Последнее время жизнь Виктора напоминала чат.

Как он дошел от "Паруса" до северных проходных "КПЗ", в памяти особо не отложилось. Ни один нормальный человек не может жить ожиданием того, что с ним в любую минуту должна случиться какая-то гадость. От этого хочется уйти, занять себя чем-нибудь, взяться за новую работу, которую уже давно замышлял, или, наоборот, подбить хвосты на том, что уже на выходе, выполнить кому-то данное обещание, или, наконец, просто погладить выстиранные вещи. Вроде бы был еще один способ — считать, что гадость уже произошла, но Виктор этого не понимал и не умел.

Аллея появилась, верно, лет пять назад на месте куска летного поля; частый ряд свежепосаженных кленов еще не создавал тени, красивые голубые ели (как их только не срубают здесь на Новый Год?) выглядели детьми в шубках с капюшонами, стоящими посреди больших палисадников, где, ближе к окнам, уже приютились привычные кустики сирени и жасмина для деревенского аромата. Ближе к тротуару качались под ветром солнечные россыпи мелких осенних хризантем, а по серо-голубому небу, что разбилось по мелким лужицам у края дороги, пробегали круги от редких капель дождя.

"Что ты осень, наделала с нами…"

Его еще удивляло с непривычки, что по нижним этажам нету знакомого лоскутного одеяла рекламных щитов; в нашей реальности они закрывают окна магазинов и создают внутри искусственный, нездоровый мир подземного бункера, освещенный светом десятков энергосберегалок, торчащих из потолка — почти натуральным, но безжизненным. Здесь же большинство витринных окон лишь частично были прозрачны, чтобы не отрывать человека внутри от живого мира улицы и показать реальные вещи, если это магазин. Часть же витрины, обычно сверху, была с рифленым стеклом, которое преломляло падающие с полуденного неба живительные лучи солнца и направляло их в самые дальние уголки кабинетов и залов. Культ экологии, добравшийся до его СССР конца 80-х, здесь тихо перетек в повседневную традицию.

Группа должна была собраться на третьем этаже облисполкома, в небольшом конференц-зальчике с бледно-зелеными стенами, где стол в виде подковы окружал десяток легких полукресел. Небольшие мониторы на столе и лазерный проектор, которыми показывали презентации на экране у основания подковы, Виктора уже не удивляли; более странной и чужеродной казалась белая пластиковая офисная доска на одной из стен. Как-то не прижились в России эти офисные доски. Раскидистый хамеропс в кадке на полу у окна, попаданец из пятидесятых, тихо шевелил, словно зелеными веерами, огромными перьями своих то ли ветвей, то ли листьев.

Виктор переступил порог; в комнате еще не было никого. Где-то в отдушине тихо шумел централизованный кондиционер. Возле двери на стене отдыхал плоский динамик — деревянный, в тон мебели. Виктор повернул его ручку и подошел к столу. В программе "Рабочий полдень" звучал по чьей-то просьбе красивый зарубежный вальс, светлый и торжественный, и звуки теноровых тромбонов нежно и завораживающе касались душевных струн.

— Уже здесь? — раздался сзади певучий голос Светланы. — А я думала, я буду первой. Еще обед не кончился.

— Просто первый раз, — замялся Виктор, — боялся не рассчитать.

— А вы случайно не трудоголик? Вы попросили максимально использовать ваши возможности… как там у Стругацких это называлось — прогрессора, и не обговорили вознаграждение.

— Оказывается, сталинизм — это американский прагматизм? Или бойтесь данайцев, трояны приносящих?

— Интересны мотивы.

— Назло.

Светлана приподняла брови.

— Кому или чему?

— С начала нового века пошла волна управленцев, которые знают только один способ заинтересовать человека — попытаться психологически сломать человека, подчинить его своей воле. Так проще, можно меньше платить, особенно если набрать слабых, безвольных. Занимаются не столько организацией, сколько ищут у людей слабые места. То-есть, как управлять не предприятием, а мозгами, чувствами, чтобы другие думали и действовали за них, как зомби или роботы. Новая система и она хочет господствовать.

— Но это же оккупанты. Я как-то в свое время изучала партизанское движение, как его организовывать, контрпартизанские тактики… Это методы оккупантов.

— Ну вот и мотив.

— Месть… Да, мотив. Понятный и объяснимый. Только вот знаете… После войны у нас тоже был энтузиазм из мести. Из мести фашистским оккупантам-разрушителям, их следам, что они оставили — руинам, пожарищам, из мести Штатам с их атомной бомбой. Только вот этот энтузиазм из мести наших партийных шишек развратил. Они думали, что на этом всегда играть можно — и не замечали, что жизнь советского человека надо делать удобной и душевно комфортной вплоть до деталей, до мелочей. Надеялись, что народ им будет всегда подмахивать акт на приемку социализма с недоделками. А вот как у вас… Обычно в таких случаях в ответ коллектив начинает выживать слабых, которых легче нагнуть. И не надо думать, что вот, кто-то там тоже человек хороший.

— Предлагаете жить по законам зоны? Вали актив?

— Послушайте, а что, вам дали выбор? Поодиночке вас всех сломают, рабами сделают. А вот если бесхребетник будет знать, что прогибаясь, он может очутиться у параши — он еще трижды подумает. Нашу элиту тоже баловать не надо, да и вам стоит о перспективах подумать.

— Как не очутиться у параши? Об этом всегда надо думать.

Светлана хихикнула.

— Надо подумать… ну, хотя бы не только об однокомнатной в соцдоме, а как у людей. К этому вопросу потом вернемся, а сейчас уже товарищи должны подойти. Да, кстати, они все предупреждены, что вы хроноагент, так что конспирироваться не надо.

— Можно? — В двери показалось лицо улыбающегося человека лет сорока с темной шевелюрой и густыми темными, как у Волонтира, усами.

… Группа оказалось человек в семь. Виктор вспомнил, что одно время это число считали оптимальным для "коллективного мозга": но теория теорией, а как пойдет?

Эхом загрузки замигали монохромные офисные мониторы, — для документов самое то, для презентаций мало, но ничего, и на цветные обновим, подумал он. Главное, они везде, и час назад он набирал текст доклада у себя дома, а теперь его уже все изучили и для памяти он на экранах вместе с ремарками. Это же еще девяносто восьмой, только девяносто восьмой, для нас в двадцать первом такое уже привычно… а тогда, в нашем девяносто восьмом — вечная нехватка машин, чертов бьющий током коаксиал, зависоны сети и грандиозные планы создания региональных сетей для бизнеса, государства, населения, которые в двадцатом столетии так и остались на бумаге. Все познается в сравнении.

Первым слово взял Двупольский — Борис Викторович его звали, Виктор глянул по справке в терминале, из регионального филиала НИИБыттехники. Мужчина лет сорока, темноволосый, с пышными, как у Волонтира усами.

— Ну что, раз начало все знают, начну с середины, пойдет? Мне понравилось то, что товарищ Еремин не стал, как это некоторые эксперты делают, распыляться на детали, на отдельные, частные новинки. Известно, что сейчас у них там хронический кризис перепроизводства, потребление непрерывно взвинчивается за счет формального обновления линейки моделей аппаратов и насыщения малоиспользуемыми функциями. Здесь видно главное — вытеснение в ближайшие десять лет пленочных аппаратов электронными, несмотря на дороговизну, и вытеснение это произойдет именно благодаря доступности компьютеров. Не нужна куча альбомов, пленок, можно держать все фотки в сети, выкладывать их там в альбомы. Альбомы в сети — вот, по-моему, гле ключ! Электронные рамки — это все-таки дорого, да и смотрят их там, где они стоят. А в сети можно сразу и показывать альбом друзьям, можно оценивать фотографии, обсуждать. Отсюда намечается связка мероприятий по переходу населения на электронное фото. Первое — совершенствование технологий электронных камер с увеличением разрешающей способности на порядок, программного повышения резкости, устранение смазанности при движении и прочие программные трюки. Второе — связь камеры с терминалами, и третье — создание различных сервисов фотографий в сети, альбомов, сетей социального контакта, где можно было бы размещать снимки без всяких специальных знаний. Я понятно говорю?

Ему закивали.

— Ну и попутно два направления. Это использование электронной камеры как небольшой видеокамеры — со временем так можно будет даже фильмы снимать — и развитие прогораммного обеспечения для обработки изображений, решающего типовые потребительские задачи. Это простая ретушь изображений, создание виньеток, коллажей, поздравительных открыток на основе снимков. Это также может все быть в комплексе с вышеуказанными сервисами. Так что план кампании на две пятилетки можно готовить. Ну, конечно, хотелось бы предостеречь от перегибов, преждевременной ликвидации автопроявочных сервисов, как и от ликвидации производства кинопленки. У вас, Виктор Сергеевич, нет возражений?

— Нет, — поспешил ответить Виктор, — наоборот, некоторые профессионалы в кино предпочитают снимать на пленке, а потом перегонять в цифру.

"Масимов Тимур Николаевич" — моргнуло на мониторе ФИО следующего выступающего. Без указания работы и должности. Оратор был чуть старше сорока, темно-коричневый костюм, выбрит, обыкновенная канадка с пробором, а так — как-то не особо запоминался.

— Ну что, товарищи? Здесь все с допусками, так что можно открыто говорить, что операция "Ответ" вступила в завершающую фазу. Это подготовка и начало мировой экспансии СССР.

"Ого!" — подумал Виктор. "Освоение шестой части суши уже прошлое? Нам нужен мир? В смысле — весь? А почему нет? Кому он не нужен? Тем, кто хочет "как все цивилизованные"? Но почему-то те, которые сейчас хотят больше, чем все цивилизованные, больше и имеют."

— Когда-то мировые державы вели политику военной экспансии, сейчас главное — экономическая, захват основных ресурсов, а в электронном обществе — ключевых информационно-технологических ресурсов. В данном случае я убежден, что планируя торговую интервенцию, мы должны сразу же инвестировать средства за рубежом в создание ресурсов в сети Интернет, которые и позволят реализовать все достоинства электронной фотографии. Какие по этому поводу есть соображения у товарища Еремина?

— На мой взгляд, это надо реализовывать в виде мультисервисных порталов, в основе которых лежит поисковик. Поиск в Интернете — ключевой сервис. Ну вот что-то вроде Google. Может, даже как-то с Сергеем Брином контакт наладить.

— Брин? — переспросил Масимов. — Так он же у нас.

— "У нас", простите, это где? — осторожно осведомился Виктор.

— В Союзе. Вовремя успели, а то семья еще в семьдесят восьмом на ПМЖ в штаты намылилась. Пора выполнять обещание, делать его мировой знаменитостью. Пока что у него только отец прославился — получил изображение Фомальгаута Б.

"Это как? Он у него математик был! Хотя… Вроде и смотал, что мечтал стать астрономом, а не дали… Этим и удержали? Возможностью сделать открытие? А как они узнали о роли его сына в Гугле? Ну да, первый попаданец. Хотя бы из глянцевых журналов."

— У Брина сейчас как раз тема — крупномасштабный гипертекстный поиск, — продолжал Масимов, — легко осваивает прогрессорское мышление, к стяжательству, как таковому, довольно равнодушен, основная мотивация — перспективы реализовать себя. Из недостатков — нетерпим к уехавшим за рубеж, позволяет себя провоцировать на конфликты с ними в телеконференциях во Внешсети, остро реагирует на попытки очернять отечественную науку. Ну, и вообще у него не одного по поиску успехи, так что команду соберем. Любят у нас кого-то одного выпячивать… Какие вы говорите, там сервисы?

— Собственно, все, которые можно разместить в сети, вплоть до совместных проектов, онлайнового перевода, снимков из космоса, интернет-телефона… И возможность организовывать, систематизировать свои материалы.

— Место для досуга и работы, в общем. Поэтому у меня к вам просьба изложить это все подробно. Скажем, в течение завтрашнего дня. Взаимосвязь сервисов, последовательность развития. Вообще ваш Гугль очень похож именно на наше советское видение информатизации общества…

…Ну, что можно сказать о первом дне, — задумчиво произнесла Светлана, выключая свой терминал, — похоже, вы давали сегодня не деструктивную информацию. Без вас ход событий шел бы в том же направлении.

— А если ход событий в том же направлении деструктивен?

— Тогда зачем здесь вы?

— Логично. Только я не совсем понял: сталинизм собирается вкладываться в зарубежную частную собственность?

— Вы удивитесь, — произнесла Светлана, привычным жестом оглядывая себя в вынутое из сумочки круглое зеркальце, — но у нас взгляды на собственность не совсем по Марксу. У нас теперь по Конституции вся собственность — общенародная.

— В смысле колхозной нет?

— В смысле вообще вся. Все вообще до последней нитки в нашей стране — общенародное.

— Это… это как же? И… и… ну, эти, носки тоже общенародные?

— Поначалу у нас над этим многие тоже язвили. Только общественная собственность делегируется различным лицам. Начиная от государства и кончая отдельными гражданами. Права и порядок приобретения, владения, пользования делегированной собственностью определяют законы. То-есть, если вы купили носки, они делегированы вам в личную собственность. Если вы купили их на ворованные, делегирование недействительно. И так далее.

— А смысл так усложнять?

— Чтобы спор шел не о виде собственности, а о конкретных правах и обязанностях владения. В том числе и для государства, которому собственность только де-ле-ги-ро-ва-на. Механизмы делегирования надо строить так, чтобы она доставалась тому, кто употребит ее с большей пользой для общества. Ваши носки, например, нужны для того, чтобы вы в них трудились на общую пользу.

— Интересный взгляд. Значит, мне тогда и завод можно делегировать? На общую пользу?

— Правильно! Только вам придется обеспечить при равных условиях с госпредприятием лучшие блага своим работникам.

— Ну, а если я им буду платить больше, госпредприятие получит больше прибыли и выпустит более конкурентоспособную продукцию, извините за мудреную политэкономию.

— Вот-вот. Если вы не сможете частным владением добиться лучших результатов, чем государство, то зачем вы нужны? Вы неэффективный для общества собственник и обанкротитесь. Это следует из принципа диктатуры трудящихся: эффективность определяется тем, сколько человек сделал для общества, а не сгреб под себя.

— То — есть, у вас принцип давить частника не вообще, а лишь там, где он проигрывает госсектору… Занятно. Но в мировой экономической теории я такого взгляда на собственность не встречал.

— А мы мировой словарь экономического новояза на помойку выкинули. Вам не надо объяснять, что это такое?

— Не надо. Оруэлла читал.

— Ну вот, экономисты мира создали такой язык экономической теории, в котором отражены интересы только магнатов. Эффективное предприятие у них то, что дает много прибыли. Но зачем тогда людям, человечеству экономика, если в ней не видно их интересов? Мы создали свой экономический язык. Запад, где ценят только деньги, тащит мир в пропасть, в глобальный безвыходный кризис, в глобальное рабство. Чтобы спасти планету, нам надо переходить от модернизации к экспансии. Надо приспособить наши идеи для устоев общества Востока и Запада, вернуть человеку человечность, дать голодаюшим Африки возможность прокормить себя, дать людям Европы спокойствие души вместо шопоголизма, ликвидировать рабские условия труда… Мы должны найти путь обустроить планету, создать мир без нищеты и дикой вражды народов. Мы никого не собираемся подчинять своей воле — мы хотим дать шанс народам обрести собственную. И для этого нам нужна экспансия. Мировая экспансия.