Глава 24
ОХОТА ЗА КРАСНЫМИ ЛИСТЬЯМИ
У японцев есть один любопытный термин — «сики канкаку». Означает он примерно следующее: у каждого сезона в году есть собственное, особое ощущение и переживание.
Зимой — это любование падающим снегом (юкими). Весной — это наслаждение от появляющихся цветов (ханами) и цветущей сакуры. Летом японцы радуются фейерверкам (ханаби). Ну а за осенью закреплены два особых ощущения — любование луной (цукими) и «охота за красными листьями». В конце октября — начале ноября природа расцветает всеми оттенками охры и багрянца, после чего начинаются момидзи мацури — праздники осенней листвы. Самые красивые виды на пламенеющие клены, конечно, открываются со склонов горы Арасияма в Киото. Столичные жители собирают корзинку с продуктами, бутылочками саке и отправляются на пикник.
Не стал исключением и я. Моя новая главная фрейлина Саюки развила бурную деятельность — составила списки приглашенных, сформировала кортеж из придворных и охраны, накрутила поваров, дабы те приготовили кулинарные шедевры, ну и наконец, несколько дней подряд пинала меня, побуждая почтить своим священным присутствием пирушку на свежем воздухе. Все мои вялые возражения, что Сатоми находятся в состоянии войны с Симадзу, войска уже начали свое выдвижение к рубежам, а вокруг моей сакральной персоны так и шныряют синоби, на нее не подействовали. На каждый мой аргумент у нее находился контраргумент. Сражение с Такахисой? Я еще вполне успеваю догнать полки и этим вдохновить оные на ратный подвиг. Ниндзя? Вот, кстати, хороший повод повстречаться с Иттэцу Единая Сталь. Уж его-то персона будет охраняться по высшему разряду.
Намек понял — делать было нечего, пришлось ехать. Точнее, трястись, так как сына Неба было решено во избежание покушений транспортировать в специальном паланкине, обшитом железными пластинами. Еще два подобных закрытых портшеза должны были выполнять роль приманки и в случае опасности отвести от меня удар.
Вся наша процессия заняла метров двести дороги. Причем, как в самых лучших традициях постсоветской России, весь путь от Золотого павильона до Арасиямы был перекрыт охраной, а сама гора окружена двумя кольцами оцепления. Вот она, цена власти — невозможность жить обычной жизнью, радоваться простым вещам. Я все чаще вспоминаю свой первый разговор с владельцем московской брокерской компании (а заодно и банка, строительной фирмы плюс агентства недвижимости), где мне довелось работать. Звали его Виктор Семенович, и буквально через два месяца после нашей беседы он резко стартанул вверх, заняв должность руководителя федерального агентства силового характера. Точнее, назвать это разговором было нельзя. На финальное собеседование со мной Виктор Семенович пришел прилично пьяным, и я был вынужден выслушать его исповедь:
«Ты думаешь, кто я? А? Владелец заводов, пароходов? Не-а! Я — альфа. Да не пугайся ты! Не инопланетянин Альф из сериала, а альфа. Это первая буква греческого алфавита. Не слышал о такой? Я тоже. Недавно узнал, что ученые используют греческие буквы для нумерации доминирующих самцов в стаде или стае. Моя стая — это финансовая группа. Компании, ооо'шки, банк, и я тут главный доминант. Да, вот так-то вот. Есть тут у нас и беты с гаммами — это мои замы и начальники отделов. Ну а низкоранговых самцов и самок (всякие эпсилоны и омеги), само собой, тоже полным-полно. Кофейку? Эй, как там тебя! Марина? Чай, кофе, потанцевать! Шучу, тащи кофейку, надо мозги прочистить. О чем это я? А… о субдоминантах. Прикинь, все, что любопытно, хотят занять мое большое кожаное кресло. Самые опасные, конечно, замы. Интриги, иерархические схватки, нагибание всех налево и направо — моя ежедневная работа. Или призвание? Этологи (те самые ученые, что занимаются наблюдениями за животными) утверждают, что доминантами не становятся, а рождаются. Но я для себя вывел стройную формулу: на семьдесят процентов своим высоким статусом я обязан генам (привет папе с мамой!), а на тридцать — обстоятельствам. Суди сам. Во-первых, тестостерон и адреналин. Без них мужчина не мужчина. Высокий уровень гормонов (как у меня) означает высокую агрессивность и стрессоустойчивость. Конфликт, будь то с подчиненным сотрудником или вышестоящей особью, для меня не проблема, а наслаждение. Ах, как я люблю зарубиться с кем-нибудь! Недавно ехал на своем „хаммере“ по дороге, и тут вылезает впереди какой-то мелкотравчатый „Форд-Фокус“. Ну, типа крутой! Я по газам — и сминаю его жестяной зад в лепешку. Моему стальному танку хоть бы хны, а товарищ, любитель обгонять „Хаммеры“, разом на три штуки баксов попадает. Выскакивает водила из помятого авто и давай наскакивать на меня: „Да я тебя… да ты кто такой…“ Там еще нецензурно было. Я тоже вылезаю, значит, из машины — прикинь, под два метра ростом, вес сто двадцать кэгэ. Один мой кулак — как его голова! Достаю мобилу свою позолоченную и набираю при нем начальнику ГАИ, генералу Федорову. „Саныч, — говорю, — пришли по-быстрому на двадцатый километр Рублевки парней — тут терпила один выеживается“. Прилетели через десять минут ребятки на „бэхе“ с мигалками, водителя „Фокуса“ в наручники — и в машину. Только я его и видел. А „Фокус“ я скинул своим „хаммером“ в кювет — будет знать, как дорогу загораживать хорошим людям.
Таких историй у меня не сосчитать. Вот еще. Паркуюсь однажды на Красной площади, ко мне подбегает полкач из охраны фэсэошной — мол, тут нельзя, быстро отсюда свалил… Я ему в морду свою ксиву-вездеход — друзья-чиновники подогнали на день рождения — и как заору: „Молчать, сука! Сейчас отправлю лейтенантом в Урюпинск прописку у бомжей проверять!“ Полковник читает мою фамилию, смотрит подпись на пропуске и резко сдувается, как шарик. Глазки опустил, потупил, посиневшими губками воздух ловит. Мне потом рассказывали, что в больничку попал, типа приступ с ним случился. А чего ты хотел? Проиграл иерархический конфликт, уровень кортизола в крови скакнул — и привет, инфаркт микарда. Или миокарда. Не помню, короче.
Приятная сторона высокого уровня гормонов — это либидо! К женщинам меня влечет, не устоять. Что любопытно, и их ко мне тоже! Скольких за свою жизнь я перепробовал — и блондинок, и брюнеток, и азиаток с африканками. По-научному это называется „большой репродуктивный успех“. В жизни ведь как? Если ты смог стать доминантом, ездишь на „хаммере“, с ксивой-вездеходом, то твои гены — ого-ого! Такие гены хочет отхватить себе любая телка. Нет, сначала они, конечно, все невинность изображают: я не такая, я не сякая. Проверяют твои качества. Напористость там, от поклонников и других мужиков ее отбить — а вдруг ты маскируешься под альфу? Но тут у меня есть два испытанных способа (раскидать ее парней — это само собой). Первый — это дорогой подарок. Нет, реально дорогой подарок. Тысяч на пятнадцать долларов. Кольцо с брильянтом, машина — все годится. Второй способ — это второй подарок. Еще тысяч на десять. И все — любая чикса твоя.
Нет, ты не подумай. У меня и жена есть, и постоянная любовница в Кузьминках. Опять же секретарша мне моя всякие услуги оказывает. Но это не то! Хочется разнообразия. Инстинкт, понимаешь? В конце концов, я всю жизнь, можно сказать, к этому шел, по головам карабкался — что ж мне теперь, в монахи податься? Не… Я свои гены по популяции распространять буду. И кстати, уже распространил. Жена родила мне двух парней, секретарша одного, и любовница сейчас беременная ходит. Надеюсь, тоже пацан будет. Недавно читал про это, как его… а, вспомнил: „родительский фаворитизм“. Типа почему доминанты от своих женщин пацанов требуют, как будто те могут решать, кого родить. Опять гены! Родится у тебя дочка, например. Ну, сколько она за свою жизнь сможет родить? Ну, максимум по современным нормам трех. А пацан, если в папу пойдет? Десятерых без проблем заделает! Это минимум. В три раза быстрее твои ДНК по миру разбегутся. Чуешь разницу? Геометрическая прогрессия! Считай, личное бессмертие, но в три-пять раз больше, чем у какого-нибудь терпилы на „Фокусе“. И так в каждом поколении!
Что еще можно сказать о плюсах? Быть доминантом в эволюционном, так сказать, смысле — очень даже неплохо. Территория у меня огромная. Две дачи по пять тысяч квадратов каждая на Рублевке, пентхауз в Москве и вилла на Лазурном берегу. Девки тащутся. Впрочем, про свою сексуальную стратегию — по-научному промискуитет — я уже тебе описал. Я сейчас за другое базарю. Без территории своей — ты эпсилон паршивый. Никому не нужен. Купил трешку в Москве? Молодца — быть тебе начальником отдела. Жениться пора, за такого любая окрестная девчонка мигом замуж выйдет. Дом отгрохал из красного кирпича? Уже кандидат в директора. Любовницу заводи. Чуешь? Личное пространство, желательно помеченное бетонным забором и камерами слежения, коррелирует с иерархическим ростом и репродуктивным успехом! Даже тупые раки это понимают. На днях жена рассказала про крабов-скрипачей. У них самки, бегающие по песку после отлива моря в поисках партнера, предпочитают именно тех самцов, которые потрудились построить для них укрытие. Потому что тогда при появлении птицы самка всегда может спрятаться в песчаный замок, а когда опасность минует — быстро добежать до норки своего избранника. Когда исследователи искусственно привлекали к пляжу большое количество береговых птиц, склонность самки к выбору партнера с дополнительной жилплощадью возрастала чуть ли не в десять раз! Как говорится, учись, студент. Любовь за жилплощадь. Сама природа нам дает советы, как жить.
Одно омрачает жизнь нашу высокоранговую. Нет, я не про венерические заболевания сейчас говорю — сам пять раз сифилисом и хламидиозом болел. И не про высокую смертность нашего брата-доминанта (на днях товарищ заживо сгорел в „Альфа-Ромео“, врезавшись по пьяному делу в фонарный столб). Я про субдоминантов. Как же они меня достали! Ни дня покоя. То тут, то там пытаются что-то откусить. Ночью практически не сплю, охрану меняю каждый месяц (а вдруг предадут!), друзей и товарищей у меня давно нет. А как ты с ним будешь дружить, если низкоранговый тебя боится и поддакивает, а выскорангового ты сам опасаешься? Ну, друзья — черт с ними! Подчиненных тоже можно выстроить — хотя девяносто процентов жизни занимает гонять их с утра до ночи, — иначе жди неприятностей.
Девки мои меня убивают! Так и норовят налево гульнуть. И с кем! С эпсилонами паршивыми. Спрашиваю знакомого этолога: в чем, мол, дело? Чем я их не устраиваю? Выясняется, что неверность — это тоже такая сексуальная стратегия. Дескать, альфы — они непредсказуемые. Сегодня с одной, завтра с другой. Вот и предпочитают самки, не дожидаясь измены, найти себе стабильненького субдоминанта, который ее будет обеспечивать, и жить с ним поживать, добра наживать. До чего дошел. Я уже не уверен, что мои дети — мои. Вчера у старшего тайком ночью отрезал прядь волос, чтобы отдать в лабораторию, где проводят генетический анализ. Теперь сижу трясусь, жду результатов. Я так не трясся даже в позапрошлом году, когда ждал своих анализов на СПИД.
Еще одно заблуждение хочу развеять. Дескать, богатство — это свобода. Богатенькие буратины по Куршевелям разъезжают, на горных лыжах катаются. Ну, и все такое. Сказать, чем мы там занимаемся? Честно сказать? Ритуалы! Доминирования и подчинения. Целые сутки даришь подарки, сидишь в приемных, выпиваешь с нужными людьми, демонстрируешь свою верность и ценность вышестоящим особям. Причем каждый раз как по лезвию бритвы идешь. Шаг вправо, шаг влево — расстрел. И никогда не угадаешь, под какой каток можешь попасть. Несколько лет назад я чуть не попал под каток под названием „Ходорковский“. Этот поц тогда в силе был, „семья“ его любила — они на пару с Абрамовичем кошельками работали. А я на взлете был, помощь мне нужна была сильно. Скорешился я с Ходором, продемонстрировал ему свою лояльность, а когда его чекисты под откос пустили — вот страху натерпелся! Думал, все, конец мне. Пойду с ним за компанию по этапу — и будут мне зэки лицо резать! Все висело на волоске, так измучился, что хоть сам в петлю лезь. А что? Лучше уж ужасный конец, чем ужас без конца. Мой сосед, владелец банка, спланировал с пятнадцатого этажа. На него уголовное дело завели за черный обнал, и светила ему десятка. А он предпочел выйти в окно. Страх, липкий ужас — вот что сопровождает нашу жизнь доминантов.
Мы, альфы, не только рабы наших ритуалов и иерархической борьбы. Нет, все еще хуже. Мы лишены простых житейских радостей: проявить заботу и альтруизм — это не для нас. Окажешь внимание ближнему, поможешь кому просто так — значит, слабину дал, решат твои соратники, век бы рожи их подхалимские не видать. И начнут рвать тебя с удвоенной силой. А я уже не железный — и сердце болит вечерами, и простатит с геморроем.
Одиночество. Старость приближается — кто воды подаст? Слуги? Завтра все отберут вышестоящие — и не будет у меня ни денег, ни слуг. Женщины мои? Не любят они меня, да и я их тоже. Дети мои? Мои ли они…»
Паланкин дернулся последний раз и остановился. Пьяная исповедь Виктора Семеновича тут же вылетела из моей головы, и я, с удовольствием потянувшись, вылез наружу. А тут все уже было готово. На небольшом холме расставлены расписные ширмы, расстелены скатерти с едой и напитками, вокруг толпились аристократы, в отдалении стояли музыканты. При моем появлении все встали на колени и поклонились. Я махнул рукой оркестру, и те заиграли что-то заунывно-восточное. Видимо, звук флейты и сямисэна должен помогать сосредоточиться на созерцании осенней природы, листопада.
Но я-то приехал сюда не отдыхать, а работать. И первым делом — встреча с главой старейшин синоби. Ко мне подводят монаха, одетого в оранжевую накидку и конусообразную шляпу, скрывающую лицо. Монах кланяется, слегка приоткрыв свой лик, и я вижу мужчину в самом расцвете сил, с волевым подбородком, черными глазами и сломанным носом. Мы чинно начинаем прогуливаться вдоль стены из ширм.
— Итак, — первым нарушаю молчание, — какой очередной пакости мне ждать от синоби?
— Светлейший! Как можно… — делано оскорбляется Иттэцу. — Сын Неба неприкасаем и священен!
— Ага, в Госё до сих пор стоит запах гари.
— Это были отщепенцы, отбросы. Они наказаны самым жестоким образом. Подобное больше не повторится!
— И какие гарантии этого вы можете дать?
— А какие здесь вообще уместны?
— Легализация. Полное узаконивание кланов синоби. Я создаю специальную Палату внешней разведки, которую вы возглавляете. В ней начинают работать все ваши соратники. Тайные тренировочные лагеря должны быть нанесены на карту, я поручу ведомству Гэмбана проводить в них инспекции, принимать экзамены. Это, кстати, улучшит качество навыков гэнинов. Можно проводить совместные учения — даем задание новичкам разведать что-либо или провести диверсию, а людям Цугары поймать их. Кроме того, полный доступ священников синто к тренировочным базам. Синоби — точно такие же японцы, как и все остальные, и должны иметь возможность проводить обряды.
— И что дальше?! Уплата налогов?
— Финансирование. Все расходы Палаты покрываются бакуфу. Вы перестаете принимать заказы внутри страны — взамен ежемесячно получаете деньги.
Как я и ожидал, тема презренного металла оказалась верной. Началась торговля, обсуждение условий, и через час тяжелых переговоров мы достигли соглашения. Конечно, я не верил в то, что синоби завтра откроют властям все свои базы и схроны, но первый, самый трудный шаг в этом направлении был сделан.
Вторая встреча на пикнике — беседа с послами Чосона, Китая и Сиама. Мой братик Хайра все-таки взялся за ум и наладил некоторое подобие Министерства иностранных дел. Составил список стран, с которыми у нас есть дипотношения, поднял старые договоры о границах. Выяснились всякие неприятные вещи. Например, как и четыреста с лишним лет спустя, у Японии есть территориальные споры с Китаем за острова Сенкаку, Окинаву и еще ряд территорий. Существуют проблемы с Чосоном, который последний месяц заявил об открытой поддержке сацумцев. Послов сильно волнует вопрос долгов. Оказывается, сёгунат Асикаги набрал кредитов от зарубежных правительств, после чего почил в бозе. Дипломаты деликатно мне намекнули, что надо бы взять на себя обязательства прежнего правительства. Ага, держите карман шире. Корея будет поддерживать Такахису, а я, значит, давать им деньги на это благое начинание. Нет уж. Всем, кому должен, — прощаю. С Поднебесной тоже все не очень гладко. Посол Чжоу Ли ведет себя весьма нагло. В ультимативной форме требует возврата фигурок воинов из кургана императора Чжао Куан-иня. Угрожает разрывом торговых связей, эмбарго. Дипломатам что-то известно, раз они стали такими бесцеремонными. Пришлось в грубой форме прервать аудиенцию и возвращаться в плохом настроении во дворец. А красными кленами я так и не смог насладиться.
