LIV

Зимнее солнце щедро расточало яркие лучи на благословенный остров, но тепла не было. Гай Цезарь кутался в шерстяной плащ и наблюдал, как в гавани разгружают корабль. Рабы по широкому настилу выкатывали на плоский берег огромные амфоры с винами, носили ящики с провизией. Калигула ждал известия из Рима. Уже прошла неделя с тех пор, как Клавдилла написала ему последнее письмо. На деревянную лестницу ступил темнокожий раб с капсой руках, и Гая охватила неясная тревога. Нехорошее предчувствие резко сдавило грудь, затрепетало сердце. Он глубоко вздохнул, отгоняя неожиданное беспокойство. Раб нерешительно озирался кругом, и Калигула поманил его рукой.

– У меня послание Гаю Цезарю от госпожи Друзиллы.

Гай разочарованно скривил губы, небрежно схватил почтительно протянутый свиток и засунул в синус тоги под плащом.

– С тобой ехал еще посланный? – спросил он, игнорируя приветствие раба.

– Нет, мой господин. Я плыл один с письмом из Рима.

Гай протянул ему несколько денариев и пошел к своему коню. Ждать другого корабля уже не было смысла. Он вернется сюда завтра с надеждой на известия от Клавдиллы.

По дороге он развернул свиток, грубо разломав красную печать сестры. И остановился как вкопанный, стоило прочесть первые строки.

«Юлия Друзилла – Гаю Цезарю.

Спешу довести до твоего сведения, дорогой брат, что твоя супруга, проживающая в одиночестве в покоях палатинского дворца, на самом деле не столь одинока и вовсе не хранит тебе верность. От Эннии Невии мне доподлинно стало известно, что Юния Клавдилла вступила в любовную связь с префектом претория Макроном. Ты можешь не поверить мне, но наша сестра Ливилла знает обо всем, и я настоятельно советую тебе с ней встретиться. Vale!»

Гай судорожно смял жесткий лист. Юния не верна ему! Какая глупость! Но Ливилла знает обо всем! Макрон ведь давно страдает от любви к Клавдилле! Калигула в гневе заскрипел зубами, вспомнив, как он пытался изнасиловать Юнию в доме Ливии, а ранее похитить во время ночного приключения. Но Юния так ненавидит его! А вдруг… она искусно притворялась, а связь меж ними началась уже давно? Гай вновь пробежал глазами скупые строчки письма. «…Не хранит тебе верность… вступила в любовную связь… Ливилла знает об всем…» Калигула схватился за голову, в бешенстве вырвав клок рыжеватых волос. Резкая боль отрезвила его. Надо самому во всем разобраться! Он вернется в Рим!

Гай резко развернулся, не заметив, как упал на песок свиток, и пошел к судну. Его уже полностью разгрузили, и моряки готовились к отплытию. От них он узнал, что корабль возвращается в Остию, и дал несколько сестерциев капитану, чтобы тот забрал его с острова. Времени, чтобы вернуться на виллу и собрать вещи, не оставалось, и Гай велел устроить и своего коня, потому что денег купить нового, чтоб добраться до Рима, у него уже не было.

Ранним утром Калигула первым заметил огонь остийского маяка. Он так и не смог заснуть и всю ночь простоял на палубе под пронизывающими порывами ветра. Он не чувствовал холода, думая только об измене своей жены. Сотни раз ему представлялось, как Макрон ласкает совершенное тело Клавдиллы, с неистовством овладевает им, а она с любовью смотрит на него и счастливо улыбается. Сердце Калигулы то замирало, то резко падало вниз, охваченное страшными предчувствиями. Он взывал к Юпитеру, чтоб все это оказалось ложью и злой шуткой проклятой Друзиллы! Клялся именем Марса Мстителя, что жестко покарает изменницу!

Лишь воспоминания далекого детства успокаивали его. Перед ним возникала маленькая Юния в коротенькой тунике, вся окутанная сияющим мерцанием светильников в храме Астарты в далекой Антиохии. Звонко звучали слова клятвы в вечной любви и верности. Она оба сдержали ее, пронеся память сквозь долгие годы разлуки. Но неужели сейчас…

Ливилла! Значит, от нее все стало известно Друзилле, но коварная знала, что Гай поверит не ей. Ливилла с детства отличалась мягким нравом и никогда не лгала после глупого происшествия. Как-то раз в момент бабкиных нравоучений разразилась неожиданная бурная гроза, и бабка Антония не преминула припугнуть внучку гневом бога-громовержца. С тех пор дикий страх перед ложью навеки поселился в душе Ливиллы. Если ее хорошенько припугнуть, она выложит все, что ей известно!

Несмотря на раннее утро в остийской гавани царила обычная суета. Корабль встал рядом с другим, который готовился к отплытию. Деловито сновали моряки, щелкал кнут надсмотрщика, подгоняя нерасторопных рабов, рассаживавшихся на весла. Гай бездумно созерцал это зрелище, нетерпеливо ожидая, когда сбросят на берег деревянный настил. Взгляд его неожиданно упал на роскошные носилки, остановившиеся около отплывающего судна. Рабы быстро подставили подножки, из носилок вышел высокий молодой человек и подал руку спускающейся девушке в изумрудной палле. Она подняла голову, и Гай замер от удивления. Ливилла!

Растолкав рабов, устанавливающих настил, он сбежал вниз на берег, с трудом удерживая равновесие на шаткой поверхности.

Виниций бережно держал жену под руку и что-то разъяснял ей, указывая на различные суда. Калигула налетел на них как вихрь, бесцеремонно оттолкнул в сторону Марка, схватил Ливиллу за плечи и затряс ее с такой с силой, что с ее волос упал капюшон и лопнула золотая фибула на палле.

– Ты все знаешь, сестра! Признайся, что моя жена неверна мне! – выкрикивал он, как безумный.

Ливилла страшно испугалась и громко закричала, пытаясь вырваться из сжимавших ее тисков. Опомнившийся Виниций попытался оттащить безумца с перекошенным от ярости лицом, в котором он, к своему изумлению, узнал Калигулу. Но Гай, размахнувшись, сильно ударил его кулаком в лицо, и Марк упал под ноги столпившимся зевакам, зажимая рукой окровавленный нос. Ему помогли подняться, и он, как лев, вновь кинулся на помощь жене. Но с грузным Калигулой было не так-то просто совладать. Ярость придала ему силу, достойную Геркулеса. И Виниций, и его рабы, пришедшие на выручку, были отброшены мощными ударами на несколько шагов в толпу, пока другой рукой Гай выворачивал кисть визжащей от ужаса и боли сестре и кричал:

– Лучше сознавайся, что поделывает моя жена в Риме в мое отсутствие?! Я убью ее и тебя, как сообщницу!

Неизвестно, чем бы закончилось это побоище, если б кто-то из зрителей не выплеснул на обезумевшего Калигулу ведро с водой. Это сразу привело его в чувство, он закрыл мокрое лицо руками, расплакался и сполз под ноги Ливилле.

– Скажи мне все, сестра, – уже тише повторил он, – иначе я сойду с ума. Я так сильно люблю ее! Неужели правда то, что написала Друзилла?

Добрая Ливилла, еще бледная от испуга, попыталась было поднять его, но сама без сил села рядом на камни и обняла продолжающего рыдать Калигулу.

– Успокойся, брат, успокойся! – зашептала она ему в ухо. – Мы и так привлекли много внимания. Мы с Виницием ехали к тебе на Капри. Я и не догадывалась, что Друзилла могла опередить нас. Она совсем сошла с ума после смерти Фабия. Это все неправда, что она пишет. Они тут такое затеяли! Я тебе все расскажу! Надо вернуться в Рим. Поедем с нами! О Юнона, на кого ты похож!

Гай крепко обнял ее, и они с трудом поднялись, хрупкая Ливилла склонилась под тяжестью мощного тела брата. Виниций кинулся к ним, забыв, что кровь продолжает капать из перебитого носа, но Ливилла, быстро обернувшись, махнула рукой, и он верно истолковал этот жест. Отдав несколько приказаний рабам, Марк вскочил на коня Калигулы, которого подвели рабы, и умчался. Он спешил предупредить Клавдиллу и, подставив разгоряченное лицо ветру, обдумывал план спасения подруги жены.

Он опередил их почти на полдня, ворвавшись через Раудускуланские ворота на многолюдные римские улицы. Хлыст помог ему освободить дорогу к Палатину, и уже через час он, грязный, с опухшим от удара лицом, требовал у Кассия Хереи пропустить его в покои к Клавдилле. Херея с трудом узнал Марка Виниция, знатного патриция, в таком жутком виде, но сразу пропустил, сообразив, что произошло нечто из ряда вон выходящее.

Клавдилла пришла в ужас, увидев, в каком состоянии находится Виниций. Под глазами красовались огромные синяки, тога была порвана и заляпана кровью. Ей не потребовалось долгих объяснений, чтобы понять, как поступить в этой ситуации. Но прежде чем предпринять шаги к собственному спасению, она позаботилась о Марке: позвала рабов, велела вымыть его, переодеть и предоставить носилки, чтобы доехать до дома.

Когда Виниций уехал, получив в благодарность за помощь большую золотую чашу с рубинами, она прошла в таблиний и принялась черкать стилем по навощенным табличкам. Несколько раз она стирала написанное, прежде чем раб унес законченное послание в дом Макрона на Эсквилин.

Никогда еще Ливилла не путешествовала с такой скоростью. Калигула без конца выглядывал из возка и кричал вознице, чтоб поторапливался. Лошади выбивались из сил, вздрагивая под каждым ударом длинного хлыста, и кровь уже начала сочиться из копыт.

Но уже поздним вечером, когда стражники готовились закрыть тяжелые ворота, они подъехали к Туллиевой стене. Начальник караула не захотел пускать их в город, но Калигула, в бешенстве выскочив из возка, разбил ему лицо, и лишь тогда, узнанные, они проехали.

Ливилла старалась не поддаться панике, но сердце ее замирало и летело куда-то вниз, стоило услышать очередное обещание страшной расправы с изменницей. Молодая женщина не знала, успел ли Виниций предупредить Клавдиллу и что та предпримет.

Едва показались тяжелые массивные ворота Палатинского дворца, как Калигула в нетерпении разразился жуткими проклятиями. Кассий Херея, предупрежденный Клавдиллой, лично нес караул, и Гая Цезаря незамедлительно пропустили. Точно безумный устремился он по мраморным плитам пола в покои жены, оставив позади Ливиллу, запутавшуюся в длинной палле. Издали вдруг донесся громкий крик ярости, и ноги у нее резко подкосились, Ливилле в изнеможении пришлось прислониться к стене, чтоб не упасть.

Калигула резко откинул занавес перед спальней Клавдиллы, ожидая увидеть, как она развлекается со своим любовником. Но ложе было пустым. И тогда-то он яростно закричал. Это значило, что Юния предается преступным любовным утехам в другом месте.

Неожиданное прикосновение к плечу заставило его вздрогнуть и обернуться. Перед ним стояла сама Клавдилла в белой столе, с диадемой на уложенных белокурых волосах. Она молчала и с удивлением смотрела на него.

И Калигула вдруг почувствовал, что вся его жестокая решимость исчезла, стоило увидеть прекрасное любимое лицо. Но страшным усилием воли он взял в себя в руки и гневно, с вызовом посмотрел в ее дивные глаза:

– Где ты была? Если скажешь мне правду о своем любовнике, то обещаю, ты умрешь быстро. – Но конец фразы прозвучал уже неуверенно.

Усмешка тронула ее чувственные губы, и Гай ощутил, как предательски сразу запылали огнем его чресла. Он мучительно застонал.

– Твое неожиданное появление наделало много шуму и оторвало меня от важных дел, – невозмутимо ответила Юния. – Ты принял неверное решение вернуться с Капри, поверив наветам. Действовать надо, подчиняясь голосу разума, а не сердца. Оно всегда подсказывает неверные решения. Но, клянусь Венерой, я так счастлива, что вижу тебя, – голос Клавдиллы потеплел, – и рада, что ты такой ревнивый, воинственный дурак, мой любимый.

Она радостно обняла его, и он крепко прижал ее к себе.

– Эти слова уже подсказаны сердцем. – Лукавый глазик глянул на него из-под растрепавшихся локонов.

Калигула погладил ее лунные волосы, но Юния мягко отстранилась: – Пойдем в таблиний, ты прервал мои переговоры. Я не хочу заставлять ждать моего позднего гостя.

– Гостя?!

Зеленые глаза Калигулы вспыхнули гневом.

– Да, гостя, – ответила Клавдилла. – Его и считают моим любовником, но тебе я докажу, что это не так.

– Как? Макрон сейчас здесь, во дворце? – Гай схватил супругу за плечи.

– Гай, перестань, – поморщилась Юния, – ты делаешь мне больно. Если ты поведешь себя правильно, то задуманное мной свершится. Но, клянусь Юноной, если ты, Гай Цезарь, окажешься дураком, я разлюблю тебя.

Потрясенный Калигула уже безропотно последовал за ней, позабыв, что бросил сестру в холодном коридоре. Его продолжала сотрясать дрожь, но уже от страха перед Клавдиллой, с которой, как он чувствовал, еще предстояли объяснения по поводу его глупости. По дороге он уже жалобно оправдывался, рассказывая о письме Друзиллы.

Таблиний был неярко освещен двумя бронзовыми лампами. На столе были разложены какие-то документы, а в углу, в прежде любимом Тиберием золотом солиуме, восседал огромный Макрон.

– Приветствую тебя, наследник, – громким шепотом произнес он и приподнялся навстречу.

Калигула, пряча глаза и радуясь полутьме, ответил на приветствие. Вошедшая следом Клавдилла пояснила собеседнику:

– А я думала, что так расшумелась стража? Оказывается, Друзилла окончательно свихнулась и сообщила Гаю, что мы с тобой любовники. Боюсь, что это дело не обошлось и без участия твоей супруги.

– Энния поплатится за эти наветы, клянусь Марсом Мстителем. Но это и к лучшему, Гай, что ты здесь. Сегодня мы встретились с твоей женой, чтобы окончательно подвести итог нашим переговорам, и мне потребуется твое согласие на те условия, что я предъявляю.

– Думаю, милый, – обратилась Юния к Гаю, – тебе для начала стоит подкрепиться вином и немного поесть, пока я изучу эти документы.

Клавдилла хлопнула в ладоши, и рабыня внесла обширный поднос с яствами от ужина. Пока Калигула насыщался, а Юния усиленно делала вид, что подробно прочитывает документы префекта претория, Макрон исподлобья тайком наблюдал за Гаем.

Ему тяжело давалась эта игра. От природы он был хорошим актером, в нужный момент умел и польстить, и проявить равнодушие, и изобразить вспышку гнева, но сейчас ревность точила его сердце и заставляла страдать.

Все сегодня складывалось не так, как он задумывал. Присланные утром письма от Тиберия повергли его в недоумение и растерянность. Растирая кулаком воспаленные глаза после бессонной ночи с Юнией в лупанаре Варус, он в который раз перечитывал торопливые строчки. Они содержали недовольство, что на роль обвинителя призван Домиций Афр, напоминание об участи Арузея и Санквиния, осужденных и казненных за лжесвидетельство в прежнем судебном процессе по делу Аррунция. Показания рабов и вольноотпущенников цезарь счел неправдоподобными, дескать, эта фальсификация вызовет ту же бурю негодования, что и в прошлый раз. И ни одного письма сенату относительно подсудимых, хотя Макрон уже успел переслать туда протоколы дознания. Теперь же выходило, что Тиберий не подтверждает его полномочий в этом деле.

Макрон в ярости смял жесткие листы. Старик выжил из ума! Но тут неожиданно его ум озарила догадка. Цезарь готов вернуться! Конечно же! И все эти отсрочки – лишь уловки с его стороны! Если раньше предположения были лишены оснований, то теперь они подтвердились. Права Клавдилла – цезарю пора умирать. Едва он ступит в Рим, голова Макрона слетит одной из первых. Враги не дремлют, посылая гнусные наветы о его злоупотреблении властью в должности префекта преторианцев, и наверняка обвинение в оскорблении величия уже нависло дамокловым мечом. А сиятельные отцы-сенаторы умоются кровью, и обвинители сядут на одну скамью с жертвами – содрогнется империя, когда цезарь вступит в Вечный город.

Невий велел вызвать к нему Домиция Афра: пусть пока добьется отсрочки в суде и займется добычей новых показаний. Затем Макрон набросал записку Клавдилле: «Любовь моя! Мне уже не придется прилагать усилий к тому, что было нами задумано. Все скоро свершится и без нашего участия, поэтому надо быть наготове. Увидимся за полночь в твоих покоях, верный человек проведет меня незамеченным». Но это послание так и осталось неотправленным. Не успел его стиль последний раз сделать штрих на податливом воске, как принесли новые известия от Юнии, своим отчаянием ужаснувшие Макрона.

Когда он прочел торопливое письмо Клавдиллы, первой мыслью было перехватить Калигулу на Остийской дороге и убить его, но он смирился, как смирялся всегда перед умом этой женщины, и безропотно принял ее план доказать Гаю, что связь меж ними носит лишь политический характер, без намека на супружескую измену.

Юния волновалась и, перебирая свитки, едва сдерживала дрожь в пальцах. Пока все складывалось, как она задумала, но она переживала из-за Макрона, боясь, как бы из-за своей необузданной страсти он не натворил каких-нибудь безумств. Она подняла голову:

– Скажи, Гай, Тиберий собирается покинуть Капри в ближайшее время?

Ее вопрос застал Калигулу врасплох. Он не был готов к ответу и что-то невразумительно проговорил, пережевывая кусок мяса. Юния кинула взгляд Макрону.

– Значит, моя просьба осталась невыполненной? – спросила она. – Ты должен был выполнить свою часть задачи и уговорить цезаря вернуться. Но ты не сделал и этого.

Не вникая в серьезность слов супруги, Гай равнодушно пожал плечами:

– Я мало виделся с ним, он даже сироток своих забросил. Одному Авлу Вителлию уделяет внимание.

– Надо было заменить Авла на его месте, – зло прошептала Юния.

Калигула рассмеялся:

– Вряд ли цезарь захотел бы делить со мной ложе. Я не так красив, как Авл. И не издевайся надо мной, дорогая.

– Я сразу предупреждал, что не стоит возлагать надежды на Гая Цезаря, – сказал Макрон. – Тиберий вернется и без его увещеваний. Его утренние письма убедили меня в этом. И то, что мы задумали, Клавдилла, надо свершить по дороге в Рим.

– Возражаю, – твердо произнесла Юния. – Здесь, во дворце, удобнее всего подобраться к нему. Мне надоело доказывать тебе это, Серторий.

Они стали пререкаться, отстаивая каждый свою точку зрения. Гай вначале не вникал в суть их спора, успокоенный тем, что жена оказалась ему верна, и отягощенный обильной пищей и вином. Но постепенно стал прислушиваться и, наконец сообразив, о чем речь, встревожился.

– Я советую тебе, моя Юния, согласиться с префектом претория, – сказал он, и обе головы, белокурая и седая, обернулись на звук его нерешительного голоса. Они смотрели с недовольством, и Гай заметил это. – Не стоит так глядеть. Я внимательно выслушал все доводы и согласен с Макроном. Думаешь, Клавдилла, у него нет опыта в подобных делах?

Оба вздрогнули, почему-то сразу подумав о Фабии, а Калигула продолжал:

– Если Тиберий вступит за стены города, к нему будет невозможно подобраться, охрана во дворце так же сильна, как и на Капри. Если б хоть раз, Юния, ты попыталась пройти в его покои на вилле, тебе не дали бы сделать и шагу германские телохранители.

– Ладно, согласна. Двое против одного, – проговорила с усилием Клавдилла. – А когда ты собираешься возвращаться на остров?

Если б Калигула глянул на Макрона, то заметил бы, с какой любовью и восхищением смотрит тот на его жену, но он обиженно ответил, не сводя разочарованного взгляда с недовольного лица Юнии:

– А я остаюсь в Риме. (Клавдилла опустила ресницы, чтобы Макрон не уловил радостного блеска в ее глазах.) Даже если Тиберий и разгневается на мой побег.

Плечи Макрона опустились, вся грузная, мощная фигура разом сникла и ссутулилась. Не промолвив ни слова на прощанье, он резко сгреб со стола пергаменты и вышел. Гай и Юния еще некоторое время молчали, прислушиваясь к громкому эху удаляющихся шагов префекта претория, и смотрели друг на друга влюбленными глазами. Легкая дымка подозрений бесследно таяла в лучах яркой вечной любви, сиявшей в их взорах. На краткий миг они почувствовали себя маленькими детьми, стоящими в тусклом свете факелов перед алтарем в храме Астарты. И неожиданно обоим вспомнились слова детской клятвы, верность которой они сохранили на всю жизнь.

Калигула первым нарушил молчание:

– Прости меня, любимая, что поверил глупым наветам. Теперь я убедился, что ты верна мне. Я поговорю завтра с моей сестрой. Но, скажи, неужели ты хочешь, чтобы я опять уехал?

– Нет, милый. Я не хочу этого.

Она обняла его и прижалась щекой к жесткому панцирю. Гай погладил ее волосы.

– Скоро, совсем скоро мы будем вместе навеки и уже не расстанемся ни на миг, – тихо добавила она. Но тут же отстранилась и решительно сказала: – Садись и пиши цезарю.

– О чем?

– Проси разрешения на наш развод.

– Что?! – вскричал Калигула.

– Ты забыл, что он потребовал от меня именно это?

– Нет, не забыл, – тихим стоном слетело с его губ.

– Тогда пиши, не спорь и не оттягивай этот неприятный момент, но, я думаю, это не успеет произойти, потому что грядут более серьезные события.

– Ты об этом говорила с Макроном?

– Да, он согласен на все. Но он требует за это должность твоего главного советника, твоей правой руки. Конечно, он понимает, что это шанс со временем занять твое место. Вдруг с новым принцепсом произойдет несчастный случай? И сенат под давлением преторианцев согласится, чтобы он стал во главе империи. Макрон все продумал, кроме одного, – сказала Юния.

– Что несчастный случай может произойти и с ним, – эхом откликнулся Калигула.