Глава двадцать первая
Мирослав видел стрелка. Человек в сером плаще, мелькнувший в башенке, расположенной в дальней части стены, у неприступных скал, сразу вызвал у него некоторый интерес. Поначалу он счел его трусом и дезертиром. Господи, как он ошибся! Саженными шагами воин бросился к лестнице, ведущей в ту часть двора.
Когда Мирослав повернул в проход между деревянными сараями, примеченный им человек торопливо спускался по каменной лестнице. Русич выдернул из притороченных к спине самодельных ножен кривую саблю.
Человек обернулся, заметил Мирослава. Голубые глаза опасно блеснули на бледном лице, пола плаща откинулась, басовито тренькнула тетива. Русич дернул головой. Арбалетный болт с треском расщепил толстые доски.
Человек рывком взвел арбалет, наложил новую стрелу и прицелился. Мирослав с разбегу упал на зад и проехал с десяток локтей по полированным камням. Наконечник выбил облако каменной крошки за его головой. Тетива заскрипела снова. Перекатившись на бок и дернув ногами, русский воин всем телом взвился в воздух. Стрела чуть не срезала подошву его сандалии.
Под прикрытием небольшого каменного козырька он замер, распластавшись спиной по холодной стене. Деваться врагу было некуда, но и спускаться он не торопился.
Наверху послышался какой-то звон, стук спущенной тетивы, вскрик, чирканье чего-то твердого по камню. К ногам Мирослава упало тело индейца в стеганом панцире. По белой материи вокруг болта, по оперение ушедшего в грудь, растеклось яркое алое пятно.
Еще одно пронзенное стрелой тело кулем бухнулось к ногам. Следом упал арбалет. С хрустом разломилось ложе, обнажая хитрый кованый механизм спускового крючка. Доламывая остатки тончайшей работы, арбалет припечатал черный кавалерийский сапог и исчез под размахом серого плаща.
Человек, спрыгнувший с высоты дюжины локтей, поднялся с корточек. Плащ как живой облепил его худое тело. Холодные льдинки глаз кольнули русича.
— Биться сейчас будем или отложим, пока с туземцами не сладим? — хрипло спросил он по-русски.
— Погодим, — ответил Мирослав. — Но после займемся.
— Если доживем, — подмигнул как-то сразу повеселевший стрелок и отступил.
На то место, где он только что стоял, приземлился высоченный мешикский воин с огромной дубиной в руках. Прежде чем он успел утвердиться на могучих ногах, тонкий эсток пронзил его сердце, а кривая сабля смахнула голову, увенчанную перьями.
Мирослав перепрыгнул оседающее тело и принял влево. Его враг-союзник сместился чуть правее. Мешик, одетый только в татуировки, приземлился на том месте, где только что погиб его предшественник. Он был наколот на острие тонкого меча, как перепел на вертел. Копейщик, нацелившийся на русича, был разрублен от плеча до пояса. Меч и сабля никому не давали пощады.
Каменный дождь тяжело барабанил в потрескивающие щиты. Стрелы превращали в спину ежа любую поверхность, в которую мог вгрызться кремневый наконечник. Стены стонали, шлемы и кирасы звенели от бесконечных попаданий. Пушки и аркебузы грохотали непрерывно.
Меченосцы, чье оружие не могло дотянуться до врага, кидали вниз камни, доски и все, что оказалось под рукой. Несколько человек приладили к полупустому бочонку пороха пеньковый запал, подожгли его и сбросили вниз. Взрыв сотряс стены старого дворца, выбросил в небо тучи битого камня и разметал индейцев, дав обороняющимся короткий отдых.
Ромка не замечал ничего вокруг. Он стоял на коленях, поддерживая на весу голову отца. Подрагивающие веки и едва слышный присвист дыхания говорили, что в его сильном теле еще бьется жизнь, но с каждой каплей густой темной крови, вытекающей из огромной раны, ее становилось все меньше.
— Сеньор Вилья! — прокричал ему в ухо один из солдат. — Плотники почти достроили башни. Скоро отправляемся. Кортес послал нас помочь перенести этого человека в одну из них. Дон Рамон?!
— Что? Какие башни? Куда отправляемся? — Слова были знакомы, но их смысл до Ромки почти не доходил.
— Башни вроде осадных. Чтоб вырваться из города. — Солдат махнул рукой в сторону деревянных колоссов, высившихся посреди огромного двора.
От каждого из них тянулась паутина ременной упряжи, в которую были впряжены не менее сотни индейцев.
— Так мы несем или нет?
— Да, да! Несем, конечно! — С каждым сказанным словом Ромкин голос креп и набирал уверенность. — Эй, вы двое, давайте сюда, щитами прикройте. А вы давайте копья и веревку, вон ту, подлиннее.
Не обращая внимания на недоуменные взгляды солдат, он сломал об колено два копья и принялся ловко связывать легкие носилки, про себя благодаря за науку молодцев князя Андрея. Минут через пять почти бездыханное тело было у аппарели, открывающей вход в темное нутро одной из махин. Свет в него проникал сквозь узкие щели, пропиленные на высоте глаз рослого человека. При случае в такую бойницу можно было высунуть копье или ствол аркебузы.
Второй этаж был обит досками на две трети. За борт свисали помятые доспехи, туземные панцири и прочая рухлядь, способная хоть немного уберечь от стрел и камней. Там были места для стрелков и штурмовых команд. Специально для них к бокам были пристроены мостки из сколоченных досок, которые можно было быстро перекинуть на крышу или вставить в окно.
На самых верхних этажах, поднятых чуть выше обычного городского здания, хозяйничали артиллеристы. Они оборудовали для каждого фальконета специальное ложе из мешков с песком и теперь ждали команды нести сюда орудия со стены.
Внизу горячили коней кавалеристы. На долю храбрых кабальерос выпадало самое тяжелое дело. В узких улицах, запруженных врагом, они должны были прорубить проходы для башен, в постромки которых солдаты впрягали союзников-индейцев, посеревших от страха. Ромкиным меченосцам предстояло их прикрывать.
Все приготовления были закончены.
Из прокопченного дворца, курящегося дымом недавних пожаров, показался Кортес, пересек площадь и остановился около Ромки:
— Дон Рамон, вашего отца сопроводили?
— Так точно.
— Вы останетесь с ним?
— Нет, я хочу быть со своими людьми, — сам удивляясь словам, срывающимся с его губ, ответил Ромка.
— Похвально, — думая о чем-то своем, бросил Кортес и исчез внутри башни.
Через несколько секунд он появился на третьем этаже. Звучный голос капитан-генерала перекрыл рокот битвы:
— Господа, мы выступаем. План вам известен. Никаких ценностей более того, что поместится в карманах, никто с собой не берет. Нарушители будут прикончены на месте или выброшены за борт. Вперед!
Индейцы налегли. Махины, скрипя и раскачиваясь, двинулись вперед на небольших, наскоро обтесанных колесах. Заскрипели, прогибаясь, толстые оси.
Подрывники на стенах перевалили через край пороховые бочонки с длинными фитилями. Каждый был обмотан тряпками, облитыми какой-то вонючей маслянистой жидкостью, которую нашли в одной из дальних комнат дворца. Ее нельзя было потушить водой, а при сгорании получался густой дым, в котором невозможно было дышать. Артиллеристы дали последний залп и поволокли фальконеты со стены.
За стеной грохнуло. Яркие клубы пламени поднялись над ней в облаках смрадного чада. Земля стала мягкой, приняла в себя все живое и неживое, а потом со злостью выплюнула, перетряхнув тела от пяток до темени. Башни зашлись стоном гвоздей, вырываемых из дерева, но устояли.
Мирослав взмахнул саблей, отсекая чью-то руку вместе с зажатым в ней кремневым ножом, и отскочил к стене. Он увернулся от копья, ударил ногой, вытянул кого-то саблей по спине, снова увернулся, подсек колени, скользнул между двух потных тел, оставив в одном нож, еще помнящий тепло ладони владельца. Теперь вздохнуть. Нет, опять.
Размахивая мечами и копьями, на него неслось сразу человек десять во главе с огромным детиной. Бросив в ножны бесполезную тут саблю, русич кувыркнулся через плечо и ударил первого ногами в живот. Тот согнулся на бегу, сзади на него налетели трое или четверо и повалились.
Орудуя ножом, кулаками, локтями, коленями, головой, зубами, Мирослав вырвался из-под кучи навалившихся на него тел, выхватил саблю, несколькими взмахами успокоил последних и огляделся. Больше никого. Его так и не состоявшегося противника в плаще тоже не видать. Только десяток тел на том месте, где русич видел его в последний раз, да брызги крови по стенам. Раз так, значит, Ромка и его новоявленный отец в гораздо большей опасности, чем они думают. Пора назад.
Мирослав еще вчера выскоблил щеки осколком стекла, оставив на лице два уса на запорожский манер да козлиную бороденку клинышком. Надолго такой маскировки, конечно, не хватит, но для горячки боя сойдет. Надо только где-нибудь шлем с полями раздобыть, чтоб харю скрывал.
«Что за черт?!» — удивился он, завидев над дальними пристройками верхи башен, выкатывающихся из ворот.
Томас Говард, третий герцог Норфолка, огромными скачками несся по стене, хотя понимал, что не успеет добежать до ворот, прежде чем их пройдет последняя башня. «Плохо быть третьим герцогом, — думал он. — Второй хотя бы теоретически может получить наследство, замок и тихую семейную жизнь. А третьему приходится зарабатывать на хлеб исключительно своей головой и руками, как последнему простолюдину». Этими мыслями он пытался заглушить неприятный холодок от осознания того, что впервые за многие годы встретил противника, открытому бою с которым предпочел срамное бегство, едва прикрытое драным покрывалом долга.
Они прошли несколько улиц. Ромка во главе своих меченосцев чувствовал себя относительно спокойно. Артиллеристы сметали с ближайших построек всех, кто там появлялся. Стрелки по одному, как мишени на стрельбище, снимали редких индейцев, пытающихся что-нибудь кинуть или пустить стрелу. Надо было следить, чтоб не упал на голову кусок окаменевшей глины из развороченной стены, не поехала нога на скользких от крови мостовых. Трупы валялись повсюду, без голов, без рук, без ног, затоптанные конями или убегающими людьми. Но смерти в этот день в этом городе было столько, что к ней привыкли и не обращали внимания.
Тяжелее всех приходилось кавалерии. Город был пересечен каналами. Острова соединялись мостами, достаточно широкими, чтоб по ним могла пройти башня, но недостаточными для разворота кавалерии в нормальный боевой порядок. Узкие переулки были завалены камнями, бревнами и мебелью. Иногда мешики поджигали завалы, в землю вбивали палисады из заточенных бревен, за которыми прятались отряды пращников или лучников. Широкие улицы, запруженные туземными войсками, щетинились лесами копий. Врубаться в них не было никакого смысла, а пройти как нож сквозь масло не получалось. Но вскоре испанцы приспособились. Заходя по свободным переулкам маленькими группами с нескольких сторон, они выгоняли небольшие отряды туземцев под выстрелы аркебузиров и арбалетчиков.
Впереди показался большой просвет. Это рыночная площадь, а за ней главный храм Уицилопочтли. По плану мобилизации, разработанному Ромкиным отцом, там должны были собраться не менее четырех тысяч бойцов, не считая военачальников, с большими копьями, камнями и дротиками. Вся эта толпа в любой момент могла хлынуть на площадь.
— Поворачивай! — раздалось с верхушки передовой башни, на которой держал свой вымпел адмирал этих сухопутных кораблей.
Ромка оглянулся. Один из солдат сигналил копьем с привязанной к древку тряпкой в сторону узкого тупикового прохода, шедшего вдоль стены храма. Молодой человек удивился, но спорить не стал. Сверху должно быть виднее. Он приказал своим сворачивать в указанную сторону и рассредоточиться на входе.
Когда первая башня поравнялась с ним, аппарель неожиданно пошла вниз.
— Ну, дон Рамон, теперь ваше время. — Из полутьмы блеснула потная лысина де Ордаса.
— По двадцать человек наверх! — заорал он своим бойцам. — Оружие наголо! А почему просто объехать нельзя? — вполголоса поинтересовался он у старого вояки.
— На дамбы пойдем, — ответил тот. — Оставить за спиной, так отсюда в хвост ударят, сомнут и опрокинут.
— Понятно, — ответил Ромка, ставя ногу на первую ступень лестницы, исчезающей в люке.
Сноровисто перебирая руками и ногами, он пожалел, что оказался рядом с этой махиной, а не с соседней. Хоть один взгляд бросить на отца.
Как только голова капитана показалась в люке, солдаты подхватили его за воротник и рывком выдернули на настил.
— Скорее, сеньор капитан, — пробурчал один. — Мосты пошли.
Красные от натуги инженеры, кряхтя и обжигая ладони о канаты, рвущиеся из рук, опускали на стену деревянные настилы. Ромка привстал на цыпочки. Его роста как раз хватило для того, чтоб заглянуть за стену и обомлеть.
Он ожидал увидеть дикие оскалы туземных воинов, но бескрайний храмовый двор сиял девственной чистотой белых каменных плит. Толпы свежих, хорошо вооруженных мешиков облепили ворота и стены, что-то за ними разглядывая. Вероятно, это был очередной хитрый маневр кавалерии, который как в театре разыгрывал перед ними Альварадо. Путь к величественному храму был свободен.
Появился Кортес. Шлем криво сидел на его перевязанной голове, куртка под кирасой порвана, прожжена и забрызгана кровью. В правой руке был меч, левая болталась плетью, но к ней, на уровне плеча, кто-то веревками привязал круглый щит.
— Возьмете в команду, дон Рамон? — блеснул он белыми зубами из-под ниточки усов.
— Если не будете путаться под ногами, — в тон ему ответил Ромка.
— На том и сойдемся. — Он хлопнул юношу по плечу. — Идти надо быстро и ни в коем случае не останавливаться. Как только они нас заметят, стрелки попробуют их отсечь, но при таком количестве… А вот, кстати, и заметили.
Над двором полетели крики. Индейцы стали оборачиваться.
— Вперед! — заорал Ромка. — Сантьяго! — Он ухватился за сброшенную веревку и скользнул во двор.
Над головой рявкнули фальконеты. Бьющие в массы людей прямой наводкой, они, наверное, производили дикие опустошения, но Ромка этого не видел. Балансируя на скользких полированных камнях, он сосредоточился на беге.
Не останавливаться! Главное — успеть заскочить на лестницы, там узко и плечом к плечу биться могли только несколько человек. А испанский меченосец в бою стоил не одной дюжины индейцев, в этом он успел убедиться.
Так, чуть правее. Вот и она. Черная тень метнулась из мрака подклети. Заиграли преломленные лучи солнца на лезвии жертвенного ножа. Жрец? Ромка сделал вид, что собирается оббежать фигуру слева, под неудобную руку. Поверил?! Спутанные, пропитавшиеся застарелой кровью патлы качнулись в нужную сторону. Скрип сандалий по камням. Финт. Короткий укол острием шпаги в грудь. И вперед.
Не останавливаться!
Еще один?! Прыжок. Подошва сапога впечатывается в дряблый, привыкший к нежности и теплу живот. Воздух с шипением вырывается сквозь гнилые зубы. Эфесом в висок!
Не останавливаться!
Двое? Вниз. Зубовный скрежет острого камня по кирасе. Шпага, вязнущая в толстом бедре. Хруст ломающегося колена сквозь грубую дерюгу жреческой хламиды. Пуля, разносящая вражью голову в сотни тысяч брызг. Минуту отдохнуть? Некогда.
Не останавливаться!
Сбегающие сверху десятка два солдат. Шпагу выше. Арбалетные болты, разящие, как гвозди римского палача на Голгофе. Скрюченные пальцы, цепляющиеся за отвороты сапог. Обрубить? К черту!
Не останавливаться!
Лестница. Сверху катится волна перекошенных злобой лиц. Блестят наконечники. Грохот, вгрызающиеся в лицо злые каменные осколки. Облака пыли. Никого. Аршинные воронки в каменной кладке. Потом скажем спасибо артиллеристам Месы, а пока…
Не останавливаться!
Чего разлегся? Вставай! Вставай, во имя Девы Марии, Спасительницы! А… Мертвый. Прости, солдат.
Не останавливаться!
Половина пути. Воздух болью разрывает легкие. Огромная каменная площадка, на ней человек двадцать с длинными копьями. Вправо, влево. Получи. Рука, черт. Брызги крови. Больно. Кираса. Скользкое древко в руке. На тебе, тварь! На! На!!! Святые угодники. Господь милосердный! А…. Держите меня, ребята. Держи-и-и… Уф-ф… Ну, чего уставились? Крови не видели?! Вперед! Вперед!
Не останавливаться!
Три четверти пути. Что внизу? Держимся? Ломим? Артиллерия жару дает? Отлично. Козырек верхней площадки. Кортес? А у вас щит отвязался. Ха-ха. Это нервное! Да ерунда, вскользь зацепило. Вы б поосторожнее, капитан-генерал, не ровен час… Чего плететесь, как беременные кобылы. Ну-ка взбодрились, выродки!
Не останавливаться!
Конец лестнице. Легкие рвет. Ноги гудят. Деревянные помосты с жертвенными камнями размолоты в труху. Фальконеты успели положить пару ядер и сюда. Яркое солнце над головой. Величественная панорама на горизонте. Прохладный ветерок с озера, уносящий в сторону дым пожарищ и запах крови. Мешикских воинов нет, все погибли. Только толстомордые касики жмутся к стене дворца, того самого, возле которого он встретил отца после долгой разлуки.
Нахлынули воспоминания. Сердце схватил тугой, горький обруч. Усилилась боль. Ромка скрючился, прижимая к груди раненую руку. Захотелось упасть и застонать. Чтобы никто не видел его слабости, молодой человек опустился на камни, привалившись спиной к идолу, которому испанское ядро снесло половину пучеглазой головы.
А это что такое? Два касика в небогатых нарядах пробирались вдоль каменного края, явно прячась от испанцев.
Ромка, кряхтя, поднялся на ноги и побрел за ними. Те явно кого-то высматривали и что-то затевали. Они вдруг пулей сорвались с места и бросились к группе испанцев.
— Стой! — заорал он и побежал следом.
На его крик обернулись, но сделать ничего не успели. На лицах конкистадоров застыла растерянность. Касики с разбегу подхватили Кортеса под мышки и вместе с ним побежали к краю. Ромка с силой выбросил вперед руку и разжал пальцы. Шпага не предназначена для метания, но каким-то непонятным образом она все же настигла одного из мешиков и воткнулась ему в голень. Тот вскрикнул, споткнулся на полном шаге и повалился на камни, увлекая за собой Кортеса, уже сомкнувшего пальцы здоровой руки на горле второго индейца. Через секунду все было кончено. Два мертвых тела сброшены вниз, а дон Эрнан, зверски топорща усы, с преувеличенным тщанием отряхивал свой донельзя изодранный костюм.
— Ну, дон Рамон, я безмерно благодарен!
— Полно, — отмахнулся Ромка. — Думаю, вы бы меня тоже не бросили.
— Правильно. Я хочу перед вами извиниться.
— Господи, за что? — вырвалось у Ромки.
— За свое поведение. За то, что обвинил вас в измене. Не перебивайте. Я вполне понимал ваши чувства к отцу и, наверное, сам поступил бы так же. Но вы… Я не знаю, как это выразить.
— Может, потом?
— Нет, потом у меня не хватит духу. За время похода я привязался к вам и стал относиться как к сыну. И то, что вы так легко переметнулись, когда появился этот человек, ваш настоящий отец, ранило меня в самое сердце. Я позволил себе…
— Дон Эрнан, — очень строго и официально ответил юноша, — мне кажется, я понимаю ваши чувства, а даже если и нет, то не держу зла. Поверьте.
— Правда?
Отстранившись, Кортес несколько секунд внимательно смотрел в лицо молодого человека, потом протянул руку. Ромка потянулся в ответ, но не выдержал и обнял капитан-генерала, приникнув подбородком к его здоровому плечу. Кортес неловко, одной рукой обнял его в ответ. Так они простояли несколько секунд, потом развернулись и двинулись вниз по лестнице.
Ободранный, закопченный солдат появился из бокового прохода. Посеченный камнями великоватый шлем сидел кривовато, кираса была сплошь покрыта язвами попаданий. Он заплетался на ногах и что-то невнятно бормотал, то и дело закатывая глаза.
— Чего с ним? — спросил караульный у своего начальника.
— Видать, по голове парню попало. Смотри, какая вмятина слева. Повезло. Чуть бы ниже, и принимай, ангелы, новую душу.
— Да куда его такого?
— Во вторую башню бы надо. Там с десяток раненых есть, пора лазарет устраивать, — ответил старший. — Сам дойдешь?
Солдат в ответ только кивнул.
— Ну, ступай с богом. Осторожнее только.
Оказавшись за караулом, солдат преобразился. Лицо его подтянулось, обретя четкие медальные черты. Глаза перестали блуждать и словно в прицел захватили верхушку нужной ему башни.
Тенью вампира скользнул в брошенную хозяевами комнату человек в свободном плаще, неуловимо меняющем цвет, поставил на пол ведро с густой пахучей жидкостью, достал из-под складок костяные и деревянные части, ловко собрал большой мешикский лук и накинул на рога звонкую тетиву. На десяток стрел он накрутил вату, выдранную из стеганого панциря, чиркнув кремнем по кресалу, запалил небольшую жаровню, придвинул деревянный стульчик и присел у окна, глядя, как испанцы возвращаются к башням-кораблям.
Ждать осталось недолго.
Надвигался вечер. С далеких гор натянуло низкие серые тучи, полные противной, холодной измороси. С озера начал подниматься туман.
— Надо двигаться, — проговорил Кортес, оглядывая двор, заваленный мертвыми телами. — Этой ночью мы либо покинем город, либо погибнем.
— Дон Эрнан, — спросил Ромка. — Можно, я сбегаю к отцу? Проведаю.
— Конечно, дон Рамон. Но через полчаса я жду вас на своей башне.
Ромка кивнул и стремглав бросился к веревкам, все еще свисающим со стены. Не обращая внимания на боль, лаской вскарабкался на стену, перевалился, спрыгнул вниз. Добежал до аппарели и заглянул внутрь. По-видимому, ее нутро отвели специально для раненых. Некоторые сидели, пытаясь самостоятельно обработать раны, тяжелые лежали прямо на полу. Встрепанный коновал метался от одного к другому, пытаясь оказать самую необходимую помощь.
Сеньор Вилья оставался там, где Ромка его оставил, — прямо посередине. Его носилки всем мешали, но почему-то никто не делал попытки хотя бы сдвинуть их в сторону.
Лицо раненого было бледно, грудь едва заметно шевелилась от легких вздохов. Повязка набухла и сочилась кровью. Ромка вбежал по доскам и, присев на корточки, сжал в своих руках вялые и безжизненные пальцы отца. Потряс.
— Папа. Папа! — позвал он.
— Не дергал бы ты его, — раздался над ухом тихий голос. — Отходит человек.
Слова были… русскими. Мирослав?! Вернулся! Ромка обернулся и несколько секунд непонимающе смотрел на скуластого солдата, тепло и грустно улыбающегося ему из-под железного козырька. Потом взглянул в его льдистые голубые глаза:
— Мирослав?!
— Не ори.
— Где ты был? Почему пропадал?
— Повздорил маленько с главным. Дело прошлое. Нам теперь о другом думать надо, — отмахнулся Мирослав.
— О чем? — отстранился Ромка.
— Кончилось наше с тобой задание, — ответил Мирослав вполголоса. — Папу мы твоего отыскали. Послание, правда, не передали.
— Передали. Вот оно. — Ромка дотронулся до перевязи на груди. — Зашифровано было. Папа прочитал.
— Ну, тем более, — просветлело лицо Мирослава. — Теперь нам пора назад, к князю Андрею.
— Как назад?! — не понял Ромка.
— Да так, — озлился Мирослав. — Уходить надо отсюда. Эти башни — придумка светлая, но не панацея. Поломают туземцы их, или они сами на дамбах застрянут, и придет всем карачун.
— Но папа…
— Роман, ты человек, много повидавший, взрослый. Должен понимать, что отец твой до утра вряд ли дотянет. Я знаю, это нелегко, горько, но не хочу, чтоб вместе с ним и ты голову сложил. К утру они все тут перекроют. Уходить надо сейчас. Я дорогу посмотрел, знаю, где лодку взять. Переплывем на тот берег, а там вдоль дороги и по лесам в Вера-Крус или до Истапалапана, там испанский гарнизон. Коней уведем. За три дня домчим.
— Пока папа жив, я останусь с ним или хотя бы где-то поблизости.
— А ты хоть понимаешь, что это преступная глупость? И предательство?
— Да что за мир такой?! — в сердцах по-русски вскричал Ромка. — Почему любовь к одним всегда оборачивается предательством к другим?!
— Жизнь! — пожал плечами Мирослав. — Ладно, если хочешь подставлять свою дурью голову под камни и стрелы, то я постараюсь, чтоб они ее не очень продырявили.
— Ты остаешься? — не поверил своим ушам Ромка.
— Вместе пришли, вместе уйдем, — пожал плечами Мирослав.
От радости Ромка чуть не бросился ему на шею.
Послышался шум, крики командиров, топот множества ног по каменным мостовым. Колона начинала движение.
— Выступаем. Мне к отряду надо, — встрепенулся Ромка. — Ты со мной?
— Нет. Думаю, мне особо светиться не стоит. Я лучше тут посижу. С отцом твоим.
Молодой капитан спрыгнул на мостовую и заспешил к своему отряду.
Первая башня двинулась через площадь. Мешиков не было видно, но стрелки на верхних этажах были готовы. С гиканьем и лязгом пронеслась мимо кавалерия, уходя в очередной узкий переулок. Подняв повыше щит и перехватив поудобнее шпагу, молодой человек повел своих бойцов в устье широкой улицы, до второго этажа заваленной всякой рухлядью.
Заговорили орудия, методично, залп за залпом перемалывая в труху заостренные колья, корзины с песком и камнями и выброшенную из окон мебель. Стрелки перенесли огонь повыше, и окрестные дома расцвели белыми соцветиями выбиваемой из стен глиняной пыли. Вскоре весь створ накрыло сплошное белесое облако, в котором метались какие-то тени, что-то горело и ломалось с треском. Потом стрельба прекратилась. Пока колонна пересекала площадь, щекочущая нос пыль немного осела. Путь был свободен. Испанские ядра тонким слоем развезли мешикские нагромождения по крепкой мостовой.
Ромка помнил этот маршрут. Сейчас вниз, потом один поворот налево, за ним огромные ворота, выводящие прямо на дамбу в Тлакопан. Быстрой ходьбы от силы минут двадцать.
Молодой капитан прислушался к скрипу, издаваемому несмазанными деревянными осями, и критически оглядел небо, темнеющее на востоке. В темноте мешики воюют неохотно, но и солдатам бы отдохнуть. Да и индейцы, запряженные в сбрую, валятся с ног.
Кстати, а где мешики? Ромка поймал себя на том, что уже минут пять не слышит канонады. Над городом повисла какая-то непонятная тишина, скребущая ухо, но вскоре впереди послышался гул и грохот. Он заметался между домами, нарастая и усиливаясь. Какое-то новое оружие? Чудище из озера, вызванное заклинаниями жрецов? Ромку это не удивило бы. Сдвинув марион на лоб, он потер ладонью затылок, приглаживая вздыбленные страхом волоски, и оглянулся на своих солдат. Многие молились, остальные помахивали мечами, поудобнее укладывая их в руке. Колонна как-то сама собой остановилась.
— Держать строй. Не разбредаться, — бросил он им и повернулся лицом к надвигающейся опасности.
Звук разрастался, креп и надвигался на испанцев. Ближе. Ближе! Вот!
Со страшным грохотом из боковой улицы вылетели какие-то странные существа. Покрытые перьями, на высоких тонких ногах, они напоминали диковинную помесь лошадей и птиц, если бы не странные длинные и тонкие выросты. Копья!
Ромка, сжавший зубы до скрипа, сообразил, что прямо на него летит Педро де Альварадо в развевающейся за спиной перьевой накидке невероятной красоты и богатства. Остальные всадники были выряжены примерно так же.
— Вы с ума посходили?! — набросился Ромка на соскочившего с коня Альварадо и остановился, заметив странный блеск в его глазах.
— Там такое!.. — затараторил капитан. — Мешики сбежали куда-то. Последнего мы минут десять назад видели. Все вывернуто, выкинуто прямо на улицы. Золото везде валяется корзинами. Тыквы долбленые с вином. Рядами. Накидки вот. — Он сдернул с плеча порядком растрепанный плащ из миниатюрных зеленых перьев и кинул его под ноги коня. — Пойду капитан-генералу доложу. — Он протолкался между солдатами и побрел к первой башне.
«Какого черта тут происходит?! — думал Ромка. — Золото, вино. Мешики сбежали. Выражают нам признательность за то, что уходим? А может, задумали напоить? Пьяные и обессиленные солдаты наверняка не смогут драться. Сотня кавалеристов, без которой нам вряд ли удастся выбраться из города, уже вдребезги пьяна. И золото! Кавалеристы наверняка набили карманы и сумки тяжеленными цепями и слитками».
Судя по крикам, долетевшим с командирской башни, к таким же выводам пришел и Кортес. Ругательства и богохульства причудливо переплетались в его речи.
Альварадо вернулся побитой собакой и демонстративно вывернул карманы. Звеня и весело играя в последних лучах заходящего солнца, по камням покатились перстни, цепи с подвесками. Следуя его примеру, остальные всадники обрушили на мостовую золотой ливень, развернули коней и ушли в патрулирование.
Башни двинулись вперед. Врага по-прежнему не было. Конкистадоры приободрились. Индейцы подналегли на свои постромки.
Вот наконец последний поворот, за ним площадь и ворота. Теперь не расслабляться. Кортес говорил, что это самое опасное место. Он первым шагнул вперед, выйдя из-за угла дома. Врага не было. Зато в самом центре площади, совсем не затронутой уличными боями, раскинулись столешницы, поставленные на высокие, грубо сколоченные козлы. Они были завалены флягами с вином, фруктами, жареной птицей, рыбой и хлебом. Вокруг стояли корзины с золотом и драгоценными камнями. Молодой капитан и не заметил, как ноги сами понесли его к еде и богатству. За ним потянулись остальные.
Краем глаза он видел, как вылетели из боковой улицы конники во главе с Альварадо. Замерли, на мгновение сдерживая разгоряченных коней, а затем как бы невзначай, как бы так и надо, тоже пустили их вперед.
Над головой грохнуло. Раскаленное ядро влепилось в самое сердце винной пирамиды и закрутилось, зашипело там, остывая. Второе начисто снесло ее верхушку, а третье, снайперски подрезав козлы, уронило всю конструкцию. Еще несколько ядер подняли вверх столы с едой. Бело-зеленая одуряющая жидкость волной облизала Ромкины сапоги и отступила, унося в озеро скорлупу разбитых фляг и перемешанную в бурую массу еду.
У Ромки свело челюсти и заурчало в животе. Умом он понимал, что Кортес поступил правильно, не дав солдатам наесться, напиться и набить карманы золотом. Поход далеко не закончен. Но тело было категорически не согласно.
Прилипая подошвами к остаткам еды, Ромка прошел через ворота и очутился на дамбе. Берега озера почти скрывались в сумерках, а водная гладь, наоборот, светилась переливами, как испорченное венецианское зеркало. Привычного оживления не было и в помине. Ни одна яхта, ни одна даже самая завалящая лодка не оставляла расходящегося за кормой следа. Ну и славно — чем меньше мешиков вокруг, тем легче будет им добраться до противоположного, такого далекого берега.
На этот раз Ромка и его люди выступили в авангарде, на узком пространстве дамбы коням было не развернуться. Колонна растянулась. Меченосцы успели пройти уже саженей сто, когда последняя махина только-только миновала ворота. Сейчас должен быть первый мост.
Нет моста?! Мешики разобрали. У Ромки во рту появился неприятный кисловатый привкус. Если они хотели, чтоб испанцы быстрее покинули столицу, то зачем было… Засада?! В голову ударила волна нехорошего предчувствия, а рука сама вскинула шпагу. Вроде пока никого.
Капитан кликнул одного из солдат и отправил его к первой башне. Он знал, что на случай, если придется переводить эти громадины через каналы, был сделан специальный мост. Кажется, сейчас было самое время его применить.
Инженерная команда не заставила себя ждать. Они притащили настил, собранный из толстых бревен, и перебросили его через провал. Несколько человек тут же выскочили на середину и запрыгали по нему, проверяя надежность.
— Все в порядке, выдержит, — закричал один из них, приложив руки рупором ко рту.
— Все в порядке. Все в порядке. Можно двигаться, — полетело по колонне.
Натянулись ремни, скрипнули колеса, и махины двинулись через мост.
Граф Серри выглянул в окно, оценил расстояние до башен, постепенно растворяющихся в темноте, и улыбнулся. Его миссия двигалась к своему успешному окончанию.
Он взял с подоконника стрелу с обмотанным тряпкой наконечником, макнул его в ведро с вонючей жидкостью и поднес к огню. С тряпки сорвалась темная капля. Едва заметные язычки пламени, изредка пробегающие по углям, бросились к ней, поглощая и разрастаясь на глазах.
Граф еще раз улыбнулся, поднял лук и натянул тетиву с горящей стрелой.
Ромка дал знак своим солдатам остановиться и смотрел, как вторая махина, переваливаясь с боку на бок, медленно преодолевает накидной мост. Все боялись за первую, не опрокинется ли, не сломаются ли доски. Но молодой капитан больше переживал за вторую, ведь в ней были его отец и Мирослав.
Сердце сжалось в ледяной ком и ухнуло вниз, в самое нутро. Чуть позднее мозг, воспаленный от усталости и недосыпа, понял, что южная ночь взрывается воплями тысяч глоток, сигналами труб и трелями маленьких свистелок, которые мешики используют для подачи команд. Голые воины, размахивающие кремневыми ножами и дубинками, полезли из воды. По темной глади заскользили, приближаясь, сотни лодок, до отказа забитых кричащими людьми, размахивающими оружием.
Ромка поднял шпагу, но воспользоваться ею не успел. В мгновение ока он был сметен мощным потоком скользких холодных тел. Потеряв под собой опору, он покатился с насыпи и в облаке брызг погрузился в тепловатую фосфоресцирующую воду. Сочтя парня мертвым, лезущие из воды мешики не обращали на него внимания, торопясь добраться до живых, вставших в круг и полосующих темный воздух тусклыми лезвиями мечей. С некоторым запозданием с верхних этажей всех башен заговорили орудия.
Вал стрел и картечи накрыл нападающих. Аркебузы и арбалеты рвали их на части. Где-то в арьергарде ржали кони. Надо организовать отпор. Прорваться.
Ромка выплюнул теплую солоноватую воду и рванулся вверх по обрыву, успев приложить по голове латунным яблоком эфеса какого-то не вовремя обернувшегося мешика. Потом еще одного. И еще. При таком количестве нападающие скорее мешали друг другу.
Верхний этаж последней, четвертой башни занялся пламенем. Что могло загореться у канониров, всегда таких аккуратных? Да какая разница! Пора было пробиваться к своим, иначе в свете пламени его быстро заметят и просто растерзают. Выписывая шпагой восьмерки, он двинулся напролом. Обнаженные тела мешиков легко поддавались напору, вскоре он поднырнул под щиты пехотинцев и оказался в центре созданного ими круга. Теперь надо пройти ближе к башне. Он привстал на цыпочки и осмотрелся.
То, что он увидел, заставило молодого капитана похолодеть.
Сотни мешиков облепили перекидной мост и, налегая изо всех сил, стаскивали его в воду. На мосту замерла башня, огрызающаяся нестройными залпами. Вот она качнулась раз, другой и медленно, затем все быстрее стала клониться. В воду посыпались стрелки и артиллеристы. Следом, накрывая людей, рухнула сама конструкция. Поднятые ею брызги засияли в свете факела, который теперь представляла собой последняя башня.
— Отец! — не помня себя заорал Ромка и кинулся к тому месту, где вода кипела вокруг деревянного остова.
Все были так захвачены величественным зрелищем катастрофы, что первый враг заступил ему дорогу только около самого провала. Для него этот шаг стал последним в жизни. Второй успел увернуться. Третий упал с раскроенной головой, четвертый — с маленькой аккуратной дырочкой под сердцем.
Сеющим смерть ураганом пронесся Ромка по дамбе и с разгона прямо в кирасе прыгнул в воду. Битва кипела и там. Люди барахтались, нанося удары. Всплывали и лопались на поверхности кровавые пузыри. Отовсюду неслось: «Помогите, я тону!», «Помогите, меня хватают!», «Помогите, меня убивают!», «Помогите!»
Набросив на плечи накидку и нацепив на голову шапочку с перьями, граф Серри спокойно шел по дамбе. Мешикские солдаты расступались перед ним, принимая за знатного касика.
Около догорающей башни он остановился и полюбовался на свою работу. Да, сегодня его стрелы сделали гораздо больше, чем все это туземное воинство. Он с ухмылкой наблюдал за тем, как индейцы волокут в город обгорелые трупы и туши коней, иногда уже разрезанные на части. «Падальщики! — пренебрежительно подумал он. — Но это как раз то, что сейчас нужно». Надеяться на то, что он своими глазами увидит трупы Лже-Мотекусомы и его чертова сынка, конечно, не стоило, но он был уверен в том, что мешики не пропустят ни одного тела.
А это кто там плавает? Он всмотрелся в поверхность воды за чертой, куда не долетал свет пожара.
Ромка высунул голову из воды. Определить, где вход в нижний этаж, не удалось. Он снова нырнул и попытался проплыть под водой до люка, который был когда-то верхним, но уткнулся в мешанину тел. Отплыл назад, встал в мелкой, примерно по грудь, воде. Бросился снова, дорогу ему перегородила лодка, в которой сидели воины вперемешку со жрецами. У некоторых в руках он заметил палки, к которым были привязаны испанские мечи.
Вспоров шпагой тростниковый борт, он поджал ноги и погрузился с головой, прежде чем сидящие успели сообразить, что случилось. Проплыл под водой локтей двадцать. Вынырнул, отфыркиваясь. Здесь, куда свет горящих башен почти не доходил, мешикам делать было нечего.
Рядом появилась темная голова. Ромка, не думая, ударил. Коротко, без замаха. Рука его словно попала в деревянные тиски. На темечко опустилась тяжелая длань и пригнула голову под воду. Дыхание перехватило, в легкие полилась вода. Ромка забился в деревянных объятиях, но выбраться не смог.
Неожиданно хватка ослабла. Молодой капитан смог поднять голову над водой и закашлялся, вода фонтаном выплеснулась из его легких.
— Ромка, ты? — тихо спросил знакомый голос.
— Мирослав?!
Темная голова едва заметно кивнула.
— Папа…
Голова мотнулась. Вроде не отрицательно, но как-то уклончиво. Ромкины челюсти сжались сами собой, скрипнули зубы.
— Ты видел?
Снова отрицательный ответ.
— Так, может, он еще жив? — Ромка, широко загребая воду, поплыл к остову башни, едва виднеющемуся на поверхности.
Крепкая рука, словно капкан, схватила его за лодыжку.
— Куда?! Там светло как днем и туземцев тьма. На камень захотел?!
Ромка отбрыкнулся. Раз. Второй. Затих. Мирослав был прав. Спорить с ним — идти вопреки очевидному, вырываться бесполезно. Но тем не менее…
— Там люк узкий, да и тот привалило чем-то. Пока выбирались, потопли почти все, а родитель твой без сознания был, он сразу… Не мучался, — зашептал Мирослав, пригибая к себе ухо молодого человека.
Ромка, глядя в сторону опрокинутой башни, не слушал, только старался оттолкнуть, подальше отодвинуться от рта, роняющего страшные слова. И от этой беззащитности, от этого детского нежелания слышать плохое, в душе сурового воина что-то перевернулось.
— Рома. — Голос его изменился, стал мягче. — Да, может, еще жив твой папка. Такие люди, знаешь… Они того… — слова неправдивого утешения неловко срывались с его языка, — …так просто не откинутся. Выплыл куда, а свои-то его в лицо наверняка узнают. В холодную, может, и засадят, но убивать-то не будут. Рома…
Успокоенный и тоном, и смыслом его слов, молодой человек перестал биться в его руках, как пойманная в сеть и смирившаяся со своей участью куропатка.
— Давай теперь к берегу. Потихоньку, помаленьку. — Поддерживая молодого человека одной рукой, он стал выгребать к небольшому ответвлению, идущему от основной дамбы, подальше от того места, где мешики, опьяненные победой, по бревну раскатывали первую башню, давно брошенную испанцами.
Мирослав почувствовал под ногами дно, попытался встать, но вязкий ил разошелся. Он погрузился с головой, вынырнул, отфыркиваясь, сделал несколько гребков, попробовал еще раз. Ноги снова утопали в донной грязи, но на этот раз нащупали опору. Вода остановилась под подбородком. Русич облегченно выдохнул и побрел в сторону берега. Там он снял парня с плеча, поставил на твердое и потянул за руку. Тот зашагал, бездумно переставляя ноги.
— А я, признаться, уже заждался, — резанула ночную тишину русская речь с неуловимым мягким выговором.
— Опять ты? — пробормотал воин, разглядывая человека в богатой накидке, из-под которой высовывались полы плаща, и потянулся за ножом, привязанным к ноге.
— А ты кого хотел увидеть?
Русский воин не ответил. Он отпустил плетью повисшую руку Ромки и двинулся на берег. В свете далекого пожарища блеснул нож.
— Что, даже поговорить не хочешь? — улыбнулся человек в плаще, сбрасывая накидку и шапочку с перьями.
Русский шел. Вода, разрезаемая его грудью, крутилась за спиной пенными бурунами. Человек в плаще улыбнулся, и в его руке словно по мановению волшебной палочки появился тонкий меч. Он выставил острие и чуть отставил левую ногу, всем своим видом давая понять, что готов к схватке.
Русский воин шел. В руке блестел нож, вода брызгами летела во все стороны.
Человек на берегу сдвинул брови и выпростал из-под плаща левую руку с зажатым в ней кинжалом. Слабые блики света заиграли на узком лезвии и на хитрой чашечке с косыми прорезями, в которых мог застрять любой клинок.
Русич вышел на берег и вдруг пропал.
Томас Говард сморгнул. Только что он видел перед собой мускулистую фигуру, и вот она растворилась в ночной темноте. Повинуясь скорее инстинкту, чем чувствам, он отпрыгнул в сторону. Короткий нож срезал траву на том месте, где только что была его нога.
Британец махнул мечом сверху вниз, по-деревенски. Мимо. Он прикрылся хитрой гардой, и нож прошел вскользь. Граф Серри послал вперед длинное лезвие, услышал только шелест рассекаемого воздуха и отступил на шаг. Но отступил ли? А может, только приблизился к противнику? Раскинув руки в стороны, он описал вокруг себя свистящий круг и отпрыгнул. Он не видел, но был почти уверен в том, что его печень лишь на несколько дюймов разминулась с острием в руке проклятого русского.
Прижавшись спиной к небольшой стене, огораживающей один из многочисленных пирамидальных храмов, он затаился, пытаясь унять тяжелое дыхание. Этого он не ожидал. В схватке под стеной дворца Ашаякатля с удивлением понял, что русич — противник не менее опасный, чем он сам. Сейчас же он все больше убеждался, что дела обстоят куда как хуже. Хорошо, что у противника в руках только нож, а если бы было что-то посерьезнее? Шорох? Показалось? Нервы не выдерживают. Ну, где ты? Справа? Слева? Посередине?
Русич вырос прямо перед ним, толкнул в грудь, прихватил руку с мечом, заблокировал предплечьем ту, в которой был кинжал. К горлу третьего герцога Норфолка прижалось острие. Голубые глаза, холодные как арктический лед, заглянули в самую душу. Смерть? Нет, если бы этот воин хотел его убить, то медлить бы не стал.
Британец дернулся в сторону. Ему необходимо было отлипнуть от стены. Отточенное лезвие прижалось сильнее, разрезая кожу. По горлу потекло теплое, но сейчас это было неважно.
Третья рука, уродливый отросток, проклятие, которое он всегда прятал под плащом, была освобождена из специального кармана. Сил в ней было немного, но раньше этого хватало.
Он сжал пухлые детские пальчики на рукояти стилета и ударил.
Мирослав почувствовал, как входит в его бок холодная сталь, как уплывает из-под ног земля и начинают крутиться над головой звезды, вовлекая его душу в странный хоровод. Ночное небо распахнуло перед ним свои глубины.
Как сквозь вату Ромка видел человека на дамбе, видел, как бросился к нему Мирослав. Видел их странный танец в ночи, но события проходили мимо, не зацепляя его оцепеневшего, охладевшего ко всему мозга. С чавканьем вырывая ноги из ила, он брел по мелководью, желая только добраться до твердой земли, упасть на нее и больше никогда не подниматься.
Уклоняясь от разящего меча и подло жалящего кинжала, Мирослав теснил противника, очерчивая взмахами ножа единственный возможный путь к отступлению. Наверное, это было красиво. Скорее всего, это было гениально. Любой морской бродяга в Севильском портовом кабаке, любой германский наемник, любой швейцарский пехотинец дорого бы дал за то, чтоб хотя бы поглядеть, как ведет ножевой бой русский богатырь.
Он прижал противника к невысокой стене, выждал. Уловил момент и одним мягким движением обезоружил и обездвижил врага. Все!
Потом что-то случилось. Мирослав покачнулся, отступил на шаг, схватился за бок и мягко осел на землю. Словно раскаленная игла воткнулась в замерзший мозг, оживляя его и разгоняя по телу волну горячей крови.
— Мирослав!
Еще получаса не прошло с того момента, как скрылось под водами озера тело его отца, и вот теперь Мирослав!.. Молодой человек с разбегу перепрыгнул лежащее тело и рубанул. Еще удар, еще.
Ромка пригибал противника к земле. Меч и кинжал порхали по воздуху, не в силах успеть за полоской гибкой толедской стали. Искры сыпались с клинков.
Очередной удар пришелся на основание шпаги. Рукоять как живая забилась, больно отдавая в ладонь, не защищенную перчаткой. Ромка потерял темп, и этого хватило его противнику, чтоб перейти в наступление. Несколько раз он полоснул мечом по воздуху, отгоняя молодого капитана, потом опустил меч, скрестил запястья, перекрыв меч гардой кинжала, и замер в стойке.
Ромка с удивлением узнал стойку «шут» («Alber»), описанную еще в прошлом веке в трудах Иоганнеса Лихтенауэра. Только там вместо кинжала использовался баклер, маленький накулачный щит. Впрочем, большая гарда клинка с широким ободком вполне могла его заменить.
Додумать он не успел, противник пошел в атаку. Не разрывая рук, он нанес несколько резких косящих ударов, прикрывая гардой кисть и предплечье, единственные места, которые Ромка мог достать своей шпагой. От двух парень увернулся, один принял на тонкое вибрирующее лезвие, еще один пропустил левее головы и отпрыгнул. Ему показалось, что Мирослав шевельнулся, но, вероятно, это была просто игра света и тени или обман зрения, выдавший желаемое за действительное.
Еще удар. Ему пришлось пригнуться. Еще! Чтоб не попасть под лезвие, Ромка бросился вперед, надеясь кувырком уйти в сторону.
Подкованный сапог оглушил его, бросил на землю. В глазах потемнело от жуткой боли. Он успел заметить отблеск далекого пожара на отточенной кромке меча.
Ромка вздрогнул и попытался открыть глаза. Раза со второго это ему удалось. Он сел, обхватив руками гудящую голову, и осмотрелся.
Раннее утро. Маленькие птички, просыпаясь, заводят свои переливчатые трели. Солнце играет в каплях росы, в изобилии рассыпанных по резным листьям.
Молодой человек взял лежащий рядом глиняный черепок с заботливо собранной росной водой и выпил ее залпом. Он оперся на шалаш из веток, прикрывавший его от ночного бриза и чужих взглядов с озера, и с трудом встал.
На ватных негнущихся ногах он обошел шалаш и увидел Мирослава, сидящего на бревне. Прикусив травинку, воин наблюдал, как вдалеке, на дамбе, мешики разбирают остатки сгоревших махин, посыпают песком проплешины и вставляют в мостовую новые камни.
Ромка присел рядом.
Помолчали.
— Голова болит, — пожаловался капитан.
— Знамо дело, — спокойно ответил воин. — Скажи спасибо, что не треснула, как тыква гнилая.
— А с тем чего?
— А у него треснула, — так же спокойно ответил Мирослав.
— А кто он хоть такой был-то?
— Урод трехрукий. — Голос воина оставался спокойным, но по тому, с какой злобой он перекусил травинку, Ромка понял, что тот человек удивил Мирослава гораздо сильнее, чем ему хотелось бы показать.
— А откуда он и чего ему от нас надо было?
— Я так и не понял. Ничего при нем не было. Даже медальончика завалящего на теле не сыскалось. По выговору вроде бритт.
— Понятно, что ничего не понятно. — Ромка покачал гудящей головой. — А чего теперь делать-то?
— Домой надо. В Москву. Там сейчас зима. Снега по пояс.
— Так зачем в Москву-то?! — воскликнул Ромка. — Мы еще здесь… — И осекся.
Делать в Новой Испании ему было нечего. Отец, которого они отыскали с таким трудом, погиб почти у него на глазах. Испанские войска, с которыми он прошагал полконтинента, разбиты.
— Да, собираться надо. В письме, которое я папе передал, было сказано, что мама моя жива и находится у князя Андрея. Чтоб с ней ничего не случилось, папа должен был… В общем, надо срочно возвращаться и рассказать князю, что тут творилось.
— Что ж, — ответил Мирослав. — Пойдем потихоньку.
Они поднялись и, поддерживая друг друга, побрели в лес.
notes
