Глава 12

   Холодная вода все-таки добралась до нутра и зубы, до этого просто выбивавшие чечетку, зашлись в мелкой барабанной дроби.

   - Ввв.в.се, сследдующий! - Николай выскочил из воды на скользкий глинистый обрыв, оперся руками о травяную кочку и, подтянувшись, вывалился наверх. Руки сами обхватили плечи, а ноги пошли вприпрыжку, - пить надо меньше... мень..ше надо пить...

   - К костерку ужо придвинься, доле всех в водички-то пробыл, - Любим скинул нательную рубаху и полез в воду, - али иди погрейся, подергай за сиську у "бабы", аже не устали руки-то...

   - И то дело, - Николай отодвинул в сторону одного из плотников и схватился за толстую веревку, на которой через блок была подвешена деревянная "баба", кусок тяжелого бревна, изготовленного из топляка, которое иначе, чем вдвоем, и не приподнять было. Блок же представлял собой отпиленный кругляк от бревна с выдолбленной посередине канавкой и прожженной то ли углями, то ли железом широкой дырой. Блок этот был смазан изнутри дегтем и вдет на толстую жердину, которая была перекинута наискось через речку, и каждая сторона которой держалась на трех перекрещенных кольях, - эх, дубииинушка, ухнем! - Хрясь! - Эх, зеленая, сама пойдет! - Хрясь!

   Очередная дубовая свая входила в илистое дно, перегораживая узкое русло лесной речки частоколом острых редких зубов, выстроившихся в два ряда параллельно друг другу. Темная вода уже начала вспучиваться в месте рукотворной запруды мелкими бурунами, обтекающими человеческие тела, возившиеся в холодной воде, и упомянутые сваи, служащие опорой для уже приготовленных на берегу, стесанных с двух сторон, бревен. Чуть в стороне один из плотников вытесывал лоток из предварительного расклиненного и расколотого толстого бревна. Двое других пытались соорудить из квадратного круглое, соединяя толстые тесаные доски в два огромных, метра в три - три с половиной, колеса, которые потом придется соединить и посадить на одну ось. Далее сооружение прирастет внутренними карманами, тоже составленными из теса, которые будут наполняться набегающей сверху водой из лотка и крутить ее силой эту махину, обильно смазанную в местах сочленения дегтем. Еще предстояло собрать на той же оси малое силовое колесо, нашпигованное в пазах дубовыми штырями, и крутящее своего ортогонально расположенного собрата, закрепленного на подвешенной на рогатинах вертикальной толстой жерди. Заканчиваться внизу эта жердь должна была чем-то вроде пропеллера, перемалывающего в выкопанной и застеленной досками яме куски смоченной водой глины. Кроме подвешенной жерди с этаким малым собратом были предусмотрены еще несколько механизмов, которые планировалось достаточно просто менять друг с другом, отводя жердь в сторону и перенося сцепление на что-то другое. Соединение с силовым колесом, конечно, получилось бы аховое и наверняка дубовые зубья придется потом достаточно часто менять. Но зато можно было в скором времени запустить и глиномешалку, и пилораму, для которой, правда, не хватало самой главной детали, - ножовочного полотна. Поначалу Николай хотел выковать круглый зубчатый диск, но потом раздумал, поскольку засомневался, сумеет ли он выковать большой по диаметру и сбалансированный. Легче выковать длинное полотно и приспособить его на раму по типу лучковой пилы. Может, для начала, мастеровые полотно от лучковой пилы дадут... С возвратом досками, если получится договориться.

   Солнце уже почти село, и только оранжевое небо за высокими деревьями отдавало последние проблески закатного света на грешную землю.

   - А неплохо для половины дня работы, а, Любим? - споласкивая ступни в воде, прокряхтел Николай.

   - Не худо, что тут сказывать... Благо, ты тотчас растолковал плотникам, яко все должно выглядеть... А вот людины вопрос к тебе имеют. Что это за портки короткие ты на себя нацепил? Вроде невместно мужу так выглядеть... Однако, бабы так и снуют на тебя глянуть, кхе-хе...

   - Трусы то? Семейные? - полез на берег, стараясь не запачкаться, Николай, - у вас может и невместно, а у нас еще и майка полагается к ним, нижнее белье, значится. Исподние порты по-вашему. Просто покороче, чем ваши ноговицы. Стирать полегче и штаны при этом каждый раз не меняешь. Ты лучше скажи, как на других фронтах дела?

   - Я сказывать могу, сколько глины накопали, да руды принесли, - неторопливо ответил Любим. - Сколь раз ужо формы под плинфу глиной были набиты, да как Вовка там порядок держит, тоже могу обсказать. Что ребятишки из дозору поведали, да как послание, что грамотей этот ваш сочинил, передали... Куда охотнички потом наведаться порешили, тоже... А вот про фронты твои, не обессудь, ничего не скажу. Не знаю, про что ты.

   - Да про то же, про что ты мне хочешь поведать. Где работают в поте лица, там трудовой, значит, фронт, а где воюют, там просто фронт, без всяких там... А что охотники пошли встречать Михалыча к переправе, как он им наказывал, так я про то с самого начала знал. Придет уж он туда с воями али нет... И что они осваивали оружие новое и к кольчугам привыкали, тоже знаю... Сколько плинф то набили? Как договаривались, в половину ладони толщиной делали, чтобы сохли быстрее?

   - Это ты Владимира поспрошай, у него ладонь одна, у меня другая... Как уж он там сговорился с теми, кто формы мастерил... Но несколько сотен по поляне в тенечке разложили... Несколько дней посохнут и в яму заложим, жечь будем... Хе! - покрутил головой Любим, - Вовка, и тут учительствовать пытается... Ты, речет, переверни сотню плинф, а ты четверть того, а потом еще пять раз по стольку, а ты в полтора раза поболе, чем первый. И проверяет, тычки дает, аже кто не так делает. А они все прутиками на земле чертят пред тем, как делать что...

   - Хмм... молодца, так их... А что от ребяток из дозора слышно?

   - Ничто покуда... Ждут вороги воев своих, но в лес не суются, боязно им, знать мыслишки, что не все ладно, посещают их... Кхмм... А я вот попытать тебя хочу секреты твои, ответишь ли?

   - Неужто не отвечал раньше? - удивленно ответил Николай.

   - Да такие секреты не каждый сыновьям своим сказывает... Вот ты мне про закалку рек. Ножей там, топоров... Ох, совсем запамятовал обсказать тебе про твой топор, аже ты днесь общине попользоваться дал... Плотники рекли, волшебный он, косятся подозрительно, уж не заколдован ли? Второй то просто остер, да точить его не надобно пока. А этот... С таким топором избу в одиночку за день поставить можно. Сам рубит...

   - Хмм... У нас это тоже редкость, хотя нет, не так... Вот ты про сабли узорчатые, что платок перерубают на лету и вокруг пояса сгибаются сказывал, было дело?

   - Было, да быть может, сказки люди бают про то. Я токмо узор на клинках видел, а в руки не дали... - огорченно покачал головой Любим.

   - Вот и у нас тот топор, что та сабля против обычной, неплохой. Есть, но дорого.

   - Ага. Ну да бог с колдовством этим, раз такое дело, Так вот насчет ножей я... Баял ты, как уголь железу крепости добавляет... И что оно твердое становится и сталью зовется. А как же быть с той же сабелькой, что сгибаться должна? И меч не только крепость иметь должен, но и гибкость, абы не переломился он при ударе.

   - Вот и перешел ты к следующей ступени в своих вопросах, Любим... То, про что я тебе сказывал, только для хозяйственных инструментов можно применять. Тех же ножей... Небольшие они, изгиба им не нужно, или топор тот же. Отковал, наточил, в уголь засунул, зацементировал, эээ... углем крепости добавил. Уголь березовый али дубовый использовать, хотя сосновый еще лучше, а в него до трети объема еще можно намешивать пера с птицы да кусочки кожи, али пережженный толченый рог класть. Но его, однако, не напасешься... Такие инструменты тебе потом долго служить будут. Внутри железо сырое, а снаружи сталь крепкая. Не сломается и долго не сточится. А вот к оружию требования то повыше... И острое должно быть, и крепкое, и не ломаться. Тот же топор сломаешь, плюнешь, да новый возьмешь. А в бою это тебе ценою в жизнь станет.

   Поэтому, в тех же узорчатых саблях другой принцип... другое железо применяется, которое слишком дорого для топора использовать. Одни, к примеру, так делают, берут сталь... ту же крицу хорошую берешь, она же разного качества получается... Где то чуть-чуть стали, где то железо... Но лучше взять полоску железа и полоску стали и сварить их. Как в полосу их прокуешь, напополам складываешь, и опять проковываешь, а потом опять пополам... и несколько раз. По моим прикидкам семь-девять раз достаточно, да ведь это зависит от первоначальной заготовки. И получается у тебя много перемешанных слоев. Один слой твердый, стальной, а второй мягкий - железный. И получается, что мягкие слои мечу твоему не дадут хрупнуть от удара, а твердые твердость ему дают. Вот узор на клинке и показывает, как эти слои перемежаются.

   - Вот оно как, - почесал затылок Любим, - понятно, отчего такой меч на вес золота выходит. Это сколь работы для кузнеца...

   - Да и железа со сталью много уходит. В несколько раз больше изведешь, чем по весу потом получится... Некоторые, кстати, берут прутки и не пополам сгибают, а скручивают поначалу. Еще гибче клинок от этого. Но это только один способ... - Николай ненадолго задумался, - про булат слышал? Из которого узорчатые мечи делают?

   - Нет... Из полуденной страны, сказывают, лепешки железные везут, не упомню как они прозываются. Из него узорчатые мечи и куют... Мыслил я, что такие мечи это есть харалуг.

   - Можно и харалужными прозывать, а те, что слоями куются, дамасской сталью еще кличут... А у меня... в отечестве... те лепешки называли вутц, а железо то булатом. Я тонкостей в названиях не понимаю, да и дело то не в этом... Так вот, в той полуденной стране сразу такой металл делают узорчатый, а не просто проковкой да сгибанием. И получается он даже еще крепче... А дело в том, что сталь там варят в тигле... Горшки делают из огнеупорной глины. Из такой, к примеру, какую мы для кирпичей искали... Засыпают туда шихту... ну тот же уголь с рудой хорошей, без примесей, закрывают крышками с дырками для отвода газа, ставят их в печь на угли, можно вперемешку с гравием каким и засыпают их тем же вровень с крышками. Дутье опять же сильное нужно, для того, чтобы расплавить все в этих горшках и варят их так долго, как тигли эти выдержат... Шлак то, сок по твоему, наверх поднимается, а булат внизу остается... Самый узор на дне получается, как тигель разобьешь. Только сначала его правильно остудить надобно, чем медленнее, тем лучше... А потом еще и отжиг ему дать при тысяче градусов... ну, когда цвет, как солнце закатное у получившегося бруска металла будет. Тогда узор сильнее проявится. И ковать опять же особым образом надобно, чтобы кристаллы не разбить... А! Вот про них я и забыл сказать. Отчего крепость то у булата появляется? Когда он остывает, то в металле образуется кристаллы такие, а вокруг еще собираются помельче, да покрепче. На срезе или сломе это видно... Эх... слова то умные я тебе накидаю, только вот от этого ты лучше меня не поймешь... Да я и сам тут только вершков нахватался...

   Любим неожиданно посерьезнел лицом и, обернувшись в сгущающейся темноте к Николаю, поклонился тому в пояс, коснувшись рукой своих сапог и показывая свое знание родословной собрата по ремеслу:

   - Благодарствую за науку, Николай, сын Степанов, век не забуду.

   - Да что ты, в самом деле, - аж цокнул от досады Николай, - я же тебе только словами все обсказал, а делать то вместе придется, и намучаемся мы еще с тобой сколько...

   - А ты не относись к сему знанию, как к никчемному, - выговорил сотоварищу Любим, - то благо для нашего рода, аже делишься ты всем что, знаешь. А отцы наши по крупицам собирали такие слова. Ты такой кладезень имеешь, аже пересказывать из уст в уста надобно и на грамотах писать, абы не потерялся бы в веках он... И хранить пуще зеницы ока в роде нашем... Так каким путем мы булат то варить станем?

   Так хитро, не скрываясь, прищурился Любим, что Николай, не выдержав, расхохотался:

   - Третьим, третьим способом... В роде он грамотки оставит, кхе... Дай продышаться, уморил... Первый способ долгий, второй сложный, а вот третий нам подойдет. Чугун мы с тобой, считай, получим. Будем из него булат варить в тигле, но добавляя туда железную стружку... Температура для плавления чугуна поменьше нужна, значит и угля тоже, да и от лишнего передела в сталь избавимся. Правда булат похуже получится, но нам хоть его сделать для начала, а далее видно будет... Давай ужо, топай к костру, выведывальщик, варевом да травками оттуда так тащит, что, как говорится, кишка кишку колотит по башке...

***

   Сотник Ибраим медленно прохаживался около шатра, постукивая свернутой плеткой по голенищам сапог. Солнышко как раз поднялось за речкой над верхушками деревьев и начало ласково пригревать освобожденный от шелома затылок, поблескивающий ранней плешью. Это через два-три часа разогреется, и пот потечет градом, впитываясь в поддоспешник. А пока... лепота. И плавные благостные мысли словно сами рождаются в голове:

   - Эхе-хе... скоро должна прибыть лодья с низовьев, а там уж и другие воины подоспеют с живым товаром из лесного схрона. А когда он прибудет в Булгар, то умм... - причмокивание само родилось на устах Ибраима, - у всех его завистников челюсти отвиснут. Пять десятков отборных молодых женщин и сильных мужчин готовы для перевозки на невольничий рынок. А к ним будет еще несколько десятков русых красавиц, которые попадут в гаремы булгарских вельмож или даже еще дальше в полуденные страны, где особо ценятся светловолосые рабыни. Больше уже просто не вместится в лодьи... Хорошо. Тогда уж он всласть заживет в окрестностях Буртаса, ну... сначала нужно, конечно, отдать долги советнику князя, который принял участие в уговорах вышедшего в отставку сотника совершить сей благостный поход, обеспечив звонкой монетой, а потом... Потом посвататься к его дочке, прекрасной Хаан... и жить припеваючи, за могучей спиной нового родича. Ха... только бы пришел поскорее этот вечно ворчливый десятник Алтыш. Как он надоел своими придирками к новой вере и могучим булгарам, вечно вспоминая, какие были у нас великие предки... Было, все было, но ходили и под хазарами, придет время, уйдем и из под булгар, нужно только подождать... А пока надо жить, жить сегодняшним днем и получать от жизни удовольствие... Да, Алтыш... одно воспоминание о нем может испортить радужное настроение. Ему был дан крайний срок придти сегодня в полудень, даже если он никого не поймает. Не поймает!... Да после этого он и часа в десятниках не проходит, найдется кому заняться такой... приятной работой, как поимка невольниц... Сладких, мягких, податливых... хм, через некоторое время, конечно.

   Грезы сотника были прерваны подбежавшим дозорным. Но Ибраим не обиделся на него и никак не наказал. Ведь тот ему принес радостную весть. Наконец то идет лодья.

   - Ага, на веслах идут, ветер то в лицо им. И кормчий Ишей стоит на руле, вон как развеваются его черные волосы, выбившиеся из заплетенной косы. Сколь раз говорил, чтобы надевал шелом, так нет, жарко ему, видите ли. А наказать, так такого кормчего потом поди найди. Все пути и мели на Суре и Итиле знает, с закрытыми глазами проведет... Только почти никого над бортами не видно. Стычка была с кем, что ли?... Хм, наверное, просто перепились... Я им покажу потом, как нарушать заветы Аллаха, волками взвоют! Ну да ладно, теперь только Алтыша дождаться и отправляться можно... Или все таки наказать русинов, за то, что попробовали сопротивляться? Но, вроде и воинов терять не хочется... Скажут, что Ибраим, изменила тебе твоя обычная удачливость? Да уж, и так почти десяток выбили начисто. Потом никто не пойдет с тобой в набег, сотник... Эх, жалко, что русины этой ночью остались в своем селении... Ах, какой он подарок им приготовил... Как бы он поплясал потом на их костях, когда они напоролись бы на приготовленную ловушку... А! Шайтан тебя задери! Куда ты правишь, вонючая собака! Руль, руль выворачивай! - сорвался с мыслей на крик сотник.

   Лодья, прошедшая чуть выше по течению, развернулась, встала по ветру, а потом неожиданно поставила парус и дернулась вперед как застоявшаяся кобылица. Кормчий же, вместо того, чтобы отвернуть руль на середину реки, направил судно прямо меж двух вытащенных на берег кораблей, стоящих всего в нескольких саженей друг от друга. Неожиданно перед самым берегом парус дернулся, нижняя его часть вырвалась от сдерживающих канатов и подлетела вверх, а набегающая ладья довела руль вправо, и плавно скользнув меж своих соседок впритирку к их бортам, выбросила свой нос на песчаную отмель.

   - Уффф...! - Вздох облегчения сотника пронесся над лагерем словно предгрозовой порыв ветра. - Я скормлю твою тушу собакам, Ишей, паршивая ты свинья! Я одену тебе на голову свои исподние портки и ты будешь так гулять в центре Буртаса! - прокричал он и продолжил себе под нос, - Но каков шельмец, так показать свое мастерство! Недаром согласился идти, только когда ему пообещали двойную долю в добыче против обычного воина. Ай-ай, молодец!

***

   Только присланная записка удержала воеводу переяславской веси, которого по привычке называли десятником, от того, чтобы броситься ночью на лагерь буртасов. Скрипнув зубами, воевода спрыгнул с помоста и присел, облокотившись на столб.

   - Пятьдесят на тридцать еще имели какую-то возможность... нет, не обратить ворога вспять, для этого неодоспешенные смерды все-таки слабы, - в очередной раз прогонял десятник через свое уже порядком воспаленное воображение сложившуюся картину, - но ворваться во вражеский стан следом за острием дружинного десятка. Ночью, в темноте, мы еще могли взаимно поистребить друг друга ... А ныне... ныне слишком поздно. Аже в лесу смерды и пощипали немного буртасов, то и сами полегли, вестимо, а бабы в лучшем случае разбежались... Вернутся остатки тех, кто на поимку ушел, да с низовьев лодья придет... Тогда при нужде и весь с ходу возьмут, а баб то ужо всех до единой на веревке притащат... Охо-хо... как глядеть то после этого смердам в лицо, если жив останусь... Смерды... сам будто боярин... Вольные люди. И сам из этой верви вышел, туда же и возвернулся. Нажил на княжеском дворе привычку никого за людей то не считать, да помыкать всеми аки...

   - Трофим Игнатьич, - подал сверху голос Петр, - кажись с низовьев лодья идет, прикажешь всем на стены становиться?

   - Погодь, Петруша, - начал вставать, кряхтя, десятник, - гляну глазом, что там происходит...

   - Трофим Игнатьич, Трофим Игнатьич! - к нему бежал во все ноги лекарь... Вячеслав кажется... что за нелегкая судьбинушка его несет? Все одно к одному.

   - Пригнись, лекарь, - прокричали ему с помоста, - жить надоело? Али людей лечить не хочешь боле?

   Тот для вида пригнулся, добежал до помоста и тоже прислонился, чтобы отдышаться, к столбу:

   - Трофим Игнатьич, беда у нас, народишко начинает с температурой валиться...

   - С чем валиться? Али стрелами закидали?

   - Да нет, жар у них, температурой это я называю, кашель, головокружение. Как уж назвать то эту эпидемию, чтобы вы поняли... мор, что ли...

   - Господи, - перекрестился, сильно побледнев, Трофим, - за какие же грехи ты нас наказываешь, из огня да в полымя... Иди лекарь, ништо нам ужо не поможет. Самое время на ворога бросится и сгинет он вместе с нами...

   - Трофим Игнатьич, я может, не то сказал, - напугался Вячеслав, - ну заболели они, так еще неизвестно чем, не чумой же... - попрехнулся он и замолчал.

   - Что, лекарь? Реки, егда смертушка наша придет? Не молчи, и так душе тошно... - перекосившись лицом, десятник дернул ворот кольчужной рубашки.

   - Так... - начал собираться с мыслями Вячеслав, - во-первых, всем строгий наказ - надеть на лицо повязки из холстины, они должны закрывать рот и нос...

   - А! Да какое там спасение, если мор, лекарь! Убирайся отсюда! - отвернулся от него десятник.

   - Молчать! - аж взвизгнул неожиданно для себя Вячеслав, - Сам хочешь помереть, иди один в поле и помирай, а у людей жизнь не смей отнимать без смысла всякого! Я лекарь, и мне решать, что делать в этом случае! И нечего так багроветь, удар хватит! Хочешь голову сечь, так секи, токмо неправ ты! Я к тебе не суюсь, когда людей на смерть вести, и ты ко мне не суйся, как их лечить! Или ты делаешь, как я сказал или...

   - Что или? - неожиданно успокоился десятник.

   - Не отнимай у людей последнюю возможность, - попросил Вячеслав, заглядывая воеводе в глаза.

   - А ты знаешь, что лодья с низовьев идет? Что, может, через час весь на копье возьмут и тут упокойники одни валяться будут? А?

   - Михалыч сказал, что придет с воинами...

   - Иде он, твой Михалыч? - внимательно посмотрел на лекаря десятник, склонив набок голову.

   - Он придет, - ответил твердым голосом Вячеслав. - По-другому не будет.

   - Ну, ну... Ночь уже прошла... Ладно, твоя взяла... Вячеслав. Глаголь, аще надобно тебе что для лечения.

   - Про повязки я сказал, - начал перечислять Вячеслав. - Это всем строго обязательно. Если кто заболеет, то сносить к дальней землянке, оставлять перед входом. Внутрь не заходить. Если снадобье какое сделаю, оповещу. А пока, пить только кипяченую воду, грызунов всяких истреблять нещадно и жечь. К ним не прикасаться. Руки мыть, особливо перед едой... Что еще надумаю, али траву какую в огонь бросить для дезинфекции, гххм... скажу... И тряпку бы какую, что мор у нас, на шесте вывесить...

   - Мыть, это мы могем, слышь Свара? - Ухмыльнулся десятник. - На ворога пойдешь, руки водицей мой. И стрелы пускай только по мышам, неча им тут бегать... Ладно, пошутковали... Свара, Никифора найди и все ему обскажи, холстины пусть нарвет, воды наготовит... Что лекарь скажет, пусть делает... И за повязками проследи, аже у всех были. И это... лекарь, Радимира я тебе пошлю, аже он тебе подскажет что, не гнушайся...

   - Трофим Игнатьич, ты глянь на это... - Петр аж подпрыгнул над тыном, - что лодья то творит! Быстрей поднимайся!

***

   Вячеслав медленно возвращался к больным вдоль тына, по привычки прижимаясь от обстрела к бревенчатым стенам и пригибаясь, когда нужно было пересечь обстреливаемое пространство. Вокруг царило какое-то нездоровое оживление, люди на стенах о чем-то оживленно переговаривались и даже неосторожно высовывали головы поверх изгороди, но лекарь был слишком озабочен своими мыслями, чтобы обращать на это внимание.

   - Так, повязки я сменил, помощники старые бинты прокипятят, за ранеными последят, отвара ромашки пока хватит, мха тоже... Дружинник с челюстью уже очнулся и, того гляди, на ноги вставать начнет, не убег бы... А с простреленной грудью еще пока плох, ну да мне к нему лучше не подходить пока, раз уж я так плотно займусь теми, кто слег с жаром...

   Как только к Вячеславу заявился первый больной с мутными глазами, он сначала даже не понял, что с ним такое, но, потрогав лоб, сразу отвел его в ту первую полуземлянку, в которой он начинал принимать раненых. Выгнав оттуда всех, наказал, чтобы даже не приближались к этому дому, а остальных заболевших срочно посылали сюда. Что подобное случится, Вячеслав подозревал давно. Все-таки будущее время было слишком переполнено людьми и их микрофлора, а проще говоря, зараза, собранная со всего мира, не могла пройти мимо местного люда, не нанеся им удар исподтишка. И, конечно, он не собирался никому говорить, что это они могли быть виновны в этом ударе. Во-первых, не поймут ничего, еще в колдовстве обвинят. Во-вторых, это могло бы подставить не только его одного, но и остальных, детей, главным образом.

   Уложив заболевшего и выслушав, как тот зашелся в кашле, Вячеслав развел костер и поставил кипятиться воду. Сам же разложил свои немногочисленные травы, собранные за последние дни, и начал готовить грудной сбор, перечисляя себе под нос названия трав, доставаемые из тряпиц.

   - Так, что мы имеем, те же цветки ромашки. Из антимикробного и противовоспалительного листья дущицы, они же против бронхита... Ага, мать-мачеха, тоже отхаркивающее, завсегда в грудной сбор идет... Вот, наконец-то, потогонное, липовый цвет, он же от головной боли и кашля. А это что? А, это я корни и листья одуванчика завернул, вроде жаропонижающее, но... в сторону пока. Подорожник, отлично, при кашле и как снотворное. И, наконец, венчает коллекцию с таким трудом выцыганенные у Агафьи сосновые почки, противовирусное и отхаркивающее. Все, что ли? - поворошил он свои свертки, - Вот еще, кора ивы, тоже собранная ранней весной Агафьей, противомикробная и жаропонижающая. И как я все это буду совмещать? В каких пропорциях? Ну липу и мать-мачеху, можно... А еще? Хмм...

   Однако размышления его были прерваны новыми пришедшими весянами, которые ранее по таким пустякам, как подкашивающиеся ноги и жар не хотели беспокоить лекаря, да и куда же уйдешь со стены, когда в любой момент весь на копье могут взять.

   Разложив еще человек шесть по полатям, Вячеслав начал заваривать разные варианты трав в нашедшихся около очага мелких глиняных горшочках, а настояв их, напоил больных и закутал всеми нашедшимися в землянке вещами. Пробормотав, чтобы те не вставали, а лежали бы себе и потели, выскочил наружу и побежал к воеводе докладывать о сложившейся ситуации.

   И вот теперь он брел обратно, пытаясь вспомнить все симптомы всевозможных страшных болезней, которые когда-либо обрушивались на род человеческий, в первую очередь чумы. Дойдя то места, обреченно вздохнул и спустился вниз обследовать больных. В первую очередь подставил светлые холстины тем, кто особо мучился кашлем и посмотрел, есть ли кровавые сгустки, осмотрел как смог при свете лучины полость рта и прослушал дыхание, поспрашивал насчет мышечных болей и осмотрел на предмет мелких кровоизлияний на теле. Протест вызвали лишь его попытки осмотреть паховые области на предмет увеличенных лимфоузлов. По его воспоминаниям, первичные чумные язвы и воспаления набухали именно там, а при пункции оттуда выдавливался даже гной. Однако он наорал на первого заартачившегося так, что остальные лежали смирно и давали себя беспрекословно осмотреть. Перед осмотром же, Вячеслав сполоснул руки отваром коры ивы, который, как он вспомнил, по действию заменял хирургические перчатки. Потом, слегка успокоенный тем, что кроме мышечных болей других симптомов не обнаружил, всех еще раз обильно напоил, и стал готовить еще порцию ивового отвара, но уже всем для полоскания. И только тогда заметил седого старика, незаметно стоявшего около входа, опираясь на массивную клюку. Правда, Вячеславу показалось, что клюка ему нужна только для придания солидности.

   - Радимиром меня звать. Ужо воевода рек обо мне.

   - Было дело, - ответил Вячеслав, переставляя на огонь новую порцию отвара.

   - Знать, обучали тебя люди, любящие мудрость, лекарь. Так? - спросил Радимир, присаживаясь.

   - Обучали, да не совсем тому. Приходится на ходу переучиваться. А ты вот сказал "любящие мудрость", может и греческое слово знаешь, которое именно так и переводится?

   - Ведомо мне и то слово... А чему ты дивишься?

   - Да вот в глухой деревни встретил человека, который про философов знает. Про Платона, Аристотеля слыхал?

   - И то мне ведомо, лекарь, да не обо мне речь. Живот свой я положил на учение всяким премудростям, но вся жисть моя на чужих глазах прошла. Того же воеводы нашего. Всяк сказать может, что видел меня там-то и делал я то-то. А вот вы пришли неведомо откуда и всяк у вас какое-то отличие имеет. Один лечит, другой счет и грамоту преподает, третий воин, что меча не держал, но ножом аки рукой управляется, еще один в кузнечном деле смекает то, про что Любим и не слыхивал... Пошто молчишь? Али сказывать нечего?

   - Ну почему же, - подумав, молвил Вячеслав, - сказать то есть чего... Только вот поймешь ли... Да ты, кстати, можешь понять... Но... рано еще. Никто мы Вам пока... Погоди Радимир, срок придет, обскажем все подробно...

   - Срок придет... Ну да ладно, подожду, авось доживу до срока вашего... Токмо пока мы тут с тобою лясы точим, одному срок ужо выходит... Глянь...

   Вячеслав бросил взгляд на первого пришедшего к нему больного и заметил лихорадочное, осунувшееся лицо, с блестящими на нем глазами. Подбежав и положив руку ему на лоб, проговорил:

   - Горит он весь, температура сильно за сорок зашкаливает. Слышь, Радимир, есть ли уксус у тебя какой? Ведомо ли тебе это слово?

   - Ведомо, ведомо, греческое оно и к нам пришло от них...

   - Подожди объяснять, есть ли? - заторопился Вячеслав.

   - Скислась у меня вина яблочного целая бутыль по пути из Переяславля, он там и есть...

   - Это просто хорошо. Я пока воды колодезной подогрею, а ты принеси, Христа ради, его. Больного обтирать надо, жар сбивать будем, а с яблочным уксусом оно гораздо сподручнее... Или, подожди, давай я сбегаю, где оно?

   - В подклети дружинной избы стоит, сосуд глиняный, оплетенный. Самый большой, наискось от входа, не промахнешься. Беги, а я подогрею воды то.

   - Только совсем чуть, чтобы... с телом она одинаково по теплу была, - бросил Вячеслав, выбегая из двери.