ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
На протяжении тридцати лет мир медленно привыкал к мысли о том, что в один прекрасный день люди полетят к другим планетам. С тех пор как первые ракеты преодолели стратосферу, пророчества пионеров астронавтики сбывались уже столько раз, что теперь тех, кто не верил в эти предсказания, осталось очень мало. Крошечный кратер вблизи Аристарха, телевизионные фильмы с показом темной стороны Луны стали достижениями, которых никто не мог отрицать.
И все же находились такие, кто отворачивался от этих достижений или даже обличал их. Для человека с улицы межпланетные полеты по-прежнему представляли собой нечто пугающее, нечто лежащее за пределами горизонтов будничной жизни. Широкая общественность пока не питала к космическим полетам особенно теплых чувств, имело место лишь смутное понимание, что «наука» собирается что-то такое совершить в необозримом будущем.
Между тем люди с двумя четкими типами ментальности принимали астронавтику всерьез, хотя и по совершенно разным причинам. Практически одновременные по времени события — запуск первой ракеты дальнего радиуса действия и сброс атомной бомбы в пятидесятые годы породили уйму леденящих кровь пророчеств со стороны экспертов в области массового уничтожения. Несколько лет много говорили о военных базах на Луне и даже (что казалось более подходящим) на Марсе. То, что армия Соединенных Штатов к концу Второй мировой войны слишком поздно обнаружила планы Оберта двадцатилетней давности, посвященные «космическим станциям», породило всплеск идей, которые с большой недооценкой были названы «уэллсианскими».
В своей классической книге «Wege zur Raumschiffahrt» Оберт писал о строительстве гигантских «космических зеркал», которые могли бы фокусировал» и направлять на Землю солнечный свет как для мирных целей, так и для испепеления вражеских городов. К этой идее сам Оберт относился не слишком серьезно и очень удивился бы, если бы узнал, с каким энтузиазмом ее воспримут двадцатью годами позже.
Тот факт, что с Луны было бы очень легко бомбардировать Землю, а Луну атаковать с Земли было бы крайне сложно, заставил многих военных экспертов заявить, что ради мира во всем мире их страна должна первой захватить Луну, пока до нее не добрался воинственный соперник. Такие аргументы были популярны на протяжении десятилетия, предшествовавшего высвобождению атомной энергии, и были типичным продуктом эпохи политической паранойи. О них никто не вспоминал, когда в мире постепенно вновь воцарились разум и порядок.
Второй и, пожалуй, более важный блок мнений был основан на признании принципиальной возможности межпланетных путешествий, но при этом эти путешествия оспаривались с мистических и религиозных точек фения. «Представители теологической оппозиции», как их порой называли, верили, что, удалившись от родной планеты, человек нарушит Божью волю. Как выразился один из самых ранних и блестящих критиков деятельности Межпланетного общества, оксфордский дон Ч. С. Льюис, астрономические расстояния являются «Господними границами карантина». Если человек нарушит эти границы, он будет повинен в грехе, близком к богохульству.
Поскольку такие аргументы не основывались на логике, им сложно было возражать. Время от времени Межпланетное общество наносило контрудары и указывало, что с такой же меркой можно подойти к путешественникам-первооткрывателям всех времен. Астрономические расстояния, которые человек двадцатого века был способен за несколько минут преодолеть с помощью радиоволн, были не меньшей преградой, чем океаны для людей каменного века. Конечно, и в доисторические времена хватало таких, кто качал головой и пророчил беду, когда молодые люди из племени отправлялись на поиски новых земель в пугающем, неведомом мире. Но как удачно получилось, что эти поиски произошли до того, как с полюса с грохотом поползли по Земле льды.
А ведь ледниковый период мог начаться вновь; и это была еще самая малая из тех бед, которые могли ожидать Землю. О некоторых катастрофах приходилось только гадать, но в неизбежности одной можно было не сомневаться.
В жизни каждой звезды наступает время, когда тонкое равновесие в ее атомных печах так или иначе нарушается. В далеком будущем потомство человечества, безопасно поселившееся на далеких планетах, может в последний раз увидеть свою прародину, перед тем как ее обнимет пламя взорвавшегося Солнца.
Одно из возражений против космических полетов, выдвигаемых критиками, выглядело (с первого взгляда) более убедительно. Поскольку Человек, утверждали они, принес столько несчастий своему собственному миру, разве можно ему доверять иные миры? И прежде всего, не будет ли бесконечно повторяться печальная история порабощения одной расы другой, когда человеческая цивилизация станет распространяться по планетам?
Убедительного ответа на это возражение не было: продолжалось столкновение соперничающих точек зрения, древний конфликт между пессимизмом и оптимизмом, между теми, кто верил в Человека и кто не верил. Но астрономы внесли свой вклад в дебаты, указав на ложность исторической аналогии. Человек, который прожил в цивилизованном состоянии всего одну миллионную часть жизни своей планеты, вряд ли встретит в других мирах слишком примитивные расы, которые можно эксплуатировать и порабощать. У землян, стартовавших с Земли с целью создания межпланетной империи, к концу своего странствия может остаться не больше надежд на успех своего предприятия, чем у флотилии дикарских боевых каноэ, вошедших в гавань Нью-Йорка.
Объявление о том, что «Прометей» может стартовать через несколько недель, заставило вспомнить все эти аргументы. Пресса и радио говорили практически только об этом, а астрономы, не без выгоды для себя, писали сдержанно-оптимистические статьи о Солнечной системе. Опрос Гэллапа, проведенный в Великобритании, показал, что сорок один процент населения — за межпланетные полеты, двадцать шесть процентов — против, а тридцать три процента не имеют по этому поводу четкого мнения. Эти цифры — в особенности тридцать три процента — вызвали некоторое волнение в Саутбэнке и выразились во множестве совещаний в отделе по связям с общественностью. Его деятельность еще никогда не была настолько бурной.
Обычный ручеек посетителей Межпланетного общества превратился в бурный поток, принесший с собой ряд весьма экзотичных персонажей. Мэтьюз для общения с ними разработал стандартную процедуру. Людям, желавшим принять участие в первом полете, предлагали прокатиться в гигантской центрифуге, установленной в медицинском секторе, которая развивала ускорение до десяти & На это предложение мало кто соглашался, а тех, кто все же соглашался и после испытания с трудом приходил в себя, препровождали в отдел динамики, где математики наносили им «милосердный удар», задавая вопросы, не имеющие ответа.
Между тем никто не придумал эффективного метода борьбы с безумными гениями — хотя порой их можно было нейтрализовать с помощью общей реакции. Одна из неудовлетворенных амбиций Мэтьюза заключалась в том, чтобы организовать встречу человека, считавшего Землю плоской, с одним из эксцентриков, убежденных в том, что люди живут на внутренней поверхности полого шара. Он считал, что такая встреча может привести к весьма увлекательным дебатам.
Мало что можно было противопоставить психически неуравновешенным исследователям (как правило, это были пожилые пенсионеры), которые Солнечную систему знали назубок и стремились поделиться своими познаниями. Мэтьюз, со свойственным ему оптимизмом, надеялся, что теперь, когда до первого полета было, что называется, рукой подать, такие люди поостынут и не так страстно будут желать проверить свои идеи на практике. Однако его ожидало разочарование, и одному из его подчиненных приходилось почти все свое рабочее время посвящать выслушиванию красочных рассказов неких престарелых дам о жизни на Луне.
Гораздо более серьезный характер носили письма в редакции и статьи в крупных газетах, на многие из которых требовался официальный ответ. Один каноник англиканской церкви написал яростное письмо, получившее множество откликов, в лондонскую «Тайме». В этом письме он осуждал Межпланетное общество и всю его деятельность. Сэр Роберт Дервент поспешно поработал за кулисами и, как он выразился, «покрыл карту каноника козырем покрупнее», то есть обратился к архиепископу. Ходили слухи, что про запас у сэра Роберта имеются и кардинал, и раввин — на тот случай, если атаки последуют от представителей соответствующих конфессий.
Никто особенно не удивился, когда отставной бригадный генерал, который последние тридцать лет, судя по всему, пребывал в состоянии анабиоза где-то на окраине Алдершота, пожелал узнать, какие шаги предпринимаются по поводу включения Луны в состав Британского Соединенного Королевства. Примерно в это же время генерал-майор из Атланты попросил Конгресс сделать Луну пятидесятым штатом. Подобные требования слышались почти во всех странах мира, исключая разве что Швейцарию и Люксембург. Юристы чувствовали, что надвигается кризис, о котором их давно предупреждали.
В этот момент сэр Роберт Дервент опубликовал знаменитый манифест, подготовленный много лет назад как раз для этого дня.
* * *
«Через несколько недель, — говорилось в этом историческом документе, — мы надеемся запустить первый космический корабль с поверхности Земли. Мы не знаем, будет ли нам сопутствовать успех, однако мы уже почти овладели энергией, необходимой для полетов к иным планетам. Нынешнее поколение стоит на берегу космического океана и готовится к величайшему в истории приключению.
У некоторых людей разум настолько цепляется за прошлое, что они считают, что политическое мышление наших предков может возобладать и тогда, когда мы достигнем других планет. Они даже говорят об аннексии Луны во имя той или другой нации, забывая о том, что подготовка к космическому полету потребовала объединенных усилий ученых всех стран мира.
За пределами стратосферы национальностей нет: любые планеты, до которых мы доберемся, станут общим наследием человечества — если они уже не принадлежат представителям иных форм жизни.
Мы, стремившиеся вывести человечество на дорогу к звездам, торжественно объявляем сейчас и на будущее: "В космосе мы не будем проводить границ"».
1
— Думаю, Альфреду непросто, — заметил Дирк, — остаться в Лондоне сейчас, когда начинается самое интересное.
Мак-Эндрюс проворчал что-то нечленораздельное и добавил:
— Не могли же мы оба улететь. И без того в штаб-квартире мало кто остался. Слишком многие решили, что сейчас самое время уйти в отпуск.
Дирк от комментариев воздержался, хотя искушение было. В любом случае его присутствия в Лондоне не требовалось. Он сочувственно представил себе беднягу Мэтьюза, уныло глядящего на ленивую Темзу, и стал думать о более приятных вещах.
Внизу была еще видна линия побережья Кента, поскольку лайнер пока не набрал крейсерскую высоту и скорость. Движения почти не ощущалось, но неожиданно Дирк испытал ни с чем не сравнимое чувство. Другие, по всей видимости, тоже кое-что заметили. Ледук, сидевший напротив, довольно кивнул.
— Таранные реактивные двигатели заработали, — сказал он. — Сейчас они сменят турбинные.
— Это значит, — вставил Хассел, — что скорость уже перевалила за тысячу.
— Узлов, миль или километров в секунду — или ярдов, футов и дюймов в микросекунду? — спросил кто-то.
— Ради бога, — простонал кто-то из инженеров, — только не начинайте опять этот спор!
— А когда мы будем на месте? — спросил Дирк, точно знавший ответ на этот вопрос, но желавший сменить тему разговора.
— Через шесть часов мы сядем в Карачи, шесть часов поспим, а в Австралии будем через двадцать часов. Конечно, нужно добавить — или вычесть — примерно половину суток, разницу во времени, но это уже не по нашей части.
— Для тебя многовато будет, Вик, — рассмеялся Ричарде, глядя на Хассела. — В последний раз ты облетел мир за девяносто минут!
— Не стоит преувеличивать, — ответил Хассел — Во-первых, я летел не на такой высоте, а во-вторых, полет занял все сто минут. И кроме того, прошло еще полтора дня, прежде чем я смог совершить посадку!
— Скорость — это, конечно, очень хорошо, — философски изрек Дирк, — но она создает ложное представление о мире. За несколько часов пулей долетаешь от одного места до другого и забываешь о том, что в промежутке вообще что-то есть.
— Совершенно согласен, — неожиданно отозвался Ричарде. — Если уж совсем необходимо, путешествуй быстро, но если спешки нет, то ничто не сравнится со старой доброй парусной яхтой. В юности я в свободное время ходил под парусом по Великим озерам. Мне уж либо пять миль в час, либо двадцать пять тысяч. Дилижансы, аэропланы и всякое такое — это не по мне.
Затем разговор перешел в техническую область и скатился к спору о сравнении достоинств различных типов реактивных и ракетных двигателей. Кто-то заметил, что небольшие самолеты до сих пор исправно выполняют свою работу в отдаленных районах Китая, но его быстро заткнули, и Дирк очень обрадовался, когда Мак-Эндрюс предложил ему сыграть в шахматы на миниатюрной доске.
Первую партию он проиграл над Юго-Западной Европой, а во время второй заснул — вероятно, сработал инстинкт самосохранения, поскольку Мак-Эвдрюс его явно переигрывал. Он проснулся, когда лайнер пролетал над Ираном — то есть как раз вовремя. Предстояла посадка и возможность еще поспать. Поэтому не было ничего удивительного в том, что в то время, когда под крылом самолета появилось Тиморское море, Дирк перевел свои часы на австралийское время, не зная, стоит ли еще подремать или в этом уже нет смысла.
Его спутники, более умело распределившие сон и бодрствование, были в лучшей форме и теперь сели ближе к иллюминаторам, так как полет приближался к концу. Они почти два часа летели над безжизненной пустыней, где лишь изредка встречались островки растительности. Вдруг Ледук, следивший за полетом по карте, воскликнул:
— Вон, смотрите! Слева!
Дирк устремил взгляд туда, куда указывал пальцем Ледук. Сначала он ничего не увидел, а потом разглядел вдали постройки маленького компактного городка. С одной стороны от построек лежала взлетно-посадочная полоса аэродрома, а за ней через пустыню тянулась едва различимая черная линия. Она казалась необычно прямой железной дорогой, но вскоре Дирк заметил, что она ведет из ниоткуда в никуда. Линия начиналась в пустыне и в пустыне заканчивалась. Это были первые восемь километров дороги, которая должна была привести экипаж «Прометея» к Луне.
Через несколько минут величественная космическая взлетная полоса осталась позади, и Дирк с замиранием сердца узнал блестящий крылатый обтекаемый силуэт космического корабля, стоявшего на космодроме. Все невольно притихли, глядя на крошечный серебристый дротик, так много значивший для них. Лишь немногие видели его на рисунках и фотографиях. Но в следующее мгновение космический корабль скрылся за блоком невысоких зданий. Лайнер начал снижение и вскоре приземлился.
— Так это и есть Луна-Сити! — без особого энтузиазма проговорил кто-то. — Похож на заброшенный поселок золотодобытчиков.
— Может быть, так оно и есть, — сказал Ледук. — В этих краях когда-то были золотые прииски, правда?
— Наверняка вам известно, — напыщенно проговорил Мак-Эндрюс, — что Луна-Сити был построен британским правительством в тысяча девятьсот пятидесятом году как ракетная научно-исследовательская база. Первоначально он имел местное, аборигенское название — что-то насчет копий и стрел, кажется.
— Интересно, что обо всем этом думают аборигены? Наверняка кое-кто из них еще обитает в окрестных холмах?
— Да, — сказал Ричарде. — В нескольких сотнях километров отсюда есть резервация — далеко, скажем так, от линии огня. Наверное, они думают, что мы чокнутые, и, пожалуй, они правы.
Машина, забравшая прибывших с летного поля, остановилась около большого офисного здания.
— Выгружайтесь, — сказал водитель — Разместитесь в отеле.
Шутка никого особо не повеселила. Жилье в Луна-Сити состояло большей частью из армейских домиков, многим из которых уже исполнилось тридцать лет. Более современные постройки наверняка были оккупированы постоянным контингентом, поэтому прибывшими сразу овладели самые дурные предчувствия.
Луна-Сити, как назывался этот городок в последние пять лет, изначально был предназначен стать военной базой, и, хотя садовники-любители всеми силами пытались его украсить, их старания в итоге только подчеркнули общую унылость и однообразие.
Обычно население городка составляло около трехсот человек — в основном ученые и техники. В ближайшие несколько дней число людей должно было увеличиться, и поток прибывающих ограничивался наличием свободного жилья — но, пожалуй, даже это некоторых не останавливало. Одна новостная компания уже прислала в Луна-Сити большое число палаток, и сотрудники этой компании взволнованно интересовались местными погодными условиями.
Дирк очень обрадовался, когда выяснилось, что ему выделена комната — небольшая, но чисто прибранная и удобная. В здании размещалось также человек десять из администрации, а в доме напротив свою колонию организовали Коллинз и другие ученые с Саутбэнка. Кокни, как они сами себя окрестили, быстро оживили место своего обитания самодельными табличками-указателями типа: «К метро» и «Остановка автобуса № 25».
Первый день в Австралии все посвятили размещению на новом месте и изучению географии «города». У городка был один большой плюс — он был компактен, и высоченная башня здания метеоцентра служила отличным ориентиром. Аэродром находился примерно в трех километрах от поселка, а космическая взлетная полоса — еще в полутора километрах от аэродрома. Всем не терпелось взглянуть на космический корабль, но с визитом к нему пришлось подождать до следующего дня. Первые двенадцать часов Дирк был слишком занят. Он отчаянно пытался определить местонахождение своих бумаг, которые, как он опасался, заблудились где-то между Калькуттой и Дарвином. В итоге бумаги обнаружились в техническом архиве, откуда их чуть было не отправили обратно в Англию, поскольку фамилию Дирка не смогли найти в списке сотрудников Межпланетного общества.
К концу этого утомительного дня у Дирка все же хватило сил записать свои первые впечатления.
«Помочь. В Луна-Сити, как говорит Коллинз, "довольно весело" — но мне кажется, что всякое веселье через месяц пропадет. Жилье сносное, хотя мебели — раз-два и обчелся, и в здании нет водопровода. Чтобы принять душ, придется протопать без малого километр!
Мак-Э. и еще кое-кто из его людей живут в этом же доме. Я бы предпочел поселиться с Коллинзом, но не хватает смелости попросить, чтобы меня переселили.
Луна-Сити напоминает мне базы ВВС, которые я видел в фильмах про войну. Все такое блеклое, безликое и прочное, и та же атмосфера неустанной деятельности. И точно так же, как база ВВС, этот городок существует ради техники — только здесь вместо бомбардировщиков космический корабль.
Из моего окна примерно в полукилометре видны силуэты каких-то офисных зданий, которые смотрятся довольно нелепо здесь, в пустыне, под странными яркими звездами. Несколько окон еще горят, и можно вообразить себе ученых, которые в столь поздний час упорно трудятся над какими- то срочными задачами. Но я-то знаю, что эти ученые жутко шумят в соседнем доме — у них вечеринка с друзьями. Так что электричество посреди ночи тратит, скорее всего, какой-нибудь бедолага-бухгалтер, подбивающий баланс.
Слева, далеко-далеко, через просвет между домами видно на горизонте пятно неяркого света. Там стоит "Прометей", освещенный прожекторами. Странно думать, что он — вернее, его часть, именуемая "Бетой", уже десяток с лишним раз побывала в космосе, куда доставляла цистерны с топливом. И все же "Бета" принадлежит нашей планете, а "Альфа", пока не отрывавшаяся от Земли, вскоре полетит между звезд и никогда больше не коснется поверхности нашего мира. Нам всем не терпится увидеть корабль, и завтра с утра мы первым делом отправимся на космодром».
«Позже. Рэй позвал меня, чтобы познакомить со своими друзьями. Я польщен, поскольку отметил, что Мак-Эндрюса и его компанию туда не пригласили. Не могу вспомнить имен никого из тех, кому я был представлен, но было здорово. А теперь пора на боковую».
2
Даже с расстояния полутора километров «Прометей» представлял собой впечатляющее зрелище. Он стоял на сборных опорных конструкциях на краю гигантского бетонного «фартука», окольцовывавшего место старта. Жерла воздухозаборных устройств были похожи на отверстые пасти. Маленькая и более легкая «Альфа» лежала в специальной «люльке» в нескольких метрах от «Беты». Части корабля вот-вот должны были соединить между собой. Оба компонента были окружены кранами, тягачами и всевозможными движущимися устройствами, а также канатным барьером. Грузовик остановился перед въездом за кордон, около большого предупредительного знака, гласившего:
ВНИМАНИЕ — РАДИОАКТИВНАЯ ЗОНА!
Вход только для персонала по особым пропускам
Посетителям, желающим осмотреть корабль, обращаться по тел. доб. 47 (отд. св. общ. 11а)
МЕРЫ БЕЗОПАСНОСТИ ПРЕДПРИНИМАЮТСЯ РАДИ ВАШЕЙ ЗАЩИТЫ!
Дирк с некоторым беспокойством посмотрел на Коллинза. Они показали пропуска. Охранник махнул рукой и пропустил их за ограждение.
— Даже не знаю, нравится мне это или нет, — сказал Дирк.
— О, — весело отозвался Коллинз, — бояться нечего, только держитесь рядом со мной. К опасным участкам мы приближаться не будем. К тому же у меня всегда при себе эта штучка.
Он вытащил из кармана куртки прямоугольную коробочку. Похоже, она была сделана из пластмассы. Сбоку Дирк заметил маленький динамик.
— Что это такое?
— Счетчик Гейгера. В случае повышенной радиоактивности воет, как сирена.
Дирк указал на гигантскую машину.
— Это космический корабль или атомная бомба? — робко спросил он.
Коллинз расхохотался.
— Если окажешься под соплом, разницы не почувствуешь!
Они остановились под тонким, изящным носом «Беты». В обе стороны расходились ее величественные крылья. Она походила на застывшего в полете мотылька. Темные пещеры воздухозаборников выглядели угрожающе. Дирка удивили странные кубкообразные раструбы по краям воздухозаборников. Коллинз заметил его любопытство.
— Амортизаторы-диффузоры, — объяснил он. — Понимаете, невозможно одним и тем же способом всасывать воздух при разных скоростях и на разных высотах. Это ведь большая разница — весемьсот километров в час над уровнем моря или двадцать девять тысяч километров в час в стратосфере. Эти штуки регулируются, их можно выставлять на полную длину и втягивать. Но все равно система на редкость малоэффективна и работает только благодаря тому, что у нас нелимитированный запас энергии. Давайте-ка посмотрим, пустят ли нас на борт.
Они довольно легко поднялись по невысокому помосту и через боковой люк проникли внутрь «Беты». Дирк обратил внимание, что корма корабля ограждена большими подвижными барьерами, так что к ней никто не мог подойти. Он сказал об этом Коллинзу.
— Эта часть «Беты», — мрачно отозвался аэродинамик, — будет иметь гриф «Посторонним вход строго воспрещен» года этак до двухтысячного.
Дирк непонимающе уставился на инженера:
— Что вы имеете в виду?
— Это самое и имею. Как только атомный двигатель начал работать, как только в реакторе появилась радиация, к нему приближаться нельзя. Много лет будет опасно прикасаться.
Даже Дирк, далекий от инженерии, начал догадываться о возможных технических сложностях.
— Но как же, черт возьми, вы инспектируете двигатели или ремонтируете их, если что-то ломается? Только не говорите мне, что они настолько совершенные, что сломаться не могут!
Коллинз улыбнулся.
— Это — самая большая головная боль атомной инженерии. Чуть позже у вас будет возможность увидеть, как это делается.
На борту «Беты» смотреть было, на удивление, почти не на что, поскольку корабль большей частью состоял из двигателей и топливных баков, невидимых и недостижимых за толстыми защитными переборками. Удлиненная, узкая кабина в носовой части походила на отсек управления любого авиалайнера, но оснащена была намного сложнее, поскольку команде из двух человек — пилоту и бортинженеру предстояло пробыть на борту «Беты» почти три недели. За такое время можно с ума сойти от скуки, и Дирк не удивился, обнаружив среди оборудования коллекцию микрофильмов и кинопроектор. Пилоту и бортинженеру пришлось бы трудно, если бы они не сошлись характерами, но наверняка над этим вопросом потрудились психологи.
Отчасти из-за того, что Дирк слишком мало понимал в том, что видел, а отчасти потому, что ему не терпелось как можно скорее побывать на борту «Альфы», он вскоре заскучал. Он подошел к маленьким иллюминаторам из толстого стекла и выглянул наружу.
«Бета» стояла посреди пустыни, почти параллельно взлетной полосе, по которой она должна была покатиться уже через несколько дней. Этот момент легко было представить себе даже сейчас. Корабль словно сам ждал мгновения, когда он взмоет в небо и устремится к стратосфере со своей драгоценной ношей…
Вдруг пол завибрировал, и корабль начал двигаться. У Дирка от страха сжалось сердце, он едва удержался на ногах, и ему пришлось ухватиться за поручень. Только увидев рядом с кораблем маленький тягач, он понял, как глупо себя повел. Он надеялся, что Рэй ничего не заметил.
— Отлично, — проговорил Коллинз, закончив тщательный осмотр. — А теперь давайте взглянем на «Альфу».
Они выбрались через люк, и Дирк увидел, что тягач отвез «Бету» подальше за заграждения.
— Похоже, они что-то делают с двигателями, — сказал Коллинз. — Они провели — дайте-ка подсчитать — уже пятнадцать запусков двигателей без каких-либо накладок. А это перышко в шляпу профессора Макстона.
Дирк все еще гадал, как «они» могут вообще могут что- то делать с этими пугающими непостижимыми двигателями, но тут у него возник другой вопрос.
— Послушайте, — сказал он, — я давно хотел у вас спросить. Какого пола «Прометей»? Этот корабль одни называют «он», другие — «она», третьи «оно» — кто как хочет. Вряд ли ученые всерьез относятся к грамматике, но все же…
Коллинз хмыкнул.
— Это очень важный момент, — сказал он. — Где-то он оговорен официально. Хотя «Прометей», безусловно, «он», весь корабль целиком мы называем «она», как принято у моряков. «Бета» также «она», но «Альфа» — собственно космический корабль — «оно». Что может быть проще?
— Честно говоря, многое. Хотя, пожалуй, это нормально, если вы так настаиваете.
«Альфа» оказалась еще более сложным комплексом двигателей и топливных баков, чем более крупная «Бета». У нее, правда, не было ни крыльев, ни плавников, но все же по конфигурации корпуса была видно, что под обшивкой упрятано множество устройств странной формы. Дирк спросил Коллинза об этом.
— Вот здесь — радиоантенны, здесь — перископы, здесь устройства управления маневровыми соплами, — объяснил Коллинз. — Сзади — большие амортизаторы для посадки на Дуну. Когда «Альфа» будет находиться в космосе, все эти устройства могут быть выставлены, и экипаж сможет проверить, хорошо ли они функционируют. Потом их уже можно не убирать, потому что до самого конца полета им не будет грозить сопротивление воздуха.
Ракетные отсеки «Альфы» были ограждены противорадиационными экранами, поэтому полностью осмотреть корабль не удалось. Он напомнил Дирку фюзеляж старомодного авиалайнера, потерявшего крылья. Чем-то «Альфа» была очень похожа на гигантский артиллерийский снаряд, на котором ближе к носу располагалось смазывающее картину схожести кольцо иллюминаторов. Кабина экипажа занимала меньше пятой части всей длины ракеты. За ней — бесконечные машины и пульты управления, которые могли понадобиться во время полета длиной восемьсот тысяч километров.
Коллинз показал Дирку приблизительное расположение отсеков.
— Сразу за кабиной, — сказал он, — мы разместили шлюзовую камеру с люком и главные пульты управления, которые потребуются во время полета. Затем идут топливные баки — их шесть — и холодильная установка для сохранения метана в жидком состоянии. Дальше — насосы и турбины, а потом двигатель, занимающий половину корабля. Двигатель окружен толстым защитным слоем, и кабина находится на значительном отдалении от него, так что экипаж получает максимальный уровень защиты. Но в остальных отсеках «жарко», хотя и само топливо служит изоляцией.
В маленькой шлюзовой камере места едва хватало для двоих, и Коллинз пошел вперед, на разведку. Он предупредил Дирка о том, что в кабине наверняка будет слишком тесно, но через минуту вернулся и поманил его к себе.
— Все, кроме Джимми Ричардса и Диггера Клинтона, разошлись по мастерским, — сказал он. — Нам повезло — места хватит.
Это, как вскоре выяснилось, было большим преувеличением. Кабина предназначалась для трех человек, находящихся здесь в условиях невесомости, когда пол и потолок с успехом менялись местами и всем свободным пространством можно было пользоваться как угодно. Сейчас, когда корабль лежал на земле в горизонтальном положении, тут все-таки было довольно тесно.
Клинтон, австралийский специалист по электронике, обернул себя длинным чертежом со схемой электропроводки. Он был вынужден это сделать, чтобы протиснуться в кабину. Дирк подумал, что он похож на гусеницу, обмотавшую себя коконом. Ричарде, похоже, тестировал какое-то оборудование.
— Не бойтесь, — сказал он Дирку, заметив, с каким волнением тот смотрит на него. — Мы не взлетим. Топливные баки пусты!
— У меня уже комплекс начал развиваться, — признался Дирк. — Когда я в следующий раз поднимусь на борт, мне бы хотелось убедиться, что мы привязаны к хорошему тяжелому якорю.
— Если уж говорить о якорях, — рассмеялся Ричарде, — то слишком большой не нужен. У «Альфы» не такая уж большая тяга — всего около сотни тонн. Но зато она может долго ее держать!
— Всего сто тонн? Но ведь она весит в три раза больше!
Коллинз вежливо кашлянул.
— Мы ведь, кажется, договорились, что «Альфа» — «оно».
Но Ричарде не против был говорить об «Альфе» в женском роде.
— Да, но при старте она будет находиться в открытом космосе, а при взлете с Луны ее фактический вес составит всего около тридцати пять тонн. Так что у нас все под контролем.
Интерьер кабины «Альфы», судя по всему, стал результатом горячей битвы науки с сюрреализмом. Дизайн определялся тем фактом, что на протяжении восьми дней обитатели кабины должны были прожить без всякой гравитации, без таких понятий, как «верх» и «низ»; однако затем наступит долгий период пребывания на Луне, где вдоль оси корабля возникнет небольшая сила притяжения. Поскольку в данный момент центральная ось корабля пребывала в горизонтальном положении, у Дирка возникло такое чувство, будто он передвигается по стенам или крыше.
И все же этот момент ему было суждено запомнить на всю жизнь — посещение первого в истории космического корабля. За маленькими иллюминаторами уже через несколько дней будут видны лунные равнины, и небо будет не синим, а черным, с крупными яркими звездами. Зажмурившись, Дирк вообразил, что он уже на Луне: и вот сейчас он уберет заслонки и через верхние иллюминаторы увидит в небе Землю. Впоследствии Дирк еще несколько раз побывал на «Альфе», но первый визит забыть не смог.
Со стороны люка послышался скрежет. Коллинз поспешно проговорил:
— Нам бы лучше выбраться отсюда, пока кого-нибудь насмерть не затоптали. Ребята возвращаются.
Ему удалось договориться с астронавтами, чтобы те подождали, когда они выберутся из кабины. Дирк увидел Хассела, Ледука, Тэйна и еще несколько человек. Все они собирались взойти на борт с какими-то крупными приборами. При мысли о том, как тесно сейчас станет в кабине, Дирку стало не по себе. Ему хотелось верить, что никто и ничто не пострадает.
Ступив на бетонный «фартук», он облегченно вздохнул и расправил плечи. Он взглянул на «Альфу», надеясь увидеть, что происходит в кабине, но ничего не разглядел. Кто- то сел спиной к иллюминатору.
— Ну, — проговорил Коллинз, протянув Дирку сигареты, — что скажете о наших маленьких игрушках?
— Теперь я вижу, на что истрачены деньги, — ответил Дирк. — Просто жуткое количество всякой аппаратуры — и все только ради того, чтобы трое смогли «прокатиться», как вы выражаетесь.
— Вы еще не все видели. Давайте прогуляемся к взлетной полосе.
Взлетная полоса впечатляла самой своей простотой. От бетонного «фартука» тянулись две линии рельсов и исчезали за горизонтом. Такого блестящего примера перспективы Дирк ни разу в жизни не видел.
Челнок-катапульта представлял собой огромную металлическую тележку с «клешнями», которые должны были держать «Прометей» до тех пор, пока он не наберет взлетную скорость. «Плоховато получится, — подумал Дирк, — если эти "клешни" не разомкнутся в нужное время».
— Для запуска груза весом в пятьсот тонн со скоростью страшно сказать сколько километров в час нужна целая электростанция, — сказал он Коллинзу. — Почему «Прометей» не может взлететь, пользуясь собственной энергией?
— Потому что с первоначальной нагрузкой корабль может разогнаться лишь до семисот двадцати километров в час, а таранные реактивные двигатели начинают работать только при более высокой скорости. Поэтому прежде всего скорость нужно увеличить. Энергия для запуска поступает от главной электростанции; а в этом небольшом здании рядом с ней находится целая батарея маховиков. Их включают — непосредственно перед запуском. А потом они подключаются к генераторам.
— Понятно, — кивнул Дирк. — Закручиваете резиночку — и полетели.
— Примерно так, — ответил Коллинз. — После старта «Альфы» с орбиты «Бета» уже не будет перегружена, и ее можно вернуть на Землю с разумной скоростью — менее четырехсот километров в час; а это проще простого для любого, кто умеет управлять двухсоттонными планерами!
3
Толпа, собравшаяся в небольшом ангаре, сразу притихла, когда на помост поднялся генеральный директор. Он включил усилители, и его голос зазвучал громко, отражаясь эхом от металлических стен. Сотни авторучек начали строчить слова в сотнях блокнотов.
— Мне бы хотелось, — начал сэр Роберт, — сказать несколько слов всем присутствующим. Нам очень хочется помочь вам в вашей работе, и мы постараемся предоставить желающим возможность как можно лучше осветить момент запуска, который, как вы уже знаете, состоится через пять дней.
Прежде всего, вы должны понять, что физически невозможно позволить каждому из вас осмотреть корабль. За последнюю неделю мы разрешили сделать это всем, кому могли, но после завтрашнего дня больше не сможем пускать на борт посетителей. Инженеры займутся проверкой аппаратуры, и к тому же я вынужден с прискорбием констатировать, что уже имеют место несколько случаев… кха-кха!.. мягко говоря, приобретения сувениров.
Для наблюдения за стартом все вы могли выбрать удобные позиции вдоль взлетной полосы. На протяжении первых четырех километров места хватит для всех. Но помните: никто не должен пересекать красный барьер на отметке «пять километров». Именно там заработают реактивные двигатели, и к тому же в этой зоне еще достаточно высок уровень радиации после предыдущих запусков. При начале работы реактора разброс радиоактивных отходов занимает большую площадь. Как только будет можно забрать автоматические камеры, установленные вами в этой зоне, поступит соответствующее распоряжение.
Некоторые интересовались, когда снимут противорадиационные экраны, чтобы корабли можно было рассмотреть полностью. Мы сделаем это завтра во второй половине дня, приходите и смотрите. Если желаете взглянуть на сопла — захватите с собой бинокли или телескопы, поскольку ближе чем на сто метров к кораблям подходить запрещено. Если кто-то считает, что все это, как говорится, много шума из ничего, то на всякий случай сообщаю: в больнице уже находятся двое бедолаг, рискнувших прокрасться поближе к кораблям. Теперь они жалеют об этом.
Старт в связи с какими-нибудь проблемами, возникшими в последнюю минуту, может задержаться на двенадцать часов, на сутки, в крайнем случае — на тридцать шесть часов. Если такое произойдет, нам придется ждать целый лунный месяц — то есть четыре недели. С технической точки фения совершенно все равно, когда стартует к Луне наш корабль, но нам бы хотелось, чтобы он совершил посадку в том районе, который нами лучше всего изучен, непременно в дневное время.
Две ступени корабля разделятся примерно через час после старта. Можно увидеть вспышку при старте «Альфы», если ракета будет над горизонтом в тот момент, когда заработают ее собственные двигатели. Все сообщения ловите по радиосети городка на местной волне.
«Альфа» должна лечь на курс к Луне примерно через девяносто минут после старта. Затем состоится первый сеанс радиосвязи. Далее на протяжении трех суток мало что будет происходить, потом, на расстоянии примерно в три тысячи километров от Луны, начнется маневр торможения. Если по какой-то причине произойдет перерасход топлива, посадки не будет. Тоща корабль выйдет на окололунную орбиту на высоте в несколько сотен километров и совершит несколько витков вокруг Луны до расчетного времени возвращения на Землю.
А теперь… есть у кого-нибудь вопросы?
С минуту было тихо. Затем кто-то из дальних рядов выкрикнул:
— Когда мы узнаем, кто войдет в состав экипажа, сэр?
Генеральный директор немного нервно улыбнулся.
— Возможно, завтра. Но прошу вас, помните: мероприятие слишком грандиозно для того, чтобы имели значение конкретные личности. На самом деле совершенно не важно, кто именно полетит. Важен сам полет.
— Мы сможем переговариваться с экипажем, когда корабль окажется в космосе?
— Да, мы надеемся один раз в сутки организовывать общую трансляцию. И конечно, мы рассчитываем непрерывно обмениваться с экипажем технической информацией и контролировать полет, поэтому корабль не останется без связи с наземными станциями.
— А как насчет посадки на Луну? Вы собираетесь транслировать это событие?
— Экипаж в это время будет слишком занят, чтобы комментировать происходящее для нас с вами. Но благодаря микрофонам мы получим представление о том, что там делается. Кроме того, включение двигателей при посадке видно из обсерваторий. Вспышка при посадке на Луну будет весьма заметной.
— Какова программа после посадки, сэр?
— Экипаж примет решение по обстоятельствам. Прежде чем покинуть корабль, астронавты передадут в центр управления информацию обо всем, что они видят, и включат телевизионную камеру. Так что мы должны получить неплохую картинку — кстати говоря, полноцветную.
На этой уйдет примерно час, за это время лунная пыль должна осесть, а радиационный фон уменьшится. Тоща двое членов экипажа облачатся в скафандры и покинут корабль. Обо всем, что они увидят, они расскажут по радио третьему члену экипажа, оставшемуся на корабле, а он передаст эту информацию на Землю.
Мы надеемся, что у астронавтов будет возможность хорошо обследовать регион площадью примерно десять километров в поперечнике, но рисковать мы не хотим. Благодаря телевизионной связи все, что обнаружат астронавты, может быть транслировано на Землю. С особым волнением мы ждем сведений об обнаружении залежей минералов, рассчитывая наладить на Луне производство топлива из них. Естественно, мы будем искать и признаки жизни, но никто не удивится, если мы их не найдем.
— А если найдете селенита, — пошутил кто-то, — вы его привезете для зоопарка?
— Конечно нет! — решительно отказался сэр Роберт, шутливо сверкая глазами. — Если мы учиним такое, мы можем сами оказаться в зоопарке!
— Когда корабль вернется? — поинтересовался другой репортер.
— Он совершит посадку рано утром, а стартует в обратный путь поздно вечером по лунному времени. Это означает, что астронавты пробудут на Луне около восьми наших суток. Обратный путь займет четыре с половиной дня, так что в целом полет займет шестнадцать-семнадцать дней.
Вопросов больше нет? Хорошо, тогда давайте на этом закончим. Но у меня есть еще одно сообщение. Для того чтобы у всех было ясное представление о технической стороне, в ближайшие дни мы устроим три пресс-конференции с участием Тэйна, Ричардса и Клинтона, и каждый из них будет отвечать за свою область. Очень советую вам не пропустить эти пресс-конференции. Благодарю вас!
Генеральный директор точно рассчитал окончание выступления. Когда он сошел с помоста, по пустыне внезапно прокатился раскат грома и стальной ангар завибрировал, словно барабан.
В пяти километрах от ангара «Альфа» проверяла двигатели, включив их, наверное, на десятую часть от полной мощности. От этого грохота дрожали барабанные перепонки и стучали зубы; страшно было представить, что здесь будет твориться при старте.
Да, сложно было такое представить, поскольку этот грохот никому не дано было услышать. В то время, когда снова заработают двигатели «Альфы», корабль будет находиться в вечном безмолвии межпланетного пространства, где даже взрыв атомной бомбы так же беззвучен, как падение снежинок лунной ночью.
4
Профессор Макстон выглядел очень усталым. Он аккуратной стопкой укладывал на столе отчетные материалы. Все было проверено; все работало идеально — даже, пожалуй, слишком идеально. Завтра предстояла последняя проверка двигателей; а пока следовало загрузить корабли всем необходимым. «Жаль, — размышлял Макстон, — что придется оставить дежурный экипаж на борту "Беты" в то время, когда она будет кружить на орбите вокруг Земли». Но избежать этого было нельзя, поскольку требовалось присматривать за работой приборов и холодильной установки, и все должно было быть готово к очередной стыковке. Одни специалисты считали, что «Бете» следует приземлиться, а потом вновь стартовать через пару недель, чтобы встретить возвращающуюся «Альфу». Об этом много спорили, но в итоге победил орбитальный вариант. При том, что «Бета» оставалась на орбите, можно было свести к минимуму возможные опасности.
«Машины готовы, — думал Макстон, — а как люди?» Он пытался угадать, принял ли уже генеральный директор решение. Неожиданно у него возникло желание повидаться с сэром Робертом.
Он не удивился, увидев в кабинете генерального директора главного психолога. Доктор Гроувз приветствовал Макстона дружелюбным кивком.
— Привет, Руперт. Наверное, опасаетесь, что я всех забраковал?
— Если бы вы это сделали, — мрачно изрек Макстон, — я бы, пожалуй, набрал команду из своих подчиненных и полетел сам. И между прочим, мы бы неплохо справились. Но серьезно, как там ребята?
— Прекрасно. Троих выбрать будет непросто, но надеюсь, вы сумеете это сделать, поскольку ожидание подвергает их ненужному стрессу. Ведь уже нет причин медлить с отбором, не так ли?
— Да. У всех пятерых проверены реакции при работе с управлением, они прекрасно ознакомлены с кораблем и к полету готовы.
— В таком случае, — сказал генеральный директор, — завтра с утра этот вопрос решим первым делом.
— Каким образом?
— Жеребьевкой, как и собирались. Только так можно избежать обид и кривотолков.
— Рад слышать, — кивнул Макстон и снова обратился к психологу — Насчет Хассела у вас точно нет никаких сомнений?
— Я как раз хотел сказать о нем. Он в полном порядке и действительно хочет лететь. Теперь, когда он охвачен предстартовым волнением, другие тревоги ушли на задний план. Но одна загвоздка все-таки есть.
— Какая?
— Думаю, это маловероятно, но представьте себе — вдруг что-то здесь пойдет не так в то время, когда он будет на Луне? Ребенок должен родиться примерно к середине полета, вы же знаете.
— Понимаю. Если говорить о самом худшем — если его жена умрет, как это скажется на нем?
— На этот вопрос ответить нелегко, ведь он будет находиться в таких условиях, в которых человеку прежде бывать не доводилось. Он может принять случившееся спокойно, а может сорваться. Риск минимален, но все же он существует.
— Конечно, мы могли бы солгать ему, — задумчиво проговорил сэр Роберт, — но лично я всегда выступал за скрупулезность в отношении целей и средств. Не хотелось бы брать такое на душу.
Несколько минут все трое молчали. А потом генеральный директор сказал:
— Что ж, благодарю вас, доктор. Мы с Рупертом это обсудим. Если решим, что это совершенно необходимо, то сможем попросить Хассела остаться.
Психолог остановился у двери.
— Вы сможете, — сказал он, — а мне самому этого делать ужасно не хочется.
Ночное небо озарили звезды, когда профессор Макстон покинул кабинет генерального директора и устало зашагал к жилому дому. С виноватым чувством он признался себе в том, что не знает названий половины здешних созвездий. «Надо будет попросить Тэйна, чтобы он мне сказал, как они называются», — подумал он. Но с этим следовало поспешить, поскольку Тэйну, вероятно, оставалось пробыть на Земле всего три ночи.
В домике, где жили астронавты, во всех окнах горели огни. Макстон немного помедлил и направился к входной двери.
Комната, в которой жил Ледук, оказалась пуста, хотя свет был включен. Ледук успел тут обжиться — это было видно по количеству книг. Их было слишком много, столько не стоило брать с собой на такое короткое время. Макстон пробежал взглядом по корешкам книг. В основном, они были французские. Несколько раз он изумленно поднял брови и взял на заметку, что в следующий раз нужно будет прихватить с собой небольшой французский словарь.
На письменном столе стояла в рамочке фотография двух очаровательных детишек Ледука, запечатленных внутри модели ракеты. На тумбочке стояла другая фотография — снимок жены Ледука. Правда, образ любящего отца и примерного мужа несколько портили приколотые к стене пять-шесть фотоснимков других юных дам.
Макстон отправился в следующую комнату, оказавшуюся жилищем Тэйна. Здесь он нашел Ледука и молодого астронома, увлеченно игравших в шахматы. Какое-то время Макстон скептически наблюдал за их игрой. Результат был предсказуем. Оба в итоге обвинили его в том, что он испортил партию. Победил Ледук. Макстон тут же вызвал его на бой и одолел его в тридцать ходов.
— Это, — сказал он, когда доска была убрана, — должно отучить вас от излишней самоуверенности. Доктор Гроувз говорит, что это ваша общая болезнь.
— А больше доктор Гроувз ничего не сказал? — с нарочитой небрежностью осведомился Ледук.
— Что ж, я не раскрою врачебную тайну, если скажу, что все вы успешно прошли тестирование и можете перейти в следующий класс. Так что завтра с утра мы путем жеребьевки отберем трех морских свинок.
По лицам астронавтов сразу стало заметно, какое облегчение они испытали. Да, им обещали, что окончательный слбор будет проведен путем жеребьевки, но они до сих пор не были в этом уверены, и ощущение того, что все они — потенциальные соперники, порой осложняло их отношения.
— Остальные дома? — спросил Макстон. — Пожалуй, пойду скажу им.
— Джимми, скорее всего, спит, — ответил Тэйн. — А Арнольд с Виком еще нет.
— Хорошо. Увидимся утром.
Услышав странные звуки, доносившиеся из-за двери комнаты Ричардса, Макстон понял, что канадец действительно крепко спит. Профессор прошел дальше по коридору и постучал в дверь комнаты Клинтона.
При виде открывшегося перед его глазами зрелища у него захватило дух. Было похоже на кадр из фильма, запечатлевший лабораторию безумного ученого. Лежащий на полу посреди хитросплетения радиоламп и проводов Клинтон, словно загипнотизированный, не сводил глаз с экрана осциллографа, на котором возникали, сменяя друг друга, фантастические геометрические фигуры. По радио негромко звучал малоизвестный Четвертый фортепианный концерт Рахманинова. Макстон не сразу понял, что фигуры на экране движутся в такт с музыкой.
Он сел на кровать, показавшуюся ему самым безопасным местом в комнате, и стал наблюдать за Клинтоном. Наконец тот удосужился встать с пола.
— Допустим, вы в здравом рассудке, — наконец проговорил Макстон. — Если так, то скажите мне, чем вы тут, черт побери, занимаетесь?
Клинтон на цыпочках переступил через провода и лампы и сел на кровать рядом с Макстоном.
— Это идея, над которой я работаю уже несколько лет, — виноватым тоном объяснил он.
— Что ж, я надеюсь, вы помните, что произошло с покойным господином Франкенштейном.
Клинтон был человеком серьезным и на шутку не отреагировал.
— Я назвал эту штуковину «калейдофон», — сказал он. — Смысл устройства в том, что оно преображает любые ритмичные звуки типа музыки в приятные для глаз, симметричные, но все время меняющиеся изображения.
— Забавная получится игрушка. Но разве можно в обычной детской разместить столько электронных ламп?
— Это не игрушка, — несколько обиженно возразил Клинтон — Людям с телевидения и мультипликаторам мое изобретение может очень пригодиться. Оно станет просто незаменимым во время длительных музыкальных трансляций, от которых всегда можно заскучать. На самом деле я надеялся с помощью этого прибора заработать немного денег.
— Дружище, — усмехнулся Макстон, — если вы станете одним из первых людей, которым суждено добраться до Луны, вряд ли вам придется коротать старость в канаве.
— Да, пожалуй, вряд ли.
— Честно говоря, я заглянул к вам, чтобы сказать, что завтра утром состоится жеребьевка, посвященная отбору экипажа. А теперь я пойду к Хасселу, так что — доброй ночи.
Макстон постучал в дверь комнаты Хассела и вошел. Англичанин лежал на кровати и читал.
— Привет, проф, — поприветствовал он Макстона — Что это вы бродите в столь поздний час?
Макстон сразу перешел к делу.
— Завтра утром — окончательный отбор экипажа. Я решил, что вам будет приятно об этом узнать.
Хассел немного помолчал, затем спокойно сказал:
— Это означает, что мы все прошли.
— Господи, Вик, — спохватился Макстон, — у вас-то точно не могло быть никаких сомнений!
Хассел не посмотрел ему в глаза. Макстон обратил внимание на то, что на фотографию жены, стоящую на тумбочке, он тоже не посмотрел.
— Я очень переживал из-за… Мод, — проговорил Хассел.
— Это вполне естественно, но, насколько мне известно, у вас уже все в порядке. Как вы назовете мальчика, кстати?
— Виктор Уильям.
— Что ж, думаю, после своего появления на свет Вик-младший станет самым знаменитым младенцем на свете. Жалко, что телевизионная связь будет односторонней. Увидите его, только когда вернетесь.
— Когда и если, — пробормотал Хассел.
— Послушайте, Вик, — решительно произнес Макстон, — вы хотите лететь?
Хассел смутился.
— Конечно хочу, — буркнул он.
— Вот и славно. У вас — три шанса из пяти быть отобранным, как у всех остальных. Но если на этот раз бумажку с вашим именем не вытащат из шляпы, то вы полетите в следующий раз, а второй полет в чем-то будет еще более важным, поскольку тогда мы предпримем первую попытку основать на Луне базу. Это ведь вполне справедливо, не так ли?
Хассел ответил не сразу.
— Первый полет, — сказал он наконец, — войдет в историю. Только он запомнится, а последующие сольются воедино.
Макстон решил, что ему пора возмутиться. Когда требовала ситуация, он делал это очень умело и аккуратно.
— Послушайте, Вик, — вспылил он, — а как насчет тех людей, которые построили треклятый корабль? Вы что же, думаете, что мы в восторге от того, что нам придется ждать десятого, двадцатого, сотого полета, пока наконец не представится такая возможность? Ну, если вы такой законченный балбес, что вам подавай славу, — тогда, господи боже ты мой, я вам вот что скажу: если вы не забыли, кому-то придется вести первый корабль к Марсу!
Гром отгремел. Хассел усмехнулся и негромко рассмеялся.
— Я могу считать это обещанием, проф?
— Я обещаниями не торгую, черт бы вас побрал.
— Я вас понял: если в этот раз я окажусь за бортом, мне не стоит огорчаться. Ладно. Пожалуй, я посплю.
5
Смотреть, как генеральный директор осторожно, будто хрустальную вазу, вносит в кабинет профессора Макстона корзину для бумаг, в другое время было бы забавно, но все встретили ею появление напряженными взглядами. Шляпы- котелка в Луна-Сити не нашлось, так что ее роль предстояло сыграть менее прославленной корзинке.
Кроме пятерых астронавтов, всеми силами пытавшихся вести себя непринужденно, в кабинете находились только Макстон, Мак-Эндрюс, двое представителей администрации — и Алексон. Присутствие Дирка не было обязательным, но Мак-Эндрюс его пригласил. Глава отдела по связям с общественностью всегда был готов помочь в подобных обстоятельствах, но Дирк сильно подозревал, что Мак-Эндрюсу хочется застолбить себе место в официальной хронике событий.
Профессор Макстон взял со стола дюжину маленьких полосок бумаги и повертел их в пальцах.
— Так… все готовы? — спросил он. — Каждый из вас должен написать на бумажке свое имя. Если кто-то слишком сильно нервничает, можно поставить крестик.
Эта маленькая шутка несколько разрядила обстановку. Астронавты написали свои имена и отдали бумажки Мак- стону.
— Отлично. Теперь я перемешаю эти бумажки с пустыми… вот так. Кто желает тянуть жребий?
Астронавты растерялись. Потом, не сговариваясь, подтолкнули к корзинке Хассела. Он смущенно взглянул на Макстона. Тот протянул ему корзинку.
— Не мухлевать, Вик! — сказал он. — И по одной! Закройте глаза и тяните.
Хассел запустил руку в корзинку и вытащил одну бумажку. Он протянул ее сэру Роберту. Тот торопливо развернул ее.
— Пусто, — сообщил он.
Все вздохнули — не то облегченно, не то раздраженно.
Еще одна бумажка. И снова…
— Пусто.
— Слушайте, тут что, все воспользовались невидимыми чернилами? — спросил Макстон. — Давайте еще разок, Вик.
На этот раз ему повезло.
— П. Ледук.
Пьер что-то протараторил по-французски. Было видно, как он рад. Все поспешно поздравили его и вернулись взглядами к Хасселу.
Он вытащил следующую бумажку.
— Дж. Ричарде.
Напряжение достигло апогея. Дирк не спускал глаз с Хассела. Он видел, как слегка дрожит его рука. Хассел вытащил пятую бумажку.
— Пусто.
— Ну, вот опять! — простонал кто-то.
— Пусто.
Третья попытка.
— Пусто!
Кто-то, явно забывший о том, что нужно дышать, испустил долгий хриплый вздох.
Хассел протянул генеральному директору восьмую бумажку.
— Льюис Тэйн.
Все столпились вокруг троих отобранных членов экипажа. В первое мгновение Хассел стоял совершенно неподвижно, но потом повернулся к остальным. Его лицо было совершенно бесстрастным. Профессор Макстон хлопнул его по плечу и что-то сказал — но что именно, Дирк не разобрал. Хассел расслабился и сдержанно улыбнулся. Дирк четко расслышал только слово «Марс». Затем Хассел стал поздравлять товарищей.
— Отлично! — громоподобно воскликнул генеральный директор, широко улыбаясь. — Прошу всех ко мне в кабинет — там у меня найдется пара-тройка непочатых бутылок.
Компания переместилась в соседний кабинет, только Мак-Эндрюс извинился, сказав, что ему нужно сдержать натиск представителей прессы. Следующая четверть часа была посвящена распитию превосходных австралийских вин и произнесению торжественных тостов. Вино генеральный директор наверняка приобрел для этого случая. Затем все с чувством нескрываемого облегчения разошлись. Ледука, Ричардса и Тэйна утащили к репортерам, а Хассел и Клинтон остались для недолгой беседы с сэром Робертом. Никто так и не узнал, что он им сказал, но из кабинета они оба вышли в приподнятом настроении.
Когда церемония завершилась, Дирк подошел к профессору Макстону. Тот был необычайно доволен собой и что- то весьма немузыкально насвистывал.
— Готов об заклад побиться, вы безумно рады, что все закончилось.
— Еще бы. Теперь всем ясно, что и как.
Они молча прошагали несколько метров. Затем Дирк невинно заметил:
— Я вам никогда не рассказывал, какое у меня хобби?
— Нет, и какое же?
Дирк виновато кашлянул:
— Я фокусник-любитель. И говорят, неплохой.
Профессор Макстон мгновенно перестал насвистывать. Наступила тягостная тишина, но Дирк бодро утешил профессора:
— Не надо переживать. Я совершенно уверен, что никто ничего не заметил — особенно Хассел.
— Вы, — процедил профессор Макстон сквозь зубы, — законченный негодяй. Небось хотите про все это написать в вашей инфернальной истории?
Дирк усмехнулся.
— Может быть, хотя я не из «желтых» писателей. Я заметил, что вы прикарманили только бумажку с именем Хассела, так что остальные действительно были выбраны по жребию. Или вы все заранее так устроили, чтобы выпали именно эти имена? Все пустые бумажки были настоящие, к примеру?
— С вами надо ухо держать востро! Нет, все остальные были отобраны честной жеребьевкой.
— Как думаете, что теперь будет делать Хассел?
— Он останется здесь до старта.
— А Клинтон — как он воспримет это?
— Клинтон — флегматик; его это не слишком огорчит. Мы засадим их обоих за составление плана следующего полета. Это удержит их от тоски и злости. — Макстон строго посмотрел на Дирка. — Вы обещаете, что никогда никому ни слова не скажете об этом?
Дирк усмехнулся:
— «Никогда» — это чертовски долгое время. Может быть, договоримся до двухтысячного года?
— Заботитесь о следующем поколении, да? Ладно, пусть будет двухтысячный. Но с одним условием!
— С каким?
— Надеюсь в старости прочесть шикарную копию вашего отчета — и непременно с автографом!
6
Дирк приступил к первому, робкому черновику предисловия, когда громко зазвонил телефон. То, что у него в комнате стоял аппарат, было немного странно, поскольку у многих людей поважнее телефонная связь отсутствовала, и к нему частенько заходили позвонить. Он, честно говоря, думал, что произошла какая-то ошибка при распределении кабинетов, но пока что никто к нему не явился и аппарат не забрал.
— Это вы, Дирк? Рэй Коллинз беспокоит. Мы тут убрали экраны от «Прометея», так что наконец можно увидеть корабль целиком. Помните, вы у меня спрашивали, как мы осматриваем и ремонтируем двигатели?
— Да.
— Приходите, увидите. На это стоит взглянуть.
Дирк вздохнул и отложил тетрадь. Должен же настать день, когда он по-настоящему возьмется за работу, и тогда история материализуется с бешеной скоростью. Он нисколько не переживал, потому что теперь понял, каким методом следует работать. Не имело смысла начинать летопись, пока он не ознакомился со всеми доступными источниками, а пока он не закончил даже индексацию своих записей и ссылок.
День выдался очень холодный, и по пути к «Оксфорд-серкус» Дирк застегнулся на все пуговицы. Большая часть транспорта в Луна-Сити курсировала через этот перекресток, и Дирк надеялся, что кто-нибудь подбросит его к месту запуска. Машин на базе было мало, и различные подразделения непрерывно воевали между собой за то, чтобы захватить легковой автомобиль или грузовик.
Несколько минут Дирк топал ногами на холоде. Наконец появился джип, набитый журналистами, явно спешившими к «Прометею». Машина сильно смахивала на странствующий магазин оптики — столько в ней было фотокамер, — телескопов и биноклей, но все же Дирку удалось втиснуться в это скопище репортерской аппаратуры.
Джип притормозил на стоянке. Все вышли. Дирк помог выбраться репортеру-коротышке с огромным телескопом и тяжеленной треногой. Отчасти он сделал это по доброте душевной, а отчасти в надежде, что репортер позволит ему посмотреть в телескоп.
Два гигантских корабля стояли без обычных барьеров и экранов. Впервые представилась возможность по-настоящему оценить их размеры и пропорции. «Бету» с первого взгляда можно было принять за авиалайнер с более или менее нормальным дизайном. Дирк, малознакомый с авиацией, не стал бы долго разглядывать этот корабль, если бы видел, как он стартует с местного аэродрома.
«Альфа» теперь перестала быть похожей на гигантский артиллерийский снаряд. Оборудование, предназначенное для радиосвязи и навигации, было выдвинуто, и общий облик корабля сильно портил маленький лес антенн, радаров и прочих аппендиксов. Видимо, люди, находившиеся внутри корабля, работали с пультом управления, потому что время от времени какие-то мачты убирались внутрь или, наоборот, вытягивались еще дальше наружу.
Дирк вместе с репортерами прошел к корме корабля.
Треугольная территория была перекрыта стойками с канатами, так что «Прометей» находился в вершине треугольника, а репортеры — в основании. Самое близкое расстояние, с которого можно было смотреть на двигательный отсек корабля, составляло примерно сто метров. Гладя на зияющие жерла сопл, Дирк не испытывал ни малейшего желания подойти ближе.
Репортеры щелкали затворами фотокамер, смотрели в бинокли. Наконец и Дирку удалось заглянуть в окуляр телескопа. Ему показалось, что двигатели ракеты — всего в нескольких метрах от него, но при этом он не разглядел ничего, кроме металлической пещеры, наполненной мраком и загадочностью. Скоро из этого сопла вылетят тонны радиоактивного газа со скоростью двадцать четыре тысячи километров в час. А где-то еще глубже, в густой тени прятались радиоактивные стержни, к которым не сможет приблизиться ни один человек.
Кто-то шел к ним через запретную зону, но при этом держался близко от веревочного барьера. Когда этот человек подошел ближе, Дирк узнал доктора Коллинза. Инженер улыбнулся ему и сказал:
— Так и думал, что найду вас здесь. Мы ждем, когда прибудет сервисная бригада. Хороший у вас телескоп — можно посмотреть?
— Он не мой, — объяснил Дирк. — Он принадлежит вот этому джентльмену.
Журналист-коротышка был только рад предоставить профессору возможность посмотреть на корабль через телескоп, но еще больше его бы порадовали хоть какие-нибудь комментарии.
Коллинз несколько секунд молча смотрел в окуляр. Затем выпрямился и сказал:
— Боюсь, в данный момент смотреть не на что. Нужно осветить корму прожектором, чтобы увидеть, так сказать, внутренности. Но через минуту телескоп вас обрадует. — Он чуть скованно улыбнулся. — Знаете, это очень странное чувство: смотреть на машину, которую ты помогал строить — и к которой никогда не подойдешь, если только не пожелаешь покончить с собой.
Пока он говорил, на бетонном поле появилось странное транспортное средство. Это был очень большой грузовик, немного похожий на те, которые телевизионные компании используют для трансляций. К нему была прицеплена машина, вызвавшая у Дирка нешуточное изумление. Когда она проезжала мимо, он непонимающе уставился на скопление рычагов, небольших электромоторов, цепных передач и червячных колес. Назначение всего этого было для него загадкой.
Грузовик со странным прицепом въехал в запретную зону и остановился. Дверца кабины открылась, и оттуда вышли человек десять. Они отцепили вторую машину и подсоединили ее к трем большим бронированным кабелям, намотанным на катушки, лежавшие в кузове.
Странная машина неожиданно ожила. Она медленно покатилась вперед на маленьких надувных колесах — казалось, она учится ездить. Суставчатые рычаги начали сжиматься и разжиматься, и возникло впечатление, что машина живая. В следующее мгновение она подкатилась к «Прометею», а грузовик последовал за ней с такой же скоростью.
Коллинз ухмыльнулся, радуясь удивлению Дирка и журналистов.
— Это «Оловянная Лиззи»,— сказал он таким тоном, будто представлял человека. — Не настоящий робот, поскольку каждым ее движением управляют люди, сидящие в фургоне грузовика. Для того чтобы с ней справиться, нужна команда из трех человек, и это самая тонкая работа на свете.
«Лиззи» находилась уже совсем близко от сопл «Альфы», и после того, как техники произвели несколько ловких маневров, машина плавно остановилась. Спереди из нее выдвинулась телескопическая «рука» с какими-то непонятными приспособлениями и исчезла в глубине зловещего туннеля.
— Дистанционная сервисная техника, — объяснил Коллинз интересующимся, — всегда была одним из самых важных аспектов атомной инженерии. Впервые ее конструированием всерьез занялись во время войны, при осуществлении проекта «Манхэттен». С тех пор создание таких машин выделилось в особую отрасль. «Лиззи» — одно из наиболее зрелищных созданий. Она могла бы даже часы починить — ну, будильник уж точно!
— А как ею управляют? — спросил Дирк.
— На «руке», которую правильнее называть манипулятором, установлена телекамера, так что бригада видит все так, словно смотрит своими глазами. Все движения обеспечиваются сервомоторами, которыми управляют через эти кабели.
Никто не видел, чем теперь занимается «Лиззи». Прошло довольно много времени, прежде чем машина отъехала от ракеты.
Дирк увидел, что в металлических клешнях манипулятора зажат брусок странной формы, длиной в полметра. Грузовик и «Лиззи» проехали три четверти пути до ограждения. Журналисты начали опасливо пятиться, глядя на тускло-серый предмет, зажатый манипулятором. Коллинз, однако, стоял на месте, и Дирк решил, что он тоже может остаться.
Но неожиданно из кармана куртки инженера послышался громкий вой, и Дирк от испуга даже подпрыгнул. Коллинз поднял руку, и машина-робот остановилась примерно в двенадцати метрах от веревочного барьера. Дирк догадался, что люди, управляющие «Лиззи», видят их в телекамеры.
Коллинз замахал руками. Брусок, сжатый манипулятором, медленно повернулся. Вой сирены сразу стих, и Дирк облегченно выдохнул.
— Обычно такие объекты неправильной формы дают излучение, — объяснил Коллинз. — Мы по-прежнему находимся в его радиационном поле, но оно слишком слабое, не опасное.
Он повернулся к телескопу, владелец которого на время ретировался.
— Это довольно удобно, — сказал Коллинз. — Я не собирался осматривать объект, но такой шанс упустить нельзя — то есть если получится сделать это с такого расстояния.
— А что именно мы пытаемся сделать? — поинтересовался Дирк, когда Коллинз полностью выдвинул объектив телескопа.
— Это один из элементов реактора, — рассеянно отозвался Коллинз. — Мы хотим проверить его на уровень радиоактивности. Гм… похоже, все в порядке. Хотите взглянуть?
Дирк посмотрел в окуляр телескопа и увидел несколько квадратных сантиметров поверхности, которая на первый взгляд показалась ему металлической; потом он решил, что это какое-то керамическое покрытие. Видно было настолько хорошо, что он четко различал текстуру поверхности.
— А что произойдет, — спросил он, — если к этой штуке прикоснуться?
— Наверняка получите сильнейшие ожоги — правда, проявятся они не сразу, — а также солидную порцию облучения — гамма и нейтронного. Если пробудете рядом слишком долго, умрете.
Дирк зачарованно смотрел на столь невинно выглядевшую серую поверхность, находившуюся, казалось, всего в метре-двух.
— Наверное, — проговорил он, — детали атомной бомбы выглядят примерно так же.
— По крайней мере, с виду они так же безвредны, — согласился Коллинз. — Но здесь нет никакой опасности взрыва. Материал, который мы используем для создания цепной реакции, денатурирован. Если бы что-то пошло не так, мог бы произойти взрыв, но очень маленький.
— Что вы этим хотите сказать? — с подозрением поинтересовался Дирк.
— О, ну это был бы просто громкий хлопок, — весело ответил Коллинз. — Цифры сразу назвать не смогу, но, скорее всего, взрыв был бы эквивалентен нескольким сотням тонн динамита. Бояться совершенно нечего!
