Когда Шельма устраивает спектакль, она ни перед чем не останавливается. Согласно правилам протокола, которые установил Лазарус Лонг, обед на «Доре» — торжественная церемония, но торжественность можно толковать по-разному: единственное, что здесь строго запрещено, — это одеться кое-как. Обеду предшествует час коктейлей, в течение которого можно прихлебывать кока-колу или же напиться в стельку.

Но в этот вечер тетя Хильда все поменяла. Никаких коктейлей, явиться точно вовремя — без двух восемь по судовым часам, никому не перекусывать у себя — таковы были высочайшие повеления. Никакой самодеятельности в одежде — тетя командор сама решала, что кому надеть и где кому сидеть. Я спросила:

— Тетя командор, милочка, ты не слишком раскомандовалась?

— Да, на этот раз я раскомандовалась, Диточка, — ответила она. — Только, прежде чем заниматься критикой, спроси своего мужа, был ли когда-нибудь такой случай, чтобы прием у меня не удался.

— И спрашивать не буду. Как же, в последний раз взлетел на воздух наш «бьюик». У тебя никогда не соскучишься.

— Это в мои планы не входило. И нечего жаловаться — благодаря этому мы с тобой обзавелись мужьями. Прежде чем передавать мои приказы двойняшкам, скажи мне вот что. Не опасно посвящать их в нашу тайну?

— Шельма, я говорю Зебадии все, даже если кто-нибудь — ты например — просит меня этого наделать.

— Дити, я думала, мы с тобой договорились друг друга не выдавать?

— А мы и не выдаем. Когда я говорю Зебадии, это значит, что у твоих секретов двойная защита. А насчет Лаз-Лор — не забудь, что они ему жены, а не только клоны.

— Прелесть моя, ты, как всегда, умница. Ладно, будем держать это про себя. Скажи им, что надеть, — и, пожалуйста, помни, что за тобой стою я, так что никаких возражений. То, что я посылаю твоему мужу и отцу меч и саблю, — любезность с моей стороны, но я благодарю тебя от их имени на тот случай, если они забудут. Отправь их в вашу каюту: они решили, что им легче будет одеться, если женщины не будут путаться под ногами.

— Вранье, — сказал папа сзади чуть ли не прямо мне в ухо, — Это женщины не хотят, чтобы мы путались у них под ногами.

— И то и другое, Джейкоб, — согласилась тетя Хильда. — Но Дора уже доставила вашу парадную форму к вам в каюту, а оружие…

— …Тоже будет там, и я все прекрасно вижу, когда меня ткнут носом, и я очень счастлив, любовь моя, с тех пор как ты взялась управлять моей жизнью и говорить мне, что делать.

— Джейкоб, я сейчас разревусь.

— Джейк! Вы меня слышите? — послышался голос Лазаруса. Тетя Хильда сделала папе наш условный знак, он кивнул и с готовностью ответил:

— Конечно, Лазарус. Что у вас?

— У меня неразрешимая проблема, и мне нужна помощь. Я получил приказание — и вы, наверное, тоже — надеть к обеду военную форму. Единственный мой мундир, какой есть на борту, — в адмиральских апартаментах, и… Погодите, ведь вы там?

Тетя Хильда замотала головой. Папа ответил:

— Я у себя в каюте, одеваюсь к обеду. Хильда решила вздремнуть. Я ведь вам говорил.

— Да, говорили, и я не люблю, когда мне тычут кулаком в нос, сэр. Но… В общем, если бы вы могли воспользоваться своим влиянием…

— Если оно у меня есть.

— Если оно у вас есть, и принесли бы мне этот мундир за двадцать минут до обеда… — Тетя Хильда кивнула. — …Или хотя бы за десять, то вы спасли бы меня от ужасной дилеммы — какой ее приказ нарушить.

— Не советую нарушать тот, по которому вам не следует ее беспокоить.

— Ну, это мне и в голову не приходило! И дело не в вашем кулаке, Джейк, — это она держит меня в постоянном ужасе! Я этого не понимаю. Я вдвое тяжелее ее и весь состою из мускулов, она не может ничего мне сделать.

— Не будьте так в этом уверены. У нее есть ядовитый зуб. Но успокойся, товарищ. Гарантирую доставку мундира не позже чем за девятнадцать минут до гонга.

— Джейк, я знал, что мшу на вас положиться. Если когда-нибудь вздумаете ограбить банк, скажите мне.

Прежде чем отправляться передавать приказы, я особенно крепко обняла Морин. Я знала, для чего Шельма все это устраивает, — чтобы выгадать свободный час и познакомиться с Морин получше. Я ничего не имела против: я сама бы это устроила для себя, если бы могла.

Я свернула за угол коридора, посвистела, чтобы Либ меня впустила, остановилась как вкопанная и еще раз свистнула, но совсем иначе. Она была уже одета, если это можно так назвать.

— Ого-го!

— Нравится?

— Мне не терпится примерить свое. Это самый непристойный костюм, какой я видела. Его единственная цель — вызывать чувственные, сладострастные, безнравственные, развратные, похотливые порывы в чреслах бабников-мужчин.

— А разве не в этом назначение одежды?

— Ну, если не говорить о защите от холода, то да. Но я начинаю понимать, что цивилизации, которая не знает запретов на наготу, приходится прилагать куда больше усилий, чтобы этого добиться.

Это был «наряд» с «юбкой», представлявшей собой 10-сантиметровую оборочку, сидящую довольно низко. Она была из какой-то шелковистой ткани пастельно-зеленого цвета. Корсаж был без спины, но спереди доходил до самой шеи — с вырезами для обеих грудей. Но этим модельер не ограничился. Левая грудь Либ была обнажена, а правая казалась еще более обнаженной: ее покрывала прозрачная пленка, которая липла к коже и переливалась всеми цветами радуги при малейшем движении — а они у нас колышутся, какими бы крепкими ни были. У Элизабет они такие же крепкие, как и у меня, но колышутся от одного только дыхания, и этого хватает, чтобы по ней постоянно пробегали радужные переливы.

Ого-го!

Будь обе груди обнажены или же обе радужные, это не производило бы и четверти такого эффекта. Все дело в контрасте, от которого мужчины тут же примутся выть на луну.

Мой наряд был точно таким же, только обнажена была правая грудь.

Либ помогла мне одеться, и я поспешила на мостик, надеясь вернуться за десять минут до назначенного часа, чтобы она подвела мне брови и ресницы. Я не большая любительница косметики, да и она тоже, но брови и ресницы у нас почти незаметны без посторонней помощи, а случай предстоял торжественный.

Один из голубых светлячков Доры отвел меня к лифту, который доставил меня на мостик, где, как сказала мне Дора, я найду Лаз и Лор. Лаз заметила меня первой и издала громкий вопль, колотя себя ладонью по губам, — я решила, что так она выразила свою радость. Эти девчонки — поправка: женщины и ровесницы папе, но я воспринимаю их как девчонок, — так же женственны, как и я, и понимают, чем можно пробудить в мужчине прекрасного зверя. Они мой наряд одобрили.

Мне всегда нравился этот мостик. Он напоминает мне «Звездные пути», и я не удивилась бы, увидев здесь существо с острыми торчащими ушами. Или Мишель Николз в лучах цветных юпитеров.

— У меня здесь всегда слюнки текут. Вы когда-нибудь мне все здесь покажете? Ну пожалуйста!

Капитан Лор сказала:

— Конечно…

— …Но как насчет взаимной услуги…

— …Ведь мы ни разу не были…

— …На «Ае», а Дора говорит…

— …Что там замечательно, и когда…

— …С этим делом будет покончено и мы спасем маму Морин…

— …Нам можно будет туда заглянуть, как только Дора…

— …Будет на стоянке на Терциусе, а?

— Конечно, — ответила я. Ответила радостно, потому что теперь мне стало ясно: наше семнадцатичасовое отсутствие осталось незамеченным за ноль здешних секунд. Для Лор и Лаз вылазка еще только намечалась. Очевидно, их приятель еще ничего не сказал своим сестричкам. Наверное, еще не придумал, как будет врать, чтобы объяснить, почему он просидел запертый в туалете все время, пока мы делали дело. — При первой же возможности. Хотите прокатиться на «Ае»?

— Ох… А можно?

— Это решать не мне. Но я скажу, что тут может вам помочь. Подлижитесь к командору. Будьте с ней поласковее, понежнее. Спросите ее, нельзя ли звать ее «тетя Хильда», когда вы не на вахте, — это ей будет приятно. Она как кошка — приласкайте ее, не обижайте, и она замурлычет; толкните ее — и она вас оцарапает.

Они переглянулись.

— Так мы и сделаем. Спасибо.

— De nada, chicas.

— Ты выучила галактический? — воскликнули они хором.

— Что? Нет. Может быть, просто случайно запомнила. Но меня прислали сюда по делу, а я вместо этого с вами болтаю. Командор просила засвидетельствовать свое почтение капитану и передать, что просит капитана Лорелею Ли Лонг и старшего помощника Ляпис-Лазурь Лонг прибыть к ней на обед в двадцать часов и оказать ей любезность одеться так же, как доктор Либби и доктор Дити — а это я, и я одета так, как должны одеться вы.

Капитан Лор ответила:

— …Конечно, придем; мы никогда не пропускаем обеда…

— …И всегда приходим в парадных нарядах, и это не значит…

— …Нагишом. Голыми надо работать…

— …Или спать. Но обед на «Доре» у нас считается…

— …Торжественным приемом, и поэтому мы должны разодеться, как полагается…

— …Вечернее платье, драгоценности, косметика, духи…

— …И мы сейчас примем ванну и переоденемся, но мы не сможем одеться, как ты…

— …Потому что мы уже выбрали себе наряды…

— …И уже поздно начинать сначала!

Я сказала:

— Послушайте, девочки, вы сами виноваты, что уговорили нас с Либ так одеться. Никто из нас не рвался, но мы пообещали. Командор узнала, что наденем мы с Либби, и решила, что мы все четверо, одинакового роста и масти, будем очаровательно выглядеть в одинаковых зеленых нарядах. Так что мы с Либ будем сидеть напротив вас, а мужчинам ведено надеть парадные мундиры, чтобы не портить вид. Все ясно?

На их лицах появилось выражение тупого упрямства. Лор сказала:

— Капитан свидетельствует свое почтение командору и сожалеет, что…

— Перестань! На этом корабле есть спасательный катер?

— Да, — ответила Лор, — но…

— Но ты на этом корабле хозяйка. Да, я знаю. И я наделена даром предвидения. Я вижу для вас только два возможных варианта будущего. Ваш пиратский флаг в салоне?

— Да, но…

— Если вы мне скажете, где этот катер, я принесу вам туда флаг и помашу рукой, когда вы отчалите, чтобы стать пиратами. Или же я увижу вас за обедом в нарядах из любой зеленой материи, какую вы найдете, скроенных наспех вот на этот манер и кое-как сметанных. Никаких драгоценностей. Никакой заметной косметики. Не думаю, чтобы вы могли подделать эти переливающиеся штуки, но если вы возьмете ту прозрачную прилегающую кисею, будет видно, что вы по крайней мере старались. Командор никогда не наказывает за неудачи, но она терпеть не может, когда кто-то даже не пробует. Передайте ответ через Дору. Я не могу быть у вас на посылках, у меня еще есть дела до обеда, а осталось всего сорок семь минут. Простите, капитан.

И я отправилась восвояси. Я ни на секунду не сомневалась, что на таком хорошо оборудованном корабле, как «Дора», которым командуют две рыжие двойняшки, наверняка найдется бесчисленное множество зеленых парадных нарядов, в том числе и в этом или хотя бы похожем стиле. Сейчас двойняшки через посредство Доры в панике советуются со своим братом, и, насколько я могу судить по тому, что он говорил папе, он, должно быть, убеждает их, что для них безопаснее удрать с корабля и сменить имя, чем иметь дело с этой маленькой циркулярной пилой, — но что, если Дора не сможет соорудить что-нибудь, свидетельствующее хотя бы о том, что они старались, он продаст ее на запчасти и поставит вместо нее какой-нибудь новомодный позитронный мозг типа «Сьюзен Кэлвин» — говорит, это самое то, что надо для кораблей-автоматов.

Я сказала Ае «привет» и попыталась залезть под приборную панель и отыскать нужный ящичек на ощупь. Потом я вылезла обратно и, стоя в коридоре, скинула свой замечательный непристойный наряд. Теперь я могла согнуться в три погибели, чтобы открыть крышку. Кортик и сабля были там — но без портупей.

— Ая!

— Что, Дити?

— Я ищу две портупеи. Они, наверное, занесены в списки как «личное имущество, разное, оружие, портупеи для ношения оружия».

— Дити, они должны быть там же, где кортик и сабля. Сегодня много чего перенесли в Страну Оз — я слышала, как вы об этом говорили. Но в мои списки никаких изменений не внесли. Прости.

— Умница, ты не виновата. Мы должны были тебе сказать.

— Дити, я тут раскинула карты, и они говорят, что скорее всего это висит в гардеробе, в дамской комнате.

Так оно и оказалось.

Я уже собралась уходить, сообщив Ае, что она умница, когда она сказала:

— Дити, тебя вызывает твой отец. Он на связи через Дору.

— Спасибо, Ая, спасибо, Дора. Папа?

— Дити, ты еще на «Ае»?

— Стою рядом с правой дверцей.

— Ты можешь отыскать мой пистолет с ремнем и кобурой?

— Три минуты назад видела и то и другое.

— Пожалуйста, вынь обойму, проверь, нет ли патрона в патроннике, и захвати сюда, когда принесешь эти наши шампуры.

— Для постоянного клиента — все, что будет угодно.

Я двинулась вперед, повесив кортик на портупее через плечо, саблю на портупее через другое, так что портупеи скрещивались у меня между грудей, и сунув куда-то в середину пистолет, в кобуре на ремне, который оказался слишком велик для моей талии. В оставшихся свободными руках — одна из них была почти чистой — я несла свой наряд.

Папа сказал:

— Почему ты так долго? Я обещал Лазарусу, что передам ему это вовремя. Теперь мне придется бежать рысью. В парад-ном-то мундире.

Я сказала ему, что задержалась — надо было доиграть гейм.

— Извини, у меня тоже есть дела.

Элизабет обтерла меня влажным полотенцем, высушила, напудрила, нарисовала мне брови, налепила ресницы и кудахтала надо мной целых девять минут, а потом осторожно надела на меня снова мой наряд.

— Эти материи обычно не снимают и не надевают снова — их просто носят, пока не смоют под душем. Даже капля воды проедает ее, как кислота. Смотри, не капни на нее бульоном.

У приборов лежали карточки, указывавшие, где кому садиться. Но до назначенного часа оставалось еще две минуты, Шельмы еще не было, и мы ждали ее стоя. Пришли Лаз-Лор и сели — в точно таких же нарядах, как и мы с Либ, — и в точности по фигуре, никакой импровизации. Брат что-то тихо сказал им, и они встали. Лазарус был в невероятно старомодной парадной форме — бриджах с гамашами и гимнастерке со стоячим воротничком, на поясе у него был папин пистолет.

Все наряды, кроме папиного, выглядели новенькими, словно с иголочки. Мне показалось, что для Лазаруса форму шили на заказ.

Как только у меня в голове щелкнуло двадцать часов, прозвучала фанфара (это была Дора), которая призвала нас к вниманию. Во всяком случае, на мужчин и на Либби она подействовала именно так, поэтому и я вытянулась в струнку. Лаз-Лор, поглядев на брата, тоже последовали его примеру.

От каждой из дверей, обрамленных арками, в зал вели три ступени с небольшой площадкой наверху, чтобы не упасть. Папа с Зебадией поднялись по этим ступеням и встали напротив друг друга (мне пришло в голову, что Зебадии идет парадная форма, — я никогда его в ней не видела). Папа скомандовал:

— Сабли наголо!

Они скрестили клинки над головой. Лазарус озадаченно взглянул на них, вынул пистолет из кобуры й четким движением прижал к груди.

Дверная арка была закрыта портьерой; мы вошли с противоположной стороны. Снова прозвучала фанфара и барабанная дробь (опять Дора), портьера раздвинулась — и перед нами предстала Шельма, показавшаяся нам высокой (для своего роста) и величественной. Ее молочно-белая кожа светилась в лучах прожектора на темно-синем полуночном фоне. Она была так прекрасна, что у меня захватило дух.

Под звуки «Адмиральского марша» в исполнении невидимой Доры наш изящный командор прошествовала вниз по ступенькам. (Это должен был быть «Адмиральский марш»; позже папа сознался, что напел Доре марш, которым встречают генералов, и велел сочинить что-нибудь в этом роде.)

Дойдя до стола, тетя Хильда не села, а встала рядом со своим стулом. Ни папа, ни муж не двинулись с места, они только опустили клинки. Как только Хильда остановилась и повернулась к нам, папа скомандовал:

— Сержант Бронсон! Вперед марш!

Лазарус вздрогнул, как будто от удара, сунул пистолет в кобуру и строевым шагом двинулся вперед, делая крутые повороты у углов стола. Оказавшись напротив Хильды, он остановился — наверное, она дала ему какой-то знак.

Дора еще раз сыграла фанфару, и тетя Хильда певучим голосом произнесла:

— Друзья, сегодня нам оказана большая честь!

Четырежды пропели трубы и пробили дробь барабаны, портьера раздвинулась — и снова луч прожектора высветил белую кожу, на этот раз на темно-зеленом фоне. В дверях стояла Морин в длинных черных чулках, круглых зеленых подвязках, черных туфлях на невысоком каблуке, с распущенными длинными рыжими волосами.

Морин стояла в самой древней и самой красивой скульптурной позе: левое колено чуть согнуто, вес перенесен на правую ногу. Корпус чуть откинут назад, так, что видны полные груди со сморщенными сосками. На лице у нее была счастливая улыбка.

Она стояла неподвижно, пока не кончился марш, а потом, в наступившей тишине, протянула руки вперед и позвала:

— Теодор!

«Сержант Бронсон» без чувств повалился на пол.