Весь день третьего декабря, несмотря на суету, вызванную организацией работы на новом месте, и необходимостью разыскать и перелопатить груду материалов по новым направлениям работы, постоянно возвращаюсь воспоминаниями к вчерашнему визиту в динамовский тир.

…Пока мы с Лидой поднимались вверх по Старой площади, направляясь к Лубянке, она успела расспросить меня об обстоятельствах моего трудоустройства.

— Трилиссер решил еще раз попытаться зазвать меня к себе, — коротко излагаю ей свой путь в ВСНХ, — но, в виду моего решительного отказа, направил меня к Дзержинскому. Возможно, надеялся, что тот сумеет меня убедить. Феликсу Эдмундовичу понадобилось меньше суток, чтобы навести обо мне справки, составить собственное мнение, и, в результате, направить к Манцеву, в ГЭУ.

— А чего же ты в ОГПУ не захотел идти? — несколько удивленно поинтересовалась моя спутница.

— Счел, что буду более полезен на другом месте. И, как видишь, Дзержинский решил с этим согласиться.

Такое ответ, видимо, показался Лиде вполне удовлетворительным, так что она не потребовала от меня дальнейших объяснений.

Все время, пока мы шли до Лубянки, 13, Лида вела себя, как ни в чем не бывало — настроение ее было ровным, она никак не пыталась возвращаться к тому инциденту, который произошел между нами в ноябре, как-то оправдываться или, наоборот, требовать оправданий у меня. Спустившись в динамовский подвал, где уже гулко хлопали выстрелы трех Наганов и плыл сизый пороховой дымок с кисловатым привкусом, мы повесили пальто на вешалку (новенькое дело — раньше верхнюю одежду бросали прямо на барьер). Несмотря то, что в тире было довольно-таки зябко — вечные проблемы с дровами, — стрелять в пальто было не слишком удобно.

Вытаскивая Зауэр из наплечной кобуры, успеваю подумать — «и на кой черт я его все время таскаю с собой, — ведь за все эти месяцы еще ни разу не было случая, когда бы он понадобился». В этот момент, совершенно неожиданно, Лида повисает у меня на плечах, уткнувшись лицом мне в грудь, и вся вздрагивая от рыданий. Горло у нее перехватывает спазмами, и, безуспешно пытаясь сдержать их, она в результате бормочет лишь что-то нечленораздельное. С трудом удается уловить отдельные обрывки фраз:

— Я думала… Думала!.. Ты больше… больше ни… никогда… Не придешь! Думала… все… Дурак! Скотина бесчувственная!.. Почему… почему… ни разу… не зашел… не по… не позвонил! Я думала… думала уже… уже все!

И что прикажете делать? Обнимаю ее за плечи, глажу по голове, потом отрываю от своей груди и начинаю, под продолжающийся аккомпанемент грохота трех Наганов, целовать ее мокрые раскрасневшиеся глаза и покрытое дорожками слез лицо. Шепчу ей:

— Глупая… Глупая… Я чуть с ума не сошел, решил, это ты не захочешь меня больше видеть…

Когда Лида немного успокоилась, отстраняюсь и «командным» голосом выпаливаю:

— Боец Лагутина! На огневой рубеж… шагом… Марш! — К моему удивлению, она четко выполняет команду. — Приготовиться к стрельбе!..

Еще более я был удивлен, когда обнаружил, что моя бравая комсомолка ухитряется почти не допустить промахов. Закусив губы, она лупила из Зауэра по мишеням в бешеном темпе, так, что черные кружки в центре мишеней один за другим быстро покрывались дырчатым узором. Собственные успехи были куда как скромнее — в тот день мазал я гораздо больше обычного. Да и плевать. Главное, что отношения с Лидой, кажется, восстановлены.

Не успеваю как следует освоиться с кругом своих обязанностей, как на меня уже начинают сыпаться оперативные задания. На завтра надо принять участие в Особом совещании по качеству продукции (Оскач). А что мне известно по этой теме? Что с качеством все плохо? Что оборудование устарело, что дисциплина разболтана, что квалификация рабочих недостаточная, что между рабочими и спецами грызня? Так это всем известно. Вот как поправить дело — вот это вопрос. Похоже, затевают очередную кампанию, вроде недавно начавшейся кампании за подъем производительности труда. Но так проблему не решить. Вспомнить надо все, что узнал об управлении качеством в наше время. Вытягиваю из стопки чистый лист бумаги и берусь за свой Паркер.

Назавтра, на совещании, где председательствует Л.Д.Троцкий, беру слово как представитель ГЭУ ВСНХ. Лев Давидович рассказывал во вступительном слове, что у нас борьба за качество не может вызываться конкуренцией, как при капитализме, а должна опираться на общественный и государственный контроль. Мысль верная, потому что где уж тут у нас та конкуренция… А вот с контролем кое-какие идейки есть. Встаю с места и начинаю с обычного приветствия:

— Товарищи! Буду краток, изложу свои мысли тезисно.

— Первое. Ни в коем случае нельзя борьбу за качество превращать в кампанейщину. Эта работа должна вестись постоянно, она должна стать неотъемлемой частью процесса организации и управления производством. Проще говоря, нужно практически обеспечить, чтобы управление качеством стало составной частью управления производством.

— Второе. Нужно провести комплекс организационно-технических мероприятий, позволяющих контролировать качество на всех стадиях производственного процесса. На стадии подготовки производства должны быть выработаны соответствующие технические нормы и карты (то есть описания) технологических процессов, и выработаны регламенты контроля соответствия производства технологическим картам. Должен существовать входной контроль качества поставляемого сырья и комплектующих изделий, текущий контроль качества каждой операции, качества изготовляемых полуфабрикатов на каждой стадии производственного процесса. Наконец, только в конечном пункте мы подходим к контролю качества и выбраковке готовых изделий.

— Третье. Обрисованный комплекс работ должен иметь материально-техническое и организационное подкрепление в виде отделов технического контроля на предприятиях, и технических лабораторий, проводящих по заказам предприятий экспертизу сырья, материалов и готовой продукции.

— Четвертое. Основным ориентиром для определения качества продукции должны быть государственные стандарты. Это предполагает проведение широкомасштабных работ по стандартизации, что уже само по себе будет способствовать росту качества производства и проведению режима экономии за счет достижения полной технической совместимости изделий и устранения параллелизма. Однако нельзя ограничиваться только технической стандартизацией. Когда мы говорим о качестве продукции, не меньшее внимание мы должны обращать на ее потребительские и эксплуатационные характеристики, на ее себестоимость, и на затраты, которые будет нести потребитель в процессе ее эксплуатации. Кроме того, следует учесть, что для технически сложных изделий обязательным компонентом качества является комплектность поставки, обеспеченность запасными частями и техническим обслуживанием.

— Пятое. Общественный контроль за качеством не может сводиться только к жалобам потребителей в разного рода инстанции и в советскую прессу. При монопольном положении государственной промышленности и отсутствии конкуренции злоупотреблению монопольным положением со стороны производителя должна быть противопоставлена своего рода контрмонополия за счет создания организаций потребителей. Речь идет не о создании еще одной бюрократической структуры, а об организации контроля по принципу объединения в первую голову тех, кто экономически в таком контроле заинтересован. В сфере товаров народного потребления такую роль могла бы выполнять — но пока не выполняет! — потребительская кооперация. Чтобы повернуть ее лицом к нуждам советских граждан, нужно резко усилить участие низового кооперативного актива в ее работе, сделать нормой и правилом участие рядовых потребителей в оценке качества продукции и в формировании заказов производству.

— Если совещание признает осуществление данных предложений необходимым, готов в кратчайшие сроки представить программу неотложных конкретных мер по ее реализации. У меня все. (Чуть не сказал по еще не стертой привычке — «Спасибо за внимание»).

Разгоревшиеся на совещании дебаты слушал вполуха. Представитель профсоюзов напирал на то, что распространившаяся в ходе кампании за подъем производительности труда сдельщина увеличила выработку, но привела и к росту брака на 30 %.

— Если мы будем все проблемы производительности решать путем ужесточения норм выработки и срезания расценок, как это сплошь и рядом у нас делается, — горячился он, — то не стоит ждать роста качества продукции. Наоборот, рабочие начнут гнать брак, потому что одна лишь интенсификация труда на старом оборудовании и при нашей безобразной организации труда ни к чему иному привести и не может!

Представитель научно-технического отдела ВСНХ несколько более сдержано, но тоже изрядно нервничая, говорил о том, что на заводах процветает «спецеедство», и в таких условиях говорить о совместных усилиях рабочих и инженерного персонала в борьбе за качество не приходится. А без такой работы реальных сдвигов не будет.

Несмотря на неизбежные ведомственные раздоры, большинство моих предложений все-таки встретило понимание со стороны участников совещания. Так что придется теперь писать развернутую записку еще и по этому поводу. И это тогда, когда конкретных знаний о нынешнем состоянии производства и о реальных возможностях технического контроля у меня, почитай, что и нету. Придется идти на поклон к специалистам Научно-технического комитета, благо, что и его мне тоже получено курировать. Однако сейчас меня больше беспокоила другая проблема.

Отлавливаю по окончании совещания Л.Д. Троцкого и говорю ему:

— Я ведь обещал вам серьезный разговор? Так время давно назрело. — И в самом деле, назрело. Троцкий явно не удовлетворен своим нынешним положением на задворках политического Олимпа. А еще больше пассивностью своего лидера недовольно его окружение — кто по принципиальным, кто по шкурным соображениям, а большинство и по тем, и по другим. Не дай бог, влезет в открытую схватку. Только этого еще не хватало! Но что ему подбросить, чтобы повернуть его усилия в другое русло?

Осень и зима 1924 года отличались удивительным затишьем во внутренней политической жизни. После XIII съезда и драки вокруг письма Ленина, итогами которой были недовольны очень многие, и после неожиданного фиаско Зиновьева на V Конгрессе Коминтерна, следовало бы ожидать новых столкновений в верхах, продолжения борьбы за передел власти. Ведь фактически позиции всех основных партийных лидеров ослабли, и в то же время стали понемногу укрепляться дотоле не самые влиятельные фигуры. Поэтому я предполагал, что Зиновьев, Сталин, Троцкий вот-вот перейдут к решительным действиям. Однако мои предположения не оправдались. В чем же дело? Как оценить ситуацию, чтобы не попасть впросак в разговоре с Троцким?

К сожалению, о том, что происходило на самом верху, приходилось судить по официальным сообщениям, газетным статьям и отрывочным косвенным данным. Других источников информации у меня не было, и послезнание в этой ситуации ничем не могло помочь — в реальной истории политический баланс в партийной верхушке к этому моменту складывался иначе. Никакого дружного натиска на троцкистов и подготовки полного организационного разгрома левой оппозиции здесь не наблюдалось. Кроме довольно резкой, но не слишком активной критики крайне левых (всяких там децистов, остатков «рабочей оппозиции» и т. п.), редких и не слишком язвительных шпилек в адрес Троцкого стояло, можно сказать, полное затишье. Похоже, стороны примерялись друг к другу перед решающей схваткой.

Зиновьев после щелчка по носу на конгрессе Коминтерна, похоже, все еще не пришел в себя, растерян, пребывает в подавленном настроении, в унынии. Однако он приобрел выигрышные позиции за счет ликвидации поста генсека ЦК, перемещения Сталина в Совнарком и удаления некоторых его сторонников из Секретариата и Оргбюро. Хотя письмо Ленина и ему самому доставило немало неприятных минут, как и публикация Троцким своих воспоминаний об Октябре, где он отнюдь не щадил самолюбие Зиновьева, но, главное, удалось отодвинуть Сталина от рычагов власти над партаппаратом, а Троцкого вообще задвинуть на второстепенные должности. Теперь Зиновьев, как можно предположить, выжидает какого-нибудь неловкого шага Сталина, или какой-нибудь хозяйственной неудачи, чтобы воспользоваться случаем и резко ослабить его позиции.

Сталин, вроде бы, тоже затаился…

Сталин в это время работал в Совнаркоме, в своем кабинете в Кремле, на третьем этаже корпуса № 1 (бывшее здание Сената). Уже многие месяцы его не оставляло гнетущее ощущение, как будто он пребывал в осажденной крепости. Тогда, на XIII съезде РКП(б), этому интригану Зиновьеву удалось напугать большинство Политбюро призраком его необъятной власти, и под этим предлогом попытаться перехватить у него пост Генсека. Слабым утешением оставалось то, что удалось славировать, и уговорить Политбюро вообще ликвидировать этот пост, чтобы, как он тогда выразился, «предотвратить после смерти Ильича чрезмерную концентрацию полномочий по кадровым делам в одних руках». Удачно вышло и на конгрессе Коминтерна — удалось выбить из-под зада Зиновьева пост главы аппарата ИККИ, причем чужими руками, и даже не ставя этот вопрос предварительно на Политбюро и Оргбюро. Ох, как же шумел тогда Зиновьев! Но ни Томский, ни Рыков, ни Бухарин его не поддержали. Кивая на решения XIII съезда, объясняли, что и в Коминтерне вредна чрезмерная концентрация власти, и раз уж делегаты конгресса так решили, то почему Политбюро должно вмешиваться?

Сталин вдруг усмехнулся в усы, уловив неожиданный поворот собственной мысли: «Что же, и в демократии есть свои хорошие стороны, если уметь ими грамотно воспользоваться. Вон, буржуи у себя играют в демократию, и ничего, держатся. А что, и мы этому научимся!»

Иосиф Виссарионович пока не мог себе позволить ввязаться в прямую схватку за возвращение себе всех главных рычагов власти. Во-первых, если он не повременит, другие члены Политбюро только укрепят свои подозрения насчет его властолюбия, и это может разрушить ту хрупкую еще коалицию, которая сложилась против Зиновьева — именно потому Гриша как раз своих амбиций не скрывает. (Зиновьеву-то власть нужна ради самой власти — чтобы красоваться на самой вершине. Дурак! Власть нужна, но не ради ее самой, а чтобы двинуть вперед дело, чтобы не мешались под ногами, и не ставили палки в колеса). Во-вторых, навалились хозяйственные дела. И в первую очередь — недород в Поволжье и на Юго-Востоке. С этим надо было обязательно справиться, иначе соперники увидят удобный повод столкнуть его вниз.

Но теперь, кажется, настает время. Приближается момент, когда нужно бросить партийцам яркий лозунг, вокруг которого сплотятся если уж не все — недовольные крикуны и умники всегда найдутся — то, во всяком случае, подавляющее большинство. И тот, кто скажет это слово, станет во главе большинства…

Недород 1924 года, охвативший главным образом Астраханскую, Царицынскую и Саратовскую губернии, но распространившийся и на некоторые другие районы, конечно, не шел ни в какое сравнение с катастрофической засухой 1921 года. Но даже по сравнению с малоурожайным 1923 годом, когда собрали 3475 млн. пудов хлеба, урожай 1924 года составил всего 3165 млн. пудов. Дефицит семенного, продовольственного и фуражного зерна во всех пострадавших районах исчислялся в 147,7 млн. пудов. Память о страшном 1921 годе была в этих местах еще совсем свежа, и по губерниям, где местами погиб практически весь урожай, уже в июне месяце начала распространяться паника.

Бедняки, чтобы закупить зерно, стали массово распродавать за бесценок продуктивный и рабочий скот (при этом средние цены упали на треть), чем воспользовались зажиточные слои сельского населения. В тоже время цены на хлеб пошли вверх. Просматривая страницы «Правды», «Известий», «Бедноты» я видел, как они пестрели тревожными сообщениями с мест. Правительство срочно приняло меры по стабилизации хлебного рынка, и предоставило крестьянам ссуды под залог скота с многомесячной рассрочкой их выплаты. Это позволило сохранить поголовье крупного рогатого скота в неурожайных районах. Незначительно — на 3 % — упало лишь поголовье лошадей, да до 23 % сократилось поголовье свиней.

Для председателя Совнаркома наступили поистине горячие дни. Нужно было обеспечить поступление оперативной информации от ЦСУ и Госплана о состоянии дел в губерниях, пораженных засухой, контролировать предоставление помощи зерном, фуражом для скота, проследить за своевременным выделением ссуд, провести классовую линию в распределении помощи, чтобы она направлялась в первую очередь беднякам и середнякам. Наркомюсту было дано поручение усилить борьбу с ростовщичеством и кабальными сделками.

Уже к 12 июля в неурожайные местности было направлено 400 тыс. пудов хлеба. Всего же к концу лета из местных запасов и централизованных резервов было поставлено 2881 тыс. пудов хлеба. В июле по всем пострадавшим губерниям началось заметное снижение хлебных цен, вернувшихся к концу августа на уровень начала июня. Особенно широкие масштабы приняла помощь зерном для посева. Были созданы «семенные тройки» из представителей Наркомзема, Наркомвнуторга и НКПС, осуществлявшие оперативное руководство отгрузкой и распределением зерна. Сталин постоянно следил за темпами отгрузки: в конце июля в среднем грузилось 200 вагонов в сутки, к началу августа — 350, с 4 августа ежедневная погрузка вышла на уровень 400 вагонов. К 25 августа в неурожайные губернии поступило более 11 млн. пудов семенного зерна. К этому же сроку удалось уложиться с распределением семенной ссуды, что позволило обеспечить сев озимых.

Одновременно были ассигнованы значительные средства кооперации и государственным заготовителям для закупок скота у населения по твердым ценам. В результате удалось остановить падение цен на скот, а кооперация и госторговля укрепили свои позиции на мясном рынке.

А ведь надо было, кроме того, заниматься расчетом предоставления льгот по сельхозналогу, да готовиться еще и к обеспечению яровых посенвов следующего года, к проведению широкомасштабных мелиоративных работ, которые позволяли бы снизить силу ударов засухи… В общем, забот хватало.

Примерно представляя себе объем этих работ, я вполне мог догадаться, почему Сталину было невозможно идти на обострение внутрипартийной борьбы. Но теперь, к концу года, когда острота проблемы недорода была в основном снята, нужно было ожидать от него очередного политического хода. И кое-какие соображения насчет того, каким будет этот ход, у меня имелись. Именно поэтому нужно было успеть настроить Троцкого определенным образом.

— И в самом деле, — произнес Троцкий с выражением на лице, не предвещавшим мне ничего хорошего, — разговор давно назрел. Вы не против пройти ко мне в кабинет, Виктор Валентинович? — Его острый, колючий взгляд за стеклами пенсне яснее ясного говорил о его настроении.

— Хорошо, Лев Давидович. Пойдемте к вам. — Стараюсь быть как можно более спокойным и дружелюбным.

Сразу, как только за нами закрывается дверь кабинета, Троцкий заявляет голосом не то, чтобы повышенным, но дрожащим от напряжения:

— Виктор Валентинович, поддавшись на ваши уговоры, я потерял, можно сказать, все! Мое положение в партии…

— Ваше положение в партии гораздо лучше, чем если бы вы отказались совершить ретираду! — бесцеремонно перебиваю его. — Вы бы все равно лишились все прежних постов. Но не в результате добровольной отставки, как сейчас, а в результате открыто выраженного вам политического недоверия, как мелкобуржуазному уклонисту, да вдобавок и склочнику, неспособному к дружной коллективной работе в руководстве партии! И такая же участь ждала бы всех ваших сторонников, а не только отдельных работников РВС! — Немного снизив тон, продолжаю. — Что толку считать битые горшки. Важно определиться, что делать сейчас.

— Вот уж в этом позвольте обойтись без ваших советов! — вспыхивает Троцкий.

— А что, я вас хотя бы раз в чем-нибудь обманул? А, Лев Давидович? Не припомните? — Троцкий молчит с потемневшим от гнева лицом. Ну-ну. Нечего сказать? — Так как, наврал я вам хоть раз?

— Нет! — выпаливает он. — Нет, вы меня не обманывали! Вы воспользовались своими знаниями, для того, чтобы завлечь меня на этот путь бессмысленных уступок и капитуляций!

— Как же, как же! Завлек! Не пустил вас в заведомо проигрышное генеральное сражение, где вы были бы разбиты в пух и прах, а заодно сломали бы политические судьбы десятков тысяч своих сторонников, дав прекрасный повод большинству развернуть «охоту на ведьм»! — Мне тоже уже не хочется выдерживать ровный тон.

Мы оба молчим некоторое время, уставившись друг на друга со взаимной неприязнью.

— Ладно, — говорю после затянувшейся паузы, — не буду давать вам больше советов. Но информацию подкину. А как ею воспользоваться — решайте сами. Вскоре, может быть, не сегодня-завтра, Сталин выступит с программным лозунгом построения социализма в одной, отдельно взятой стране. То есть в СССР. Если вы помните, мною такая возможность уже прогнозировалась. А теперь мне точно известно — Сталин уже готовит статью. Вокруг этого будет большой шум. Зиновьев, возможно, не сразу, но непременно атакует этот лозунг как отступление от марксизма, уклон в национальную замкнутость и ограниченность, ведущую к предательству мировой революции. Так что решайте сами — будете с Зиновьевым против Сталина, или со Сталиным против Зиновьева, либо тихо отсидитесь в сторонке.

— Когда появится статья? — нетерпеливо спрашивает Лев Давидович.

— Сокращенный вариант появится в «Правде» где-то во второй половине декабря. Это, собственно, предисловие к сборнику «На путях к Октябрю», где он, помимо всего прочего, проезжается по вашим воспоминаниям о революции. Сам же сборник с полным текстом предисловия выйдет в январе будущего года. Но не в этом же дело! — подчеркиваю голосом последнюю фразу.

— А в чем?

— В том, как определится партия насчет этого лозунга. Подумайте не о теоретическом каноне, а о политическом значении этого тезиса в тех условиях, в каких оказалась Советская Республика. Да ведь и это на самом деле не главное! — снова слегка форсирую голос.

— Даже так? — Троцкий несколько заинтригован. — А в чем же, по-вашему, главное?

Ну вот, только что зарекался от моих советов, а теперь сам спрашивает. Спрашивает — ответим:

— Так сколько раз уже было говорено, Лев Давидович! Главное теперь — кто сумеет обеспечить наибольшие успехи в хозяйственном строительстве СССР. Не скрою, как уже говорил ранее, у вас тут положение тактически далеко не самое выигрышное, и ваши соперники на это рассчитывали, когда назначали вас на эти посты. Но стратегически у вас есть хорошие варианты.

— Какие еще варианты? — Троцкий все еще раздражен, даже сердит, но он спрашивает, интересуется, а это уже выигрыш.

— Впереди у нас, товарищ Троцкий, грандиозные дела назревают. Нет у нас другого пути, кроме как подготовить и совершить необычайный рывок вперед, чтобы подвести материальную базу под нашу революцию. Иначе сожрут нас господа капиталисты с потрохами. Соберутся с силами — и сожрут. — Гляжу на Троцкого. На лице его по-прежнему видны следы сильного раздражения, но взгляд уже не колючий, а скорее цепкий, внимательный.

— Прописные истины глаголете, — едко вставляет Лев Давидович.

— А если вы это понимаете, то должны понимать и то, что сейчас мы к осуществлению широкомасштабных планов индустриализации страны не готовы. Ни с точки зрения финансовой, ни с точки зрения состояния аграрной экономики, ни с точки зрения технической, ни с точки зрения кадровой. Ну, финансы и сельское хозяйство — это сейчас не по вашей части, — с этими словами упираю указательный палец в грудь члену Политбюро. — А вот создать технический и кадровый задел — это как раз по вашему ведомству.

— Кадры? — скептически вопрошает Троцкий. — Кадрами у нас Наркомпрос ведает. Это вам к товарищу Луначарскому…

— А нечем товарищу Луначарскому кадры для индустриализации готовить! — Не дав договорить Льву Давидовичу, сразу же выкладываю свои аргументы. — Вот как раз материальной базы для этого у него и нет. Ни рабочего, ни инженера в обычной школе не воспитаешь. Для этого действующее производство нужно! Причем молотком да зубилом орудовать можно и в школьной мастерской научиться. А вот самую современную технику освоить… Для этого ее надо иметь, технику-то эту!

— Так в СССР вообще с современной техникой не густо, — по-прежнему полным скепсиса голосом отвечает Троцкий.

— Именно! — вздеваю указательный палец вверх. — И ваши шансы эту технику получить из-за границы через Главконцесском не столь уж и малы.

— Ошибаетесь! — горячо возражает председатель Главконцесскома. — Капиталисты вовсе не рвутся снабжать нас современной техникой. Все, что их интересует — это добраться по дешевке до наших источников сырья. Но даже и в этом они проявляют не так уж много рвения. Так, всякая мелочь без солидных капиталов на шармака хочет пристроиться. Насчет же современной техники только управлению военной промышленности кое-что удается получить от германцев, обиженных Версалем, которые в сотрудничестве с нами видят возможность обойти навязанные им соглашения.

— Эх, Лев Давидович! — с тяжелым вздохом и укоризной во взоре произношу я. — Приманить капитал — тоже надо исхитриться. Понятно, что без своей выгоды они к нам не пойдут. Так предложите им такое, чего они в других местах получить не смогут.

— Что же именно? — теперь в вопросе Троцкого сквозит неприкрытый интерес.

— Концессионеры за право концессии платят нам частью добытого сырья, ведь так? — уточняю у Льва Давидовича.

— В общем, так, — подтверждает он.

— А что, если не они нам будут платить, а мы им?

— Это как же? Они концессию получат, и мы же еще за это им платить будем? — недоумевает мой собеседник.

— Так я не концессионный договор предлагаю, — вношу уточнение в свою мысль. — Назовем это, скажем, компенсационной сделкой. Вот скажите, заинтересованы американцы наводнить европейский рынок своими автомобилями?

— Разумеется! Недаром американские компании имеют заводы на территории той же Германии, — подтверждает Троцкий.

— Так сравните зарплату немецкого рабочего и нашего. Где производство американского автомобиля обойдется дешевле? А от нас машины могут пойти и в Германию, и в Польшу, и в Румынию, и на Балканы, и в Италию, и в Турцию, и в Иран…

— Мысль понятна… — Лев Давидович погрузился в раздумья. Вот-вот, подумай. Тут ведь не в одних автомобилях дело.

— Смотрите: они построят нам современный завод — а мы им будем оплачивать поставки оборудования и строительство частью произведенной на этом заводе продукции. И ведь никто не мешает американцам на нашей территории поставить относительно дешевое производство двигателей, станков, радиоприемников, — да чего угодно! — и двигаться завоевывать с этой продукцией европейский, ближневосточный, да и некоторые азиатские рынки, — с воодушевлением описываю открывающиеся перспективы (Нью-Васюки правдоподобно изобразить не такое уж сложное дело, тем более, что эти фантазии могут, хотя бы отчасти, и воплотиться). — Конечно, заманить их к нам будет непросто. Официальных отношений у нас с ними до сих пор нет, и пока не предвидится. Но вот через их европейские филиалы такие сделки почему бы и не провернуть, создав с ними смешанные общества?

— Подождите, Лев Давидович, это еще не все! Пока один пальчик загните, а там и следующий будет загибать пора. С чего мы начали? Что у нас с кадрами технических специалистов дело плохо? Так ведь и вправду плохо же! Готовить их надо? Они же для будущей индустриализации понадобятся в огромных количествах! Значит, надо. У вас есть две возможности отличиться в этом деле. — Троцкий слушает внимательно, не перебивая. — Первая, — создать при самых современных заводах, если их удастся заполучить через Главконцесском, высшие технические училища по подготовке кадров на базе новейшей техники и организации производства. Пока появятся первые такие заводы, пока отучится первый выпуск — как раз эти кадры с руками отрывать будут! А кто загодя озаботился? Товарищ Троцкий. Больше того, если эта идея на практике получится, можно будет ее по всем отраслям распространить. Создать нечто вроде организации по подготовке трудовых резервов в масштабе всего народного хозяйства.

— А вторая возможность? — Троцкий, похоже, заинтересовался, но не слишком воодушевился перспективой отличиться на поприще подготовки кадров.

— Вторая — организовать на базе научно-технического комитета целый ряд инженерно-конструкторских групп, которые будут заниматься разработкой новой техники самых перспективных направлений. Не из-за рубежа копировать, а разрабатывать самостоятельно, даже если наша производственная база не готова к освоению такой передовой техники. Пока не готова, — делаю заметный акцент на слове «пока». — Эти же группы будут заниматься выращиванием инженерного и конструкторского молодняка из числа выпускников наших вузов и втузов. Без самостоятельной научной и инженерно-конструкторской мысли мы так и останемся в технической зависимости от капиталистов. Из нее надо вырваться любой ценой и в как можно более короткие сроки! Тут задачи масштабные, не на отдел ВСНХ. Это задача общегосударственная. И чую, потребуется нам что-то вроде общегосударственного Научно-технического комитета!

— Денег на такие роскошные задачи у нас нет, — вздыхает Троцкий.

— Так посадить эти инженерно-конструкторские группы на шею тем же техническим вузам и втузам при заводах! Вот и выход. И массовые кадры будем готовить, и инженерно-конструкторскую мысль развивать, и массовые кадры готовить, и к поиску самостоятельных технических решений их приучать.

Пока Лев Давидович молчал, переваривая вываленные ему на голову идеи, начинаю выкатывать следующую порцию предложений:

— Вернусь теперь к своему выступлению на заседании Оскача. Как уже говорил, нам проблему качества без всеобъемлющей системы общегосударственных стандартов не поднять. А это гигантская работа, — и начинаю перечислять. — Стандарты разработать, согласовать технически между собой, создать повсеместно отделы технического контроля, лаборатории для экспертиз, метрологические лаборатории, контролирующие качество измерительных приборов и инструмента, подготовить для всего этого кадры…

— Кто же это потянет, весь этот груз-то? — мой собеседник опять полон скептицизма.

— Тут другого пути нет, как обосновать общегосударственную значимость такой работы, — объясняю ему, — особенно в преддверии развертывания широкомасштабной индустриализации. А коли значимость этой работы будет признана, под это дело опять-таки надо создавать общегосударственный комитет по стандартизации и качеству.

— Но это ведь опять новое ведомство, и опять за пределами ВСНХ, — восклицает Троцкий.

— Именно! Общегосударственное ведомство, — подтверждаю я. — И, со своей стороны, все эти идеи мне придется проталкивать через Дзержинского. Думаю, он поддержит. Вас наверняка поддержат технические специалисты, да и Луначарский тоже — ведь с него часть забот снимается. Наоборот, ему еще и помощь в производственном обучении школьников можно посулить! А уж военное ведомство и ГУВП двумя руками ухватятся за идею создать по каждому перспективному направлению собственное конструкторские бюро. Да и государственную программу стандартизации поддержат наверняка. Чуть не забыл — еще один совет. Не оставляйте заботами электротехнический комитет, и людей из Госплана, которых Ленин подпрягал к плану электрификации. Что отнюдь не второстепенно — не забывайте почаще подчеркивать свою решимость положить все силы на алтарь выполнения ленинского плана ГОЭЛРО. Что же до политики… Подтягивайте ко всем этим задумкам своих людей. Для них это не лишним будет — авторитет на реальном деле заработать…

По завершении разговора Лев Давидович посмотрел на меня с прищуром и выдал:

— А все-таки, Виктор, большая ты сволочь…

Усмехнувшись, отвечаю:

— Так в политике все такие. Даже милейший Николай Иванович Бухарин, как дело до серьезной политики доходит, и то клыки пытается показать.

Распрощавшись, и отправляясь к себе, чувствую, как одежда липнет к телу. Взмок весь, словно в бане. Но дело сделано — если Лев и не оставит набеги на поля политических схваток, то, по крайней мере, будет хотя бы отчасти отвлечен на хозяйственные задумки, да и сторонников своих на это сориентирует. И им польза — не будут их сразу гнобить, как агентуру буржуазии внутри РКП(б), — и стране Советов…