XXIII

Мессалина нервничала перед свиданием. Она уже жалела, что назначила встречу на поздний вечер, отец должен был уехать во дворец на свадьбу к Авлу Вителлию, приглашали и ее, но она, презрев соблазн, отказалась. Ей важнее было увидеть возлюбленного и провести с ним время наедине. Ее лоно пылало, она, будто в горячечном бреду, грезила о близости с Фабием, и отрезвляла ее лишь мысль о том, что он считает ее невинной и добронравной. Несмотря на свой юный возраст, она уже научилась читать в сердцах мужчин и интуитивно догадывалась, что Астурик может попросту испугаться ее напора. Он такое большое значение придавал любви чистой и бескорыстной, что Мессалина подозревала, что ее возлюбленный может оказаться девственником. Но это ее не смущало, скорее наоборот, она уже придумала план, как обмануть его. Доверенная служанка уже сбегала поутру к знахарке и запаслась всем необходимым. Если сегодня и произойдет меж ними первая близость, то, по крайней мере, Астурик будет уверен, что стал у нее первым мужчиной, и из него можно потом веревки вить. Только бы он не завел речь о помолвке, отец никогда не одобрит ее выбор и выгонит с позором безродного и нищего жениха.

На улицах гасили огни. Мессалина нетерпеливо мерила шагами кубикулу, без конца хваталась за флакончик с ароматным маслом, поправляла затейливую прическу, разглаживала малейшие складочки на тунике, расшитой виноградными листьями, и поглядывала на водяную клепсидру. Дом уже погрузился во мрак, слуги удалились в дальние покои, и лишь треньканье цикады нарушало тишину. Неожиданно легкий шорох за занавесом заставил ее замереть, и служанка тихим голосом сообщила, что гость, которого ждет госпожа, уже здесь.

— Зови, — севшим от волнения голоса сказала Мессалина.

Фабий шагнул в кубикулу, и занавес упал за его спиной. Несколько мгновений они молча любовались друг другом, прежде чем он решился шагнуть навстречу, опустился перед ней на колени и припал долгим поцелуем к нежной руке.

— Любимая, я так долго ждал этой встречи, что даже все дела забросил сегодня. Я ни о чем не мог думать, кроме как о том, что увижу тебя этой ночью.

Мессалина ласково подняла его с колен, провела рукой по щеке.

— Сердечко мое тоже истосковалось в разлуке с тобой. Бесконечными показались часы ожидания, но счастье теперь переполняет меня, ведь ты рядом, — прошептала она, прильнув к нему и уже не в силах сдерживать дрожь вожделения.

— Прости, если заставил ждать тебя, моя красавица. Я медлил в надежде поговорить с цезарем, но не смог улучить удобный момент. Свадебные торжества в самом разгаре, и Гаю совсем не до разговоров.

— О чем же ты хотел спросить его, если не спешил на это свидание?

— Просить его поговорить с твоим отцом о помолвке. Мессалина отшатнулась.

— Мы уже говорили об этом, Фабий Астурик, — зло сказала она. — Это невозможно. Мне больно говорить об этом, но ты должен понять, сколь велика пропасть между нами. Любить друга нам никто не волен запретить, но быть вместе мы не сможем. Тайные встречи — вот наш удел.

Фабий заключил ее в объятия, но она вырвалась и отошла от него.

— Я впустила в сердце любовь, но не надежду, — с горечью произнесла Мессалина. — Ты должен поклясться мне прямо сейчас, что забудешь подобные глупости, иначе отец приложит все силы, чтобы нас разлучить, и мы больше не сможем встречаться. Он весьма суров. Мой брат, сколько ни молил о прощении, отныне никогда не переступит порог этого дома, даже наша мать не в силах была воспрепятствовать решению мужа и добровольно разделила изгнание со своим сыном.

— Но чем же так провинился Феликс? — спросил потрясенный Фабий.

— Он был глуп и самонадеян, как ты. И полюбил не ту девушку, на которой хотел поженить его наш отец. Она была дочерью бедного всадника. А когда Феликс стал упрямиться, гнев отчима был ужасен. Он избил моего брата и выкинул его за порог. Теперь ты понимаешь, что за человек мой отчим? Он не отступится от решения выдать меня замуж, если не за императора, то за какого-нибудь другого богатого и знатного. И не важно, молодого или старого. Красивого, или уродливого. Идеала нет! В одном человеке никогда не сойдутся все четыре его составляющие: красота, знатность, богатство и власть.

— Я — идеал! — вдруг твердо заявил Фабий. Мессалина рассмеялась.

— У тебя лишь одна составляющая, и самая ничтожная, — красота. Моя любовь не в счет, — добавила она уже без усмешки.

— А что бы ты сказала, и что возразил бы твой суровый отчим, если б узнал, кто я на самом деле?

— Ты?! — смех Мессалины звонким колокольчиком зазвучал в тишине. — Ты — мой тайный возлюбленный. Вот кто ты на самом деле! И я буду любить тебя всегда за твою красоту, нежность и самоотверженность. Давай закончим на этом бессмысленный спор! Мы не боги, нам не дано менять будущее.

Она страстно приникла к его губам, заглушив возглас протеста, и Фабий поддался ее порыву, ответив со всей своей нежностью и любовью. Его рука ненароком коснулась ее упругой груди, он застонал от охватившего его желания обладать этим красивым телом, и, испугавшись нахлынувшего чувства, резко отстранился.

Мессалина удивленно посмотрела на него, при робком огоньке светильника ее агатовые глаза блестели насмешливо. Так и есть, он — девственник! Даже если у него и была связь женщиной, то, наверняка, единственная и неудачная.

— Твой поцелуй едва не свел меня с ума, — прошептал Фабий, утирая испарину со лба. Чресла его горели огнем, причиняя боль. — Я не могу позволить себе большее.

Валерия, улыбаясь, положила руки ему на плечи и, глядя прямо в глаза, произнесла:

— Когда-то я поклялась себе, что буду принадлежать только тому мужчине, кого полюблю. Настало время исполнить старую клятву, ведь завтра может измениться многое, и мы не в силах предотвратить течение судьбы. Надо жить и любить прямо здесь и сейчас, не задумываясь о новом дне. И уж если я решила, что ты станешь моим первым мужчиной, то никто не сможет этому помешать. Даже ты! Я хочу быть твоей женщиной, люби меня, Фабий со всей пылкостью и безоглядностью, на какие способен.

С неистовством вакханки она принялась осыпать его поцелуями, и воспламененный Астурик сорвал с нее тунику. Он овладел ею иступленно, прямо на мягком ковре, и, услышав ее целомудренный стон, взмыл на вершины блаженства. Такого счастья он не испытывал еще никогда.

Они потом долго еще целовались в темноте, шутили и смеялись, пока Мессалина не потребовала от него все-таки перейти на ложе, сетуя на то, что ковер безнадежно теперь испорчен, как и она сама. Фабий со смехом пообещал ей забрать его с собой и незаметно избавиться, пригрозив в шутку, что принесет его в жертву Венере с благодарственной запиской. Они вместе скатали ковер, Мессалина при этом подумала, что стоит попенять служанке, наполнявшей бычьей кровью рыбий пузырь. Не стоило лить так много, но, к счастью, Фабий не был столь искушен в подобных вопросах, чтобы заметить, как много крови впитал высокий ворс, будто перерезали горло курице.

Астурик покинул ее на рассвете, полный радужных надежд. Они условились встретиться завтра в садах Саллюстия, на старом месте. Окрыленный любовью и, как ему казалось, доверием девушки, подарившей ему самое сокровенное, теперь он был уверен в чувствах своей избранницы. Теперь можно было открыться ей и попросить о помощи. Смелость Мессалины уже не вызывала сомнений, как и ее стремление быть с ним.

Между тем девушка уже крепко спала, не замечая, как ласкают ее нагое тело солнечные руки бога Гелиоса. И сон ее был безмятежен и легок, и ничто не предвещало тех перемен в жизни, что должен был принести завтра разговор в саду с любимым.

Лепид долго стучал молотком в дверь Клавдия Тиберия, но открывать не спешили. Эмилий не мог отделаться от чувства, что за ним наблюдают, и это злило его еще больше. Этот старый шут Клавдий — наглец! Как он может заставлять его так долго ждать у своей двери? В порядочном доме слуги уже приступили бы к ежеутренним обязанностям, и, наверняка, давно б открыли, а не продолжали подсматривать через ставни. Но этот дом всегда был особенным, помеченным печатью смерти, ведь именно здесь встретила свою ужасную смерть изменница Ливилла, отравившая мужа ради любовника. Стены помнят ее вопли, когда она погибала в голодных муках, в то время, как ее мать за соседней стеной бесстрастно внимала ее проклятиям. Говорили, что сама старуха тоже умирала мучительно.

От этих мыслей Лепиду стало не по себе. Захотелось бежать со всех ног, холодная дрожь пронизала тело, и он уже было собрался уходить, но тут дверь скрипнула и отворилась, приглашая войти. Содрогнувшись, Лепид тем не менее сделал робкий шаг в темный вестибул.

— Эй, кто-нибудь! — позвал он, не решаясь ступить дальше.

— Проходи, Эмилий Лепид, — из глубин дома раздался старческий голос. Лепид узнал голос Клавдия и смелее шагнул вперед. В атриуме было светлее, и Эмилий различил фигуру хозяина. Старик тяжело опирался на трость и натужно кашлял.

— Ты нездоров, Тиберий Клавдий? — Лепид умышленно опустил приветствие.

— Боюсь, что это лихорадка, — Эмилию пришлось напрячь слух, чтобы расслышать шепот старика. — Пришлось распустить рабов, чтобы не распространилась зараза.

Лепид в ужасе отпрянул от Клавдия.

— Прости, что неподобающе встретил тебя. Помоги мне вернуться в постель, меня уже несколько дней мучает озноб и сильные головные боли.

Старик, опираясь на палку, сделал шаг к Эмилию и протянул руку. Лепид развернулся и побежал прочь из дома. Едва за ним захлопнулась входная дверь, Клавдий разразился громким смехом вполне здорового человека.

Эмилий погонял коня, невзирая на толкотню римских улиц. Ему казалось, что лихорадка преследует его, и он стремился сбежать из проклятого места, как можно скорее. Обратно во дворец! В шум празднеств и тишину палатинского сада! Но только не во тьму и болезнь!

Он никак не продвинулся в своем расследовании. К Макрону он заезжать боялся, помнил, какую сильную неприязнь испытывал к нему бывший префект претория. Чего доброго, вытолкает взашей на потеху толпе. С него станется!

Эмилий возлагал надежды на разговор с Клавдием, припугнуть старика ничего не стоило, но вышло наоборот. Скорее всего, Клавдий уже не жилец на этом свете! Получалось, что нити предполагаемого заговора завели в тупик.

Надо было вернуться к беседе с Агриппой. Хитрый иудей что-то явно знал и скрывал. Но он труслив и боится потерять расположение Калигулы, поэтому вызвать его на откровенность не трудно, притворные обмороки не избавят Агриппу от признания. Можно подослать преторианцев и к Астурику, выбить признание из юнца, но Гай Цезарь может воспротивиться этому, тем более, что подозрения Лепида интуитивны, и прямых доказательств нет.

Во дворце Лепид нашел Кассия Херею и поросил его отыскать Ирода Агриппу, а сам прошел в покои к Ливилле. Девушки там не оказалось, она недавно уехала на прогулку вместе с Домицией Лепидой Младшей и маленьким сыном Агриппины. Сама мать в это время прохлаждалась в купальне.

В ароматной воде, усыпанной лепестками роз, Агриппина нежилась в ожидании, когда истечет положенное время и рабыня смоет с ее лица маску из меда и ослиного молока. Ее роскошные волосы были зачесаны назад и натерты смесью из яичных желтов. Увидев это зрелище, Эмилий расхохотался.

Дремавшая Агриппина вскочила, пытаясь разлепить веки, и злобно закричала, чтобы он убирался вон.

— Я не уйду, пока не поговорю с тобой, — сказал Лепид, сбрасывая тунику и погружаясь в теплую воду рядом с девушкой.

— Я не звала тебя, в это время мне нравится быть одной, — Агриппина оттолкнула его руки от своих коленей.

— Конечно, я понимаю. Но можешь успокоиться, эти секреты красоты мне прекрасно известны, — не удержался Эмилий от насмешки.

— Еще бы, — фыркнула Агриппина, — ты ведь сам ими пользовался долгое время, пока играл женщину.

Лепид больно ущипнул ее, но она не унималась:

— Решил вспомнить старое? Роль мужчины наскучила?

— Прекрати, если не хочешь, чтобы я ударил тебя. Когда вернется Ливилла? Агриппина пожала плечами:

— Я ей не нянька. А что, ты возжелал ее?

— Я сказал, прекрати так со мной разговаривать. Ее ласки не способны расшевелить даже мертвого. Она нужна мне по другому делу. Кстати, ты не видела Фабия Астурика?

Агрппина поднялась во весь рост. Розовые лепестки покрывали ее роскошное тело.

— Я не в настроении, Эмилий Лепид! Ты нарушаешь мой покой, задаешь глупые вопросы, даже не потрудившись поинтересоваться моими делами. Твое пренебрежение уже перешло все границы.

Она вышла из купальни, оставив после себя шлейф аромата и мокрые лепестки роз на полу. Эмилий не спеша потянулся, наслаждаясь теплом, и откинул голову на мраморный бортик. Больше всего на свете сейчас ему хотелось выспаться, а не ссориться со строптивой любовницей. Но он вздохнул, поднялся и пошел вслед за Агриппиной.

Рабыни вытерли ей тело горячей тканью, усадили в низкую катедру и мягкими движениями рук принялись смывать с волос яичные желтки и избавлять лицо от питательной маски.

— Теперь я узнаю свою красавицу, — не удержался от колкости Эмилий, стоя обнаженный в дверях. Едва последняя мокрая прядь волос Агриппины была расчесана, он велел рабыням убираться и обнял девушку. — Ты подаришь мне чуточку своего расположения? И хорошего настроения? Агриппина равнодушно пожала точеными плечиками и отвернулась:

— Так что, моя сестра уже перестала тебя интересовать? Лепид опустился перед ней на колени, погладил ей бедра.

— Моя прелестница, — прошептал он, и в его голосе послышались примирительные нотки. — Никто в Риме не может сравниться с тобой. Твоя красота способна лишить разума, я влюблен в тебя, как мальчишка. Разгладь морщинки на своем лобике, я принес добрые вести. Я собираюсь просить твоего брата о разрешении на нашу помолвку.

Агриппина быстро повернула к нему голову, ее зеленые глаза вспыхнули:

— Но ты должен пообещать мне кое-что, — быстро проговорила она.

— Я принесу любую клятву, о которой попросишь, — великодушно сказал Лепид.

— Я буду единственной женщиной в твоей жизни! И да покарает тебя гнев богов, если ты нарушишь свое обещание!

— Но я еще ничего не обещал…

— Негодяй! — ее рука, занесенная для пощечины, тут же и опустилась, Агриппина вовремя вспомнила, что он способен ударить в ответ еще сильнее. — Тогда нам не о чем разговаривать!

Она бросилась прочь из кубикулы, невзирая на собственную наготу. Эмилий рассмеялся. Ее мнение ничего не значило для него. Если он решит жениться на ней, этому ничто не сможет воспрепятствовать.

Но где же Ливилла? Ее покои до сих пор пустовали. Впрочем, несколько ассов разговорили ее рабыню, сообщившую неожиданные новости. Оказывается, Ливилла сегодня утром уехала из Рима, обманув всех, что едет в театр. Наверняка при содействии Домиции Младшей она отправилась в загородный дом своей старшей сестры и ее мужа Гая Саллюстия Пассиена Криспа, за которым так долго охотилась Агриппина.

Лепиду стало ясно, что Ливилла сбежала, и сбежала именно от него. Достать ее там было возможно, но хлопотно. Он еще стоял в раздумье у покоев Ливиллы, как вдруг его окликнул преторианец:

— Господин! Кассий Херея просил передать, что не смог выполнить твою просьбу. Ирод Агриппа покинул дворец и уехал на юг по каким-то срочным делам.

Эмилий широко открыл глаза. Надо же, какая неудача! Значит, заговор даже более опасен, чем он предполагал, если Агриппа так испугался, что решился бежать. Так же, как и Ливилла! Неужели и она замешана? Что ж, видимо, придется съездить к Пассиену Криспу и поговорить с ней там. Эти два поспешных бегства не могли быть простым совпадением.

— Эй, преторианец!

— Юлий Луп к твоим услугам, господин!

— О, мне знакомо твое имя. Это ты сопровождал меня к дому Пираллиды?

— Да, господин. Какие будут приказания? Кассий Херея велел оказать тебе всяческое содействие.

— Вели седлать лошадей и жди меня на конюшне. Нам предстоит небольшая поездка, — приказал Лепид и пошел к себе, чтобы переодеться для дальней дороги.

Он не заметил, каким злобным торжеством горели глаза Юлия Лупа. Удобный повод выполнить задание того, кого он уважает больше всех на свете! Своего бывшего префекта Невия Сертория Макрона.

Мессалина в раздумье сидела перед зеркалом, наблюдая, как мелькают ловкие руки служанки, сооружающей из густых волос госпожи затейливую прическу. С утра ее преследовало ощущение смутной тревоги, она пыталась думать о приятном, о том, что совсем уже скоро она вновь увидит Фабия, но что-то не давало ей покоя. Она лихорадочно перебирала в памяти события вчерашнего вечера, свой обман, затем гнев, когда возлюбленный вновь попытался настаивать на разговоре с ее отцом. Внезапно ее пронзила мысль, а любит ли она его? Мессалина нервно провела язычком по краям губ. Огонь ее лона утолен, Астурик оказался сносным любовником, чуть — чуть практики, и он сможет доставлять ей больше удовольствия, благо, любовный пыл его поистине неиссякаем. Но стоит ли жертвовать ради него целью подняться к вершинам власти, как хочет того отец, как мечтает об этом она сама? Смирится ли Фабий с тем, что останется для нее просто любовником, а не мужем? Юноша без семьи, без должности… правда, с возможным будущим благодаря дружбе с Калигулой?

Валерия гневно прикрикнула на рабыню. Неуклюжая больно уколола ее заколкой.

Дружба с Друзиллой не привела к назначенной цели. Старшая подруга переиграла ее, добившись внимания цезаря, собственного брата. Калигула ни разу с вожделением не посмотрел на Мессалину. Она для него была пустым местом. Валерия не могла понять, почему ее красота не оказывает на него такого же воздействия, как на других мужчин. Даже происки отца, объявившего за ней огромное приданое, привлекли лишь охотников за деньгами или знатных старцев, чьи жены давно почили.

Но надежда еще остается, просто следует проявить больше настойчивости и упорства. То, что император уже озабочен поисками невесты, может сыграть ей на руку, надо почаще попадаться ему на глаза. Калигула все свободное время проводит в Большом цирке, но Мессалина ненавидит скачки и практически не появляется там, отдавая предпочтение театру. Пора менять сферу интересов! Что ж, решено! Пока тенета любви к Фабию окончательно не затянули ее, она сегодня же объяснится с ним и, возможно, оборвет эту связь. Девушка вздохнула, сердечко ее болезненно сжалось, протестуя против принятого решения. Но отступать она не намеревалась.