Глава десять

Раздумывая над словами великого поэта и над вероятностью его рождения в результате того, что бабочка, ростом — метр восемьдесят и весом — килограмм в семьдесят, до сих пор машет крылышками, пришел к неутешительному выводу — этот стих не обо мне. Если на меня, мятежного и нападала скука, то искал я не бури, а свежего ветерка, ласково наполняющего паруса. А когда приходила буря, то в ней действительно есть покой, напрасно поэт сомневался. Становится все по барабану — сломает, искалечит, унесет… какая разница, если противопоставить слепой стихии тебе нечего, кроме смирения…

Война всегда приходит неожиданно, эту нехитрую истину люди подметили давно. И не важно, что ты не сомневаешься в ее приходе и знаешь ее приблизительное начало. Человеку, по природе его, невозможно долго находится в ожидании беды. Он может собраться на короткое время, но если ожидание затягивается, неизбежно наступает релаксация.

То, что татары появятся после Пасхи, это был секрет Полишинеля, каждый год повторялись нападения, поэтому время спрогнозировать было нетрудно. Как только подсохнет степь, так сразу и жди гостей. Как правило, об их появлении сообщали густые дымы с юго-востока, где в восьмидесяти километрах от нашего села, дорога в Крым пересекала Днепр. Это дымили сигнальные костры на казацких вежах, которые стояли на холмах через каждые пять-шесть километров.

Но в этот раз вежи еще не дымили, как прискакал наш казак из разъезда контролирующего дорогу и противоположный берег. Их разъезд заметил татарскую сотню, переправляющуюся на наш берег. Это вполне могли быть непрошеные гости собирающиеся нанести визит к нам в село по маршруту Холодный Яр, Змеиная Балка. Десятник разъезда отправил казака к нам в село с сообщением, еще одного отправил к соседям, к атаману Непыйводе, так что нам об этом можно было не думать.

Переправа, дело не быстрое, даже если они будут преодолевать реку вплавь, на конях, без плотов, придется обогреться и просушиться на солнышке, перед тем как соваться в лес. Дорога через Змеиную Балку была заметно длиннее, но времени организовать горячую встречу непрошеным гостям, которые, как известно, хуже татар, было мало. А долго раздумывать над тем, как татары могут быть хуже татар, было бы небезопасно для психического здоровья.

Чтоб не пороть горячку наш хитрый атаман, еще зимой, велел аккуратно повалить на узкую тропинку одно дерево, значительно ниже выезда из балки, на последней трети ее длины. Но повалить так, чтоб не было сомнения в случайности этого события спровоцированного воздействием комплекса природных факторов, а именно, трухлявостью дерева и сильного ветра. Решат супостаты расчистить тропу или протоптать новую в обход рухнувшего дерева, в любом случае несколько часов им это будет стоить.

Поскольку казаки после Пасхи жили в состоянии боевой готовности, которую современные стратеги громко нарекли бы "оранжевый уровень", уже через час все доступные бойцы ехали в сторону Змеиной балки. Тридцать два взрослых казака и мой отряд, двадцать четыре хлопца. Из них двадцать два бойца, считая меня с Андреем и двое казачат, которые будут за конями приглядывать. Соотношение с противником один к двум, но мы на своей земле, мы выбираем место и тактику будущего сражения, поэтому, даже не учитывая отряд соседей, преимущество было на нашей стороне.

Прибыв на место, атаман усилил мой отряд Давидом, Сулимом и Керимом. Назначил, Сулима старшим и отправил наш отряд пешим строем в обход, к въезду в Змеиную балку. Наша задача была дождаться, пока весь отряд неприятеля втянется в балку, завалить за их спинами подпиленные деревья. Затем, разбившись на две компактные группы по двенадцать человек с двух сторон прикрывать доступное нам расстояние. В первую очередь выбивать тех, кто попытается организовывать сопротивление. На убегающих в лес не обращать внимания.

Тропинка, огибающая балку стороной, выводила к основной тропе довольно далеко от въезда в балку и упиралась в неглубокий овраг. Назвать этот объезд коротким у меня бы язык не повернулся, тем более, что большую часть дороги мы пробежали легкой трусцой. Учитывая, что у каждого бойца был круглый щит, окантованный железом, два полутораметровых копья, арбалет и десяток болтов, за плечами скатанная овечья шкура, назвать эту пробежку легкой было бы неуместно. У меня ситуация была заметно хуже. Кроме моего старого арбалета со мной был десятикилограммовый монстр со стальными дугами, лук с колчаном стрел и пятнадцатиметровый аркан (вдруг связать кого-то надо, а веревки нет). К этому прибавим доспех — двадцать килограмм и шлем — килограмма три весом. Короче, обвешен я был железом, как новогодняя елка игрушками. Но недаром я озаботился такой деталью, как ремень на каждом арбалете. Теперь мои бойцы носили их за спиной и одна рука была у каждого свободна, чем я не преминул воспользоваться с присущей мне непосредственностью. Намного легче от этого не стало, но, по крайней мере, хватило рук, чтоб унести то, что осталось на мою долю.

Сулим дал команду располагаться в небольшом овражке в стороне от основной тропы и не высовываться. Они с Керимом мельком осмотрелись, объявили, что противники еще не прибыли и сели вместе с нами отдыхать после быстрого марша. Татары появились где-то через час, сперва передний дозор из пяти человек, за ним, метров через сто пятьдесят, боевое охранение из десяти человек и лишь затем, через двести метров, основной отряд едущий гуськом друг за другом в одноконь. Замыкал это шествие арьергард из пяти человек. Всего насчитал девяносто два человека и логично было предположить, что заводных коней и несколько человек охраны они оставили по дороге. Тропинка была узкой, а тащить по ней ненужного, заводного коня значило растягивать отряд, который и так компактным не назовешь. Серьезные доспехи были лишь у пяти-шести человек ехавших в голове основного отряда. Человек двадцать пять-тридцать могли похвастаться кольчугами, остальные были бездоспешные, в набитых халатах. Даже сабля была не у каждого.

Познания татарского военачальника в тактике и его нехарактерная для большинства осторожность, мне активно не понравились. Вместо того, чтоб ехать в приподнятом настроении мстить нам за все причиненные обиды, этот негодяй подозревал, что его заманивают в ловушку. Для себя я твердо решил, что обязательно попытаюсь его убить, не хрен быть таким умным.

Сулим велел нам сидеть здесь и ждать дальнейших указаний, а сам с Керимом и Давидом направился вслед за татарами. К такому стилю руководства я был готов, не первый раз с ним в бой иду. Успел твердо увериться, что больше пяти человек под начало Сулима отдавать нельзя. Он просто не знает, что с ними делать.

Как только казаки скрылись из вида, расположил бойцов с одной стороны дороги, с интервалом в три метра на расстоянии пятнадцати-двадцати метров от тропы. Как у кого получалось. Не ляжет ведь боец на чистую землю укрытый маскхалатом, надо подходящее дерево либо куст подобрать, так и выходит, что по линеечке не положишь. Поскольку наши маскхалаты больше подходили к степной окраске, десятники и командиры пятерок получили задачу присыпать своих бойцов листвой и мелкими ветками. Придирчиво осмотрел позиции, поправил мелочи, присыпал листьями командный состав и выставил всем направление стрельбы. Направление не перпендикулярно, а под углом к тропе. Бойцы стреляли не в бок противника находящегося напротив стрелковой позиции, а в грудь едущему следом. Так и упреждение проще взять и рана будет посерьезней. В последнюю пятерку выбрал лучших стрелков, разместив их плотным кулаком, через метр-полтора друг от друга. Из них двое стреляли с упреждением, как и все, один в противника напротив, а еще двое в спины удаляющихся врагов. Таким образом, мы создавали небольшой барьер между собой и оставшимися противниками.

Не забыл я и о психологическом оружии. Лавор, свободно владеющий татарским, должен был громко орать, — "Быстрее, быстрее, казаки догоняют!". Поскольку основную боевую мощь отряда мы должны были выбить первым залпом, оставшиеся пастухи должны были беспрекословно выполнить приказ раздающийся за их спинами и передать его вперед по цепочке. Но еще одна мысль грызла мою больную натуру придавленную большой жабой. А вдруг кони понесут следом нашу добычу? За что мы боролись не щадя ни своей, ни чужой крови? Чужой особенно.

— Лавор, вот ты мне скажи. Зачем я взял с собой аркан, если бросать его не умею?

— Да кто тебя знает… в полон небось хочешь главного взять? Вот и взял, чтоб его подраненого связать.

— А что у него своего аркана не будет? Для такого дела мне мучиться, тащить аркан не нужно было.

— Так ты и не мучился, мне его всунул.

— А почему я тебе его всунул, разве мало других хлопцев было?

— Так мне то самому невдомек… у меня окромя самострела и лук, и сагайдак со стрелами на плечах, а ты мне еще аркан суешь… вот опять принес и суешь.

— Будет тебе, Лавор еще одно задание. Как пустим стрелы по супостату, кони не станут, следом за табуном понесут. Добычу нашу унесут. Надо чтоб ты аркан метнул. Либо коня зааркань, припни его, остальные в него упрутся, либо через тропу, на то дерево захлестни, так чтоб конь грудью налетел на него и стал. Сделаешь?

— Не боись, не уйдут. Сразу остановим.

К этой пятерке я добавил и Андрея. Во-первых, был он не по годам хладнокровным и спокойным в экстремальных ситуациях. Вроде не было у меня еще повода делать такие выводы, но это проявляется и в мелочах, и в характере. За него был спокойным, хоть это его первый настоящий бой, он не запаникует и не даст этого сделать другим. Его единственного я посадил с противоположной стороны тропы на подстраховку.

— Андрей, ты на подхвате. Я знаю, ты трохи по-татарски балакаешь, будешь следом за Лавором кричать и в спины стрелы пускать. Ваша задача, чтоб те, кто захочет назад повернуть, с нами в бой вступить, сразу стрелы схлопотали. А остальные тикали что есть духу. Но первым делом добьешь подранков, кто за зброю схватиться сможет, чтоб они беды не натворили. Стрелы с той стороны полетят, на тебя никто смотреть не будет. С Богом. Прикрыл я тебя добре, ни одна вражина не заметит.

После этого перешел в голову отряда и заставил поменять первой пятерке бронебойные стрелы на срезни. Если все пройдет так, как я задумал им и мне придется бить по неприятелю в пластинчатых доспехах. А тут срезень по роже или по ноге значительно предпочтительнее бронебойного болта будет. Еще одну пятерку отвел метров на сто вперед и разместил в засаде на арьергард. Не знал, будет ли он и в каком количестве, но оставлять его без внимания было бы верхом легкомыслия. Тем более, что замыкающая пятерка была и в кольчугах, и с виду бойцы там подобраны были тертые, не молодняк. Таких, встречать с разряженными самострелами и демаскированной позицией, означало получить неприемлемые для нас потери.

Разместив всех и разъяснив каждой пятерке стоящую перед ними задачу, еще раз повторил всем и каждому.

— Хлопцы, еще раз всем говорю. Если вражина в кольчуге или в халате — бей в грудь. Если на нем доспех пластинчатый — бей в лицо или в ногу. В глаза не смотреть, смотреть на коня, на ногу, на грудь. Как услыхал, что я крикнул — "Бой", сразу прицелился и выстрелил. Как стрельнул, за деревом самострел взвел и снова на землю плюхнулся, осмотрелся, подранков добил. Дальше по команде со щитом и копьем к вражине пошел. Первым делом копьем в горло, проверил что неживой, затем коня припял и добычу снимаешь. Всем понятно?

— Понятно, Богдан! Ты ж нам месяцами это каждый божий день талдычишь. Иди ховайся, не стой тут, как тополь на Плющихе.

Нахватались выражений у командира. Пришлось им придумать, что Плющихой мы называли большое поле возле моего села, на котором росли три одиноких тополя. Не рассказывать же им про улицу в Москве названную в честь владельца кабака. Тем более, что нет такой улицы еще, да и будет ли? Бабочка крылышками машет и надеется в ближайшие сорок лет еще много ними намахать. Но человек предполагает, а Бог располагает. Не будем заглядывать в далекое завтра. Как верно замечено одним непростым человеком, — "у каждого дня достаточно своих забот".

За огромными, выступающими из земли корнями старого ясеня, простелил овечью шкуру, нагреб на нее кучу прошлогодней листвы, а потом зарылся, проползая ее насквозь к своему оружию. Наступило время одного из двух труднейших действий, сформулированного лучшими умами человечества. Ожидания.

Волновался ли я? Несомненно. Первый бой пятнадцати-шестнадцатилетних пацанов. И вроде обучены они и заточены именно под эту задачу. Неплохо обучены, вплоть до мелких нюансов, таких как: оружие не трогать руками, пока врага не увидел. В лицо ему не смотреть. Если в направлении прицеливания неприятель отсутствует, ищешь цель находящуюся левее. Не уверен, что поразишь цель — ждешь, не стреляешь, пока не будет твердой уверенности в результате. Если ты не выстрелил, враг тебя не видит, будет стараться достать твоего товарища, который самострел взводит. Вот тут то вражина и откроется, и ты его достать сможешь. Эти и многие другие тонкости мы разбирали регулярно, чем дотошней разобраны нюансы, тем меньше нужно думать бойцу. Значит, тем меньше у него шансов совершить ошибку.

Почему я был уверен, что татары не полезут в балку, а вернутся обратно? Не знаю. Больно осторожно вел себя этот отряд. Теперь поставим себя на место казаков, которым поручено деревья подпиленные завалить. Им, наверняка, атаман дал приказ, — "Передний дозор пропустить, как увидите основной отряд, валите деревья". Откуда они могут знать, что второй отряд это тоже дозор, или как его называют в мое время — боевое охранение походной колоны? Не могут они этого знать. Не принято в это время два передних дозора пускать. И местность там такая, что не видно, десять человек едет или сто. Пропустили первую пятерку, увидели первого бойца из второго отряда и надо валить деревья, а то не успеешь. Наверняка атаман разместил казаков в балке, только толку от этого ноль. Связи нет, чтоб предупредить, а как разберешься, что к чему, так уже не побегаешь. Больно глаз чужих много будет. Плащи-невидимки ведь только в сказках бывают.

Никто не виноват, что мы нарвались на параноика-новатора в военном деле. В лучшем случае казаки завалят всех из этих двух дозоров, в худшем, из второго кто-то и обратно прорваться сумеет. Что сделает командир татарского отряда, обнаружив впереди засаду? Прикажет атаковать ее, не зная ни количество противников, ни как они расположены? В чужом дремучем лесу, заваленном опавшими ветвями и деревьями? Который его противники знают, как свои пять пальцев? Лично я бы уносил из такого леса ноги, и чем скорее, тем лучше. Не думаю, что он тупее меня.

Еще предполагал, что тратить драгоценное время на перестройку отряда он не будет. Да и смысла особого нет. В тех дозорах тоже не отборные бойцы собраны были. Пару опытных бойцов и глазастая молодежь. Дозорцы, конечно, не смертники, но что-то общее между ними есть. Поэтому, сформирует передние дозоры из пастухов, а задние из своей гвардии, развернет колону на месте и двинет обратно на максимальной скорости. То есть, быстрым шагом. По-другому на этой тропе не получиться.

Что мне делать, если он все-таки перестроиться и снова вылезет наперед с ударным отрядом? Ничего. Действуем по намеченному плану и бьем последних два десятка. По тем же причинам что и раньше, он не станет ввязываться в бой, а ускорит отступление.

Пока я разыгрывал в голове шахматные партии за себя и за того парня, время неспешно продолжало свой бег. С момента ухода нашего командира с казаками прошло полтора часа. Додуматься отправить к нам Давида с указаниями у него соображения не хватило. Да и какие указания? Сказано сидеть в овраге, там и сидите, пока казаки воюют. Пора было по моим расчетам и татарам обратно скакать, но никого не слышно и не видно. Неужели поперлись в балку? Тогда должен Давид появиться, чтоб мы следом за ними двинулись…

Первыми появились татары. Передний дозор из пяти человек, все со щитами и с луками в левой руке, в правой — стрела, напряженно всматривающиеся своими раскосыми буркалами в сумрак леса. За ними следующая десятка таких же взвинченных товарищей. Затем закованная в железо пятерка, ударная тридцатка в кольчугах и на закуску ватные халаты. Мне оставалось только поменять срезень обратно на бронебойный болт. Чертов новатор военной мысли хладнокровно перестроил свое воинство и в том же построении, в котором шел сюда, организованно отправился обратно. Осталось убедиться, что я не даром оторвал пятерку бойцов, и арьергард также присутствует в его боевых построениях.

Услышав со стороны засады на задний дозор подозрительный шум и крики, поймал в прицел последнюю грудь основного отряда одетую в толстый халат, крикнул, — "Бой!" и нажал курок. Татарин, замыкавший основной отряд, получив болт в правую часть груди, умудрился удержаться в седле, упал на шею своего коня, который пока продолжал свой неторопливый бег. Он еще не умер, но прогноз явно неутешительный. С такими ранами долго не живут.

В пределах моей видимости врагов пытавшихся оказать сопротивление не наблюдалось. Некоторые уже свалились с седла, некоторые еще сидели, но опасных телодвижений никто не совершал. В другом конце послышались громкие крики на татарском языке. Если бы не знал, что это орут Лавор и Андрей, никогда бы не признал.

Я по-прежнему лежал на земле, вцепившись в свою пушку. Никак не мог решить в какую сторону бежать. К пятерке схватившейся с арьергардом или к Андрею с Лавором? Пока выбирал, как буриданов осел, между этими двумя направлениями движения, со стороны дальней пятерки, из-за поворота показался конь с татарином в добротном пластинчатом доспехе. Тот отчаянно отстреливался от кого-то невидимого мне, но, несомненно, угрожающего его жизни и здоровью. Был он развернут корпусом влево и назад, в мою сторону смотрел его правый бок и спина. Прикрываясь щитом, он ловко натягивал лук и пускал стрелы, когда громко тренькнула моя пушка. Болт прошил его насквозь и скрылся в теле. Короткий, зараза, как его теперь вырезать? Топора нет, придется кинжалом ковыряться. Разница между энергией в тысячу пятьсот джоулей и в триста пятьдесят была очень наглядно продемонстрирована на практике. Болт со стальным, трехгранным наконечником пробил пластинки доспеха, как картон. От удара татарина выбило из седла, конь потащил его, запутавшегося ногами в стременах дальше по тропинке. Поскольку в крупе коня торчало несколько стрел, далеко он не ушел, остановился, а затем сам повалился на землю. Люди дерутся, а безвинная скотина страдает. Вот он, отвратительный лик войны. Но поскольку мы все с утра были на голодном пайке, мечты о запеченном на костре куске мяса провели определенную пластическую коррекцию в моем сознании. Лик войны неожиданно приобрел определенную привлекательность.

В нашей стороне все крики и звуки затихли, поэтому, быстро взведя свой старый самострел, я бросился в сторону Андрея, но татары ускакали, не пытаясь развернуться и дать нам бой. Отправив им вдогонку Лавора с тремя бойцами, дал ему указание выдвинуться вслед неприятелю на пятьсот шагов и прислать одного бойца с докладом. Самому занять там позицию и наблюдать обстановку, регулярно присылая бойца с актуальной информацией. Десятникам и их помощникам велел выяснить результаты боевого столкновения и доложить, а бойцов своих отправить собирать и грузить добычу на трофейных лошадей.

Но, не судьба мне была, сидеть, слушать и наслаждаться результатами своих организационных и тактических построений. Прибежал боец из первой пятерки и передал наказ Сулима явиться к нему. Впопыхах расспросив по дороге десятников и бойцов, чтоб составить общую картину, поспешил к начальству. Начальство зашивало на ноге Давида неприятную резаную рану, нещадно его ругая, а рядом лежал на животе мой боец, живой, но бледный.

— Якого биса, ты за ним побежал? Ты что, слепой, не видел, что у него обе ноги подранены и конь весь стрелами утыкан? Куда бы он девался? Чуть в сторону стрела бы пошла, остался бы ты, Давид, без ноги!

— Зато я его с коня ссадил… — оправдывался бледный Давид, морщась при каждом стежке кривой и толстой иглы.

— По правде, так это я его с коня ссадил, но ты мне, Давид, дюже помог. Вражина по тебе стелы пускал, меня не видел.

— Да не может такого быть, не было тебя там… — обижено заявил Давид.

— Фряжеским самострелом снял. Стрела в нем сидит, доспех насквозь пробила и в тело вошла. Сейчас вырезать пойду. Стал бы я балы точить, мне за то лишней доли не дадут.

— Теперь ты сказывай, что тут натворил! — грозно обратился ко мне Сулим, — где я тебе велел меня ждать?

— Положили мы девятнадцать вражин, считая этих пятерых с заднего дозора. Двое в лес ушло, без коней. Один, кажись, ранен. Еще двоих подранили, но те ускакали.

— Где они в лес ушли? Покажи, я по следу пойду, — сразу оживился молчавший до этого Керим.

— По тропе, двести шагов, там у хлопцев спросишь. Возьми с собой Андрея, он просился, а я его одного не пустил. Обиделся…

— Не красная девица, обиделся он… ладно возьму, хлопец справный. — Керим, радостно улыбаясь, припустил вперед по тропе. Что характерно, спросить Сулима ему даже в голову не пришло.

— Ты нам тут зубы не заговаривай! Тебе наказу на татар нападать, никто не давал! Без головы остаться хочешь?

— Погоди, Сулим, дай слово сказать. Ты нам велел тут сидеть, я твоего наказа не порушил. Тут мы и сели, куда ты нас привел. Атаман нам наказ дал, татар обратно не пускать, если полезут? Дал. Вот мы кого могли того не пустили. Так что я порушил? Ты наказ из оврага не вылезать давал? Нет. Наказ на татар не нападать давал? Нет. Так чего ты яришься? У меня всего одному хлопцу стрелой щеку и ухо рассекло, да еще вот Николай… что с тобой?

— В ногу ранили… — почему-то густо покраснев, ответил Николай.

— Не бреши! Это меня в ногу, а тебя в задницу. Оттопырил больно далеко… — заржал Давид, а у Николая от обиды даже слезы на глазах выступили.

— Тихо сиди! — гаркнул на него Сулим. — Герои… один как козел, без щита за татарином конным гоняется, второму никто не указ, он у нас самый умный, с ним сам Илья-громовержец балакает. Пусть батько решает, что с вами делать, мое дело доложить… веди своего подраненого, залатаю, — уже более дружелюбно обратился он ко мне.

— Андрей его уже залатал. На вот, настойка прополиса на хлебном вине, тетка Мотря велела на тряпицу налить, перед тем как рану замотать и рану промывать ней велела. А сор из избы выносить, не надо. Ты атаман, провинился я, назначай мне кару.

— Иди хабар собирай, не стой без дела! Вечереет. Настойка у меня своя есть. Атаман пусть решает. Дал бы тебе нагайкой, да руки заняты… — "и нагайки нет", язвительно закончив его мысль, я скрылся с глаз недовольного начальства.

Недовольно оно было в первую очередь собой. Как рассказал мне один из бойцов, сидевших в засаде на задний дозор, история вышла забавная. Видно наши казаки, увидав, что татары разворачиваются, решили потрепать задних, но не успели выйти на ударную позицию. Большой крюк по лесу заложили. Так получилось, что напали они на арьергард в тридцати шагах от моей засады, где сидела передняя пятерка. Напали неудачно, издали, сняли только одного, еще одного подранили. Третья стрела от пластинчатого доспеха отлетела. Отстреливаясь от казаков, татары подставили спины моей засаде, и те трех подбили, а главаря ранили в ногу. К тому времени пара стрел уже сидели в крупе его коня, да и вторая нога у него была подранена, но конь не падал. Татарин оказался знатным стрелком, Давида спас только аналогичный доспех под накидкой, отразивший две стрелы, а моих ребят то, что татарин был плотно занят казаками.

В целом я был доволен результатами. Было всего два явных промаха и три не смертельных ранения, еще на одного вражину не нашлось стрелка. В одном месте получилась дистанция чуть больше трех метров и там, на двоих стрелков пришлось три врага. Бывает. Один промах сразу же исправил Андрей, он же добил одного раненого. Одного снял Лавор, двое убежали в лес, еще одного раненого добили после перезарядки. Он пытался уйти вместе с конем, но не преуспел в этом занятии. Зато успел подранить моего бойца.

Самое главное, никто не дернулся раньше времени, что не так просто, когда в двадцати шагах от тебя проезжает сотня врагов и тебе кажется, что каждый из них смотрит именно на тебя. Я, конечно, перед боем дал каждому бойцу по глотку специального ликера с добавкой настойки валерианы и пустырника, которую у тетки Мотри на спирт выменял. Заснуть им адреналин не даст, а от лишних нервов поможет. Теперь смело можно вести их степь, там, мандраж побольше будет, на открытом месте лежать, это не в лесу за толстым деревом, ощущения другие. Но уверенности в собственных силах не в пример больше. Уже проблевались многие, на кровь и трупы врагов посмотрели, это дорогого стоит.

Кстати, я всех своих бойцов предупреждал, что блевать будут. Это естественная реакция организма на слоновую дозу неизрасходованного адреналина гуляющего в крови, а не тошнота от вида крови и трупов. Мертвых и крови дожив до пятнадцати-шестнадцати лет, жители этого времени видят в достатке. Люди мрут часто, хоронят всей деревней, грудных детей с собой на похороны таскают. А вот держать нервы в узде, когда смерть в глаза заглядывает, лежать, не дергаться, ждать сигнала к бою, такой опыт у них был впервые. Так что не удивительно, если у многих откат проявился не в очень аппетитном виде. Лик войны омерзителен…

Не дав моим мыслям унестись в просторы философских обобщений, прибежал боец и рассказал, что прибыл атаман и требует меня пред свои ясные очи. Я успел лишь дать указание, чтоб потрошили не только татар, но и убитого коня, резали мясо ломтями, солили и выдали каждому по куску. Голод после боя был просто невыносимый. Организм требовал калорий.

— Рассказывай, про свои подвиги, — насупил брови атаман, но рожа довольная, значит убитых нет. Ладно, рассказывать, так рассказывать, меня хлебом не корми, дай что-то рассказать.

— Как пришли мы сюда, батька, велел нам Сулим тут ховаться, а сам с Керимом и с Давидом в дозор пошли. Сховались мы добре, я всем хлопцам наказ дал. Лежим, не высовываемся, как Сулим наказал, а если он объявится из дозора и даст наказ в супостата стрелы пускать, пусть каждый крикнет, — "Бой!", чтоб другие знали. Лежим мы в засаде тихо, как мыши, татар не трогаем, всех мимо пускаем, вдруг слышим, с левого краю кричат хлопцы. То Сулим там с казаками в задний вражий дозор начал стрелы пускать. Тут и мы дружно супостата ударили стрелами. Всех вместе девятнадцать вражин порешили, двое в лес удрали, Керим их ловит, двадцать коней целых добыли, одного добить пришлось. Хлопцы его потрошат, сейчас мясца сырого с солью принесут. Голодные все как волки. У нас троих стрелами задело, Давида крепче всего. Добрый вражина ему попался, лихо стрелы пускал, Давида и Николая подранил. Счастье, что не убил никого.

Атаман смотрел мне в глаза, а я чувствовал, что он с трудом сдерживает смех. Картина произошедшего ему была понятной, но смещение акцентов в моей интерпретации событий не могло его не позабавить. Искусство адвокатов перекручивать действительность еще было неведомо в эту эпоху.

— Сулим, правду он речет или брешет?

— В овраге мы сидели. Велел я им сховаться и не высовываться, а они вон чего учудили…

— Что скажешь, Богдан?

— Перед ликом матери Божьей клянусь. Так дело было. Вышли Сулим с казаками из оврага, к тропе подошли. Я с ними был. Сказал мне Сулим, — "Тут оставайтесь. Ховайтесь добре. Без моего наказа не высовываться". В овраге том, батьку, двадцать человек не сховаешь. Сам можешь посмотреть, вон там он. Подъедет татарин, заглянет и конец нам всем. Поэтому сховал я хлопцев, возле оврага, за деревьями. Добре сховал. Сотня татар прошла, никого не заметила. А как начал Сулим стрелы метать, так что, нам смотреть на то надо было? Раз атаман в бой вступил, значит и ватажка за ним. Ни слова, ни полслова твоего и Сулимового наказа я не порушил.

— Ты, Богдан, дурня из себя не строй. Никто в то уже не поверит. Сам добре знаешь, что самовольничал в походе. За это кара одна — голова с плеч. Будь тут только твоя вина, покатилась бы сейчас твоя буйная головушка и кончился бы твой род не начавшись. Помни о том, когда в следующий поход пойдем. А на сей раз останешься без добычи и получишь десять нагаек.

— Понял, батьку. Спаси тебя Бог, батьку, за твою доброту и науку. Сколько жить буду, помнить буду и детям своим твою науку передам.

— Ты блазня (шута) из себя не строй. А то я и добавить могу, и двадцать, и тридцать нагаек. Иди с глаз моих, пакуй добычу, вертаться пора.

Когда я отошел, атаман начал что-то в полголоса вычитывать Сулиму. Впрочем, что именно, догадаться было нетрудно. Он его атаманом над двадцатью пятью душами поставил, а не старшим дозорцем. Иван Товстый, приехавший с атаманом, сочувственно хлопнул меня по плечу и рассказал, как у них дело было.

Десяток казаков атаман поставил после выезда с балки. Их задача была убрать передний дозор, после того, как казаки повалят деревья. Остальные рассредоточились на последних двухстах метрах тропы, от одинокого поваленного дерева до выезда из балки по обе сторон дороги. Вместе с прибывшими, под рукой у атамана осталось больше шестидесяти человек, из них больше пятидесяти прятались в самой балке.

Передний дозор татар наткнулся на поваленное дерево и где-то час прокладывал параллельную тропу. Где расположились основные силы татар, чем они занимались, никто не знал. После того, как они прорубили дорогу и тронулись к выезду с балки, показалось еще десять всадников едущих следом. Пока они пробирались возле поваленного дерева, передний дозор уже подъезжал к выезду. Никто не успел подать знак и передать казакам весть о втором дозоре. Поэтому, когда они показались на тропе вслед за передним дозором, казаки обрушили деревья. И передний дозор, и следующий десяток сразу же посекли стрелами, практически без потерь, только одного казака клюнула стрела, пробив кольчугу на плече. Но больше никто в балку не полез. Вернулись посланные в разведку дозорцы и доложили, что татары ускакали обратно. Тогда атаман взял Ивана с двумя казаками и поехал искать наш отряд.

— Ты все верно сделал, Богдан. Но так часто в жизни бывает. Сделаешь по правде, а закон казацкий порушишь. Потому и судят казаки всегда по правде, а не по закону. Правду, ее сердцем понимаешь, нет такого закона, чтоб о том словами сказать можно было и другим передать.

— Ага, по правде. По правде меня похвалить надо, а не десять нагаек всыпать.

— Так это кто как ее понимает, правду… по мне, так и двадцать нагаек тебе мало, а атаман всего десять назначил.

— За что?

— За то, что ты молодой, дурной петух! Не понимаешь, что это чудо! Рассказали бы мне такое, ни в жизни бы не поверил! Двадцать шмаркачей (сопляков) лежало, мимо них татарская сотня ехала и ни у одного рука не дрогнула раньше чем надо стрелу пустить, никто не обосрался и не убежал. А подумай головой своей пустой, что бы было, если бы хоть один смалодушничал! Кровью бы все умылись и не сносить тебе головы! Мал ты еще о правде толковать. Не дорос. Готовься, буду батьку просить, чтоб мне доверил тебе нагаек отсыпать!

Недовольный Иван вернулся к казакам, оставив меня вытряхивать убитого татарина из доспеха и вытаскивать болт к моей пушке. Воистину, язык мой, враг мой…

Мое старое "я" с садистским (или с мазохистским?) удовольствием восприняло факт моей очередной публичной порки. А мое новое "я", снабженное мощным логическим аппаратом, раздумывало над тем, каковы шансы нелетального исхода после десяти нагаек Ивана и не просить ли товарищество проявить гуманизм и просто отрубить мне голову…