28. Падение черного козодоя
— Кого сбили? — на этот раз Виктор Сергеевич успел первым.
— Козодоя сбили! Локхид F-117A Найтхок!
— Сербы?
— Какие сербы? Наши!!!
Впрочем, через секунду Гаспарян снова взял над собой контроль.
— Все повернули, он полез по-тихому, то ли они хотели проверить его малозаметность, то ли в эту малозаметность сдуру поверили, то ли провоцировали. И по нашим расчетам, должен был выйти на детский приют вместо радара ПВО. Наши не выдержали и грохнули, не согласовывая. 'Кортиком', с орбиты, лазером. Сами не думали, что такое получится, 'Кортик', она же противоспутниковый, его ж никто по наземным и воздушным не применял. Американцы даже не поняли, откуда. Но это неважно. Все, все псу под хвост!
— Как это могло произойти? — спросила Светлана.
— Как, как… Да никак! В данном месте ни наши не могли его сбить, ни сербы. Даже если бы хотели. Никто и не думал за 'Кортик', не делали его для этого.
— Что теперь будет? — Виктор почувствовал, что этот банальный вопрос неожиданно стал очень уместен.
— Эскалация военных действий. Термин вам знакомый, надеюсь?
— И ничего нельзя сделать? Меня, например, Клинтону показать?
— Да что вы, кузькина мать, что ли? Чем меньше он вас видел, тем больше боится!
Запищал зуммер системника.
— Все! Тотальный мозговой штурм! — воскликнул Гаспарян. — Через пять минут Руцкой говорит по телефону с Клинтоном за инцидент. Срочно придумать причину, почему мы его сбили, так, чтобы СССР ни в чем нельзя было обвинить. Насчет того, куда ДКХП перенаправляло ракеты нашей электроникой, ни звука! Все, все думают. Почему мы его сбили? Почему мы его сбили?
— Не заметили, вот и сбили, — машинально выпалил Виктор.
— Что? Что вы сказали?
— Он же невидимка. Мы его не заметили, вот и сбили. Югославы так шутили… у нас.
— А вот шутки они от нас не ожидают, — подметила Светлана.
— Стойте. Стойте… Невидимка, не заметили и сбили. Никто не виноват. Слушайте, полный бред какой-то, но что-то мне подсказывает… Клинтону ведь тоже эта эскалация нафиг нужна, он, небось уже после станции трясется.
Гаспарян застучал пальцами по столу.
— Если этот идиотизм прокатит, я, наверное, уйду в отпуск.
— А разговор транслировать не будете? — вежливо осведомился Виктор.
— Нет. Хватит уже с вас. Еще сглазите. Все, ждем.
…Пиксели на рабочем столе четырнадцатидюймового экрана чуть мерцали, смешиваясь с мерцанием газосветных ламп, и Виктор по привычке подумал, вызвано ли это несовершенством монитора, или же в настройках можно выставить частоту обновления повыше. И еще он подумал, что никогда не следует считать, что в этом мире от тебя ничего не зависит.
— Все, — устало произнес Гаспарян и закрыл лицо руками. На него встревожено уставились три пары глаз.
— Нет, товарищи, все, все хорошо. Клинтон перевел в такую формулировку: разведывательный полет был совершен успешно, самолет не замечен, экипаж выполнил задачу, машина попала под случайный огонь. Есть чем оправдаться перед избирателями, не взрывая мира. Вот если бы они этого героя-любовника на Маккейна заменили… Ладно. Теперь будем искать, кто нам подбросил идею 'Кортиком' сбивать.
— Слушайте, а я кажется знаю! — воскликнул Момышев.
— Что именно?
— Я вспомнил. Знаете, кто? Будете смеяться: первый хроноагент.
Лицо Светланы вытянулось.
— Вы уверены? Мне это не встречалось в архивах.
— Ну, так это почти не фиксировалось. Хроноагент откопал эту идею лазерного комплекса где-то в Интернете, ну, халтурил для желтого издания. И с чего-то решил, что он и против спутников, и самолетов. Ну, его вежливо выслушали, специалисты насчет самолетного применения посмеялись, это ж когда было, канун Олимпиады, по документам это дальше не пошло, а как байку, это молодым, допуск имевшим, в курилках рассказывали. Когда над комплексом начали работать, про хроноагента, конечно нельзя, а без байки как же, вот и переделали в то, что конструкторы якобы заложили возможность стрельбы по самолетам, но Брежнев не утвердил — 'а куда же, товарищи, мы зенитки денем?'. И боевые расчеты вот в этом виде байку-то и знали.
— Вы понимаете, что вы сказали? — воскликнула Семиверстова.
— Да ничего. Про Брежнева теперь свободно, только неинтересно.
— Нет, нет! Это же побочный эффект первого хроноагента! А второй, — и она кивнула на Виктора, — то-есть, товарищ Еремин, устраняет критическую уязвимость, созданную первым хроноагентом! Скорее всего, это то, над чем мы тут голову ломаем. Это вот его задание.
— Это же случайность, — возразил Виктор. — Я просто вспомнил.
— Да, да. И блэкаут на Восточном побережье — случайность, и атака на корневые сервера — случайность, и мелтдаун на Калверт Клифс. И то, что ракеты не туда попали.
— Живой щит, Светлана Викторовна — это не случайность. Это преступление.
— Не спорю, — вмешался Гаспарян. — Но судьей своей власти предоставим быть югославскому народу. А насчет вас, Виктор Сергеевич — действительно, в предположении товарища Семиверстовой есть мысль. Ладно. Проскочили. Ну и черный козодой в натуре есть, проверим гипотезы. Правда, в обломках.
— Американцы тела летчиков, наверное, вернуть потребуют?
— Тела живы и почти здоровы. Катапультировались. Сейчас наши спасают.
— В смысле?
— От сербов спасают… Слушайте, а давайте кофе заварим. Чтобы весело встретить все, что новые сутки нам готовят.
'А что будет?' — хотел спросить Виктор, но так и не стал. Он почувствовал, что на него незаметно, впервые за все время, навалились дикая усталость и безразличие. Его внезапно удивило то, что он так и не почувствовал ни радости победы, ни гордого чувства того, что своей фразой, возможно, спас сотни, а, может, и тысячи людей. Были обычные будни, которые он с удовольствием отдал за тот день, когда просто обжимал кримпами разъемы в корпусе 'Гипростройдормаша' и мог ни о чем не думать. Господи, как хорошо быть неизвестным трудовым мигрантом…
— Простите, я могу отсюда звонить?
Светлана уже встала из-за стола и что-то поправляла у себя на лице, глядя в зеркало косметички.
— Туда? Конечно. Вам напомнить телефон, вы не потеряли?
— Нет… нет, у меня записан. Спасибо. Впрочем, наверное, уже поздно…
— Обязательно позвоните. Вас же ждут!
Он вышел в коридор; сопровождающих на этот раз не было. Виктор вдруг заметил, как колышутся жалюзи от невидимой за тонкими алюминиевыми полосами закрытой форточки. Раньше это не допускалось, но осмыслить изменения было некогда: он достал мобильник и спешно набрал знакомый номер.
— Да, я слушаю! Ты как там? — услышал он в громком наушнике знакомый и такой приятный голос Вероники.
— Все нормально. Не разбудил?
— Нет! Я не спала! Мы на митинг ходили, на Ленина! Все так переживали! Как у тебя?
— У меня порядок! Здесь все есть, удобно!
— Что-нибудь надо?
— Нет, нет, пока ничего!
В коридор вошла уборщица в зеленоватом синтетическом халате и сером переднике, катя перед собой большой черный пылесос. 'Уралец' — разглядел Виктор надпись на рояльно — отсвечивающем пластике.
— Все отлично! Я тебе потом еще перезвоню! Спокойной ночи! Целую!
— Я тебя тоже! Счастливо!
'Ну вот, и личная жизнь почти задалась' — подумал он, 'выйду отсюда, надо будет победу отметить'.
…Когда он вернулся, в двести двенадцатой завораживающе пахло кофе. На столе Виктора стоял коричневый одноразовый стаканчик в черном, специальном меланитовом подстаканнике, чтобы не плескало, и бумажную тарелочку наполняли солнечные кружочки климовских крекеров. Виктор Сергеевич поднес пластмассовую посудинку к губам и ощутил по-детски знакомые тепло и аромат; так пах кофе, который родители заваривали в большом зеленом алюминиевом кофейнике. Он осторожно отпил глоток.
— Ну как? — спросил его Момышев. — Это я из дома принес! Называется 'Столичный буфет'. В ретро — стиле, смотрите.
И он показал красно-коричневую коробку с черными узорами и белыми надписями: 'Кофе натуральный. Первый сорт.'
— Класс, — ответил Виктор, и положил в рот крекер, почувствовав вкус картошки, жареной на сале с ветчиной. — И крекеры из дома?
— Нет, здешние.
— Я тоже люблю климовские… — Светлана задумчиво посмотрела на свой экран и поправила прядь волос, сбившую на лоб. — А давайте, пока у нас пауза и сбившийся Хеллоуин, попробуем-ка мы склонить к возвращению духов умерших.