Глава двенадцатая

Алексей вдруг подумал, что ни с одной из женщин у него так никогда и не сложился тот птичий язык, на котором между собой разговаривают влюбленные. В начале язык этот выполняет просто роль шифра, охраняющего тайну от посторонних, спустя годы становится частью обихода («Лапа жмурится на меня! Не жмурься, Лапа!»), а чем дальше, тем больше напоминает стареющим супругам, что у них есть своя история, которая связывает прочней, чем узы родства, и предать ее было бы бесстыднее, чем заговорить о разделе имущества. Впрочем, фокус как раз в том, что о разделе стульев и невозможно заговорить на птичьем языке, придется сначала его прочно забыть (предать).

То ли истории его не сложились, потому что не было этого языка, то ли изначально он чувствовал их обреченность и не видел нужды в бесполезном творчестве. Сейчас ему было легко придумывать для Марины свою жизнь, как будто он сочинял ее для случайного соседа в самолете.

– Я занимаюсь самым важным делом на свете, – сказал он, ощущая внутри теплый прилив вдохновения. – Помогаю людям одеваться.

– Разве ты модельер? – спросила Марина разочарованно.

– Я бы сказал так: я – социальный художник! А знаешь, – прервал он вдруг себя, но не для того, чтобы собраться с мыслями, а чтобы разогреть атмосферу перед спектаклем, – я бы с удовольствием выпил! При стариках неловко было. У нас что-нибудь есть?

– О, йес! – сказала Марина. – Даже водка!

Алексей заметил улыбку и, пока Марина ходила в дом, успел сообразить, что причиной ее было сказанное им «у нас». Это было с его стороны нехорошо, в некотором роде даже подло. Он не имел права подавать надежду. «Впрочем, "у нас“ и в Ноевом ковчеге – "у нас“».

– Первые малосольные огурчики. А грибы – прошлогодние. Вот был урожай! Ты ходил? – Марина проворно накрывала на стол. – Ой, вот дура-то! Водку забыла. У меня, знаешь, это – лянгеляйтунг, долгий провод. Даже другое. Когда мысли сами по себе, а жизнь сама по себе. Я однажды в детстве засиделась над уроками. Смотрю – в окне зарево. Что горит? Где-то сбоку. А все уже спят. Так я маме оставила записку: «Мама, у нас горит. Кажется, тридцать шестой магазин». И с чувством исполненного долга легла спать.

– Все, надеюсь, закончилось хорошо? – засмеялся Алексей.

– Представляешь?

Марина принесла бутылку и пачку салфеток.

– Открывай сам. Так я не поняла, ты в прошлом году ходил за грибами?

– Прошлой осенью я не вылезал из тропиков, – сказал он.

– Ой, как интересно! – тихо воскликнула Марина.

«Тропиками» они называли маленькую студию, в которой от раскаленных ламп стояла невыносимая жара. Но этого он объяснять Марине не стал.

Водка подействовала моментально. Он знал этот эффект, это называлось: «встретились два желания».

– Ну! – поторопила Марина.

– Одежда – это все! – сказал Алексей, не скрывая ликования. – Это настроение и продвижение по службе, любовь и любовь начальства, чувство времени и места. Без одежды мы не знаем себя, а нас не узнают другие. Человек боится себя голого или, по крайней мере, спешит укоротить это свидание. Что нужно для того, чтобы правильно одеваться?

– Вкус, – ответила Марина не очень решительно. – Деньги.

– Для этого нужно правильно понимать себя, – сказал Алексей. – И, что не менее важно, других. Неправильно одетый человек не просто смешон, это прежде всего не очень умный человек. В любой профессиональной деятельности отсутствие ума некоторое время можно скрывать. В одежде – нет!

– Ты меня сейчас вгонишь в краску, – сказала Марина.

– У тебя все в порядке! – великодушно успокоил Алексей. – Выпьем?

Он чувствовал себя Остапом, который заряжает васюкинских любителей мечтой о грядущем преображении. Ему было весело. Он встал.

– Человечество веками только и занимается, что своей самоидентификацией. Вот, например, талия. Ну, талия и талия. Но это только в бане. В цивилизованном обществе вопрос о ее местонахождении до сих пор окончательно не решен. Грудь! – Алексей одновременно работал одушевленным манекеном – замирал в разных позах и бесцеремонно ощупывал части своего тела. – Обратить на нее внимание можно с помощью облегающего верха или же его отсутствия.

Марина всплеснула руками.

– Послушайте, мы не ребяты! – возмутился Алексей.

– У женщин, как вы уже поняли, с этим проще. Мужчинам рекомендуется украшать рубашки «жалюзи», чередуя горизонтальные складки органзы с разрезами на ткани, или надевать пиджак на голое тело, или же не застегивать рубашку на все пуговицы, чтобы получилось V-образное декольте. Теперь о шее…

– О ее местонахождении? – едва не подавилась смехом Марина.

– Разгул либерализма добрался и до шеи, – сокрушенно сказал Алексей, не обратив внимания на шутку – Теперь шея годится любая, не только лебединая или полет Ники. Демократия сильно работает на понижение вкуса.

В этот момент боковым зрением Алексей заметил, что за оградой сада появились зрители – Даша и утренний поклонник Бони Скотта. Сценарий требовал модернизации. Он заговорил громче:

– С помощью одежды мы выражаем свое отношение ко времени и к истории в целом. Сегодняшняя страсть к бунту и куражу должна быть удовлетворена. За подсказкой мы можем пойти в этнографический музей, на урок в средней школе или в заведение с сомнительной репутацией. Цель оправдывает средства. Войны и террористические акты питают фантазию. Идолы и символы революций недалекого прошлого воскресают на куртках, топах, футболках и юбках. Но нельзя останавливаться на достигнутом. Остановиться на достигнутом – это смерть, чего не понимают только очень крупные политики. В поисках острых ощущений мы пятимся дальше – во времена Французской революции, конституционной монархии, якобинского террора и Директории. Так, любимый цвет Французской революции – кроваво-красный. Это цвет казни, якобинских шапок, восточных шалей, жилетов и лент. В наше время – это еще и безопасная симуляция страсти.

На галерке едва слышно прыснули. Марина спросила:

– А если я, например, отождествляю себя с контрреволюционерами?

– Тогда вы будете хорошо себя чувствовать в черном от Армани или Кельвина Кляйна – трауре по неограниченной королевской власти.

Алексей ждал, что с секунды на секунду тишину разрушат аплодисменты и возгласы чуткой молодежи. Но вместо этого зрители начали тихо отходить в кусты и, уже не таясь, пустились бегом по дорожке.

– Здесь кто-то был? – Марина тревожно обернулась.

– Местные туземцы, – ответил он. – Не бери в голову.

– А сам подумал, что именно такие «туземцы» и являются обычно его следаками.

Представление, устроенное им, казалось ему уже не таким остроумным, а уж он в роли движущегося манекена… Алексей налил себе рюмку и молча выпил.

– Огурцы душистые, – сказал он. – Необычайно. Их ведь ближе к осени делают?

– А мне что-то захотелось, – просто ответила Марина и прибавила, улыбнувшись: – Ты зачем-то мне наврал. Но это не важно. Вторая часть будет?

– Она значительно больше первой, – мрачно сказал Алексей. – Называется: одежда – это не все.

– Должно быть еще интересней.

– «Я заключил себя в монастыре над озером, в монастыре зеленом…» – нараспев прочитал Алексей. – Помнишь?

– Я-то, конечно, помню. Удивительно, что и ты тоже. Я потом нашла – это Северянин.

– Не говори таких слов, – сказал он.

– Я тебя все эти вечера ждала, знаешь? Каждый вечер.

– Марина! – как он забыл об опасности, которую таит в себе этот плавный переход в поэзию. – Их было все-таки несколько тысяч!

– Не веришь. Я приходила с работы, надевала тапочки и садилась в кресло. И начинала ждать. У меня было всего несколько минут, пока мама готовит ужин. Представляла, что вот ты сейчас позвонишь и войдешь. Ксюша тоже знала, что в это время мне нельзя мешать.

– Сильная информация! – сказал Алексей. От его недавней уверенности не осталось и следа. Столько лет он метался, чувствуя, что никому не нужен. А оказывается, его давно нашли? Пока он ночевал по случайным квартирам, его ждал дом? Эта женщина помнила его и любила? Интересно каким? За что?

– Пуговицы у тебя забавные, – заметил Алексей, трогая пуговицы на халате и неумело выталкивая их из петель. – Космические локаторы, а не пуговицы. У вас есть связь с инопланетянами?

Марина молчала. А Алексей вдруг подумал, что нелепый театр, который он устроил, еще более нелеп, если Марина знает о его сегодняшних делах.

– Скажи, ты телевизор смотришь? У вас дома вообще есть телевизор?