— Итак, напомню исходные данные… Галерка, не шуметь, сейчас сюда пойдете рассказывать! Значит, исходные данные. Год одна тысяча восемьсот девяностый, задача внедренного от нас прогрессора — развить отечественный автопром. В серию предлагается запустить следующую машину. Четырехцилиндровый ДВС рабочим объемом полтора литра, верхнеклапанный, верхний распредвал. Блок цилиндров чугунный с алюминиевой головкой. Карбюратор, зажигание электрическими свечами, распределение зажигания механическое, бензонасос от распредвала. Теперь кузов: сварной, на кованой раме. Продольные рессоры, тормоза гидравлические барабанные, подвеска шкворневая. Колесные диски стальные, штампованные, покрышки пневматические… простите, шины пневматические, оговорился. Цвет, салон значения не имеют. Ну что ж, Камшевский, теперь рассказывайте, как вы оцениваете данное решение.

Камшевский был парень слегка раздолбайского вида, в мягкой серой куртке на "молнии" и вертикальной надписью "Байкал", свелоголубых джинсах и кроссовках. Он взял у препода пультик от лазерного проектора и встал у экрана.

— Значицца, так, — он кашлянул, — мне в этом прожекте больше всего не нравится двигатель. Бензин в конце девятнадцатого века в России вещь дорогая, дефицитная. Автодизель — это, как, его, здесь утопия. Предлагаю калоризаторный двигатель на сырой нефти, его как раз через год изобретут. Значицца, все электрическое убираем, без него даже проще. Так…

— Рама, кузов…

— Рама, значицца… Двигатель у нас тяжелый выходит, то-есть все остальное легче надо. И кованая рама — это непроизводительно, листого проката мало, да и от славяновской сварки кузов поведет. Чего делаем. Берем компоновку от "Татры" — хребтовая рама в виде трубы. Бесшовные трубы братья Маннесман как раз в это время катать учатся, можно продвинуть. Соответственно две рессоры поперечные, дифера нет, как у "Татры". Теперь кузов. В России лес дешевле металла. Значит, чего? Фишер уже машину для лущения шпона изобрел, бакелит делать можно, значицца продвигаем бакелизированную фанеру и делаем кузов в форме яйца…

Аудитория оживилась.

— Не хихикаем! Сейчас следующий кто-то пойдет рассказывать!

— Делаем форму кузова… ну, как у самолета. Тормоза колодочные, дисковые, по нашим дорогам и Шумахер больше сорока не выжмет. Колеса деревянные, продвигаем дельта-древесину. Выходит дешевле, под массовое производство, и с ремонтом без проблем, хоть в кузне.

— Ну, с кузней вы переборщили. А вот бакелизация древесины — мысль. Это вообще может дать толчок российской экономике при тогдашних объемах торговли лесом.

— Да, и еще кок-сагыз развести надо, потому что каучук понадобится, а синтетический еще не потянем.

— То-есть Россия еще и экспортер каучука на какое-то время? Вот видите, как работа над конкретной машиной позволяет решить задачи продвижения экономики страны на мировые рынки… Так, не вижу активности аудитории. Дитова Светлана, пожалуйста.

— Мне кажется, Сергей Вениаминович, — быстро затараторила худощавая веснушчатая девчушка, — что массовый выпуск легковых автомобилей в это время еще не назрел, нет спроса. Уровень жизни людей невысокий. Мне кажется, что в этот период нужно ускоренно развивать производство группы "А" для создания на селе, где живет большинство людей, развитой инфраструктуры, хороших дорог, а для этого выпускать грузовики и дорожные машины, а также трактора… Путем аграрной реформы ускоренно кооперировать мелкое крестьянство и реконструировать помещичьи хозяйства в госагрофирмы по опыту Ленинградской области.

— Ну… это вы заскочили уже в чистую экономику. Мы пока рассматриваем вариант, когда личный автомобиль за счет чего-то там востребован, и говорим о технике и технологии, а экономика уже производное. Кто хочет дополнить? Рук не вижу. Вот вы, пожалуйста…

— Ну, как вам наш семинар? — спросил Виктора в уже опустевшей аудитории мужчина, внешность которого сочли бы во всех отношениях заурядной, если бы не рыжеватые волосы и шкиперская бородка — он и был Сергей Вениаминович Столкин, доцент кафедры инженерной психологии и инновационного менеджмента. — Или вы хотите спросить, зачем в БИТМе готовят прогрессоров, засланцев в другое время?

— Ну, если звезды зажигают… Я понял так, что вы хотите таким образом показать, что конструирование машин, выбор их решений, определяется той технологией, по которой их могут делать, и абсолютно прогрессивных решений нет.

— Абсолютно правильно. Но это — не все. Понимаете, я хочу вообще исключить вообще из мышления специалиста слова "мы не умеем", "мы не хотим", "ничего не изменится". Знаете, зачем в пещерах первобытных людей рисовали зверей, пронзенных копьями? Убив изображение добычи в пещере, человек готовил себя, чтобы сделать это в жизни, на охоте. Ну и вот тут мы меняем воображаемое прошлое, "убиваем рисунок добычи", чтобы потом изменить будущее. Инженер привыкает видеть настоящее глазами человека будущего, и тогда видно несовершенство настоящего. Инженер, специалист, квалифицированный рабочий должен понять, что он — не современник тому, что есть! Он оттуда! Он попал сюда из будущего! Которое лучше, совершеннее! И он должен понять, как, используя имеющиеся средства, это прошлое, которое он видит, приблизить к своему будущему, которое внутри него, в котором он остался умом и душой!

— А чем мы вам можем в этом помочь?

Столкин не успел ответить: дверь открылась, и в комнату вкатился невысокий, полноватый, но очень живой преподаватель лет сорока, Виктору незнакомый.

— Серег! Слушай, у тебя сигареты не найдется?

— Так вы же бросили.

— Ну, бросил, бросил, а…

— Нет. Только жвачка от курения.

— Жвачка и у меня есть. Слушай, а кто это с тобой? С завода?

— Нет, это с коооператива насчет "Кассандры".

— А, понятно… Григорий Семенович Бобыкин, кафедра робототехники.

— Еремин, Виктор Сергеевич, постановщик.

— Очень приятно. Случайно не курите?

— Увы.

— М-да, кругом шестнадцать… Слушай, — робототехник снова обратился к Столкину, — я, наконец, понял, зачем мне нужно строить этот двухэтажный коттедж в Бежичах.

— И зачем?

— Чтобы приехать домой и нормально поработать. В своем кабинете, с большими окнами в сад, где цветут хризантемы. Тогда можно получить полную отдачу. А Суходольцева надо срочно клонировать, а то зашьемся. Сейчас по новым минским темам пашем, как в войну.

— Клонировать людей из будущего — вот как раз с товарищем и занимаемся… А чего, еще ХД подвалило?

— Спрашиваешь! Ты же знаешь, что Союз, в отличие от Китая, не может использовать много дешевой рабочей силы. Смысл социализма тогда теряется. Так что вся надежда в этой гонке на роботов и их удешевление.

— Ну и как, у нас есть хоть какие-то шансы? Если учесть, во сколько обходится нам роботы и во сколько им — говорящие орудия из Юго-Восточной Азии?

— Да есть кое-что… У нынешнего капитализма одна слабость — рост издержек на продвижение продукта и доля этих издержек в стоимости. У них, по сути дела, скрытый хронический кризис перепроизводства, и то, что они выигрывают на дешевой рабсиле и высоких технологиях, они потом спускают на рекламу, общественные связи, разные приемы вытеснения конкурентов. Ну и потом дешевые азиаты кормят евросов и янков. Да, кстати о Штатах: недавно во внешсети наткнулся на мыло Талкевича, списались.

— Это что в Израиль катанул? А для этого всем тут пиво ставил, чтобы ему антисемитские письма присылали?

— Ну да. Чего-то у него там с родословной не совсем вытанцовывалось, так он хотел как жертва преследований. Но ему там не понравилось, пишет, евреев много. Теперь в Штатах.

— Как жертва Ку-Клукс-Клана?

— Хрен знает. Но там ему тоже не нравится. Злой страшно.

— С работой не повезло?

— Нет, он устроился на какой-то там электроникс корпорейшн… Но понимаешь, вот он уезжал и думал — все, у него там дом будет, машина, и рулон туалетной бумаги, а здесь, значит, ему будут все завидовать. А фиг там. Здесь он теперь без разницы, был он, не был, бывшие коллеги работают, чего-то своего добиваются… А фастфуд, он, знаешь, для пищеварения вреден и рулон быстро кончается. Вот теперь и бродит по открытым форумам, на Союз дерьмо сливает.

— Да этим там много страдает…

— А, кстати, рассказывал, чем завершилось с тележкой на МЭКР-280ТК?

— Это где на Новокузнецком ось вот так наискось полетела?

— Да. Вот я говорю — всегда надо в смежные отрасли заглядывать. Тепловозникам это, представляешь, полвека известно, и называется автоколебания при боксовании, ну это, как пальцем по мокрому стеклу водишь. Мы там допплеровские датчики поставили и придушили боксование на корню. Все, нет проблемы. Ладно, отвлек я тебя… Побежал. Всего доброго!

— Да, так, собственно, насчет "Кассандры", — продолжил Столкин, — идея как раз в том, чтобы создать экспертную систему для выбора конструкторского решения на основе не существующих технологий, а которые будут созданы завтра. Все это надо для концептуального проектирования.

— А как же мы узнаем, какие технологии будут завтра? — удивился Виктор.

— А-аа, в этом-то вся соль. Технологии в будущем появятся те, в которых есть острая потребность сейчас. Эта потребность возникает из невозможности изготовить известными человечеству средствами часть из требуемых продуктов. Таким образом, если мы в концепт-проекте исходим из технологии завтрашнего дня, то такое проектирование повлияет на технологии завтрашнего дня, из которых мы исходим, и так далее, такая вот обратная связь. Понятно? Не совсем? Вот у меня тут на дискете некоторые наработки…

Виктор понял, что его приключения в девяностых начинают плавно перетекать из раздела "Альтернативная история" в раздел "Научная фантастика". И вообще, все, что он видел, очень хотелось назвать утопией, но как это назвать утопией, если это — реальность?

Когда он вышел из БИТМа — а точнее, из предвоенного Чертежного корпуса, подновленного и подкрашенного, откуда часть старых кафедр была переселена в Красный, а освободившиеся площади были заново перекроены гипсокартонном и заселены экспериментаторами, задача казалась ему уже не столь тупиковой. В принципе, можно было взять за базу "АСНИЛ-3 Знания" и прикрутить кое-что из столкинских алгоритмов, которые сам Столкин, в силу привязанности, пытался реализовать на Паскале. Также надо было врубиться в ЯГО — язык создания динамических веб-страниц, который тут развивали в опережение будущему королю сайтовых движков PHP.

"Может, у них действительно, какие прогрессоры работают? Хотя с языком движков понятно — потребность возникла раньше. Вон в нашем девяносто восьмом у нас в Брянске умельцы делали дизайн сайтов лучше, чем у тогдашних штатовских. Просто кому это было нужно в условиях нашего развала — сразу создавать мощные веб-дизайнерские фирмы с филиалами? Где рынок сбыта, если на многих заводах просто не то что Интернет — электронной почты не было? Кто в это инвестировал бы тогда? И вообще, много ли у нас вкладывают в крупное отечественное производство, а не в рога и копыта и торговые сети?"

БИТМ в этой реальности изменился даже больше, чем в нашей. Военная кафедра была существовала, но была отселена на территорию возле Стальзавода, на место выведенной из города воинской части — теперь там был создан объединенный центр военной подготовки запасников для нескольких вузов и техническая база НВП школ, ПТУ и техникумов. Вместо белого административного корпуса, появившегося в нашей реальности, к Старому Корпусу была сделана трехэтажная пристройка из красного кирпича все в том же стиле русского модерна, похоронившая под собой бывшие гаражи военки и кремлевской стеной замкнувшая здание корпуса на 22 Съезда: министерство удалось убедить, что храм науки должен внушать также и своим видом. Первая общага, длинное здание в духе конструктивизма, пересекавшая наискось двор на углу, была снесена, и на ее месте буквой "Г" выросла белая девятиэтажная студенческая общага строгих очертаний для экономии места. Двухэтажная столовая переселилась в первый этаж выросшего на ее месте, между Второй и Третьей общагами высокого Дома Преподавателей; к домикам у футбольного поля, очевидно, тоже собирались подбираться и разместить там что-то основательное.

Голубое, развеявшееся к обеду небо, теплый осенний полдень двадцатого столетия и тихий шорох опавших листьев на брянских тротуарах, которые не слишком спешили мести дворники, создавали у Виктора какое-то светлое, ностальгическое чувство возвращения в студенческие годы. Казалось, что он только что отсидел последнюю пару на лекции, и теперь можно с легким сердцем и спокойной совестью сводить знакомую чувиху в кино, а потом посидеть с ней вместе на скамейке в Пушкинском парке, думая попутно, у кого содрать курсовик.

Оказывается, как прекрасно взять и начать все заново, подумал Виктор. Начиная новое, мы неизбежно оставляем свое прошлое, свои былые трудности, неудачи и даже болезни. Мы вновь возвращаемся к себе, восстанавливаем свою душу и тело. Если бы наша страна, а еще лучше — все пятнадцать республик бывшего Союза — вдруг смогли бы, погрузившись в захватывающую новизну, забыть о своем прошлом, оставить вся и всех, что напоминает нам о прошлых болячках и неудачах — не было бы это началом пути к их восстановлению? Не потому ли над нами вьется стая назойливого гнуса, который денно и нощно зудит о наших исторических болячках и неудачах, потому что хочет видеть нашу страну больной? И не пора ли сдуть эту стаю репеллентом, чтобы увидеть за этим зудом наши удачи и расцветы — хотя бы временно, ради исцеления нашей страны?