Глава двадцатая
В предрассветный час солдаты, утомленные трехдневным переходом, спали как убитые, положив под голову скатанный плащ, камень или просто сжатый кулак. Часовые клевали носами.
Рука, затянутая в темную перчатку, сомкнулась на лодыжке одного из спящих конкистадоров и потянула его под невысокий раскидистый куст. Тот заворочался, но не проснулся. Рука отпустила лодыжку, порхнула над телом и похлопала солдата по плечу. Молодой испанец с только пробивающимся пушком над верхней губой вздрогнул и сел, потирая кулаками заспанные глаза.
Короткий рывок. Хруст ломающихся позвонков. Мелодичный звон расстегиваемых пряжек.
Через несколько минут темная тень проскользнула под кактусом, звякнула коротковатой кирасой и легла на место, еще не успевшее остыть.
Если кто из солдат Кортеса заметит новичка, то сочтет его одним из людей Нарваэса, и наоборот.
Пятый день отряд конкистадоров, сильно пополнившийся за счет примкнувших к нему солдат Нарваэса, брел по обезлюдевшей стране. Города и деревни встречали их пустыми глазницами окон и теплой золой очагов. Жители уходили, прихватив с собой все съестное, что могли унести. На дорогах, обычно запруженных караванами носильщиков и паланкинами касиков, не было ни души.
Ромка, с трудом передвигая ноги, налитые усталостью, плелся позади меченосцев, которыми когда-то командовал. По-прежнему никто не обращал на него внимания, хотя и не пытался прогнать. Он сам, по доброй воле решил вернуться с конкистадорами в Мешико.
Мама была за тридевять земель, в далекой, заснеженной сейчас Московии. Нависшая над ней опасность была призрачна и неопределенна, а отцу грозит смерть при любом исходе событий, происходящих в столице. И все равно этот выбор его тяготил.
Первые новости о том, что происходило в городе, дошли до конкистадоров в Талашкале. По словам нескольких человек, выбравшихся из столицы и вернувшихся домой, выходило, что сразу после ухода отряда на Семпоалу Педро де Альварадо без всякой видимой причины напал со своими солдатами на главный храм. В то время там были священные танцы в честь Уицилопочтли и Тескатлипоки. На празднестве присутствовало множество видных военачальников, касиков и жрецов, и почти все они были преданы смерти. Оставшиеся в живых собрали отряды и бросились мстить конкистадорам. Вокруг дворца Ашаякатля закипела битва. Длилась она шесть дней и семь ночей и прекратилась, только когда до столицы дошли известия о победе над Нарваэсом и возвращении усиленного отряда. Около десятка испанцев убиты, почти все ранены, многие тяжело. Часть дворца сожжена, поставки воды и еды прекратились. Мотекусома мог покинуть дворец, но остался с осажденными.
Дав людям полдня на роздых, устроив смотр и точную перепись, Кортес повел людей на Мешико. У него было тысяча триста солдат, девяносто шесть всадников, восемьдесят арбалетчиков и столько же аркебузиров. Касики Талашкалы дали ему отряд из двух тысяч отборных воинов.
Впереди показались высокие пирамиды, стоящие у входа на дамбу. Огни на их вершинах не горели, караульные вышки тоже пустовали. Лодок на озере не было, лишь вдалеке, на грани яви и воображения, маячили едва различимые темные черточки.
Не замедляя хода, отряд стал втягиваться в узкое горлышко дороги. Защелкали кресала, задымились фитили, заскрипели воловьи жилы на заряжаемых арбалетах. Первая площадь, образованная сходящимися дамбами, оказалась пустой, как и вторая. Лишь на вершине одной пирамиды курился легкий белый дымок. Главные ворота — снова никого. Пустынные улицы, оставленные храмы, каналы с сиротливо покачивающимися лодками, тряпки и домашняя утварь, оброненные во время поспешного бегства. Обезлюдевший главный рынок производил гнетущее впечатление.
Первые улыбки на лицах солдат Кортеса появились, только когда они увидели, как взлетают в небо шлемы и перчатки защитников дворца Ашаякатля, радующихся как дети. Даже отсюда видно было, что постройке сильно досталось. Несколько башен обуглились и обвалились, часть стены была разломана и завалена корзинами с землей и камнями.
Побитые и исцарапанные ворота со скрипом растворились. Не глядя на делегацию, приготовившуюся к встрече, и не слушая приветственных криков, Кортес вихрем влетел во двор, кинул поводья подвернувшемуся солдату и велел позвать Мотекусому. Кивком приказав ошарашенному его холодностью Альварадо следовать за ним, капитан-генерал скрылся под сводами дворца.
Приложив ладонь козырьком ко лбу, Мирослав задумчиво наблюдал, как мешики вылезают из укрытий, подплывают на лодках, спешат по дамбе вслед за ушедшим отрядом. Они растаскивали настил моста, отрезая от внешнего мира восставший город.
Сокрушенно покачав головой, русский воин огляделся, заприметил вдали индейца-рыбака, чинящего какую-то снасть, шагнул под сень деревьев и мгновенно в ней растворился.
Через пять минут пирога, смрадно воняющая рыбой, летела над волнами, подгоняемая сноровистой рукой. Сидящий в ней человек не был похож на мешика, но наступающие сумерки и пук птичьих перьев в голове отлично его маскировали. Да и некому было особо интересоваться одинокой лодкой посередине озера. Все люди, способные держать оружие, были уже за городскими стенами.
Кортес зашел в небольшую комнату, приспособленную под кабинет королевского нотариуса, сбросил бумаги со стола прямо на пол и уселся, вперив в пространство горящий взгляд. Альварадо устроился напротив. Лже-Мотекусома появился минут через пять, одергивая длинные одеяния и поправляя неизменную шапочку с перьями.
— Мой сын благополучно отбыл на Кубу?
— Нет, — ответил капитан-генерал. — Он предпочел вернуться, дабы защищать вас от возможной опасности. Впечатляющий пример сыновней любви.
— Но вы обещали!.. — вскричал Мотекусома.
— Я свое слово сдержал, довел его до Семпоалы. Оттуда он был волен двинуться в Вера-Крус, к кораблям, но предпочел… Впрочем, оставим это. Дон Педро, хотелось бы выслушать вашу историю.
— Да что тут говорить, — махнул рукой капитан. — Они хотели его освободить. — Он махнул рукой в сторону Мотекусомы. — Потому и полезли. Такие разговоры в городе пошли сразу после вашего отъезда. А как поползли слухи, что вы победили, но не думаете садиться на корабли и отплывать на родину, а намерены вернуться в Мешико с еще большей силой, решили сначала нас прикончить, а потом и вас встретить засадой.
— А зачем было нападать на мешиков во время их религиозных церемоний? — резко спросил Кортес. — Ведь вы сами позволили.
— Да, позволил. Но мне донесли, что как раз после нее они и собирались напасть. У них в храмовом дворе оружие было, отряды собраны на соседних улицах. Зная о готовящейся измене, я подумал, что лучше опередить ее, дабы отбить охоту поднимать на нас руку.
— Не надо лгать, молодой человек, — раздался в комнате красивый бархатный баритон Мотекусомы. — Во время этих празднеств жрецы выносят из потайных комнат храма множество золотых идолов тончайшей работы, сплошь покрытых драгоценными камнями, и массу других золотых изделий. Думаю, желание захватить их и стало всему причиной.
— Врешь, мерзкий старик! — закричал Альварадо, вскакивая со стула, и в руке его блеснул кинжал.
Не поднимаясь, Лже-Мотекусома поймал его за запястье и повернул. Капитан дрыгнул в воздухе ногами и с грохотом приземлился спиной на стол. Тонкие ножки с хрустом подломились, и Альварадо бухнулся на пол.
— Прекратить немедленно! — заорал Кортес.
В коридоре послышался топот сапог. Дверь распахнулась, и на пороге возник солдат. В его лице не было ни кровинки, шлем помят в нескольких местах, с разорванной руки на каменные плиты пола капала тягучая багровая кровь. Замерев в растерянности, он уставился на офицера, барахтающегося на полу.
— Какого черта тебе надо?! — заорал Кортес, поворачиваясь к незваному гостю.
— Беда, сеньор капитан-генерал, — ответил тот, ухватившись за притолоку, чтобы не упасть. — Город точно преобразился. Дороги на дамбах и улицы полны людьми. Я едва вырвался, получив несколько ран. Двух товарищей уволокли в лодки, убивать не стали, похоже, в жертву приносить повезли. Главная дамба разобрана в нескольких местах, — скороговоркой выпалил он.
Кортес выбежал на площадь.
— Дон Диего, — окликнул он капитана де Ордаса. — Берите людей и проверьте ближайшие улицы.
Кликнув отдохнувших солдат, тот бросился исполнять приказание. Аркебузиры и арбалетчики из отряда Нарваэса поспешили на стены. Многие на ходу завязывая платками небольшие порезы и ссадины. Доктора в углу колдовали над тяжелоранеными.
Ромка наблюдал за всем этим с усталым безучастием. Напряжение последних дней совсем его измотало, а весть о том, что в городе начинается новое восстание, окончательно выбила из колеи. Перед глазами парня встали картины уличных боев в Санта-Мария-де-ла-Витториа, накатывающиеся волны индейцев, рвущие плоть ядра и запекшаяся кров на светлых плитах мостовой.
Что это? Кто-то смотрит? За последнее время он привык к косым взглядам, но этот был не обычный жалостливо-презрительный, а какой-то испытующий, такой холодный, что по спине побежали мурашки. Ромка пошарил глазами по двору и встретился взглядом с одним один из тех новичков, что переметнулись к Кортесу после победы при Семпоале.
Худой высокий мужчина. Поверх кирасы наглухо застегнутый плащ какого то неуловимого цвета, марион так глубоко надвинут на лицо, что видны только острый подбородок да бледная ниточка губ. Отвратительный тип.
Заметил?! Ну и чутье у парня, не зря его подобрал князь Андрей. Но что с ним делать? Убить? Это просто и соблазнительно, но как тогда найти этого самого отца и как узнать, что отрок должен ему передать? Похоже, единственный выход — дождаться заварухи, стукнуть мальчишку по шлему, отволочь в темный угол и допросить с пристрастием.
А это кто? Человек, закутанный в плащ, с удивлением увидел, как из-под сводов дворца вышел мешик в длинных белых одеждах с зеленой накидкой верховного правителя на плече. Мотекусома? Без скрывающих лицо перьев? Лицо… Господи, сколько раз он видел это лицо, задумчиво и строго смотревшее на него с рисунка, до сих пор хранящегося в кармане. Неужели Мотекусома и дон Алонсо де Вилья — один и тот же человек?!
Вот это да! А он-то, Томас Говарда, третий герцог Норфолка, граф Серри, тайный советник короля Генриха Восьмого, наивно полагал, что удивить его в этой жизни уже ничем нельзя.
Увидев отца, Ромка вскочил и с разбегу бросился ему на шею.
— Папка, папка! — шептал он по-русски. — Хорошо, что я тебя снова нашел. — На глаза молодого человека помимо воли наворачивались слезы.
— Сынок, — шептал отец по-испански, прижимая Ромку к сердцу и ероша его густые черные кудри. — Зачем ты вернулся?
— Не мог тебя бросить, папка, — выдохнул Ромка по-русски.
— Зачем, сынок? — по-испански спросил его Вилья-старший. — Зачем? Здесь опасно. Зачем?!
— Папка…
— Сынок…
Солдаты, не посвященные в тайну родственных взаимоотношений, с удивлением смотрели, как посреди двора разговаривают эти странные люди и оба плачут.
Залпы аркебуз и яростные крики за стеной отвлекли их от созерцания этого зрелища. Несколько раз стихая и разгораясь с новой силой, стрельба катилась в сторону ворот. Солдаты на стенах открыли огонь по неведомому противнику. Хотя почему неведомому? Во враги испанской короны можно было смело записывать всех жителей этого огромного города.
Ворота распахнулись, пропуская тонкий ручеек израненных бойцов. Кортес сам встретил и поддержал шатающегося де Ордаса.
— Не успели мы пройти и половины улицы, как были окружены со всех сторон. Весь город ополчился на нас, — доложил тот, еле ворочая губами. — С балконов и крыш посыпались тучи стрел, дротиков и камней. Все ранены. Убито восемнадцать точно, возможно, еще кто-то умер при отступлении. Сам я получил три серьезных царапины и мелких без счета.
— Врачей, врачей сюда! — закричал Кортес, подхватывая пошатнувшегося капитана.
Но те и так уже бежали к воротам со всех ног.
— Приступ, приступ! Они идут на приступ! — донеслось со стены.
Кортес чертыхнулся, бережно передал обмякшее тело де Ордаса подбежавшему коновалу и обернулся к отцу и сыну:
— Нечего тут обниматься! Рамон, берите оружие и на стену. А вы немедленно отправляйтесь во дворец и не высовывайтесь. Еще не хватало под случайный камень угодить.
Ромка отстранился и вопросительно посмотрел на отца влажными от слез глазами. Тот молча кивнул, развернулся и не оглядываясь пошел к главному входу. Молодой человек собрался идти за копьем, но приостановился. Ему показалось, что солдат, закутанный в плащ, тот самый, который так неприятно его разглядывал, двинулся следом за отцом.
— Ну и что встал?! — снова послышался окрик Кортеса, перекрывающий грохот аркебуз. — А ты, да-да, ты, в плаще, куда собрался? А ну марш на стену!
Ромка выдохнул с облегчением, схватил толстое древко и побежал к лестнице.
Бой разгорелся не на шутку. Фальконеты, арбалеты и аркебузы палили не переставая. Высовываясь за парапеты, бойцы шуровали копьями и алебардами, как черти в котлах со смолой, отбрасывая приставные лестницы и скидывая с них индейцев. Те, у кого оружие было покороче, прикрывали их щитами от туч стрел и камней.
Один солдат, схватившись за лицо, завалился назад. Ромка перепрыгнул через него, звякнув наплечниками кирасы о доспехи товарищей, поднял копье и замер.
Такого он не видел никогда. Вся большая площадь перед дворцом была запружена морем людских голов, над которым волнами колыхались перья, плюмажи и просто распущенные черные волосы. Передние ряды то наступали, то откатывались от стены как морской прибой. Люди тащили лестницы, кидали камни, стояли так плотно, что не все могли даже поднять руки. Они исступленно выкрикивали бранные слова, грозили и вели себя как бесноватые. Каждый залп обороняющихся выкашивал из их рядов десятки человек, но обозленные мешики только смыкали ряды, зачастую насмерть затаптывая раненых.
Ромка моргнул. Длинная лестница по дуге приближалась прямо к тому месту, где он встал. Несколько индейцев, гроздью повисших на ее конце, кричали и размахивали дубинками. Молодой человек выставил вперед копье и, подгадав момент, двинул его вперед. Промахнулся. Острый наконечник вонзился в перекладину и, расщепив ее, застрял. Древко вырвалось, ободрав ладони, и, с силой хлестнув по парапету, застопорилось. Лестница замерла вертикально. Индейцы перестали дышать, боясь нарушить хрупкое равновесие. Замер и Ромка, не представляя, что теперь делать.
В воздухе с визгом пронеслось пушечное ядро. На том месте, где были люди, веером распустился цветок из щепок, обрывков веревки и брызг крови. Повисел секунду, переливаясь всеми оттенками алого, и водопадом обрушился вниз. Копье дернулось в руках, потянуло за собой, чуть не утащив Ромку следом.
— Держись, растяпа! — Кто-то прихватил его сзади за пояс и дернул назад.
Оторвавшиеся было подошвы снова утвердились на полу. Пред лицом вырос деревянный щит, в который с той стороны глухо стукнулись несколько камней. Об стену ударились рога лесницы, выбив алебарду из рук одного бойца. Обезоруженный, он схватил за палки и, налегая всем телом, столкнул лестницу вбок. Стрела с белыми перьями ужалила его в горло, выбив из него хрип и фонтанчик крови. Рухнув в полный рост, безымянный герой перевалился за край и исчез во дворе.
Еще одна лестница стукнулась о парапет. Как чертик из табакерки с нее соскочил индеец и приземлился на плиты стены. До того как он успел утвердиться на ногах, Ромка схватил копье погибшего и махнул им как палкой. Индеец получил удар по спине, пробежал несколько шагов, не удержался и тоже слетел вниз.
Молодой человек сунул копье за стену, кто-то ухватился за наконечник и потянул. Ромка рванул на себя. Копье подалось неожиданно легко, он потерял опору и растянулся на плитах. Чей-то сапог наступил ему на руку. По кирасе звякнул камень. Ромка перевернулся на живот, цепляясь за чьи-то ноги, поднялся на четвереньки, схватился за парапет и встал. Стрела ударила в центр нагрудника. Вторая попала в плечо, третья щелкнула по камням перед ним.
Кто-то отдернул его назад, прокричал что-то неразборчивое, сунул в руки алебарду и снова толкнул вперед, к краю. Ромка ухватил тяжелый топор и с размаху рубанул кого-то по руке. По лестнице. По голове. Снова по руке. Он работал, как молотобоец в кузне, поднимая и опуская отточенный серп алебарды.
В белые барашки сгоревшего пороха стал вплетаться другой дым, куда более густой, черный, удушливый. Темный столб рос, расширялся, ел глаза и свербил в ноздрях. Над стеной поднялось жаркое пламя, нагревая броню и опаляя брови. Выкурить решили?
Ромка замахал руками и заорал канонирам, указывая вниз. Те не слышали за грохотом. Молодой человек махнул рукой стоящим рядом солдатам, чтобы были начеку, и побежал, укрываясь от стрел и камней. Глиняная плошка с горящим маслом стукнулась о стену. Прыснули во все стороны огненные брызги. Еще одна, крутясь в воздухе, перелетела через стену и разбилась о каменные плиты двора.
Домчавшись до батареи, он схватил за руку незнакомого капитана артиллеристов из команды Нарваэса и показал вниз, на разложенный под стеной костер, в который индейцы бросали вязанки сырой соломы и тряпки, пропитанные ароматным храмовым маслом. Тот развел руками, мол, так низко опустить стволы нельзя. Ромка скатился по лестнице во двор. Еще утром он заприметил несколько колодцев, которые испанцы прорыли в поисках воды. Вода в них действительно была, но соленая, и пить ее было невозможно, а вот потушить огонь — вполне.
Перед Ромкой вырос Кортес:
— Опять ты тут!
— Мешики обложили стены хворостом, облили маслом и подожгли. Тушить надо. Колодцы…
— Некому тушить, — помрачнело лицо Кортеса. — На стенах людей не хватает.
— Раненые есть, которые двигаться могут. Пусть расположатся цепочкой и передают ведра друг другу. Надо хоть немного пламя сбить, а то камни нагреются, вообще не подойти будет. Потом кладка не выдержит и осыплется к черту.
— Понял, сейчас сделаю, — потеплел голос капитан-генерала. — А ты давай обратно.
Минут через пять ведра пошли. Стрелки сосредоточили огонь на подступах к кострищу, и скоро пламя было обрамлено бруствером из человеческих тел.
Ромка оказался последним в цепочке, прямо над огнем. Нацепив на левую руку легкий круглый щит и натянув поглубже шлем, он подхватывал ведро, опрокидывал его за парапет и тут же отдавал обратно. Жар нестерпимо кусал руки, опалял лицо. То и дело в щит ударялись камни и стрелы. Он часто поскальзывался на скользких от воды камнях, а один раз даже упал, больно зашибив локоть. Постепенно огонь начал утихать — видимо, стрелкам удалось пресечь приток вязанок и тряпок, и вскоре к парапету стало можно подойти. Зато дальше к востоку появился новый очаг, и обессиленным раненым пришлось буквально ползти туда.
Как только стена немного остыла, индейцы снова пошли на штурм. Ромка плохо помнил, что происходило дальше. Перекошенные лица, брызги крови, деревянная усталость в плечах, боль в рассеченной скуле, крики раненых, хрипы умирающих, грохот артиллерии и пронзительный свист стрел мешались в его голове в страшном хороводе войны.
К вечеру атаки стали слабеть и совсем прекратились с наступлением полной темноты. Толпы индейцев растворились в темных улицах, оставив у стен тела, тлеющие остатки осадных костров и мостовые, скользкие от пролитой крови.
Смертельно уставшие конкистадоры и без команды попадали кто где стоял. Некоторые, у кого ранения были не тяжелые, прямо тут брались за перевязку. Многие, наплевав на синяки и царапины, засыпали, и не думая спускаться вниз. Ромка возблагодарил бога за то, что в стене не оказалось больших проломов и не пришлось срочно искать, чем бы их заделать, привалился спиной к теплой от огня кладке и задремал.
Вскоре чья-то рука дотронулась до его плеча. Что-то буркнув, Ромка уставился в молодое безусое лицо. Это был один из новых ординарцев Кортеса.
— Чего надо?
— Капитан-генерал требует всех капитанов на сбор.
— Я не капитан.
— Вас он велел лично позвать. Дон Рамон де Вилья — это ведь вы?
— Эх, — вздохнул Ромка. — Где заседание?
— В бывшем кабинете королевского нотариуса. Комната дона Эрнана выгорела вся. В нее попали несколько горшков с зажигательной смесью, — затараторил юноша.
Ромка отмахнулся от него как от навязчивой мухи. Ноги слушались плохо, их приходилось буквально отрывать от земли. Странно, до этого он и не думал, что в теле есть столько мускулов, способных болеть. Он пересек двор и открыл дверь.
В небольшую комнату набилось около десяти капитанов, закопченных, пахнущих недавним боем, с диким блеском в глазах. На одном краю стола сидел Кортес, на другом — сеньор Вилья-старший, уже без привычной шапочки.
Он выглядел очень уставшим и постаревшим. Под глазами залегли темные круги, лоб бороздили глубокие морщины. Редеющие волосы на темени разбежались, четко обрисовав лысину, подчеркиваемую черными прядками над ушами. Он поднял на сына мутноватый взгляд, сделал движение, чтоб бросится навстречу, обнять, но не решился, только коротко кивнул. Сердце Ромки кольнула тонкая иголочка обиды.
— Но акведук, подающий воду из Тескоко, далеко, — отец продолжил разговор, прерванный появлением сына.
— А выкопать колодец?
— Уже пытались. Здесь очень твердая скала. Даже яму под забором, достаточную, чтоб кошка протиснулась, к утру прокопать не удастся.
— А ворота и калитки? — спросил кто-то.
— Они все выходят в город. Если около них не выставлена стража, то все равно далеко по улицам уйти не удастся.
— С чего вы так уверены в этом?
— Я сам разрабатывал план осады дворца на тот случай, если кто-то из моих… — Бывший властитель империи помялся, подбирая слово. — Из моих родственников захотел бы захватить власть, окопавшись в этих стенах.
— И каков выход? — спросил Кортес.
— Никакого, — грустно ответил сеньор Вилья. — Для пополнения запасов воды надо пробиться до колодца, но сколько там можно начерпать? Еды… Мы можем съесть убитых, но надо это делать быстро, пока трупный яд не начал действовать.
— А если попробовать заключить с ними почетный мир, выйти с оружием и добычей под белым флагом? — спросил кто-то из новичков.
— Они согласятся, а потом нападут, свяжут и принесут в жертву, — зло ответил Альварадо, голова которого была замотана платком, сочащимся кровью.
— Я думаю, нам стоит попробовать прорваться, — подал голос де Ордас. — В плотном строю можно пройти по улицам до дворца Мотекусомы и там закрепиться. Припасов внутри столько, что хватит на год.
— А как же раненые? — услышал Ромка свой сухой и надтреснутый голос и огляделся.
Никто не вскочил с места, не стал спрашивать, что тут делает этот предатель. Ну и ладно.
— Тех, кто может ходить, возьмем с собой, поставим в центр и будем прикрывать по мере сил. Остальных занесем на стены, пусть держатся сколько смогут. Не думаю, что индейцы будут отвлекаться на них. Если только потом, когда мы все погибнем.
— А артиллерия? — спросил Меса. — В уличном бою мы вряд ли удержим фальконеты, да и кто их будет тащить? Со стены они тоже не большие помощницы, только до первого поворота.
— Оставьте их здесь и идите с пехотой, — недовольно буркнул де Ордас.
— Оставить пушки — подписать себе смертный приговор, — мрачно проговорил Кортес. — Не сейчас, так чуть позже. Я предлагаю вылазку. Возьмем сотен пять, кто покрепче. Кавалерия выйдет через боковую калитку и рейдами прорежет пару улиц, за ней пойдут стрелки под прикрытием пехоты. В дополнение к своей каждый возьмет по фляжке у раненого.
— Когда выступаем? — спросил кто-то из капитанов Нарваэса.
Все посмотрели на Вилью-старшего.
— Ходу туда пятнадцать минут, но с боями это может занять час и больше. До рассвета часов пять. Через полчаса нужно выступить. Я так думаю.
— Быть по сему, — ладонью припечатал к столу решение Кортес. — Собираем людей. Дон Рамон, пойдете во главе меченосцев.
Ромка удивленно вскинул брови, но возражать не стал. Парень не хотел в этом признаваться даже себе самому, но слова Кортеса ему очень польстили.
Через пятнадцать минут молодой человек выходил из ворот на острие клина, в который построился его отряд. Город встретил конкистадоров неприветливо. Брошенные дома слепо пялились на них глазами пустых оконных проемов. Улицы щерились зубами частоколов, перегораживающих их. На далеких пирамидах метались на ветру рваные языки жертвенных костров. Доносился далекий рокот барабанов.
Врага видно не было. Неужели индейцы опять ушли? Они подумали, что раненый и загнанный в угол зверь слишком опасен, или решили уморить врага жаждой и голодом? Скорее всего, и то и другое.
За спиной послышался стук копыт. Кавалерия вышла из ворот и двигается по соседней улице. Никого? Ничего? Нет, это слишком хорошо, чтоб быть правдой. Скорее всего… Накликал!
Чуть впереди, как раз там, где должны были в этот момент находиться кавалеристы, послышался боевой клич мешиков.
— Сантьяго! — ответил им рев сотни испанских глоток.
Шум битвы заметался в узких переулках, нарастая и ширясь. Идти на помощь? А вдруг это ловушка!
На крышах окрестных домов появились толпы индейцев. Они стояли так плотно, что между бронзовыми телами не было не единого просвета. По шлемам и щитам солдат забарабанили десятки камней и наконечников. На улицу выплеснулась раскрашенная орущая толпа и как безумная бросилась вперед. Заговорили аркебузы и арбалеты, снося каждым выстрелом сразу несколько человек, но это было все равно что стрелять в море.
Из переулков выбегали все новые и новые мешики, потрясая дубинками и копьями. Как волна накатились они на линию солдат, поблескивающую кирасами и шлемами.
Ударили копья, рубанули алебарды, заработали мечи, перемалывая волну в кровавую пену. Задние туземцы напирали на передних, буквально насаживая их на острия. Они лезли по телам, наскакивали сверху, пытались подкатиться под ноги. Ромка отмахивался шпагой, даже особо не целясь. В такой свалке промахнуться было невозможно. Главное, чтоб оружие не увязло во вражеской плоти.
Ответные удары градом сыпались на Ромкину кирасу. Скрипели ремни, жалобно повизгивало железо, когда по нему проходился острый наконечник. Каждое отдельное попадание наносило малый урон, но Ромка понимал, что до бесконечности это продолжаться не может. Скоро его амуниция либо свалится, либо погнется так, что будет не защищать тело, а сковывать движения. Тогда он станет беззащитен и кто-то из мешиков сможет отведать его мяса за очередной жертвенной трапезой.
Отсюда надо было выбираться. Но как? Испанцы, приученные драться в строю, намертво вросли в брусчатку мостовой. Отходить было опасно, а вперед продвинуться невозможно. Слишком плотной оказалась стена человеческих тел.
Вдруг в задних рядах индейцев началось какое-то волнение. Град камней и стрел ослаб. Раскрашенная толпа подалась назад. Наверное, конница покончила со своим противником и ударила сбоку, сея панику и смерть.
Боевой дух всколыхнул Ромкину грудь.
Подняв руку со шпагой, он заорал боевой клич конкистадоров:
— Сантьяго!
— Сантьяго! Сантьяго! — понеслось в ответ.
Камень из пращи ударил в Ромкин шлем. Молодой человек зашатался, чьи-то руки подхватили его, удержали и отпустили. Он замотал головой, пытаясь прийти в себя. Первый ряд сомкнулся и двинулся на врага. Все быстрее и быстрее шли воины, охваченные предчувствием скорой победы.
Под ногами передних провалился мостик через канал, выложенный голубой плиткой. Под прикрытием плотного огня упавшие в воду солдаты выбрались на берег, кашляя и отплевываясь. Никто не погиб, но промокшая одежда сильно стесняла движения. Люди перебросили через канал несколько дверей, вырванных вместе с коробками, и двинулись дальше.
Преодолев сопротивление группки индейцев, отряд втянулся в новую улочку, уже предыдущей. Медленно, как в тягучем, липком кошмаре, стена трехэтажного дома отделилась от остова и стала падать на испанский авангард. Солдаты заметались. Кто-то пытался отскочить назад, но натыкался на щиты товарищей, кто-то бросился вперед в надежде проскочить.
Стена упала в облаке глиняной пыли, крик десятка придавленных конкистадоров болью пульсировал в ушах товарищей. Ответом был вопль множества индейских глоток. Засада! Тучей саранчи выскочили туземцы из окон, дверей, подвалов, и битва закипела снова. Ромка оказался в третьем или четвертом ряду и не мог дотянуться до врага. Ему оставалось только кричать и давить на спины солдат, ломящихся вперед.
Узкое пространство перед конкистадорами очистилось вновь. Опять засада! Или на этот раз побежали?
— Стоять! Всем стоять!!! — заорал Ромка.
Бойцы замерли. Поняв, что военная хитрость не удалась, индейцы снова поперли напролом. Самые громадные потери как будто проходили незамеченными, а неудачи только увеличивали боевую ярость. Они кричали, что утром принесут всех в жертву, дав своим богам сердца и кровь испанцев, а ноги и руки возьмут для праздничных пиршеств, туловища же бросят содержащимся взаперти ягуарам и пумам, ядовитым и неядовитым змеям. Талашкаланцам же обещали, что напихают их в клетки, откормят и постепенно будут их также приносить в жертву. Сквозь потоки свиста и воплей градом сыпались дротики, камни и стрелы.
К Ромке протолкался де Ордас:
— Дон Рамон, пора отходить. Мешики ввели в бой столько сил, что нам здесь не пробиться. К тому же мы непростительно оголили тыл и фланги. Один слаженный удар из переулка, и колонна окажется разрезанной надвое. Мои стрелки в рукопашной долго не выстоят. Да и огненный припас кончается.
— И то верно, — ответил юноша, окидывая взглядом дома, над крышами которых мелькали темные головы с перьями за ушами. — Я перейду в арьергард, а здесь оставлю десяток людей покрепче. Будут вас прикрывать.
Де Ордас кивнул и вернулся к своим стрелкам. Старательно обшаривая взглядом крыши, чтоб не смотреть в угрюмые, измученные лица бойцов, Ромка стал объяснять им, что нужно вернуться.
— Вернуться без воды? Там раненые, они умрут, да и мы следом, — послышался несмелый ропот.
— Кто хочет умереть, может оставаться! — рявкнул молодой человек, взмахнув шпагой. — Могу помочь. Чтоб быстро и без мучений!
Недовольно бубня что-то под нос, солдаты перестроились и двинулись обратно. Каменный дождь снова забарабанил по доспехам. Чтоб быстрее преодолеть это пространство, конкистадоры побежали, грохоча сапогами по каменной мостовой. Обессиленные, в тяжелых панцирях и шлемах, они скоро выдохлись. Ромка слышал за спиной их тяжелое дыхание, сбивающийся шаг, вскрики и глухие удары камней. Ему захотелось закричать, чтоб они не останавливались, что осталось немного, но сердце, скачущее по грудной клетке, затыкало горло, мешало, давило на легкие, скрипящие от натуги, бросало в голову потоки крови, способные взорвать тонкий череп.
Вот, наконец, и ворота Ашаякатля. Град камней ослаб, но надо еще перебежать через площадь. Что-то чиркнуло по его кирасе. Стрелы? Черт, конечно, лучники на окрестных домах. Быстрее, иначе всем конец. Ромка прибавил ходу, хотя думал, что это уже невозможно.
Тяжелые створки стали медленно приоткрываться. Быстрее! Быстрее! Из боковой улицы появился большой отряд индейцев. Их жуткие крики сплелись с обреченным стоном солдат, завидевших новую опасность. С крепостной стены зарокотали фальконеты. Ядра легли между индейцами и испанцами, взламывая мостовую и поднимая осколки камней и тучи пыли. Басовито, внушительно заговорили аркебузы стрелков, оставшихся на стенах. Быстрее! Быстрее!
Ворота!
Ромка влетел во двор, принял немного в сторону, чтоб не попасть под ноги товарищей, и упал прямо на землю. Обессиленный, он смотрел, как буквально вползают во двор некогда победоносные отряды, уверенные в своей несокрушимости. Неужели это конец?
Послышалось цоканье копыт по камням. Кавалеристы? Да, так и есть. Господи, да что это с ними?! Окровавленные, еле сидящие на конях, они проскакивали в боковую калитку один за другим. Некоторые тут же соскакивали на землю, бросали поводья конюхам и помогали снимать с седла раненых всадников, другие просто вались на землю, ползком убираясь из-под копыт. Несколько коней вернулись без седоков.
Испанская армия не перестала существовать, но это был разгром.
Мирослав брел по пустынным улицам. Все население города ушло в самый его центр. Судя по грохоту и крикам, доносящимся оттуда, там шли нешуточные бои. Нехорошее предчувствие холодило кожу между лопаток. Воин прибавил ходу.
Он должен был выполнить задание, спасти Ромку и найти Вилью-старшего. Зная характер парня, Мирослав предполагал, что тот сейчас в самом центре событий. А вот где папаша? Трудно поверить, чтоб такой человек, боец, дипломат, шпион, не раз выходивший сухим из самых мокрых дел, пропал среди этих варваров. Но кто знает, где и под какой личиной он скрывается?
Вот и площадь, улицы, запруженные огромными орущими толпами. Штурмовые лестницы, осадные машины, стрельба и грохот. Тучи стрел и камней.
Судя по всему, дела у осажденных складывались не блестяще. Надо скорее идти на выручку, но как же туда попасть? «Эх, придется тряхнуть стариной», — подумал он, скидывая индейский балахон.
Под градом картечи волна нападающих отошла и тут же накатилась вновь. Полетели камни и стрелы. В воздух поднялись штурмовые лестницы.
— Опять?! — вздохнул один солдат, берясь за копье.
— Такое чувство, что они не остановятся, пока последний из них не сдохнет, — согласился другой, проверяя крепление щита.
В стену стукнулся шест. Держащийся за него человек, сверкнув мускулистым торсом, перепрыгнул через парапет, припал на одно колено и постоял секунду, ловя равновесие, а потом кувырком вперед исчез в темноте двора. Солдаты не успели даже моргнуть.
— Кто это был-то?! — заорал один, принимая на копье индейца.
— Почем я знаю? — прохрипел второй, рубя ступени лестницы, прислонившейся к стене. — Но докладывать мы о нем точно не будем.
К утру атаки прекратились. Как ни силен был враг, как ни бессчетно его количество, но и ему нужен был отдых.
Чуть рассвело, Кортес собрал капитанов, включая Ромку и его отца, на военный совет.
— Кабальерос, — обратился он к ним. — Думаю, не надо объяснять, как трудно наше положение. Ночная вылазка не удалась, наши потери огромны, еды нет, воды мы добыть не смогли, посему единственный выход, который я вижу, — выбираться из города. — Он жестом остановил выкрики с мест и продолжил: — Знаю. Все знаю. Поэтому я отдал нашим инженерам приказ соорудить подвижные башни, в которых поместятся человек по тридцать пехоты. Там будут сделаны бойницы, чтобы в любом направлении можно было стрелять из пушек, аркебуз и арбалетов. Каждую такую башню должен сопровождать отряд пехотинцев и конных. Но чтоб достроить сооружения, нам нужно еще часов шесть.
— Где же мы возьмем шесть часов? — спросил кто-то. — Мешики с минуту на минуту пойдут на штурм.
— Я думаю, нашему другу Гонсало де Вилья стоит принять вид Мотекусомы, выйти к своему народу и сказать им, что мы просим мира и собираемся покинуть город.
Все обернулись к Вилье-старшему.
Тот несколько секунд сохранял полную неподвижность, потом с силой разлепил губы, будто они были налиты свинцом, и проговорил:
— Я полагаю, что нельзя совершить невозможное. Они поставили над собой другого сеньора и решили не выпускать нас отсюда живыми, но я постараюсь. Когда это надо сделать?
— Прямо сейчас, — ответил Кортес.
— Хорошо, — проговорил он, вставая.
Ромка шагнул к отцу. Тот раскрыл объятья. Никого не стесняясь, они крепко обнялись. Ромка хотел что-то сказать, но дон Гонсало приложил к его губам кончики пальцев.
— Не надо сынок, потом, — произнес он и медленно пошел к двери, надевая на ходу свою шапочку с перьями.
Кортес отправился за ним. У крыльца сидели и стояли два десятка солдат с большими щитами.
Он приказал им следовать за собой, на ходу объясняя:
— Сейчас Мотекусома будет говорить с народом. Встаньте рядом и прикрывайте его щитами со всех сторон. Всем ясно?
Солдаты закивали.
— Давайте быстрее, он уже к стене подходит! — рявкнул Кортес.
Испанцы неторопливой рысью побежали вслед за великим правителем, который уже поднимался по лестнице к парапету.
Улицы постепенно заполнялись галдящими мешиками. Передовые отряды втекали на площадь. Лучники пробовали тетивы. Первые стрелы легли с большим недолетом, но это было лишь начало.
Томас Говард стоял в сторожевой башенке, наблюдая за происходящим сквозь узкие бойницы. Несколько раз он пытался добраться до Мотекусомы, но испанцы надежно охраняли его.
Что же касается Вильи-младшего, то тут все было еще сложнее. Капитан все время где-то пропадал, а разыскивать его означало привлечь к себе внимание либо подставиться под мешикские камни и стрелы. Выход один — убить обоих, а королю доложить, что это сделали индейцы. Узнать, мол, ничего не удалось, а трупы видел сам. Делать это надо как можно быстрее, потому что в крепости становилось жарковато. Испанцы с большим трудом отбили вчерашний приступ, с треском провалили ночную экспедицию и вряд ли переживут сегодняшний день.
Не Мотекусома ли поднимается на стену? Неужто он решил поговорить с народом? Очень интересно. Сэр Томас достал из-под плаща арбалет и потянул зарядную машинку.
Когда голова Мотекусомы появилась над парапетом, площадь замерла. Толпа, привыкшая беспрекословно подчиняться касикам, остановилась. Обстрел прекратился, так и не набрав силу. Вскоре на площади было яблоку негде упасть. Все желали увидеть и услышать великого вождя.
Мотекусома развел в стороны руки, потом развернул их ладонями вверх и протянул к подданным. Первые лучи солнца осветили его, заиграли на многочисленных драгоценностях.
— Любезные мои подданные, — разнесся над притихшей площадью голос правителя. — Наши враги осознали свое бессилие перед лицом наших богов и людей. Они больше не хотят подношений и жертв, единственное их желание — покинуть нашу страну и уплыть на своих кораблях обратно на восток.
Народ ответил недовольным ропотом.
— Властью, данной мне небом, землей и великими богами, призываю вас прекратить войну и дать им возможность уйти восвояси.
Из толпы появились четыре знатных касика и встали под тем местом, где стоял вождь.
— Мы любим вас по-прежнему, но уже поставили над собой другого господина, вашего родственника, — сказал один из них. — Им стал Куитлауак, сеньор Истапалапана. Вчера он погиб в бою, и тогда его место занял ваш племянник Куаутемок.
Губы Лже-Мотекусомы дрогнули.
— Презренные, как могли вы нарушить волю богов и заповеди предков и выбрать себе другого вождя, когда я еще жив и занимаюсь укреплением нашей мощи!
— Мы не прекратим войну, пока не умертвим всех пришельцев, — ответил касик. — Мы обещали это своим богам. Каждый день мы просили Уицилопочтли и Тескатлипоку, чтобы ты, великий правитель, смог освободиться из плена целым и невредимым. Мы будем относиться к тебе с великим почтением, но сначала убьем белых людей.
— Мои подданные!.. — Лже-Мотекусома вновь развел руки.
— Мы больше не твои поданные! — раздался голос. — Наш повелитель теперь Куаутемок!
Часть толпы подхватила его и стала кричать:
— Куаутемок, Куаутемок!
Почувствовав недоброе, Ромка, поставленный со своими меченосцами у пролома, проделанного вчера, бросился к той части стены, где стоял отец.
Кортес стал пробираться туда по стене, пригибаясь за высоким парапетом.
— Подданные мои! — крикнул Мотекусома.
— Куаутемок! Куаутемок! — ответила площадь.
Солдаты вскинули щиты.
— Вилья, уходи оттуда! — заорал Кортес.
— Папа! — крикнул Ромка, взлетая по лестнице.
Шквал камней обрушился на щиты. Стрелы и дротики превращали их деревянные поверхности в спину дикобраза.
— Вилья, уходи! — орал Кортес.
— Папа, спускайся! — кричал Ромка.
Правитель покачнулся, руки его опустились, затем поникли и плечи, и он мягким кулем упал на руки подбежавшего сына. Глаза его остекленели, на губах пузырилась пена. Из шеи торчал тяжелый арбалетный болт.
Над площадью повисла тишина.
