Зеландию, тусуются, познают жизнь. А он сразу после армии взялся зубрить как бешеный, ничего другого, кроме медицины, не представлял для себя, надеялся спасти брата, дурак наивный. Если бы погулял в тот год, переспал с разными бабами, разобрался, как оно бывает и для чего…

Все, на сегодня хватит! Полдня потеряно, нужно взять себя в руки и перестать психовать на пустом месте. На две недели, конечно, не поедем, нечего там делать, но дней на пять-шесть можно слетать, не такая большая трагедия. Посажу Старика в каком-нибудь кафе или парке, погуляю спокойно по городу. Вроде там еда неплохая, колбаски фирменные. Если задуматься, сто лет спокойно не отдыхал, все время кому-то что-то должен.

Кондиционер наконец заработал нормально, стало легче дышать, отпустила тяжесть в затылке. На работу нет смысла возвращаться, лучше сразу домой, завтра длинный операционный день. Домой… Надо все-таки взяться и привести квартиру в порядок. Или бросить к чертовой матери и другую снять? Ладно, ничего страшного, квартира как квартира. Что еще можно было найти в такой спешке? Неделю прожил у родителей, чуть не сдох от материных причитаний. Старик, кстати, тогда меньше выступал, чем он ожидал, зато мать выдала на полную катушку – «предатель, бабник, безумец», хорошо хоть убийцей не назвала. Конечно, квартира дорогая и бездарная, ни мебели, ни кондиционера, и район до сих пор не достроен. Зато новая, никто не жил, слава богу. Лучше уж пустые стены, чем чужая мебель, запахи, дырки в стенах. Тогда не было сил думать, купил матрас в спальню, стол для компьютера, пару дешевых кресел в салон. Не верилось, что это всерьез, что нужно жить вот так, одному, думать про какие-то полки и кастрюли, светильники и занавески… Так и стоит полупустая, в одну комнату загнал велосипед и гантели, в другую – книжные полки, в спальне вбил крючки для рубашек. Все остальное свалил в две большие коробки, думал разобрать под настроение. Что-то не приходит твое настроение, кретин-романтик! Нужно хоть зеркало повесить, что ли. Вспомнил, как Ирэна растерянно оглядывалась в поисках зеркала, как стыдливо шмыгнула в ванную с косметической сумкой под мышкой.

Может, плюнуть на все, взять ссуду, купить квартиру, жениться на Ирэне? Пожалуй, она обрадуется. Не такая большая разница в возрасте, если задуматься, ей уже тридцать два скоро. И вполне перспективная девица, детский врач, не слишком избалованная. Говорят, российские женщины самые удачные жены, без больших претензий. Кажется, на Суккот в этом году выпадает много свободных дней, можно пригласить ее в совместный отпуск и тогда решить окончательно, все равно ничего умнее не получается. Представил бледные полные руки Ирэны, широковатые бедра, стеснительные неловкие объятья. Йоланда в ее возрасте была тоненькой, как девчонка. Между прочим, после двух родов. Хорошо, сам не большой принц, вон живот появился. И лысина пробивается, зараза! Но еще придется пережить развод, длинные нудные переговоры с адвокатом. Раздел имущества не обсуждается, что у них забирать – телевизор, шкафы с одеждой, игрушки? Хорошо, что успели выплатить дом, иначе на ее зарплату учительницы, да с тремя детьми, вовсе не протянешь. Представил каменное измученное лицо Йоланды. На будущий год двадцать лет как они женаты, Майя осенью уходит в армию, трудно поверить! Девчонки совсем отодвинутся и отвыкнут, нет сомнений. А малышка и не привыкала. Наверное, уже вовсю болтает, обе старшие рано заговорили. Ничего, нужно будет при разводе оговорить свои права на общение с девочкой. Да, купить нормальную квартиру, брать ребенка на выходные, можно поехать в отпуск всем вместе и старших уговорить.

Полный бред! Никого не уговоришь, девчонки не поедут с чужой теткой, малышку от матери не оторвешь. К тому же Ирэна вполне может захотеть своего собственного ребенка. Этого как раз тебе и не хватает, старому идиоту!

В квартире стояла привычная духота. Распахнул окна, врубил оба вентилятора, но без особого эффекта. Из открытых створок тянуло жаром – зелени мало, каменные стены прочно прогрелись за лето. Вот в Венгрии и отдохнешь, там точно будет прохладнее. Сбросил одежду прямо на пол, встал под прохладный душ – немного полегчало. Одно преимущество – можно ходить голым по дому. Занавески так и не собрался купить, но все равно никто не видит, окна выходят на стройку. Черт их знает, сколько можно строить один дом! Вечная пыль, кран с семи утра начинает греметь, даже в пятницу что-то бухает. Не мешало бы приготовить нормальный ужин, уже тошнит от одного вида хумуса и готовых шницелей. Решил сварить картошку, но не нашел ни одной чистой кастрюли, раковина как всегда завалена грязными чашками, кофейные разводы на плите. Посудомоечную машину, конечно, можно купить, но потом нужно разрешение хозяина на подводку. Ладно, какая еда в такую жару! Нехотя прожевал булку с сыром, запил колой из холодильника, босиком прошлепал в спальню и плюхнулся на матрас.

И тут из пустоты опять появилась Ольга. Горячие губы вплелись в рот, заполнили дыхание острым пьянящим вкусом, горячие мягкие руки заскользили по телу, сначала легонько погладили лицо, шею, грудь, потом все смелее и бесстыднее спустились на живот, бедра, принялись все жарче и сильнее сжимать и гладить его тело, уже невозможно терпеть, но она вдруг разжимает объятья и опрокидывается на спину, раскинув точеные руки и ноги, разметав тяжелые влажные кудри – пожалуйста берите ее всю, – жадные губы, маленькие, идеальной формы груди, плоский горячий живот. Чертово наваждение! Можно сколько угодно запрещать себе воспоминания, можно наплевать, проклясть, вычеркнуть из жизни, но как забыть ее жаркий стон, дрожащие колени, горячие капли пота между грудей. И лукавый манящий взгляд, который вдруг настигает тебя на конференции, или в разговоре с шефом, или за обедом с коллегами, и ты забываешь все слова и все темы, и только мычишь как идиот, и стараешься не смотреть в ее сторону, и все равно смотришь, и уже все замечают, и некуда деться от неловкости, и нет воздуха, и некуда сбежать от этих бесстыдных зовущих немыслимых глаз.

На следующий день с утра позвонил в турагентство. Дорит оказалась на месте, уже лет десять заказывал билеты только у нее, по крайней мере, все сделает вовремя и за разумные деньги. Как мало профессионалов в стране, диву даешься, откуда берутся эти тупые толстые девчонки с полуоткрытыми ртами и густо намазанными глазами? Да еще прилепят ногти на полметра, так что с трудом попадают на клавиши компьютера. Он бы своим детям никогда не разрешил такую косметику. Много тебя спрашивают твои дети! Майя в последнюю встречу вообще не сказала ни слова, а Рони хоть и отвечала про школу и экзамены, но ни разу в глаза не посмотрела. Забралась с ногами в кресло и только грызла палец, как в детстве, когда ее что-то очень пугало.

Заказал билеты и отель на пять ночей. Какой-то «Меркурий Корона», Дорит уверяла, что очень приличный отель, многие израильтяне останавливаются. Значит, наверняка встретишь парочку бывших больных или просто знакомых, что еще хуже. Ладно, наплевать на все! По дороге с работы думал купить путеводитель по Будапешту, но не хватило сил после многочасового стояния в операционной. Ничего, всегда есть карты в отеле, не бог весть какая заграница. Можно было, конечно, расспросить Старика, все-таки он родился в этом городе, прожил двадцать лет, но еще не прошло вчерашнее раздражение.

Две следующие недели оказались очень напряженными – шеф, как всегда, в августе свалил на конференцию, начался ремонт в малой операционной, ушла рожать опытная медсестра. Йоланда с малышкой уехала к родителям в кибуц, старшие жили одни, крутились на своей глупой работе. Кажется, они теперь вкалывали в кафе на набережной, опять жуткие пивные кружки, неподъемные миски с салатами. Бесполезно уговаривать, только нарывался на лишние обиды. Пару раз звонил Ирэне, думали сходить в кино, но все не получалось – то она дежурила, то он, то не было подходящего фильма. Про отпуск с ней так и не решился заговорить, хотя было совершенно непонятно, куда ехать одному и как жить дальше.

Рейс оказался утренним, но это только так называлось. Если самолет вылетает в семь, значит, не позже пяти ты должен быть в аэропорту, значит, нужно выезжать ночным поездом из Хайфы, иначе попадаешь на перерыв. Гонять машину и потом бросать ее на неделю под палящим солнцем не очень хотелось, да еще кучу денег заплатишь за стоянку.

Старик собрался сам, зачем-то напялил шляпу и даже попытался тащить чемодан, но где ему было справиться, хорошо хоть не падал со своей палкой. Никакого покоя от него не было – то принимался проверять часы, то боялся пропустить станцию назначения, всю последнюю остановку стоял в проходе, качаясь как маятник. Не хотелось кричать и объяснять, что почти все пассажиры выходят в аэропорту, голова гудела от бессонной ночи, и опять накатили раздражение и тоска – куда они едут, зачем? Потом долго плелись к паспортному контролю, отвечали на стандартные вопросы дежурных из охраны – откуда прибыли, кто помогал собирать вещи, не просили ли передать подарков. Отец уже еле держался на ногах, хорошо хоть на длинном перегоне к посадке их подвезла машина для инвалидов. Сто раз обругал себя за то, что поддался капризам беспомощного, выжившего из ума Старика. Потом наконец сели в самолет, он быстро задремал и проспал весь трехчасовой рейс, даже не заметил, когда раздавали завтрак. Но Старик был бдителен и потребовал, чтобы завтрак выдали сухим пайком, так что в результате ему пришлось тащить оба чемодана, шляпу отца и еще глупый бумажный пакет с ручками.

Следующая история началась в отеле, потому что Старик вдруг придумал, что им нужен одноместный номер. Разница составляла 15 долларов за ночь, дежурная категорически отказывалась менять заказанный номер и возвращать деньги, но отец что-то упорно бубнил на венгерском, вздыхая и размахивая шляпой. Дежурная тоже вздыхала, притворно улыбалась, трясла головой в кудряшках, он понял, что сейчас прикончит их обоих, бросил кредитную карточку на стойку и ушел к лифту. Номер оказался неожиданно уютным и красивым, с хорошей кроватью и просторной чистой ванной. Минут через пятнадцать принесли чемоданы и ввели еле живого Старика, в руке он крепко сжимал спасенные семьдесят пять долларов.

– Что ты вытворяешь?! С какой стати одноместный номер, если мы приехали вдвоем? Ты соображаешь хоть что-нибудь?!

– Я все соображаю, не волнуйся. Твои же деньги хотел поберечь. Потому что я не буду здесь жить. Вот отдохну немножко, и отвезешь меня в один дом, я тебе скажу адрес.

Невозможно было спорить и доказывать, ни хрена он не слышал, старый скряга. Да и не видел – сразу забрызгал всю ванну, обмочил доску в туалете и прямо в костюме улегся на единственную кровать. Видно, последние силы оставили. Чтобы не взорваться окончательно, решил уйти из номера, ничего, будем смотреть на полную половину бутылки. Например, полезно размять ноги после полета.

Дорит, как всегда, не подвела. Отель оказался прекрасно расположен – между Большой синагогой с одной стороны и набережной – с другой. И совсем близко проходила главная пешеходная улица Ваци. Быстрым шагом двинулся вдоль нарядных магазинчиков, лишь бы отвлечься от Старика с его глупостями. Было удивительно свежо, хотя и солнечно. Какое-то другое солнце, не выматывающее, а радостное, что ли. Все вокруг сверкало – витрины, безделушки и сувениры на открытых прилавках, цветы на балконах. Вполне приличная улица, очень нарядная и широкая, даже не ожидал. Туристы рассматривали разложенные товары, какие-то платки и вышитые скатерти, периодически попадались застывшие фигуры в костюмах куклы или рыцаря с лицом, густо намазанным мелом. Всегда ужасался такому виду заработка! Короче, такая же ерунда, как и во всем мире на пешеходных улицах. Вдруг представил, что Ольга идет рядом и облизывает мороженое – губы трубочкой, дразнящий взгляд из-под лохматых кудрей, узкая короткая юбка…

Да, с юбки все и началось, как это ни глупо. Как сейчас помнит – по коридору к ординаторской идут стройные ноги в черных колготках, выше – красная очень короткая юбка, еще выше – белая курточка вместо халата. И довольная ухмылка медбрата Амоса: «Шай, к тебе консультант!» Ну да, перед операцией они часто вызывали на консультацию терапевта, особенно к старикам, лучше не рисковать и получить подпись. Ортопедия была закреплена за второй терапией, урология – за третьей, ничего особенного.

Что, он красивых ног не видел, спрашивается? Получается, что не видел. В школе девчонки носили джинсы и широкие футболки, мода такая была, что ли, или влияние кибуцной жизни? Про армию и говорить нечего! Даже учительницы часто надевали на работу военные рубашки своих мужей. Юбки и платья считались одеждой религиозных. Но какие у них были юбки, длинные бесформенные балахоны! Нет, конечно, сто раз видел раздетых девчонок – и на море, и в походах, но это были совершенно другое. У Йоладны тоже были красивые ноги и аккуратная круглая попка, но разве он тогда обращал внимание? Тем более она всегда просила выключить свет и боялась любого шороха – все ей чудилось, что пришли родители.

Ольга в то утро почти сразу ушла, случай был пустяковый, но к вечеру поступила старушка с переломом шейки бедра, помнится, он страшно обрадовался и побежал звонить в терапию. Она как раз дежурила, прибежала почти сразу и все вроде делала обычно – осматривала старушку, измеряла давление – но уже протянулась ниточка, зацепились взглядами, а она еще и руку ему на плечо положила, доверчиво так, и кардиограмму старушкину показывает. Козе понятно, что он не понимает в кардиограммах, так же как терапевты в снимках, но смотрел внимательно и проникновенно, лишь бы не убирала руку. Всю операцию не покидало вдохновение, сустав сложил виртуозно, повезло тогда старушке! А Ольга вскоре опять прибежала, контрольную кардиограмму сделать. Такая вот добросовестная! Потом чай пили в ординаторской, она рассказывала, как решили уехать из России, как родители боялись, а она ни капельки. И правильно не боялась – экзамен не такой трудный оказался, с первого раза сдала. И в ординатуру сразу взяли, а еще говорят, что репатриантов зажимают! (Конечно, взяли, заведующий 2-й терапией ни одной юбки не пропускает, даже не такой красной и короткой.) Теперь уже второй год в отделении, очень многому научилась, скоро письменный экзамен пойдет сдавать. Вот тут боится ужасно, очень трудный, говорят, экзамен. А коленки жили своей отдельной жизнью, и глаза манили. Под халатом только лифчик просвечивает, никакой майки или блузки. Да, у нее сын есть, в первый класс пошел. Выскочила замуж в 22 года, влюбилась по уши, представляете? Роскошный был мужик, майор милиции, его убили потом. И улыбается так доверчиво, руки под коленки, сам не понял, как стал целовать эти коленки, пальцы, мягкие податливые губы. Конфетка девочка! До сих пор дрожь берет при одном воспоминании.

С Йоландой тогда жили очень плохо, ссорились, устали оба ужасно. И ведь как просил не заводить третьего ребенка! Только получил зама, наконец появились свободные деньги. Почти двадцать лет учебы невозможно сбросить со счетов, никаких сил не осталось. И дети как раз подросли, чудные девочки, зачем лишние приключения?! Опять пеленки, няньки, бессонные ночи? Но Йоланда совершенно невменяемой стала – «последний шанс, последний ребенок в моей жизни, ты не имеешь права…» Сама потом еле выдержала – спина, вены, отеки. Сорок лет это тебе не двадцать пять. И если бы хоть сын родился, а то – третья девчонка, все друзья ржали! Стыдно признаться, он вернулся к дежурствам вовсе не из-за ухода шефа, как всем говорил, а только из-за малышки. Абсолютно не спала первые месяцы, на работе спокойнее было.

Тогда и началось безумие с Ольгой. Может быть, в другое время, в другом состоянии лучше бы соображал, вовремя сумел остановиться? Но она была такая очаровательная умница, прекрасно сдала свой письменный экзамены, все хватала на лету, руки ловкие. Сколько ни встречались, всегда не хватало времени, всегда находились рядом какие-то посторонние люди. Все, все их разлучало – конференции, дежурства, доклады. Говорил себе, что нужно не терять голову, быть осторожнее, наконец, но стоило ей только пробежать мимо, незаметно прижаться к плечу упругой грудью – и мозги отрубались напрочь.

Как можно было ехать вместе в Эйлат, пусть и не в сезон?! Разве в этой стране спрячешься? Черт принес учительский конгресс в тот же самый отель, почти все знакомые Йоладны! Конечно, она ужасно расстроилась, но зачем было закатывать такой скандал, вовлекать детей, указывать на дверь? Рони четырнадцати не исполнилось, что она понимала? И родители подключились. Мать к тому времени сильно болела, неправда, что он ускорил ее уход. Но невозможно забыть, как она рыдала «девочки, девочки…», будто он серийный убийца! Конечно, не выдержал, купил билет и рванул в Канаду, уже оттуда дал шефу телеграмму с просьбой об отпуске. Три недели прожил у бывшего однокашника в Торонто, три недели пытался найти разумный выход. Было страшно жаль Йоланду и детей, всегда у них был хороший теплый дом, много друзей, теперь все это разрушить? Но как только представлял, что расстается с Ольгой, жизнь кончалась, просто кончалась, как кончается кислород в баллоне. Они тоже могли бы его пожалеть хоть раз!

Вернулся днем, торопливо, пока девчонки не пришли из школы, забрал самые необходимые вещи и перевез к родителям. Мать уже не рыдала, слава богу, но отказалась с ним разговаривать. Странно, что совершенно не помнил отца в этот период. Что-то он делал, как-то реагировал?

На следующий день с утра рванул в больницу, бросился разыскивать Ольгу, от одной мысли, что сейчас опять увидит ее, шалел и дрожал, как пацан. Еще подумал, что надо бы купить кольцо, но не хватало терпения. В конце концов, можно купить вместе, не будет проблем с размером! У лифта встретил Сарит, заведующую второй терапией. Классная баба, когда-то вместе начинали стаж, потом гуляли друг у друга на свадьбе, потом хоронили ее мужа-резервиста, погибшего в Ливане. Целая жизнь прошла, если задуматься.

– Слушай, я ищу вашу Ольгу, она не дежурила сегодня?

– Нет, не помню точно. Кажется, она отпросилась на пару дней, нужно у Офера спросить! Хотя если ее нет, то и Офера не будет.

Как-то нехорошо она улыбалась, насмешливо, что ли. Вдруг заломило сердце, захотелось уйти.

– А почему отпросилась, болеет? Или с сыном что-то?

– Не волнуйся, просто отдыхает. При таком активном образе жизни…

И опять стала смеяться и даже подмигнула ему. Будь это другой человек, тут же плюнул бы и ушел, но Сарит – старый проверенный друг.

– А хороша чертовка, скажи? Даже на меня, старую бабу, ее чары действуют. Как посмотрит глазищами. Или ручку горячую положит на плечо. Представляю, что с мужиками делается! Не поверишь, она в первый год работы такой роман закрутила с одним нашим ординатором, дым коромыслом стоял. Трахались чуть не в коридоре, все сестры знали. Благо его жена вмешалась, увезла всю семью в Иерусалим. Я с трудом ему потом перевод пробила, и то с потерей полугода. Думали, Ольга страшно расстроится, ничего подобного! Даже смеялась. Все равно, говорит, его жена со мной не может сравниться, он еще не раз пожалеет. Мне кажется, она со всей больницей переспала. Может, кроме вахтера на воротах. И ведь способная девчонка, на все руки, а полная блядушка. Знаешь, недавно меня спрашивает: «Сарит, у тебя друз когда-нибудь был?» Я совершенно вырубилась, какой друз, говорю. «Ну какой-нибудь, просто любовник, интересно попробовать». Представляешь, она вообще не понимает, что может не быть любовников! Сколько лет живу, такого не видела, одно слово – не профессия, а призвание! Слушай, у тебя тоже с ней что-то было, признавайся, старый сластена! Вот потеха! Только ты поосторожнее, она вам всем оценки раздает!

– Какие оценки?

– Разные. Кто что умеет, у кого как стоит. Сядет в ординаторской и рассказывает девчонкам, можно умереть! Теперь вот Офера приручила, ходит за ней как привязанный.

Давно пора было возвращаться в отель, разбираться со Стариком и его таинственным адресом. Нашел когда ударяться в воспоминания! Да и нечего больше вспомнить, один серый туман. В тумане снял первую попавшуюся квартиру, разделил счет, отказался от дежурств. Пытался наладить отношения с дочками, но плохо получалось, не было сил оправдываться и уговаривать. Приятели звонили иногда, расспрашивать не решались, а он, понятное дело, отмалчивался или ссылался на дела. Несколько раз встречал Ольгу в столовой – как дела, как работается с новым шефом, есть ли планы на отпуск… Улыбалась все так же ласково и безмятежно, поигрывала стройными коленками, блузка на груди была слегка распахнута, и при каждом движении виднелся шикарный кружевной лифчик. Идиот, кретин недоделанный, как можно было не заметить и не понять!

Однажды в сырой туманный день познакомился с Ирэной, посидели в кафе, посмотрели пару несмешных комедий, пригласил к себе. Но все как-то случайно, на автопилоте. С Йоландой не встречался, просто переводил часть зарплаты на их старый счет, правда, несколько раз пытался зайти повидать малышку, но она отказалась впустить. Даже смерть матери прошла ожидаемым будничным фактом. Мать сильно сдала уже пять лет назад, после смерти Михаэля, а последнее время почти обездвижела из-за артрита и сердечной недостаточности. Ничего ей не хотелось, кроме избавления от боли и усталости. Отец днями и ночами сидел рядом, в их общей спальне, молча листал газеты, непонятно было, что он там видит со своей катарактой. Сколько раз предлагал операцию, объяснял, как это просто и безопасно, – пустая трата времени! Йоланда пришла на кладбище вместе со старшими детьми, все втроем тихо плакали в стороне, как чужие, потом уехали, не зайдя в дом.

Вдруг почувствовал ужасную усталость. Нужно вернуться в отель поскорее, перекусить, разобраться с отцом. И начать отдыхать, наконец! Наверняка здесь есть приличные рестораны.

Этого можно было ожидать – идти в ресторан Старик категорически отказался. И его не отпускал. Оказывается, их давно ждут! Где-то у черта на рогах, в старой части города. По крайней мере, так было написано в пожелтевшей аккуратно сложенной бумажке с адресом. И он еще пытался намекать на метро, старый жмот, жалел денег на такси. Допотопный костюм болтался на худых плечах, штаны обтрепались внизу, из-под глупой шляпы торчали неровные серые пряди. Ясное дело, стрижется у соседки за десять шекелей, не платить же нормальному парикмахеру!

Назло отцу вызвал такси прямо из номера, почти бегом спустился к выходу. Ничего, еще пару часов и все глупости закончатся, можно будет спокойно принять душ, поесть и лечь спать. Мелькнула мысль отправить отца одного, но как его искать в чужом городе, если что-то случится?

Ехали довольно долго, не менее получаса. Пересекли мост, стали подниматься в гору. Нарядные улицы сменились узкими, давно не ремонтированными. Интересно все-таки, к кому он так стремится – бывшие соседи, какой-нибудь друг детства? Неужели кто-то еще жив через шестьдесят пять лет? Старик никогда не рассказывал ни о жизни в Венгрии, ни о своем бегстве. Почти никто из переживших Катастрофу не рассказывал. Они всё хотели забыть, синдром психической защиты, еще в университете проходили.

Дом оказался вполне приличным, хотя и старым, но, конечно, без лифта. Полчаса ползли на четвертый этаж, Старик останавливался через каждые три ступеньки, вздыхал, вытирал лицо мятым платком. Наконец нашли нужную дверь, какая-то фамилия была написана по-венгерски, он даже не пытался рассмотреть. Кажется, там ждали, потому что дверь распахнулась мгновенно. Ага, все-таки женщина! Вот старый хрен! Пожилая женщина, но вполне симпатичная и аккуратная, намного моложе отца. Почему-то кажется знакомой. Нет, не знакома, но очень похожа на кого-то. Оглянулся растерянно, прямо напротив двери висел портрет. Даже не портрет, а увеличенная фотография – молодой мужик обнимает за плечи женщину… Это был он сам!.. Это он обнимал Йоланду на фоне родительского дома! У матери в альбоме хранилась такая же фотография, даже помнил когда снимали – Рони пошла в первый класс. И стало понятно, на кого так похожа женщина – на него!.. Да, эта абсолютно чужая женщина в чужой стране была похожа на него самого.

Полотенце, вышитое петухами, висело на смешном деревянном крючке в виде зонтика. Петухи были красными и желтыми, но у желтых все-таки оставались красные гребешки. Специально постоял в ванной комнате, требовалось как-то осмыслить происходящее. В принципе, все понятно. Ее зовут Катей, родилась в 41-м, уже после отъезда отца. А мать звали Марией. Соседка. Прятала три месяца как могла, потом собрала денег на дорогу. Не такая молодая, под тридцать. А он – совсем мальчик. Такой красивый мальчик, кудрявый.

Катя говорила по-английски неплохо, очень понятно, но она еще и руками показывала – такой, мол, кудрявый. Никто не надеялся, что мальчик спасется, всех евреев в округе забрали. И его семью забрали, и родителей, и сестру. Мама Мария каждый год осенью поминальную свечу ставила, и в церкви, и в синагоге – за упокой Миколоша. И внука Миколошем попросила назвать, чтобы память сохранить. А он вдруг явился!.. Через тридцать два года! Смеялась она очень заразительно, запрокинув голову, как девчонка.

Да, хорош Старик! Прятаться-то прятался, а ребенка успел смастерить…

Сразу же стало стыдно. Сколько было тогда отцу – двадцать, восемнадцать? Загнанный как дикий зверь, униженный, виноватый без вины, а тут добрая женщина – утешает, кормит. Единственная точка опоры. Небось, и женщин никогда не знал до нее, совсем пацан. А теперь глубокий старик, дышит с трудом, наверное, прощаться приехал. Черт, откуда я мог знать!

– Почему ты ждал так долго? Тридцать два года! Почему не приехал раньше, не искал их, не интересовался?

– Боялся. Боялся воспоминаний. Мама, бабушка, отец, сестра… Все, все ушли безвозвратно. Но я же не знал, что она осталась беременной! Как я мог знать?

– Тогда почему вдруг поехал?

– Из-за Михаэля. Из-за его болезни. Подумал, что на мне какой-то грех, а Бог карает его.

Очень хотелось уйти, не по силам была ему сейчас эта чужая жизнь, чужой дом, чужая старая женщина, которая почему-то обнимала его и хлопала по спине, как мальчишку.

– Красавчик, какой красавчик, весь в отца! И на меня похож, ты был прав, папа, мои глаза и уши, видишь, как прижаты, ты посмотри!

И еще что-то приговаривала, уже по-венгерски, обнимала Старика за шею, опять смеялась, вытирая слезы. И уже хлопотала, накрывала на стол, уже появились скатерть и тарелки, из кухни все сильнее пахло сдобой. Нет, невозможно было уйти, обидеть эту старую хохотушку с лукавыми темными глазами. Да и старой она не была, нечего наговаривать, проворные полные руки легко несли тяжелую посуду, круглое лицо сияло, как у девчонки. Невозможно поверить, что она только на десять лет моложе матери. Сразу сжалось сердце, даже на кладбище не заехал перед отъездом, а ведь вполне мог успеть.

Еда оказалась необычайно вкусной – темно-красный обжигающий суп, жаркое в горшочке, пряные жгучие перцы. Конечно, еще и голод сказывался, не ел со вчерашнего дня. Вдруг вспомнил про «сухой паек», не забыть выбросить вечером. Отцу Катя постелила в смежной комнате, он лег сразу после супа, еле ноги дотащил.

– У папы там любимое место, на диванчике. Это ведь он квартиру купил для нас с мамой, еще в семьдесят пятом году, правда чудесная?

Странно было слышать «папа». И видеть родные фотографии на чужих стенах. Вот почему всегда не хватало денег!

Чудесного в квартире было маловато – тесная кухня, низкие потолки, очень скромная мебель. На стене в гостиной висели большие старинные часы, и вообще был какой-то особый женский уют – коврики, салфетки, цветы в горшках. Цветы, кажется герань, стояли на деревянной этажерке с резными ножками, на каждой полке по цветку, так что верхний почти касался потолка. Рядом, на низком столике с такими же смешными ножками, сидела большая кукла.

– Мы трудно жили, честно говоря, еще с тремя соседями, печное отопление, шум. Мама так и не вышла замуж, наверное, боялась меня огорчить. Она ничего не просила, не думай, папа сам решил! Но он уверял, что вы очень хорошо обеспечены – свой дом, бесплатное электричество, у детей дорогие велосипеды и компьютер.

А что, все правильно! И свой дом был, пусть одноэтажный, и велосипед с шестнадцатью скоростями. И компьютер отец купил, когда он перешел в старшую школу. Хотя и ворчал потом целый год.

– И вот мама на старости лет стала жить как королева – покупала хорошие продукты, мылась в собственной ванной.

– Он что, каждый год приезжал?

– Да, каждый. Пока были силы, конечно. Миколаш его обожает! Это мой сын, вот видишь на фотографии. На пять лет тебя моложе, но совсем не такой умный. Папа очень тобой гордится, все рассказывает, какой ты прекрасный врач. А мой так и остался футболистом! И детям голову заморочил футболом, сам тренирует. Вот они, близнецы – Михаэль и Шай, тут им по двенадцать. Это я придумала вашими именами назвать, забавно получилось, правда? Миколаш сейчас тренер, а раньше играл в сборной Венгрии. Папа рассказывал, что ты тоже в детстве был футболистом. Все мальчишки – футболисты, что с вас взять!

У нее был удивительно хороший английский. Только слишком правильный, в Штатах говорили по-другому.

– Сорок лет преподавала язык в школе, самой не верится, как быстро время пролетело! Теперь уже шестой год на пенсии. Но еще подрабатываю переводами, не хочется замыкаться. В юности так мечтала посмотреть Англию и особенно Ирландию. При нашем-то режиме! Сейчас уже нет такого настроения. А твои девочки, наверное, любят путешествовать? Такие красавицы, просто волшебные!

Так и сказала – wounderful. И опять руками показала – кудри, талию, бедра … Смешная тетка, конечно. Все подкладывает ему на тарелку, огурчики выбирает покрепче, пирог из серединки, где больше яблок, с детства такого не помнил! И еще по голове погладила, будто он кудрявый мальчуган, а не лысый усталый мужик.

– Папа очень много денег нам привозил. Если пересчитать в евро, не меньше тысячи в год получится! Но когда мама умерла, я перестала их тратить. Тем более Миколаш стал хорошо зарабатывать в своем футболе. А мне одной много ли нужно? Муж у меня не слишком удачный оказался, слабый человек. Когда волнения начались, он потерял работу, пить начал. Так и умер однажды зимой на улице, стыдно рассказывать! Я все деньги храню, ты не думай!

Стыд перехватил горло. Сколько она там скопила, шесть тысяч, семь? Его месячная зарплата. Вспомнил, как за три дня с Ольгой спустил в Эйлате две тысячи долларов. А ведь разозлился на Старика за квартиру, признайся.

– Ты не сердись, но я эти деньги твоим девочкам хочу послать. Пусть поедут в Ирландию, правда? Все время мечтаю их увидеть, не на фотографии, а по-настоящему. Знаешь, я всегда хотела девочку, имя придумывала, даже куклу купила, все впустую – одни футболисты! Я бы сама приехала, но папа боялся Ривку расстроить. Да, твою маму. Особенно, пока моя мама была жива. Потому что Ривке и так много горя выпало, где тут силы на старые истории! Папа рассказывал, какой она была веселой в молодости, красавица, в волейбол играла. Ты не думай, мы не ревновали. Хороший человек заслуживает хорошую жену. А теперь вот похоронил… Он мне позвонил в тот день, так плакал, думала, сердце разорвется.

Невозможно было представить, как Старик рассказывает, смеется, плачет. А ты когда-нибудь спрашивал? Ты пытался понять, что у него на душе? Сам такой же, копия отца, не зря мама всегда смеялась. Только и умеешь молчать и обижаться! Йоланда всегда первая мирилась, даже когда была права. Вдруг представил, как приходит домой, к себе домой, а не в чужую нелепую квартиру, разгружает покупки – овощи, хлеб, коробки с мороженым. Конечно, две! Кто не знает, что Майя обожает ваниль с клубникой, а Рони только с шоколадной крошкой. Для малышки отдельный пакет, огромный, поэтому приходится его прятать за холодильник, но она все равно разглядит и с визгом вытянет красный пластмассовый грузовик. «Шай, ты все не можешь поверить, что она не мальчик, – засмеется Йоланда, – лучше бы купил теплые тапочки, скоро осень».

– Скоро осень, – говорит Катя. – Наступает сказочная погода, приезжайте всей семьей, а? Я переберусь к сыну, очень удобно, у них лишний диван в гостиной! Ты ведь еще не видел, какая у нас красота, оперный театр, галереи. Восстановили все мосты, можно кататься на кораблике, а можно просто перейти реку и подняться к старому городу.

Да, представил, как приезжают, идут гулять по центральной улице, девчонки ахают вокруг сувениров, такие красотки, все на них оборачиваются. Можно познакомиться с Катиным Миклошем и его сыновьями, член сборной – молодец мужик! Интересно, на кого похож младший Шай? И хорошо ли он стоит на воротах? Малышку оставить с Катей, а самим сесть на белый кораблик, их полно у пристани. Нет, и малышку взять, ей на кораблике интересно.

Да, как все просто. Ничего не нужно искать, к черту чужие квартиры, чужих женщин! Просто вернуться, взять всех своих девочек в охапку, привезти в этот милый дом. Катя сразу подружится с Йоландой, поведет выбирать подарки, их любимую чепуху, кружева какие-нибудь. Боже, как все просто! Катя продолжала рассказывать что-то, ахала, смеялась, опять услышал свое имя…

– …да, с Шаем, я просто не поверила! Так и сказал! Откуда только силы нашел? Мы уж по телефону с ним простились, маму помянули. А тут звонит – встречай, везу Шая, пора вам знакомиться. Ты старшая, говорит, а парень запутался малость, боюсь одного на свете оставлять.

Из-за открытой двери виднелась макушка Старика, как лег, так и лежал на диване лицом к стенке. Как-то слишком тихо лежал… Не дышит?!

Отбросил стул, рванулся в комнату… Показалось! Старик дышал ровно, даже чуть похрапывал. Во сне складки на лбу разгладились, лицо казалось спокойным и довольным, как у человека, который достойно завершил все дела.