XIX
Тому, что творилось в доме Фавста Корнелия Суллы Лукулла и Домиции Лепиды, поначалу никто не мог найти внятных объяснений. Но наутро после грандиозного праздника, который почтил своим присутствием император, начался сущий кошмар. Рослые рабы — охранники подняли спозаранку всех слуг; мужчин, женщин и даже детей бесцеремонно вытолкали в перистиль, велели молчать и ни на шаг не отходить от фонтана под страхом распятия. В полной тишине начался повальный обыск всех кубикул и покоев огромного дома. Вспарывались перины и подушки, засыпая перьевым снегом все вокруг, ломались дверцы шкафов и отлетали крышки ларей с зимними вещами. Наконец сам Сулла Лукулл вышел в перистиль. Челядь в ужасе взирала на своего повелителя. Уже успел просочиться слух, что из дома пропала немалая сумма денег.
— Я не намерен ждать, — в гробовой тишине произнес хозяин. — Либо вор признается сам, либо вы это сделаете за него. В таком случае, его распнут около этого фонтана. Но если через полчаса я не услышу его имени, то каждый из вас, презренные рабы, получит по десять ударов плетью и отправится на невольничий рынок.
Все до единого пали на колени, умоляя простить их. Даже мужчины рыдали, заламывая руки, а матери в ужасе прижимали к себе детей. И все отрицали, что причастны к происходящему.
— Господин, — вперед вышел пожилой управляющий, — мы служим в твоем доме уже много лет, наши дети родились здесь, и за все это время ни разу никто и асса не подобрал с пола. Даже новички, попавшие в дом несколько месяцев назад, и те вне подозрений, поскольку мои соглядатаи следят за ними. К тому же ваши покои охранял Атлас.
Сулла резко повернулся к огромного роста греку с такими мускулистыми руками, что, казалось, он мог без труда удержать над собой небесный свод, как и его знаменитый тезка. Атлас стоял, потупив голову.
— Так, — четко произнес Сулла. — Все свободны. А ты пойдешь со мной. Я уверен, что ты сможешь пролить свет на это происшествие, если, конечно же, сам не вор. И если это так, то, клянусь Марсом Мстителем, наказание твое превзойдет все муки Тартара!
Рабы разбежались, а Сулла уселся в таблинии за письменный стол и скрестил коротенькие ручки на объемистом брюшке. Атлас стоял напротив, едва ли не упираясь головой в потолок, и Сулле было прекрасно видно, как дрожат его мощные руки и как со лба падают на пол крупные капли пота.
— Твоя мать, Атлас, — вкрадчиво начал разговор хозяин, — помимо тебя вскармливала и моего сына Феликса. Я позволял вам вместе играть, когда вы были маленькими, и заниматься у одного учителя, чтобы моему сыну было не так скучно. Ты всегда превосходил его в кулачном бою и метании диска, а ему не было равных в риторике и математике. Кровные братья, вы выросли вместе, ты защищал его от нападок других господских мальчишек во время прогулок, за что тебя нередко били их охранники. Я всегда относился к тебе не так сурово, как к другим своим рабам, ты был избранным среди них. Пускай время и расставило все по своим местам, ты стал охранником моей семьи, а Феликс надел тогу совершеннолетнего и перестал тебя считать своим товарищем, но. ты по — прежнему оставался чуть ли не членом семьи, ведь я доверял тебе не только свою жизнь и жизнь своих детей, но и множество важных поручений, которые ты с блеском выполнял. Так что же случилось с тобой, Атлас? Почему ты стал вором?
Сулла замолчал, пристально глядя в лицо Атласа. Из глаз юноши текли слезы, смешиваясь с каплями предательского пота, пока он не выдержал и не вытер их рукой. Да, хозяин сказал правду. Он был избранным и любил господина, как родного отца. Но его дочь. Невозможно было признаться в том, что когда-то хозяин совершил роковую ошибку, приказав ему быть личным охранником Мессалины. Атлас влюбился в красавицу и не раз целовал ее следы на мраморном полу, припадая в исступлении к холодному камню. Ах, если бы она позволила ему поцеловать хотя бы свою сандалию, тогда сердце его разорвалось бы от счастья! Он тайно любовался ее нежным лицом, агатовыми глазами, буйным водопадом черных кудрей… А ее привычка облизывать губки розовым кошачьим язычком сводила его с ума.
Год назад он, не в силах более терпеть эти муки, попросил у Суллы, чтобы его перевели на другую должность, так, хотя бы, он мог реже видеть ее…
То, что произошло вчера, стало самым ярким мигом в его жизни. Даже если б кто-то сказал ему, что это блаженство будет стоить ему жизни, он все равно без колебаний согласился бы. Атлас закрыл глаза, полные жгучих слез.
Вот он стоит возле покоев господина, прислушиваясь к звукам музыки из триклиния и разговорам гостей. Коридор пуст, и все вокруг спокойно, хочется немного вздремнуть, но Сулла ясно дал понять, что большая сумма денег, накануне полученная от сделки, требует пристального внимания. Гости гостями, а сколько случаев уже было в Риме, когда вместе с пестрой толпой в дом проникали грабители и, пользуясь праздничной суматохой, опустошали хозяйские закрома. Не брезговали даже детскими игрушками.
Сумерки сгустились, но Атлас не стал зажигать скудный огонек светильника, он прекрасно видел в темноте. Вдруг тонкая фигурка скользнула в узкий коридор и замерла. Огни из триклиния ярко высвечивали ее сзади, и она пошла к нему, грациозно изгибаясь и плавно качая бедрами. Так красиво умела ходить лишь одна девушка на свете.
— Мессалина, — выдохнул он, пораженный, — что ты делаешь здесь? Почему не с гостями?
— Тсс, — передвигаясь с гибкостью кошки, она прижала тонкие пальцы к его губам. — Ты представляешь, что будет, если меня здесь застанут с тобой?
— Но зачем ты…
Она еще крепче прижала ладонь к его рту и зашептала на ухо, обдавая щеку горячим дыханием:
— Я давно знаю, что ты влюблен в меня, Атлас, — о боги, как мелодично прозвучало из ее уст его имя. — Но и ты не оставил меня равнодушной. Только вот ты совершил предательство, покинув меня.
Не помня себя от счастья, Атлас пал перед ней на колени, обхватив ручищами ее тонкие ноги.
— Я не в силах был дольше терзаться вблизи тебя. Если б ты хоть раз намекнула, что разделяешь мои чувства… Я бы мир положил к твоим ногам.
Мессалина задрала голову вверх, чтобы влюбленный глупец не смог заметить, как кривится презрительно ее красивое личико. Впрочем, она быстро овладела собой и, склонившись к нему, сказала:
— Сегодня наш единственный шанс быть вместе, сегодня меня просватают на этом пиру, и я уже не буду свободной. Я стану невестой одного знатного человека, и мы разлучимся навек, мой преданный охранник. Я знаю тайное место, где нас никто не увидит.
— Но, Мессалина, милая моя, я ведь не могу даже шагу ступить от этой двери. Твой отец.
— А что мой отец? Неужели ты боишься нескольких ударов кнута? А ведь ты мог бы обладать моим телом сегодня, и я бы подарила тебе драгоценный цветок невинности. Я давно уже дала себе клятву, что его сорвет только тот, кто пылко любит меня уже много лет, и кого не менее сильно люблю я. А ты испугался порки! Хотя невозможно, чтобы в такой суматохе кто-то пришел тебя проверить. Прощай же!
Она выпалила все это на одном дыхании и повернулась, чтобы убежать, но Атлас проворно перехватил ее и прижал к себе.
— Веди меня за собой, я весь твой! Даже если придется умереть за это счастье!
И, удаляясь от двери, он не заметил, как в оставленные им без присмотра покои скользнула темная тень.
И вот сейчас Атлас не мог посмотреть в лицо своего господина. Что с того, что Мессалина обманула его жестоко, что ее сообщник украл деньги, а она вовсе не была девственницей! Но те мгновения, что он сжимал ее в объятиях, показались ему лучшими во всей его недолгой рабской жизни.
Молниеносно он выхватил короткий меч, с силой вонзил его себе в живот, резко провернул и пал, бездыханный, к ногам господина.
Помертвев от ужаса Сулла, лишь смотрел, как умирает его любимец, как тает счастливая улыбка на его губах.
— Значит, все-таки это ты украл мои деньги, Атлас, — тихо произнес Сулла. Однако никаких денег в покоях раба не нашли, и дальнейшие поиски так же не дали положительных результатов.
Но господину не давала покоя странная предсмертная улыбка раба, у него возникло подозрение, что у Атласа был в доме сообщник, и деньги спрятаны у него. Ведь обыск не производился пока только в покоях жены и детей, а это как раз и могло быть доказательством, что соучастник — скорее всего, кто-то из членов его семьи.
Тяжело вздохнув, Сулла переступил через тело Атласа и вышел, скликая громким голосом охрану дома.
Домиция Лепида поначалу возмутилась, что в ее спальне будет произведен обыск, но под угрозами мужа сникла и просидела молча все время, пока рабы рылись в ее вещах. Денег они не нашли.
Настала очередь Мессалины. Девушка сидела, вжавшись в спинку кровати, черепаховые панцири, которыми было инкрустировано ее богатое ложе, больно впивались в кожу, но она боялась шевельнуться. Валерия прекрасно знала, что денег у нее не найдут, но также ей было известно, что их обязательно отыщут среди подушек у Феликса, а Феликс был отнюдь не такой мужественный и преданный, как Атлас, который предпочел умереть, не выдав ее, хотя она так бессовестно его обманула. Мессалина не строила иллюзий и всегда считала Феликса трусливым слабаком.
Поэтому она наконец решилась. Когда отец переступил порог ее спальни и уже задергивал за собой занавес, Мессалина одним прыжком подскочила к нему, крепко обняла и быстро проговорила:
— Отец, я знаю, кто вор. И хочу, чтобы выслушал меня. Я скажу его имя, если пообещаешь никого не наказывать.
Заинтересованный Сулла остановился:
— Что ж, дочка, рассказывай по порядку.
Она усадила отчима рядом с собой и, проникновенно глядя ему глаза, начала вещать сладким голосом сирены:
— Он обманом принудил меня помогать, понимаешь, отец! Обманом и угрозами! Он заставил отвлечь Атласа от двери в твои покои. Я и понятия не имела, зачем ему это. А он украл твои деньги и навлек позор на мое честное имя! Я не знаю теперь, как жить с этим! Прости меня, отец!
Из агатовых глаз покатились крупные слезы.
— Я до последнего боялась тебе сознаться! Но когда узнала, что добрый и преданный Атлас из-за него покончил с собой. Это так ужасно! Мне будет не хватать его! Он ведь с детства был нашим лучшим другом и всегда меня опекал как брат!
Мессалина расплакалась еще горше. Весь ее вид выражал глубокое раскаяние и растрогал отца.
— Милая моя! Я уверен, что ты ни в чем не виновата! Назови лишь имя! Неужели кто-то из вчерашних гостей?
Мессалина выдержала долгую паузу, размышляя, не назвать ли имя Калигулы. Хотелось бы ей увидеть реакцию отца! Что бы он сделал всемогущему вору?
— Это Феликс, — наконец произнесла она. — Только, пожалуйста, отец, не ругай его. Я уверена, что ему очень — очень нужны были эти деньги, иначе он не запятнал бы так себя.
Сулла в бешенстве взревел и понесся в спальню сына.
По его лицу Феликс понял, что отец уже все знает. Он только и успел упасть на колени, отчаянно крича, что это Мессалина, а вовсе не он, как был отброшен мощным ударом отцовского кулака.
— В деревню! В глушь! И видеть тебя не желаю, проклятый вор! Я даже асса не отпишу тебе в завещании, жалкий выродок! Ты еще смеешь клеветать на сестру, поганый вор!
Вбежавшая Домиция повисла на руке мужа, защищая своего ребенка.
— Не смей, Сулла! Не смей больше бить его! Лучше ударь меня за то, что я родила его! Отпусти его с миром! Пусть уедет!
Сулла из-под подушек уже выудил тяжело позвякивающий мешок.
— Вот они! Мои денежки! — он любовно прижал мешок к щеке.
— Старый скупердяй! — разъярилась Домиция. — Если б ты не экономил на своих детях, им не пришлось бы воровать у тебя! Это тебе позор, а не твоему сыну! Ему в деревне будет лучше, чем с тобой! Я тоже с ним уезжаю! Прочь из этого дома! И Мессалина тоже поедет с нами!
— Ну уж нет, — ответил ей Сулла. — Вы вдвоем можете убираться, куда вам угодно, а вот мою падчерицу не трогай! Сам император собирается просить ее руки!
Из-за двери неожиданно раздался радостный визг, и топот маленьких ножек быстро замер в отдалении. Сулла тяжело вдохнул и вышел. Домиция крепко прижала к себе Феликса и твердо сказала в спину уходящему мужу:
— Быть посему!
Будто на крыльях летела Мессалина по коридору и, очутившись в своей кубикуле, наконец-то смогла радостно закричать во весь голос.
Сбылась ее мечта! Все-таки Калигула обратил внимание на ее красоту и счел достойной своей руки! Вот теперь-то настанет долгожданная свобода!
Неожиданно за спиной она услышала чье-то тяжелое дыхание. Резко обернувшись, она увидела отца. Он все еще продолжал прижимать к себе мешок с деньгами.
— Ты уж прости меня, Мессалина, но я солгал твоей матери! Калигула ничего такого не говорил мне вчера, — виновато сказал Сулла.
Из ее уст вырвался возглас разочарования.
— Это был единственный способ помешать ей увезти тебя, — ответил он на невысказанный вопрос. — Но я обещаю, что сказанное мной сегодня непременно осуществится. Нет причин императору отказываться от такой красоты. Но, боюсь, он просто не намерен в ближайшее время жениться. В твоих силах заставить его передумать. На эти деньги, — Сулла потряс мешком, — мы накупим тебе красивых нарядов и новых украшений. Ты будешь самой прекрасной невестой Рима. Потрясенная Мессалина счастливо вздохнула и поцеловала руку отцу.
— А моя жена пусть отдохнет в загородном имении, где у Феликса будет время раскаяться в содеянном. Ручаюсь, не пройдет и месяца, как они оба будут на коленях вымаливать у меня прощение, а я подумаю, пускать ли мне их обратно.
С этими словами Сулла важно удалился.
— План провалился, лупанар открыть не удасться, я лишилась пылкого, но уже надоевшего любовника, но денежки все равно мои, — подвела итог Мессалина и радостным голосом кликнула служанку одеваться.
Ведь лавки на форуме не закрываются допоздна.
В июльские иды Клавдий вызвал Агриппу в таблиний обсудить важный вопрос.
— Меня тревожит, что Эмилий Лепид так сблизился с Калигулой. Наш цезарь и шагу не ступит теперь без его сопровождения. По Риму уже начали гулять сплетни, что Лепид — любовник Агриппины, — сказал Клавдий.
— Ну и что? — отмахнулся Ирод. — Агриппина свободна и, вероятней всего, скоро выйдет за него замуж. А с императором они дружны довольно давно, тем более, что Лепид был мужем Друзиллы. Кто знает, может, он решил проводить на погребальный костер всех сестер Гая по очереди. Это тоже почетная должность при дворе. Только вот Агриппина девушка молодая и здоровая, он может попасть в переделку, если сделает ставку на ее скорую смерть.
— Прекрати шутить, Ирод! — Клавдий с досады ударил кулаком по столу. Небольшой бюст Августа подпрыгнул, и он осторожно придержал его рукой. — Близкий мне человек…
— Ой, да знаю я твоего близкого человека, — издевательски протянул Агриппа. — Кассий Херея такой же старый сплетник, как и ты. Скоро Калигула выдернет ему жало, если тот будет продолжать болтать лишнее.
Кулак Клавдия вновь опустился на крышку стола, и несчастный бюст, не удержавшись, упал на пол и разбился вдребезги.
— Послушай же меня! Ты можешь не перебивать? Речь идет о важных вещах, — Ирод примирительно поднял обе руки, а затем продолжил молча полировать ногти, слушая вполуха Клавдия. — Хорошо, это Кассий Херея сказал мне по секрету, что Гай Цезарь намерен сделать Лепида своим наследником.
Ирод порывисто поднялся из катедры и изумленно уставился на Клавдия.
— Ты можешь таращиться на меня сколько угодно, но это так, — сердито сказал старик. — И я узнал еще одну новость. Ливилла уже две недели пьет и ни с кем не общается, ее брак на грани развода, у Виниция уже нет сил это терпеть. Во дворце что-то происходит, а тебе и дела нет. Законный наследник живет у нас под боком, а ты не делаешь ничего, чтобы дать ему возможность сблизиться с Калигулой. Ты занят скачками! И все время проводишь на играх. Так заговоры не создаются! Ты станешь сеять панику среди нас и торопить события, когда у тебя закончатся деньги, но, учитывая, как сильно везет тебе в последнее время, это произойдет еще нескоро. Я устал от римской жизни, мне приходится терпеть шутки и издевательства при дворе, видят боги, я уже на грани и все чаще мечтаю бежать из Рима в Капую. Меня держит лишь надежда на восстановление порядка в Риме, пока Калигула еще окончательно все не развалил.
— Надо же, мой друг, — произнес удивленно Ирод, — ты за всю свою длинную речь ни разу не заикнулся и не потряс головой. Представляю, как надоела тебе маска немощного идиота. — Клавдий невесело улыбнулся.
— Послушай же теперь мои доводы, мой старый друг. Да, признаюсь, увлекательные игры Аполлона немного притупили мое стремление к созданию четкого плана заговора. К тому же Макрон сейчас не в Риме, а мне хотелось бы обсудить все и с ним тоже.
— Не говори ерунды, Агриппа. Макрон тут совсем ни при чем. И уехал он лишь на пять дней. Пора действовать, а не выжидать. Плод должен созреть, прежде чем упасть в руки, а мы, как заботливые садовники, должны взрастить его, полить и удобрить.
— Пожалуйста, Клавдий! — взмолился Агриппа, — Избавь меня от своих заумных метафор! Говори, что ты хочешь предложить, и, клянусь Меркурием, я соглашусь со всем, что ты скажешь.
Клавдий тяжко вздохнул и сжал кулаки.
— Германику нужно покорить сердце Ливиллы. Если ее брак скоро завершится разводом, то сейчас самое время ему начать действовать. Если он войдет в императорскую семью, то встанет наравне с Эмилием. Устранить Лепида с дороги будет делом несложным, а там настанет очередь и самого Калигулы. Переворот станет возможен, если Германика поддержат сенат и народ Рима, а также его легионы. Но если преданность солдат можно купить солидным вознаграждением, то с другими составляющими этого треугольника будет все гораздо сложнее. Народ души не чает в Калигуле, а все из-за популярности его отца. А на то, чтобы римляне его возненавидели, уйдет время. Калигула своим безумием сам сократит этот срок, но нужен еще кто-то рядом с ним, кто толкнет его на безрассудные шаги. И этим человеком должен стать Германик Гемелл. Наш плод, прежде чем упасть, должен еще и основательно прогнить изнутри.
— Ну так поговори с нашим другом. — Ирод подошел к окну и бросил быстрый взгляд на солнечные часы. — А сейчас мне пора идти, сегодня в десятом заезде Евтих выводит Инцитата и Пенелопу в одной упряжке, а это самые быстрые кони империи. Я не должен пропустить этот триумф скорости и ловкости! Прости!
Агриппа, пользуясь откровенным замешательством Клавдия, выскочил из таблиния. Старик вздохнул. Скорей бы вернулся Макрон!
Клавдий прошел в перистиль, намереваясь отдохнуть в тени с рукописью Вергилия в руках и насладиться не столько чтением, сколько прохладой фонтана и игрой подаренных Агриппой золотых рыб. Но его любимая скамейка оказалась занята, на ней удобно расположился Германик Гемелл, занятый составлением какой-то бумаги, причем мраморный пол усеивали испорченные куски пергамента. Клавдий нахмурился. Что сказала бы его мать, увидев подобное расточительство дорогого материала? Старуху удар бы хватил, она своими руками отскабливала каждый лист, если текст утрачивал свою значимость. Когда-то она без зазрения совести поступила так с его первым трактатом по истории. Маленький Клавдий хотел порадовать деда подарком и доказать Августу, что он не такой дурак, каким его все привыкли считать.
Обратив внимание, как расстроен Германик и как дрожат его руки, держащие перо, Клавдий спросил, присаживаясь рядом:
— Что-то произошло, племянник? Неужели Ирод Агриппа надоумил тебя сделать ставку на бегах, и ты все спустил?
— О, нет, дядя! — поспешно ответил Германик. — Совсем другая забота гложет меня! Я влюблен, но никак не могу встретить девушку, которую видел всего лишь раз! Я нашел ее дом, и каждый день за ним наблюдаю, но все его обитатели будто вымерли. Дом пуст уже который день! И вот хочу написать ей письмо, чтобы оставить на пороге, вдруг хозяева вернутся.
— Я не знаком с этой особой, хотя до меня и доходили слухи, что дочь моего покойного друга Валерия Мессалы выросла замечательной красавицей. Но тебе следовало бы получше вникать в жизнь Рима. В этом доме случились большие неприятности, и его хозяин Корнелий Сулла Лукулл предпочел его оставить на неопределенное время и переехал на Целий, где у него не менее роскошный дворец.
— О, боги! Но что там случилось? Жива ли, здорова ли Мессалина? — в волнении вскричал Германик.
— Не волнуйся, она в безопасности! Просто брат Мессалины украл у отца крупную сумму, разразился скандал, отзвуки которого будоражат Рим уже целую неделю, и Сулла отослал его с матерью с глаз долой в загородный дом. Но ты бы лучше прогулялся на форум, где наши матроны посещают торговые ряды в базиликах и на Священной дороге. Там у тебя больше шансов вповстречаться со своей красавицей. Но, если хочешь завести с ней знакомство, лучше подкарауль ее в Саллюстиевых садах, девушки на выданье частенько там прогуливаются, чтобы знатные римские холостяки смогли приглядеть себе достойную невесту.
Конец фразы Клавдий договорил уже в одиночестве — быстрее орла Германик вылетел из дома в том направлении, куда сказал ему Клавдий. «О, Минерва! Надеюсь, он не вздумает и близко подойти к Мессалине! Иначе она примет его за сумасшедшего: тога в чернильных пятнах, всклокоченные волосы и красные глаза! Хорош влюбленный!», — с усмешкой подумал Клавдий и, с наслаждением вытянув ноги, развернул свиток. Что ж, важный разговор подождет до вечера! Но все же досада на это несвоевременное увлечение дочерью Мессалы угнетала, ведь Германик должен был заняться Ливиллой. А что теперь? Если ему еще и сказать, что сестра цезаря пьет? Клавдий покачал головой. Похоже, все его надежды на нового справедливого правителя оказались так же несбыточны, как и скорое возвращение в тихую Капую.
Стоило Германику попасть на форум, ведь про Саллюстиевы сады, он, естественно, не дослушал, как водоворот людской толпы захватил его и потащил за собой. Незадолго до этого распустили слух, что сегодня у Ростральной трибуны произойдет схватка между двумя знаменитыми гладиаторами, обладателями деревянных мечей, за право называться первым и сильнейшим в Риме. И сам цезарь захотел, чтобы эта битва прошла на форуме. Победителю будет даровано право проехать на колеснице императора по Священной дороге, а также открыть собственную школу гладиаторов. На бегу многие успевали сделать ставки, выкрикивая имена Римского Льва и Слона. Тут и там стихийно возникали стычки между сторонниками того или другого бойца, но прислушивающийся помимо воли к обсуждениям вокруг себя, Германик сообразил, что исход поединка предугадать не решается никто, ибо бойцы по силе и ловкости были равны друг другу. Гемелла тоже охватил азарт, но, к своей досаде, он обнаружил, что не захватил с собой ни асса. И он продолжал плыть в людском потоке, надеясь, что сможет занять местечко получше.
Около Ростр народ спрессовался так тесно, что яблоку негде было упасть. Германик приуныл, но заметил, как какой-то мальчишка опустился на четвереньки и нырнул в толпу, ловко пробираясь среди ног. Гемелл, внезапно решившись, последовал его примеру. Способ передвигаться оказался достаточно эффективным, несколько раз он слышал над собой возмущенные возгласы, его пытались схватить за ноги, но он уворачивался, правда, лишившись одной сандалии, ее, как трофей, кто-то, видимо, оставил себе.
Германик попытался подняться на ноги в первом ряду, и тут его схватил за шкирку какой-то толстяк.
— Куда прешь? Я здесь с утра торчу, чтоб занять местечко получше. Но назад дороги уже не было, людское море бурлило и не хотело расступаться, и никто не слушал возмущенного римлянина.
— Ладно уж, стой здесь, переписчик, — любезно разрешил он, приняв его чернильные пятна на одежде Германика как свидетельства принадлежности к этой почетной профессии.
Германик оказался зажатым между двумя потными толстяками так тесно, что даже не мог вздохнуть. Увидев, как на трибуну поднялся Калигула со свитой, он попытался окликнуть Тавра Статилия Корвина, но и пискнуть не смог. Он даже руку не мог поднять, чтобы зажать нос, ибо вонь от толстяков исходила неимоверная, они обильно потели и распространяли вокруг себя миазмы дешевого вина и чесночной баранины. Но, несмотря на это жуткое зловоние, место Германику удалось занять удачное, все-таки в первом ряду и как раз напротив Ростральной трибуны.
Перед началом схватк толпе пришлось еще немного потесниться, открывая проходы для гладиаторов, и Германика стиснули так, что у него затрещали ребра. Но он вовсю смотрел на знаменитых бойцов.
Римский Лев был огромен как Геркулес, и, видимо, из-за этого сходства, на его мощные плечи была накинута львиная шкура, голова которой покоилась поверх шлема. В одной руке он с легкостью нес огромную дубину, в другой — тяжелый был щит, а к поясу прицепил острый меч. Половина зрителей приветствовала его громким ревом, от которого Германик чуть не оглох. Польщенный Лев в ответ разразился громовым рыком. И тут послышались не менее громогласные приветствия, ибо по живому коридору шел Слон. Изумленный Гемелл с восторгом смотрел на него. В своей недолгой жизни он не видел человека мощнее, толще и выше, чем этот гигант, казалось, высеченный из скалы. Его чресла скрывала набедренная повязка, он легко помахивал рыболовной сетью и угрожающе потрясал трезубцем. Он на две головы был выше Римского Льва и в два раза толще, ноги его напоминали стволы вековых дубов, а мускулы перекатывались под слоем жира на мощной груди и бицепсах. Мысленно Германик сразу же отдал победу этому настоящему титану из мифов и даже смог выдавить из себя восторженный писк. Соседи — толстяки неодобрительно на него покосились, видимо, они были поклонниками Римского Льва.
Едва соперники очутились друг перед другом, наступила мертвая тишина. Они долго смотрели друг другу в глаза, соревнуясь, кто первый отведет взгляд, а все внимательно наблюдали за этим пока еще бескровным поединком. По примете, так можно было определить победителя до начала схватки, правда, не всегда. Германик заметил, как ходят желваки на скулах Слона, а у Римского Льва глаза наливаются слезами, и тут они оба одновременно опустили головы. Теперь уже исход боя ведал один Марс.
Гладиаторы повернулись к императору и прокричали согласно традиции:
— Идущие на смерть приветствуют тебя!
Калигула равнодушно кивнул и махнул рукой, давая знак начинать.
Римский Лев быстро согнул руку в локте и метнул свою дубину в колени Слону, но тот неожиданно для такой мощной туши высоко подпрыгнул, и дубина пролетела мимо, врезавшись в ограждение. Народ в восторге взревел тысячью голосов.
Лев молниеносно выхватил меч и едва успел подставить щит, чтобы трезубец не вспорол ему бок. Его выпад был парирован рукой с сетью так ловко, что меч в ней запутался. Слон, обрадованный такой удачей, потянул меч на себя, желая обезоружить противника, но тот шипом на щите ударил его в незащищенное бедро. Первая кровь, к восторгу зрителей, окропила импровизированную арену, но послышались и крики разочарования, из чего Германик заключил, что Слона уважают больше.
Слон метнул трезубец в голову соперника, и тот начисто снес со шлема львиную морду, увлекая за собой шкуру. Римский Лев упал навзничь, но тут же перекатился на бок, уворачиваясь от брошенной сети. Изловчившись, он выдернул из ножен меч и, прикрывшись щитом, бросился на безоружного врага. Слон проворно отпрыгнул и со всего размаха опустил скрещенные кулаки на голову противника, напоровшись при этом на шип вверху шлема. Ладони его окровавились, и пока Римский Лев тряс головой, чтобы опомниться, Слон успел подобрать с земли свое оружие и снова метнул трезубец в спину врага. Пики трезубца пропороли насквозь Римского Льва, выйдя спереди из груди, и тот недоуменно, все еще оглушенный, посмотрел на этот источник дикой боли. Трезубец от мощного броска качался в его спине, зрители ревели от восторга, и Слон, прежде, чем набросить сеть на смертельно раненого, торжествующе поклонился императору, и это стало его роковой ошибкой. Падая плашмя на арену, Римский Лев дотянулся мечом до его щиколоток и наотмашь рассек оба сухожилия, заставив противника рухнуть на песок, а затем из последних сил вспорол его бедро, прежде чем навеки закрыть глаза.
Слон, поначалу не почувствовав боли, рассмеялся, но кровь вдруг стала фонтанировать с такой силой, что залила все вокруг в считанные мгновения. Лицо его покрылось мертвенной бледностью, руки безвольно поникли, он повалился рядом с Римским Львом и тоже испустил дух.
Зрители засвистели, недовольные скорым финалом, и уж тем более, результатом, на который поставили лишь единицы, и в мертвых гладиаторов полетели капустные кочерыжки и тухлые яйца, принесенные с собой, причем некоторые из этих посмертных даров щедро осыпали стоявших впереди. Первые ряды взревели, развернувшись к обидчикам, и вскоре на форуме закипела массовая драка.
Калигула с Ростр весело смеялся, большего удовольствия ему и не надо было. Германик Гемелл наконец-то высвободился из тисков двух толстяков, озабоченных лишь тем, чтобы их рыхлые тела остались без увечий в этой потасовке, и перелез через ограждение, крича во всю глотку Тавру Статилию. Преторианцы хотели отшвырнуть его обратно в гущу толпы, но Корвин вовремя заметил его и спас.
Калигула сразу же узнал нового арвальского брата и подозвал к себе.
— Здорово же тебя помяли в этой толпе, Фабий Астурик! Надо было назваться ранее и присоединиться к нам, твоя жреческая должность это вполне позволяет. Или ты еще не понял, что ты один из двенадцати избранных в Риме?
Германик виновато склонил голову и попытался оправдаться, но император возмущенно перебил его:
— Но как ты выглядишь? Тога в пятнах, измята и к тому же порвана! Прочь с глаз моих долой! И чтоб вечером был в моем дворце в новой одежде! Я объявлю выговор Корвину, он плохо за тобой приглядывает, ведь Ироду Агриппе ты, похоже, прискучил. Он всегда так: заводит себе нового друга, одаривает своим вниманием, повсюду таскает за собой, а потом бросает, как ребенок надоевшую игрушку.
Калигула ободряюще хлопнул Германика по плечу.
— Но пусть его! Забудь об этом изменнике, теперь ты с нами. Ты же племянник Фабия! Я буду заботиться о тебе, как он обо мне. И, кстати, где ты до сих пор живешь?
— С… сейчас у Клавдия, — от волнения Астурик не сразу ответил.
— Ха! Я мог бы об этом догадаться по твоему заиканию. Надеюсь, ты хромать еще не начал? — рассмеялся Калигула, а за ним и все, кто услышал эту шутку.
— Я скоро сниму себе комнату в инсуле, неудобно продолжать пользоваться его гостеприимством, — уже увереннее произнес Германик.
— Ай, брось! Переезжай в мой дворец! Свободных кубикул хоть отбавляй, а вечером я придумаю для тебя какую-нибудь должность, — предложил Калигула, и Германик от радости пал ниц, торопясь поцеловать его сандалию.
Счастливый и полный впечатлений, бежал он домой, но червячок все-таки проторил дорожку к его сердцу. Неужели Агриппа и вправду бросил его? А ведь обещал сделать цезарем…
Клавдия Германик застал на том же месте, в перистиле у фонтана, поглощенным изучением содержания толстого свитка. Он приветливо улыбнулся юноше.
— Удалось повстречаться с возлюбленной? Гемелл беспечно махнул рукой.
— На форуме была жуткая давка! Два гладиатора решили выяснить, кто из них лучший. Я еле выбрался из этой толпы!
И юноша поведал о невиданной схватке меж сильнейшими и гибели обоих. И тут же поразил Клавдия новостью:
— Сам Гай Цезарь предложил мне перебраться к нему во дворец. Он сказал, что определит меня на какую-нибудь должность. Он до сих пор чтит память о моем приемном отце.
— Да свидетельствуют мне боги, — ответил Клавдий, — Фабий Персик был достойным и уважаемым человеком в Риме. Когда ты уезжаешь?
— Немедленно. Ты сам все расскажешь Агриппе. Я давно не виделся с ним, он постоянно где-то пропадает, — в словах юноши прозвучала неприкрытая досада.
— Не волнуйся за него. Теперь вы чаще с ним станете видеться, он присутствует на каждом обеде императора. Но ты должен запомнить несколько рекомендаций, Германик, — твердо сказал Клавдий. — Я там не в чести, так что встречаться с тобой мы будем редко. Ты ведь еще не позабыл, зачем ты в Риме?
— Нет, дядя, — ответил Германик. — Мне хорошо известно, что я имею все права стать цезарем вместо Калигулы. И я намерен добиться цели!
— Тогда слушай меня внимательно. Ты должен сблизиться с его сестрой Ливиллой. У нее сейчас не лучший период в жизни, разлад с мужем погрузил ее в глубокую печаль, и до меня дошли слухи, что она стала злоупотреблять неразбавленным вином. Ты красив, умен, обходителен, недаром Ирод так долго тебя опекал, и, надеюсь, ты успел на него насмотреться. Если ты женишься на Ливилле, это будет твой счастливый шанс занять место в семье Гая Цезаря. Он так и не отпустил от себя Эмилия Лепида, несмотря на смерть Друзиллы, и тот достиг невиданных высот, и будет крепко держаться за свое место. Ходит упорное мнение, что бездетный Калигула может объявить его своим наследником. Так вот! Ты должен опередить Лепида и не дать ему зайти далеко. Эмилий — правнук божественного Августа по линии матери, и возможностей стать следующим цезарем у него больше. К тому времени, когда Калигула умрет, ты уже должен быть членом его семьи, потому что когда мы откроем Риму правду о твоем происхождении, женитьба на сестре императора будет лишь тебе на пользу.
— Но, Клавдий, я люблю другую девушку!
— Любишь — люби! Но дело прежде всего! Когда ты наденешь пурпурный плащ, любая в Риме станет тебе доступна! — сердито ответил Клавдий. — Ты не должен смешивать личные интересы с важными и первостепенными! Иначе незавидная ждет тебя участь, племянник!
Внимая этим доводам, Германик низко склонил голову, соглашаясь, хотя про себя думал, что Ливилла Ливиллой, а благосклонности красавицы Мессалины он все равно добьется в ближайшем будущем.
