… В детстве так бывает: день кажется длинным-длинным.

Сначала долгое утро, лучи солнца на штукатурке возле кровати, где любознательным взглядом давно все изучено; край желтого пятна опирается на трешинку, в широкой части которой видна полоса посеревшей от времени дранки. Потом ее заделают. Но это потом, и пройдет целая эпоха. Месяц, может быть, больше.

После долгого утра будет одевание, умывание… потом завтрак, и запах мяты от зубной пасты сменится запахом кипяченого молока… а впереди до вечера еще целая жизнь, и тебя ждет масса открытий и приключений.

Виктору Сергеевичу в это воскресный вечер вдруг показалось, что он снова вернулся куда-то в детские годы. Сутки растягивались до бесконечности, и ждать хотя бы пятнадцать минут было невыносимо. 'Интересно, это просто от новых впечатлений, или все эти переходы что-то меняют во мне физически? И не произойдет ли в один момент что-то такое… Нет. Не будем думать. Надо жить, пока есть к этому возможность, не упуская ни один час, ни одной минуты.'

Он решительно нажал на кнопку двери Риденки. Сосед появился на пороге в большой застиранной футболке, на угасшей белизне которой смутно голубели остатки большой заглавной 'Д' в окружении полувыведенных пятен краски, и в больших, похожих на шаровары, новых тренингах цвета морской волны; растоптанные вылинявшие кроссовки дополняли картину.

— А, Сергеич! Ну, заходи.

— Да нет, простите, я не за этим. Можно у вас для стирки еще таз одолжить? А то в ванной только один, и какая-то странная корзина, как для кошек.

— Для стирки, для стирки…

— Ну да, для стирки именно как для стирки.

— А, для стирки! Так это… Внизу там, в цоколе, прачечная есть. Вот в эту корзину одежду ложут и туда несут.

— А, все, спасибо. Вы извините за беспокойство.

— Да какое беспокойство, что тут… Заходи.

То, что Риденко назвал прачечной, оказалось продолговатым залом, отделанным крупной плиткой под серый мрамор; вдоль прохода стояли автоматические стиральные машины с баками на четыре кило, а в конце — диванчики, где можно было подождать результата, если влом мотаться туда-сюда до квартиры. Цветы были и здесь: над диванчиками из керамических кашпо свисало что-то вроде длинных лиан с большими овальными листьями. Несколько пенсионерок с такими же, как у Виктора, корзинами, обсуждали вопросы здоровья и работу медпункта на первом этаже: 'Вот Лидочка, по-моему, более внимательно выслушает… А тонометр у вас уже вернули из ремонта?' Судя по возрасту, они помнили и Великую Отечественную, и холодную, и теперь многолетнее течение налаженной жизни, то бурное и стремительное в молодости, то тихое и светлое к годам преклонным убедило их в незыблемости мирной жизни.

— А вот мы у кого спросим… Молодой человек!

Виктор сначала не понял, к кому был обращен этот вопрос; пару секунд до него дошло, что он, действительно, годился дамам в сыновья.

— Молодой человек, скажите, теперь ведь не надо будет запасать соли и спичек? Теперь говорят, война будет за Луну.

— Медь там нашли на Луне, я слышала…

— Подожди, Сергеевна, дай вопрос закончить, а то ты всегда перебиваешь. Говорят, только на Луну будут посылать территории делить, а спички будут. Я, если что, пьезозажигалку припасла, но пока не пользуюсь.

— Да зачем тебе пьезозажигалка? У всех плита автоматом.

— Ну, мало ли, может одолжить кому. Так что там болтают?

Соль и спички, подумал Виктор, опять спички и соль. Странно, почему всегда этот набор, а не крупа и макароны или цистерна воды без радионуклидов. Хотя… Этого добра проще запастись надолго. А крупы все равно нужен подвоз.

— Я бы не спешил, — ответил он как бы после некоторых размышлений, — есть шанс, что мирно поделят.

— Ну вот! А что я говорила?

— Ну хоть бы договорились оне. Хочется спокойно пожить и к подруге в Мариуполь съездить.

'Мариуполь в Жданов не переименован', мимоходом отметил Виктор. 'А, впрочем, может, и переименован, только помнит по старому названию… Да какая разница, Мариуполь, не Мариуполь…'

Вставляя ключ в замок своей квартиры, Виктор услышал за дверью приглушенную музыку. Он мог поклясться, что не включал ни телевизор, ни приемник, ни радиоточку.

Риденко оказался на месте. Он прикрылся светлой курткой, под которой было не видно кобуры, и, оглянувшись по сторонам, осторожно вышел в коридор.

— Это у вас мобел, — сказал он, подойдя к двери Виктора и прислушавшись, — вам звонят.

— Вы… это точно?

— Точно. Если сомневаетесь, я посмотрю.

Он бесшумно повернул ключ ('Интересно', подумал Виктор, 'бесшумность замка здесь плюс или минус?') и через полминуты вернулся, держа в руке черный 'ВЭФ', заливавшийся мелодией 'Типперери'.

Виктор взял мобильник в руки. Первая восьмерка номера на дисплее была без верхнего пикселя. Он хотел переспросить у Риденки, но обнаружил, что тот как-то незаметно исчез. Оставалось только нажать ввод.

— Здравствуйте, Виктор Сергеевич, — послышался из трубы ровный мужской голос, — это ваш коллега беспокоит. Ничего, что в такой поздний час?

— Нет, вроде, я еще спать не ложился.

— Скажите, у вас нет привычки дышать перед сном свежим воздухом? Тем более, что сейчас нет дождя и потеплело?

— Ну, когда как… А что, надо?

— Не затруднит ли вас прибыть сейчас на Набережную, возле Дружбы, аллея на самом берегу Десны, прямо от фонтана? Я бы не стал вас беспокоить, но вот такая необходимость есть.

— Хорошо… Как я вас узнаю?

— Я сам к вам подойду. Если вы согласны, я жду на месте.

В трубке послышались гудки. Виктор тут же бросился к Риденке.

— Я в курсе, — ответил он, — идите спокойно, и не волнуйтесь.

— А что, есть причины волноваться?

— Человек всегда найдет причины волноваться. Сейчас это не нужно.

— А что, с кем…

— Там узнаете.

…Над набережной плыли подсвеченные багровым заходящим солнцем лиловые кляксы облаков, растрепанные и лохматые, свежий ветер морщил лица многочисленных луж, словно хотел их сдуть с шестигранников бетонной брусчатки. От заречных домиков тянуло дымком из труб, и в негромкий нежный голос Валерии, что пел об улетающих на юг птицах, вплеталось жужжание троллейбусов, развозивших народ из центра на Урицкий и Новостройки.

Виктор внезапно удивился, как эта часть города, реконструированная к 1000-летию, уже в неосталинскую эпоху, повторила то, что было в его реальности; видимо, парковая архитектура не была приоритетным направлением модернизации, которая подбиралась к этой непаханой целине лишь сейчас. Возле концертного зала 'Дружба' стояли щиты с вариантами реконструкции фасада с уклоном в классицизм; прохожим предлагалось проголосовать, взяв из ящичка пластиковый жетон и опустив в щель напротив того, что понравилось. Виктор, не удержавшись, сделал крюк, и, подойдя к стендам, проголосовал за что-то похожее на античный Парфенон; только потом до него дошло, что в этом случае 'Дружба' будет слишком похожа на драмтеатр. Переголосовывать не захотелось, да и не было времени.

Вторым знаком модернизации оказалась аллея на самом берегу; берег был одет в бетон, на нем, словно крепостные бастионы, возвысились округлые выступы смотровых площадок с изящными ротондами, и, разумеется, берег был огражден бетонным ограждением с массивными перилами и фигурными балясинами, что напоминало балконные решетки домов начала пятидесятых. Слева, ближе к понтонному мосту тихо куковал бывший речной теплоходик 'Заря', превращенный в кафе под восточноевропейским названием 'У причала'; с вывески взывал провоцирубщий подзаголовок 'Пригласи девушку!'. Более юных гуляк соблазняло маленькое заведение возле 'Автозапчастей'; сотворено оно было из кузова невесть как сохранившегося МТВ-82 с опущенными штангами, и многозначительно называлось 'Сытый тролль'.

Смотровая площадка напротив фонтана была пуста. Виктор подошел к перилам и машинально заглянул в низ, на текущую воду, но тут же отпрянул назад: в его мозгу мелькнула мысль, что здесь очень удобно подойти к человеку сзади и сбросить вниз.

— Здравствуйте Виктор Сергеевич, — послышалось у него за спиной.

Виктор оглянулся и увидел рослого мужчину лет тридцати, крепкого, высокого, в коричневой кожаной куртке, и крупными чертами лица чем-то напоминавшего Маяковского; сходство с великим поэтом подчеркивала очень короткая стрижка и кепи в стиле двадцатых. Правда, сигареты в углу рта не было, не формат.

— Здравствуйте, — ответил Виктор, пойдя навстречу, но приняв несколько вбок, так, чтобы оказаться со стороны парка, а не реки. От внимания незнакомца это не ускользнуло.

— Здесь невысоко, — сказал он, как бы угадывая мысли Виктора, — и это не наш метод, и не наши цели. Если мы кого-то и уничтожаем, то бумажками. Позвольте представиться — Гриднев Николай Игнатьевич, старший инструктор комиссии партийного контроля при ЦК КПСС, сектор контроля стратегических проектов. Есть теперь такая должность. Вот мои документы, если хотите, можете проверить по мобилу.

— Конечно, проверим, — ответил Виктор, щелкнул Гриднева фотокамерой 'ВЭФа' и, отправив снимок на номер Семиверстовой, тут же соединился с ней.

— Диспетчерская, слушаю, — раздался в трубке знакомый голос.

— Скажите, этот человек товарищ Гриднев?

— Да, это он, проверяющий со Старой Площади. Все в порядке.

— Извините, что оторвал вечером…

— Ничего, это вы правильно. Бдительность не мешает.

— Ну вот, формальности соблюдены, — констатировал Николай Игнатьевич, — теперь можно к делу. Вы курите?

— Нет. Никогда не курил.

Хочет предложить сигарету, подумал Виктор, стандартный способ расположить к себе.

— Превосходно. Я, кстати, тоже недавно бросил. Так вот, Виктор Сергеевич, мне поручили держать под контролем работу с хроноагентом, и задавать вопросы по мере возникновения. Ну, если вы, конечно, согласитесь отвечать, принуждать вас я не имею права.

— Понятно. Партия обеспокоена прибытием человека из будущего? Кстати, что интересно, присутствия вашей партии здесь почему-то не наблюдается.

- 'Зима прошла, настало лето, спасибо партии за это?' — усмехнулся Гриднев. — Это было глупо. Не надо тыкать все время народу, что он чем-то обязан власти. Народ прекрасно понимает, что это он содержит эту власть, и это она ему обязана, а не наоборот. Мы помогаем народу, когда он к нам обращается, а обращается он, когда считает нужным.

— И за чем же он обращается именно к партии? Тут Познер говорил давеча, что все решают исполкомы.

— Правильно говорил. К нам обращаются, когда закон противоречит правде.

— И как же вы решаете? По закону или по правде?

— Мы находим правду и меняем закон. Наши люди в советах разных уровней.

'Что-то очень похоже на мафию', подумал Виктор. Хотя мафия писаных законов не издает. Иначе бы ее путали с властью.

- 'В чем сила, брат? В правде!' — процитировал он афишу.

— Да. Это наш новый лозунг. Вместо 'Пролетарии всех стран, соединяйтесь!'

'Я фигею', подумал Виктор. Но вслух ничего не сказал. И вообще он был не против.