9. «ГРОБОВЫЕ» ДЕНЬГИ
Еще не настала ночь, а работа мойщика посуды, которую выполнял Дон, чтобы заплатить за обед, похоже, сделалась для него постоянной. Дон подсчитал, что при такой оплате ему потребуется как минимум вечность, чтобы наскрести достаточно денег и отправить радиограмму родителям, но кормили зато трижды в день, а еда у Чарли была выше всяких похвал. Несмотря на внешнюю грубость, Чарли оказался в общем-то неплохим человеком. Свою резкую неприязнь к Джонни Лингу он выразил на том же — явно не для детских ушей — lingua franca, на котором общался с толкунами. Никакой ему Джонни не родственник, говорил он, а если он кому-то и родственник, то — и добавлял что-нибудь этакое, вроде собачьей матери.
Когда последний посетитель ушел, а последняя тарелка была вымыта и вытерта, Чарли постелил Дону на полу в той самой комнате, где тот обедал. Раздевшись и улегшись в постель, Дон вспомнил, что надо бы позвонить в отдел безопасности порта и сообщить свой адрес. «Успеется, позвоню завтра», — подумал он, засыпая; к тому же в ресторане не было телефона.
Дон проснулся от ощущения тяжести. В комнате было темно. На какой-то жуткий миг ему показалось, что кто-то навалился на него сверху и хочет ограбить. Окончательно проснувшись, Дон вспомнил, где он, и понял, что было причиной испуга. Тол-куны. Два зверька забрались к нему в постель: один приткнулся Дону к спине и обхватил за плечи; второй калачиком свернулся в ногах. Оба тихонько посапывали. Видно, кто-нибудь зазевался, и они проскользнули в открытую дверь.
Дону стало смешно: нашел, кого испугаться. Да на этих ласковых тварей и рассердиться-то было всерьез нельзя. Он почесал между рожек того из них, что был ближе:
— А ну-ка, детки, это моя постель! Убирайтесь отсюда, пока я не разозлился.
Незваные гости что-то проблеяли~и лишь теснее прижались к Дону. Тот поднялся и, взяв их за уши, вытолкал за портьеру.
— И не вздумайте возвращаться!
Они оба очутились в постели раньше, чем Дон.
Дон подумал и решил их оставить. Все равно в комнате не было двери, чтобы закрыться. Конечно, можно вывести их на улицу, но в помещении было темно, а Дон, попавший сюда впервые, понятия не имел, где здесь включается свет. Будить Чарли тоже не хотелось. К тому же спать с ними было не противно: толкун — зверек маленький, чистый, во всяком случае ничем не хуже собаки, свернувшейся в ногах у хозяина. Даже лучше, ведь на собаках бывают блохи.
— Ну-ка подвиньтесь, — велел он. — А мне спать где прикажете?
Уснуть удалось не сразу; Дона все еще тревожил прошлый кошмар.
Он сел, всматриваясь в темноту, и нащупал деньги, которые убрал под матрац. Затем он вспомнил о кольце и, чувствуя себя полным идиотом, натянул носок и как можно глубже засунул туда свою драгоценность.
Скоро все они уже дружно спали.
Дона разбудило испуганное блеяние над ухом. В следующее мгновение все смешалось. Он уселся, пробормотав: «Да заткнитесь, вы!» — и хотел шлепнуть соседа, но тут же почувствовал, как его запястье сжимает чья-то рука — не четырехпалая крохотная тол-кунья, а рука человека.
Дон пнул ногой, угодив при этом во что-то мягкое. Кто-то крякнул, рядом снова заблеяли, на этот раз испуганнее, чем раньше, зацокали по полу копытца. Дон ударил еще, едва не переломав себе на ноге пальцы; рука, что его держала, разжалась. Послышались возня и громкие стенания толкунов. Вскочив на ноги, Дон отпрянул назад. Шум утих, но он продолжал всматриваться в темноту, пытаясь понять, что же случилось. В этот миг вспыхнул ослепительный свет, и он увидел в дверях Чарли: в халате, в руках — огромный блестящий топор.
— Что здесь происходит? — крикнул Чарли.
Дон постарался как можно доходчивее рассказать хозяину обо всем — о толкунах, о ночных кошмарах, о хватающей в темноте руке.
— Есть надо перед сном меньше, — ответил на это Чарли, но на всякий случай обыскал помещение.
Дон следовал за ним по пятам.
Увидев на окне сломанный шпингалет, Чарли ничего не сказал и тут же пошел проверять кассу и сейф. Похоже, там ничего не тронули. Чарли прибил сломанный шпингалет, выставил толкунов на улицу, и сказал Дону:
— Иди спать, — и отправился к себе в комнату.
Дон попытался заснуть, но прошло немало времени, прежде чем он сумел успокоиться. Деньги и кольцо были на месте. Кольцо он надел на палец и уснул, сжав руку в кулак.
Наутро у Дона, воевавшего с бесчисленными тарелками, было достаточно времени на размышления. Мысль его была о кольце.
С пальца Дон его снял — не только потому, что не хотел держать в горячей воде, но и потому, что опасался выставлять его напоказ.
Неужели вору нужно было кольцо, а не деньги? Это ни в какие ворота не лезло — охотиться за безделушкой ценой в полкредита! Ну, может быть, в пять кредитов, ведь здесь, на Венере, все стоит дороже. Но уж во всяком случае, больше чем на десятку оно не тянуло явно.
Дон начал думать, что все это неспроста: уж слишком много людей интересовались колечком. Дон вспомнил, как развивались события. Доктор Джефферсон рискнул жизнью — и погиб — ради того, чтобы кольцо попало на Марс. Это казалось нелепым, вот почему Дон, как следует перед тем поразмыслив, решил, что он должен был доставить родителям упаковку. Логично, как ему тогда казалось, решил. К тому же такое решение подтверждали действия сотрудников службы безопасности, отобравших при обыске упаковку.
Похоже, что, как бы дико это ни выглядело, дело именно в нем — в кольце. Но даже если и так, то с какой стати кольцо могло кому-то понадобиться на Венере? Мало того, что он сам только что прибыл, — он даже не предполагал, что попадет в эти края.
Дон без труда придумал бы сотню способов, как сведения о его прибытии могли просочиться сюда, но подобные мысли просто не пришли ему в голову. Более того, он даже представить себе не мог, что кто-то станет интересоваться его особой.
Но чего ему явно было не занимать, так это упрямства. И обращаясь к мойке, он дал страшную клятву, что, несмотря ни на что, попадет на Марс и, как его просил Джефферсон, передаст это кольцо отцу.
К середине дня поток клиентов наконец схлынул, и Дон расправился с последней тарелкой. Вытерев руки, он заявил Чарли:
— Мне нужно сбегать в город.
— Что такое? Уже отлыниваешь?
— Мы сегодня вечером работаем, так?
— Еще бы. У меня здесь не чайный домик.
— Так вот: я работаю утром и вечером, и в середине дня мне нужен небольшой перерыв. Тех тарелок, что я намыл, вам на несколько часов хватит.
Чарли пожал плечами и отвернулся. Дон вышел.
По туманным, запруженным людьми улицам он пробирался к зданию ИТТ. Клиентов в зале было немного — в основном они разговаривали по телефону или дожидались своей очереди у кабин. Изобел Костелло сидела у себя за конторкой и, похоже, была не особенно занята работой, хотя у окошка и торчал какой-то солдат. Дон отошел к дальнему концу стойки и стал ждать, когда она освободится.
Вскоре Изобел отделалась от солдата и подошла к Дону.
— Да не мой ли это трудный ребеночек? Как дела, малыш? Поменял свои деньги?
— Нет, в банке их не приняли. Придется забрать у вас мою радиограмму.
— Не спеши: с Марсом все равно пока связи нет. Может, еще разбогатеешь.
Дон невесело рассмеялся:
— Вряд ли! — и рассказал девушке все, что с ним за это время случилось.
Изобел кивнула.
— Могло быть хуже. Старик Чарли — неплохой человек, но в той части города небезопасно. Будь осторожен, особенно по ночам.
— Постараюсь. Изобел, ты не поможешь мне в одном деле?
— Если ты не попросишь чего-нибудь невозможного, незаконного или скандального — что ж, пожалуйста.
Дон выудил из кармана кольцо.
— Ты не могла бы подержать у себя вот это? Спрятать куда-нибудь, пока я за ним не приду?
Она взяла кольцо, подняла к глазам и стала его рассматривать.
— Осторожно! — предупредил Дон. — Его нельзя никому показывать.
— Почему?
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, что оно у тебя. Спрячь.
— Ну ладно.
Девушка вышла. Вернулась она уже без кольца.
— К чему такая таинственность, Дон?
— Я бы и сам хотел это знать.
— Вот как?
— Ни о чем больше меня не спрашивай. Я только хочу, чтобы ты его сохранила. Кто-то пытается его у меня отнять.
— Но… слушай-ка, эта на самом деле твое кольцо?
— Да. Это все, что я могу сказать.
Изобел всмотрелась в его лицо.
— Ладно, Дон. Я о нем позабочусь.
— Спасибо.
— Надеюсь, все будет хорошо. Кстати: загляни как-нибудь еще раз. Я хочу познакомить тебя с управляющим.
— Хорошо.
Изобел отошла и занялась клиентом. Дон подождал, пока освободится кабинка, позвонил в отдел безопасности космопорта и сообщил адрес. Покончив с делами, он вернулся к своим тарелкам.
Была почти полночь и через руки Дона прошла уже не одна сотня тарелок, когда Чарли выпроводил последнего посетителя и запер двери. Они вместе уселись за поздний ужин. Один ел палочками, второй — вилкой. Дон так устал, что еда застревала в горле.
— Чарли, — спросил он, — как ты управлялся здесь в одиночку?
— Было двое работников, но оба завербовались. Разве хотят теперь мальчишки трудиться; у них одно на уме — поиграть в солдатики.
— Выходит, я работаю за двоих? Слушай, а не нанять ли тебе еще одного помощника, а то, глядишь, и я захочу в армию.
— Работать лучше.
— Может, и лучше. Это ты по себе судишь: я еще ни разу не встречал человека, который бы так много работал.
Чарли откинулся на стуле и скрутил сигарету из местной «балдежной травы».
— Я работаю и думаю о том дне, когда вернусь обратно домой. У меня будет маленький садик, ограда. Маленькая птичка, которая будет для меня петь, — он разогнал рукой клубы дыма и показал на обшарпанные стены. — Когда я работаю, я всего этого не вижу. Я вижу свой маленький садик.
— А…
— Я коплю деньги, чтобы вернуться домой, — он глубоко затянулся. — Я вернусь домой — живой или в гробу.
Дон понял, о чем идет речь; еще в детстве он слышал о «гробовых деньгах». Все иммигранты-китайцы надеялись вернуться домой, но чаще всего туда отправляли контейнер с гробом. Молодые китайцы, родившиеся на Венере, смеялись над этим обычаем: их домом была Венера, а Китай они воспринимали как набившую оскомину сказку.
Он решил рассказать Чарли о своих злоключениях, тщательно избегая упоминаний о кольце и всем, что было с ним связано.
— Как видишь, я так же сильно хочу на Марс, как ты — в Китай.
— До Марса далеко.
— Далеко. И все равно я должен туда добраться.
Чарли докурил сигарету и встал.
— Держись Чарли. Трудись как трудишься, и я возьму тебя в долю. Когда-нибудь вся эта чушь с войной кончится, и мы оба отправимся куда хотим, — он повернулся и собрался уходить. — Доброй ночи.
— Доброй ночи.
На этот раз Дон лично проверил, не забрались ли к ним опять толкуны, и только потом отправился к себе спать. Уснул он быстро. Всю ночь он карабкался по горам, их склоны были сложены из тарелок и не было им ни конца, ни края. А где-то далеко-далеко светил Марс.
Дону еще повезло, он нашел себе пристанище в ресторанчике: город был переполнен людьми. Даже до политического кризиса, превратившего Нью-Лондон в столицу нового государства, город был весьма оживленным местом — торговым центром для раскиданных на миллионы квадратных миль селений и главным космопортом планеты. С началом войны было de facto введено эмбарго на межпланетную торговлю, что со временем могло заставить город затянуть пояс потуже, но недавние события коснулись пока только застрявших в городе космонавтов, которые слонялись по улицам в поисках развлечений.
Их было, в общем-то, не так много; гораздо больше в городе насчитывалось политиков. На Губернаторском острове, отделенном лиманом от Большого, проходила сессия Генеральных штатов новой Республики. Рядом, в губернаторской резиденции, расположились глава государства, глава правительства и его министры.
Последние немедленно устроили шумную склоку из-за помещений и секретарей. Волна бюрократии захлестнула Большой и Южный острова, Восточную косу и остров Могильного камня. Началась грызня за дома и участки, и цены на землю подскочили до головокружительной высоты. Вслед за государственными мужами и чиновниками, занявшими выборные посты, ринулись куда более многочисленные прихлебатели — клерки, которые что-то делали, и специальные помощники, которые не делали ничего, разнообразные спасители мира, люди, несущие в мир Послания, лоббисты «за» и лоббисты «против», люди, заявлявшие, что представляют интересы местных драконов, но так как-то и не удосужившиеся выучить язык свиста, и драконы, которые вполне могли представлять свои интересы сами — что они и делали.
Как ни странно, Губернаторский остров не утонул под такой тяжестью. К северу от столицы, на острове Бьюкенена, вырастал новый город — учебные лагеря Воздушных сил и Наземных войск республики. Генеральные штаты выражали озабоченность этим фактом: мол, устройство военной базы под самым боком столицы есть ни что иное, как приглашение к национальному самоубийству, поскольку одна водородная бомба может стереть в пыль и правительство, и большую часть вооруженных сил — и тем не менее все оставалось по-прежнему. Военные выдвигали тот довод, что личному составу необходимо обеспечить досуг, а если построить лагеря на безлюдье, солдаты дезертируют и разбегутся по своим фермам и шахтам.
Многие и вправду подались в дезертиры. А тем временем Нью-Лондон прямо-таки кишел солдатней. В «Ресторане Двух Миров» было не протолкнуться с утра до ночи. Старый Чарли метался от плиты к кассе, а Дон обжигал руки горячей мыльной водой. Как только освобождалась минутка, он бежал в пристройку набить топку котла маслянистыми поленьями дерева чика, которые приносил дракон по имени Маргаритка (несмотря на такое имя, дракон был самец). Греть воду электричеством вышло бы, конечно, дешевле: электроэнергия была побочным продуктом атомного реактора, расположенного от города к западу, и доставалась практически задарма. Но электрооборудование стоило бешеных денег, да и достать его было практически невозможно.
Такие обычные для фронтира контрасты встречались в Нью-Лондоне на каждом шагу. Грязные, неасфальтированные городские улицы освещались электроэнергией от атомных станций. Самоходки на реактивной тяге связывали город с другими поселениями, но в городской черте жители большей частью передвигались на своих двоих, а транспорт — такси и метро — заменяли гондолы. Некоторые из них были механизированы, но в основном приводились в движение с помощью человеческих мускулов.
Нью-Лондон был уродливым, неудобным, недостроенным городом, но чем-то все-таки он бодрил. Дону нравилось кипение уличной жизни — нравилось гораздо больше, чем оранжерейная роскошь Нью-Чикаго. Жизнь здесь была оживленной, словно возня щенков в корзинке, и энергичной, как удар в челюсть. В самом воздухе витали новые надежды и проблемы…
Проработав в ресторане неделю, Дон ощущал себя так, будто работает здесь всю жизнь. Несчастным он себя не чувствовал, нет. Конечно, работа была нелегкой и он по-прежнему рвался на Марс, хотя думал об этом нечасто, но он хорошо спал, хорошо ел, не болтался без дела… К тому же вокруг было полно собеседников, с кем можно было поговорить, поспорить — космонавты, гвардейцы, политики, те что помельче, словом самый обычный люд, которому были не по карману заведения другого ранга. Заведение Чарли вскорости превратилось в клуб, где кипели политические дебаты, оно стало агентством городских новостей, фабрикой слухов. Сплетня, родившаяся за тарелкой приготовленного Чарли кушанья, частенько уже назавтра появлялась на первых полосах нью-лондонской «Таймс».
Дон пользовался вытребованным у Чарли правом на послеобеденный отдых, даже если у него не намечалось никаких особенных дел. Когда Изобел была не слишком занята, он водил ее в кафе напротив выпить по стаканчику кока-колы; девушка до сих пор оставалась его единственным другом вне ресторанных стен. Как-то раз Изобел сказала:
— Давай-ка зайдем ко мне. Я хочу познакомить тебя с управляющим.
— Зачем?
— Это насчет твоей радиограммы.
— Да, конечно, я и сам собирался, но сейчас это не имеет смысла. Денег у меня все равно нет. Придется недельку подождать, а там я, может быть, попрошу в долг у Чарли. Думаю, Чарли даст, чтобы я не бросил работу — другого-то на мое место он еще набегается искать.
— Ничего у тебя не получится — лучше найди другую работу. Пойдем.
Девушка пропустила Дона за стойку, провела в заднюю комнату и представила пожилому человеку с озабоченным лицом.
— Это Дон Харви, тот самый молодой человек, о котором я говорила.
Мужчина протянул руку.
— Да-да, что-то насчет радиограммы на Марс. Кажется, дочь мне об этом говорила.
Дон обернулся к Изобел.
— Дочь? Ты мне не сказала, что управляющий — твой отец.
— Ты меня не спрашивал.
— Но… впрочем, неважно. Рад с вами познакомиться, сэр.
— Взаимно. Так вот насчет этой радиограммы…
— Я и сам не понимаю, зачем Изобел привела меня сюда. Я не могу заплатить. У меня только деньги Федерации.
Мистер Костелло озабоченно рассматривал свои ногти.
— Мистер Харви, в соответствии с правилами мы осуществляем межпланетную связь только за наличный расчет. Я был бы не прочь взять купюры Федерации, но не имею права: это нарушение закона, — он уставился в потолок. — Разумеется, на черном рынке деньги Федерации имеют хождение…
Дон печально усмехнулся.
— Знаю. Но пятнадцать-двадцать процентов — слишком низкий для меня курс. Мне не хватит, чтобы расплатиться за радиограмму.
— Двадцать процентов? Текущий курс — шестьдесят!
— Правда? А я чуть было не свалял дурака.
— Это неважно. Я вовсе не собирался советовать вам отправиться на черный рынок, мистер Харви. Во-первых — потому, что сам нахожусь в непростом положении, представляя компанию, принадлежащую Федерации и до сих пор не экспроприированную. И вместе с тем я вполне лояльный гражданин республики. Если вы сейчас уйдете и вернетесь с деньгами республики, я должен буду сообщить в полицию.
— Папа!
— Помолчи, Изобел. Во-вторых, молодому человеку негоже впутываться в такие дела, — он помолчал. — Но мы, возможно, найдем способ выйти из создавшегося положения. Ведь ваш отец не отказался бы оплатить такую радиограмму?
— Еще бы!
— Но я не могу отправить ее наложенным платежом. Что ж, пишите переводной вексель на имя вашего отца, и я приму его в качестве оплаты.
Дон ответил не сразу, а сначала обдумал предложение. Казалось, это то же самое, что отправить сообщение наложенным платежом — против этого он ничего не имел, — но делать долги от имени отца без его согласия Дону не хотелось.
— Послушайте, мистер Костелло, ведь вы еще очень долго не сможете предъявить вексель к оплате — так почему бы мне не оставить долговую расписку, по которой я расплачусь как можно быстрее? Может быть, так будет лучше?
— И да, и нет. Принять вашу расписку попросту означает отправить ваше межпланетное сообщение в кредит, а это запрещено. С другой стороны, переводной вексель на имя вашего отца представляет собой финансовый документ, который равноценен наличной сумме, даже если я не могу получить деньги немедленно. Согласен, все это тонкости космического права, но ими и определяется разница между тем, что я могу и что не могу сделать, следуя правилам корпорации.
— Спасибо, — медленно произнес Дон, — но мне кажется, что нам надо обождать. Может быть, мне удастся где-нибудь подзанять.
Мистер Костелло перевел взгляд с Дона на Изобел и беспомощно пожал плечами.
— Ладно, пишите расписку, — отрывисто сказал он. — Пишите на мое имя, а не на компанию. Заплатите, как только сможете, — он еще раз глянул на дочь, которая в ответ одобрительно улыбнулась.
Дон составил расписку. Как только они с Изобел отошли достаточно далеко, чтобы отец девушки их не услышал, Дон сказал:
— Это очень щедро с его стороны.
— Подумаешь! — ответила девушка. — Это всего лишь показывает, как далеко может зайти заботливый папочка, чтобы его дочка не упустила своего шанса.
— Что? Что ты хочешь сказать?
Изобел улыбнулась.
— Ничего. Бабушка Изобел просто тебя разыгрывает. Не бери в голову.
Он улыбнулся.
— Куда же мне тебя повести? Пойдем к «Голландцу», выпьем по кока-коле?
— Уговорил.
Когда Дон вернулся в ресторан, то кроме горы немытых тарелок он обнаружил, что в зале идет жаркий спор по поводу обсуждаемого Штатами законопроекта о воинской повинности. Дон навострил уши: если будет всеобщая мобилизация — его загребут точно и надо бы их опередить, записавшись в Космическую гвардию добровольцем. Совет Макмастерса относительно «единственного способа попасть на Марс» крепко сидел у него в голове.
Большинство спорщиков склонялись в пользу воинской повинности, и Дон тоже не возражал; проект казался ему дельным, несмотря на то что он сам подпадал под его действие. Один спокойный невысокий человек, до сих пор молча слушавший окружающих, откашлялся и сказал:
— Повинности не будет.
Последний оратор, второй пилот, до сих пор носивший на воротничке три круга, удивился:
— С чего бы это? Откуда тебе-то знать, коротышка?
— Я побольше вашего знаю. Позвольте представиться: сенатор Оллендорф от провинции Куи-Куи. Во-первых, воинская повинность нам не нужна; сам характер нашего конфликта с Федерацией не требует большой армии. Во-вторых, у нашего народа не тот темперамент, чтобы мириться с повинностью. В ходе процесса выборочной иммиграции здесь у нас на Венере сложилась нация упрямых индивидуалистов, почти анархистов. Они не примут принудительного призыва. В-третьих, налогоплательщики не одобрят большую армию; у нас и так больше добровольцев, чем мы можем содержать. И наконец, я и мои коллеги собираемся похоронить проект, соотношением голосов три к одному.
— Послушайте, любезный, — словно жалуясь, спросил пилот, — зачем было называть три первые причины?
— Я просто репетировал свою завтрашнюю речь, — ответил сенатор. — Кстати, сэр, если вы так уж болеете за призыв, то отчего вы не вступили в Космическую гвардию? Вас бы наверняка взяли.
— Что ж, я отвечу — так же, как ответили вы. Первое, или во-первых, я — не местный, так что война эта не моя. Во-вторых, сейчас у меня первый отпуск с тех пор, как прекратили полеты кораблей класса «Комета». А в-третьих — я завербовался вчера и теперь пропиваю свой аванс. С вас довольно?
— Разумеется, сэр! Позвольте вас угостить.
— Вам следовало бы знать, что старый Чарли подает только кофе. Так что возьмите чашку и расскажите, что творится на Губернаторском острове. Нам хотелось бы получить сведения из первых рук.
Ушки Дон держал на макушке, а рот (не всегда) на замке. Помимо прочего ему удалось узнать, почему в этой «войне» не велось никаких военных действий, кроме уничтожения «Околоземной». Дело было не только в том, что из-за значительной удаленности — от тридцати до ста пятидесяти миллионов миль — военные коммуникации сильно растягивались. Главной причиной был страх перед ответным ударом, и, вероятно, именно из-за этого и создалось нынешнее патовое положение.
Техник-сержант Воздушных сил принялся разъяснять всем, кто пожелал его слушать:
— Начальство нас сейчас по полночи держит в состоянии стартовой готовности. Какого черта? Терра напасть не осмелится, и заправилы Федерации прекрасно об этом знают. Войне конец.
— С чего вы взяли, будто они не нападут? — спросил Дон. — По-моему, в нас попасть так же просто, как в сидящую на воде утку.
— Это верно. Одна бомба — и наш городишко целиком сдует в болото. И Бьюкенена это тоже касается. И Куи-Куи-тауна. Но что это им даст?
— Не знаю, но под атомную бомбу мне попасть не хочется.
— Не бойся, не попадешь. Пошевели мозгами. Допустим, они уничтожат кучку торгашей и толпу политиков — но остальная-то территория не пострадает. Республика Венера сохраняет свою мощь — потому, что во всем этом болотном мире есть лишь три цели, которые имеет смысл подвергнуть ядерной бомбардировке — три цели, которые я уже назвал. Что же из этого следует?
— Говорите, я слушаю.
— Они получат ответный удар — теми бомбами, которые коммодор Хиггинс позаимствовал на «Околоземной». Мы захватили несколько самых быстроходных кораблей, и перед нами — самые крупные цели, какие только знала история. Все пространство от Детройта до Боливара: металлургические заводы, электростанции, фабрики. Они не решатся щелкнуть нас по носу, зная, что мы готовы им врезать под дых. Надо мыслить логично!
Мужчина, спокойно сидевший у дальнего конца стойки, выслушал сержанта и мягко сказал:
— Да, но почему вы думаете, что руководство Федерации будет мыслить логично?
Сержант удивился.
— Что? Да ну вас! Говорю: война кончена! Нам пора по домам. Лично у меня сорок акров лучших рисовых полей на Венере; урожай-то, спрашивается, кто собирать будет? А я вместо этого сижу здесь и дурака валяю. Пора бы уже и правительству почесаться.
