Глава 8

   Михалыч покусывал веточку, сглатывая тягучую горькую слюну, чтобы заглушить медленно зарождающийся внутри него протест против нудного занятия, которому он предавался. Процесс заключался в художественном вырезании стилом, или как его тут называли, писалом, по выглаженной и высушенной, а также обрезанной по краям бересте. Стилом был сточенный до половины толщины мизинца обломок ножа, который, как великая ценность был оторван от сердца Любима и бережно обернут тряпицей, а береста безжалостно оборвана с недавно поваленной березы.

   Цивилизованный человек может, взяв спальник и палатку, на несколько дней притвориться, что испытывает единение с природой. Даже на неделю. И на целых две. Он может обжигаться горячим чаем из алюминиевой кружки и даже (это уже настоящий герой) обходиться пару дней без тушенки в каше и без бутылки водки за вечерним костром, густо замешанной на клюкве, собранной морозной осенью на болоте. Но писать без бумаги и карандаша, не говоря уже о шариковой ручке, для него вещь невозможная. Почти. Правда, если очень надо, если хорошенько подумать, да себя заставить... то и невозможное становится возможным.

   Можно даже производить топографическое нанесение окружающей безлюдной местности на эту самую бересту, разложенную на неровной поверхности широкого пня. Пень этот был выровнен пилой бригады плотников с помощью шантажа и угроз новоявленного руководителя развернувшегося строительства. Пила была, прямо скажем, аховая по качеству, как впрочем, и другой инструмент, применявшийся переяславскими строителями. Через час-полтора его использования, самый молодой из бригады, выполнявший, видимо, функции подмастерья, садился и правил остроту лезвий наждачным камнем, а то и бережно хранимым напильником. Однако помимо такой "дедовщины", в остальном бригада разительно отличалась от будущих строителей, заботившихся лишь о своем кошельке и не задумывающихся обо всем остальном - честном слове, качестве работы и желании заказчика. Видимо не успели испортиться, либо просто делали для себя. Община - великая вещь, если ее членами не становятся по принуждению и у соседей хватает мудрости и накопленных традиций жить друг с другом в согласии.

   Так вот, бригада дело свое знала и пятистенок, заказанный рубкой в чашу и предварительно нарисованный Михалычем, сложили очень быстро, ярунком и отволокой споро отмеряя углы и проводя замеры. Вместе с пристроенным под одной крышей теплым хлевом, а также небольшой банькой, называемую здесь мовней, чуть в стороне от дома. Щели обоих срубов проконопатили сухим болотным мхом. И это не говоря уже о плетне из прутьев, сплетенным подмастерьем вокруг небольшого огородика, где бабы уже посадили лук с морковкой на семена, а также высадили проросшие глазки картофеля, предварительно вскопав деревянными лопатами нетронутую целину лесной поляны. Пять дней для выполнения такой работы надлежащего качества - это показатель золотых рук и слаженной работы. Даже несмотря на то, что бревна заготовлены были еще с осени чуть выше по течению Дарьи. Пол делать Михалыч пока отказался, осознав, как долго придется плотникам пилить бревно вдоль, а тес надо было еще заготавливать.

   Обычно бревна раскалывали пополам и тесали топорами, от чего и прозывали тесом. Но у плотников нашлась лучковая пила. Зубья у нее были расположены, как у современной продольной, в виде остроугольного треугольника. Причем с наклоном вперед, навстречу рабочему ходу. Полотно было, как и у всех лучковых пил, узкое, почти одинаковой ширины по всей длине. Концами полотно зажималось в невысокие ручки, которые в середине соединялись распоркой, а на верхних концах стягивались веревкой, закручивание которой вызывало растягивание полотна. А растянутое длинное полотно не гнется и не хлябает. Была пила длинная, под полтора метра. Пильщики держались за нее обеими руками. Подмастерье залезал на высокие козлы и тянул пилу вверх на холостом ходу. Другой тянул вниз, подавая рабочий ход. Сделав распил, в него вгоняли клин, чтобы не зажать полотно. Потом подавали бревно вперед и продолжали пилить дальше. Такая вот канитель. Николай, осознав проблему дефицита досок, на второе место после вопроса о металле поставил пункт о примитивной лесопилке.

   Зато в подклети успели вырыть погреб. А двухскатную крышу из жердин застелили соломой. В подполе плотники тоже подвели фундамент под планирующуюся русскую печь, поставив мощный опечек, сложенный из дубовых брусьев прямо на земле, под полом и доходивший по высоте до пояса от уровня несуществующего еще пола. Проем для опечка проходил между толстыми половыми бревнами. Не пожалели дубовые бревна и для фундамента избы, присыпав его потом землей. Правда то, что понять не могла - бригада категорически делать отказывалась. Не для этого их сюда посылали, мол. Это касалось не только пня, но и широких окон, запланированных Михалычем. Только когда Николай его подвел к небольшому оконцу дружинной избы, с мутным пузырем, почти не пропускавшим свет, тот стукнул себя ладонью по лбу, помянув по матушке и само стекло, и тех подлецов, которые не наладили еще его выпуск в промышленных масштабах в данном временном отрезке. На вопрос, не хочет ли Николай заняться еще и изготовлением стекла, Степаныч ответил прямолинейно. Ранее не отличавшийся непочтительностью к командиру, на этот раз он взял смеющегося Михалыча за шкирку и поясной ремень и перебросил его через ближайший плетень, благо силы хватало. С напутствием ходить издеваться к кому-нибудь другому. Михалыч посмеялся еще пару минут на земле, но потом немного задумался. Кроме занятий со Сварой, заключающихся, в основном, в физических упражнениях на накачку определенных групп мышц и немудреным приемам с мечом, а также некоторых обязанностей по координации поисковых групп, он был наиболее свободным из всех пятерых.

   Помимо того, что Николай помогал Любиму перестраивать сыродутную печь и объяснял свои методы закалки стальных изделий, он еще что-то судорожно обдумывал, вертя в своих пальцах куски железной руды. На все вопросы отвечал односложно, мол, не все так гладко в Датском королевстве, не получается у него Каменный цветок и вообще, дайте ему придумать заново технологию производства стали из имеющихся под ногами материалов. А также, что институтов он не кончал, а кузнечное дело изучал только по книжкам, правда, хорошим. А вот некоторые, раз такие умные, могли бы свой кипящий от безделья милитаристский ум направить на завоевание пару княжеств, это как раз одного порядка действия.

   Вячеслав, облазив все скотные убежища и пощупав все, что только можно у этой самой скотины, пару часов практически впустую проговорил с местными бабоньками на предмет того, чем же они лечат себя и скотину. А поняв, что дело, скорее всего, в терминологии, то бишь названиях трав, уговорил Агафью походить с ним по ближайшим окрестностям, сравнить свои познания о "Hipericaceae" и "Matricaria recutita" с народным.

   Ребята тоже времени не теряли. Вовка, с детства любивший что-то мастерить, прикипел к кузнице Любима, помогая тому и Тимкиному отцу, чем мог, подтаскивая инструмент и руду, качая меха. Ближе к вечеру он уходил с местными ребятами в лес или купаться на речку. А там, либо на песке, либо на очищенной от прошлогодних листьев и хвои земле, старательно выводил буквы русского алфавита и арабские цифры, поясняя, как составлять слога и вспоминая арифметические задачки первого класса. Компания, занявшаяся письмом и счетом, разрослась уже до девяти человек, чему немало поспособствовали подзатыльники родителей и передававшиеся из уст в уста слова десятника, что воин должен быть грамотным. Это конечно не соответствовало действительности. Грамоте обучали лишь в редких монастырях, да в богатых семьях. Поэтому за появившуюся возможность обучить грамоте своих детей умные головы общины схватились обеими руками. Даже учитывая некоторую несхожесть речи и алфавита. Сумел же Вовка прочитать некоторые слова в бережно хранящейся церковной книги у старосты. Правда ни сам он, ни окружающие смысл этих слов не поняли, но на то ведь и книги, чтобы хранить там смысл, доступный далеко не всем. В результате, Радка обзавелась подружкой Ульянкой, оказавшейся сестрой Мстислава, которую тоже отдали в обучение, и иногда тихо шушукалась с ней о чем то своем, о девичьем.

   Тимка же в учителя не подался, а пошел по другой стезе. В отличие от отца, любившего технику и заполнявшего все свое свободное время копанием в старых механизмах, сын любил живое общение с людьми и природой, пропадая невесть где целыми днями. Обычно проводил время в лесу, на речке, либо с книжкой на сеновале. Такое различие в характерах объяснялось тем, что пошел Тимка в мать, такой же слегка смуглый, темно-русый, с подвижным узким лицом и непоседливым характером. Поэтому, узнав, что Антип уходит на поиски рудных мест, и вообразив, что такой розыск в принципе ничем не отличается от поиска сокровищ, побежал уговаривать отца отпустить его с тем, заменив собой Радку, которая с головой ушла в учение. Подспудно Тимку грела еще одна мысль - научиться стрелять из лука. А где и у кого, как не в лесу и у охотника? Николай, погруженный в новые проблемы, кивнул в знак согласия, сначала даже не поняв, что от него хотел сын, а когда тот уже убежал, неожиданно опомнился и поднялся было, чтобы броситься вдогонку. Однако Любим похлопал его по спине и посоветовал не переживать попусту. Как еще его сын вырастет мужчиной, если его постоянно опекать, а Антип за ним присмотрит и поучит лесному делу, к детям он стал относиться очень внимательно после смерти жены. Так что, Тимка уже несколько дней ходил по лесам, изредка забегая в кузню, либо на новое место строительства вместе с новым наставником, чтобы поделиться новыми рудными местами и найденными образцами. К Вовке и его ученикам тоже заходил, виновато посматривая на трудящегося в одиночку друга. Тот только пожимал плечами. Что не дано Тимке, так это усидеть на месте и раз за разом объяснять, как складывать новые для ребят числа или составлять буквицы в слога.

   Так что, полет через плетень у Михалыча на третий день пребывания в веси здорово прочистил ему мозги. Получалось не очень. Все при деле, а он? Воинское поприще ему практически заказано. В его возрасте навыков великого рубаки не приобретешь. Так только, чтобы не выглядеть полным неумехой. Так куда же направить свои помыслы? Руководить и направлять? Можно уподобиться некоторым людям из оставленного мира, которые только этим и занимались, потому, как ничего другого не знали и не хотели знать. Но это все же как-то не входило в его планы. Не тот характер он имел. Скучно это, да и люди здесь другие, не поймут, если ничего не представляющий из себя человек выползет, и начнет раздавать ценные советы. Ладно бы родословной какой обладал, тогда было бы еще понятно, век такой. А иначе разве что за шута примут... Надо бы найти свой интерес в этом мире, а то там был "ни пришей, не пристегни" ни ко кому, и тут можно стать таким же. Вот и Николай, похоже, немного обиделся. Ходит мол, пристает, нет бы делом заняться... Вот с этого, пожалуй, и надо начинать. Помочь разгрести первые завалы своим соратникам, а там видно будет. Само призвание найдет, если достойным ему покажешься.

   С этого момента Михалыч помимо карты и наблюдением за постройкой дома, стал вникать в стройку, запланированную Николаем для всяческих технических нужд. Приходил к нему в кузню, и нудно выяснял, что где надо ставить, как перегородить речку и организовать запруду, и как лучше, к примеру, поставить водяное колесо.

   - Ты объясни мне как ребенку, Николай. Я понимаю, что вопросы иногда глупые задаю... Вот, к примеру, зачем огород городить с плотиной? Перебросим дубовое бревно через речку в узком месте, наденем на него колесо, закрепим, чтобы не съезжало, смажем дегтем, и пусть крутится. Зачем запруда и колесо под ней?

   - Иногда ты просто на слово мне верь, Михалыч. Например, что скорость вращения верхнебойного колеса, то есть на которое вода падает сверху, будет выше, чем колеса, вращаемого течением, то есть подливного. За счет потенциальной энергии падающей воды. Ты вроде высшее образование получал, а не я?

   - У меня другие приоритеты жизненные были. Десантуре зачем Ваши железяки? - карикатурно встал в позу Михалыч.

   - Ага, а теперь меня донимаешь вопросами, ответы на которые я сам знаю не всегда. Так вот, насчет более быстрого вращения. Нам это и нужно. Сам подумай, мехами работать надо? Надо. Глину мешать для плинфы? Надо. А молот кузнечный? А воду поднять на огород? А мельничку поставить? Бабы в ступках зерно толкут до сих пор. Мужики успели только огородиться, да жильё какое-никакое поставить. Не хватило сил даже на мельницу. Ты понял теперь, какое нам доверие оказали, поверив в наши планы? Рук то не хватает, а нам аж шесть человек выделили... На все, конечно, и нашего колеса не хватит, но брать от него надо по максимуму, хотя совсем сильно и не размахнешься, речка не больно глубокая. Выкрутимся, по очереди будем механизмы запитывать, надо будет передаточный механизм продумать. Надо если что включить, подвинул рычаг, прислонилась шестерня к вращающейся оси колеса, и подключился тот же молот или другое что. Ну и само колесо отключать тоже надо, не железное все-таки. А с чего начнем, это ты мне скажешь. Как твои следопыты, выследили что?

   - Вот смотри, с глины начали. Вот тут кусок жирной. Смотри как тянется... Эта, как я понимаю, на посуду сгодится, местному гончару покажем. Тимка говорил, что к ботинкам липнет сильно.

   - Не только для посуды. Для кирпича просто чистого песочка подсыпать надо... вероятно.

   - А вот еще, смотри, кусок аж на цельный кирпич потянет. Это сынок твой притащил в пакете. Он как раз с песчаной примесью. Пойдет для плинфы?

   - Ну, насколько я понимаю, пойдет. Но пока не проверим, не скажу ничего. Я уж рассказывал, что в старину глину под зиму запасали, чтобы к весне часть солей и органики вымыло талыми водами. А что тут намешано, сразу не поймешь. В общем, сплошные эксперименты будут. Где, кстати, нашли?

   - А вот это самое интересное, выше километров десять-двенадцать по течению Дарьюшки, - ласково обозвал лесную речку Михалыч, - есть достаточно большой пологий холм.

   - А что так приблизительно?

   - Дык, никак не научусь поприща переводить в километры.

   - Ну, вроде меньше тысячи саженей. Семьсот пятьдесят вроде. По-разному на самом деле было. А обычная сажень - это расстояние между раскинутыми в стороны руками. Где-то метра полтора. Да не смотри ты на свои руки, Михалыч. Народ-то помельче тут. Еще пядь есть, локоть, аршин, вершок... Хотя нет, последние две попозже появились.

   - С пядью поясни-ка, с локтем интуитивно понятно.

   - И как локоть, по-твоему, считается?

   - Ну, от сгиба до ладони, - почесал голову егерь.

   - Не-а. До конца среднего пальца. Сантиметров сорок шесть - сорок семь. И еще насчет малой и большой пяди. Малая, она от кончика большого пальца до кончика указательного, сантиметров восемнадцать - девятнадцать, а большая - до мизинца, сантиметров на пять больше. Вершок же примерно четверть малой пяди. Ах да, его еще нет...

   - Хм... А у меня почти одинаково получается - что до конца мизинца, что до конца указательного. Пальцы такие.

   - Не важно, - махнул рукой Николай. - Точных измерений еще нет, просто имей это ввиду.

   - Ну ладно... Так вот, речка как раз холм этот огибает. Там и нашли глину эту, а дальше в основном почвы песчаные. Рядом с холмом в сторону - болотце, относительно небольшое, но смотри, что там нашли... Черные катышки и зерна, и на вкус сладковатые. Все остальное, что принесли, пока с загогулинами, ты недавно как-то про наличия фосфора в таких кристаллах заикался, на ночь глядя. Вот, спиралька, это он?

   - Ага, - стал рассматривать черные катышки Николай, бросив только мельком взгляд на колючий образец. - Проверим сегодня прокалкой на горне кузнечном. Заодно Любиму покажу, как это делать. Много принесли?

   - Несколько горстей. А само болотце покрыто толстым слоем верхового торфа. Режь, суши, грейся. Главное же в том, что и холм этот и болотце расположены в одном месте. И все рядом с речкой. Хоть открывай кирпичное и литейное производство и сплавляй по Дарье, расчистить только русло от поваленных стволов надо.

   - Ой, не говори гоп. Сначала проверим. Да еще угля древесного сколько для этого надо. Людей-то где возьмем? Горячее время все-таки. День год кормит. И так все лето...

   - Ну... Поначалу самим можно... - задумался Михалыч. - Слушай, а отяков никак нанять не получится? За железо не рудой брать, а работами или углем?

   - Ну, мысль, конечно. Это ты с Трофимом обсуди сам, ага? - Николай немного помялся. - Катит нам...

   - Чего?

   - Катит, говорю... Вторая седмица пошла, как мы здесь, а уже ресурсы для переработки отыскали. Народ то на этом месте почитай два года сидел...

   - Все нормально, Степаныч. Народу не до того было. Не золотишко же нашли. Болотные руды и глина кирпичная здесь всегда водились. Вроде известняк еще, а так больше других ресурсов и нет. Болота, леса, реки, да камни отесанные. В курсе, что ледник примерно до этих мест дошел?

   - В курсе. А насчет золотишка, то оно где-то за Камой водится, если не вру... Хотя, что только про старообрядцев не говорили... За счет чего то они здесь жили, и не плохо вроде... А нам бы мергель найти, тогда цемент можно было бы делать. Глин то полно всяких, вдруг попадется.

   - Ха. Твоими бы молитвами... - скривился Михалыч. - Сам знаешь, в области цемента своего не было, из Мордовии в основном завозили. Так что, раскрытый рот можешь захлопнуть, ложки не будет. Еще то, что напланировали, осилить бы.

   Вот и осиливал, прорисовывая очередную залежь на бересте махонькими значками около игрушечных елочек, березок, дубков и ленточек, символизирующих речушки и восстанавливаемых по памяти. При этом, покусывая горький стебелек, неясный вкус которого смывал подступающее раздражение художника поневоле. Промелькнула мысль, что ближе к вечеру надо сходить и еще раз поговорить с Николаем по поводу водяного колеса. Завтра можно начинать.

***

   Учебный класс на этот раз собрался на поляне под ёлками, перебравшись на другой берег Дарьи. Расшвыряв еловые иголки, старательные ученики выводили на мягкой земле не до конца еще им понятные буквы и цифры. А меж ними, наклоняясь под еловыми ветками, мерно вышагивал Вовка, пристально всматриваясь в ломаные линии.

   - Так, Андрей, ты не пробуй в уме все решать, все на свете не запомнишь. Запиши все столбиком. Угу... десятков много... значит... одна сотня переходит. Нет, сначала сложение осилим, потом вычитание дам. Главное, чтобы столбик освоили, а сколько там знаков - уже все равно. Да не опухнет твоя голова, не опухнет. Погоди умножения, там наизусть заставлять учить буду. Так, Рыжий, правильно, смотри-ка. А вот попробуй слово "меч" написать. Угу. Нет, мягкого знака не надо. Ну и что, что мягко на конце... Так, близнецы, Чук и Гек... Какого тут у меня задираться начали! Выгоню нафиг! Знаю, что по-другому вас зовут, а будете охламонничать, буду звать именно так. Слово "жито"? Пиши "и", потом разберемся... Сначала научитесь писать, как я говорю, а потом уже отца своего отвлекать буду. Так... Ульяна... это не единица, помнишь стишок про цифры:

   "Вот один, иль единица.

   Очень тонкая, как спица.

   Похожа единица на крючок,

   А может, на обломанный сучок."

   А у тебя что?

   "За тремя идут 4,

   Острый локоть оттопыря."

   Нет, Ульяна, это не веточка попала, это ты просто вечор просмеялась с Радкой весь свой первый урок, когда я новеньким объяснял про буквы и цифры.

   Так, теперь задача на внимательность всем. "А" и "Б" сидели на трубе... Радка, молчи, неча кричать про то, что тебе рассказывали, другие то не знают. "А" упало, "Б" пропало, кто остался на трубе? Нет, не "А"... нет, и не "Б". Что значит никого? А кто более внимательно слушал? "А" и "Б"... Вот, прав ты Рыжий.

   - Владимир, - по взрослому позвал, подняв руку, Андрей, - ведаешь ли про трубу, иже в избе вашей воздвигнута буде? Пошто ее вам надобно?

   - Как это пошто? А дым куда выводить?

   - А пошто выво...дить его? Сам в дверь уйдет...

   - Так что, в дыму жить?

   - Абы тепло было. И прус со стрехи не падал.

   - Это что за прус такой?

   - Черен, аки уголь древесный. И лап много. - Андрей повалился на спину и задрыгал ногами, артистически изображая пруса.

   - Таракан что ли?

   - Не ведомо такое прозвище. Аже проползет он в слух, - актер показал на ухо, - погрызет всю голову и буде ходить с пустою, - и заулыбался своей придумки.

   - Так вроде княжество у моря на... к полудню есть. Э... Тьму-тараканское. Как же такого слова не знаете?

   - А! Тмуторкань. Знамо, есть таки город. Но прусы и там буде.

   - Если чисто в избе будет, то и прусов твоих не будет, - почти складно ответил, подумав немного, Вовка.

   - Буде, не буде... Пусть, - ответил Андрейка. - А тепло? В дружинной избе холод стоит в зимнюю пору. Печка там глинобитная с трубой, как ты и сказывал. Стынет зело. В Переяславле теплее было, там на ночь истопки хватало, а туточки кажный час просыпаться топить надобно.

   - Дома у нас русская печь стояла, - начал Вовка, - давай я тебе расскажу, как она устроена? Что тут делать будут, мне не ведомо, но мыслю - то же самое.

   Внизу у печки находится эээ... на чем она стоит, опечек. Из брусьев там или из кирпича. Под опечком в подполе у нас несколько кирпичных столбов стояло для подпорки. Вот печка ваша в дружинной избе... у нас почти похожая по форме голландкой прозывалась, отдельно от большой печи стояла в другой комнате. Ее топили, когда нужно было быстро нагреть помещение, подтопить там. Греть то, она сильно не греет потом.

    А большая русская печь, из кирпича, тепло долго держит, постепенно его отдает. Она нагреваться начинает лишь по окончании топки, когда труба закрывается. Главное тут - тепло не упустить. И чем больше печь, тем больше тепла она отдает. У нас она в четверть кухни была, ну клети то есть. У нее даже лежанка была. А огонь разводится спереди на открытом устье, на поду под сводом. Под - это кирпичом выложенная площадка почти над всем опечком. Мама в детстве даже мыла меня в печи. Протопишь ее, дашь слегка остыть, выметешь золу с пода и сажу со свода, настелешь толстый слой мокрой соломы, и залезаешь с шайкой и горячей водой. Мама закрывала заслонку, и я сидел, парился там. Конечно, тесновато и испачкаться можно, но грязь вся катышками сходит, и дышится потом легко. Потом баньку отец поставил, там мылись, но вспоминаю я почему то всегда, как в печку лазил.

   Мама, кстати, на поду и пироги пекла, и щи варила. Горшки ухватом задвигала, это такая железная кочерга, что горшок охватывает, вот такой формы, - Вовка провел в воздухе руками. - Знаете? А горшки? Донце узкое, а тулово расширяется кверху? И горшки другие? Ну, ладно, потом покажу, если будут.

   Перед устьем печи, значит, небольшая площадка есть, называется шесток, ну... это под тот же самый, только под устьем. Сбоку загнетка расположена. Как печь вытопится, последние синеватые огоньки прогорят и только красные угли останутся, так устье заслонкой плотно закрывают и трубу тоже. А горячие угли в загнетку сметают и присыпают их золой. Это для следующей растопки. И тогда то печь и начинает прогреваться.  На шестке и пищу хранят в горшках, и подогревают иногда лучинками на таганке - кольце таком железном, на ножках. Лучины же, и наколотые поленья для растопки лежат обычно в подпечье - это ниша такая глубокая в опечье под шестком.

   Меня мама пугала, что там хозяин живет, то есть домовой, - Вовка увидел как согласно закивали ребята головами, где мол ему еще жить, - и кот наш туда залезал. Ну... кот! - увидел он уже недоуменные взгляды ребят. - Рысь знаете? Вот, это такая маленькая рысь, ласковая. А с боку печи в кирпичах лестница была для подъема на лежанку и полка кирпичная, припечек называется, можно сидеть, а можно сушить обувь и носки. А спать я любил на лежанке. После гулянья залезешь - сухо, тепло, а сама лежанка занавеской задергивалась, никто не мешает. - Мишка аж закрыл глаза, вспоминая свою печку, маму, еще любившую отца, свое счастливое детство.

   - Гладко ты сказываешь, любо нам, - Андрей обвел глазами притихших ребят, - и слова не коверкаешь, как ранее.

   - Да и вы уже понятно для меня баете, да и словечек, смотрю, от меня нахватались, наверное, дома не всегда... - успел отозваться Вовка.

   - Гляньте, гляньте, Мстиша бежит, он вестником днесь! - закричал Вышата. - Случилось что?

   Пацаны и девчата подались навстречу задыхающемуся Мстиславу, пытающемуся протолкнуть из себя слова, - насилу нашел вас... Бежите в лес... по Дарье вверх бежите через новый сруб, всех баб и детей уводят! Рать с низовьев... на лодьях подходит, и лесом вои одоспешенные! Вои и людины ужо капитися в веси.