К его удивлению, из сходивших на берег офицеров лишь у него оказалась такая «блестящая» прическа. Остальные ограничились тем, что стянули собственные волосы в пучок, да слегка завили локоны на висках. Салыгин, сдерживая ухмылку, объяснил, что в морском ведомстве нравы попроще, и к указам, касаемо внешнего вида, относятся не так рьяно. Рядом давились смехом младшие офицеры.

Алекс сжал зубы и раскланялся. Если уж над тобой подшутили, то надо держать марку.

Так он и шел по городу, как заглянувший на огонек призрак пятидесятилетней давности, раритет давно минувших дней, – напудренный олух с семивершковой косичкой и строго уставными буклями. Народ косился, но помалкивал. Уж очень лицо страшное было у новоприбывшего, да за поясом торчала пара пистолей и сабля совсем не дворцового типа.

Потемкин утешал себя тем, что в таком виде его никто не сможет опознать. А ведь на Корфу должны быть агенты чужих разведок.

Салтыкова не оказалось на месте. Желая развлечься, он укатил на один из дальних островов архипелага. Там егеря при поддержке артиллерии выкуривали последних приверженцев французского вольномыслия.

Офицер штаба, поведавший Алексу о местонахождении Салтыкова, сам щеголял всколоченным париком, явно неуместным в жаре «бабьего лета», но на голову Потемкина посматривал с неодобрением. Этот хотя бы не хмыкал. Просьбу предоставить транспорт к Салтыкову и сопровождающего офицер утвердил без лишних расспросов, лишь сверил личную печать младшего Белли на верительной грамотке.

Пришлось возвращаться в порт и следовать за генерал-фельдмаршалом.

Кроме Алекса на кирлангичи, небольшом турецком судне для прибрежного плавания, переправляли гусар из числа полуэскадрона, приданного десанту для лоска. Все усачи оказались из числа бежавших в Россию жителей провинций Порты: сербы, греки, валахи и греки. По-русски они говорили с акцентом, зато в местных диалектах разбирались неплохо и отлично справлялись с обязанностью разведки и эскорта.

Путь должен был занять не более суток.

Ветер оказался попутным, и уже через два часа турецкое суденышко пристало к полуразрушенному пирсу. Всадники быстро вывели лошадей. Потемкину вручили поводья смирной кобылки. Еще двадцать минут легкой рыси, и кавалькада вынырнула из тенистого ущелья, в котором дорога пряталась от все еще жаркого солнца. Узкая каменистая тропка ползла дальше, к массиву полуразрушенного форта, нависавшего над лазурью небольшой бухты. Тут имелся удобный пологий спуск, который, собственно, форт и оберегал.

Корфу, столица Ионических островов, капитулировал в феврале, но сдача основной крепости все еще не привела к полному контролю над всеми островами архипелага. Прекрасно укрепленные старые венецианские крепости являлись крепкими орешками для любого противника. На каждом острове, над каждой более-менее пригодной для высадки десанта бухтой нависали жерла пушек.

Ощетинившиеся стволами береговой артиллерии безлюдные каменистые выступы у самых Балкан. Достаточно компактные, чтобы защитить их малыми силами, и с глубокими бухтами, в которых можно спрятать целый флот.

Естественно, что новые хозяева стремились сполна воспользоваться таким призом. Ушаков мечтал сделать остров главной базой русского флота на Средиземном море, точкой опоры для задуманного императором Павлом рывка на Восток. А для этого просто необходимо было выкурить из щелей всех сторонников старого режима.

Англичане, союзники России в этой войне, тоже прекрасно понимали важность архипелага у самой границы Порты. Понимали даже намного лучше самих осман. Нельсон долго и нудно требовал, чтобы Корфу атаковали союзные турецкие части, и, соответственно, контроль над островом достался именно им. Федор Федорович Ушаков остался непреклонен. Лишь несколько орт янычар, приданных султаном союзному флоту для осадных работ, появились на островах.

После подписания капитуляции основной цитаделью, изголодавших в осаде пленных французов на нейтральных судах отправили во французский порт Тулон. Лишь взяли клятву, что освобожденные не станут браться за оружие в течение восемнадцати месяцев. Благодаря такой мягкости удалось добиться потрясающих результатов. Якобинцы на других островах сдавались после первого же выстрела. Маленькие форты, стерегущие удобные бухты, один за другим выбрасывали белые флаги, как только в пределах видимости появлялся русский офицер. Так было почти везде. За малым исключением.

…Гусары благоразумно придержали лошадей. Алекс выехал из-за спин и осмотрелся.

В двухстах метрах перед ними были возведены настоящие редуты. Свитые из лозы и засыпанные землею и камнем укрепления прикрывали три шестифунтовые русские пушечки, вокруг которых суетились чумазые артиллеристы в холщовых рубахах. За редутами, со стороны дороги, сидело на земле и скучало несколько десятков вооруженных турок и полсотни зеленокафтанных егерей в смешных колпаках. Чуть дальше, у зарослей, рубили деревья гренадеры в странных митрах, высоких шапках прусского происхождения, но без традиционной кисти и с необычным оранжевым задником.

Где-то в километре от редута высилось здание вражеской крепостицы.

Две башни форта, обращенные в сторону дороги, окутывали клубы дыма. Горели несколько деревянных лачуг, притулившихся у тыловой стороны крепости. Сам форт, почти неповрежденный, изредка огрызался на слаженные залпы русских, одиноким «чихом» какой-то мелкой пушчонки.

Алекс, присмотревшись, заметил у ворот форта несколько мертвых тел в ярких турецких халатах.

Унтер, командовавший эскортом, убедившись, что опасности нет, повел группу дальше. Через несколько минут отряд спешился у тыловой стороны редута. Тут, под пологом дощатого навеса, собрались офицеры, руководившие «осадой».

Как отметил Потемкин, место было неплохо обставлено. На перевернутом ящике установили столик с закусками и вином. Жареная рыбы, оливки, сыр, свежий хлеб так и просились в рот, особенно, если учесть, что с самого утра там ничего не побывало.

Сглотнув слюну, Алекс представился и спросил, где он может разыскать графа Салтыкова. Воображение рисовало образ располневшего и вспыльчивого сноба с обязательно недовольно оттопыренной нижней губой. Против ожиданий, генерал оказался нестарым мужчиной среднего роста с едва наметившейся сединой. Под крючковатым крупным носом горели умные цепкие глаза.

Он долго изучал послание от Конрада Белли, почитал письмо от Белли-младшего, хмыкнул, зыркнул исподлобья на Потемкина. При взгляде на его «выдающуюся» прическу лицо генерала нахмурилось, потом неожиданно расплылось в улыбке:

– Небось, слышал сказку о том, как я секретаря за неположенную лычку на кафтане выгнал?

Алекс, обескураженный вопросом, помедлил мгновение и обреченно кивнул.

Салтыков рассмеялся:

– Канальи! Вот ведь балаболы – баб хуже! – он отошел от стола, за которым по-прежнему сгрудились офицеры, и доверительно прошептал. – Достал он меня, хуже солонины гнилой! Как пушки услышит, так с лица спадает, бледнеет, прям девица на выданье. Зато за месяц на груди аж три ордена засверкали… Начал намекать, чтобы и я ему представление сделал… Как же – почти на передовой – живот за отечество кладет в кантине! Мне его кто-то из новиков царевых подсунул. Братец он чей-то, или сват там… Так что вроде и выгнать не за что, а терпеть уже мочи нет… Ну я и…

Граф, не договаривая, рассмеялся. Алекс неуверенно улыбнулся.

– Скучно тут, скучно…Думал, что на месте прочувствую, чем дышит Адриатика. На кого здесь положиться можно, на кого надавить, – Салтыков помахивал тростью, вышагивая все дальше от штабного навеса.

За ними, отстав на несколько сажень, двигалась четверка заросших казаков. Красные кушаки пестрели от рукояток пистолетов, в руках – короткие карабины со взведенными курками, глаза обшаривают каждый куст.

– А польза пока только одна – с вами, жуликами, чаще видеться могу… – он усмехнулся собственной шутке. – А тебя тяжело узнать, Петр Николаевич. Ну да после такого, что мне в письме Белли описал, я рад уже тому, что вижу тебя живым и… почти невредимым… Наслышан я, братец, про твою историю… Наслышан… Чудные дела, ей-богу!

Они отошли уже достаточно далеко от редута, и генерал мог не понижать голоса:

– Ведь как получается… Ты годами через кордоны турецкие, австрийские, венецианские ходил, а тут червонцев бочонок должен доставить – ан и нет тебя. Провалился, как сквозь землю! Все тебя ищут, слухи собирают… Эскорт уже на корм трупным червям изошел, я письмецо батюшке твоему приготовил, и тут ты появляешься жив-живехонек, – взгляд генерала скользнул по застывшему от таких слов Потемкину.

Салтыков помолчал несколько мгновений, потом криво усмехнулся и зашагал дальше. После недолгого раздумья следом двинулся Алекс.

Шеф разведки достал из-за обшлага рукава послание Белли и потряс им в воздухе:

– Если бы не слова Конрада, то давно бы вас… – он не закончил фразу, но и так было понятно, что могло ожидать Алекса. – Причем, это даже не мы бы делали.

– Я… У меня…

Фельдмаршал отмахнулся:

– Знаю, что скажите! Сам вижу! То, что живы остались – чудо это… Но чудо не предъявишь для оплаты счетов… – он вздохнул. – Мой рапорт, ваш, Белли… В Питере, конечно, спишут золото, вас простят… может даже наградят за страдания… Но!

Алекс молча вышагивал со вновь замолчавшим стариком генералом.

Наконец, Салтыков выдохнул:

– Думаю, вам надо ехать в Россию. Там, вас поймут, а здесь… Здесь могут и не взглянуть на иссеченное тело и незажившие раны – Скупщина не любит сантиментов.

– Скупщина?

– Скупщина, Скупщина… Эти надутые безземельные кнезы очень щепетильны, когда дело касается денег. Простите, вы, кажется, тоже из их числа, – граф склонил голову. – Они за «свои» червонцы землю рыть будут. Тем более, что других поступлений им пока не видать. Его величество не любит дважды платить за одно и то же.

Салтыков поигрывал тростью с костяным набалдашником.

– Белли писал, что сербы через своих людей выяснили, что в турецкую казну деньги не попали. Скорее всего, кто-то из осман, взявших вас, присвоил золото, но… Всем этого не докажешь, не объяснишь… Так что, милостивый государь, думаю, вам надобно ехать на родину. Здоровье поправите, сами отдохнете. В отпуск бессрочный… Здесь от вас уже проку мало – коль турки в лицо знают, то описание на каждой караульной будке висеть будет… Да и в России-матушке голова целее будет, – он присел на валун и показал жестом, чтобы Потемкин располагался рядом. – Со временем, глядишь, что-то и вспомните… А нет, так мы поищем.

Алекс уселся на валун. В голове роились мысли.

Вот почему его так долго пытали! Кровавый Хасан искал не списки мятежников, а то самое золото! Неужели турок о нем знал? Или догадывался? Не поэтому ли он и говорил часто иносказательно, что не желал, чтобы о сокровище узнал палач или кто-то еще? Означает ли это, что золото прибрал кто-то из янычар, что вырезали эскорт и захватили настоящего Петра Джанковича? Или Петр успел спрятать червонцы где-то по дороге?

Голова загудела.

Салтыков старчески откашлялся, посетовал на сырость и подвел черту под разговором:

– Уезжайте, Петр Николаевич. Императору не нужны мертвые слуги.

Потемкин покачал головой.

– Я не уеду…

Генерал удивленно нахмурился и тихо добавил:

– Я ведь и приказать могу… Вашего отца, почитай, лет двадцать знаю – мне перед ним за сына, глупо пропавшего, ответ держать совсем невместно.

– Я не уеду.

– А если в упрямости своей глупой голову сложите?

– Не сложу. В горах меня никто не возьмет, зато я отыскать следы смогу. Если и не найду золото, так докажу и укажу на того, у кого оно теперь.

Граф снял треуголку и вытер платочком лоб.

– Однако же, жарко нынче…

– Николай Иванович, я справлюсь!

Салтыков поднялся и раздраженно хлестанул тростью по зарослям кустов:

– Вот ведь упрямый дурень! Я же тебе помочь хочу! – он не на шутку разозлился. – Ты ж вернешься в горы эти и пропадешь там! Один раз Бог за шиворот с того света вытянул – тебе мало? Хочешь и дальше фатум за нос водить? Не под моим началом!

Алекс тоже поднялся:

– Николай Иванович, я справлюсь, я знаю! Если в Россию уеду, то точно пропадет казна. Золото исчезнет, а мне со службы на пенсию в самом цвету уходить надо будет! Я – не девка, конечно, но еще на многое горазд.

Генерал указал на засунутую за кушак левую, ущербную, руку.

– Да уж… Одной конечности лишился почти, хромаешь, седой весь, а все жеребцом себя мнишь!

Потемкин упрямо мотнул головой. Только не в Россию! Там точно не найти пути назад!

– У меня есть зацепки. Брат поможет! Да и Черногория – не Сербия, там Скупщина не сделает ничего!

Салтыков вздохнул:

– Я самого главного тебе еще не сказал. Самого главного, а для тебя, так и самого плохого… Среди золота, что ты вез, была субсидия государева владыке Цетинскому. Немалая толика! Тот давно денег просил на артиллерию и войско. Вот и послал его величество братьям славянам гостинец.

Потемкин сморщился, как от зубной боли. Ситуация становилась намного хуже.

Салтыков продолжил:

– О таких вещах заранее не предупреждают – все-таки немалая сумма. Тут тоже сказали, что деньги будут, но не указывали когда и с кем передадут. Чтобы турки не помешали. Так что рано или поздно владыка узнает, что червонцы, которые ему везли, пропали. Конечно, государь вышлет владыке золото по новой, если гостинец так и не отыщется. Но когда это еще будет? Смекаешь? – он покрутил в руках стек. – Когда до Негуша дойдут эти вести, тебя никто в горах укрывать не будет. Сами приведут…

Алекс опустил взгляд под ноги. По каменистой безжизненной земле бриз гнал крупинки песка и ссохшуюся за лето, превратившуюся в сено, вырванную из расщелин, траву. Как же ему тут надоело!

– Я все равно рискну, Николай Иванович. Я бы не хотел уезжать… с таким пятном на репутации… и без золота.

Фельдмаршал пожал плечами и вздохнул. В сощуренных, узких под ветром глазах промелькнуло что-то вроде понимания.

– Неволить не буду. Хотя мог бы, – он указал рукой на навес, под которым шло совещание. – Обожди до утра. По заре обратно в Корфу пойдем, по одному здесь нельзя. Обещай только, что за ночь предложение мое обмыслишь хорошенько. Взвесишь свою жизнь на весах собственного тщеславия, как говорится.

Алекс, подумав, кивнул. Салтыков поднялся и двинулся к офицерам.