Глава 7
Порох
На палубе было, конечно, сыро, промозгло и неуютно. На слабой волне вокруг шлюпа колыхалось множество разнокалиберных плавсредств, в основном двулючных байдарок. Вся эта флотилия, похоже, терпеливо ждала, чем кончится совещание властей предержащих. Суда стояли на якорях, а вот байдарочникам, что б оставаться не месте, приходилось подрабатывать веслами. И потому, как они это делали, мне показалось, что имеет место приливное течение.
Оторвавшись от созерцания пейзажей, я обнаружил, что на палубе бездельничаем не только мы с Нестором, но и еще двое матросов – с ружьями у противоположного борта.
– Ты кто ж такой будешь? – спросил я промышленного. – Откуда взялся?
– У колошей в полоне был, – пожал тот плечами. – Как корабли увидел, так до наших и сбег.
– И долго маялся? – посочувствовал я. – Как попал-то?
– Да, считай, два года. В партии Урбанова я был. Как колоши навалились, я сколь мог побил-порезал ворогов да и в лес сбег. Три недели аки зверь по лесам блуждал, оголодал совсем. Ну, пришлось сдаться – не помирать же!
«Однако, – озадачился я. – Промысловую партию Урбанова индейцы выследили в проливах и, напав ночью, почти поголовно вырезали. А было в ней 90 байдарок, то есть порядка 180 охотников-туземцев. В документах потери инородцев часто указываются приблизительно, но русских всегда перечисляют поименно. Так вот, при гибели той партии, вроде бы, ни один русский не погиб и не пропал. Там и русский-то, кажется, был только один – сам Урбанов, который спасся. Это раз. Второе: корабли тут давно, а этот парень появился, кажется, недавно. И третье: за два года в плену уж всяко, наверное, можно научиться различать по внешнему виду индейцев разных кланов, а этому все на одно лицо. И что это значит? Темная личность, однако… Может, шпиен?»
– И что, измывались сильно? – продолжил я расспросы.
– Нет, пожалуй. Неплохо жилось у колошей.
– А что ж ты их сдал-то с потрохами? Вон ведь, крепость – как есть – всю прорисовал!
– А ты по что за них страдаешь? – встрепенулся мой собеседник. – Сам-то кто будешь?
– Русский я. По найму для англицкого купчины места торговые тут присматривал, да не присмотрел. Теперь вот домой пробираюсь.
– Русский он, гы-гы! – засмеялся бывший пленник. – Тогда и я – чугач али коняга! Креол, поди?
– А тя колышет? – огрызнулся я. По моим личным правилам надо было бы дать ему в рыло, но я решил быть мирным до предела.
– Да хоть ефиопом будь, коли хрещеный! – махнул рукой Нестор. – А диких ентих я терпеть ненавижу. Неча им небо коптить!
– Ну, ты сказал! – осуждающе покачал я головой. – То ж божьи твари!
– Вши с тараканами тоже божьи! – начал, кажется, заводиться мой собеседник. – Это графья да бояре, что из палат носа не кажут, все указы пишут, все велят добром да лаской их привечать! Их бы самих-то рылом в дерьмо! Враз бы про ласку забыли!
– Эт чо ж ты так взъелся? – как бы всерьез заинтересовался я.
– А то! Годов я, может, больших и не нажил, тока кидало меня по свету – на трех стариков хватит. Насмотрелся я и на тех иноземцев, и на ентих – хрен редьки не слаще! Все оне за людей тока себя понимают. Коли ты не их кровей, так либо задницу лизать со страху готовы, либо в морду плюют!
– Не-е, паря, – растянул я пасть в улыбке, – видать, забидели тебя дикие! То-то ты и лютуешь!
– Меня так просто не забидишь! – насупился Нестор. – Жил у колошей – считай, как сыр в масле катался. И бабы, и жрачка – от пуза… Однако ж приспело время – давай, значит, меня черту ихнему на жареху! Шаманство великое учинили – за победу значит. Ну, кто одежку красиву тащит, кто харч несет, а хозяин расщедрился и лучшего раба не пожалел – хороша жертва для беса! У-у, сука!
– От, злодеи! – подначил я. – Ты еще припомни, сколь оне алеутов, кадьякцев да чугачей в позатом годе побили! Тока скажи мне по первости, что б ты сам творил, коли б к тебе на двор чужаки вперлись? А? Корову-кормилицу забили, курей переловили, в амбаре нагадили, а жену и дочек во грех ввели? Что, поклонился б им низенько да хлеб-соль поднес? А то б и служить пошел ворогам? А?
– Врешь ты все, страшила! – вскинулся промышленный. – Нет у них ни дворов, ни коров! Не трудом они кормятся, а жнут, что не сеяли! На готовом живут, да и то порой взять ленятся. Вся-то жизнь ихняя – на праздники обжираться, баб брюхатить да войны воевать! На хрена они нужны – хоть Богу, хоть людям?! Сатане если только в отраду!
– Угу, – кивнул я. – А наши-то лучше, да? Вся Компанья российская тут на бобрах да котах морских держится. И метете вы тех бобров, как метлой – пусто место оставляете! А чем завтра жить станете, то пофигу – хоть трава не расти!
– Компанья?! – окончательно разозлился мой собеседник. – А ведаешь ли ты, урода, сколь Компанья наша тех бобров берет?
– Откуда ж?!
– Оттуда! А люди сказывают, будто в хороший год наши на круг тыщщи три аль четыре шкурок бобровых в казну компанейскую сдают. А бусурманы – англичаны с бостонцами – тыщщ по десять али двенадцать вывозят! И кто тех бобров для них бьет? Да те ж колоши и бьют! За ром, за одеяла, за ножи железны да ружья с порохом! Уразумел?
Я попытался придумать простой и веский аргумент в защиту «диких» народов, но как-то сразу не смог. В голове крутились лишь христианские заповеди и что-то невнятное о гуманизме, об охране природы и непреходящей ценности любой культуры. Но как объяснить неграмотному промышленнику начала XIX века, зачем охранять природу и в чем ценность примитивных культур? А сам-то я это понимаю, если честно?
Чтобы сомнения меня не мучили, я задушил их на корню: «Так или иначе, но нечего всяким колонизаторам лезть в чужой огород! Ладно бы своей земли не хватало! А самое главное: ну, не могу я поступиться принципами! И аргументы тут не требуются!»
Придя к такому утешительному выводу, я обратил-таки внимание на то, что происходит вокруг. А на палубе шла суета, начала которой я как-то не заметил. Это был неплохой повод сменить тему беседы:
– Чой-то они забегали, не знаешь?
– Да, кажись, порешили начальники колошей боем брать, – с некоторым удовлетворением ответил Нестор. – Вишь, пушки на лодки грузят. Не иначе меня послушались – на берег их свезти хотят.
– Так уж и тебя! – буркнул я недоверчиво. – Ну-ка, я гляну…
Матросы бегали туда-сюда, что-то тащили и опускали за борт в лодки, пришвартованные у бортов. Я прошелся по палубе и некоторое время наблюдал, как из люка вытаскивают на поверхность деревянные емкости с матерчатыми кульками, похожими на большие сардельки. И вдруг я вспомнил, что это такое. А следом возникла идея – гениальная, самоубийственная и простая!
«Это – картузы, расфасованные заряды для пушек. Вроде бы, на судне их хранят вместе с основным запасом пороха в крюйт-камере. А на «Неве» она расположена… А, если?.. Черт побери, они сделали большую глупость, что не забрали у меня кинжал!»
Выгрузка закончилась, матросы вылезли наверх и уже собрались закрывать люк, когда я глянул последний раз по сторонам, отпихнул кого-то с дороги и рванулся вперед. В три прыжка я оказался возле люка и, не колеблясь, обрушился по трапу вниз. Там – в полутьме – кто-то был в количестве больше двух. Ближайший человек не успел шарахнуться и свалился под моим кулаком. Не останавливаясь, продолжая движение вперед в узком проходе, я сгреб второго матроса левой пятерней за мундир и приложил правой по лбу. Тело сразу обмякло, я хотел отпустить его, но впереди возник еще кто-то с оружием в руках. Тускло блеснул ствол с воронкообразным расширением на конце, и раздался крик:
– Стой! Стрелять буду!!!
– Стреляй, – буркнул я и швырнул вперед тело оглушенного матроса.
Выстрела не последовало, мои оппоненты завалились назад и в бок, так что я не сразу углядел, куда ударить, чтобы несостоявшийся стрелок перестал трепыхаться.
Далее следовал поворот и новый проход: «Еще стража будет или это уже все? Тут опять короткая лестница вниз. Проход и дверь в конце – вот она! Она ли? – с двух разгонных шагов я ударил ногой: – Ух, даже не колыхнулась! Ну-ка, еще разик… Стоп!» В последний момент я сообразил, что дверь отрывается, конечно, наружу, что ломиться в нее бесполезно, но… Но замок-то не заперт! Я выдернул дужку, распахнул толстую дверцу: – «Где? Что?! Где?!!»
Нет, я не собирался взрывать один из кораблей первой русской кругосветной экспедиции. И для самоубийства я еще не созрел. Просто… Просто в моей памяти отчетливо запечатлелось, что на деревянных парусных судах того времени пороховые погреба или крюйт-камеры тщательнейшим образом охранялись от огня. В случае пожара команда имела возможность быстро залить весь боезапас водой. Вот эту противопожарную приспособу я и искал: «Вряд ли это краник, подающий забортную воду, скорее бочка с затычкой на возвышении. Где она? Где?! Где?!! Здесь нет – в коридоре? Да!»
Нечто, похожее на затычки с железными поворотными ручками-рычагами, обнаружилось по бокам коридора возле самой двери. Это было логично – дверь можно и не вскрывать, пол же здесь под наклоном, а в самой крюйт-камере вообще почти на метр ниже: «Мог бы сразу сообразить и не возиться с дверью! – подумал я. – Ну-ка, посмотрим, много ль вы навоюете без пороха, конкистадоры российские!» Я ухватился руками за горизонтальный штырь – осталось повернуть и выдернуть!
Серая тень мелькнула справа и заполнила собой все пространство узкого прохода. Я уже почти провернул рычаг, когда мир взорвался снопом искр: бемс!
«Ой, б…!» – отпустив рычаг, я махнул правой рукой в сторону, отталкивая предполагаемого противника. Сам же подался корпусом влево – к прикрытой двери крюйт-камеры. Оперся о нее спиной и чуть пригнулся, привычно прикрывая лицо кулаками, а солнечное сплетение – локтями: «Что за хрень?! Похоже на нехилый удар кулаком в голову!»
Это были, конечно, не мысли, а соображения, мелькнувшие в сознании со скоростью света. Едва я принял защитную стойку, как на меня обрушился град ударов – хор-роших ударов!
Инстинктивно я повернулся к противнику чуть боком, готовясь прикрыть бедром пах на случай удара ногой. И этот удар последовал! Я бросил левую руку вниз, пытаясь ухватить противника за голень – это одна из моих «коронок»! Ногу его я не поймал, зато получил удар в челюсть, оказавшуюся открытой. Пришлось снова уйти в глухую оборону.
Собственно говоря, такой бой – рукопашный и без правил – это моя вторая профессия. Без всякой команды заработал внутренний таймер: «От начала «экшена» – от прыжка в люк – прошло секунд двадцать, «контакт» длится меньше десяти секунд. Он пытается ошеломить меня, заставить раскрыться. Работает очень интенсивно и, конечно, долго не выдержит. Сейчас будет пауза».
Так и случилось – противник притормозил, чтоб перевести дыхание, чтоб понять причину безуспешности своих усилий. И в тусклом свете масляных фонарей, забранных толстыми решетками, я увидел перед собой… Нестора!
«Вот же гад! Однако, время! Время! Он же сорвет всю мою затею!»
Оттолкнувшись спиной от двери, я ринулся вперед, заполняя собой все пространство узкого прохода – как поршень в цилиндре:
– А-а!
Он реагировал контратакой – очень грамотной и мощной. Я плохо прикрывался, уповая на свою «непробиваемость». А он бил по полной программе – на поражение.
Я буквально выдавил его из коридора, прижал спиной к трапу. И заработал сам. Парень оказался гибким и подвижным, как ртуть. Он бы ушел, он бы вырвался из этой месиловки, но деваться здесь было некуда! Я пробил его оборону, лишил последней свободы действий и, наконец, облапил, прижав руки к корпусу.
Вот здесь рефлексы шоумена меня подвели – ну, не «заряжен» я на убийство противника! Нужно было просто раздавить его грудную клетку – силенок бы хватило, но… Но я лишь стиснул его «в объятьях», лишая дыхания.
Где-то на границе моего сознания и подсознания ослепительно пульсировало: «Время! Время!!! Задержка – смерть. Спасение – скорость, порыв! Создать панику, пока не очухались! Ну же!!!»
И я ломанулся, ринулся, попер вперед, полностью доверившись инстинкту самосохранения.
Тело противника – прочь! По трапу вверх, вперед! Вперед и…
Бемс!!!
О-па-а-а…
Искры сверкнули и погасли: «Что это было?! Кувалдой в лоб? Уф-фф!»
В невинных играх, которыми я зарабатываю на относительно красивую жизнь, рефери обычно не останавливает поединок после нокдауна одного из участников. По моей рефлекторной логике далее должна следовать серия добивающих ударов и ликование публики. Однако в данном случае добивать меня никто не стал…
Я смог продышаться и понять «жизни обман»: «Похоже, я с маху врезался башкой в притолоку – в двухдюймовый дубовый брус. Не пригнулся, дурак… А на лбу у меня косточка-амулет, оно же таймер, оно же микрофон и видеокамеры. Этой фигней, надо полагать, я рассек эпидерму на лбу, и теперь кровь заливает глаза. Сколько секунд потерял?! Время!!!»
Пришлось дать свободу своей первобытной ярости – это было почти приятно…
Проход – люди – А-А-А!!!
Удар, тычок, рывок – прочь с дороги!!!
Свет – это трап на палубу! Людишки лезут сверху навстречу! За ноги их и вниз – один, второй!..
А-а-а!!! Вверх, прямо по телам!
Еще кто-то сверху! На! Вот так, сволочь!!!
С бездыханным телом матроса на плечах я вылетел из люка, наверное, как пробка из бутылки. Кругом зеленые мундиры.
– Стоя-ать!!! Всех взорву!!! – заорал я первое, что пришло в голову. Не знаю, как публика, но сам я почти оглох от своего рева. Этого показалось мало, и, в порыве вдохновения, я добавил экспромтом:
– Порох горит!!!
Скорее всего, психическая атака получилась удачной – в моем распоряжении оказалось несколько мгновений – даже не секунд! – когда никто меня не бил, не стрелял, не хватал. И я ринулся к борту – туда, откуда вылез час назад. И не ошибся: баркас был на своем месте и, даже, мой рюкзак и кираса валялись на носовой банке. А еще там было сколько-то матросов, офицер, пушка, ящики с зарядами и еще какой-то хлам. Все это я оценил и осознал мельком, важен был лишь вывод: годится!
Полуживое тело, послужившее мне щитом, я сбросил вниз – в лодку. Там сразу же грохнул выстрел, но я, все-таки, прыгнул следом. Угодил ногами на лавку гребца, которая с треском сломалась. Я завалился набок, сразу же начал вставать, понял, что не смогу и, используя все четыре конечности, устремился к офицеру.
Не знаю уж, что тут сработало в первую очередь: общее обалдение от моих безобразий или бортовая качка, вызванная падением двух человеческих тел. В общем, я успел добраться до лейтенанта раньше, чем он задействовал второй пистолет.
Это, конечно, был для меня не противник: маленький, хилый, испуганный. Я его схватил, рванул, скрутил – делов-то! Сложнее оказалось занять такое положение, в котором офицерское тело прикрывало бы меня от возможных выстрелов с борта «Невы». Поза получилась крайне неудобная, сзади в ребра больно упиралась доска. Однако я решил потерпеть и озаботиться более важным. Дотянулся до брошенного пистолета, взвел курок и картинно – прям как в кино! – приставил ствол к офицерскому виску.
Все! Конец первой серии…
Через фальшборт на меня пялилась зеленомундирная толпа народа, мелькали ружейные стволы. Однако никто в меня пока не целился, слезть по трапу в баркас не пытался. Матросы в лодке тоже вели себя смирно. До ближайшего из них было больше двух метров, так что внезапная атака с этого направления, вроде бы, мне не грозила.
Время шло – дыхание налаживалось, пульс замедлялся, адреналин рассасывался, баркас колыхался на волнах. Я решил предоставить следующий ход противнику, но он медлил – прошла минута, вторая…
«Нервы, конечно, у всех на пределе, но стоит ли так напрягаться? – подумал я. – Все главное уже сделано и исправить ничего нельзя. Лучше пока пообщаться с «ближним», а то он, кажется, очухался и собирается дорого продать свою жизнь».
– Тебя как зовут, лейтенант? – как бы между делом поинтересовался я.
– Как смеешь?!.. – дернулся он всем телом.
– Каком кверху! Смею, как видишь. Ты, главное, ручками-ножками не трепыхай, ладно? Пистоль твой заряжен?
– Да…
– Это хорошо. Только я в тебя стрелять не буду, не надейся. Если что не так, я тебе горло сломаю и отпущу. Ты будешь долго умирать в корчах и муках – обхохочешься! Понял?
– С…!
– Понял? – я чуть усилил захват.
– Понял, – прохрипел офицер.
– Мне лишний грех на душу брать не зачем, – заверил я его. – Будешь вести себя тихо, потом отпущу в целости. И станешь ты в боях и походах являть свою доблесть, крепить славу флота российского. Но, если желаешь, могу руки сломать и глаза выдавить – мне не трудно. Хочешь?
– Не надо…
– А тихо лежать будешь?
– Буду.
– Офицерское слово даешь?
– Да…
– Вот и ладненько!
Конечно же, я ему не поверил – кто знает, чего стоит слово, данное плебею, у которого чести нет по определению. Однако пауза, вроде бы, кончилась, и события начали развиваться дальше. Для начала над бортом появилась уже припухшая перемазанная кровью рожа Нестора. В ситуации он, кажется, разобрался сразу:
– Винтарь дайте!
– Чаво-о?!
– Ружье нарезное дайте! Я сниму его!
– Ща-ас! Не велено! Господин лейтенант там!
– Ничего с ним не будет! – заорал Нестор. – Ружье дай, сука!
– Лаяться?! – обиделся боцман. – Ща в рыло те будет, а не ружье!
– Ликсандр Андреич! Ваше благородие! – воззвал промышленный куда-то в сторону. – Уйдет ведь нехристь!
– Не ори! – спокойно сказал Баранов, подходя к фальшборту. – Политесу не знаешь – высоко-благородие я, а не хухры-мухры. Никуда этот гад не денется! А вы чо сопли развесили?! Придурки, б…! Колош поганый чуть корабль не взорвал, уроды! Всех пороть!!
Матросы вдруг исчезли. Над фальшбортом теперь виднелись только две головы – лысая Баранова и Лисянского в шляпе. До меня донеслось:
– …ради, надо отметить, что это вы, господин правитель, доставили сего дикаря и рекомендовали его мне.
– Ну, доставил, – признал Баранов. – Что ж вы так пороховой запас охраняете?!
– Согласно уставу! – пожал плечами офицер. – Я проведу, конечно, расследование, но… О столь изощренных самоубийцах я, признаться, еще не слышал!
– Юрий Федорович! – жалобно пропищал я снизу. – Не собирался я ничего взрывать! Просто хотел подмочить вам боезапас.
– Хм… Это зачем же? – заинтересовался капитан-лейтенант.
– А чтоб вы стреляли меньше, а думали больше! Без ваших пушек и Александр Андреевич, глядишь, угомонился бы!
– Я те угомонюсь, сволочь! – погрозил мне кулаком Баранов. – Бросай пистолет к черту!
– И что-о? Сразу пове-есите или сначала поро-оть будете? – проныл я и резко сменил тон: – Короче, дело к ночи! Господин капитан-лейтенант, прикажите доставить меня на берег и отпустить с миром. Иначе… Убитых среди личного состава пока нет, а будут! И лейтенант ваш богу душу отдаст первый! Я не шучу. А коли отпустите, никого пока не трону. Но, ежели потом на поле брани сойдемся, не обессудьте! Ваше решение?
Имея в заложниках второго по званию офицера корабля, можно было, наверное, покочевряжиться. Я уже придумал пару приемов, с помощью которых можно облегчить собеседникам процесс принятия решений. Однако эти выдумки не понадобились – приказано было отдать швартовы и отправляться на берег. Как только мы тронулись, я расстался с пистолетом, стал черпать свободной рукой воду из-за борта и отмывать от крови свой лоб, а самое главное, «амулет» с видеокамерами. Меньше чем через полчаса под дном баркаса зашуршала галька прибрежной отмели. А еще минут через пять я уже бежал по склону между кустов. При этом я удерживал деревянную кирасу под мышкой, а свободной рукой все пытался попасть в болтающуюся лямку рюкзака.
Наконец берег с баркасом скрылся из вида, зато раскинулся вид на залив – вместе со всем, что в нем находилось. Несмотря на пасмурную погоду, пейзаж был, наверное, очень красив, но меня больше заботило передвижение по нему плавсредств. Подобных маневров я, конечно, раньше не видел, но решил, что моя выходка планов командования не изменила: «Неву» буксируют поближе к берегу, а байдарочная публика явно собралась высадиться прямо под крепостью. «Интересно, сообразят ли индейцы им помешать – вот когда надо делать вылазку! А мне пора подумать, как попасть в крепость не получив пулю».
– Стой, где стоишь! – раздались за спиной слова по тлинкитски.
«Ну, вот проблема и разрешилась, – безрадостно подумал я. – Сейчас пристрелят и оскальпируют. Впрочем, может быть, просто отрежут голову – это у них считается более ценным трофеем».
– Стою и не двигаюсь, – ответил я и поднял руки. Кираса, естественно, упала на землю.
– Назовись! – потребовал некто.
– Куштака я – и будь доволен! Кто ты такой, чтобы знать мое имя? Стреляй! И Катлеан щедро наградит тебя… за скальп своего вестника! – надменно проговорил я и, чуть подумав, добавил: – Особенно, если ты дешитан.
В кустах слева и непосредственно за моей спиной обозначилось некое движение. Наверное, народ собрался на совещание. Некоторое время я стоял неподвижно, величественно сложив на груди руки. Однако это мне быстро надоело:
– Эй вы там! Выходите сражаться, если не трусы. Или проведите меня к вождю! Русские высаживаются на берег вместе с пушками – мне надо спешить!
Очевидно, мое пожелание совпало с решением индейских разведчиков:
– Пошли! – услышал я приглашение, после которого из-за куста ольхи возникла приземистая фигура с ружьем в руках и с перьями на голове.
