Глава XI
Опыты хождения по воде

После того дня прошло несколько недель. А может быть и месяцев. Сегодня я не могу точно припомнить: ведь внешние события в жизни остраненного ессея можно пересчитать по пальцам, а промежутки между ними воспринимаются, как тусклая серая лента. Распорядок дня обители стал для меня привычной одеждой; я с легкостью надевал ее по утрам и без сожаления сбрасывал, укладываясь в постель.

Кифа оказался прав, прошлая жизнь отодвинулась куда-то в сторону, происшествия, составлявшие мое бытие в Эфрате, теперь представлялись смешными и маленькими. Я тосковал по родителям, в особенности по маме, но все остальное из глубины пещер Кумрана выглядело неинтересным. Мальчишеские забавы, детские треволнения казались теперь мелкими, недостойными внимания. Зато в обители, на фоне серой ленты внешней неизменности, внутренние события блистали яркими красками и пузырились, словно вода в горном ручье.

Как-то раз после вечерней трапезы Шали отстал от нас и отсутствовал довольно долго. Блаженно развалившись на своих кроватях, мы с Кифой перебирали в памяти выученное за день, готовясь к повторению. Светильник не стали зажигать, сидели в темноте, вернее, в зеленом полумраке, ожидая, пока желудок завершит бурное переваривание ужина, и кровь снова прильет к голове. Несмотря на скудную пищу, за время пребывания в обители я изрядно прибавил в весе. Как объяснял учитель Малих, насыщает не хлеб, а стоящее за ним благословение. Если еда хороша и несет в себе частицу света, то даже малого количества достаточно для поддержания тела.

– Наши наставники, – повторял Малих, – десятками лет постятся от дня седьмого до дня седьмого. Едят только по ночам: несколько крошек хлеба и пару глотков воды. А выглядят прекрасно, полны сил и мудрости. Почему? Да потому, что большую часть необходимой телу энергии они получают напрямую по духовным каналам. Пища – самый грубый, низменный способ привлечения света. Чем тоньше духовная организация человека, тем меньше ему требуется еды. Обжора и гурман не могут быть праведниками. У продвинутого ессея каналы раскрыты так широко, что свет вливается прямо в жилы, обогащая кровь, утоляя голод.

– Так зачем же им глотать по ночам хлебные крошки?

– Всевышний создал в теле разные органы. Если совсем перестать о них заботиться, они могут заболеть. Наставники едят с одной лишь целью – поддержать нормальную работу желудка. В самой пище они вовсе не нуждаются – чувство голода им неведомо. И то, что ты, Шуа, поправляешься от хлеба и воды – хороший признак.

– О чем же говорит этот признак, учитель Малих?

– Да о том, что твое тело чисто, раз оно ухитряется извлекать столько света из простой еды. А раз тело чисто, то – будем надеяться – чисты и мысли.

Так вот, я лежал, дожидаясь, пока мое чистое тело завершит свою работу, и потихоньку готовился начать повторение пройденного. Это были самые сладкие минуты за весь день, минуты полного отдыха в тишине и покое.

Дверь сдвинулась с места, и на пороге возник Шали.

– В темноте сидите! – воскликнул он возбужденным тоном. – Сейчас я вам расскажу такое, от чего ваши глаза засияют почище светильников.

– Ну что уж такого ты можешь рассказать, – рассудительно ответил Кифа. – Дамасская община в полном составе стоит перед воротами обители, смиренно умоляя о прощении?

– Еще нет, – со смехом произнес Шали, валясь на постель. – Но уже близко. Дорога выбрана верно. И в качестве первой вехи назавтра объявляется открытие рыболовного сезона. Первыми рыбаками в этом году станем мы трое.

– Вот еще радость, – вяло пробормотал Кифа. – Что хорошего ты в ней нашел?

– А то, – продолжил Шали, – что благодаря будущему учителю праведности, почтившего своим присутствием наше скромное жилище…

– Прекрати паясничать, – оборвал его Кифа. – Слова в простоте не скажешь! Почему ты каждой фразой пытаешься уязвить Шуа?

– Да я шучу, шучу, что ты так взвился. А новость действительно хорошая. Знаешь, кто будет проводить занятие?

– Кто?

– Никогда не догадаешься.

– Даже не собираюсь. Ты сам все расскажешь. Не утерпишь.

– Да, не утерплю. Так вот, это будет Енох. Учитель Енох.

– Не может быть! – Кифа даже подскочил на кровати.

– А вот и может. И все благодаря второму учителю праведности, тьфу, благодаря Шуа. Енох проводит с ним занятия, заодно и нас пригласили. Как соседей и для поддержки новичка.

– Ладно, ладно, можешь зубоскалить сколько угодно. Такая новость многое окупает. Надо срочно идти к Звулуну за мокроступами.

– Я сбегаю, – Шали упруго спрыгнул на пол. – Сидите, сумерничайте, я мигом обернусь.

Кифа не успел и рта раскрыть, как он вылетел из комнаты.

– А где будем ловить рыбу? – спросил я, но Кифа только отмахнулся.

– Не слушай этого болтуна. Вечно он шутит по поводу и без повода. Завтра у тебя очень большой день. И у нас тоже.

– А почему?

– Да потому, что увидеть Еноха в действии мало кому посчастливилось. А уж выслушать его объяснения – вообще единицам.

– Он будет объяснять, как ловить рыбу?

– Да нет никакой рыбы, – забасил Кифа. – Сколько тебе повторять можно. Это шутка такая. Обычно новичкам говорят, что идут ловить рыбу в Соленом море. Те спрашивают – какую рыбу. Поясняют – селедку. У камней – пряного посола, а в открытом море – обыкновенную.

– Смешно. Хорошая шутка.

– Хороша, когда впервые ее слышишь. А когда в десятый раз, то уже не смешно.

– Так ты из-за этого понурился?

– О-хо-хо, – вздохнул Кифа. – Интересно-то интересно, только…

– Что только?

– Да понимаешь, Шуа, – он снова тяжело вздохнул. – У каждого человека есть свои слабости. У одного большие, у другого маленькие. Нет ессея без недостатков. Ну разве что Наставник и главы направлений, да еще с десяток стариков в обители. А мы… каждый тащит на спине свою вязанку проблем и борется с ее весом, как умеет.

– А какая у тебя слабость, Кифа? Ты не любишь рыбу?

– Отчего же, в жареном виде вполне люблю. Моя слабость – это вода.

– Значит, ты боишься воды?

– Ну не то чтобы боюсь…

– Бедняга, дважды в день погружаться в бассейн… – я не успел договорить, прерывая меня, Кифа протестующе поднял руку.

– Не спеши, не спеши, Шуа. Ты слишком быстро достраиваешь цепочку рассуждений. Я не боюсь воды. Я боюсь глубины.

Дверь отъехала в сторону, и в комнату ввалился Шали с тремя парами мокроступов. Так назывались неуклюжие сооружения из прутьев и кожи, что-то наподобие огромных сандалий. Он аккуратно поставил их на пол, по паре возле каждой кровати, и Кифа сразу стал учить меня ими пользоваться.

– Ногу вставляешь вот сюда, под ремешок. Если упадешь, ступня легко выскользнет наружу.

– А зачем они вообще нужны, Кифа?

– Когда потеряешь желтую линию и сорвешься, мокроступ удержит.

– Почему ты думаешь, что потеряю?

Кифа улыбнулся.

– Все теряют. А уж новички в особенности.

– Но куда я могу сорваться?

– В воду.

– В воду?!

– А куда же еще. Мы по ней ходить будем.

– Ходить? – наверное, на моем лице выразилось такое изумление, что Шали расхохотался.

– Как ходить? Разве по воде можно ходить?

– Вот это завтра учитель Енох и объяснит. Лучше меня. Давай займемся повторением. И так потеряли кучу времени.

На следующий день сразу после завтрака мы отправились в дорогу. Выстроились нашей привычной цепочкой и потопали по коридорам. Шли долго, то опускаясь вниз, наверное, до третьего уровня, то приближаясь к поверхности. Я понимал это по смене температуры. Стоял месяц тамуз, середина лета, и Соленое море накрыла тяжелая жара.

– В тамузе даже осел потеет, – говаривал отец, хотя лето в Эфрате куда легче кумранского.

На втором уровне, там, где располагались мои классы для занятий, было еще прохладно, а вот на первом дыхание жары уже ощущалось. По ночам, когда в нашей комнате становилось душно, я мечтал о благословенном холоде третьего уровня и о стуже четвертого. Кифа как-то обмолвился, будто на четвертом уровне носят плащи на меху и никогда не прислоняются к стенам. Я услышал, запомнил, но не стал дальше расспрашивать.

Теперь я не торопился все узнать сразу, я был спокоен и твердо верил, что потихоньку спущусь на самые глубокие уровни и прогуляюсь по всем тайным переходам. Увы, моя уверенность не имела под собой никаких оснований. Но это выяснилось позже. Много позже.

По коридору мы шли, понятное дело, на другом зрении. Минут через двадцать быстрого хода я почувствовал, как пол начинает идти под уклон. Скоро наклон стал таким, что пришлось держаться руками за стенки коридора. Мокроступы мы переложили под мышки, и поэтому скорость передвижения значительно снизилась.

Стенки все сближались и сближались, и мы с трудом пробирались по узкому и низкому проходу. Моя согнутая шея начала болеть, когда проход, наконец, закончился, и мы оказались в довольно просторном зале квадратной формы, но с низким потолком. Я уже видел точно такой же зал, когда встретился со змеем.

– Комната ужаса, – прошептал я в спину Кифе.

– Она, – громко ответил тот. – Только заклятие на сегодня снято. Когда мы вернемся, его наложат снова.

Мы пересекли зал, снова вошли в узкий проход и довольно долго спускались, то и дело задевая плечами или мокроступами о стенки. Вдруг где-то далеко впереди забрезжил свет, и зеленое свечение тут же погасло. Мы резко сбавили шаг, и стали передвигаться с большой осторожностью, ощупывая ступнями неровный пол.

Свечение усилилось, и вскоре мы оказались в довольно просторной пещере. Сквозь узкий проход в ее конце лился сиреневый свет.

– Посидим, – сказал Шали и опустился на пол.

– Садись, садись, – дернул меня за полу хитона Кифа. – Пусть глаза привыкнут.

Он уже научился упреждать мои вопросы и отвечать, прежде чем я успевал открыть рот. Тогда это не вызывало у меня удивления, ведь вопросы казались логичными, прямо вытекающими из ситуации. Позже я понял, что Кифа читал мои мысли.

Сидели так долго, что затекли ноги. Наконец Шали поднялся и двинулся к проходу. Свет окутал его, точно материя, он скользнул в его сияние и пропал.

– Иди за ним, – чуть подтолкнул меня Кифа.

Я вошел в свет и мгновение спустя оказался в небольшой пещере. Пологий спуск вел к выходу, а в нем полыхал яркий желтый свет, напоминавший пламя. Шали сидел на полу и рассматривал выход.

– Что это там горит? – я опустился на гладкий пол возле него и ткнул рукой в сторону пламени.

– Это просто дневной свет, Шуа. Свет середины лета, от которого мы отвыкли. Чтобы не повредить зрению, необходимо просидеть тут не меньше получаса.

И действительно, спустя полчаса пламя заметно потускнело, и я мог смотреть на него, не щурясь. Мне страшно хотелось спросить, куда мы пришли и чем будем сейчас заниматься, но я сдержался. Кифа тоже не произнес ни слова.

– Молчание – ограда мудрости, – вспомнил я наставления учителя Малиха. Наставление пришло само собой, без всяких усилий. Моя голова теперь словно состояла из множества маленьких ящичков, в каждом из которых прятались вызубренные наставления. Стоило чуть приоткрыть один из них, как спрятанные мысли выпархивали наружу.

– Пошли, – Шали решительно поднялся с земли и подошел к выходу из пещеры.

Он представлял собой узкую расщелину, сквозь которую с трудом мог протиснуться взрослый человек. Мы преодолели ее без труда, но, прикоснувшись спиной к камню, я вздрогнул – скала была горячей.

Выбравшись наружу, я невольно прикрыл глаза руками. Прямо у моих ног расстилалась сверкающая поверхность Соленого моря. Сиреневая гладь, блестящая под солнечными лучами. Если бы мы не подготавливались так долго, я бы, наверное, ослеп от невыносимо-яркого сияния.

– Запомни, где вход, – раздался голос Кифы. – И вообще – оглядись.

Не опуская рук, я тихонько раздвинул пальцы и в образовавшуюся щелочку посмотрел на мир вокруг. Свет слепил, но уже не так, как в первое мгновение. Я подождал еще немного и опустил руки.

Мы стояли на берегу длинной бухты. Море на несколько стадий вдавалось в сушу, бурые скалы слева и справа окружали узкий сиреневый язык воды. Стоять тут можно было только на тесной полоске песка перед нашими ногами.

Я оглянулся. Прямо за спиной скалы вздымались на высоту пятидесяти-шестидесяти локтей. Спуск и подъем по этим выступам и осыпям представлял собой весьма непростую задачу.

– Дорога в Йерихо делает большой крюк, – сказал Кифа, – огибая нашу бухту. Увидеть сверху, что происходит внизу, практически невозможно. Да и если увидят, пока до нас сумеют добраться, мы успеем уйти. Обнаружить выход, не зная, где он расположен, вряд ли кто сумеет.

Я повернулся к выходу из пещеры, откуда мы только что выбрались, и не смог его отыскать. Прошло несколько минут, пока мне удалось различить узкую щель, больше напоминавшую тень от скалы.

– А если они пустят по следу собак?

– Собаки лучше человека чувствуют заклятие и не станут даже соваться в коридор. Если же их хозяин все-таки рискнет пробираться в кромешной тьме по узкому лазу, его ожидает неприятный сюрприз в комнате ужаса. После этого сюрприза у него навсегда отпадет охота пускаться в подобного рода приключения.

Мы подошли к кромке воды. Соленое море покорно лежало у наших ног, бездвижное, словно ковер.

– А где же учитель Енох? – спросил я.

– Где-то здесь, – Шали окинул взглядом бухточку. – Если мы его не отыщем, урок не состоится.

– Зачем же он прячется?

– Он не прячется. Он показывает нам искусство хамелеона. Ты будешь его проходить в следующем году.

– Объясни Шуа, что это такое, – вмешался Кифа. – А я пока поищу Еноха.

– Зачем зря время тратить, – буркнул Шали. – Придет срок, все ему объяснят, и лучше моего. Ладно, ладно, – добавил в сторону уходящего Кифы. – Сейчас расскажу. Да тут, собственно, и объяснять нечего. Знаешь, кто побеждает в схватке?

– Тот, кто сильнее, – сказал я.

– Вовсе нет. Побеждает тот, кто не участвует. Кто сумел уклониться. Воин действует силой, а терапевты и книжники – исчезают. Нет человека, нет повода для схватки. Для этого тебя будут учить сливаться с окружающей средой, как хамелеон. Вот – погляди.

Шали отпрыгнул в сторону, повалился посреди кучи камней, свернулся в клубок и полностью спрятался под коричневой накидкой. Несколько мгновений он возился под ней: накидка пошла морщинами, встопорщилась, наподобие лежащих рядом камней. Теперь вместо Шали громоздилась кучка слежавшейся, коричневой земли. Нет, она, конечно, отличалась от настоящей, но, наверное, потому, что все превращения произошли на моих глазах. Если бы я проходил мимо, почти наверняка не обратил бы на этот холмик никакого внимания.

– Понял? – Шали упруго подскочил с земли. – Мне для маскировки требуется накидка, а продвинутый ессей, вроде Еноха, превращается в хамелеона без всяких подручных средств. Ты просто его не видишь, и все тут.

– Как же мы его разглядим?

– Не глазами. Мы должны его почувствовать.

– Почувствовать?

– Этого я объяснить не могу. Ищи сам. Один раз увидишь – и все вопросы исчезнут.

– Хорошо, Шали.

Мы разошлись по разным сторонам бухточки, я двинулся направо, вслед за Кифой, а Шали направился в левую сторону. Берег представлял собой такое же беспорядочное нагромождение валунов и спекшихся от зноя земляных глыб, как и склон горы, запирающий бухту. Я шел вдоль самой кромки моря, то и дело перепрыгивая с камня на камень и стараясь не попасть ногой в жирную, точно оливковое масло, воду.

Она была прозрачной настолько, что я четко различал песчаное дно и разбросанные по нему белые камешки соли. Ближе к середине бухты сквозь воду проглядывали громадные белые глыбы из той же соли. Причудливые грибы и столбики, там и сям возвышающиеся вдоль берега, также были из нее.

«Ничего похожего на учителя Еноха, – подумал я. – Он, видимо, запрятался в какой-нибудь расселине, вроде входа в пещеру, и посмеивается над нерасторопными учениками».

Я дошел до конца мыса. Кифа стоял, молча рассматривая розовые горы Моава на другой оконечности моря.

– Нашел Еноха? – спросил я.

– Нет. Но, посмотри, какая красота.

Вид с мыса действительно открывался замечательный. Мы постояли несколько минут, наслаждаясь свежим ветерком, дующим из глубины моря. Облизнув губы, я почувствовал сильный вкус соли.

– Кифа, если мы не отыщем Еноха, урока действительно не будет?

– Конечно, не будет. Он не станет давать нам никакой поблажки.

– Почему? Разве учитель не должен снисходительно относиться к ученикам.

– Должен. Но только не Енох. После хермонской истории над ним довольно долго посмеивались в обители, и он ожесточился. Теперь Енох относится ко всему строго по правилам. А правила говорят: если ученики не смогли найти учителя на берегу этой бухты – урок отменяется.

– Ты знаешь, Кифа, я не заметил в нем никакой ожесточенности. Ко мне Енох относится с большим сочувствием.

– Ну, ты – другое дело. Во-первых, твоя судьба похожа на его, тут Шали прав. Поэтому он жалеет в тебе свое прошлое. А во-вторых… – Кифа запнулся, потом набрал воздуха и продолжил. – Я не хотел говорить с тобой об этом, Шуа, но все равно тебе обязательно кто-нибудь расскажет. Лучше ты узнаешь это от меня.

Он снова замолк.

– Ты о чем, Кифа, – я решил его подбодрить.

– Шуа, – он повернулся ко мне и внимательно посмотрел прямо в глаза. – Шуа, в обители многие считают, что ты – второй Учитель праведности.

Я рассмеялся.

– Шали каждый день твердит мне об этом. Я-то думал, он один – такой шутник и насмешник, а ты говоришь, что их много.

– Шуа, это не насмешка. Шали в легкой форме пытается подготовить тебя. Скорее всего, ты сам не понимаешь своего предназначения. Но, судя по многим признакам, из тебя должен получиться второй Учитель. Если что-нибудь не помешает.

– Но я не учитель, я не знаю, чему учить. И не чувствую в себе никакой праведности.

– Пока не учитель. И пока не чувствуешь. Но придет минута, ты услышишь зов и за одно мгновение станешь другим человеком. Помнишь, как у тебя открылось иное зрение?

– Еще бы не помнить! Пинок был весьма ощутимым.

– Ну, с пинком тебе кто-то здорово помог. Ускорил события. И вот так же как со зрением – то его не было, и вдруг, раз – мир стал иным. Так же будет и с предназначением. Когда раздастся зов, ты моментально переменишься.

Кифу опять стало заносить в назидательность, и я поспешил отойти в сторону, к большой соляной глыбе, белевшей с другой стороны мыса. Моя нога поскользнулась на гладком торце валуна, я потерял равновесие и врезался прямиком в соляную глыбу. К моему удивлению, она оказалась не твердой, а податливо мягкой, и к тому же вдруг заговорила знакомым голосом:

– Молодец, Шуа. Молодец!

Говорящая соль, что за наваждение? Как такое может быть? Я тряхнул головой. Наваждение рассеялось. Передо мной вместо скалы стоял учитель Енох.

– Молодец, Шуа, – в третий раз повторил он. – Зови своих товарищей, пора приступать к уроку.

– Как ты его нашел? – прошептал Кифа, когда мы, усевшись в тени скалы, поджидали Шали, спешащего к нам с левого мыса.

– Случайно получилось. Поскользнулся и попал прямо на него.

– Иди ты, – Кифа округлил глаза. – Тут не бывает случайностей.

– Но я ничего не делал. Все вышло само собой.

– Свет вывел тебя на Еноха. Свет ведет тебя, как ребенка на помочах. Пока не повзрослеешь.

– О чем вы шепчетесь? – строго спросил учитель Енох. – Сосредоточьтесь на дыхательных упражнениях.

Мы замолчали и послушно принялись вдыхать и выдыхать воздух, готовя тело к нагрузке. Прибежавший Шали уселся рядом и принялся выполнять упражнение вместе с нами. Его шумное дыхание мешало мне сосредоточиться.

– Итак, Шуа, сегодня ты начинаешь первое практическое занятие по нахождению желтой линии, – негромко произнес Енох.

Он сидел перед нами прямо на песке, прикрыв голову краем белой накидки. Как я мог спутать его с соляным столбом – совершенно непонятно.

– Твои товарищи уже провели немало часов в этой бухте, и послужат тебе живым примером, как надо выполнять упражнение, или, – тут он сделал многозначительную паузу, – как не надо. Но начнем с традиции.

Традиция, полученная нами от скороходов царя Соломона, гласит: желтые линии гуще всего гнездятся над водой. Моря, реки, озера, ручьи – вот где легко отыскать желтую линию. Почему их больше над водой, чем над сушей, мы не знаем – традиция умалчивает. Вот так – и все.

Во время моих передвижений я первым делом ищу воду и начинаю двигаться вдоль линии, даже если мне нужно в противоположную сторону. Линия никогда не проходит одна – она всегда пересечется с другой линией, или пойдет возле нее. Как только я отыскиваю нужное мне направление – сразу перескакиваю с линии на линию и продолжаю бег. В общем, так получается куда быстрее, чем изначально выискивать подходящий курс.

Кифа и Шали многозначительно переглянулись, и я понял, что учитель Енох рассказывает малоизвестные вещи.

– Когда ты найдешь свою линию, Шуа, ты должен вспрыгнуть на нее сердцем и держаться изо всех сил. Пока сердце слышит свою линию и согревается ею, никакие ветры не смогут сбить тебя наземь. Если линия взята верно, ты почувствуешь вот тут, – Енох положил руку на солнечное сплетение, – горячий уголь. Не раскаленный, а горячий. Если начнешь отклоняться в сторону, тепло начнет пропадать, пока вовсе не исчезнет. Линию нужно держать сердцем, не умом, не опытом, не знаниями – только сердцем. Это дар Всевышнего, Он тебя им наградил – или не наградил.

Учитель Енох замолк, переведя взгляд на Шали и Кифу, словно ожидая возражений, но те молчали.

– Сейчас я покажу вам, как нужно перемещаться по линии. Не для подражания, подражать вам еще рано.

Он снова замолк и особенно выразительно поглядел на Шали, как бы давая понять, что это относится в первую очередь к нему. Но Шали сидел с каменным лицом, будто не понимая слов Еноха.

– Ваша задача удержаться на поверхности воды и сделать несколько шагов. Не больше. Все понятно?

– Понятно, – хором отозвались мы.

Енох медленно поднялся на ноги и двинулся прямо в море. Три или четыре шага, отделявшие его от кромки воды, он сделал так безмятежно, словно перед ним простиралась не играющая бликами, слепящая водяная гладь, а хорошо утоптанная дорога. Когда его правая нога оказалась над водой, он слегка подпрыгнул, словно поднимаясь на ступеньку, и левой ногой с силой оттолкнулся от берега.

Несколько лет назад в Эфрате выдалась особенно холодная зима. Помню, как отец замазывал глиной щели нашего домика, как раз за разом отправлялся в рощу рубить дрова для печки. С каждым днем становилось все холоднее, студеный ветер обжигал щеки. Мать сшила мне плащ с меховым подбоем и теплую шапочку, но ветер забирался и под них. Печка в нашем домике топилась с утра до вечера, и Шунра не отходила от нее, рискуя опалить шерсть о горячие камни.

Однажды утром выглянув за дверь, я не узнал ни нашу рощу, ни поляну вокруг домика. Все было покрыто слоем белой муки.

– Это снег, – объяснила мама. – Когда становится очень холодно, свет там, высоко наверху, замерзает и падает на землю в виде белых холодных снежинок. Пойди, поиграй немножко.

Я послушно пошел гулять, но скоро вернулся. В пальцы ног и рук кто-то безжалостно втыкал острые иголки, нос отвердел и ныл, будто невидимая рука крепко ухватилась за него двумя пальцами, а уши немилосердно щипало. Я подумал, что заболел, но в тепле боль быстро прошла.

Снег лежал три или четыре дня, и за это время мальчишки накатали между домов длинные полоски черного блестящего льда. Если разбежаться и прыгнуть на такую полоску, то можно было с веселым свистом прокатиться десять, а то и двадцать локтей.

Енох заскользил по поверхности моря, словно по ледяной полоске. Отталкиваясь то левой, то правой ногой, он за несколько секунд домчался до выхода из бухточки, к тому месту, где оба мыса сходились, и две зеленовато-сиреневые скалы образовывали небольшой проход, ведущий в сияющую глубину моря. У самого прохода Енох не снижая скорости, вдруг прыгнул влево локтя на четыре. Мне показалось, что он сейчас упадет, но Енох каким-то чудом продолжил скольжение, затем с силой ударив правой ногой о воду, крутнулся волчком и понесся обратно к берегу.

– Вот это мастер, – воскликнул Кифа. – Вот это скорость! Я такое вижу в первый раз.

– Подумаешь, – скривился Шали. – Я тоже так умею.

– Ты! – задохнулся Кифа. – Ты просто хвастун и трепло.

– Сам ты трепло! – отозвался Шали. – Вот сейчас посмотрим, кто хвастун, а кто неумеха.

– Посмотрим, посмотрим, – в тон ему отозвался Кифа.

С приближением Еноха перебранка прекратилась. Он подлетел к берегу и легко выскочил на него, словно спрыгнув с невидимой ступеньки, на которую взобрался, отправляясь в море. Он даже не запыхался и не замочил полей хитона, только его голые ноги до самых колен покрывали искрящиеся капельки.

– Все понятно?

– Нет, – сказал я. – Зачем вы прыгнули влево, учитель Енох?

– Можно было просто повернуться, но я хотел показать вам, как близко проходят в этом месте желтые линии. А теперь делаем так: вы надеваете мокроступы, подходите к кромке воды и приступаете к поиску линии. Тот, кто увидит ее, начинает движение. Не бойтесь помешать друг другу – места в море для всех хватит. Начинаем.

Мы с Кифой послушно принялись напяливать мокроступы, а Шали, не говоря ни слова, разбежался, и, повторив прыжок Еноха, вскочил на ступеньку точно в том же месте. Конечно, его скорость значительно уступала скорости учителя, но все равно он довольно быстро заскользил по водной глади.

Мы замерли от удивления. Енох нахмурился, однако не произнес ни слова. Шали докатился до входа в бухту и прыгнул влево, но не поймал линию и упал в воду, подняв целый фонтан радужных брызг. И хоть расстояние до него было весьма приличным, мы отчетливо услышали вскрик, а затем сдавленный стон.

Енох прыгнул в море без разбега и, моментально набрав скорость, понесся к Шали. Теперь он уже не скользил, а летел, часто перебирая ногами. Кифа побледнел.

– Что случилось? – спросил я.

– Там, в море, у выхода, полно соляных камней. Похоже, Шали ударился об один из них.

Енох подлетел к Шали, беспомощно барахтавшемуся в море, и одним движением руки выдернул его из воды. Так вытаскивают затычку из горлышка меха – р-раз и все. Шали дернулся, как видно, встраиваясь в линию, и замер, расставив руки. Он слегка покачивался, будто рыбацкий поплавок, Енох толкнул его в спину, и Шали заскользил к берегу. По мере его приближения я все более явственно различал кровавое пятно на хитоне и искаженное болью лицо Шали.

Но за линию он держался отлично и соскочил с нее тоже вполне ловко. Однако, оказавшись на берегу, Шали тотчас со стоном опустился на землю.

– Не сидеть, – рявкнул Енох. – Быстро к роднику, смыть кровь. Кифа, сними с него хитон.

Кифа бросился выполнять распоряжение учителя. Морщась и покряхтывая, Шали поднял руки, и Кифа стянул с него пропитанный кровью хитон. Зрелище, открывшееся нашим глазам, было ужасно. Острые грани соляного столба вспороли кожу и вывернули наизнанку мясо. Лохмотья кожи, кровоточащая плоть и белые крупицы соли, оставшейся в ране, производили страшное впечатление.

Енох накрыл рану ладонью и что-то быстро зашептал. Струйка бегущей из-под ладони крови остановилась на наших глазах.

– Отведите его к роднику, – сказал Енох, снимая руку с плеча Шали.

Кифа помог ему подняться и, придерживая за талию, повел на левую оконечность бухты. Я последовал за ними, а учитель Енох, оставшись на берегу бухты, стал внимательно исследовать содержимое своей сумы.

Мы сделали всего несколько шагов по левому мысу, как увидели ручей, бегущий по склону горы. Тут явно не обошлось без вмешательства человеческих рук: отверстие в скале, из которого выбивался ручей, облицованное пожелтевшим от времени мрамором, имело правильную форму.

Приглядевшись, я понял, что оно представляет собой конец трубы, уходящей в толщу склона. Ложе ручья выглядело как аккуратный мраморный желоб. Не доходя до песчаной полоски берега, желоб нырял под валун. Видимо, там проходила труба, ведущая прямо в море.

Кифа усадил Шали на край желоба и принялся осторожно смывать кровь. Шали морщился, но молчал. Спустя несколько минут рана была очищена – волокнистые пласты мяса стояли торчком, вызывая во мне внутреннюю дрожь.

– Больно? – участливо спросил Кифа.

– Уже нет, – бескровными губами прошептал Шали.

– Давай я смочу тебе голову, – предложил Кифа и, не дождавшись согласия, принялся горстями лить воду на макушку Шали.

– Помогай же, – коротко бросил он мне, и я тоже принялся поливать Шали ледяной водой. Спустя несколько минут мои пальцы заныли от холода.

– Откуда здесь такая холодная вода? – спросил я.

– Это наша вода, – коротко ответил Кифа. – Та самая.

– Та самая?

– Да, та самая, что протекает через бассейны. Святая вода. Видишь, как ее запрятали от чужих глаз.

– Хватит, – взмолился Шали. – Я совсем замерз.

– Вот и хорошо, – раздался сзади голос Еноха. – Я ведь предупредил – не повторять мои действия. Разве ты не расслышал просьбу?

Шали понурил голову. Кифа взял окровавленный хитон и, погрузив в желоб, принялся с силой тереть о мрамор.

– Ты все хорошо расслышал, Шали, – продолжил учитель Енох, – но решил пофорсить перед товарищами. И в особенности перед новичком. Это дурное качество, и Свет немедленно тебя наказал. Скажи спасибо за урок, запомни его на будущее. А сейчас сожми зубы и терпи.

Он подошел к Шали, быстрыми движениями вправил вывороченные ткани, прилепил на место лохмотья кожи, достал из сумы костяную иголку с длинной ниткой и стал зашивать рану.

Шали побелел от боли. Но молчал, молчал, как рыба, только его зрачки, как мне показалось, расширились на всю ширину глаз. Закончив шить, Енох крепко обмотал шов чистой тряпицей.

– На сегодня твои упражнения закончились, – сказал он Шали и повернулся к нам.

– А вы, молодые люди, пожалуйте к морю. Кифа, начнем с тебя.

Кифа понурился и пошел к тому месту, где мы оставили мокроступы. Ему явно не хотелось входить в воду. Я вспомнил его вчерашнее признание и пожалел товарища.

Нацепив мокроступы, Кифа дотопал до кромки и остановился, чуть согнув напружиненные ноги. Он словно собирался прыгнуть и внезапно застыл перед самым прыжком. Я следовал почти вплотную за Кифой и видел, как его ноздри расширились, точно у собаки, ищущей след. Он явно отыскивал желтую линию, слегка поворачивая голову то влево, то вправо. Мышцы шеи напряглись, плечи взбугрились, руки разошлись в стороны. Теперь он походил на громадную птицу, готовящуюся взлететь. Миг – и Кифа сорвался с места, плотно наступив мокроступом правой ноги на воду. Мокроступ несколько мгновений держался на поверхности, затем стал проваливаться, и в эту секунду Кифа перенес вес тела на второй мокроступ. Когда тот стал погружаться, Кифа наклонился в другую сторону. Он стоял на морской глади, беспрестанно переминаясь с ноги на ногу, словно исполняя некий танец.

– Но где же линия? – подумал я, и в это мгновение ноги Кифы с легким шумом выскочили из воды. Мокроступы поднялись на расстоянии толщины ладони над поверхностью и зависли. Кифа оглянулся с улыбкой облегчения, оттолкнулся правым мокроступом и двинулся вдоль линии.

Он не скользил, не плыл и не летел, а медленно, осторожно двигался, будто прощупывая сердцем каждый локоть желтой линии. Расстояние до выхода из бухты, которое Енох пронесся за секунды, а Шали за минуты, Кифа преодолевал очень долго. Мне надоело стоять, и я уселся на камень возле Шали. Учитель Енох застыл, не сводя глаз с медленно шлепающего мокроступами Кифы.

– Ну, так кто был прав? – шепнул Шали.

Его лицо приобрело обычный цвет, губы порозовели, а на хитоне я не мог разглядеть даже следов крови. Чудесная вода обители смыла их без следа.

– Ты о чем, Шали?

– Я же сказал, что умею не хуже Еноха. А Кифа не поверил. Посмотрим, что он теперь запоет.

– Енох куда быстрее тебя. И к тому же не падает.

– Падает, не падает, – Шали досадливо поморщился. – Ну, упал я, верно. Зато в следующий раз не упаду.

– Конечно, не упадешь. Только будь осторожнее.

Я прикоснулся пальцем к тому месту на хитоне, где недавно алело пятно. Чисто, все было совершенно чисто.

– Думаешь, опять чудо? – усмехнулся Шали. – Думай, думай, желторотик. Кифа тут ни при чем, просто вода Соленого моря не дала крови впитаться в ткань. А ты уже ушки развесил, да?

Разговор стал неприятен, я молча поднялся и подошел к Еноху. Кифа, тяжело переваливаясь, успел добраться до выхода из бухты, развернулся и по той же самой линии зашлепал обратно. У самого берега он остановился и спрыгнул с линии. Но не красиво и легко, как Енох, а шлепнув мокроступами о поверхность так, что брызги разлетелись во все стороны.

– Глаза береги, – предупредил Енох. – Вода в море очень едкая. Если попадет – щипать станет немилосердно.

Он сделал паузу.

– Не бойся сорваться с линии. Утонуть в Соленом море невозможно, ложись на спину и держи голову повыше, чтобы в глаза не попало. Понял?

Кифа с шумом выбрался на берег и подошел к Еноху.

– Ну, как? – говорил весь его вид. Но сам Кифа молчал, глядя на учителя.

– Молодец, – мягко произнес Енох, – отлично, просто отлично. По сравнению с прошлым разом ты здорово продвинулся.

– А что было в прошлый раз? – спросил я.

– Примерно то же, что сегодня у Шали, – ответил Енох. – Только крови меньше вытекло.

«Ага, – подумал я. – Вот, значит, какой глубины он боится».

Почему Кифа обманул меня, не рассказав о происшествии на прошлом занятии? Неужели стыдился неудачи? Но ведь раньше он, не стесняясь, делился со мной бедами и провалами. А может, мое предположение ошибочно, и Кифа в самом деле боится воды? Странное поведение для мальчика, выросшего на побережье Кинерета!

Енох взял меня за плечо и прервал размышления, крепко подтолкнул к морю.

– Я надеюсь, Шуа, ты все уже понял. Твои товарищи преподали тебе наглядный урок, стоящий десятка устных рассказов. Надевай мокроступы, и да поможет тебе Свет!

Я всунул ноги в мокроступы. Действительно, теперь я точно знал, что мне делать, и хорошо представлял поджидающие опасности. Впрочем, упасть в воду – тоже мне опасность! Главное – держаться подальше от соляных камней, а купание в такую жару может быть только приятным.

Оставалось найти желтую линию. Я подошел к тому месту, где на нее вскакивали Енох, Шали и Кифа, и стал присматриваться.

В глазах рябило от переливчатого сияния голубой воды. Солнечные лучи пронизывали ее до мягких складок песчаного дна. Я приподнял голову, червонное солнце в бледно-сизом блистающем ореоле висело совсем близко. Как можно углядеть в этом бесконечном сверкании тонюсенькую желтую линию?

Я снова опустил голову. Линия должна проходить под самыми ногами – так объяснял учитель Енох. Но под ногами беззвучно колыхался только упругий блеск поверхности моря.

Вдруг мне показалось, будто я вижу рыбку. Ту самую селедку, про которую шутил Кифа. Шутки шутками, но я четко видел извивающуюся спину рыбки, причем не одной, а целого косяка, длинным рядком плывущего от берега в глубину моря. Удивительно, несмотря на все старания, рыбки оставались на месте. Их желтые плавники неустанно резали поверхность воды и…

Опа-па-па, это же вовсе не рыбки. Я присел на корточки и попробовал схватить ближайшую. Рука прошла сквозь спинку, пронзила теплую маслянистую воду и уткнулась в дно. Я вытащил руку, непроизвольно перетирая между пальцами шелковистые песчинки.

– Нашел? – раздался надо мной голос Еноха, и я все сразу понял. – Не тяни, не тяни, – продолжил учитель. – В первый раз всегда страшно. Нужно преодолеть этот страх. Всего один раз преодолеть, а потом ты убедишься, что нет в мире ничего приятней, чем катание по желтой линии.

– Учитель Енох, – спросил я, разгибаясь. – Как же я пропущу линию через сердце, если она проходит возле ног?

– Начинай, – заторопил Енох. – Сделаешь и поймешь.

Я решительно занес правую ногу и стал опускать ее на поверхность моря, стараясь попасть как можно ближе к линии. За какую-то долю мгновения, прежде чем мокроступ коснулся воды, линия подскочила вверх и вонзилась в мою грудь. Меня слегка подкинуло, и я вдруг перестал ощущать свое тело.

Нет, все было на месте: руки, ноги, голова, шея – органы послушно повиновались мысленным приказам и выполняли приказанное моментально и точно, но я… я не чувствовал их веса.

– Хорошо, Шуа, – раздался голос Еноха. Он стоял на берегу и внимательно смотрел на меня. – Ты хорошо поймал линию. Странное ощущение. Не так ли?

– Так, – кивнул я.

– На самом деле, ничего странного, я ведь тебе объяснял – вдоль желтой линии нет тяжести. Поэтому ты и не чувствуешь тело. Пока не чувствуешь. Скоро ты привыкнешь, и все станет по-прежнему. Посмотри вниз.

Я опустил глаза и обнаружил, что мокроступы висят над самой поверхностью воды. Я тихонько подвигал правой ногой. Потом ударил ею о воду. От толчка мое тело сдвинулось с места и устремилось вперед.

– Держи линию сердцем, – послышался сзади голос Еноха.

Его предупреждение было излишним – я ощущал линию, точно горячую грелку. Правда, не сердцем, грелка располагалась немного ниже, напоминая неприятные дни в Эфрате, когда я объелся неспелыми плодами смоковницы, и мама лечила меня, прикладывая к животу нагретые в очаге камни, обернутые тряпьем.

Я еще раз оттолкнулся мокроступом от воды. Скорость возросла. Еще, еще и еще! Я опьянел от движения, необоримые силы земли отпустили мое тело из вечного плена. Я парил, я летел, я плыл сквозь золотисто-голубую дымку прямо в открытое море.

Наваждение… Ничем иным я не могу объяснить свой дальнейший поступок…

Очень скоро я оказался возле выхода из бухты. Желтая линия, извиваясь и дрожа, пробегала между скалами, и я, забыв предостережения, понесся между ними и оказался в открытом море.

Жаркий ветер туго ударил в грудь. Вода в море выглядела по-другому, чем в бухте, она напоминала сине-лиловое масло. Зыбкий простор тонул в тумане, поднимавшемся с разогретой солнцем поверхности моря. На охряных склонах Моавских гор пятнами выделялась сероватая зелень рощ и белая россыпь селений. Оглянувшись, я увидел за спиной фиолетовый силуэт высокого кумранского берега.

Цвет воды менялся с каждым мгновением. Теперь она стала мраморно-голубой, бездонной и манящей. Наверное, причиной тому была глубина, но я не боялся ее. Я видел, что желтая линия делает большую дугу и возвращается обратно к нашему берегу.

«Почему нужно вернуться обязательно в бухту? – подумал я. – Можно скользить еще быстрее и через пару минут оказаться у берега, правда, чуть в стороне. А там – небольшая прогулка вдоль скал – и я снова в бухте».

– Шуа, – раздался тихий голос. – Вернись, Шуа.

– Вестник! – мелькнула в моей голове радостная мысль. – Я – Вестник! Кто может говорить со мной посреди моря? Никто! Значит – я слышу голоса, подобно Шали, подобно Наставнику!

Кто-то схватил меня за плечо и остановил. Остановил резко, безжалостно: мокроступ зацепился за воду и поднял целый сноп феерически сверкающих брызг. Я испуганно оглянулся. Прямо за мной стоял учитель Енох.

– Тебя могут увидеть с берега. Это опасно. Немедленно возвращайся, Шуа.

Он подхватил меня под мышки и круто повернул. Теперь я стоял лицом к берегу. Енох прыгнул вправо, звучно хлопнул ногой по воде и вернулся обратно на линию, оказавшись за моей спиной. В следующее мгновение я почувствовал сильный толчок и понесся к бухте.

Главное удовольствие состоит в том, что не нужно выбирать дорогу. Желтая линия сама несет наездника, от него требуется только сильнее отталкиваться и мчаться, мчаться, мчаться, подставляя лицо горячему ветру.

Я попытался разглядеть вход в бухту и не смог его отыскать. Очертания берега тонули в золотистом мареве испарений, вместо мысов я видел только размытую фиолетовую полосу. Не помню, как долго продолжалось мое опьянение свободой и скоростью, но за эти недолгие минуты я успел забраться далеко в море. Если бы не Енох, я продолжал бы мчаться в сиреневую глубину, прямо навстречу неизвестности.

Но неизвестность меня совершенно не пугала! Ведь я прочно держался за желтую линию, и всегда мог вернуться в начальную точку. Тепло, исходящее от линии, наполняло мою грудь энергией и силой. Первобытные токи земли, мощь ее толщи, крепость, коренящаяся в глубинах пещер, могучий воздух потаенных расщелин придавали мне уверенность и бесстрашие.

Фиолетовая полоса берега быстро приобрела выпуклость, вот проступили валуны мысов, и сквозь узкий проход блеснула голубизной гладь бухты.

Фу-р-р! – прошуршало эхо, отражаясь слева и справа от каменных глыб. Я оглянулся – учитель Енох спокойно стоял прямо за моей спиной. Казалось, он не двигался с места: ни брызг на голых ногах, ни капелек пота вдоль лба, ни учащенного дыхания. Ничто не указывало на то, что он вернулся из глубины Соленого Моря.

А я жадно дышал, набирая полную грудь жаркого воздуха. Казалось бы, совсем нетрудные отталкивания мокроступами отняли у меня все силы. Наверное, во время передвижения вдоль желтой линии тело вело себя не совсем обычным образом.

Подлетая к песчаной линии, где нас поджидали Кифа и Шали, я выставил правую ногу и опустил конец мокроступа в воду. Мои ноги тут же обдало брызгами, но скорость резко снизилась и перед самой кромкой берега я замер, приветственно помахивая рукой друзьям.

Физиономия у Шали была невеселой, зато Кифа сиял, как бронзовый шлем легионера.

«Бедный Шали, – подумал я, – наверняка, боль безжалостно терзает его плечо».

– А теперь повернись, – раздался голос учителя Еноха, – спокойно, без фокусов дойди до входа в бухту и – возвращайся. Но без дури, Шуа, не дай чувствам увлечь тебя.

– Хорошо, учитель Енох, я сам не знаю, что на меня нашло.

– Желтая линия, – улыбнулся Енох, спрыгивая в воду, доходившую ему до колен. – Она пьянит, как шейхар, медовый напиток. Особенно в первый раз. Все нормально, Шуа, все идет своим чередом.

Ох, как он меня успокоил. Обрадованный, я решил повторить его поворот волчком и лихо ударил правым мокроступом о поверхность воды. Раздался треск, мокроступ провалился сквозь водную гладь, а я, не удержав равновесия, слетел с желтой линии и бултыхнулся лицом в горячую воду. От неожиданности я не успел плотно закрыть глаза, тысячи раскаленных иголок тут же забрались под веки и принялись безжалостно жалить и щипать. Вскочив на ноги, я схватился обеими руками за глаза. О, Свет, как мне было больно!

– Кифа, – донесся сквозь пелену боли голос Еноха, – отведи Шуа к источнику.

– Быстрей, быстрей, Шуа, – Кифа подхватил меня под руку и потащил из воды. – Если глаза воспалятся, ты несколько часов будешь почти слепым.

Мы вышли из моря и быстро двинулись по песку. Каждый камешек, каждый кристаллик соли остро впивался в голые подошвы ног. В Эфрате я все лето бегал босиком, и кожа на ступнях становилась твердой, точно кора дерева. За месяцы, проведенные в чистоте и прохладе кумранских подземелий, мои ноги изнежились, и обыкновенная прогулка по песку превратилась почти в пытку.

Я попытался, превозмогая боль, открыть глаза и не узнал окружающий меня мир. Пепельная тень притушила блеск моря, горящие под солнцем фиолетовые горы казались серыми, а вместо товарищей я различал лишь неясные силуэты.

– Не открывай глаза, – сердито приказал Кифа. – Лучше вспомни, сколько раз Енох просил тебя беречься. А ты резвился, как мальчишка, и вот результат.

Песок кончился, мы пошли по камням, и скоро мои ноги пронизал ледяной холод «нашей» воды.

– Умывайся, – сказал Кифа, отпуская мою руку.

Я опустился на колени прямо посредине мраморного ложа ручья и стал промывать глаза. Каждая капля воды приносила облегчение. Я наслаждался холодом, столь приятным посреди бушующего зноя, поливал шею, плечи, грудь, студеные струйки скользили по животу, вдоль позвоночника. Потихоньку приоткрыв глаза, я увидел, что пепельная тень исчезла – краски полдня вернулись на свои места.

Вода перестала обжигать, мое тело привыкло к холоду, и тогда, позабыв обо всем на свете, я набрал полную грудь воздуха и окунул голову в поток. Не успел лоб прикоснуться ко дну, как в моих ушах раздалось уже знакомое шипение:

– Ш-ш-ш-уа, Ш-ш-ш-уа! Куда ты пропал, Ш-ш-ш-уа!

Я пробкой выскочил из ручья. Большой Змей, как я мог позабыть о Большом Змее! Отец говорил, что в бассейны обители он не может пробраться, но здесь, вне ее стен, здесь ему никто не мог помешать. Даже вода, освященная омовением праведников.

– Что случилось, Шуа? – Кифа с удивлением смотрел на меня. – Ты выскочил из воды, точно ужаленный.

«Никому не рассказывай об этом, – вспомнил я отцовское наставление. – Никому и никогда. Иначе тебя сразу вышвырнут не только из Хирбе-Кумран, но также из общины».

– Укололся о камешек, – объяснил я, для пущей достоверности потирая волосы надо лбом. – Прямо головой втемяшился.

– Дай посмотрю, – предложил Кифа, делая шаг навстречу.

– Не надо, уже все прошло.

– А глаза?

– И глаза прошли. Можно продолжить занятие.

Мы вернулись на берег. Шали сидел неподвижно, обернувшись с головой в коричневую накидку.

– Это он скалу изображает, – шепнул мне Кифа. – Пытается скрыться на ровном месте.

– А где учитель Енох?

Кифа огляделся по сторонам.

– Да, действительно, куда он пропал? Наверное, опять запрятался. Хочет, чтобы мы его нашли. Эй, Шали, ты не видел Еноха?

Шали не ответил.

– Эй, скала, – пошутил Кифа, – я к тебе обращаюсь, словно Моисей. Разверзни уста и одари нас потоком красноречия.

Шали продолжал молча сидеть на месте.

– Ладно, как хочешь. Тогда я пойду искать. А ты, Шуа, вытащи из моря мокроступы. Нечего им в соленой воде мокнуть.

Он пошел к тому месту, где утром мы обнаружили учителя, и принялся внимательно оглядывать каждый бугор и валун. Я вытащил из моря мокроступы, подошел к Шали и тихонько постучал его пальцем по плечу.

– Шали, ты совсем не похож на скалу.

Шали опять не отозвался. Я положил мокроступы на песок и направился на другой мыс искать учителя Еноха.

Зной висел розовым дымом над белыми столбиками соли. Солнце стояло уже высоко, и вода теперь казалась зеленой. Из глубины моря ровно дул горячий ветер, поднимая небольшие волны. Их зеленоватое сияние было нежным, точно сияние камня нофэх.

Прошло всего несколько минут, и я заметил человека в белой накидке, неподвижно стоящего возле соляного столба.

«Во второй раз Енох спрятался куда хуже первого», – подумал я и быстро подошел к человеку.

– Учитель Енох, вас видно.

– Тьфу, – накидка опустилась, и передо мной предстало красное от жара лицо Шали.

– Ты сразу меня заметил?

– Сразу, – сказал я.

– Издалека?

– Издалека. Постой, а где же Енох?

– Не знаю, – махнул рукой Шали. – Мы обменялись накидками и разошлись в разные стороны.

– Я знаю, где учитель!

Осторожно ставя ступни между острыми камешками, я поспешил к бухте. Шали шел за мной, шел безмятежно и не торопясь, словно под его ногами простирался прохладный шелковистый песок.

На берегу рядом с мокроступами сморщенным коконом валялась коричневая накидка.

– Следы! – воскликнул Шали. – Мы найдем его по следам.

Мы принялись расшифровывать многочисленные следы, оставленные нашими ногами за утро, но быстро поняли, что из этой затеи ничего не выйдет.

– Не нашли? – раздался из-за бугров голос Кифы.

– Нет, – ответил я за двоих.

– И я тоже. А тебя, друг, – Кифа хлопнул Шали по плечу, – замечательно было видно. Как ты ни старался изобразить из себя валун…

– Это был не Шали, – сказал я.

– Как не Шали? – удивился Кифа. – Но кто же это мог быть, если… – Он осекся и с ожесточением хлопнул себя ладонью по лбу.

– Вот это урок, а! Это мастерство. А мы-то, мы-то, наивные дурачки!

– Пожалуйста, не обобщай, – заметил Шали, собирая мокроступы. – Отвечай только за себя. Если кто и похож тут на тупой валун, так это ты, Кифа! А сейчас давайте еще раз обыщем бухту и мысы. Если не найдем Еноха, можно смело отправляться домой.

Поиски учителя продолжались долго, солнце уже начало клониться к вершине Кумранской горы, когда мы, отчаявшись, взяли мокроступы и потащились к входу в подземелье.

В первой пещере, удобно рассевшись на камнях, мы просидели около получаса, дожидаясь, пока подсохнет пот на лицах, а в глазах перестанут мельтешить блики. Сидели молча, и я думал о Змее. Получается, он непрестанно следит за мной. И спасение только в обители. Выход один, пока я не научусь – если научусь – противостоять его чарам, оставаться внутри святых стен. И опасаться воды.

Один… Как это грустно! Я совсем один, даже посоветоваться не с кем. Удивительное одиночество рядом с друзьями и мудрыми наставниками. Каждая причина, каждый кирпичик, из которых складывается здание одиночества, понятен и разумен, но все здание целиком вызывает недоумение. Возле учителей – а не спросить… Вблизи друзей – а не посоветоваться…

– Что за ерунда, – нарушил молчание Кифа. Он недоуменно вертел в руках мокроступ. – Когда я успел его сломать?

– Это не ты, это Шуа, – ответил Шали. – Он так залихватски стукнул мокроступом о воду, что прутья не выдержали. Вообразил себя жеребцом и ударил копытом.

– Да, похоже на то, – Кифа задумчиво повертел в руках мокроступ. – Пошли?

– Пошли! – Шали двинулся к коридору, ведущему в подземелье, мы потянулись за ним.

Шли медленно. Я наслаждался темнотой и прохладой, сухим воздухом подземелья. Насколько же внутри было спокойнее и лучше, чем снаружи! Буйство красок, жара, яростные лучи солнца, бесконечное многообразие форм и линий, резкие запахи – разве можно под непрекращающимся давлением мира погрузиться в духовное? Кто сможет сто и один раз повторить выученное, если над головой сияет небесная лазурь, ноздри щекочет острое дыхание моря, а ноги ступают по камням и соли. Ох, как прав был Учитель Праведности, уведя нас под землю.

Я подумал «нас» и с удивлением понял, что смотрю на себя, как на избранного, а обитель считаю своим домом. Эфрата отодвинулась в сторону, потускнела, расплылась. Сколько же перемен произошло всего за несколько месяцев, как далеко я успел уйти от перепуганного мальчика, робко прошедшего сквозь арку западных ворот.

Сзади послышался шорох. Даже не шорох, а неясный, смутный звук. Я обернулся. В глубине коридора, хорошо различимая в зеленом сиянии, прямо на меня плыла фигура, закутанная в белое покрывало.

– Кифа, – наверное от испуга, я сильно ударил товарища в спину, и он обернулся, точно укушенный осой. – Кифа, кто это?

Мой голос дрожал. Расстояние между нами и фигурой стремительно сокращалось. Кифа коротко хрюкнул, словно подавляя смешок.

– Кифа, Кифа, кто это? – повторил я.

– Это учитель Енох, ты что, сам не видишь?

У-ф-ф-ф! Фигура плавно остановилась возле меня. Похоже, что Енох и в подземелье двигался вдоль желтой линии. Но где он ее тут углядел?

– Устали? – учитель отбросил капюшон со лба.

– Устали, – подтвердил Кифа.

– А где вы прятались, учитель Енох? – спросил Шали.

Мы стояли, повернувшись лицом к учителю. Зеленое сияние освещало наши лица подобно свету луны в полнолуние.

– Вы топчетесь в круге привычных представлений, – негромко произнес Енох. – Воспринимая мир не таким, какой он есть на самом деле, а таким, каким он существует в вашем воображении. На этом и основана тактика укрывания. Первая ваша ошибка состояла в том, что вы искали меня, а не Шали. Поэтому на сидящего человека в коричневой накидке не обратили внимания. А ведь я совсем не похож на Шали, единственное сходство – коричневая накидка. Но и ее оказалось достаточно. Вторая ошибка – вы искали меня только на берегу. Почему? Разве вы не видели, что я могу передвигаться по морю? И не только я, но и вы тоже.

Мы понурили головы. Точно, разглядывать море никому не пришло в голову. Водная гладь так блестела под лучами солнца, что мы старались избегать ее взглядом.

– Когда вы, то есть Шали, перестали докучать мне своими глупыми шутками, я сбросил накидку, перебрался к входу в бухту и прижался к правому камню. Там и стоял все это время. Не могу сказать, что это была легкая задача. Кифа, – обратился он к моему товарищу и тот поднял опущенную от стыда голову. – Кифа, ты ведь добрался до конца мыса и прошел возле меня на расстоянии вытянутой руки. Почему ты не посмотрел на выход из бухты?

– Я… мне… мне даже не пришло такое в голову, – честно признался Кифа. – Вода так сильно блестела….

– Да, это верно. Вода блестела. А мысль была скована цепями привычных представлений. Поэтому урок и закончился. А теперь возвращайтесь в свою комнату и в свободное время поразмышляйте хорошенько над событиями сегодняшнего дня.

Мы прижались спинами к стене коридора, и Енох проскользнул мимо нас, прохладный, словно дождевая тучка.

– Учитель Енох, – крикнул Шали вслед удаляющейся фигуре. – Учитель Енох, разве в этом коридоре есть желтая линия?

Енох не ответил, но увеличил скорость и спустя несколько мгновений исчез в глубине зеленого сияния.

– Вот и ответ! – воскликнул Шали. – Но где он тут видит линию? А ведь мне про нее сто раз рассказывали!

Он раздраженно топнул ногой.

– Не вижу, и все тут. Инвалидность какая-то. Куриная слепота!

– Пошли, пошли, – перебил его Кифа. – Я хочу окунуться, а потом посидеть спокойно у нас в комнате и подумать.

– По-ду-у-мать, – протянул слегка презрительно Шали, начиная движение. – Грустно поразмыслить о том, как нас водил за нос уважаемый учитель Енох.

– Подумать о том, для чего он это делал и что мы должны из этого выучить, – очень серьезно произнес Кифа.

Оставшийся путь мы проделали без приключений. У нашей двери Кифа попросил:

– Шали, сделай доброе дело, отнеси мокроступы Звулуну.

– Конечно, – легко согласился Шали. – Давайте, отнесу.

Мы передали ему мокроступы, и Шали растворился в полумраке.

– Ты в бассейн? – спросил я. – Разве можно посредине дня?

– Можно, – ответил Кифа. – Если испачкался, то можно. Вода Соленого моря пачкает тело, так что сейчас пойдем и окунемся. Но сначала… – он понизил голос. – Сначала я хочу тебе кое-что сказать.

Кифа оглянулся по сторонам, как будто в коридоре мог находиться посторонний.

– Твой правый мокроступ, – голос Кифы упал до едва различимого шепота – Твой мокроступ был подпилен. Поэтому он и сломался.

– Подпилен? – я широко раскрыл глаза. – Но кто его мог подпилить?

– Тот, кто устраивает тебе другие мелкие пакости, – со вздохом ответил Кифа.

– Но кто знал, что мокроступ попадет именно ко мне? – спросил я. – Ведь он мог оказаться у тебя или у Шали.

– Мог, – согласился Кифа. – Значит, его подпилили прямо на берегу.

– На берегу? Но там никого не было!

– Еноха мы тоже не заметили, – ответил Кифа. – Возможно, не заметили еще кого-нибудь.

– Если этот кто-то так овладел приемом хамелеона, – сказал я, – значит, он весьма продвинутый ессей.

– Вот и я о том же думаю, – тяжело вздохнул Кифа.

– Но зачем продвинутому ессею подпиливать мокроступ?

– О-хо-хо, – снова вздохнул Кифа. – Понятия не имею, Шуа. Вокруг тебя творятся странные вещи. Я о таком никогда не слышал. И даже предположить не мог ничего подобного. А оно происходит.

– Что же это должно означать?

– Сам думай, – сердито ответил Кифа. – Сложи одно с другим и сообрази. Ладно, я иду в бассейн. Ты со мной?

– Да, только зайду на минутку в комнату.

– Хорошо, догоняй.

Кифа ушел. Честно говоря, мне нечего было делать в комнате. Я просто хотел на несколько минут остаться один, чтобы переварить услышанное.

Продвинутый ессей подпиливает мой мокроступ! Для чего, зачем, за что, в конце-то концов! Почему меня преследуют, почему издеваются? Кому я перебежал дорогу? Продвинутый ессей не может так ошибаться, он наверняка должен понимать, что перед ним всего лишь тихий незаметный ученик, с трудом осваивающий начала учения.

Эти мысли требовали тишины и одиночества, я потянул на себя дверь, вошел в комнату и… остолбенел. На моей кровати, закутанный с головой в черный плащ воинов, сидел человек. Столбик солнечного света освещал комнату, но лица человека не было видно. Капюшон низко свисал со лба, только глаза мерцали сквозь глубокую тень.

Человек стал медленно поднимать вверх руки. Опережая его, я направил ладони в сторону кровати и приготовился выпустить томление.