Глава 13

(вечер предыдущего дня)

   Михалыч раздраженно метался около переправы, находящейся немного ниже по течению от переяславской веси и ждал, когда охотники лодками переправятся на этот берег и присоединятся к отяцкой рати. Участок реки, по берегу которого он бросался из стороны в сторону разъяренной кошкой, был закрыт мысками от возможных любопытных взглядов, и толпа, высыпавшая на берег, была в сравнительной безопасности. Если, конечно, не проспят выставленные новым воеводой на возвышенностях наблюдатели. Бывший капитан возглавил военную силу отяков на недолгий срок, всего лишь на один поход... Однако настоящим воеводой он себя еще не чувствовал.

   - Ну что за народ, Антип, упрямые бараны! Ничем их не проймешь... Я то уж обрадовался, раз рать собралась, то теперь можно отработать по всем статьям... И по всем правилам военного искусства... Кха... Пусть даже не совсем приспособленного под местные реалии. Ан нет... Гулькин хрен нам с тобой, а не покомандовать в свое удовольствие. Развели демократию, едрену кочерыжку им в задницу... Видите ли, на все они готовы, как Пычей говорит. Даже на смерть по первому моему слову, и даже тем способом, что я укажу... Тьфу! Только вот место этой смерти они выберут сами. Хррр-а... под трибунал всех по законам военного времени! Ну, на кой ляд нам тащиться три часа в нижнее селение, если мы нужны тут? Покончили бы одним махом с буртасами у веси, ну... не покончили бы, так отогнали... силы то равные... почти. Нас больше в два раза, они сильнее... Пожгли бы их лодьи ночью, а то и взяли бы нахрапом. Опосля спокойно занялись бы нижними... Они сами бы, на блюдечке к нам приплыли. По словам пленного десятника, как раз утром выступить хотели...

   Так нет же, им надо девок своих сначала освободить, да отнятое вернуть, а уж потом они в полном моем распоряжении. Роту на это даже принесли. Шесть часов теряем, Антип, целых шесть, туда три и обратно столько же. А сколько там провозимся? И сколь народа положим? Ночью, как планировалось, точно не вернемся, хотя я и обещал... Правда, штурмовать весь буртасы, без подмоги снизу и сгинувших воев, вряд ли пойдут... Хотя, с другой стороны... да кто знает, что у них за тараканы в голове?

   Антип, все это время молчаливо слушавший воеводу, позволяя тому выпустить весь пар, недоуменно разинул рот:

   - Вечор - другой назад сказывал ты, что тараканы есть прусаки... Эээ... они токмо к буртасам в голову залазят, али и к честному христианину могут сквозь слух попасть? - показал охотник на свое ухо.

   Михалыч с пару секунд недоуменно смотрел на охотника, а потом отвернулся и затрясся от распиравшего его смеха:

   - Тараканы... в голове... ползают... охо-хо... По мозговым извилинам! Прочищают... от застоя мочи... - наконец новоявленного воеводу отпустило, и он решил сменить тему. Иначе Антип, судя по его расширившимся глазам, обязательно бы спросил, почему именно такая жидкость течет в черепной коробке и как она туда попадает? - Слушай, не знаю, как к ним, а ко мне точно таракан заполз, - Михалыч еще раз хрюкнул и решил сгладить свои слова, чтобы не приняли за сумашедшего, - шуткую я так, не обращай внимания на слова мои... Так вот, почему бы нам и в самом деле не заглянуть вниз по реке? Во-первых, в полон попали многие мужи, которые могли бы присоединиться к рати в случае своего освобождения. Во-вторых, обратно можно с ветерком на лодье отправиться, ты управляться то с парусом можешь?

   - Хитрого там нет ничего. И на руле случалось посидеть, пока сюда добирались... Но одному не справиться и любое несогласие в том, как людишки парус ставят, токмо к гибели приведет, аже лодья перевернется.

   - Хм, - задумался Михалыч, - а эти людишки у буртасов как ночуют обычно, вместе?

   - Тот, кто к парусу ближе, - ответил Антип, - завсегда на лодье ночь проводит. Им на ее защиту и вставать...

   - Тогда живыми попытаемся брать, а коли не выйдет, - окончательно решил воевода, - на веслах пойдем. Да и отяки, пока своих девок и детей не освободят, в бой сломя голову бросаться не будут. Окроме того, гхмм... смухлевали мы с тобой немного, звали то их родичей освобождать... Бог-то, он все видит, вот и поправил нас по своему разумению... Вот так то. А уж ежели и навар какой с этого дела люди поимеют, то потом их от ворога за уши не оттащишь. Эх... еще бы выспаться для полного счастья или хотя бы для свежей головы. Ну, да не судьба пока... Смотри, Антип, охотники все переплыли, пошли поговорим тесным кругом, авось решим опять что дельное...

   - Коли осталось у тя в голове что, окромя прусака, то можем и порешать... - ухмыльнулся Антип, - а скажи вот, пошто ты с охотничками буртаса таскаешь полоненного?

   - Пошто... Ну, во-первых, как ты помнишь, оба пленника умеют слегка говорить по-нашему. Тот, который десятником сказался, с полоненной словенкой жил несколько лет, а второй оказался племяшом его, но этот то совсем плохо лопочет... Так что повезло нам с этим несказанно. Но держать их лучше раздельно, помнишь, как старший беспамятного младшего взялся выхаживать? - дождавшись утвердительного кивка Антипа, Михалыч продолжил. - Вот пока они раздельно обитают, то не так опасны. Я десятнику то объяснил, когда по душам поговорили, что если один сбежит, то второго прирежем...

   - И прирежешь? - равнодушно задал вопрос охотник.

   - Да вряд ли... хотя тут как расклад получится, может и придется. Так вот, во-вторых... знание языка нам может пригодиться, как еще с пленными то объясняться, если такие будут. Ну ладно, заговорились мы с тобой, пойдем все-таки...

***

   Ночью на реке тишина почти никогда не бывает полной. Даже если ветер только начинает чуть-чуть колыхать кроны деревьев, то уж речная вода, словно ласковая кошка, сразу начинает нежить свой покров под его чуткими пальцами. Волны бьют о берег с мерным тактом, пытаясь взобраться по песочку, по раскинувшимся корягам и обнаженным корням мокрой травы, тихо отступая потом с шелестящими песчинками. Главное, пристроиться в этот такт, чуть-чуть подвинуть вот этот звук в сторону, притвориться плеснувшей спросонья рыбой. Главное, не опоздать, иначе где-то в стороне ворвутся в мелодию новые жесткие звуки железа, а ты застынешь диссонансом во внезапно выбившемся из этого такта проснувшемся мире. Главное, не опередить, иначе в той же стороне выбьются из гармонии такие же, как ты, неслышимые тени и этот же мир взорвется яростными криками боли и смерти твоих друзей и родичей... Кажется, все. Да, точно, все... Гармония кончилась, начался хаос... Можно действовать.

   Упал прямо в костер на берегу, ненадолго подошедший к нему дозорный. Его сотоварищ захрипел в кустах. Вспенились барашками волны под ударами весел и на берег вывалились вымазанные грязью полуголые фигуры, тут же кинувшиеся к начинающей просыпаться ладье. Взметнулись на борт и широко раскинули капроновую сетку, в которой сразу запутались метнувшиеся навстречу тени. Тут же на эти, пойманные в силки полусонные тела, обрушились глухие удары обухами топоров, которые заставили поникнуть раскоряченные фигуры. Следом метнулись копейщики с укороченными сулицами, выставив жала в сторону тента, под которым и скрывалось то, ради чего эти люди рисковали сейчас головами. Им уже подсвечивали на удивление быстро разожженными факелами, и четыре человека во главе с Пычеем пошли по центру ладьи, выискивая среди просыпающихся людей тех, кто мог бы оказать сопротивление. Несколько слов старосты и радостные возгласы привязанных, лежащих вповалку баб, сменились кивками на корму ладьи. Оттуда в этот момент двое неодоспешенных воев бросились за борт, а воин в богато изукрашенной кольчуге сделал попытку надеть тетиву на вытащенный из налучья лук. Он даже успел его вскинуть, но тут в него попали две брошенные сулицы. Одна скользнула по рукаву кольчуги и бессильно вонзилась в один из разбросанных здесь тюков, а вторая вонзилась в бедро, от чего воин выгнулся в истошном крике, но был тут же безжалостно пронзен другими подбежавшими отяками. Спустя мгновение из-за борта донесся всплеск весел и негромкий доклад. Пычей выслушал и обернул покрытое полосами грязи лицо назад:

   - Не ушли и те двое. Закончили мы тут. Дале как сговаривались?

   - Да, сбрасываем лодью на воду и идем на подмогу в селение ваше, - скороговоркой произнес Михалыч. - Оставь пять лучников. Более не надо. Заводь тихая, течением не унесет, а если что, отобьются. Что-то волнуюсь я. На селение ваше почти одну молодежь отправили ...

   Рать, достигшая почти полусотни человек, была разделена на две неровные части. Первая, в количестве двадцати наиболее опытных отяцких охотников, брала штурмом лодью. Это был ключевой момент народившегося плана. Даже если не получится взять селение с налета, то захватчики лишались средства передвижения. И куда тогда они денутся их глухих лесов Поветлужья?

   Всех же одоспешенных отяков не стали брать на тихое скрадывание речного "коня", чтобы они не гремели там своим железом. А вместе с молодежью отправили на штурм гурта. Им также придали неполный десяток переяславцев, задачей которых было рассеяться вдоль тына. Далее, с помощью приставных, наспех собранных на переправе жердяных настилов, одоспешенные переяславские охотники должны были взобраться над изгородью и выцеливать пробегающих ворогов. Это в том случае, если охрана селения ведется из рук вон плохо. Однако предпосылки к этому были. Во-первых, слова полоненного десятника Алтыша. Тот признался, глядя на раскаленный железный прут, поднесенный к его племяннику, что внизу осталась лодья с тремя с половиною десятками воев, из которых пятеро слегка раненых. И что малая часть ночует на судне вместе с молодыми полонянками, как наиболее драгоценным грузом, а остальные стерегут пленников уже в селении, не беспокоясь, что тех кто-то может отбить. То есть за тыном могло оказаться около двадцати пяти воев, включая раненых. Если получится просочиться туда через известный местным охотникам лаз, то хорошо. А нет, то с помощью упомянутых жердяных настилов можно будет перевалиться через тын в любом месте.

   Над штурмовыми десятками поставили главой старосту верхнего поселения, вызвавшегося пойти с ними в самый последний момент. У Пычея с Михалычем были из-за этого на его счет сомнения, но никаких доводов против они привести себе не смогли, да и уважением тот пользовался среди остальных воинов немалым. Однако не он оказался виной того, что произошло далее. Скорее даже стал жертвой. Шедший первым среди воинов, он поймал в грудь, защищенную только кожаным доспехом, стрелу из первого слитного залпа, которым отяков угостили на подходе к лазу. Видимо, буртасы занимались не только поисками ценных захоронок, выпытывая, в прямом смысле этого слова, эти сведения у пленников. Они также разузнали тайный путь из селения. На нем и поставили засаду из четырех человек, которые, услышав тихие шаги за изгородью, даже спросонья могли резонно предположить, что свой, скрадываясь, через лаз не пойдет.

   Когда Михалыч подошел со второй частью воинов ближе к тыну, который возвышался саженях в двухстах от берега, окруженный всего то парой десятков метров открытого пространства, то ситуация складывалась следующим образом. Переяславцы сумели закрепиться с одной стороны тына, все-таки взяв под обстрел прилегающую территорию. Ночное небо было достаточно ясное и тени, мелькающие на улице под светом лунного светила и звезд, лучники могли довольно успешно выцеливать. Правда, не факт, что все попадания были успешными, потому как скрежет железа свидетельствовал, что тени были совсем не беззащитные. Сами же стрельцы практически не были видны на фоне темного поднимающегося леса, как и предположил Михалыч, услышав, что лес рядом с гуртом давно не вырубался. Союзные же им отяки уже имели трех убитых и одного раненого в ногу и не предпринимали никаких попыток прорваться через тын.

   Воевода, определившись с ситуацией, сразу разделил бездоспешных на четыре части. Одну погнал на настил вместо переяславцев, а остальным приказал засесть вокруг селения в засады, оговорив стрелять во все, что полезет через тын без уведомления, особо попросив присматривать за лазом. Но уж если полезет большая сила, то сразу уходить в сторону и по возможности проследить, куда эта сила направляется. Всем же в доспехах наказал следовать за собой, как прежде и договаривались. Потратив минуту на разговор с Пычеем и Терлеем, прыгнул на настил и перекинулся через тын на помост, который шел по внутреннему периметру гурта.

   Когда на переправе разрабатывали план, староста подробно рассказал, где держали пленников, поскольку сам провел в этой роли пару часов, а также поведал, что именно в его избе расположились буртасы. Не удовлетворившись этим, Михалыч потратил еще полчаса светового времени, чтобы Пычей нарисовал на песке расположение всех домов внутри изгороди и окон, выходящих из них. На столь наглядном плане были обсуждены все пришедшие на ум действия по захвату данных строений. И только уяснив, что все понимают досконально свои роли вплоть до того, кто как отходит и кто кого прикрывает, воевода скомандовал выступать. Оговорив, что своим воям те, кто был собран на скорую руку в малый круг, все досконально расскажут по пути. А сам забрался в ближайшую лодку и сказал, чтобы его разбудили через пару часов. Антип завистливым взглядом проводил его, поскреб в бороде и забрался в соседнюю. Благо, что на этих лодках возили руду и каждая из них, хоть и с трудом, но трех человек все же вмещала. Так что, дюжина воев на пяти лодках отправились водным путем, а большая часть рати, повздыхав, начала проламываться по заросшей пешей тропе, тянущейся вдоль Ветлуги к нижнему поселению.

   Поэтому, когда неожиданная засада около лаза смешала карты, то изменения претерпели лишь действия тех, кто был без доспехов. Одоспешенные же вои строго по плану выступили к усадьбе Пычея, где в его доме и, по всей видимости, в прилегающих постройках ночевали буртасы. Ну а где же им еще было расположиться, если остальные дома примерно напоминали полуземляночные бараки, которые в своей веси наспех откопали переяславцы? Правда, здесь все было в гораздо худшем и уже подгнившем исполнении. Даже единственный, полностью бревенчатый дом старосты, весьма отдаленно напоминал дружинную избу. Низкая, в половину роста человека, подклеть, соломенная крыша и, похожая на барак, вытянутая изба на три семьи, перегороженная внутри занавесками. Рядом, шагах в двадцати от избы стоял небольшой сруб, выполняющий роль баньки по-черному. И, тем не менее, это была лучшая усадьба и самый добротный дом в селении, которыми Пычей обоснованно гордился. И вот такой гордости осталось всего лишь несколько минут бренного существования, отведенного ей хозяином.

   Человек привыкает ко всему. Тому, кто вырос в богатом, полном достатка доме, омерзительно будет ночевать в убогой землянке. Поначалу. Но спустя год он, просыпаясь и чувствуя себя еще живым, будет удивляться тому, что он придавал такое значение роскоши. Он уже привык к другому положению вещей. И наоборот, перейдя из землянки в дом, спустя две недели новый хозяин уже будет шаркать в грязных лаптях по чистому выскобленному полу, не вспоминая о том, что первоначально обувку он оставлял даже не в сенях, а на крыльце. И дело тут даже не в духовности или воспитании. В конце концов, понятно, что иной может и в землянке прибраться, и дом содержать в чистоте и уюте. А другой с равнодушием будет топтать упавший на пол хлеб или плевать под ноги.

   Дело в том, что для выживания любому человеку всего лишь необходимо тепло в доме, да чтобы на столе что-то водилось. А дальше уже каждый по-своему разумению лепит окружающий мир. Если этот мир человека в итоге устраивает, и у него нет желания его менять, то это и можно назвать привычкой. А уж если отсутствуют внешние условия, подвигающие его на изменения, то это уже привычка в квадрате и такой индивидуум будет даже доволен тем, что имеет. Вот и Пычей был удовлетворен своим положением, двумя своими сыновьями, тем, что дом у него был чуть лучше, чем у других. Он привык, и не хотел что-то менять. Но появились эти самые внешние условия и изменения в его жизни сделали другие люди. Старший сын оказался в заложниках у недругов, остальная семья тоже находится в плену неподалеку. Мир его уже перестал устраивать, а привычка к столь скорбному положению вещей еще не выработалась. И тут его спросили, помахивая зажженной лучиной, на что он готов пойти, чтобы вернуть свою жизнь в прежнее русло?

   - На все, - кратко ответил староста.

   Человек привыкает ко всему, но горе тому, кто лишает человека его привычек.

   - Тогда будем жечь, - поднеся лучину к смолистому факелу, воевода загасил ее, воткнув в землю, а факел передал лучникам, наказав не начинать раньше времени, - а ты Терлей, раз уж твоя жизнь принадлежит мне, будешь всех отвлекать. По буртасски он разумеет, Пычей?

   - Нет, не разумеет, - растерянно ответил тот.

   - Надо научиться... К тому моменту, когда мы избу стрелами подожжем и их, як курей, поджаривать там начнем. Полезно их будет отвлечь чем-то. При допросе их десятника я таких выражений от него наслушался, что не удержался и попросил изложить всё его языком. Он столько заковыристых изречений знает, что мыслю я, та словенка, с которой он жил, ласковей чем "сивый драный козел" его не называла. Ну всё, айда через тын, по пути скажу. Всего четыре слова. Переводи, староста...

***

   Для Терлея весть, что его будут использовать в качестве приманки, ровным счетом ничего не изменила. Он был готов выполнить что угодно. Его жена и дочка были свободны, Пычей клятвенно подтвердил, что видел их живыми и здоровыми на захваченной лодье. Теперь время отдать проигранную в поединке жизнь. Дождавшись, когда огненные стрелы подожгут соломенную крышу у дома старосты, Терлей подождал немного и поднялся навстречу ворогу, засевшему в окруженной усадьбе. Тяжело передвигая ноги, он метнулся, как раненая черепаха, через улицу, освещенную бушующим на крыше пламенем, перевалился за плетень и заполз за бревенчатую приземистую баню. Собственно говоря, он не знал что это за зверь такой, но воевода сказал, что это сильный и очень быстрый хищник и такой воин, как Терлей, должен соответствовать этому названию. Вот только вторая кольчуга и нелепая бармица на лицо, которые на него напялил воевода, и сидевшие на нем, как на чучеле, были явно лишними. Правда, от хлестких ударов стрел они защищали очень хорошо. Даже впиваясь в центр скрученного из проволоки кольчужного колечка, стрела тратила свою энергию, чтобы расширить эту спиральку и проходила внутрь всего на палец-другой, а уж при наличии дополнительного доспеха воин превращался в ходячую крепость. Правда на глиняных ногах, но тут уж Терлею приходилось их просто быстрее передвигать. Да и не срезнями все-таки бьют из усадьбы, а он под кольчугу еще поддел длинный толстый халат. Ох, теперь надо немного высунуться и прокричать то, чему научил его воевода... Хм, вроде перепутал местами, но яростные крики и град стрел в районе плетня подсказали ему, что это не сильно важно... Можно еще попробовать... И еще...

   - Ох, не красные слова Пычей сказывал про гнев Инмаров, - подумалось вздрогнувшему Терлею после громовых раскатов с противоположной стороны усадьбы, - как будто лупит кто огромным молотом по земле. Раз за разом, без перерыва... Надо и мне подниматься, не гоже без поверженного врага смерть принимать ...

   Выскочив из-за бани, Терлей с разбегу упал на спину тщедушного буртасца, кружащегося с саблей вокруг воеводы, который держал в своих руках только орудие Инмара.

   - Для меня ворога оставил... благодарствую тебе, воевода, - все-таки прокричал Терлей, осознавая, что тот его не поймет, и одновременно забираясь руками под бармицу, пытаясь ножом нащупать шею слабо барахтающегося под ним воина. Когда он поднял голову, то увидел только лежащие во дворе тела, и двух своих сородичей, методично прохаживающихся меж ними и добивающих подающих признаки жизни буртасов.

   Инмаров гром гремел уже за тыном.

***

   - Значит, ничего не делали, рук не распускали, баб не трогали, невинные как овечки? А шли за компанию, мир посмотреть, себя показать, так? Ага. Может наградить вас золотом да каменьями, оружием наградным, али девицу подарить? Нет? Точно не надо? Алтыш, ты все правильно перевел? Как то странно они отказываются от подарков, того гляди голова открутится... Ладно, с Вами двоими все ясно, уводи их Пычей... Да нет, в воду связанными бросать али другим каким способом кончать пока не надо, послужат еще... может быть... на весла пока посади, привяжи только, да поглядывай, - Михалыч поудобнее устроился на тюфячке, который еще никто за занятостью не пытался распаковывать. - Ну а ты, мил друг, что молчишь, язык проглотил? Вон как твои дружки распелись. Может станцуешь? Да переводи дословно, али молчи, если не все понимаешь.

   Обращался Михалыч через Алтыша к буртасу, который за пятнадцать минут импровизированного допроса на лодье, ходко шедшей в сторону веси, не вымолвил ни слова. Только ухмылялся, зажимая расквашенное обухом топора ухо, да посмеивался над своими говорливыми соратниками, вызывая этим даже некоторое уважение. Те, как объяснил пленный десятник, профессиональными воинами не были, хоть и имели плохонькие кожаные доспехи. Так, подай-принеси, сготовь-подремонтируй, парус поставь-убери, в общем, матросы-разнорабочие, как окрестил их Михалыч. Даже воинской доли в добыче у них не было. А вот рядом, ухмыляясь, сидела важная птица, да такая интересная, по словам Алтыша, что отяцкий воевода оставил его на сладкое. Хотя какое там сладкое, почти одна горечь осталась, столько просчетов, столько потерь...

   Начиналось все вроде хорошо, лодья была взята без потерь, но вот потом... Нарвались на засаду, раз. Ратники из отяков и охотников получились, прямо скажем, никакие. Два. Еще когда начали засыпать стрелами выбегающих из горящего дома буртасов, то было ничего, и Терлей хорошо помог в обнаружении позиции лучников во дворе усадьбы. Но вместо дальнейшей стрельбы по освещенному пятачку, разгоряченные головы попытались вступить с буртасами в прямую сшибку, и это чуть не привело к поражению. Пришлось ему вступить в дело со своим ружьем, иначе бы дело не закончилось двумя трупами и тремя ранеными с их стороны. Да и сам тоже хорош, очутился с разряженным ружьем прямо напротив одного из вражеских ратников. Тот был хоть и ранен, но зарезать его вполне бы мог. Спасибо Терлею. Из-за этой сшибки, часть буртасов сумела прорваться к тыну и перемахнуть через него. Прямо на выставленную засаду... Но! И тут его вина полностью. Три. У неодоспешенных отяцких охотников почти не оказалось каленых стрел. Переяславцы не догадались, да что греха таить, и не захотели бы без прямого приказа ими поделиться. А малым количеством, которое у них имелось, да срезнями, они положили только трех убегающих воинов. Да и сами получили двух раненых. Остальные буртасы, три или четыре человека, сумели удрать в сторону реки. Там увели одну из брошенных лодок... И тут ведь не проследил, чтобы попрятали! И ушли... Хорошо, что лодья в этот момент перегораживала путь наверх, и те уплыли вниз по течению под обстрелом с судна... В темноте, правда, такой обстрел скорее всего ни к чему не привел, однако, судя по скорости, с которой буртасы улепетывали, останавливаться и идти вверх к своим они не собирались. В любом случае, через полчасика рассветет и надо сразу выдвигаться по реке... Да... Все оказалось не так, как с засадой в лесу... Хотя, может и не стоит наговаривать на себя и других... С задачей то справились... А пять убитых, да шесть раненых... ох не шесть, еще на изгороди пару человек зацепило, значит восемь. Против почти тридцати убитых буртасцев. Воинов, а не шухры-мухры! Так что, может оказаться, что им и повезло. Ну ладно, численный состав хоть скомпенсировали поступившими в рать полоненными сородичами Пычея. Те просто горели желанием скорее поквитаться с остатками буртасцев. Так что, сборы были действительно очень недолгими, и лодья с рассветом вышла с полной загрузкой. Пять с половиной десятков человек в полном облачении готовились на судне к решающему бою, оставив раненых и убитых на попечении баб и нескольких мужей, выделенных им для охраны. Пятьдесят пять человек, полностью пропесоченных всеми матерными и не совсем матерными словами, которые Михалыч вспомнил. Правда, для большинства в переводе Пычея, что несколько ослабило их воздействие. Да и переяславцы, пожалуй, поняли далеко не все. Но, посмотрев в разъяренное лицо воеводы, все осознали, что без приказа соваться, куда не следует, не надо. Ну, или сделали вид, что осознали...

   - Вот только что теперь делать по приходу в весь? - размышлял Михалыч, не глядя на допрашиваемого и переводчика, - судя по всему, придется таранить оба судна, стоящих довольно близко. Иначе прорвутся буртасы и утекут, чего не следует допускать ни в коем разе. Те трое-четверо, что сбежали, еще послужат хорошую службу, а вот остальных надо добивать, и сотника особо. Иначе он может привести еще одну, более сильную рать, от которой уже не отбиться...

   - Скажи, Ишей, - прервал затянувшееся молчание воевода, - о чем твоя самая сильная мечта? Что ты хочешь? Неужели сладких женщин, много золота и вина, как остальные твои земляки? Ох, нет, вино Аллах запрещает вкушать... Тогда перебродивший кумыс или крепкий мед?

   - Он сказал, что тебе этого не понять, - закашлялся Алтыш, видимо упустив некоторые подробности перевода.

   - Скажи ему, что я запомнил некоторые слова, которые ты мне как-то говорил, в том числе и выражение вонючая собака, - засмеялся Михалыч.

   Ишей после слов десятника удивленно вскинул бровь и спросил на чистом старорусском языке, в котором лишь одни переяславцы могли бы уловить легкий акцент:

   - Тща ты речи свои на меня тратишь. Что те до помыслов моих? В бою ты меня заяти, так не медли, пускай под нож али выкуп требуй. Токмо не будет тебе выкупа от родичей моих. Один я яко перст. Злата у меня нет и не нужон я никому. А вот пошто ты слова мои, коими поношу тебя, сносишь без гнева и смеешься над ними?

   - От, куда ни плюнь, всяк русский язык разумеет, - в сердцах махнул рукой воевода, - токмо я один, похоже, хуже всех на нем говорю...

   - Отличие есть в том, как речи ты ведешь, да не удивлен я, - ответил Ишей, - каждое племя славянское на свой лад глаголит, да понимают оне друг друга. Пойму тебя и я.

   - Ну что ж, давай отпустим нашего толмача, - кивнул на Алтыша Михалыч, - иди пока, поработай на весле... А что, у вас в рати многие понимают язык наш?

   - Нет, воевода, токмо десятник, родич его малость, да я. Боле нет никого. Я много языков знаю, весь Итиль исходил, Оку и на Днепре многажды бывал. Даже в Царьграде был. Так что тебе до того, о чем мечтаю я?

   - Предложить тебе хочу я то, что может тебя заинтересовать. Сказал мне десятник, что не простой ты человек, грабить ты не грабишь, девок не сильничаешь, сидишь тихо на лодье, а вот воинская доля в добыче у тебя двойная. С чего бы?

   - За знания мои, за то, как с лодьей управляюсь, языки знаю многие, из многих бед этим могу вызволить... Токмо не мысли, что я такой тихий, многое было в жизни моей, и худое и доброе.

   - Все мы не без греха, малого али большого... Не знаю, как начать... ты не подумай, что купить тебя хочу, ты мне не для службы какой нужен... а весь, целиком, с потрохами, значится. Чтобы мои цели твоими стали, а уж перейдут ли твои мечты ко мне, то только от тебя зависеть будет. А на твое возможное "нет" отвечу так. Отпущу я тебя через пару-тройку месяцев, как твоих всех побьем. Живым и здоровым. Даже доставлю куда-нить в людное место. Оправдывайся потом сам перед своими, что ты тут так долго делал и почему выжил, когда в плен попал. Может и впрямь был молодцом, а может и других сдал... Да-да. Вот те и "хмы"...

   Ну да ладно, начну с начала. Вот смотри, - Михалыч развернул заранее заготовленный лист бересты и быстро стал чертить на нем контуры рек, морей, и проговаривать вслух то, что наносил на карту, - вот Волга, Итиль по-вашему, вон та маленькая загогулина - Ветлуга, мы на ней вот тут находимся. Вол... Итиль впадает в Каспийское море, не знаю, как вы его кличете...

   - Хвалисское али Хазарское...

   - Ага, через горы Черное море, оно же Русское, вот примерно так, Днепр туточки... - рука Михалыча неровно пририсовала Крымский полуостров и несколько рек, впадающих в море.

   - Греки его Понтом Эвксинским прозывают али просто морем...

   Первые пять минут Ишей поправлял и подсказывал Михалычу, как называется то или другое на карте, а потом только слушал с горящими глазами, не сводя глаз с бересты. Моря и океаны, красочно описываемые воеводой, вставали перед ним как живые, огромные хребты заслоняли своими вершинами небосвод и невиданные звери поднимали хоботы и бивни и трубили в прозрачное небо далекой Африки. Могучие носороги и гривастые львы, черно-белые полосатые зебры и стада антилоп. Когда были упомянуты двугорбые верблюды, то оказалось, что они для Ишея, что лошади. Он на них даже часто катался в детстве, и это только придало правдивости рассказу. А стоило упомянуть безбрежные стада бизонов, показав место на карте, где они пасутся, то Ишей не сдержался и стал, глотая слова, пересказывать свою историю про неведомую землю:

   - Один нурман мне сказывал, как оне плавали далече на закат от Оловянных островов, что страной англов ныне прозывают, нашли там землицу, лесом поросшую. Мож она и есть Омерика твоя, где быки бесчисленные бродят окрест тех лесов?

   - Угу, она и есть, прерии... ну степи, где бизоны бродят, они на полудень и вглубь от тех мест... А теперь я тебе нарисую корабли, на которых можно путешествовать по океану, - продолжил Михалыч. - Ну, на лодьях, конечно, тоже можно, но хорошо, если доплывет каждая десятая, остальные на дно пойдут... Только знаешь что, Ишей... Я по честному тебе скажу, что не знаю, смогут ли это сделать наши дети и внуки, не говоря уже о нас... Откуда тогда все эти мои познания? Гхмм... меня учили всему этому, только не учителей, ни кораблей этих более нет. А я хочу, чтобы эти мои знания не пропали, так что смотри, может быть мы с тобой и сможем когда-нибудь, что-нибудь... Тьфу! - запутался воевода, - Сможем Ишей, должны смочь... Что, интересно стало? Да уж, это тебе не бедных весян грабить...