Глава 24
Люди в белых халатах обступили новичка, с любопытством осматривавшего всё вокруг. По их поведению чувствовалось, что новый человек тут — редкое явление. К тому же, все знали, что это племянник того самого Елисеева. Известие подогревало интерес к персоне. Сразу поползли шепотки.
— Коллеги, у нас пополнение. Прошу любить и жаловать Евгения Южина, нового сотрудника, — представил его профессор Орлов.
Он дружески обратился к Евгению:
— Коллектив у нас хороший, думаю, вы сработаетесь.
— Сработаемся, — уверенно заявил тот и протянул руку для знакомства:
— Евгений!
— Стас. — Первым ответил на рукопожатие чернявый лаборант. — Какое-то время будешь под моим крылом. Я весь восемнадцатый век курирую. Будут вопросы — обращайся.
— Вижу, процесс пошёл, — улыбнулся Орлов и направился к выходу.
Стас потянул новичка за собой. Провёл по лаборатории, познакомил с оборудованием. Потом посадил в комнатушке, предназначенной для отдыха, и велел тщательно изучить распечатку с правилами техники безопасности.
— У нас с этим делом строго, — предупредил он.
Через полчаса комната набилась сотрудниками. Они по очереди подходили, представлялись, наконец, самый напористый, очевидно, заводила, приступил к главному:
— Ты, Женя, как к традициям относишься?
— Хорошо отношусь, — заверил Южин, с интересом ожидающий продолжения разговора.
— Наш человек! — обрадовался заводила. — Тогда слушай: традиций у нас за всё время существования коллектива накопилось немало, но есть одна, самая святая для каждого нового сотрудника: он непременно должен влиться в наши ряды. «Влиться» — ключевое слово.
— Ребята, если вы на проставу намекаете — так я не против. Мне как раз подъёмные выдали. Куда пойдём?
— Я же говорил — наш человек! — восхищённо сказал заводила. — Можно отметить по-спартански, на природе: шашлык-башлык и всё такое. Если погода не подкачает, конечно. Есть и другой вариант: тут в паре километров забегаловка одна. Ничего особенного, банальный общепит, зато цены гуманные. Всё предельно демократично, можно выпивку принести с собой. Мы так уже делали. Ну как?
— Да я как народ скажет.
— Правильно! Тогда вечером, в конце работы поговорим.
В комнате появился Стас, недовольно посмотрел на сотрудников:
— Мужики, что у вас других дел нет? Хватит новичка на бабло раскручивать.
— Брось, Стас! Простава — дело святое! — ухмыльнулся заводила.
— Ага, святое, — кивнул Стас и обратился к Южину:
— Женя, если этот хмырь будет у тебя деньги в долг просить — не вздумай дать. Не вернёт. На баб потратит всё, до копейки.
— Стас, ты чего?! — притворно обиделся заводила.
— Ничего! А то сам не знаешь?! Женя, у него три развода, от каждого по дитёнку. На алименты ползарплаты уходит. Сейчас с очередной пассией шуры-муры крутит, и сдаётся мне — она уже с животом. Что, не прав я?
Заводила сокрушённо закивал и испарился. Вместе с ним ушли и другие лаборанты.
— Ты на моё бурчание внимания не обращай, — заговорил Стас. — Ребята у нас неплохие. Просто мне по должности положено быть суровым и несправедливым. Если действительно проставляться будешь — дай знать. Приду обязательно.
— Не вопрос.
— Пошли. Покажу тебе самое ценное, что у нас есть.
— Машину времени? — догадался Южин.
— Точно. Чудеса науки и техники. Двигаем в аппаратную, как раз освободилась. Есть желание попробовать?
— Прямо сейчас?
— Чего тянуть-то? Сгоняешь ненадолго, минут на пятнадцать. Потом мы тебя обратно дёрнем.
— Раз обратно дёрнете, то я не против.
— Главное, не мандражируй. Технология уже мильён раз опробована. Сбоев не будет, — заверил Стас.
Машина времени вызвала у Евгения смешанные чувства. Больше всего она походила на детектор лжи — полиграф. Хрононаблюдатель лежал на кровати-каталке, похожей на больничную. Всё тело было опутано проводами и датчиками, соединявшимися с миниатюрным ноутбуком. Никаких капсул, центрифуг, портальных арок и прочей научно-фантастической мишуры из кино, о чём Южин не замедлил сообщить вслух.
Стас засмеялся.
— Ну да! Всего ничего: три мотка проволоки да пара диодов, и на такой херне в восемнадцатый век летаем. Не верится — да?
— Ага, не верится.
— Не тебе одному! И всё же она вертится! То есть работает! И, замечу, практически без сбоев. Технический минимализм в полной красе. Не передумал ещё?
Южин отрицательно замотал головой.
— Тогда занимай свободное место. Сейчас мы тебя в прошлое запулим.
Обыск, устроенный Хрипуновым в доме погибшего поручика, ничего не дал. Нашли обычную рухлядь, принадлежавшую самому офицеру или домовладельцу. Фёдор клялся и божился, что перевернул там всё вверх дном. Я в его словах не сомневался. Хрипунов производил впечатление человека знающего, грамотного спеца.
Мы остались наедине со своими проблемами. Было совершенно непонятно, кому и с какой стати понадобилось убивать Карташова. Напрашивался только один вывод: поручик что-то знал, а эти знания представляли для кого-то опасность. Но вот для кого?
Описать монашку не получилось. Растяпа караульный ничего толком не помнил, убийца умело скрыла свою внешность и от него, и от нас. Под полученное описание подходили обитательницы любого женского монастыря.
— Тупик! — вздохнул я.
Опустив головы, отправились на доклад к начальству. Событие произошло явно не рядовое.
Ушаков устроил форменный разнос, влетело всем: и правым и виноватым. Бывший охранник ныне занимал камеру по соседству. По всем признакам пахло Сибирью.
Я попытался вякнуть на тему посещений: слишком много постороннего народа шлялось по казематам, но меня быстро одёрнули и поставили на место. Ну да, всяк сверчок знай свой шесток. И вроде не при делах, а по итогам разноса будто в грязи извалялся. Умеет Андрей Иванович выволочку устроить.
Обиду и тоску пошли топить в вине. «Топить», конечно, громко сказано. Попёрлись в кабак спаянным уже коллективом: Турицын, Хрипунов и мы с Ваней. Напоследок ещё и увязался представитель весьма творческой и при этом полезной профессии — штатный кат Тайной канцелярии. Другими словами, компания собралась интересная.
Выпили, закусили, поговорили «за жисть». Трезвыми болтали всё больше про женский пол, когда захмелели — перешли к работе. Интересно это у нас, мужчин, в подкорке заложено?!
Ваня вёл себя как обычно: к хмельному не прикасался, лишь наворачивал ложкой да больше молчал. Особенно, когда беседа затрагивала деликатные темы. Но потом и он разговорился.
— Петя, помнишь убийство горничной?
— Какой горничной? — не сразу сообразил я.
У меня в тот момент был жаркий спор на тему применения наручников: я предлагал массовое внедрение этого вне всяких сомнений нужного изобретения. Чтобы у каждого канцеляриста да по паре наручников на поясе! Надоело уже татей верёвками вязать! Даёшь прогресс в этом вопросе!
— Да той самой! Вари! — вскинулся Иван. — Девицы, что у Трубецких служила. Нешто запамятовал?
И он послал мне образ убитой девушки.
— Варю? Варю помню, — кивнул я.
Не скажу, что вид мёртвого тела был за столом весьма кстати. Съеденное и выпитое запросилось обратно. Я едва унял рвотные порывы.
— Ты мне ещё говорил, что не нравится тебе что-то, сумлеваешься ты… — продолжил Иван.
— Было дело: говорил, — не стал отпираться я, с трудом соображая, к чему он клонит.
Иван отложил ложку в сторону и неуверенно произнёс:
— Вот и я чичас что-то засумлевался. Сидел, думал над твоими словами и засумлевался.
— Не о том, ты Ваня думал, — встрял в разговор подвыпивший Турицын, но мы его не слушали.
Убедившись в этом, Васька повёл плечом, нахохлился и наполнил себе стакан до краёв.
— Чтоб не последняя, значит!
В горле у него забулькало.
«Может, мысленно пообщаемся?» — предложил Иван.
Я отказался: «Нет, и так в башке шумит. Это на трезвую голову проворачивать нужно. Ты уж давай по-простому, словами. А я вникну».
«Хорошо».
Предок заговорил:
— Меня, Петя, вот что насторожило. Варю перед тем, как задушить, ударили. Помнишь?
Он выразительно уставился на меня.
— Само собой. Оглушили, а потом кушак на шею. Так проще, иначе бы она не далась или кричать стала. А лишнее внимание нашему убийце ни к чему.
— Ни к чему. Оглушили её спереди, били в висок. Нут-ка, попробуй меня эдак же стукнуть, — вдруг разгорячился Иван.
— Вань, ты что? Серьёзно? — Я изумлённо взглянул ему в глаза.
Он не шутил.
— Серьёзно. Врежь, не боись.
— Ну, хватит резвиться!
— Ничего не хватит! Ударь! Что тебе — трудно, что ли?
Хрипунов, дотоле интереса к нашему разговору не проявлявший, подобрался, бросил веское:
— Уважь, коли просит.
Мы с Иваном поднялись со скамейки, стали лицом к лицу.
Я помялся:
— Неудобно что-то…
— Брось! Не журись! — гнул непонятную линию «братец».
— Ха-ра-шо! — Я замахнулся.
— А ну, погодь! — вскрикнул Иван.
Я послушно замер.
— С правой руки бить собрался! — обрадованно произнёс копиист.
— Само собой, — кивнул я. — Как иначе, я ж правша!
— Именно, что правша! — торжествующе вскрикнул Иван. — Потому и удар в левый висок пришёлся. Теперь вспомни: Антон-камердинер как тебя приласкал… Ну?
— Ты что, с ума сошёл? Столько времени прошло…
— Да ты постарайся! Ну же!
Я замолчал, восстанавливая в памяти события того дня.
Мы были втроём: я, Иван и камердинер. Мне пришла в голову идея разыграть психологический этюд. С первых секунд разговора я повёл себя нарочито грубо, добиваясь простой цели: вывести подозреваемого в убийстве из себя, пробить брешь в его обороне. И мне это удалось.
Я мог бы гордиться…
— Кушак покажи, — попросил я камердинера, подозревая, что час «Икс» близок, что он на грани срыва.
— Кушак? Какой кушак? — удивился сбитый с толку Антон.
— Да твой собственный.
— Чичас, — двинулся было куда-то Антон.
— Не томи, милай!
— Чичас-чичас!
Внезапно он развернулся и нанёс кулаком страшный удар по моему лицу, сбил с ног Ивана и пулей бросился на выход…
Сценка мелькнула перед моими глазами как вживую, не иначе Иван постарался, помог восстановить картинку. Смешно, но я даже почувствовал боль от удара, аккурат в том месте, куда впечатался левый кулак камердинера.
И тут меня осенило.
— Да ведь он же левша!
— Точно! Этого я от тебя и ждал! — деловито сказал Иван. — Он тебе левой рукой по наружности съездил. Сие значит…
— Сие значит, что убийца не он, — закончил я за него.
Мне стало грустно. По всему выходит, что его смерть на моей совести.
Не самый приятный груз! Далеко не самый.
Хотелось напиться до положения риз и забыть всё! Только это не выход. Кому, как не мне, знать.
Иван был тих и грустен.
— Не он, получается, убийца, — медленно произнёс я и одёрнул складки кафтана.
Внутри в этом момент у меня всё переворачивалось.
— Увы, — подтвердил Иван. — А ещё сие означает, что нам придётся вернуться к Трубецким и продолжить поиски убийцы. Не в ревности видать дело.
— Думаешь, кому-то из Трубецких грозит беда?
— Уже не думаю — знаю. Хочешь — не хочешь, придётся к ним возвращаться, сызнова всё зачинать.
— Не завидую я Чиркову! У него, небось, в Сыскном приказе всё уже запротоколировано, по полочкам разложено. А тут мы на белом коне и с шаш… шпагой наголо! Эх, да он нас после этого с дерьмом съест!
— Не съест — подавится! — уверенно заявил Иван.
— Тогда завтра, брат! С самого утра, как поднимемся! Наденем сапоги на свежую голову и айда!
— Токмо Ушакова предупредить не забудьте! — внезапно вмешался Хрипунов.
— Это, дружище, ты возьми на себя. Нам с утра недосуг будет, — сказал я, понимая, что всё возвращается по второму кругу.
И вроде бы можно спустить на тормозах: кому какое дело до того, кто придушил несчастную Вареньку, тем более, официально убийца изобличён и сам себе выбрал наказание… но! Даже если Трубецким ничегошеньки не грозит, истинный душегуб не должен ходить на свободе.
Вору место в тюрьме! Убийце — на плахе! А справедливость — она для всех, не только для избранных! Даже если этот Антон-камердинер не был лучшим представителем человечества, всё равно он имеет на неё право.
