Тишина в комнате такая густая, что, кажется, ее можно черпать ложками, как кисель. Наконец раздается стук в дверь.

Миша вздрагивает. Вадик, обернувшись, поворачивает ключ в замке. Дверь приоткрывается, и к нашей компании присоединяется симпатичная холеная брюнетка в джинсах и светлой футболке. Она обходит кресло и останавливается посреди комнаты, рядом с Лехой, который все еще держит в руке пистолет.

И в тот момент, когда Миша понимает, кто перед ним стоит, он разом меняется в лице. Сжимается. Прикрывает глаза, словно его ударили.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он глухо.

Воображаю, сколько ударов в минуту сейчас выдает его взбесившееся сердце.

– Здравствуй, родной, – говорит брюнетка устало. С золотой цепочки, обвитой несколько раз вокруг ее запястья, свисает дрожащая хрустальная капля.

– Привет, род-на-я, – по слогам, с издевкой произносит Миша. – Добро пожаловать в Питер!

Брюнетка подходит к столу, на углу которого сидит Виктор, касается его щеки губами, прислоняется к нему плечом. Мужчина рядом с ней нежно обнимает ее за талию. Мужчина, который сидит напротив нее в кресле, похож на труп – до того побледнело и осунулось его лицо.

– И давно у вас все это… продолжается? – могильным голосом спрашивает Миша.

– Недавно… То есть… давно, – говорит брюнетка тихо. – Я… не могла найти в себе силы сказать тебе… Однажды я поняла, что все еще люблю Виктора. Может быть, даже больше, чем когда-то. Это сильнее меня! – выдает она классическую киношную фразу. – А потом, я устала прятаться, изображать из себя счастливую жену и мать, делать вид, что у нас с тобой все благополучно… И подумала, что нужно решить все это одним махом. Прости, что заставила тебя поволноваться, но это была вынужденная мера. Нам… нам просто нужна страховка.

Лицо Миши вдруг озаряет страшная догадка.

– Подожди, – произносит он потрясенно. – Так это… Это ты все придумала? Эту подставу с фотографиями?

– Да, я, – уже громче произносит брюнетка. – Я все это придумала. Виктор просто исполнил мою просьбу.

– Лиля! – почти кричит Миша. – Лиля! Скажи, что это неправда! Что это какой-то глупый розыгрыш! Лиля, что ты творишь? Как ты можешь? Я же тебя люблю!

– Ты меня любишь? – повышает голос Лиля. – Вранье! Ты меня не любишь! Ты бабки свои любишь! Ты же просто помешан на деньгах, на этом своем бизнесе, на своих командировках! Ты с дочерью когда в последний раз нормально общался? А? Ты уходишь – она спит, ты приходишь – она спит. Она уже не помнит, как ты выглядишь!

– Я зарабатываю на семью, пока ты… пока ты блядуешь! Сука! С моим лучшим другом! – Миша качает головой. Кажется, еще мгновение, и он расплачется.

– Ты думаешь, ребенку отца заменят денежные купюры? – взвивается Лиля. – Президент Франклин, президент Джексон, президент Грант – они заменят маленькой девочке папу?

Честно говоря, мне не доставляет особого удовольствия слушать этот диалог, который смахивает на какую-нибудь киномелодраму средней руки. Герои сцены так увлечены друг другом, что не заметили, как мы вчетвером – Леха, Андрей, Вадик и я – расслабились и перестали изображать тех, кем являемся по сюжету розыгрыша.

– Ты сука, я же тебе за эти одиннадцать лет не изменил ни разу! – говорит Миша.

– А сестра Вовки Шубина, на его дне рождения, которую ты трахнул в бассейне, на даче, – это не считается? – интересуется Лиля.

– Это… это… я был пьян, это не измена, пойми! И я у тебя уже просил прощения!

– О, да… подарить жене «мерседес-кабриолет» за измену – это так по-мужски… – ухмыляется Лиля. – Впрочем, хватит все это обсуждать при чужих людях. Ты дашь мне развод?

– Нет! – гневно восклицает Миша.

– Я так и думала, – говорит брюнетка. – Отлично! Тогда сделанные сегодня фотографии я передам своему адвокату. И на суде мы вынем из тебя все, что сможем. Ясно?

– Да кто тебе поверит? – брызжет слюной Миша. – Кто? Мой адвокат скажет, что все это – фотомонтаж! Чудеса фотошопа! И вообще, фотографии в суде доказательством не являются!

– Если понадобится, ребята из клуба дадут показания, – с торжествующими нотками в голосе заявляет Лиля. – Расскажут, что ты сюда регулярно из Москвы ездишь. Вроде как в деловые командировки, а на самом деле совмещаешь приятное с полезным. Содержишь мальчиков за моей спиной, устраиваешь оргии… Да все, что угодно! Эти двое голубков за бабки таких сказок порасскажут – судья будет навзрыд плакать! Я тебя после развода без штанов оставлю, будешь у мамочки в Ясенево на кухне ютиться.

На Мишином лице ходят желваки. Если бы у него были свободны руки, этими самыми руками он, думаю, немедленно вцепился бы в горло своей любимой Лиле – позабыв о том, что неизвестный парень с оружием может пустить ему пулю в голову. Впрочем, Леха уже давно не держит его на прицеле.

– Витя, скажи мне, дружище, – тебе нужна эта продажная сука?

– Пожалуйста, не называй Лилю так, хорошо? – вежливо говорит Виктор.

– Так ты мне дашь развод по-хорошему? – снова спрашивает Лиля.

Миша зло ухмыляется, глядя себе под ноги. Потом по очереди смотрит в глаза людям напротив. Потом снова в пол.

Интересно, что чувствует человек, в одну ночь потерявший жену и лучшего друга?

– Если вы оба сделаете так, чтобы я вас никогда больше не видел, я дам тебе развод.

– Хорошо! – оживляется Лиля. Она оборачивается, берет со стола заранее приготовленные листок бумаги и ручку и показывает их Михаилу. – Пиши расписку!

Вадик, сунув недокуренную сигарету Лехе, тут же подкатывает стул с сидящим на нем Мишей к столу. Потом, достав из кармана складной нож, разрезает скотч на запястьях нашего пленника.

– Только без лишних движений, о’кей? – говорит ему на ухо Вадим.

Миша, пробормотав себе под нос какое-то проклятье, растирает затекшие ладони.

– Родной, давай ты под диктовочку запишешь, хорошо? – кладет лист и ручку перед мужем Лиля.

– Не называй меня так, – говорит Миша с какой-то брезгливостью в голосе.

Витя, стоящий сбоку, весело улыбается.

– Пиши, – не обращает внимания на интонацию мужа Лиля. – «Я, Павлюкевич Михаил Семенович, не имею никаких моральных или материальных претензий к Павлюкевич Лилии Сергеевне и даю согласие на расторжение брака на основании взаимной неприязни». Или как там пишут? «На основании непреодолимых противоречий». Тоже неплохо.

Миша пытается писать, но руки его не слушаются. Он подпирает лоб ладонью и смотрит на первую кривую строку, которую успел вывести на бумаге.

В этот момент Вадик за спиной Миши смотрит на часы – и беззвучно показывает Лиле и Виктору пальцем на циферблат. Я достаю мобильник – на дисплее двадцать минут третьего.

Андрюха рядом со мной оживляется, расплываясь в улыбке.

Лиля, глянув на меня, тоже не может сдержать улыбки. Потом серьезнеет и толкает пригорюнившегося над бумагой мужа в плечо.

– Пиши, пиши! Так… что дальше… Ага. «А также обещаю никогда больше не изменять Павлюкевич Лилии Сергеевне и ежевечерне делать с дочерью домашнее задание…»

Леха у противоположной стены смотрит на нас с Андрюхой и беззвучно хихикает.

Видимо, сквозь туман в голове до Михаила все-таки доходит смысл сказанного Лилей. Он отрывает взгляд от бумаги и смотрит на нее глазами человека, который потихоньку сходит с ума.

– Что?

– Что слышал! – говорит, нависая над ним, жена. – У Дашки второй класс на носу, а по русскому – сплошные трояки! Почему я одна должна эти заниматься?

Миша похож на окаменевшую статую. Кажется, мыслительный процесс в его голове остановился – он просто завис, глядя прямо перед собой на какой-то календарь с котятами, висящий над столом.

За его спиной Леха давно убрал пистолет в кобуру подмышкой. Вадик достал с полки стеллажа заранее приготовленную бутылку шампанского в ведерке со льдом. Я вынимаю сотовый, нахожу в телефонной книге Машкин номер, нажимаю на вызов, и, как только она берет трубку, сбрасываю звонок.

Это условный сигнал. За стеной, дальше по коридору, в кухне ресторана «Венецианский купец» повар Филипп поджигает свечи на огромном именинном торте.

– Ты знаешь, сколько сейчас времени? – спрашивает Лиля.

– Ка… какая разница? – блеет ничего не соображающий Миша.

– Двадцать минут третьего, – говорит Лиля совершенно другим голосом. – Тебе только что стукнуло тридцать лет. С днем рожденья, родной!

И в этот момент Вадик, вечно тяготеющий к театральным приемчикам, эффектно бахает пробкой. Виновник торжества подпрыгивает на месте, как подстреленный заяц, и обхватывает голову руками.

– С днем рожденья! – оглушительно орем мы все.

Вадик тут же наполняет стоящие на столе бокалы шампанским.

Лиля и Витя вытаскивают Мишу из кресла и заключают в объятия. Миша похож на человека, которого контузило взрывом – он озирается вокруг, вглядывается в наши лица. Потом – неожиданно для всех! – на его глазах выступают слезы.

– Суки! – произносит он протяжно.

Дальнейшее напоминает последние кадры фильма, в котором все наконец помирились, во всем разобрались и побратались. Сначала Миша материт всех собравшихся, потом начинает весело хохотать, потом пытается пнуть Виктора, Лиля пытается их разнять. Потом мужчины обнимаются, потом Витя по очереди жмет руки Вадику, Лехе и Андрюхе, целует руку мне. Потом в дверях появляется Маша и администратор ресторана, женщина лет сорока, которая, пока Миша целует взасос вновь обретенную жену, сообщает, что гости волнуются, а музыканты ждут отмашки. Потом все пьют шампанское, и Лиля украдкой показывает мне поднятый вверх большой палец.

Нам пора покидать этот праздник чужой семейной жизни. В зале, закрытом на спецобслуживание, виновника торжества ждут дочь и несколько хороших приятелей, которые были не прочь рвануть в Питер, чтобы устроить своему старинному другу сюрприз. И, разумеется, Миша с Витей не улетают первым утренним рейсом в Москву, как думал Миша – потому что его и Лилю ждет уютный номер в частном отельчике на Малой Морской. Лиля решила, что после такой встряски ее мужу понадобятся спокойные романтические выходные.

Пока мы еще шумно общаемся, Леха снимает с двух высоких стеллажей в противоположных концах комнаты, две небольшие видеокамеры, вынимает оттуда кассеты и отдает их Виктору.

– Спасибо, ребят, все здорово! – обнимает нас тот. – Блин, вот будет архив, – смотрит он на две кассеты формата MiniDV, на которых – заснятая с двух точек сцена нашего ночного шантажа. – Я Мишке потом видео смонтирую – он обалдеет!

Где-то за стеной громко вступает музыка.

– А вы все-таки гады! – обращаясь к нашей компании, говорит Миша. – А ты, рыжая, вообще… – грозит он мне пальцем.

Хохочущая жена утаскивает Мишу в банкетный зал.

– Ну что, рассчитаемся? – спрашивает Виктор, когда все, кроме нас, выходят из кабинета. В его руках – конверт, набитый купюрами.

– Да, – говорит Вадим. – Конечно!

Он бегло просматривает содержимое конверта, затем кивает и отдает его мне. Я засовываю конверт в свой рюкзак.

Витя обводит нашу пятерку веселым взглядом.

– А может, с нами? За стол? – спрашивает он.

– Нет, спасибо, мы не можем! – качает головой Вадим. – Нам ехать пора, самолет с утра.

– Ребята, спасибо огромное! – говорит Витя, еще раз жмет всем руки, в том числе мне и Маше, и покидает кабинет.

На пороге остается администратор ресторана.

– Это вам! – вынимает из-за пазухи и протягивает ей заранее приготовленный конверт Вадим. – Посмотрите, проверьте! Вроде ничего не поломали, не уронили.

– Да, да, все в порядке! – говорит хозяйка кабинета, одним глазом заглянув в приоткрытый конверт. – Вам спасибо!

Андрюха складывает ноутбук в свой необъятный рюкзак, Маша надевает кожаную куртку, и мы покидаем гостеприимный ресторан так же, как и попали в него – через черный ход.

Во дворе, остановившись под фонарем, мы долго молча курим, сложив рюкзаки на лавочке. Это уже стало привычкой – откладывать обсуждение акции на потом и выкуривать по сигарете в полной тишине.

– Как насчет дозаправки? – интересуется Андрюха.

– А у тебя еще осталось? – удивляется Маша.

– Ха! – Андрей достает из рюкзака понтовую фляжку, обтянутую кожей.

Этот сувенир он купил в аэропорту Шарль де Голль, когда мы покидали Париж. Теперь у нас с собой всегда есть виски – правда, он невероятно быстро кончается…

Мы по очереди прикладываемся к горлышку и удовлетворенно крякаем.

– Блин, если в Питере такое холодное лето, какая же здесь зима? – спрашивает, оглядев темный двор, Вадик.

– Лично я вообще не различаю тут времен года, – смеется Андрей.

После глотка по телу разливается приятное тепло, и налетающий из арки ветер становится не таким пронизывающим.

– Да ладно вам! – говорю я. – Отличный город! Главное – иметь с собой побольше теплой одежды…

Под большой желтой лампой, торчащей над входом в один из подъездов, вьется озябшая питерская мошкара.