LV

Императору сразу же доложили, что Гай Цезарь самовольно покинул остров, и преподнесли оброненное в гавани письмо. Пробежав глазами послание, Тиберий озадаченно вскинул косматые брови. Юния Клавдилла изменяет мужу с префектом претория? Ему вспомнился разговор с Макроном, когда тот прибыл с известием о пожаре Авентина в ночь свадьбы Калигулы. Цезарь тогда сразу догадался, что Невий влюблен в молодую жену Калигулы.

Но чтоб она предпочла юному Гаю пожилого мужчину, к тому же сына раба? Тут что-то было не так. Цезарь задумался, прикрыв глаза огромной морщинистой рукой. Память услужливо подсказала ему их последний разговор. Она тайком прибыла на остров, стремясь повидаться с супругом, но, когда он потребовал их развода, тут же с легкостью согласилась, не моргнув и глазом. Ее красота и призрачное сходство с незабвенной Випсанией затуманили голову и ему, не позволив разглядеть необычный для молодой женщины острый, проницательный ум. Неспроста в любовники выбран Макрон, хотя ее возлюбленным мог стать любой красивый и сильный мужчина из семьи с безупречным именем. Дочь богатейшего сенатора, жена наследника императора, первейшая красавица Рима – и вдруг запятнала себя недостойной связью с сыном раба, бывшим погонщиком скота!

Тиберий устало свесил руку и откинул голову на мягкие подушки ложа. Спящий рядом Авл тихо пошевелился. Цезарь резко повернул к нему голову. Безупречный профиль с легкой горбинкой, сладостно изогнутый порочный рот, мягкие каштановые локоны, разметавшиеся по подушке. Адонис! Тиберий отвернулся, не в силах сдержать легкого стона досады. Он стал стар и страшен, запах тела неприятен, как у козла, никакой сильный аромат не в силах заглушить его, и часто легкая брезгливость скользит во взорах его любимца.

На ум пришли уверения Силана, что его дочь слепа в любви к товарищу детских игр и голова ее не кружится от невиданных почестей ее красоте. Так любит она Калигулу или нет, как уверяла его? Долг, обязанность…

А ведь эта девчонка смогла обмануть всех и даже его, обычно столь подозрительного, затуманив голову божественной красотой и сладким голосом сирены. Да, сирена, влекущая дивным пением к погибели! Тиберий не сомневался, что она вывернется из этих тенет, которые глупая Друзилла попыталась на нее набросить. Надо же, всех впутала Клавдилла в свою игру! Все родные Германика участвуют в ее заговоре. И письмо от Друзиллы – не часть ли это сложной и хорошо продуманной интриги? Но Калигула… Участвует ли он в ней? Судя по тому, как он стремительно покинул Капри, вряд ли. Однако Клавдилла не могла не довериться ему. Или он нарочно подкинул это письмо, действуя по заранее намеченному плану?

Тиберий тяжело поднялся с ложа. Невыносимо ныла спина, боль выворачивала распухшие суставы пальцев и мешала согнуть колени. Цезарь стиснул губы и с усилием поднялся, опираясь на длинную палку. Вителлий, потревоженный шумом, тяжело вздохнул во сне и перевернулся на другой бок. Тиберий с завистью посмотрел на его молодое тело, гибкое, полное сил, и поспешно отвернулся, потушив нарастающую вспышку раздражения.

Цезарь чувствовал, что творится что-то неладное. Неужели за его спиной готовится заговор? И впервые в жизни он, не раз смотревший смерти в лицо на поле боя и чувствовавший ее зловонное дыхание сзади в родном Риме, испугался. Испугался, что проглядел змею, уютно свернувшуюся клубком в его сердце, которую сам впустил, обманувшись призрачным сходством с дорогим человеком. Все против него, ни одной близкой души не осталось рядом, все предали, покинули или добровольно лишили себя жизни. Вот оно – пророчество Фрассила перед смертью! Вот оно! Он дождался своей змеи. Старик заскрежетал зубами в бессильной ярости. Некому излить свои сомнения и тревоги! Он с ужасом осознал, что остался совсем один на этом свете. Руки его бессильно свесились, и с громким стуком упала палка, пробудив гулкое эхо в пустом коридоре.

Он должен немедленно возвращаться! Если заговор уже успел глубоко пустить свои корни, то вскоре и на Капри станет небезопасно. Благословенный остров может превратиться в смертельную ловушку. Надо избавиться от этой заразы, залить кровью потомков Германика Ступени слез и устрашить наглый сенат. Он вырежет все ненавистное потомство и объявит Гемелла своим единственным наследником. Пусть в его жилах течет кровь изменника, а не родного сына, но, в конце концов, он сам воспитывал его и явит Римской империи достойного преемника.

А через два дня поступили новые известия из Рима. Письмо от Гая Цезаря с просьбой о разводе, но без объяснения причин. Это лишь подстегнуло уверенность Тиберия в том, что Калигула причастен к заговору и что Клавдилла испугана, как бы он, Тиберий, ничего не заподозрил. Но цезарю уже донесли, что она не покидала покоев на Палатине и не возвращалась в дом отца. Тиберий решил повременить с отъездом до мартовских календ и направил в Рим свое распоряжение коллегии понтификов и верховным фламинам Юпитера, Марса и Квирина, чтобы они подтвердили расторжение брака, заключенного путем конфарреации между Гаем и Юнией. Тиберий отдавал себе отчет в том, что этот процесс может затянуться, потому что только коэмпция могла быть расторгнута без согласия жрецов.

Но вскоре выяснилось, что его распоряжения отодвинуты на более поздний срок и в Риме начались приготовления к Фериям марта, посвященных Марсу. Вероятно, Калигула как понтифик сам оттягивал развод. Тиберий решил запастись терпением и не писать ничего в Рим, но дата отъезда уже была назначена.

Теперь он уверился, что Гай и Юния любят друг друга и что Клавдилла морочила ему голову искусным притворством.

В последнюю неделю февраля Рим наполнили грязные противоречивые слухи. Сын бывшего консула Секст Папиний, красивый юноша, неожиданно совершил самоубийство, бросившись с большой высоты. Вину за это в сенате поспешно возложили на его мать, которая, давно пребывая в разводе, нежностью и обольщениями довела юношу до мысли о смерти как о единственном средстве покончить с этим. Мать, обвиненная перед сенатом, обнимала колени сенаторов, долго говорила о своем столь близком и понятном каждому горе, о том, как страдает ее слабое женское сердце, и без конца клялась богами, что невиновна. Однако непреклонные отцы отечества тем не менее запретили ей проживать в Риме в течение десяти лет, пока ее другой сын не выйдет из легко доступного соблазнам возраста.

Но вдруг поползли непристойные сплетни о Друзилле, полные настолько отвратительных подробностей, что Кассий Лонгин сразу увез ее в Капую. Это только подстегнуло безымянных недоброжелателей, развесивших коряво написанные листки, изобилующие грязными намеками, на всех перекрестках и на форуме, а народ с удовольствием их перечитывал сотни раз, разнося вести по знакомым. Весь Рим обвинял сестру Гая Цезаря в том, что она опоила скромного, порядочного Секста Папиния любовными зельями, свела с ума изощренными развратными ласками, а натешившись вдоволь, дала ему напиток безумия, что и толкнуло его на самоубийство. И мать обвинили лишь потому, что Кассий Лонгин пожертвовал огромную сумму денег судебной комиссии, а несчастная женщина, пережившая такое страшное горе, невиновна. В этих сплетнях не было ни капли здравого смысла, к тому же мать юноши давно славилась своей склонностью к молоденьким мальчикам, хоть и пребывала в зрелом возрасте, но и патриции, и плебеи с радостью делились подробностями за обеденным столом или при встрече на форуме. Этим слухам не давали затихнуть и забыться значительные вливания звонких сестерциев в кошели наемных разносчиков сплетен, что писали злобные наветы, из рук самой божественной Клавдиллы. Так она в тайне от всех отомстила Друзилле и избавилась от ее присутствия в Риме.

Потрясенная Друзилла, не понимающая причин этой травли, серьезно заболела, и Кассий, слепой в верной любви, некоторое время опасался за ее жизнь. И хотя Юния ни с кем не поделилась своей затеей, одна Агриппинилла догадалась, кто стоял за этими происками против ее сестры, но это не взволновало ее, а, наоборот, скорее укрепило уважение и восхищение умом Клавдиллы.

Добрая Ливилла последовала с мужем за сестрой, искренне ее жалея. Она обиделась на брата и Юнию, когда они позабыли о ней, бросив одну в темном коридоре дворца. Ее, напуганную и продрогшую, увез домой Кассий Херея.

Юния после возвращения супруга больше не могла встречаться с префектом претория, и их уютная маленькая кубикула с купальней в лупанаре Варус пустовала. Макрон со злости услал Эннию в Анций, подальше со своих глаз: у них вышла крупная размолвка из-за совета в доме Агриппиниллы. По настоятельной просьбе Клавдиллы Домиций Агенобарб был выпущен под домашний арест. Он объявил, что готовит речь в свою защиту, а Вибий Марс заявил, что намерен уморить себя голодом, возмущенный ложными обвинениями. Комиссия сенаторов по делам об оскорблении величия ждала распоряжений Тиберия, но он упорно молчал, и узники по-прежнему пребывали в тюрьме. Старый Аррунций совсем высох, кожа его пожелтела, выпали волосы, и он стал похож на египетскую мумию. Лелий Бальб без устали слал проклятия Альбуцилле, сидевшей в соседней камере, и несчастная женщина часто плакала, впадая временами в настоящее безумие. Глаза ее почти ослепли от слез, она исхудала, и от былой стати и пышности не осталось и следа.

Мартовские календы украсили Рим цветами в честь праздника Юноны Люцины. Юния Клавдилла впервые приняла участие в Матроналиях. Священнодействия в честь богини проводились без участия мужчин в храме на Эсквилинском холме, и Юния вернулась немного уставшей после трудной церемонии, но полной новых впечатлений. В этот день, единственный в году, когда супругам разрешалось дарить подарки, Калигула порадовал ее драгоценным нарядом, искрящимся смарагдами, и прекрасными украшениями. Они были счастливы, не расставаясь ни на мгновение, и весь римский народ посвящал им свои молитвы.

Наступили долгожданные Ферии марта. В храме Марса на форуме Августа фламины принесли на алтарь традиционные жертвы, составляющие главное богатство земледельцев, от полей которых бог удалял войну и опустошение, – свинью, овцу и быка. На Марсовом поле возвели деревянные трибуны, украшенные лавровыми венками и гирляндами, насыпали песка для состязания колесниц. И каждый день море голубей окрашивало небо в цвета победившей партии. Чаще всего птицы взлетали ввысь зеленым облаком, потому что Евтих, маленький возничий, неизменно одерживал победу за победой со своей квадригой. И патриции, и плебеи сходили с ума, делая ставки, проигрывая деньги, имения и рабов, во время бегов. Инцитат принес неслыханное богатство Гаю Цезарю, но когда определялась победившая лошадь, Евтих в последнем забеге предусмотрительно заменил Инцитата, правого пристяжного, на другую лошадь из квадриги. Ее и пронзили копьем, принеся в жертву богу войны. Отрезанную голову лошади закрепили наверху особого столба, у подножия которого развернулась битва за обладание этим талисманом. Две группы молодых патрициев, в числе которых был и Гай Цезарь, бились деревянными мечами не на шутку. Если бы оружие было настоящим, мало кто уцелел бы в этом сражении, а так многие отделались синяками, сломанными руками и выбитыми зубами. Калигула свирепо сражался, как лев, и с гордостью возложил окровавленную голову лошади к ногам своей возлюбленной под громкие крики толпы. Хвост лошади отрезали жрецы и дали крови стечь на ритуальный очаг. Остальную кровь сохранили и отнесли в храм Весты, где ее должны были смешать с кровью весталок и отдать пастухам, чтобы те сожгли ее для очищения стад. Этот ритуал свято соблюдался каждый год для увеличения урожая.

В шестой день до мартовских нон Марк Юний Силан торжественно ввел в дом новую жену – красавицу Эмилию. Веселое празднество продолжались до утра, а вечером на репотии молодая супруга ясно дала всем приглашенным понять, что отныне она – полноправная хозяйка в своем новом доме, и Силан значительно погрустнел, осознав, что ее нрав еще сварливей и вздорнее, чем у Кальпурнии. А Юния с облегчением вздохнула, что им не придется делить кров, и от души пожелала отцу терпения.