СРЕДИ
ПЛАНЕТ
© А. Шаров, Р. Волошин,
перевод, 2002
Скотту и Кенту
1. НЬЮ-МЕКСИКО
— Спокойно, дружище, спокойно!
Дон Харви осадил маленького толстяка-пони. Обычно Лодырь оправдывал свою кличку, но сегодня ему, кажется, пришла охота порезвиться. И Дон, в общем-то, его не винил. День стоял такой, какие бывают только в Нью-Мексико: небо, до блеска отмытое прошедшим ливнем, земля уже сухая, но вдалеке еще висит клочок радуги. Небо было слишком голубым, крутые холмы — слишком розовыми, а дали — слишком яркими, чтобы казаться реальными. Невероятный покой окутывал Землю и заставлял, затаив дыхание, ожидать чуда.
— Нам еще целый день ехать, — предупредил Дон Лодыря, — так что не взмыливай себе бока. Скоро крутой подъем.
Скакал Дон один, а причиной его одиночества было чудесное мексиканское седло, которое родители распорядились прислать ему ко дню рождения. Вещица была прекрасная, разукрашенная серебром, что твой щеголь-индеец. Но на ранчо, в школе, которую посещал Дон, седло это выглядело так же нелепо, как строгий костюм во время клеймения скота, — этого родители Дона не учли. Он-то седлом гордился, но у других мальчишек седла были простые, пастушьи; они подшучивали над ним кто во что горазд, и Дональд Джеймс Харви, впервые появившись на выездке с этим седлом, тут же стал Доном Хайме.
Вдруг Лодырь отпрянул назад. Дон огляделся, увидел, что его испугало, выхватил свой излучатель и выстрелил. Потом он спешился, бросив поводья вперед, чтобы Лодырь остановился, и оценил итоги своих трудов. В тени скалы еще подергивалась довольно крупная змея с семью погремушками на хвосте. Ее срезанная лучом голова валялась рядом с туловищем. Погремушки Дон решил не забирать. Попади он точно в голову, непременно взял бы трофей, чтобы похвастаться своим стрелковым искусством. А так ему пришлось полоснуть змею лучом наискось. Если он принесет в школу гадину, убитую столь неуклюже, кто-нибудь обязательно спросит, почему он не воспользовался садовым шлангом.
Дон оставил ее валяться и снова забрался в седло, болтая с Лодырем:
— Ничего страшного, просто рогатая змея, — бодренько произнес он. — Она тебя испугалась больше, чем ты ее.
Он пришпорил пони, и они двинулись в путь. Пробежав несколько сотен ярдов, Лодырь снова шарахнулся в сторону, испугавшись на этот раз не змеи, а внезапно раздавшегося звука. Дон осадил его и строго сказал:
— Ты, толстяк-коротышка с куриными мозгами! Когда ты научишься не подскакивать, заслышав телефонный звонок?
Лодырь передернул лопатками и фыркнул. Дон потянулся к луке седла, снял телефонную трубку и ответил:
— Передвижной 6-J-233309, говорит Дон Харви.
— Это мистер Ривз, Дон, — донесся голос директора школы «Ранчито Алегре». — Где ты?
— Направлялся на месу Могила торговца, сэр.
— Возвращайся домой, и как можно скорее.
— Угу! Что-то случилось, сэр?
— Радиограмма от твоих родителей. Если пилот вернулся, я вышлю за тобой вертолет и попрошу кого-нибудь привести твою лошадь.
Дон заколебался. Он не хотел, чтобы на Лодыре ездил кто попало — не ровен час, разгорячат лошадь и не дадут ей остынуть. С другой стороны, радиограмма от родителей наверняка была важной. Предки работали на Марсе, и мать писала исправно, присылая почту с каждым кораблем, но радиограмма, не считая поздравлений на Рождество и ко дню рождения, — дело и вправду неслыханное.
— Скоро буду, сэр.
— Хорошо! — мистер Ривз дал отбой. Дон развернул Лодыря и отправился по тропе обратно. Лодырь оглянулся на седока, взгляд у него был укоризненный и разочарованный.
Принадлежавший ферме вертолет обнаружил всадника всего в полумиле от школы. Дон отмахнулся и сам загнал Лодыря на подворье. Его мучило любопытство, но он задержался, чтобы обтереть и напоить коня, и только потом вошел в дом. Мистер Ривз ждал в своем кабинете. Взмахом руки он пригласил Дона войти и передал ему послание. Вот что в нем было:
«ДОРОГОЙ СЫН, ДЛЯ ТЕБЯ ЗАБРОНИРОВАНО МЕСТО НА «ВАЛЬКИРИИ», ВЫЛЕТ ДВЕНАДЦАТОГО АПРЕЛЯ С «ОКОЛОЗЕМНОЙ». ЛЮБЯЩИЕ ТЕБЯ ПАПА И МАМА».
Дон заморгал, не постигая простого смысла телеграммы.
— Но это же прямо сейчас!
— Да. Ты не ожидал?
Дон задумался. Конечно, в душе он надеялся в конце учебного года попасть домой (если можно назвать возвращением домой полет на Марс, на который его нога никогда не ступала). Эх, если бы они устроили ему местечко на «Вандердекене» тремя месяцами позже…
— В общем-то, нет. Я не могу понять, почему они вызывают меня до конца четверти.
Мистер Ривз плотно соединил подушечки пальцев.
— По-моему, это очевидно.
Дон выглядел изумленным.
— Что вы имеете в виду? Мистер Ривз, ведь вы не думаете, что будет война, правда?
— Дон, я не пророк, — серьезно ответил директор. — Но мне думается, что твои родители обеспокоены и не хотят, чтобы ты оставался в зоне возможных военных действий.
Дон никак не мог прийти в себя. Война — это нечто такое, о чем узнаешь на занятиях. Войн же теперь не бывает. Конечно, на уроках новейшей истории рассказывали о нынешнем колониальном кризисе, но все равно… Он казался чем-то далеким — даже человеку, который путешествовал столько, сколько Дон. Кризис — дело дипломатов и политиков, а не что-то там житейское.
— Послушайте, мистер Ривз, может быть, они и волнуются, но я-то — нет. Я хотел бы радировать им, что прибуду со следующим кораблем, когда кончатся занятия.
Мистер Ривз покачал головой.
— Нет, я не могу позволить тебе поступать наперекор воле родителей и их недвусмысленному распоряжению. Во-вторых… э-э-э… — директор школы, казалось, с трудом подбирал слова: — ну, в общем, в случае войны тебе, Дональд, может стать тут… скажем так, неуютно.
Казалось, в кабинет ворвался холодный ветер. Дон почувствовал себя одиноким и не по годам взрослым.
— Почему? — резко спросил он.
Мистер Ривз изучал свои ногти.
— Ты точно знаешь, на чьей ты стороне? — медленно спросил он.
Дон задумался. Отец его родился на Земле; мать принадлежала ко второму поколению колонистов Венеры. Но ни одна из этих планет не была их настоящим домом: они встретились и поженились на Луне и вели свои исследования в области планетологии во многих секторах Солнечной системы. Сам Дон родился в космосе, и его свидетельство о рождении, выданное Федерацией, оставило вопрос о его гражданстве открытым. Благодаря происхождению родителей он мог претендовать на двойное гражданство. Он не считал себя венерианским колонистом: в последний раз родители посещали ее так давно, что планета в его представлении стала чем-то нереальным. С другой стороны, только одиннадцати лет от роду он впервые бросил взгляд на ласковые холмы Земли.
— Я — гражданин Системы, — ответил он.
— М-м-м… — протянул директор школы. — Прекрасная фраза, и, возможно, когда-нибудь она будет что-то значить. А пока — говорю это как друг — я согласен с твоими родителями. Марс, по-видимому, останется нейтральной территорией; там ты будешь в безопасности. И опять говорю как друг: для человека, который не определил точно, на чьей он стороне, дела тут могут принять скверный оборот.
— Никто не имеет права сомневаться в моей лояльности! По закону я считаюсь урожденным землянином!
Директор не ответил. Дон воскликнул:
— Глупости все это! Если бы Федерация не выжимала из Венеры последние соки, никаких разговоров о войне и вовсе не было бы.
Ривз поднялся.
— Это все, Дон. Я не собираюсь спорить с тобой о политике.
— Но это правда! Прочтите «Теорию колониальной экспансии» Чемберлена!
Ривз, похоже, был удивлен.
— Где эта книга попала тебе в руки? Явно не в школьной библиотеке.
Дон не ответил. Книгу ему прислал отец, но предупредил, чтобы он держал ее подальше от чужих глаз. Книга эта принадлежала к числу запрещенных. Во всяком случае, тут, на Земле.
— Ты что, якшаешься с буклегерами, Дон? — спросил Ривз.
Дон молчал.
— Отвечай!
Не дождавшись ответа, Ривз тяжело вздохнул и сказал:
— Ладно, не будем об этом. Ступай к себе и собирайся. Ровно в час вертолет отвезет тебя в Альбукерке.
— Да, сэр, — Дон направился к выходу, но тут директор школы остановил его.
— Одну минуту. В пылу нашего… э-э-э… спора я едва не забыл, что на твое имя пришло еще одно послание.
— О! — Дон взял бланк, на котором было напечатано:
«ДОРОГОЙ СЫН, НЕ ЗАБУДЬ ПЕРЕД ОТЛЕТОМ ПОПРОЩАТЬСЯ С ДЯДЕЙ ДАДЛИ. МАМА».
В каком-то смысле второе сообщение удивило даже больше, чем первое; Дон не без труда сообразил, что мать, должно быть, имела в виду доктора Дадли Джефферсона — друга, но не родственника, его родителей, человека, ничего в жизни Дона не значившего. И Дон, запихнув бумажку в карман своих «левисов», вышел из комнаты.
* * *
Он уже долго прожил на Земле, но паковал вещи с энергией бывалого космонавта; зная, что билет дает право на бесплатный провоз только пятидесяти фунтов багажа, Дон принялся раскладывать вещи. Вскоре получилось две кучи. Одна, очень маленькая — на постели. Необходимая одежда, несколько капсул с микрофильмами, логарифмическая линейка, авторучка и вриса — похожий на флейту марсианский инструмент, на котором он давно не играл, потому что это не нравилось остальным ученикам. На постели соседа по комнате выросла куда более внушительная куча ненужного теперь барахла.
Дон взял врису, пару раз пробежал по ней пальцами и положил инструмент в большую кучу. Везти на Марс марсианское изделие — все равно что уголь в Ньюкасл.
В этот миг в комнату вошел Джек Моро, сосед Дона по комнате.
— Что это тут у тебя? Большая уборка?
— Я уезжаю.
Джек поковырял пальцем в ухе.
— Глохну я уже, что ли? Готов поклясться, ты сказал, что уезжаешь.
— Да, — Дон остановил сборы, показал Джеку радиограмму и объяснил, что к чему.
Джек заметно поник.
— Не нравится мне все это. Конечно, год выпускной, я знаю, но чтобы так вот взять и сорваться?.. Как же я теперь буду засыпать без твоего храпа? И с чего вдруг такая спешка?
— Не знаю. Правда, не знаю. Директор говорит, что мои предки сдрейфили из-за войны и хотят вытащить свое дражайшее чадо в безопасное место. Но это же глупо, ты согласен? Я считаю, в наши дни люди воевать не станут: они слишком цивилизованны.
Джек не ответил. Дон подождал, потом резко спросил:
— Ты согласен или нет? Не может быть никакой войны.
— Может, так, а может, и нет, — медленно ответил Джек.
— Ой, да кончай ты!
— Хочешь, помогу тебе паковаться? — предложил сосед.
— Тут паковать-то нечего.
— А эта куча, с ней что?
— Она твоя. Поройся, а хочешь — позови остальных, пусть забирают, кому что надо.
— Чего? Слышь, Дон, да не нужны мне твои вещи. Я их упакую и отправлю за тобой следом.
— Ты когда-нибудь пересылал багаж на другую планету? Это барахло того не стоит.
— Тогда продай. Знаешь что, давай после ужина устроим аукцион?
Дон покачал головой.
— Некогда. Я в час улетаю.
— Что? Ну, ты меня прямо убил, парень. Это мне совсем не нравится.
— Ничего не поделаешь. — Дон снова принялся перебирать вещи.
Несколько одноклассников забрели попрощаться. Сам Дон о своем отъезде не распространялся, и директор, по его мнению, тоже лишнего не болтал, но все-таки слух как-то разнесся. Дон предложил друзьям налетать на добычу, при условии, что Джек будет первым.
Вскоре до Дона дошло, что причиной отъезда никто из них даже не поинтересовался. Это раздражало больше, чем любые назойливые расспросы. Он чувствовал желание сказать кому-нибудь, что просто смешно сомневаться в его лояльности. Да и вообще войны не будет.
Руп Солтер, мальчишка из соседнего флигеля, просунул голову в дверь и стал наблюдать за сборами.
— Сваливаешь, да? Слыхали уже. Решил вот проверить.
— Я уезжаю, если тебя это интересует.
— Вот-вот, я про это и говорю. Послушай, Дон Джейми, как насчет твоего циркового седла? Я бы помог тебе от него избавиться, если сойдемся в цене.
— Седло не продается.
— Брось, там, куда ты собрался, лошади не водятся. Назначай цену.
— Теперь седло — Джека.
— И оно не продается, — сказал Моро.
— Вот оно, значит, как? Что ж, вольному воля, — безразличным голосом продолжал Солтер. — А кляча? Свою клячу ты уже кому-нибудь завещал?
Лошади мальчиков, за редким исключением, принадлежали школе, но выпускники пользовались давнишней и очень почетной привилегией «завещать» временную собственность другим школьникам по своему выбору. Дон резко вскинул голову. Только сейчас он подумал о Лодыре. Внезапно он с горечью осознал, что не может взять с собой этого маленького пузатого клоуна — и вообще он как-то совсем забыл подумать о том, что с ним будет.
— Это дело решенное, — ответил Дон, а про себя добавил: «Во всяком случае, настолько, насколько оно касается тебя».
— И кто же теперь у нее хозяин? Лошадь, конечно, так себе, но я хотел бы избавиться от той козы, которая мне досталась. Нет, серьезно, я могу хорошо заплатить.
— Все уже решено.
— Да ладно дурака-то из себя строить. Я же пойду к директору, и лошадь все равно отдадут мне. Завещание лошади — привилегия выпускника, а ты просто сваливаешь до срока.
— Мотай отсюда.
Солтер ухмыльнулся.
— А ты у нас, оказывается, обидчивый. Все вы, туманоеды, слишком круто кипите, чтобы уразуметь свою выгоду. Ну что ж, скоро вас всех уму-разуму научат.
Дон еле сдержался. «Туманоедами» называли тех, кто приезжал с окутанной облаками Венеры. Это прозвище было ничуть не хуже, чем «лайми» или «янки», если только его не произносили глумливым тоном или, как сейчас, намеренно стараясь оскорбить.
Остальные мальчики смотрели на Дона, не зная, полезет он в драку или нет.
Джек быстро поднялся с койки и направился к Солтеру.
— Давай, Солти, отваливай. Некогда нам тут с тобой дурака валять.
Солтер посмотрел на Дона, потом опять на Джека, пожал плечами и сказал:
— Мне тоже особо некогда с вами здесь околачиваться… Но — насчет лошади. Если вы передумаете, то так уж и быть — найду время.
Полуденный звонок из столовой разрядил напряжение. Кое-кто из мальчишек направился к двери; Солтер пошел вместе с ними. Дон остался.
— Пошли, пожуем, — предложил Джек.
— Джек…
— Да?
— Может, ты заберешь Лодыря?
— Дон, ты же знаешь. Я бы взял, ну а Леди Мод? С ней мне тогда что делать?
— Да я все понимаю. Как же мне теперь быть?
— Постой-ка! — Джек просиял. — Ты знаешь этого малыша, Скинти Морриса? Новенького из Манитобы? У него еще нет постоянной, ему только «коз» давали, да и то приходилось в очереди постоять. Уж он-то Лодыря обижать не станет. Я знаю, я давал ему покататься на Моди. Руки у него добрые.
У Дона отлегло от сердца.
— Ты сделаешь это для меня? И договоришься с мистером Ривзом?
— Что? Да ты можешь сам ему об этом сказать за ланчем. Пошли.
— Не пойду. Я не голоден. И не больно мне хочется говорить на эту тему с директором.
— Почему?
— Ну… не знаю. Когда я был у него сегодня утром, мне показалось, что он настроен не совсем… дружелюбно.
— Что он тебе сказал?
— Да дело не в словах. Может, я и впрямь такой мнительный, да только мне показалось, что он и в самом деле рад меня отсюда спровадить.
Дон ждал, что Джек начнет спорит, примется переубеждать. Вместо этого он немного помолчал, потом тихо сказал:
— Не принимай близко к сердцу, Дон. Директор, наверно, и сам-то как на иголках. Ты знаешь, что он получил предписание?
— Какое предписание?
— Тебе ведь известно, что он офицер запаса? Он обратился за указаниями и получил их. Приказ вступает в силу в конце семестра. На период его военной службы руководство школой принимает на себя миссис Ривз.
Дон, уже и без того бывший на пределе, почувствовал головокружение. На период военной службы? Как можно говорить такое, когда никакой войны нет?
— Точно тебе говорю, — продолжал Джек. — Я узнал от повара.
Помолчав, он добавил:
— Послушай, старик, мы друзья, ведь так?
— Ну конечно!
— Тогда скажи мне честно: ты и в самом деле собираешься на Марс? Или отправляешься на Венеру вступать в армию?
— Откуда ты это взял?
— Ладно, молчу. Но знаешь, если это даже и так, все равно между нами все останется по-прежнему. Мой старик говорит, что, когда наступает пора, главное — быть мужчиной и стоять прймо, — он посмотрел в лицо Дональду и добавил: — Как ты поступишь — твое личное дело. Тебе известно, что у меня в следующем месяце день рождения?
— Ну да.
— Так вот, после него я собираюсь записаться на курсы пилотов. Вот почему мне хочется знать, что будешь делать ты.
— Да…
— Но это же ничего не изменит, во всяком случае — между нами. В любом случае ты собираешься на Марс.
— Да. Да, это так.
— Хорошо! — Джек взглянул на часы. — Я должен бежать, иначе они выкинут мою жратву свиньям. Ты точно не идешь?
— Точно.
— До встречи! — Он выбежал из комнаты.
Дон немного постоял, чтобы собраться с мыслями. Старина Джек, должно быть, относился к войне серьезно, раз отказался от Йельского университета ради курсов пилотов. Но он ошибается. Он должен ошибаться.
Чуть погодя Дон вышел в кораль. Лодырь подбежал на зов и принялся тыкаться мордой в карманы в поисках сахара.
— Прости, дружище, — грустно сказал Дон. — Даже морковки нет, совсем забыл.
Он постоял, прижавшись щекой к морде лошади, и почесал пони за ушами. Потом тихо заговорил, пустившись в подробные разъяснения, будто Лодырь мог понять слова, дававшиеся Дону с таким трудом.
— Вот такие дела, — заключил он. — Мне нужно уезжать, а тебя мне взять с собой не разрешат.
Он мысленно возвратился к первому дню их дружбы. Лодырь был еще совсем жеребенком, но Дон его тогда испугался. Пони казался большим, опасным, возможно, что плотоядным. Дон ни разу не видел лошадей, пока не прилетел на Землю, и Лодырь был первым конем, которого он увидел вблизи.
Дон внезапно почувствовал, как к горлу подкатывает комок, и замолчал. Продолжать не было сил. Обняв пони за шею, он расплакался. Лодырь тихо заржал, понимая — что-то случилось, и все тыкался в хозяина носом. Дон поднял голову.
— Прощай, малыш, и береги себя. — Он резко повернулся и бегом бросился к общежитию школы.
Назад: 20. ДОМА
Дальше: 2. «МЕНЕ, МЕНЕ, ТЕКЕЛ, УПАРСИН»[121]
