Это было второе заседание Комитета, на котором присутствовал Хардин, если конечно не считать тех неофициальных бесед, которые они имели с лордом Дорвином. И тем не менее мэр ни на секунду не сомневался, что произошло по меньшей мере одно, а возможно два или три заседания, на который он каким-то образом не получил приглашения.

Не пригласили его и на это, как ему казалось, если бы не ультиматум то, по крайней мере, это можно было назвать ультиматумом, хотя вежливое письмо заключало в себе множество самых дружеских слов об единстве двух планет.

Хардин осторожно потрогал письмо пальцами. Оно начиналось пышной фразой и приветствием «Его Величества Короля Анакреона своему любезному другу и брату доктору Льюису Пирени, председателю Комитета Энциклопедии Первого Основания» и заканчивалось огромной вычурной многоцветной печатью, слишком даже символичной.

Но тем не менее это был ультиматум.

— Значит нам осталось не так уж и много времени, — сказал Хардин. — Всего три месяца. Но и те три месяца, что у нас были, мы не могли ни на что использовать. Это письмо дает нам неделю. что будем делать.

Пирени взволнованно нахмурился.

— Должен же быть какой-то выход. Перед лицом того, что сказал нам лорд Дорник об отношении к нам Императора и Империи, после его заверений, это просто невероятно, чтобы они могли пойти на какие-нибудь крайности.

Хардин поднял голову.

— Понятно. Вы, что, информировали короля Анакреона о том, что у нас появился сильный защитник?

— Да, информировал. После того, как я доложил о своем намерении Комитету и за мое предложение голосовали единогласно.

— И когда же состоялось голосование?

Пирени вновь обрел свое достоинство.

— Мне кажется, я не обязан отвечать на ваши вопросы, мэр Хардин.

— Прекрасно. Я не так уж в этом заинтересован. просто, по моему мнению, ваша дипломатическая почта со ссылкой на лорда Хардина, — тут он поднял верхнюю губу, оскалившись в улыбке, — была причиной этого маленького дружеского послания. В противном случае они бы еще подождали, хотя не думаю, что это помогло бы Терминусу в какой-то степени, исходя из того, как настроен Комитет.

— Как это вам удалось прийти к такому замечательному заключению? — спросил Ят Фулхам.

— Довольно просто. Для этого требуется то, на что вы не обращаете никакого внимания — здравый смысл. Видите ли, существует одна такая наука, известная под названием символической логики, которая позволяет отсортировать человеческую речь от всякого ненужного хлама, обнажая голую истину.

— Ну и что с того? — спросил Фулхам.

— Я применил ее. Помимо всего прочего, я применил ее вот к этому документу. Мне самому это, конечно, ни к чему, потому что я прекрасно понимаю, о чем идет речь, но мне кажется я смогу скорее символами, чем словами, объяснить содержание этого документа пяти ученым физикам, то есть вам.

Хардин вынул несколько листов бумаги из папки, лежащей у него под рукой и разложил их.

— Между прочим это сделано не мной, — сказал он. — Мюллер Холк из отдела Логики подписался под этим анализом, как вы можете видеть.

Пирени наклонился через стол, чтобы лучше рассмотреть документы, а Хардин продолжал:

— Письмо с Анакреона было, естественно, простой проблемой, потому что люди, которые писали его, были скорее людьми дела, а не слов. В нем ясно, хотя и не совсем квалифицированно высказано одно утверждение. если смотреть на символы, то увидеть его не просто, но словами оно переводиться следующим образом: «Или вы в течении недели дадите нам то, что мы хотим, или мы перебьем вас к чертовой матери и все равно возьмем то, что нам нужно».

Пока пять членов Комитета рассматривали строчки символов, была тишина, а потом Пирени уселся в кресло и неуверенно откашлялся.

— Так какой же выход вы видите, доктор Пирени? — спросил Хардин.

— Кажется, никакого.

— Прекрасно.

Хардин сложил листки.

— А теперь вы видите перед собой копию договора между Империей и Анакреоном, договора, между прочим, подписанного по поручению Императора лордом Дорвином, который был здесь на прошлой неделе. Рядом с договором вы можете видеть его символический знак.

Договор заключал в себя пять страниц мелкого шрифта, а анализ был написан всего на полстраницы.

— Как вы видите, господа, примерно около девяноста процентов выпало из анализа, как полная бессмыслица, а все важное можно описать весьма интересным способом: «Обязательства Анакреона по отношению к Империи: никаких! Власть Империи над Анакреоном: никакой!»

И вновь все пятеро внимательно следили за договором, тщательно сверяясь с доводами, и когда они оторвались от бумаг, Пирени обеспокоенно заявил:

— Кажется, все верно.

— В таком случае вы признаете, что договор этот не больше и не меньше, как декларация полной независимости Анакреона и признание этого статуса Императором?

— Кажется, да.

— И вы думаете, что Анакреон не понимает этого и не хочет усилить свою позицию независимости — так что естественно стремится не обращать внимания, ни малейшего на намек, что им может чем-то грозить Империя? В особенности, если вполне очевидно, что Империя беспомощна и не может выполнить ни одну из своих угроз, так как в противном случае им никогда бы не была предоставлена независимость.

— Но тогда, — перебил его Сатт, — как мэр Хардин относится к утверждениям лорда Дорвина в том, что Империя окажет нам поддержку? Его гарантии были… — он пожал плечами. — они были удовлетворительными.

Хардин откинулся на спинку кресла.

— Вы знаете, это самое интересное из того, что только происходит. Я признаюсь, когда увидел его светлость, я решил, что он самый настоящий глупый осел, но в конце концов выяснилось, что он — законченный дипломат и исключительно умен. Я взял на себя смелость записать на пленку все его утверждения.

Раздались протестующие крики, и Пирени в ужасе открыл рот.

— Что здесь такого? — требовательно спросил Хардин. — Да, конечно, нарушение правил гостеприимства и вообще то, чего не сделал бы ни один порядочный джентльмен. К тому же, если бы его светлость поймал меня за руку, это было бы не очень приятно, но ведь все обошлось, а пленка у меня. Я записал его, переписал на бумагу, потом так же послал Холку на анализ.

— И где же этот анализ? — спросил Ландин Краст.

— Вот это, — ответил Хардин, — и есть самое интересное. Это был самый трудный анализ из всех трех, проведенных в лаборатории. Когда после двух дней тяжелой работы Холку удалось устранить все бессмысленные утверждения, смутные намеки, бесполезные определения, короче, всю ерунду, оказалось, что у него не осталось ровным счетом ничего, ни единого слова. Лорд Дорвин, господа, за все пять дней обсуждения, не сказал ни одной определенной фразы, и причем так, что вы этого не заметили. Вот вам заверения и гарантии нашей драгоценной Империи.

Хардин мог положить на стол бомбу замедленного действия, но и она не вызвала бы большого оживления, чем то, которое воцарилось после его последнего выступления. Он терпеливо ждал, когда утихнет шум.

— И так, — заключил он, — когда вы послали свои угрозы, о действиях Империи по отношению к Анакреону, вы просто вызвали раздражение у монарха, который знал об этих угрозах куда лучше вас. Естественно, это потребовало немедленных действий и в результате — ультиматум, после чего я смогу вернуться к тому, с чего начал этот разговор. У нас осталось всего неделя и что же мы будем теперь делать?

— Кажется, — сказал Саат, — у нас нет иного выхода, как позволить Анакреону соорудить военные базы на территории Терминуса.

— Тут я с вами согласен, — сказал Хардин, — но что нам делать, чтобы как можно скорее вышвырнуть их отсюда?

Усы Ят Фулхама встопорщились.

— Вы говорите так, как будто надумали применить против них насилие.

— Насилие, — последовал ответ, — это последние прибежище беспомощного. Но я, естественно, не собираюсь бросить им под ноги приветственный ковер и поселить их в самых лучших квартирах.

— Мне все-таки не нравится ваше отношение к этому вопросу, — продолжал настаивать Фулхам. — Это опасное отношение, еще более опасное потому, что, как мы заметили, в последнее время большинство населения вас поддерживает и готово на все, что вы им говорите. Я могу сообщить вам, мэр Хардин, что Комитет не так уж слеп и прекрасно осведомлен о ваших действиях.

Он замолчал, а остальные согласно закивали головами. Хардин пожал плечами.

Фулхам продолжал:

— Если вы вовлечете город в акт насилия, это равносильно самоубийству, и мы не допустим этого. Наша политика имеет один основной принцип — создание Энциклопедии. Когда мы решаем что-то делать или не делать, мы решаем исходя из принципа: будет ли это безопасно для Энциклопедии или нет.

— В таком случае, — сказал Хардин, — вы пришли к выводу, что мы должны продолжать нашу интенсивную компанию по ничегонеделанию.

— Вы сами показали нам, — с горечью сказал Пирени, — что Империя нам помочь не может, хотя как и почему это могло произойти я не знаю. Если необходим компромисс…

— Компромиссов не существует! Неужели вы не понимаете, что все эти разговоры о военных базах — пустая болтовня для отвода глаз. Вот Родрик ясно дал нам понять, что нужно Анакреону: оккупация наших земель и насаждении феодальной системы с поместьями. Наш блеф с атомной энергией заставил их действовать.

Он негодующе поднялся и все остальные поднялись вместе с ним, кроме Джорджа Фара.

А затем он заговорил:

— Пожалуйста, все сядьте на свои места. Мы зашли достаточно далеко. Бросьте. Бесполезно так сердиться, мэр Хардин. Ни один из вас не совершил предательства.

— Вы должны будете меня еще в этом убедить!

Фара мягко улыбнулся.

— Вы сами прекрасно понимаете, что говорите со зла. Дайте мне сказать!

Его маленькие проницательные глаза были закрыты, а гладкий твердый подбородок слегка вспотел.

— Нет никакого смысла скрывать, что истинное решение и проблемы Анакреона будет раскрыто через шесть дней, в момент открытия сейфа.

— Это все, что вы можете сказать?

— Да.

— Значит, нам ничего не надо делать, а просто спокойно сидеть и верить в то, что решение выскочит из сейфа, как чертик из коробочки?

— Если убрать в сторону вашу образную фразеологию, то именно так.

— Ну, просто чудесно. Браво, доктор Фара, вы настоящий гений! Менее великий ум никогда бы не додумался до такого решения!

Фара снисходительно улыбнулся.

— Ваше умение подбирать слова просто изумительно, Хардин, но не к месту. Кстати, вы не забыли моего мнения об открытии сейфа еще три недели тому назад?

— Да, помню. Я не отрицаю, что с точки зрения дедуктивной логики оно было чем угодно, только не глупостью. Вы говорили, остановите меня, если я ошибаюсь, что Хари Сэлдон был величайшим психологом во всей Галактике, и что, следовательно, он мог предвидеть то неприятное и опасное положении, в которое мы сейчас попали, что, следовательно, он основал свой для того, чтобы указать нам выход из трудных положений.

— Вы поняли сущность моей идеи.

— Вас не удивит услышать, что я думал над ней все три недели?

— Очень лестно. И какой результат?

— А результат тот, что выводы явно неверны. И опять не надо ничего, кроме крохи здравого смысла.

— Например?

— Например, если он предвидел опасность с Анакреоном, почему бы не поместить нас на какую-нибудь другую планету поближе к Галактическому Центру? Хорошо известно, что Сэлдон ловко сманеврировал, когда Комитет Безопасности на Транторе приказал устроить Основание на Терминусе. Но для чего он это сделал? Зачем вообще помещать нас именно здесь, если он мог предвидеть разрыв коммуникаций, наше изолированное положение, угрозу со стороны наших соседей и нашу беспомощность из-за отсутствия металла на Терминусе? Это во-первых. Или, если он знал все это, почему не предупредить заранее первых поселенцев так, чтобы у них было время подготовиться, а не ждать, пока они одной ногой будут стоять в могиле, что по вашему, он сделает? И не забывайте еще одного. Даже если он мог предвидеть проблему тогда, мы также хорошо можем увидеть решение ее сейчас. Следовательно, если он уже тогда знал решение, мы должны найти его сейчас. В конце концов Сэлдон не был волшебником. И нам никаким самообманом не избегнуть стоящей перед нами дилеммы: он это мог предвидеть тогда, а мы не видим этого сейчас.

— Но, Хардин, напомнил ему Фара, — мы действительно не видим!

— Но вы и не пытались! Ни разу. Для начала вы вообще отказались признать, что существует какая-то угроза. Затем вы абсолютно слепо поверили Императору! Теперь вы пытаетесь возложить все свои надежды на Хари Сэлдона. Все это время вы перекладываете ответственность с одних плеч на другие, и никогда ничего не пытались сделать сами.

Его руки непроизвольно сжались в кулаки.

— Это как болезнь. Условный рефлекс, который не дает вам думать, как только речь зайдет о признанных авторитетах. Вы не сомневались в том, что Император сильнее вас, ни в том, что Хари Сэлдон мудрее.

Все промолчали.

Хардин продолжил:

— И дело не только в вас. Дело во всей Галактике. Пирени слышал идею лорда Дорвина о методе научного поиска. Лорд Дорвин считал, что для того, чтобы стать хорошим археологом, надо прочесть все книги по существующему предмету, книги, написанные людьми, умершими столетия назад. Он думал, что решить все археологические загадки можно путем сравнения различных авторов. И Пирени слушал и не разу не возразил. Разве вы не находите, что тут что-то не так?

И вновь в его голосе послышалась просительная нотка. И вновь никто не ответил ему.

Он продолжал:

— И вы здесь, и половина всего населения Терминуса, также слепа. Мы сидим здесь, обсуждая Энциклопедию, как нечто единственное и неповторимое. Мы считаем венцом науки классификацию давно известных фактов. Это, конечно, важно, но неужели не должно проводиться дальнейшей работы? Мы деградируем. Мы забываем все, разве вы не видите? Здесь, на периферии уже утерян секрет атомной энергии. На Гамма Андромеде энергостанция взорвалась из-за того, что ее плохо отремонтировали, и канцлер Империи жалуется, что технических работников-атомщиков не сыскать днем с огнем. А решение? Обучить новых? Никогда! Вместо этого они ограничивают атомную энергию. Я в третий раз говорю вам: разве вы не видите? Это происходит по всей Галактике. Преклонение перед прошлым. Это полное разрушение, это загнивание!

Он переводил свой взгляд с одного на другого, а они смотрели на него в упор.

Фара пришел в себя первым.

— Мистическая философия не может нам помочь в этом деле. Давайте говорить конкретно. Отрицаете ли вы, что Хари Сэлдон легко разработал историческую тенденцию будущего, применяя простые методы психологии?

— Нет, конечно же нет! — вскричал Хардин. — Но мы не можем полагаться на него в этом решении. В лучшем случае он мог указать нам на проблему, но если она имеет решение, мы должны разработать его только сами. Он не может сделать этого за нас.

Внезапно заговорил Фулхам.

— Что вы имеете в виду? Как это указать на проблему? Мы ее знаем.

Хардин резко повернулся к нему.

— Вы так думаете? Вы думаете, проблема Анакреона — единственная о которой заботился Хари Сэлдон? Я не согласен! Говорю вам, господа, ни один из вас не имеет ни малейшего представления о том, что происходит на самом деле.

— Кроме, конечно, вас? — враждебно спросил Пирени.

— Думаю, да!

Хардин вскочил на ноги и отшвырнул кресло в сторону.

— Если во всей этой проблеме и есть что-то определенное, так это то, что происходит нечто непонятное. Ситуация не ограничивается только одной проблемой, она куда сложнее, чем мы можем даже представить. Задайте сами себе следующий вопрос: почему получилось так, что среди первых жителей Основания не было ни одного первоклассного психолога, за исключением Бора Алурина? А он очень тщательно предохранял своих учеников от того, чтобы те не узнали слишком много.

Последовала короткая пауза, аза тем Фара спросил:

— Ну, хорошо, почему?

— Возможно потому, что психолог смог бы разобраться в ситуации и понять, что к чему, и сделать это скорее, чем хотелось Хари Сэлдону. А так — мы все время ходим в потемках, видя только проблески правды, не больше. А это именно то, что хотел Хари Сэлдон.

Он резко рассмеялся.

— До свидания, господа!

И вышел из комнаты.