7
Буфет для руководства всегда напоминал Дирку лондонский клуб, правда невысокого пошиба. Тот факт, что он ни разу не бывал в лондонских клубах — как в престижных, так и не очень, — нисколько не мешал этому ощущению. Правда, британцы в этом заведении обычно были в меньшинстве и в течение дня здесь можно было услышать какой угодно акцент, однако это никак не сказывалось на царившей тут атмосфере типичного английского паба, которую создавали бармен и два его помощника. Невзирая на все нападки, здесь, в самом центре Луна-Сити, развевался Юнион-Джек. Только раз британцы пошли на уступку, да и то на время — когда американцы доставили сюда новенький автомат с кока-колой, и некоторое время именно он гордо сверкал на фоне скромных деревянных панелей. Но это продолжалось недолго. Были проведены поспешные переговоры, а потом в мастерских тайком поработали плотники. Однажды утром, когда в буфет явились мучимые жаждой клиенты, они обнаружили, что заветный напиток могут обрести с помощью шкафчика, сильно смахивающего на один из шедевров Чиппендейла. Статус-кво был восстановлен, но бармен божился, что он тут абсолютно ни при чем.
Дирк как минимум раз в день заглядывал сюда, чтобы забрать почту и почитать газеты. Вечером в буфете становилось многолюдно, и Дирк предпочитал посидеть у себя в комнате, но сегодня Макстон и Коллинз вытащили его. Разговор, как обычно, завертелся вокруг предстоящего события.
— Схожу, пожалуй, завтра на лекцию Тэйна, — сказал Дирк. — Он будет рассказывать о Луне, верно?
— Да, и теперь он знает, что полетит, — заметил Коллинз, — поэтому наверняка будет осторожен! Скажет что- нибудь не то — потом ему придется съесть свои слова.
— Мы дали ему полную свободу, — объяснил Макстон. — Скорее всего, он поведает о долгосрочных планах по использованию Луны в качестве заправочной базы для полетов к другим планетам.
— Это должно быть интересно. А Ричарде и Клинтон наверняка будут говорить об инженерии, а этим я уже сыт по горло.
— Вот спасибо! — рассмеялся Коллинз. — Приятно осознавать, что наши старания оценены по достоинству!
— Знаете, — вдруг признался Дирк, — а я ведь ни разу не смотрел на Луну в большой телескоп.
— На неделе это можно организовать — скажем, послезавтра. В данный момент прошел всего один день после новолуния. Тут есть несколько телескопов, так что все получится.
— Интересно, — задумчиво проговорил Дирк, — обнаружим ли мы жизнь — я имею в виду, разумную жизнь — где-нибудь в Солнечной системе?
Последовала долгая пауза.
— Я так не думаю, — резко проговорил Макстон.
— Почему?
— Посмотрите на это вот с какой точки зрения. Нам потребовалось всего десять тысяч лет, чтобы от каменных топоров дойти до космических кораблей. Это означает, что межпланетные полеты должны проводиться на достаточно раннем этапе развития цивилизации — то есть если эта цивилизация идет по техническому пути.
— Но это не обязательно, — понимающе кивнул Дирк. — А если добавить доисторические времена, то наша дорога к космическим кораблям заняла миллион лет.
— И все равно этот срок составляет всего одну тысячную долю — или даже меньше — от возраста Солнечной системы. Если на Марсе когда-либо существовала цивилизация, она, скорее всего, погибла еще до того, как человечество вышло из джунглей. Если бы марсианская цивилизация процветала, они бы нас давным-давно посетили.
— Это звучит настолько правдоподобно, — отозвался Дирк, — что я уверен: это не так. Более того, можно насчитать немало свидетельств, выглядящих так, словно нас и вправду в прошлом посещали какие-то существа или корабли, вот только мы этим существам не понравились, и они улетели.
— Да, я читал о некоторых находках, и они весьма интересны. Но я скептик: если кто-то когда-либо посещал Землю, я был бы очень удивлен, если бы оказалось, что это были существа с других планет. Пространство и время настолько велики, что вряд ли у нас есть соседи, живущие на другой стороне улицы.
— А жаль, — вздохнул Дирк. — Я считаю, что самое волнующее в астронавтике — это вероятность встречи с другими типами разума. Тогда человечеству стало бы не так одиноко.
— Это правда; но, пожалуй, было бы совсем неплохо, если бы мы смогли в ближайшие века спокойно сами обследовать Солнечную систему. Когда это произойдет, мы успеем обзавестись большей мудростью — и я имею в виду именно мудрость, а не знания. Возможно, тогда мы будем готовы к контакту с другими расами. А в данный момент — что ж, мы прожили всего сорок лет после Гитлера.
— И сколько же, на ваш взгляд, придется ждать, — спросил разочарованный Дирк, — прежде чем произойдет наш первый контакт с иной цивилизацией?
— Кто может сказать? Может быть, это случится через такой промежуток времени, какой отделяет нас от братьев Райг, — а может быть, через такой, какой прошел со времени строительства пирамид. Но это может произойти и через неделю, когда «Прометей» совершит посадку на Луне. Но я чертовски уверен, что этого не случится.
— Вы действительно думаете, — спросил Дирк, — что настанет день, когда мы полетим к звездам?
Профессор Макстон некоторое время молчал, задумчиво выдыхая облачка дыма.
— Да, я так думаю. Такой день настанет.
— Но как? — настойчиво проговорил Дирк.
— Если нам удастся создать атомный двигатель с эффективностью выше пятидесяти процентов, мы сможем достичь скорости, почти равной скорости света — ну, скажем, три четверти от ее величины. Это означает, что для полета от звезды до звезды потребуется порядка пяти лет. Это долго, но все-таки такая возможность откроется для нас, не наделенных слишком большой продолжительностью жизни. А я очень надеюсь, что придет время, когда мы будем жить дольше. Чертовски дольше.
Дирк вдруг представил себе, как выглядят они с Мак- стоном и Коллинзом со стороны. Порой ему удавалось смотреть на вещи объективно, и он очень ценил эти моменты, поскольку это позволяло ему сохранить чувство пропорциональности. Они сидели за столиком — двое тридцатилетних мужчин и один пятидесятилетний — и выпивали. Посторонний человек мог принять их за бизнесменов, говорящих о делах или отдыхающих после гольфа. Вокруг все выглядело обычно; время от времени до них долетали обрывки чужих разговоров и цоканье целлулоидного шарика для пинг- понга — кто-то играл в настольный теннис в соседней комнате.
Да, они вполне могли обсуждать биржевые новости, говорить о только что приобретенном автомобиле, обмениваться последними сплетнями. А они вместо этого мечтали о том, как добраться до звезд.
— Наши нынешние атомные двигатели, — сказал Коллинз, — имеют эффективность около одной сотой процента. Так что до альфы Центавра мы доберемся еще очень не скоро.
(Кто-то жалобно проговорил: «Эй, Джордж, а куда подевался мой джин с лаймом?»)
— Еще один вопрос, — проговорил Дирк. — Точно ли известно, что мы не можем летать со сверхсветовой скоростью?
— В этой Вселенной — да. Скорость света предельна для материальных объектов. А ведь всего-то каких-то жалких девятьсот пятьдесят миллионов километров в час!
(«Три горьких, пожалуйста, Джордж!»)
— И все же, — произнес Макстон задумчиво, — даже это можно было бы обойти.
— Что вы имеете в виду? — спросили Дирк и Коллинз одновременно.
— В нашей Вселенной две точки могут быть разделены несколькими световыми годами. А за ее пределами эти точки могут чуть ли не касаться друг друга.
(«А где "Таймс"? Да нет, осел, не нью-йоркская!»)
— Я рисую линию в четвертом измерении, — с усмешкой проговорил Коллинз. — Для меня это немного фантастично. А я инженер-практик — то есть я надеюсь, что это так!
(Из комнаты, где играли в настольный теннис, донеслись такие звуки, словно обалдевший победитель перепрыгнул через стол, чтобы пожать руку проигравшему.)
— В начале этого века, — возразил профессор Макстон, — инженеры-практики точно так же воспринимали теорию относительности. Но в следующем поколении они ее приняли — Он облокотился о столик и уставился в одну точку, — Как вы думаете, — задумчиво проговорил он, — что нам принесут следующие сто лет?
8
Большой ниссеновский барак, по идее, должен был быть подсоединен к системе отопления городка, но это как-то не чувствовалось. Дирк, уже привыкший к условиям жизни в Луна-Сити, прихватил с собой теплое пальто, и ему было жаль тех, кто не удосужился позаботиться о таких элементарных мерах предосторожности. К концу лекции у них должно было сложиться яркое впечатление о жизни на других планетах.
На скамьях уже сидели около двухсот человек, и то и дело подходили новые слушатели. Лекция должна была начаться через пять минут. Посередине барака двое нервных электриков отлаживали эпидиаскоп. Перед помостом для лектора стоял ряд кресел, на которые многие завистливо поглядывали. На спинке одного из кресел висела красноречивая табличка: «Зарезервировано для генерального директора».
Открылась дверь, и вошел сэр Роберт Дервент, за ним — Тэйн, профессор Макстон и еще несколько человек, Дирку не знакомых. Все, кроме сэра Роберта, сели в первом ряду. Центральное кресло осталось незанятым.
Ерзанье и шепот стихли, как только на помост поднялся генеральный директор. Дирк решил, что он сейчас похож на великого импресарио, готового дать звонок к началу спектакля.
— Мистер Тэйн, — сказал сэр Роберт, — любезно согласился прочесть нам лекцию о цели нашей первой экспедиции. Поскольку он был одним из тех, кто планировал эту экспедицию, и будет принимать в ней участие, я уверен, что мы с большим интересом выслушаем его мнение. После того как мистер Тэйн расскажет нам о Луне, насколько я понимаю, он немного… скажем так, успокоится, и мы поговорим о наших планах относительно других планет Солнечной системы. Думаю, у мистера Тэйна уже продуман маршрут до Плутона. Мистер Тэйн! (Аплодисменты.)
Дирк внимательно смотрел на поднявшегося на помост астронома. До сих пор он уделял ему не так много внимания, да и вообще у негр было не так много возможностей пообщаться с астронавтами — исключая встречу в Лондоне с Хасселом.
Тэйн был несколько полноватым молодым человеком — на вид лет двадцати пяти, хотя на самом деле ему было за тридцать. «В астронавтику, — подумал Дирк, — приходят молодыми. Не стоит удивляться тому, что тридцатипятилетнего Ричардса коллеги считают старым крокодилом».
Тэйн заговорил — голос у него оказался сухим и четким. Даже в дальних рядах его слова было хорошо слышно. Он был неплохим оратором, но у него была дурная привычка жонглировать кусочками мела, которые порой падали.
— Не знаю, стоит ли рассказывать вам о Луне как таковой, — сказал Тэйн, — поскольку за последние недели вы прочли и услышали о ней вполне достаточно. Но я расскажу о месте, где мы намерены совершить посадку, и о том, что мы надеемся сделать, когда там окажемся.
Прежде всего, давайте посмотрим на изображение полной Луны (первый славд, пожалуйста). Поскольку Луна полная и Солнце светит вертикально по центру диска, все здесь выглядит плоским и неинтересным. Темный участок внизу справа — это Море Дождей, где мы собираемся совершить посадку.
А теперь посмотрим на Луну через девять дней после новолуния — именно такой вы увидите ее с Земли в день нашего «прилунения». Поскольку Солнце светит под углом, вы видите, что горы ближе к центру просматриваются очень ясно — взгляните на длинные тени, отбрасываемые ими.
Давайте подойдем ближе и рассмотрим Море Дождей детально. На самом деле это, конечно, не море и дождей на Луне не бывает. Древние астрологи так назвали этот регион Луны еще до изобретения телескопа.
На этом снимке вы видите, что Море Дождей — на самом деле довольно плоская равнина, ограниченная сверху (а верх в данном случае, кстати, означает юг) вот этим величественным горным хребтом — лунными Апеннинами. На севере поднимается хребет более скромный — Альпы. Здесь указан масштаб, который позволит вам оценить расстояния: вот этот кратер, например, имеет поперечник около восьмидесяти километров.
Эта область — одна из самых интересных на Луне, и местность здесь необычайно красива, но за время первого визита мы сможем обследовать только маленький участок. Мы совершим посадку примерно в этом квадрате (следующий слайд, пожалуйста), и вот изображение этой местности с самым большим увеличением. Все выглядит так, как если бы вы смотрели невооруженным глазом с расстояния триста километров из космоса.
Последние сто километров мы будем медленно падать к Луне, и у нас хватит времени выбрать подходящую площадку. Поскольку посадка будет производиться в вертикальном положении, корабль опустится на амортизаторах, и тормозные двигатели будут включены только в самый последний момент; нам потребуется несколько квадратных метров более или менее горизонтальной поверхности. Один пессимист предположил, что может так случиться, что мы опустимся на зыбучие пески, но это абсолютно невозможно.
Мы будем покидать корабль по двое, в связке, один астронавт всегда остается на борту и передает сообщения на Землю. В скафандрах есть запас воздуха на двенадцать часов. Скафандры способны защитить от любых перепадов температур на Луне — то есть от точки кипения до ста градусов ниже нуля по Фаренгейту. Поскольку мы будем находиться на Луне в дневное время, нам не грозит встреча с низкими температурами, если только не придется долгое время оставаться в тени.
Вряд ли я смогу перечислить все, что мы намерены осуществить на Луне за неделю нашего пребывания там, поэтому коснусь только самого главного.
Прежде всего, мы возьмем с собой несколько компактных, но очень мощных телескопов и надеемся получить более четкие изображения планет, чем те, которыми располагали прежде. Это оборудование, как и многое другое из того, что мы доставим на Луну, останется там для будущих экспедиций.
Мы доставим на Землю тысячи геологических — точнее говоря, селенологических образцов для анализа. Мы будем искать минералы, содержащие водород, поскольку, как только нам удастся установить на Луне завод для экстракции топлива, стоимость полетов сразу сократится в десятки раз. Но что еще важнее, тогда мы сможем начать думать о полетах к другим планетам.
Мы также берем с собой много радиоаппаратуры. Как вам известно, Луна имеет грандиозный потенциал как передающая станция, и мы надеемся исследовать ряд таких возможностей. Кроме того, мы собираемся осуществить всевозможные физические измерения, которые представят величайший научный интерес. Одним из самых важных моментов является определение магнитного поля Луны с точки зрения проверки справедливости теории Блэкета. И конечно, мы надеемся провести как можно больше сеансов фото- и киносъемки.
Сэр Роберт пообещал вам, что я немного «успокоюсь». Не знаю, но, возможно, вас все-таки интересует, как я представляю себе направление развития астронавтики на ближайшие лет десять.
Прежде всего, мы должны создать полупостоянную базу на Луне. Если нам повезет с выбором, мы сможем построить базу на месте нашей посадки. Если нет — придется предпринять новые попытки.
План развертывания базы разработан довольно хорошо. Она должна иметь максимальное самообеспечение. Там предполагается выращивать культурные растения под стеклом. Луна, с ее двухнедельным циклом непрерывной освещенности Солнцем, должна стать настоящим тепличным раем!
Как только мы узнаем больше о природных ресурсах Луны, база будет расширена и развита. В ближайшее время после ее создания приступим к горным разработкам, предназначенным для добычи минералов, которые будут использованы на Луне. Слишком дорого импортировать на Землю любые полезные ископаемые, за исключением самых редких.
В настоящее время путешествия на Луну чрезвычайно дороги и трудны, поскольку мы вынуждены брать с собой топливо для обратного полета. Но когда у нас появится возможность заправляться на Луне, мы будем пользоваться менее громоздкими и более экономичными аппаратами. И, как я только что упомянул, мы сможем совершать полеты на другие планеты.
Это звучит парадоксально, но гораздо легче совершить полет длиной в шестьдесят пять миллионов километров с лунной базы до Марса, чем преодолеть четыреста миллионов километров от Земли до Луны. Полет до Марса, конечно, получится более продолжительным — порядка ста двадцати дней, — но на него уйдет меньше топлива.
Луна, благодаря малой силе притяжения, является трамплином на пути к другим планетам — базой для исследования Солнечной системы. Если все пойдет хорошо, лет через десять мы сможем строить планы полетов к Марсу и Венере.
Я не предлагаю много размышлять о Венере — скажу только, что, прежде чем попытаться совершить посадку на эту планету, нам следует провести ее тщательное радарное изучение. По идее, можно получить точные радарные карты поверхности Венеры, если только ее атмосфера не окажется чересчур экзотической.
В каком-то смысле исследование Марса во многом будет подобно изучению Луны. На Марсе нам не потребуются скафандры, но мы должны иметь кислородную аппаратуру. Развертывание базы на Марсе сопряжено с теми же проблемами, что и создание лунной базы, хотя эти проблемы будут и не такими острыми. Однако у марсианской базы неизбежен один недостаток — она будет находиться слишком далеко от Земли, и ее обитателям придется в гораздо большей степени полагаться на собственные ресурсы. Почти наверняка на Марсе обнаружат какую-то жизнь, и это повлияет на принципы действия тамошней базы, но как именно — об этом пока рано судить. Если окажется, что на Марсе существует разумная жизнь — в чем я сомневаюсь, — тогда наши планы полностью изменятся; весьма возможно, что мы вообще не сможем там задержаться. Гадать о Марсе можно бесконечно, именно этим эта планета и интересна.
За Марсом масштабы Солнечной системы возрастают, и мы не можем планировать какие-либо исследования, пока не обзаведемся более быстрыми кораблями. Правда, наш «Прометей» способен долететь до так называемых внешних планет, но не в силах вернуться обратно, и на полет ушло бы много лет. Однако я думаю, что к концу нашего столетия мы могли бы подготовиться к полетам к Юпитеру и, вероятно, к Сатурну. Весьма возможно, что эти полеты будут начинаться с Марса.
Безусловно, о посадке на эти планеты не может быть и речи: дал® если их поверхность прочна, что сомнительно, их атмосфера простирается на тысячи километров, и проникнуть за нее мы не осмелимся. Если внутри этого субарктического ада и существуют какие-то формы жизни, я не представляю, как можно наладил» с ними контакт и как они могли бы узнать о нашем существовании.
Сатурн и Юпитер прежде всего интересны системами своих спутников. У Сатурна их не меньше двенадцати, а у Юпитера как минимум пятнадцать. Более того, многие из этих спутников представляют собой планеты среднего размера — больше нашей Луны. Титан, крупнейший из спутников Сатурна, вполовину меньше Земли. У него есть атмосфера, но, к сожалению, она не пригодна для дыхания. На всех этих спутниках очень холодно, но это уже не является препятствием сейчас, когда мы можем получать неограниченное количество тепла от атомных реакций.
Три самые дальние планеты еще, пожалуй, лет пятьдесят не будут вызвать у нас особого интереса. В любом случае, пока мы знаем о них слишком мало.
Вот и все, что я хотел сказать сейчас. Надеюсь, мне удалось дать вам понять, что полет, который мы предпримем на следующей неделе, хотя он и кажется грандиозным по нынешним меркам, представляет собой всего лишь первый шаг. Это путешествие несомненно окажется волнующим и интересным, но мы должны рассматривать его в реальной перспективе. Луна — маленькая планета, многого от нее ждать не приходится, но благодаря ей перед нами откроется путь к восьми другим планетам — а некоторые из них крупнее Земли — и к тридцати лунам различных размеров. Общая площадь, которую мы откроем для исследований в ближайшие десятки лет, как минимум в десять раз превышает площадь поверхности нашей планеты. Это означает, что места хватит всем.
Благодарю за внимание.
Тэйн закончил лекцию неожиданно резко, без всяких цветистых послесловий — совсем как комментатор в студии, поглядывавший на часы. Примерно с полминуты в холодном бараке было тихо. Слушатели медленно возвращались с небес на землю. Затем раздались вежливые аплодисменты, потом они стали громче — по мере того как собравшиеся осознавали, что до сих пор стоят на твердой почве.
Репортеры, разминая замерзшие ноги и потирая руки, потянулись к выходу. Дирк гадал, многие ли из них осознали, что Луна — не просто цель, а только начало, первый шаг по бесконечной дороге. Лично он верил, что по этой дороге в конце концов пойдут все расы, если только не зачахнут и не умрут на своих маленьких одиноких планетах.
Теперь наконец все могли увидеть «Прометей» целиком. «Альфу» водрузили на могучие плечи «Беты», и корабль приобрел не слишком изящный вид — он как бы стал горбатым. Даже Дирк, для которого все летающие машины выглядели похожими друг на друга, теперь не спутал бы громадный корабль ни с одним другим.
Он взошел следом за Коллинзом по ступеням подвижного трапа, чтобы в последний раз взглянуть на космический корабль изнутри. Был вечер, и людей неподалеку от «Прометея» оказалось немного. За ограждением собрались несколько фотографов, они пытались сделать снимки корабля на фоне заходящего солнца. «Прометей» выглядел просто грандиозно в сочетании с угасающими на западе красками заката.
В кабине «Альфы» горел яркий свет и было так чисто, словно Дирк угодил в операционную. Между тем здесь произошли кое-какие изменения — предметы, принадлежавшие членам экипажа, были убраны в маленькие ниши и надежно закреплены изолентой. Несколько картинок и фотографий прикрепили к стене, где нашлось место, а перед пультом пилота висел портрет женщины в пластиковой рамочке (Дирк предположил, что это жена Ледука). Карты и математические таблицы лежали так, чтобы они всегда были под рукой. Дирк вспомнил о своем посещении тренажерной кабины в Англии. Перед таким же скоплением приборов он тогда стоял в доме на тихой лондонской окраине. Казалось, с той поры миновала целая жизнь, и теперь от того дома его отделяло полмира.
Коллинз подошел к узкому высокому шкафчику и открыл дверцу.
— Кажется, раньше вы их не видели, верно? — спросил он.
В шкафчике висели три скафандра, похожие на странных существ, выловленных из морских глубин и впервые увидевших свет дня. Толстая ткань на ощупь оказалась мягкой и эластичной. Дирк почувствовал, что под верхним слоем имеется что-то вроде металлической сетки. Прозрачные шлемы, похожие на большие шарообразные аквариумы, лежали на полках внутри шкафа.
— Похоже на водолазные скафандры, правда? — сказал Коллинз. — Действительно, уж если с чем-то и можно сравнить «Альфу», так это с подводной лодкой — хотя ее конструкция намного проще, ведь нам не придется иметь дело с таким давлением, какому подвергаются субмарины.
— Хотелось бы посидеть на месте пилота, — признался Дирк. — Можно?
— Да, только если ни к чему не будете прикасаться.
Коллинз с едва заметной улыбкой посмотрел на Дирка, устроившегося в кресле. Ему понятно было желание историка, он и сам не раз садился в это кресло.
Во время полета и при вертикальном положении корабля на Луне спинка кресла должна была встать под прямым углом. То, что теперь было полом под ногами Дирка, тогда должно было стать стеной, а окуляры перископа, которые сейчас он старался не задеть ботинками, окажутся у него перед глазами. Из-за этой перспективы, столь непривычной для человеческого разума, трудно было представить себе ощущения пилота, занявшего это кресло.
Дирк встал и повернулся к выходу из кабины. Он молча прошел за Коллинзом к люку, но обернулся и в последний раз обвел взглядом кабину.
«Прощай, кораблик, — мысленно произнес он. — Прощай — и удачи тебе!»
Когда они с Коллинзом вышли на трап, было уже темно и на бетоне лежали пятна света от прожекторов. Дул холодный ветер, ночное небо озаряли звезды, названий которых Дирк не знал. Неожиданно Коллинз, стоявший рядом с Диском в темноте, взял его за руку и молча указал в сторону горизонта.
Почти незаметный на фоне слабых отсветов заката, на западе возник новорожденный месяц. Дирк попытался представить себе величественные горы и морщинистые равнины, ожидающие, когда их осветит Солнце, и озаренные холодным светом почти полной Земли.
Миллионы миллионов раз Земля появлялась и таяла над этим безмолвным миром, и по его поверхности двигались только тени. Со времен зари жизни на Земле там, на Луне, быть может, разрушился десяток кратеров, а больше ничего не изменилось. И вот теперь, по прошествии стольких веков, одиночеству Луны должен был прийти конец.
9
За два дня до старта Луна-Сити был, пожалуй, самым тихим и спокойным местом на Земле. Все приготовления завершились, оставалось только заправить корабль топливом, провести тесты за несколько минут непосредственно перед взлетом, дождавшись момента, когда Луна займет расчетную позицию.
В редакциях крупнейших мировых газет по всей планете заместители главных редакторов лихорадочно готовили передовые статьи и сочиняли возможные альтернативные истории, которые было бы легко отредактировать, убрав из них все, кроме самых упрямых фактов. Пассажиры в автобусах и поездах при каждом удобном и неудобном случае делились друг с другом астрономическими познаниями. Разве что только какое-нибудь жуткое убийство могло привлечь к себе большее внимание.
На всех континентах радары дальнего радиуса действия были настроены на слежение за полетом «Альфы». С помощью маленького радарного маяка, установленного на корабле, можно было постоянно следить за его перемещением.
В Принстонском университете, в пятнадцати метрах под землей, стояла одна из самых больших электронных вычислительных машин. Если бы по какой-то причине кораблю потребовалось изменить орбиту или задержаться с возвращением, машина рассчитала бы новую траекторию с учетом изменения силы притяжения Луны и Земли. Еще совсем недавно для того, чтобы сделать это, понадобилась бы армия математиков, а принстонская ЭВМ могла выдать напечатанный ответ всего за несколько часов.
Все радиолюбители на Земле, кто только мог работать на частоте космического корабля, проверяли и перепроверяли свое оборудование. Не так много было таких, кто смог бы и получать, и расшифровывать гиперчастотный модулированный сигнал с корабля, но некоторым это было под силу. Сторожевые псы эфира, представители комиссии по связи были начеку, готовые разделаться с любым неавторизованным передатчиком, владелец которого попытался бы прорваться на связь с кораблем.
На вершинах гор астрономы готовились к борьбе за то, кому удастся получить самые лучшие фотографии момента посадки. «Альфа» была слишком маленькой, чтобы ее было видно с Земли, но при торможении пламя, вырывающееся из сопл, должно было озарить лунные скалы, и эту вспышку можно было увидеть по меньшей мере в полутора миллионах километров от Луны.
Тем временем три человека, стоявшие в центре мировой сцены, давали интервью, крепко спали или расслаблялись, яростно сражаясь в настольный теннис — это был практически единственный вид спорта, которым можно было заняться в Луна-Сити. Ледук, обладавший своеобразным чувством юмора, развлекался тем, что рассказывал друзьям о тех вещах (бесполезных и несколько циничных), которые они получат согласно его завещанию. Ричарде вел себя так, словно ровным счетом ничего не происходило, и договаривался по телефону с какими-то людьми о деловых встречах через три недели. Тэйн редко появлялся на людях; позднее выяснилось, что он засел за математическое исследование, имевшее весьма отдаленное отношение к астронавтике. Исследование было посвящено определению максимально возможного числа вариантов расклада при игре в бридж и продолжительности игры при каждом из этих вариантов.
Мало кто знал, что скрупулезный Тэйн, пожелай он того, мог бы заработать гораздо больше денег на колоде карт, чем будучи астрономом. Правда, в случае благополучного возвращения с Луны бедность ему не грозила…
Сэр Роберт Дервент терпеть не мог ожидания. Оно давало ему время для раздумий, а раздумья — враг спокойствия. Сейчас, в то время, когда приближался величайший момент в его жизни, он размышлял о прошлом, вспоминал юность.
Сорок лет борьбы, побед и горьких разочарований — все это было связано с будущим. Он словно бы снова стал юношей, оказался в самом начале своей университетской карьеры, а Вторая мировая война, укравшая из его жизни шесть лет, была не более чем грозовой тучей на горизонте. Он лежал посреди шропширского леса весенним утром, которому уже не суждено было повториться, и читал книгу, которую и теперь держал в руках. На шмуцтитуле выцветшими чернилами было неровным почерком написано: «Роберт А. Дервент, 22 июня 1935».
Книга была та же самая, но куда девалась музыка слов, от которой некогда загоралось сердце? Он стал слишком мудрым и слишком старым; теперь его не могли обмануть фокусы аллитерации и рефренов, и слишком очевидным стало отсутствие в этих стихах мысли. Но вновь и вновь к нему возвращалось еле слышное эхо прошлого, и на мгновение кровь приливала к щекам, как сорок лет назад. Порой хватало одной-единственной строки: «О лютня, ты играешь в землях смерти!», а порой — двустишия: «Пока Господь на земли и моря / Глас громовой труб ночи не обрушил».
Генеральный директор задумчиво смотрел в пространство. Он сам собирался обрушить на земли и моря такой гром, которого мир до сих пор не слыхал. Моряки в Индийском океане услышат рев двигателей в небе и запрокинут головы; услышат его и рабочие на цейлонских чайных плантациях, но он уже будет затихать, уносясь на запад, к Африке. До нефтяников в аравийских песках донесутся последние отзвуки из стратосферы.
Сэр Роберт рассеянно перевернул несколько страниц. Лишь изредка какие-то строчки заставляли его остановить на себе взгляд.
«Что сумеешь сберечь ты в жизни песках, в потоках времен, /Пловец, дерзнувший поспорить с волной непосильной?»
А он что сберег в потоке времен? Намного больше других, он знал это. Но ему было уже почти сорок, прежде чем он обрел цель в жизни. Любовь к математике его никогда не покидала, но долгое время это была бесцельная страсть. Даже теперь казалось, что тем, кем он стал, его сделала случайность.
«Во Франции древней, у бурного моря, / В мире злата, песков и руин, / В прекрасную даму всем сердцем влюбленный, / Певец жил печальный один».
Волшебство стихов не трогало сэра Роберта. Его память обратилась к годам войны, когда он вел свою собственную битву за лабораторным столом. На суше, на море, в воздухе гибли люди, а он наблюдал за прохождением электронов по смыкающимся магнитным полям. Трудно было представить себе что-то более отвлеченное; и все же из той работы, в которой он участвовал, родилось величайшее тактическое оружие Второй мировой войны.
Это был шаг от радара к небесной механике, от орбит электронов к путям планет вокруг Солнца. Техника, примененная им в маленьком мире магнетрона, могла быть применена в космических масштабах. Возможно, ему повезло; проработав всего десять лет, он заслужил солидную репутацию, атаковав проблему трех тел. Десять лет спустя — к всеобщему и его собственному изумлению — он стал королевским астрономом.
«Ипульс войны, и страсть мечты о чуде,/Небес шептанье, звуков полотно, / И пенье звезд, и гром любви прекрасной, / И музыка, что греет сердце, как вино».
Он мог бы безбедно жить, занимая этот пост, до конца жизни, но дух времени слишком сильно захватил его. Разум подсказывал ему, что наступит время освоения космоса, но сначала он не понимал, насколько оно близко, это время. А когда он это понял, то осознал, что наконец обрел цель в жизни, что долгие годы трудов наконец принесли свой урожай.
Он переворачивал пожелтевшие страницы до тех пор, пока не нашел то, что искал. Здесь, в узких колонках шрифта, до сих пор сохранилось волшебство, здесь ничего не изменилось, и слова до сих пор откликались в его мозгу настойчивым ритмом. Было время, когда эти строки, одна за другой, бесконечной цепью, час за часом странствовали по его сознанию — до тех пор, пока слова не утрачивали смысл:
Созвездий мириады
Сюда не льют лучи,
Молчат здесь водопады,
Не пенятся ключи;
Ни радости беспечной,
Ни скорби быстротечной —
Один лишь сон — сон вечный
Ждет в вечной той ночи.
Вечная ночь должна была наступить — и слишком скоро, вопреки желаниям человека. Но хотя бы до того, как людям предстоит зачахнуть и умереть, он познает звезды; а Вселенная, не растаяв, будто сон, поведает ему свои тайны. И если не ему — то другим, которые придут после него и завершат то, что начал он.
Сэр Роберт закрыл тоненький томик и положил на полку. Его путешествие в прошлое закончилось в будущем, и настала пора возвращаться.
На тумбочке рядом с кроватью сердито и настойчиво зазвонил телефон.
10
О Джефферсоне Уилксе никто ничего не знал просто потому, что знать о нем было почти нечего. Почти тридцать лет он проработал младшим бухгалтером на фабрике в Питсбурге, и за это время в должности его повысили всего один раз. Работу свою он выполнял с нарочитой скрупулезностью, что приводило в отчаяние его работодателей. Как миллионы его современников, он практически ничего не понимал в той цивилизации, в которой жил. Двадцать пять лег назад он женился, и никто не удивился, узнав, что жена ушла от него через несколько месяцев.
Даже его друзья — хотя никто толком не знал, были ли у него друзья, — не стали бы утверждать, что Джефферсон Уилкс — глубокий мыслитель. Однако была одна тема, о которой он, на свой манер, очень серьезно размышлял.
Мир никогда не узнает о том, как случилось, что жалкий маленький ум Джефферсона Уилкса обратился к звездам. Скорее всего, побудительным мотивом послужило желание уйти от серости будничной жизни. Но какова бы ни была причина, он изучил многое из того, что было написано теми, кто предсказывал покорение космоса. И решил, что этому следует помешать любой ценой.
Насколько можно предположить, Джефферсон Уилкс верил, что попытка покорить космос навлечет на человечество какое-то жуткое метафизическое проклятие. Есть даже свидетельства, что он считал Луну адом — или, по меньшей мере, чистилищем. Любое преждевременное вторжение человечества в эти инфернальные области должно было привести к немыслимым и, мягко говоря, печальным последствиям.
Чтобы обрести поддержку для своих идей, Джефферсон Уилкс поступил так, как поступали тысячи людей до него. Он попытался обратить других в свою веру, создав организацию, которой присвоил пафосное название: «Ракеты не должны взлететь!» Поскольку у любой доктрины, какой бы фантастической она ни была, всегда найдется хоть несколько приверженцев, Уилкс со временем нашел несколько десятков единомышленников в рядах одной религиозной секты, которые во множестве цветут пышным цветом на западе Соединенных Штатов. Правда, вскоре микроскопическое движение начали терзать расколы и контррасколы. В конце концов основателю остались расшатанные нервы и финансовый кризис. Если кому-то требуется точное определение того, что произошло с Уилксом, то можно с уверенностью сказать, что он обезумел.
Когда был построен «Прометей», Уилкс решил, что предотвратить взлет этого корабля сможет только он. За несколько недель до старта он подсчитал свои мизерные сбережения и снял все деньги с банковского счета. Для того чтобы добраться до Австралии, ему не хватало ста пятидесяти пяти долларов.
Исчезновение Джефферсона Уилкса удивило и огорчило его работодателей, но, изучив его бухгалтерские книги, они не предприняли попыток разыскать его. Как-то несолидно звонить в полицию, если после тридцати лет безупречной службы человек крадет из сейфа, в котором лежит несколько тысяч долларов, всего сто пятьдесят пять.
Уилкс без каких-либо сложностей добрался до Луна-Сити, а когда он там оказался, никто его не заметил. Сотрудники Межпланетного общества приняли его за одного из нескольких сотен репортеров, а репортеры — за сотруднику общества. В конце концов, Уилкс был из тех людей, которые способны войти прямиком в Букингемский дворец, не привлекая к себе ни малейшего внимания. Более того, охранники были бы готовы поклясться, что вообще никто не входил.
Какие мысли протиснулись в узкие воротца разума Джефферсона Уилкса, когда он увидел «Прометей», лежащий в стартовой «люльке», никто никогда не узнает. Возможно, до этого момента он не сознавал грандиозности задачи, которую перед собой поставил. Он мог бы, конечно, причинить кораблю немалый вред с помощью бомбы, но, хотя в Питсбурге, как во многих больших городах, в принципе, бомбу можно найти, о том, как ее приобрести, мало кому известно — а уж особенно добропорядочным бухгалтерам.
Из-за веревочного барьера Уилкс наблюдал за тем, как на корабль вносят какие-то грузы. Он заметил, что с наступлением ночи на огромном корабле никого не остается, а прожектора за несколько часов до утра отключают.
«Не лучше ли будет, — подумал он, — сделать так, чтобы корабль улетел с Земли, но никогда и ни за что не вернулся?» Сломанный корабль можно починить, а тот, который необъяснимо исчез, может стать гораздо более серьезной помехой — предупреждением, устрашением.
Джефферсон Уилкс, полный профан по части науки и техники, все же знал, что на корабле имеется собственный запас воздуха, и еще он знал, что этот воздух хранят в баллонах. Что может быть проще — опорожнить эти баллоны так, чтобы недостача воздуха была обнаружена слишком поздно? Он не хотел навредить астронавтам, ему было искренне жаль, что их ожидает такой конец, но он не видел иного выхода.
Трудно даже перечислить все слабые места в плане Уилкса. Запас воздуха на борту «Прометея» не находился ни в каких баллонах, а если бы Уилксу удалось опустошить цистерны с жидким кислородом, его ожидали бы весьма неприятные сюрпризы вроде обморожения. Обычная проверка всех систем перед стартом в любом случае подсказала бы членам экипажа, что именно случилось, и даже без резерва кислорода установка кондиционирования воздуха на протяжении многих часов могла поддержать пригодную для дыхания атмосферу. Этого времени вполне хватило бы для того, чтобы выйти на аварийную орбиту, которую, в случае чего, легко и просто было рассчитать.
И последнее, но далеко не самое маловажное: Уилксу следовало проникнуть на борт корабля. Он не сомневался в том, что это возможно, потому что подвижной трап каждый вечер оставляли рядом с люком и он настолько внимательно его изучил, что мог бы подняться по ступеням даже в кромешной тьме. Как-то раз, когда вблизи от носа корабля собралась толпа, он смешался с ней и внимательно рассмотрел странную, овальной формы дверь, открывавшуюся внутрь. Никаких замков он на ней не обнаружил.
Он спрятался в пустом ангаре на краю летного поля и ждал, пока на небе не появился тонкий серп месяца. Было очень холодно, а Уилкс к этому не был готов, поскольку в Пенсильвании сейчас было лето. Однако стоявшая перед ним задача придавала ему решимости, и, когда наконец погасли прожекторы, он крадучись пошел по бетонной площадке к черным крыльям, распростертым под звездами.
Он наткнулся на веревочный барьер и подлез под канат. Через несколько минут он нащупал металлическую раму и обошел основание трапа. Прежде чем подняться по ступеням, он прислушался. Стояла абсолютная тишина; на горизонте виднелось тусклое зарею огней Луна-Сити. Метрах в ста Уилкс различил туманные очертания домиков и ангаров, но они были темны и, по всей вероятности, пусты. Он начал подниматься по ступеням.
На первой площадке он остановился, снова прислушался и снова ничего подозрительного не услышал. Карманы пальто оттягивали вещи, которые он прихватил с собой, — электрический фонарик и кое-какие инструменты. Уилкс немного гордился своей предусмотрительностью и тем, насколько легко пока у него все получалось.
Вот и последняя ступенька. Он одолел второй пролет и поднялся на верхнюю площадку. Сжав в одной руке фонарик, он прикоснулся другой к гладкой и холодной поверхности космического корабля.
На постройку «Прометея» ушли миллионы фунтов и еще больше миллионов долларов. Ученые, получившие такие суммы от правительств и крупных промышленных предприятий, не были круглыми дураками. Большинству людей — только не Джефферсону Уилксу — показалось бы невероятным, что плод их трудов по ночам остается неохраняемым и беззащитным.
Много лет назад люди, отвечавшие за планирование полета, предвидели вероятность саботажа со стороны религиозных фанатиков, и в одной из папок в архиве Межпланетного общества хранились письма с угрозами, которые некоторым людям хватило ума написать. Поэтому были приняты все необходимые меры предосторожности — и эти меры приняли люди, которые сами несколько лет во время войны посвятили саботажу германской или союзнической техники.
Этой ночью в бетонном бункере на краю летного поля дежурил студент-юрист по имени Ахмет Сингх; тем самым он имел возможность заработать немного денег во время каникул, и это его вполне устраивало. Когда Джефферсон Уилкс приблизился к веревочному заграждению, Ахмет Сингх крепко спал, чего от него, как ни странно, и следовало ожидать. Но пять секунд спустя он проснулся.
Сингх нажал клавишу отключения сигнализации и быстро подошел к пульту управления, изрытая проклятия на трех языках и оперируя понятиями четырех религий. Уже второй раз что-то случалось во время его дежурства: в прошлый раз сигнализация сработала из-за того, что за ограждение забрела собака, принадлежащая кому-то из сотрудников. Возможно, и теперь стряслось что-то в этом духе.
Сингх включил преобразователь изображения и нетерпеливо ждал несколько секунд, пока нагреется лучевая трубка. Затем он с помощью проектора начал осматривать корабль.
Для Ахмета Сингха все выглядело так, словно площадку перед стартовой платформой заливали лучи лилового прожектора. И в этих лучах, не ведая о них, к «Прометею» крадучись подбирался какой-то человек. Трудно было не рассмеяться, глядя на его движения. Он шел, выставив перед собой руки, вслепую — в то время как все вокруг него было залито светом. Ахмет следил за незнакомцем, передвигая луч инфракрасного прожектора, пока человек не подошел к трапу. В этот момент сработала вторая система сигнализации, и ее Сингх тоже отключил. Он решил ничего не предпринимать до тех пор, пока не выяснит, что понадобилось полуночному бродяге.
Когда Джефферсон Уилкс остановился на второй площадке трапа, Ахмет Сингх сумел сделать прекрасный фотоснимок, который можно было использовать в качестве вещественного доказательства в любом суде. Он подождал, когда Уилкс попытается открыть люк, и решил, что пора действовать.
Сноп света, пригвоздивший Уилкса к обшивке корабля, ослепил его с той же силой, что и темнота, когда он передвигался на ощупь. В первое мгновение шок был настолько силен, что он не мог пошевелиться. А потом из тьмы ночи прогремел оглушительный голос:
— Ты что тут делаешь? А ну, спускайся немедленно!
Уилкс начал машинально спускаться по трапу. Оказавшись на нижней площадке, он наконец начал что-то соображать и стал отчаянно озираться по сторонам в надежде убежать. Прикрывая глаза руками, он мало что видел; ужасный круг света около «Прометея» простирался всего на сотню метров, а дальше была темнота и, быть может, спасение.
Из-за границы освещенного круга вновь послышался голос:
— Быстрее давай! Иди сюда — мы тебя окружили!
«Мы» было чистейшей воды выдумкой Сингха, хотя действительно подкрепление в лице двух заспанных сержантов полиции было уже в пути.
Джефферсон Уилкс наконец спустился с трапа и теперь стоял на бетонной площадке. Почти полминуты он не трогался с места, а потом, как и предполагал Ахмет Сингх, вдруг стремглав обежал вокруг корабля и исчез. Наверняка он помчался в сторону пустыни, и догнать его особого труда не составляло, но все же стоило сэкономить время и еще разок его припугнуть. Дежурный включил еще один громкоговоритель.
Когда тот же самый громовой голос послышался из простиравшейся перед Уилксом тьмы, где он надеялся обрести спасение, его охватило полнейшее отчаяние, его жалкий дух был сражен. В безумном страхе, будто дикий зверь, он развернулся, побежал к кораблю и попытался спрятаться в тени. Но и туг он не остановился. Порыв, заставивший Уилкса облететь полмира, по-прежнему слепо гнал его вперед, хотя он совершенно не соображал, что делает. Он стал пробираться под днищем корабля.
В какой-то момент он поравнялся с огромным отверстием, которое находилось прямо у него над головой. Похоже, через это отверстие можно было забраться внутрь корабля. В обычное время он бы ни за что не смог взобраться по гладкой металлической стенке, но страх и решимость придали ему сил. Ахмет Сингх, находившийся в бункере в ста метрах от корабля и глядевший на телеэкран, побледнел. Он быстро и взволнованно заговорил, держа в руке микрофон.
Джефферсон Уилкс его не слушал; он даже не заметил, что голос, который так пугал его, теперь зазвучал умоляюще. Для него это ровным счетом ничего не значило; он думал только о темном туннеле перед ним. Сжимая в руке фонарик, он пополз вперед.
Стены туннеля были сделаны из какого-то серого материала, похожего на камень. Материал был прочный, но на ощупь странно теплый. У Уилкса было такое впечатление, будто он угодил в пещеру с идеально круглыми стенами; после того как он одолел первые несколько метров, туннель стал шире, и он смог продвигаться уже не ползком, а пригнувшись. Теперь его окружала бессмысленная мозаика металлических стержней и все того же странного серого материала, похожего на тусклую керамику.
Пещера неожиданно разделилась на несколько слишком узких разветвленных проходов. Уилкс осветил их фонариком и увидел, что со всех сторон торчат какие-то раструбы и воронки. Он мог бы туг что-нибудь сломать, но все эти странные приспособления находились слишком далеко от него.
Джефферсон Уилкс обессиленно опустился на твердый пол. Фонарик выпал из его ослабевших пальцев, и его снова окутала темнота. Он слишком устал и поэтому не чувствовал ни разочарования, ни сожаления. Он не заметил, что стенки туннеля испускают едва заметное непрерывное свечение, но даже если бы заметил, не понял бы, с чем это связано.
Прошло немало времени, прежде чем шум из внешнего мира привел Уилкса в чувство. Он сел и огляделся по сторонам, не понимая, где находится и как сюда попал. Вдалеке он различил маленький кружок света — устье таинственной пещеры. Откуда-то доносились голоса и шум машин, разъезжавших рядом с кораблем. Уилкс знал, что там находятся его враги, поэтому ему следовало оставаться здесь, где его не смогут найти.
Но этому не суждено было случиться. Ярчайший свет озарил устье пещеры и рванулся к Уилксу. Позади света двигалось что-то странное, огромное и непостижимое.
Уилкс в ужасе закричал, когда в круге света возникли жуткие металлические клешни и потянулись к нему. В следующее мгновение клешни безжалостно потащили его туда, где его поджидали враги.
Громадная, словно бы живая машина держала его в своих металлических руках и катилась прочь от гигантского крылатого чудовища. Казалось бы, Уилкс должен был вспомнить, что это за чудовище, но он не вспомнил. А потом металлические клешни опустили его на бетонную площадку, где кругом стояли люди.
Уилкс удивился, почему они не приближаются к нему, почему стоят так далеко и так странно смотрят на него. Он не стал сопротивляться, когда от машины к нему потянулись длинные металлические стержни, к которым были прикреплены какие-то блестящие инструменты. Эти инструменты заскользили вдоль его тела, как бы изучая его. Теперь ничто не имело значения; он ощущал только страшную слабость и желание уснуть.
Неожиданно его сильно замутило. Металлические клешни опустили его к земле. Люди, стоявшие около него широким кругом, шагнули было к нему, но тут же остановились.
Корчившаяся в судорогах, невероятно жалкая фигурка лежала на бетоне в слепящем свете прожекторов. Все молчали, никто не двигался. Поодаль, под колоссальными крыльями «Прометея», лежала густая тень. Затем робот плавно проехал несколько метров вперед, таща за собой бронированные кабели. Очень осторожно опустились и разжались металлические руки.
Джефферсон Уилкс завершил свое путешествие.
11
Дирк надеялся, что астронавты выспались лучше, чем он. Он плохо соображал спросонья, но у него было четкое впечатление, что среди ночи его не раз будил шум машин, разъезжавших по городку. Может быть, где-то случился пожар, но он не слышал завывания сирены.
Он брился, когда к нему зашел Мак-Эндрюс, явно жаждавший поделиться новостями. Заведующий отделом по связям с общественностью выглядел так, словно не спал полночи, что, в общем, так и было.
— Слышали новость? — тяжело дыша, спросил он.
— Какую новость? — спросил Дирк, выключив электробритву.
— Была попытка проникновения на корабль. Саботаж.
— Что?!
— Это случилось примерно в час ночи. Датчики заметили человека, пытающегося подняться на борт «Альфы». Когда к этому идиоту обратился дежурный из бункера, он попытался спрятаться… в сопле «Альфы»!
Потребовалось несколько секунд, прежде чем до Дирка дошел смысл этих слов. А потом он вспомнил, что ему рассказывал Коллинз, когда они смотрели в этот черный, смертельно опасный туннель через телескоп.
— Что с ним стало? — еле слышно спросил Дирк.
— Дежурный обращался к нему через громкоговорители, но он не слышал. Пришлось вытаскивать его с помощью робота. Когда его вытащили, он был еще жив, но облучен так, что никто не решился к нему близко подойти. Через пару минут он умер. Врачи утверждают, что он так и не понял, что с ним случилось, — и не поймешь, схлопотав такую дозу радиации.
Дирку стало немного не по себе. Он сел на кровать.
— Он что-нибудь сломал? — наконец спросил он.
— Мы так не думаем. Он не сумел проникнуть внутрь корабля и к двигателю тоже не подобрался. Опасались, что он мог подложить бомбу, но, к счастью, этого не произошло.
— Он, наверное, ненормальный! Узнали, кто он такой?
— Скорее всего, какой-то религиозный маньяк. Таких за нами целые армии охотятся. Полицейские пытаются узнать, кто он, по содержимому его карманов.
После приличествующей моменту паузы Дирк проговорил:
— Не самое приятное событие перед прощанием с «Прометеем», да?
Мак-Эндрюс чуть насмешливо пожал плечами:
— Вряд ли хоть кто-то здесь суеверен! Хотите посмотреть, как будут заправлять корабль? Заправка назначена на два часа. Я вас подвезу.
Дирк особого энтузиазма не проявил.
— Спасибо, — поблагодарил он. — Но у меня дел по горло. Да и смотреть будет особо не на что, верно? Я хотел сказать, что закачка нескольких сотен тонн горючего — вряд ли такое уж впечатляющее зрелище. Вернее, для кого-то может быть, и впечатляющее — но только не для меня!
Мак-Эндрюс явно обиделся, но Дирк ничего не мог с собой поделать. В данный момент у него не было жгучего желания снова приближаться к «Прометею». Чувство, конечно, абсолютно иррациональное: разве стоило обвинять гигантский корабль, если он защитил себя от врага?
Весь день Дирк слышал рев вертолетов, прибывавших из крупных австралийских городов. Время от времени с оглушительным свистом на аэродроме садились трансконтинентальные лайнеры. Где вновь прибывшие собрались коротать ночь, Дирк не мог себе представить. Даже в домиках с центральным отоплением было холодновато, а репортеры, разместившиеся в брезентовых палатках, рассказывали жуткие истории про то, как им приходится страдать, и многие говорили чистую правду.
Ближе к вечеру Дирк встретился с Коллинзом и Макстоном в буфете и узнал от них, что заправка прошла без происшествий.
— Мы немножко поволновались и ушли.
— Кстати, — заметил Макстон, — вы ведь, кажется, говорили вчера, что никогда не смотрели на Луну в телескоп? Мы как раз собираемся в обсерваторию. Почему бы вам не пойти с нами?
— Я с радостью — только вы-то на нее наверняка не раз смотрели!
Макстон усмехнулся:
— «Шоу получится так себе», как сказал бы Рэй. Да, я действительно неплохо знаю Луну, но уверен: больше половины сотрудников Межпланетного общества никогда не пользовались телескопом. И самый показательный пример в этом смысле — наш генеральный директор. Он десять лет занимался астрономическими исследованиями, не приближаясь к обсерватории.
— Только никому не говорите, что это я вам сказал, — с величайшей серьезностью произнес Коллинз, — но я обнаружил, что астрономы делятся на две категории. Первые ведут исключительно ночной образ жизни и в рабочее время делают фотоснимки таких далеких космических объектов, которые теперь уже вряд ли существуют. Их не интересует Солнечная система, ее они считают весьма странным и почт непростительным несчастным случаем. Днем такие астрономы спят где-нибудь посреди скал или в теплых сухих местах.
Астрономы, относящиеся ко второй категории, работают в более нормальное время и обитают в кабинетах, заставленных вычислительными машинами и арифмометрами. Теснота им очень мешает, но тем не менее они ухитряются выдавать множество математических расчетов насчет космических объектов (скорее всего, несуществующих), сфотографированных их коллегами, с которыми они общаются посредством маленьких записочек, передаваемых через ночных сторожей.
Эти две категории объединяет одно: никогда, за исключением моментов острейшего умственного помешательства, они по-настоящему не смотрят в телескоп. Тем не менее снимки делают очень и очень недурственные.
— Я так думаю, — рассмеялся профессор Макстон, — что в любой момент может родиться еще один представитель ночной категории астрономов. Пойдемте.
Обсерватория в Луна-Сити была построена большей частью для развлечения сотрудников, среди которых астрономов-любителей насчитывалось куда больше, чем профессионалов. Обсерватория состояла из нескольких деревянных домиков, поспешно перестроенных для того, чтобы там поместилось около десятка телескопов с объективами от трех до двенадцати дюймов. В данный момент полным ходом шла сборка двадцатидюймового рефлектора, но ее завершение ожидалось не раньше чем через несколько недель.
Гости Луна-Сити, разузнав про обсерваторию, пользовались ею, что называется, на всю катушку. Несколько десятков человек выстроились в очереди к телескопам, а их владельцы позволяли желающим поглядеть в окуляр минуты две, сопровождая сеанс импровизированными лекциями. Они вовсе не рассчитывали на такой вариант, когда отправлялись понаблюдать за четырехдневной Луной, и теперь отказались от всякой надежды лично ею полюбоваться.
— Жаль, что не берут по фунту за сеанс, — проворчал Коллинз, задумчиво глядя на очередь.
— Может, и берут, — сказал Макстон. — Вообще-то мы могли бы поставить здесь ящик для пожертвований в пользу обездоленных инженеров-атомщиков.
Купол над двадцатидюймовым рефлектором — единственным инструментом, который принадлежал не частному владельцу, а Межпланетному обществу, — был закрыт, и здание, в котором размещался этот телескоп, заперто. Профессор Макстон достал из кармана связку мастер-ключей и, пробуя их один за другим, в итоге отпер замок. От ближайшей очереди к нему тут же потянулся народ.
— Извините! — закричал профессор, поспешно захлопнув за собой дверь. — Телескоп не работает!
— Вы хотели сказать, что он не будет работать, — мрачно проворчал Коллинз. — Вы знаете, как пользоваться хоть какой-нибудь из этих штуковин?
— Думаю, мы сможем догадаться, — ответил Макстон не очень уверенно.
Высочайшее мнение Дирка об этих ученых сильно поколебалось.
— Вы хотите сказать, — проговорил он, — что готовы рискнуть и подступиться к такому дорогостоящему инструменту, ничего о нем не зная? Да это же все равно что сесть за руль, не умея водить автомобиль!
— Господи всевышний, — возразил Коллинз, весело сверкая глазами, — не считаете же вы и вправду этот прибор сложным! Если уж вам так хочется, сравните его с велосипедом — но только не с автомобилем!
— Прекрасно, — буркнул Дирк. — Попробуйте покататься на велосипеде, не умея этого делать!
Коллинз рассмеялся и продолжал изучать пульт управления. Некоторое время они с профессором обменивались какими-то техническими терминами. Дирк окончательно разочаровался. Он понял, что об этом телескопе его друзья знают не больше, чем он.
После небольшой возни прибор был нацелен на Луну, которая стояла довольно низко над горизонтом на юго-западе. Дирку пришлось довольно долго ждать, пока Коллинз и Макстон всласть насмотрятся. Наконец он не выдержал.
— Между прочим, вы меня пригласили, — укоризненно произнес он. — Или вы забыли об этом?
— Прошу прощения, — извинился Коллинз, с неохотой уступая Дирку место перед телескопом. — Теперь можете посмотреть. Резкость регулируется вот этой круглой ручкой.
Сначала Дирк видел только ослепительный свет с разбросанными тут и там белыми пятнами. Он медленно вращал ручку регулятора резкости, и вдруг картинка стала ясной и резкой, словно гравюра.
Он видел месяц, но кончики его «рогов» в поле зрения не попадали. Луна представляла собой идеальную дугу, без каких-либо неровностей. Однако линия дня и ночи была неровной, ее во многих местах разрывали горы и небольшие возвышенности, отбрасывающие длинные тени на лежащие внизу равнины. Дирк увидел лишь немногие из самых больших кратеров и догадался, что большинство из них лежит в невидимой части лунного диска.
Он сосредоточил внимание на большой овальной долине, граничащей с горами. Долина напоминала дно высохшего океана. Дирк предположил, что это одно из так называемых лунных «морей», но легко было удостовериться, что никакой воды на этой спокойной равнине нет. Все детали просматривались ясно и четко, лишь изредка пробегала рябь, похожая на марево. Луна опускалась в туман, затянувший горизонт, и картинке мешали помехи, обусловленные прохождением света через тысячекилометровую атмосферу Земли.
В одном месте внутри темной части диска сверкало нечто похожее на группу ярких огней, которые в первый момент озадачили Дирка, но он догадался, что это пики высоких гор, на которые падает свет Солнца.
Он понимал, почему люди посвящали свою жизнь наблюдению за перемещениями теней по поверхности этого странного мира, казавшегося таким близким, но до начала жизни его поколения служившего символом недостижимого. Минует жизнь еще одного поколения, но чудеса не прекратятся; всегда найдется что-то новое, на что можно будет посмотреть с помощью еще более совершенной техники.
Что-то закрыло его поле зрения, и он раздраженно обернулся. Луна опускалась ниже уровня купала, а сильнее опустить телескоп было нельзя. Кто-то включил свет, и Дирк увидел улыбающиеся лица Коллинза и Макстона.
— Надеюсь, вы увидели все, что хотели, — сказал профессор. — Мы-то всего по десять минут у телескопа простояли, а вы — все двадцать пять, и я очень рад, что Луна уже зашла!
12
«Завтра мы запускаем "Прометей". Я говорю "мы", потому что уже больше нет никакой возможности оставаться в стороне и играть роль равнодушного наблюдателя. Никто на Земле на это не способен; события, которые произойдут в течение ближайших часов, изменят жизнь всех людей, которые когда-либо родятся на свет до скончания времен.
Кто-то однажды охарактеризовал человечество как расу островитян, которые еще не освоили искусство строительства кораблей. Глядя через океан, мы видим другие острова, о которых гадали и размышляли с начала времен. Теперь, через миллион лет, мы построили первое примитивное каноэ; завтра мы отправим его в плавание, оно преодолеет полосу коралловых рифов и исчезнет за горизонтом.
Сегодня вечером я впервые в жизни видел сверкающие горы и величественные пыльные равнины Луны. Местность, по которой вскоре будут ходить Ледук и его спутники, была невидима, она станет видна только после рассвета, который наступит еще через три-четыре дня. Однако и ночь на Луне наверняка невообразимо красива, потому что в это время Земля оттуда видна больше чем наполовину.
Интересно, как проводят свою последнюю ночь на Земле Ледук, Ричарде и Тэйн? Наверняка они привели в порядок все свои дела, и делать им совершенно нечего. Расслабляются, слушают музыку, читают — или просто спят?»
Джеймс Ричарде не делал ничего из вышеперечисленного. Он сидел в буфете с друзьями и осторожно выпивал, рассказывая истории о тестах, которыми его изводили безумные психологи, пытаясь понять, нормален ли он, и если да, то какой вывод из этого сделать. Психологи, которых он высмеивал, кстати, составляли большую часть аудитории. Они позволили ему разглагольствовать до полуночи, а потом отправили спать. Для этого потребовалось шестеро психологов.
Пьер Ледук провел вечер на корабле и наблюдал за экспериментами по испарению топлива, которые проводились на «Альфе». В его присутствии особого смысла не было, но, хотя время от времени кто-нибудь на это обстоятельство вежливо ему намекал, Ледук делал вид, что не слышит. Незадолго до полуночи явился генеральный директор, учинил добродушный скандал и увез Ледука на своей машине в городок, дав ему строгий приказ хоть немного поспать, после чего Ледук два часа пролежал в кровати, читая «Человеческую комедию».
Только Льюис Тэйн — четкий, неэмоциональный Тэйн — провел последнюю ночь на Земле так, как и можно было ожидать. Он несколько часов просидел за столом, готовя черновики и один за другим их уничтожая. Поздно вечером он закончил работу. Старательным, аккуратным почерком было написано то, над чем он так долго размышлял. Он запечатал листок в конверт и присоединил к нему маленькую официальную записку:
Дорогой профессор Макстон!
Если я не вернусь, буду весьма Вам признателен, если Вы позаботитесь о том, чтобы это письмо было доставлено.
Искренне Ваш, Л. Тэйн.
Письмо и записку он поместил в большой конверт и адресовал его Макстону. А потом раскрыл толстую папку с чертежами альтернативных орбит и стал делать карандашные пометки на полях.
Он снова стал самим собой.
13
Послание, которого ожидал сэр Роберт, было доставлено вскоре после рассвета одним из сверхскоростных почтовых самолетов, которые позже должны были увезти в Европу кинопленки с записью старта. Это был краткий официальный протокол, подписанный только парой инициалов, которые весь мир сразу узнал бы даже без помощи слов «Даунинг-стрит, 10», размещенных в верхней строке. Однако совсем официальным послание назвать было нельзя, так как после инициалов той же рукой было написано: «Удачи!»
Когда несколько минут спустя зашел профессор Мак- стон, сэр Роберт без слов протянул ему послание. Американец прочел и облегченно вздохнул.
— Что ж, Боб, — сказал он, — мы свое дело сделали. Теперь настала очередь политиков — но мы будем их подталкивать.
— Оказалось не так трудно, как я опасался; после Хиросимы государственные мужи научились обращать на нас внимание.
— А когда план будет рассмотрен Генеральной Ассамблеей?
— Примерно через месяц, когда британское и американское правительства официально выскажут предложение, чтобы все планеты или космические тела, не заселенные и не присвоенные другими формами жизни помимо людей, и так далее и тому подобное, были объявлены международными территориями со свободным доступом для всех народов, и ни одному суверенному государству не будет позволено присваивать оные астрономические тела для эксклюзивной оккупации или развития там… ну и так далее.
— А как насчет предложения создать межпланетную комиссию?
— Этот вопрос будет обсужден позже. В данный момент важно достичь согласия на первых этапах. Теперь, когда наше правительство официально приняло план — об этом объявят по радио во второй половине дня, — мы можем приступить к черт знает какому лоббированию. Вы в этом деле дока, так, может, напишете небольшую речь на основе нашего первого манифеста — чтобы потом эту речь на Луне произнес Ледук? Подчеркните астрономический аспект и не забудьте упомянуть о том, как глупо даже пытаться привносить в космос национализм. Как думаете, успеете до старта? Если не успеете, ничего страшного, но было бы желательно, поскольку, если придется передавать текст астронавтам по радио, может произойти преждевременная утечка информации.
— Хорошо. Я подготовлю черновик, его проверят политические эксперты, а потом отдам вам, чтобы вы добавили эпитеты, как обычно. Но я не думаю, что на этот раз понадобятся витиеватые пассажи. Как первое послание с Луны, оно само по себе станет вполне увесистым психологическим ударом!
* * *
Никогда прежде ни в одном районе австралийской пустыни не отмечалась такая плотность населения. Всю ночь прибывали специальные поезда из Аделаиды и Перта, тысячи автомобилей и личных самолетов припарковались по обе стороны от взлетной полосы. Джипы непрерывно курсировали вдоль километровой безопасной зоны, сидевшие в них военные отгоняли чересчур любознательных гостей. Никого не пропускали за пятикилометровую отметку, в том числе и кружившие а небе вертолеты.
«Прометей» лежал, озаренный рассветным солнцем, отбрасывая на пески пустыни фантастическую тень. До сих пор корабль казался просто металлической конструкцией, но наконец он ожил и ждал исполнения мечты своих создателей. Экипаж уже находился на борту, когда прибыли Дирк и его спутники. Ради газетчиков и телевизионщиков была устроена маленькая церемония, но никаких официальных речей не произносили. Для этого должно было настать время через три недели.
Вдоль взлетной полосы из громкоговорителей раздавался спокойный голос: «Проверка систем завершена; пусковые генераторы работают на половине мощности; до взлета один час».
Из множества динамиков эхом разносилось по пустыне: «до взлета один час… час… час…», пока слова не затихли далеко на северо-западе.
— Пожалуй, нам лучше занять места, — сказал профессор Макстон. — Понадобится какое-то время, чтобы пробраться сквозь толпу. Хорошенько посмотрите на «Альфу» — больше возможности не представится.
Снова зазвучал голос из громкоговорителей, но на этот раз слова были обращены не к тем, кто находился на месте старта. Дирк догадался, что слышит отрывок из всемирных переговоров.
«Всем радиостанциям приготовиться к передаче. Суматра, Индия, Иран — выходите на связь в течение ближайших пятнадцати минут».
За много километров от места старта из пустыни что-то с оглушительным воем взмыло в небо, оставив после себя белый хвост выхлопных газов — четкий и ровный, будто его начертили линейкой. На глазах у Дирка хвост начал рассеиваться, его разгоняли стратосферные ветра.
— Метеоракета, — объяснил Коллинз в ответ на незаданный вопрос. — У нас их несколько вдоль взлетной полосы, чтобы мы могли узнать о давлении и температуре вплоть до верхних слоев атмосферы. Непосредственно перед стартом пилот «Беты» получит предупреждение, если в плане атмосферных явлений их ожидает что-то необычное. Только об этом Ледуку и придется поволноваться. В космосе погоды нет!
Над всей территорией Азии небольшие стройные ракеты с пятидесятикилограммовым грузом приборов преодолевали стратосферу. Их запас горючего заканчивался в первые несколько секунд полета, но скорости хватало, чтобы они унеслись на сто километров от Земли. Поднимаясь (одни озаренные Солнцем, а другие во тьме), эти ракеты непрерывно посылали на землю радиосигналы, которые затем улавливались, расшифровывались и передавались в Австралию. Вскоре они падали на Землю под яркими парашютами, и большую часть из них можно было найти и использовать вновь. Другие могли упасть в море, или, возможно, им суждено было закончить свои дни в качестве племенных идолов где-нибудь в джунглях Борнео.
Поездка на расстояние примерно в пять километров вдоль запруженной народом и весьма примитивной дороги заняла около двадцати минут. Несколько раз профессору Мак- стону пришлось сворачивать на «ничью» землю, границы которой он проводил самолично. Ближе к пятикилометровой отметке концентрация машин и зрителей оказалась максимальной. Толпа заканчивалась у барьера из столбиков, выкрашенных красной краской.
Здесь из старых ящиков была собрана небольшая трибуна, на которой уже разместились сэр Роберт Дервент и кое-кто из его подчиненных. Дирк с интересом заметил среди них Хассела и Клинтона. Он стал гадать, о чем думают эти двое.
Время от времени генеральный директор брал микрофон и что-то комментировал. Недалеко от трибуны стояли два портативных передатчика. Дирк, ожидавший увидеть батареи аппаратуры, был разочарован. Он понял, что все технические операции проводятся где-то еще, а это просто-напросто наблюдательный пункт.
«Двадцать пять минут до старта, — донеслось из громкоговорителей. — Пусковые генераторы переводятся в режим полной мощности. Всем радарным станциям и обсерваториям главной сети — полная готовность».
С невысокой трибуны взлетная полоса была видна почти целиком. Справа волновались толпы народа, дальше виднелись приземистые здания аэропорта. На горизонте был четко виден «Прометей». Время от времени его озаряло солнце, и тогда его бока сверкали, словно зеркала.
«Пятнадцать минут до старта».
Ледук и его товарищи сейчас лежали в креслах в ожидании первого удара перегрузок. И все же странно было думать о том, что им ничего не придется делать, пока не пройдет почти час. Только тогда высоко над Землей произойдет расстыковка кораблей. Начальная ответственность лежала на пилоте «Беты», которому должна была достаться совсем маленькая порция славы — но, правду говоря, в данный момент ему предстояло совершить то, что он уже успел проделать десяток раз.
«Десять минут до старта. Всем воздушным судам выполнять инструкции по безопасности».
Шла минута за минутой: умирал старый век и нарождался новый. Неожиданно этот безликий голос, звучавший из динамиков громкоговорителей, напомнил Дирку о том угре, тридцать три года назад, когда другая группа ученых замерла в ожидании в другой пустыне, готовясь выпустить на волю энергию, способную зажечь новое солнце.
«Пять минут до старта. Отключить все мощное элект- рообрудование. Отключить электричество в домах».
Толпа вдруг замолкла; взгляды всех собравшихся устремились к гигантскому крылатому силуэту на горизонте. Где-то неподалеку заплакал ребенок, испуганный внезапной тишиной.
«Одна минута до старта. Запуск сигнальных ракет».
Над безлюдной пустыней слева от взлетной полосы в небо взмыли красные сигнальные ракеты. Несколько вертолетов поспешно изменили курс.
«Работает автоматический стартовый контроль. Время синхронизировано…»
Послышался щелчок, и из громкоговорителей донесся еле слышный шелест далекого статического разряда. А потом над пустыней послышался звук, не похожий ни на один из шумов на свете.
В Вестминстере, на другом краю Земли, часы на Биг-Бене пробили час дня.
Дирк посмотрел на профессора Макстона и увидел, что тот крайне взволнован. А генеральный директор едва заметно улыбался, и Дирк вспомнил о том, что полвека англичане по всему миру, сидя у своих радиоприемников, ждали этого звука, доносящегося из страны, которой они никогда не увидят. Он представил себе других изгнанников, которые в ближайшем и далеком будущем будут жить на странных планетах и слушать звук колоколов, доносящихся из глубин космоса.
Когда стих перезвон, наступила тишина, а потом колокол ударил один раз. И громкоговорители внезапно замолчали.
Но ничего не изменилось. «Прометей» по-прежнему лежал на горизонте, будто гигантский металлический мотылек. А потом Дирк заметил, что расстояние от крыльев до горизонта стало меньше, а в следующее мгновение у него уже не осталось никаких сомнений в том, что корабль вырастает в размерах и движется к нему. Быстрее и быстрее, в абсолютной, сверхъестественной тишине «Прометей» мчался по взлетной полосе. Несколько секунд — и вот уже корабль пролетел мимо, и Дирк в последний раз увидел «Альфу» на «спине» «Беты», обтекаемую, остроносую, сверкающую. Корабль скользнул влево по пустыне, только послышался свист рассекаемого им воздуха. Но и этот звук был слишком тихим, а электрическая катапульта работала и вовсе беззвучно. А потом «Прометей» бесшумно исчез вдалеке.
Несколько секунд спустя безмолвие нарушил рев такой мощи, словно на пустыню обрушилась тысяча водопадов со скал высотой в полтора километра. Казалось, даже небо затряслось. «Прометей» скрылся из виду за облаком клубящейся пыли. Посередине этого облака что-то нестерпимо, яростно пылало, и долго смотреть на это пламя было невозможно.
Облако пыли постепенно рассеялось, рев моторов приглушило расстояние. И тогда Дирк увидел, что маленькое солнце, за которым он наблюдал полуприщуренными глазами, оторвалось от Земли и медленно поднимается над горизонтом. «Прометей» вырвался из стартовой «люльки» и поднимался ввысь, к орбите, которая приведет его в космос..
Яростное белое пламя вскоре исчезло в небе. Какое-то время еще был слышен рокот моторов, но вскоре и он утих на фоне шума винтов многочисленных вертолетов.
В пустыню возвращалась жизнь, но Дирк почти ничего не замечал. Он снова задумался об образе одинокого острова в безбрежном океане.
Пусть этот океан был безбрежен, пусть он был бесконечен — но теперь в путь по нему пустились смельчаки. За лагуной, за полосой коралловых рифов первое хрупкое суденышко уплывало к неведомым опасностям и чудесам открытого океана.