Глава 14
Крах моего «черного умысла»
Выехали мы из Москвы не поутру, а после обедни, причем не по моей вине.
Я-то как раз был готов спозаранку, как юный пионер, но Басманов сослался на то, что Голицын совсем плох, а лекари его заверили, что опасность еще до полудня либо отступит, либо…
Признаться, я надеялся на первое, но сегодня Авось улыбался не мне – сбылось последнее.
Разумеется, настроения мне это не прибавило, хотя, с другой стороны, может, оно и лучше – легче вести задушевные разговоры с Басмановым, поскольку теперь между нами оставалась кровь, но не смерть его названого брата.
Нет, задачу перетянуть его на нашу с Федором сторону я по-прежнему себе не ставил. Во-первых, надо давать обещания, причем в весьма значительном количестве, да и клюнет ли он на них, если боярин уже сейчас первый любимец у Дмитрия. Чего же боле, как сказал поэт.
Во-вторых, он запросто может доложить о них своему государю, а тогда мое дело и вовсе швах. Чего-чего, а откровенного предательства Дмитрий мне не простит.
Да и не надо мне этого. Моя тактика выжидания не предусматривала переворотов – и без того охотников найдется немереное количество.
Так что цель предстоящих в пути разговоров была намечена скромная – всего-навсего нейтралитет. Лишь бы он не смотрел на Годунова как на врага и не испытывал опасений, что тот, если вдруг придет к власти, постарается отомстить боярину за Кромы.
К тому же и сама обстановка располагала к лирике. Что еще делать в дороге, если не болтать о том о сем…
Правда, началось все – хуже не придумаешь. Какая там лирика…
Дело в том, что в грамотке, адресованной мне, было ясно указано: «Хощу сам зрити особо ученых тобой воев, а посему…» Далее следовало указание доставить в Серпухов весь полк. Целиком.
Да и сам Басманов несколько раз напоминал о том же, после чего моя настороженность превратилась в уверенность – брать к Дмитрию всех гвардейцев нельзя, ибо чревато последствиями.
Тогда люди «красного солнышка», пока я буду находиться там, запросто могут учинить внезапный налет на Москву и без помех – стрельцы не в счет, ибо против «законного» государя не встанут, – устроить разборки с Годуновыми.
Но чтобы Петр Федорович раньше времени о том не узнал, я действительно выдвинулся из Москвы, имея за спиной семьсот ратников.
Две сотни накануне по разным маршрутам выехали за мамочкой Дмитрия – не возвращать же мне их, а еще одной я велел исчезнуть с глаз долой в сторону нашего полевого лагеря, а вернуться лишь после моего отъезда. Пусть боярин считает, что я взял всех – не думаю, что он станет считать моих людей, – и Кремль вообще остался только под охраной стрельцов.
Однако наутро уже после первой ночевки семь первоначальных сотен сократились до одной-единственной. Остальные незаметно снялись за два часа до рассвета и ушли обратно. Казаки в это время беззаботно и крепко спали, к тому же та сотня, что размещалась по соседству с ними, как раз осталась на месте.
Прискакавшему для получения разъяснений Басманову я простодушно заявил, что когда заснул, то ночью мне было дурное видение. Дескать, увидел я, как худые советники переполошили государя, и Дмитрий Иоаннович, не разобрав, в чем дело, и забыв про собственное повеление, отдал команду казакам атаковать моих ратников.
Вот я и отправил их обратно из опасения, как бы не вышло чего худого.
– А у меня-то пошто не спросился? – возмущался Петр Федорович.
– Стыдно стало из-за какого-то видения тебя будить, – сокрушенно вздохнул я. – Решишь еще, чего доброго, что, мол, чудит иноземец али боится. – И покаялся: – Да и не по чину мне, простому стольнику, целого думного боярина тревожить.
Последняя фраза изрядно походила на издевку, но он сам виноват.
Ишь какой!
Оказывается, я у него должен спрашивать разрешение. А кто ты есть-то?! Да заодно припомни, кто я.
– А повеление государя не исполнять по чину?! – заорал Басманов, после чего завернул русским отборным специфичным.
Оказывается, боярам он тоже ведом. Хотя чего удивляться – не интеллигенты же.
– Ты хайло прикрой, а то кишками воняет! – зло огрызнулся я. – А если поорать желаешь, то у тебя ратных холопов в избытке, а я – потомок шкоцких королей. Когда твои пращуры по землянкам ютились да землю пахали, мои всей Шотландией правили от моря до моря.
Но сразу спохватился, что это перебор, поскольку они тут все сплошь и рядом за одно место выше-ниже готовы и на смерть пойти, и даже царя предать. Кстати, мой горластый собеседник – наглядный пример последнему. Поэтому оставим в покое предков или лучше поступим так…
– Заметь, Петр Федорович, что, не глядя на всю твою родовитость, – взял я тон потише и помиролюбивее, – орать на тебя все равно себе не позволяю, ибо ценю не древность и не заслуги пращуров, а того, кто стоит передо мной, его ум, отвагу и ратное художество.
Словом, угомонил я его, а потом, уже в пути, разговорил – не ехать же нам молча.
И первый вопрос, который чуть язвительно задал мне Басманов, не боюсь ли я ехать. Мол, уж больно на меня злобствуют бояре из окружения государя, причем все.
– Конечно, пока ты под защитой Дмитрия Иоанновича, – поспешил добавить он, – то страшиться нечего, а так я бы опаску на твоем месте поимел.
– И отчего ж они на меня все озлобились? – осведомился я. – Вроде бы зла никому не сделал, на высокие места в Думе не лез. Да ты и сам видел – я и тебе уступил ближнее к царевичу, когда мы сидели в Грановитой.
Объяснение прозвучало весьма просто.
Оказывается, на Руси уже давно не принято поступать так, как поступил я, то есть вмешивать народ в свои междоусобицы, не говоря уж о том, чтоб допускать его до расправы.
Иное дело – пакостить, или, если деликатно, то местничаться, а если попросту, то стучать царю друг на друга.
Это допустимо, хотя и тут есть определенные неписаные правила. Например, доносы и кляузы должны быть строго разделены: мужики доносят на мужиков, бабы на баб.
К примеру, когда князь Дмитрий Пожарский стучал на князя Бориса Лыкова, то его мать, Мария, ябедничала на другую Марию, мать Лыкова. Ну и сами Лыковы тоже не оставались в долгу.
А вот я нарушил все правила, бросив «на съедение простецам», как выразился Петр Федорович, бояр и князей Рубца-Мосальского, но особенно Бельского и Голицына.
– Василий Васильевич – из начальных, – скупо пояснил Басманов, – а ты его уже тем унизил, что на одну веревку с Сутуповым посадил. О прочем и вовсе умалчиваю.
– А по мне, так и вовсе раздавить это местничество надо бы. Кроме вреда, я в нем ничего хорошего не вижу, – не удержался я от комментария.
Легкая насмешливая улыбка скользнула по лицу Басманова.
– На эдакое даже Иоанн Васильевич не решился. Оную гору сваливать опасно. Начнешь трясти, такие камни полетят – весь лик в кровь иссекут.
– А мы с тобой пороху подложим, фитилек запалим, а сами в сторону, – предложил я.
– Мы? – удивленно переспросил он.
– А что? Поджилки затряслись? – улыбнулся я.
– Да нет, – пожал плечами он, – токмо ежели оная гора и рухнет, то и нас с тобой придавит.
– А может, и не придавит, – возразил я. – Тут ведь как взрывать. Если с умом, исподволь да не спеша, глядишь, и пронесет.
– А с умом – это как? – поинтересовался он.
– А так, что не мы, а народ их задавит, – пояснил я.
– Сызнова народ, – поморщился он.
– Не абы какой, не голытьба, – поправил я. – Из тех, кому тоже прав хочется. А где их взять? У царя? Жалко, да и не пойдет он на такое. Зато если предложить ему перераспределить их, то есть частично забрать у князей, которые Рюриковичи, да отдать народу, может и согласиться. Ты про английское правление слыхал? Там у них…
Растолковав ему про палату лордов и палату общин, я стал вычерчивать аналог той же системы на Руси, как он мне представлялся.
Вначале созываются лучшие выборные мужи, которые три-четыре раза в год съезжаются судить да рядить о своих делах, предлагать царю всякие улучшения и прочее. Можно будет назвать эти сборы Малой Думой, чтоб раньше времени не насторожились бояре, заседающие в Великой Думе.
А уж потом издается царский указ.
С виду он невинный – пустяк, да и только. Мол, если Малая Дума предложит, а Великая с ней не согласится, то, чтобы не было разногласий, соединить их и решить все спорные вопросы соборно, простым большинством голосов.
– А отчего ты мыслишь, что верх будет за Малой Думой?
– Так ведь если простым большинством, то любой голос за один идет, что купца, что старосты земского, что боярина, – напомнил я. – А теперь вспомни, сколько в Великой Думе людей сидит. Десятка два-три, не больше, так? Получается, Малая Дума попросту задавит численностью.
– А о ратных холопах не подумал? – осведомился Басманов. – Токмо Шуйские их могут столько выставить, что с ними и пяток стрелецких полков не управится. А там и прочие за один встанут.
– Так ведь не сразу мы станем проворачивать это дело. Вначале лишим их этих холопов, а уж тогда…
– Как это лишим? – перебил он. – А они так и послушаются.
– Послушаются, – твердо сказал я. – Особенно если проделать это тоже с хитрецой: сперва провести смотры ратных людей, а до того государю издать особый указ. Мол, коли худо готовы, то вместо людишек, коих боярин не в силах вооружить и усадить на коней, взять с него деньгами…
– Есть уже таковский, – поправил меня Басманов. – Еще… батюшка Дмитрия Иоанновича его издал. Выполняется токмо худо, но…
– Но главное, что есть, – обрадованно подхватил я, – а уж придраться при желании – пара пустяков. Оставим, конечно, для почета, десятка два, но не больше. И так поступим с одним, с другим, с третьим, пока не выбьем все ополчение боярское.
– А меж тем ляхи полезут али свои, – перебил меня Басманов.
– Ты моих людей из полка Стражи Верных видел? – спросил я.
– В деле – нет, уж больно скоро ты их отправил в Москву, – не удержался он от подковырки, но тут же признал: – Стрелять ты их и впрямь обучил знатно. – И пожал плечами. – Так ведь тысяча всего.
– Зато такая, которую хоть сейчас в десять можно развернуть. Простых ратников в десятники, десятников – в сотники, сотников над тысячами поставить. Погонять с годик-другой, вот тебе и еще начальные люди. А еще раз развернуть – вот тебе и сотня тысяч.
– А о том помыслил, что не каждый рядович в десятники годится и не каждый сотник с тысячей управится? – не сдавался Басманов, но глаза у него загорелись.
– Так и нам сто тысяч ни к чему, – заметил я. – Опять же ты еще про стрельцов забыл, которые уже есть. Их тоже погонять надо.
– Деньга немалая, – задумался Петр Федорович. – Такую казна ежели и осилит, то с превеликим трудом.
– И опять ты промахнулся, – поправил я его. – Забыл, что за них сами бояре платить будут обязаны. Вот и получится через три-четыре года, что ратников у них вовсе нет, а у царя – силища.
– А Дмитрию Иоанновичу ты о сем сказывал? – уточнил он.
– Еще в Путивле, – кивнул я, но, заметив, как помрачнело лицо Басманова, посоветовал: – Думаю, о нашей с тобой беседе государю знать ни к чему, так что можешь смело ему говорить, что ты сам все это выдумал.
– Но он же…
– У умных людей мысли сходятся – вот и все, что он решит, – перебил я. – Сдается, он и тебя, и меня за умных считает, и, коль оба не сговариваясь предложили одно и то же, государь обязательно призадумается. Да и тебе на пользу – еще больше в чести у него будешь.
– А ты не будешь? – усмехнулся Басманов.
– Сам знаешь: с глаз долой – из сердца вон. Я ж к тому времени давно с Федором буду в Костроме, – напомнил я. – Так что вся слава и почет твои, пользуйся.
– В Костроме… – задумчиво протянул Петр Федорович, и что-то меня насторожило в его интонации.
Прозвучало так, будто я сказал, что собираюсь куда-то за тридевять земель, до которых еще надо добраться.
Странно.
А что, если снова спросить у него про грамоту?
Предлог был пустячный, но годился. Мол, неужто там тоже сказано о количестве эскорта, который должен нас сопровождать, иначе с чего бы вдруг боярин так взбеленился.
В конце концов, с меня спрос, так мне и ответ держать, а он тут ни при чем.
Но и тут Басманов отказался мне ее показывать, сославшись на то, что оставил ее в Москве, ибо в дороге она ни к чему. Звучало убедительно, но уж больно резко он вновь сразу после этого ответа сменил тему разговора, буркнув:
– До ночи все одно не доберемся, потому мыслю тут заночевать, близ реки, – и сразу принялся обговаривать со мной, кому караулить ночью. – На моих казаков в оном надежи нет, непременно проспят, потому как тут опасаться татар нечего, так что поставь лучше своих, – предложил он.
Я не возражал.
Разговор продолжился сразу после ужина – время было еще раннее, даже темнеть не начало, вот мы и болтали о том о сем, тем более боярин был весьма внимательным слушателем, что еще больше побуждало меня к откровенности.
Да и нечего мне было особо таить – я ж выдавал на-гора примерно все то, что уже рассказывал Дмитрию в Путивле, а потому не стеснялся и не обдумывал каждую фразу, дабы не ляпнуть лишнего.
Не во всем он со мной соглашался, но я сразу находил дополнительные аргументы, так что доказать свою правоту почти всегда удавалось.
Словом, вдохновить Петра Федоровича на новые свершения мне удалось. Во всяком случае, глаза у него разгорелись изрядно. Или это отблески пламени костра?
За разговором незаметно для обоих пролетело несколько часов. Когда я подвел итог, заявив, что мы с ним нынче, с учетом предстоящей борьбы с местничеством, в одной лодке, было уже давным-давно темно.
Басманов не ответил ни да, ни нет – промолчал.
Я не торопил – по лицу было заметно, что мое открытое предложение вступить в союз застигло его врасплох и теперь он колеблется, лихорадочно прикидывая все плюсы и минусы.
Что ж, не отверг сразу – и на том спасибо. Если мне всего за один день и вечер удалось его пусть не полностью перетянуть на свою сторону, но заставить колебаться – уже отлично.
Пока он молчал, я попытался поставить себя на его место и прикинуть – взял бы князя Мак-Альпина в союзники или нет, принявшись считать минусы и плюсы.
Во-первых, молодость. Тут это недостаток.
Во-вторых, полное отсутствие чинов, регалий, званий, титулов, должностей, словом, всего, что ценится на Руси.
В-третьих, иностранное происхождение. Само по себе оно не минус, но вот отсутствие родственных связей – это да. Ни клана у меня, ни рода, ни даже семьи. Зато врагов хоть отбавляй.
В-четвертых, я человек Федора Годунова. Пока что это тоже больше минус, нежели плюс.
Короче говоря, итог у меня получился неутешительный – погорячился я. Но предложение-то уже сделано, и, чтобы как-то подретушировать некоторые отрицательные нюансы, я поправился:
– Не думай, что предлагаю заключить этот союз прямо сейчас, – прервал я молчание, решив, что времени на раздумье у моего собеседника было предостаточно. – Для начала мне надо просто вернуться из Серпухова живым. С учетом обилия врагов это пока неизвестно. А вот потом, по возвращении… Так что?
– Ты о чем? – сделал удивленное лицо боярин.
– Про лодку, – напрямую бухнул я.
– А-а, – протянул он. – Ну ты ведь сам сказывал: допрежь дожить надобно, а уж тогда глядеть, что и как. Уж больно нынче времена тревожные. А сказывал ты дельно, спору нет. Кой-что чересчур, не годится оно для Руси, а кой-что…
И вновь умолк, о чем-то напряженно размышляя, но явно не о моем предложении насчет лодки. Чувствовалось, что его тяготит совсем иное, вот только что именно – поди догадайся.
Наконец он решился.
Лениво поворошив суковатой палкой костер и подкинув в него пяток поленьев, он нехотя спросил:
– А ты не много ли людишек близ себя оставил?
Вот те раз – то в крик, зачем отправил, а теперь…
– Разве одна сотня – много? – удивился я. – Да и проехали мы изрядно, больше половины пути.
– Да я тут все о твоем видении думаю, – пояснил боярин. – Вдруг оно и впрямь пророческое. Чтоб у государя появилась опаска, будто ты умышляешь супротив него худое, прихваченной сотни вполне хватит. Хотя… – И оборвал себя, не став говорить дальше на эту тему и досадливо отмахнувшись. – Пустое, отринь из главы да забудь.
Я и отринул, хотя загадочные колебания Басманова тоже оставил в памяти – то ли предупредить о чем-то решил, то ли…
Так и не придя ни к какому выводу, я пошел спать.
А наутро Петр Федорович отказался ехать дальше, сославшись на внезапное нездоровье.
– Никак продуло с реки, – пожаловался он. – Сейчас костерок пожарче разведут, да я покамест у него спину и прогрею, а уж опосля за тобой двинусь.
– Подождем, – кивнул я.
– Ни-ни, – вскинулся он. – Даже и не помышляй. Я весточку государю отправил, что к полудню будем, так что он, глядишь, встречать нас умыслит, потому поспешать тебе надо. Ништо, я тут и без тебя оправлюсь. Вон уж и лекарство для растирки волокут, – кивнул боярин на торопившегося к нам казака со здоровенной, литра на полтора, флягой, и поторопил меня: – Езжай себе не мешкая. А спросит государь, так и скажи: будет, мол, чрез час, от силы два.
Оставалось пожелать, чтоб лекарство помогло, и… отправляться дальше одним, гадая над загадочным поведением Басманова, которое не нравилось мне все больше и больше.
Подумав, я отдал сотнику Семену Кропоту распоряжение выслать по десятку вправо и влево от дороги, а вперед отрядить сразу два. Один выслать совсем далеко – аж на версту, второй чтобы держался поближе к нам на дистанции в полверсты.
Вроде бы все меры предосторожности предприняты, а предчувствие чего-то непоправимого становилось сильнее и сильнее.
Загадка разрешилась через час, когда вернувшийся из передового дозора Дубец, возглавлявший десяток авангарда, доставил маленького щупленького казачка, который, дескать, уверял, что у него есть тайное слово к князю Мак-Альпину.
Казачок был настроен деловито, и, когда я повернулся к нему, он первым делом туманно заявил, что я сам должон знать, кто его прислал, и, не говоря больше ни слова, протянул мне… серьгу.
Получалось, что прислал его не кто иной, как мой знакомый атаман Шаров. Или это провокация? Вдруг Дмитрий не поверил Тимофею, что я бежал, и распорядился пытать его, а тот, не выдержав пыток, раскололся, и теперь…
– А чем еще докажешь, что ты от него? – поинтересовался я.
Казак понимающе кивнул и отчетливо произнес:
– Он вчерась на вечерней службе в церкви свечку за упокой души раба божия князя Константина Юрьевича поставил, у коего в стременных по младости лет служил. – И без перехода предложил: – Отъедем?
Отъехали. Дубец было попытался сопровождать, но я оставил парня, заверив, что тут все в порядке и этому казаку можно верить – уж больно надежный человек его прислал.
Сообщение казака сразу осветило все неясности, в том числе и внезапную болезнь Басманова.
Оказывается, Дмитрий приготовил не очень ласковую встречу. Меня должны были встретить аж три тысячи казаков, взяв в клещи и напав сразу с двух сторон, едва мы углубимся в последний перед Серпуховом лесок.
На всякий случай, если вдруг кто-то из моих людей изловчится и сумеет бежать, предполагалось, что его изловят казаки Басманова. Они же должны были, если вдруг неожиданного нападения по каким-либо причинам не получится, ударить нам в спину.
Теперь становилось понятно, почему боярин внезапно «заболел».
– Тебя одного велено живым схватить, а с прочими… – И казак, который назвался Желудем, выразительно взмахнул рукой.
– Зачем? – спросил я, особо не ожидая ответа – просто вырвалось.
Но казак ответил:
– Сказывал Дмитрий Иваныч, мол, доподлинно ведомо ему, что ты, княже, умыслил недоброе на его святую особу.
– Может, священную? – поправил я.
– Да какая разница! – досадливо отмахнулся Желудь. – Умыслил ты, значит, и засаду учинил, проведав, что он поблизости охотиться будет. Яко побоище завершится, Тимофей Иваныч должон сразу самолично к нему скакать и известить, что так, мол, и так, сыскались умышлявшие на его святую особу, – на сей раз я пропустил «святую» мимо ушей, и впрямь какая разница, – но изничтожены за вычетом одного. Тогда уж и он с ляхами туда подъедет поглядеть на злодея. Ну а далее государь обещал Тимофею тебя на расправу отдать. – И весело хихикнул, припомнив: – Ох и славный ты синячище нашему ватаману пред отъездом оставил – во всю щеку. – И предупредил: – Лесок тот с казачьей засадой близехонько, так что ты поспешай воротиться.
– А сам как? – спросил я.
– В обход, – невозмутимо пожал плечами он. – Мне не впервой.
– Ну благодарствую за предупреждение, – кивнул я и распорядился об остановке, принявшись гадать, что делать дальше.
Выходит, злой мальчишка, запутавшись в клубке непонятных и противоречивых сообщений из столицы – Басманов жив-здоров, а правит вместе с Годуновым – и, отчаявшись разгадать все загадки, вновь решил разрубить гордиев узел.
И надо признаться, у него это было неплохо задумано.
Даже весьма и весьма недурственно.
Дескать, он со всей душой, но «названый брат» решил «презлым заплатить за предобрейшее» и подобно отцу вновь послал к нему убийц, только с учетом батюшкиных ошибок не стал мелочиться, а отрядил на сей раз целую тысячу.
Или нет, сейчас получалось всего сотню, но тоже достаточно приличное количество, так что если бы не отвага казаков – быть беде, а так удалось одолеть негодяев.
Вот только неизвестно, каким образом он собирался выбить из меня показания против Федора? Хотя, скорее всего, он и тут, наверное, решит действовать с открытым забралом, положившись на талант заплечных дел мастеров.
Ну а следующим номером его цирковой программы, по всей видимости, запланировано выступление на Москву и занятие Кремля, оголенного отсутствием полка Стражи Верных.
И что мне теперь делать?
Как ни крути, а получалось не ахти.
На верную смерть ехать глупо, но в то же время и моя неявка сразу развязывала руки Дмитрию, ибо давала превосходный повод к открытой и заведомо проигрышной для меня войне.
То есть куда ни кинь – всюду клин.
Вот, оказывается, о чем пытался предупредить меня накануне вечером Басманов, только я не понял его намеков и сразу сказал себе: «Стоп!» Получается, что, несмотря на приказ Дмитрия, боярин все-таки почти уселся в мою лодку.
Что ж, если один раз он уже попытался меня спасти, то и теперь, возможно, решит заступиться перед царевичем, особенно если я максимально облегчу ему эту задачу.
Рискованно, конечно, кто спорит. Не исключено, что его благожелательное отношение ко мне не заходит столь далеко, но как раз это весьма легко проверить.
Если сейчас, видя, что мы возвращаемся, он прикажет атаковать, то тогда мне больше ничего не остается, как только с боем прорываться к Москве. А вот если пропустит – тогда я и рискну остаться.
Подозвав Кропота, я вполголоса пояснил, что мы поворачиваем обратно, а также чего ждать, к чему готовиться и чего опасаться.
На случай если вдруг нервы у кого-то из казаков не выдержат, я даже распорядился первый выстрел с их стороны постараться оставить без ответа. Да и не должны у них быть заряжены пищали, если они не настроены на схватку.
– А чтоб совсем надежно получилось уйти, ты… – Остальное я дошептал сотнику на ухо.
– Ты в своем уме, княже? – осведомился Кропот. – Слыхал я о тебе от Дубца, что лихой вояка, да и Васюк кой-что сказывал, какие чудеса ты учинял, в темнице сидючи, но тут вовсе иное, и лихостью своей…
– Это мой приказ, – перебил я его. – Нам в Москве все одно спасения не получить, только отсрочку от смерти, которая неминуема для всех. А так есть надежда. Понял ли?
– А что я Федору Борисовичу поведаю? – набычился Семен. – А что…
– Самоха! – вместо ответа подозвал я своего ратника и уже в его присутствии еще раз повторил свое распоряжение Кропоту, заметив сотнику: – Теперь у тебя есть видок, он же послух, что ты выполнял мое повеление. Троих оставленных мне за глаза, а если для смерти, то и того слишком. И все на этом! – поставил я точку.
– Княже! – умоляюще воззвал Самоха, но я и слушать его не пожелал, строго поправив:
– Господин старший полковник, – попутно заметив про себя, что это звание, равно как и остальные, ни в какую не желает приживаться на Руси.
Одно хорошо. Когда с моей стороны следовала подобная поправка, обращавшемуся становилось ясно, что я не в духе и вообще не намерен продолжать разговор. Вот и сейчас Самоха только опустил голову и в досаде скрипнул зубами. Но сегодня случай особый, так что пришлось вопреки обыкновению пояснить:
– Я избрал видоком и послухом именно тебя, потому что ты один из самых проворных и ловких. Потому запомни: что бы ни случилось, ты в бой не вступаешь, а летишь в Москву, и, если надо, положи весь свой десяток, но сам чтоб остался жив. Там должны все знать. Понял ли?
Тот молча кивнул, пробормотав нечто нечленораздельное. Если прислушаться, то на сей раз можно было уловить и «господин старший полковник»…
Мы ехали, пока лес не закончился, но выныривать из него не стали. Я приказал всем ждать, а сам спешился возле опушки и полез в притороченную суму, радуясь собственной щедрости. Уж очень кстати оказалась сейчас подзорная труба – подарок Дмитрию Иоанновичу.
Удобно примостившись под раскидистым дубом, я принялся наблюдать за окрестностями – встречаться с казаками Басманова предпочтительнее в чистом поле.
Так, вон они, выехали. Значит, и нам пора.
– Все ли понял? – строго спросил я Кропота.
– Все, – мрачно ответил он.
– Да ты не горюй, – хлопнул я его по плечу. – Я скоро вернусь, так и передай Зомме и Федору Борисовичу. Пусть ждут и… верят.
Сам боярин ехал впереди, как и я, но, заметив моих ратников, никаких команд своим людям вроде бы не давал. Остановившись, он с любопытством смотрел на мою приближающуюся сотню.
– Подумалось мне, Петр Федорович, что ни к чему столько людишек с собой брать! – заорал я во все горло, когда до отряда Басманова оставалось с полсотни саженей, и ускорил ход, отрываясь от своих людей. – А то мало ли что государю помыслится. Потому и решил отправить их обратно. Ты как на то смотришь?
О том, что это его идея, говорить не стал, иначе получится нехорошо.
– Мудро измыслил, – сдержанно кивнул тот.
– Вот и славно! – возрадовался я и вдруг выронил из рук подзорную трубу, испуганно завопив: – Стой, стой, Петр Федорович! Удержи лошадь на месте, а то, не ровен час, подарок нашему государю растопчешь – эвон он куда упал, прямо под копыта.
Казаки с любопытством воззрились на упавший подарок и на меня, торопливо соскочившего с коня и бросившегося поднимать «подарок государю».
Я бережно поднял подзорную трубу, вытер ее о кафтан и протянул Басманову, краем глаза подмечая, как меня миновал уже последний из моих ратников.
Замыкал колонну десяток Самохи. Сам он ехал, низко опустив голову, но все равно было заметно, что он еле себя сдерживает. Поэтому я и не взял с собой парня – уж больно горяч.
Пусть лучше будет Дубец – он куда хладнокровнее, да и смышленость его проверена в деле. Еще двоих тот подобрал сам, но, согласно моим словам, чтоб тоже не теряли головы.
Их задача – быть в первую очередь видоками, то есть сработать по принципу фотоаппарата – только фиксация происходящего и при любых обстоятельствах сохранение хладнокровия и невозмутимости, что бы со мной ни стряслось, вплоть до…
Впрочем, неважно.
– Вот заодно посмотри-ка, что там в Европах люди удумали. А ты говорил, что образование холопам и простецам ни к чему. – Я протянул боярину трубу.
Что ж, оставалось только порадоваться – держался тот по-прежнему спокойно, будущий подарок государю из моих рук взял и принялся хладнокровно его разглядывать.
– А ты к глазу ее приложи да вон туда глянь. – На всякий случай я ткнул в противоположную от моих ратников сторону.
Басманов и тут послушался, а спустя несколько секунд удивленно заметил:
– Дуб-то на опушке почти как на ладони, кажный листочек видать. – И констатировал: – Важная штука. Для воеводы так и вовсе незаменимая.
– А кто у нас первейший на Руси воевода? – осведомился я и, не дожидаясь ответа, весело произнес: – Потому и везу не кому-нибудь, а ему.
Оторвался от любопытной игрушки Басманов не сразу – все не мог наглядеться, всматриваясь через нее то в одну сторону, то в другую, не забыв и про небо, при этом все время по-детски удивляясь, как такое вообще возможно.
– Только на солнце не гляди, а то глаза сожжешь, – еле успел предупредить его я.
Словом, когда боярин вновь посмотрел в сторону моих ратников, даже замыкающий десяток Самохи был на расстоянии пары сотен метров, не меньше.
Некоторое время Басманов еще глядел в трубу, затем, убрав ее от глаз и удивленно тыча ею в сторону моей сотни, заметил:
– А твои вои теперь вовсе далеки. Ежели пытаться догнать, так навряд ли и выйдет. – И пожаловался, протягивая мне трубу: – Совсем, князь, ты мне голову ею заморочил.
– Да и ни к чему догонять-то, – в тон ему ответил я, и наши взгляды встретились – мы оба понимали, что говорим именно для окружающих.
Что ж, вроде бы сказанного достаточно, можно и дальше в путь.
– А не мало ли людишек оставил, княже? – осведомился он, когда мы, не сговариваясь, почти одновременно пришпорили своих коней и оторвались от казаков на несколько десятков метров вперед для откровенного разговора.
Я повторил то, что уже сказал чуть раньше Кропоту, добавив:
– За предупреждение спасибо, боярин. В долгу не останусь.
– Ты вначале выживи, – хмыкнул Басманов. – Ратников своих пожалел, то хорошо. – И ехидно поинтересовался: – Мыслишь, и тебя государь пожалеет?
Я вместо ответа оглянулся – далеко ли отъехали мои ребятки? Ба, да их уже и не видно, в лес въехали.
– Даже и не помышляй, – строго предупредил Петр Федорович, неверно истолковав мое поведение. – Ратники – одно. Их и мне жаль – хорошая учеба задарма пропадет. А вот тебя я отпускать…
– Да я и сам не хочу, – заверил я его.
– А не страшно помирать?
– Лишь бы это не случилось сразу, боярин, – хладнокровно заметил я и усмехнулся. – Люблю, знаешь ли, помучиться. Опять же мыслится, что у государя нашего после просмотра бумаг из моего ларца возникнут вопросы, на которые он пожелает получить разъяснения, а кто их ему даст, если меня не станет?
– А что за бумаги? – осведомился Басманов.
– Ну если быть точным, то не бумаги, списки с них, – лениво пояснил я, – а что именно… Давай-ка ты о том лучше всего у него самого спроси, потому как тайны, что в них, не мои, а его.
– Тайны? – удивился он.
– Тайны, – подтвердил я. – А еще… его позор.
Реакция была странной – боярин удивленно крякнул и надолго умолк, время от времени озадаченно поглядывая в мою сторону и ворча что-то вполголоса о глупцах, которые в такой час думают о веселье.
Но я не обращал внимания на его слова – зря, между прочим, – напряженно ожидая, что будет дальше. Серпухов должен вот-вот показаться, так что этот лесок последний, а нападения…
Но дальше все шло примерно так, как я и надеялся.
Вместо молодецкого посвиста, сигнализирующего о начале атаки, разочарованный возглас атамана Корелы и его недоуменный вопль-вопрос, прозвучавший, когда он уже выехал из лесных зарослей:
– А где ж княжьи ратники-то?!
– Глядеть лучше надо было, – раздраженно буркнул Басманов и, бросив всем, чтоб обождали его, с места пустил коня наметом, стремительно удаляясь от нашей сотни.
Корела некоторое время озадаченно смотрел вслед боярину, а затем повернулся ко мне все с тем же вопросом:
– Так где ж твои людишки-то, княже?
– А вон. – Я небрежно мотнул головой назад.
– Всего трое?! – изумился он, безошибочно определив моих гвардейцев.
– Подумалось, что ни к чему создавать для слуг нашего государя лишние хлопоты, их и без того, поди, выше крыши, – пояснил я, – а тут еще моя сотня заявится, которую напои, накорми, размести… А ты, стало быть, навстречу нам послан?
– Чего?! – насторожился Корела, но сразу же спохватился и согласно закивал головой. – Ну да, ну да, встречать… Вот тока чего теперь делать, ума не приложу.
– Как это чего?! – удивился я, прикидывая, сколько у меня времени в запасе до возвращения Басманова вместе с государем. Получалось, не очень много, так что тратить его попусту нельзя, нужно поторопиться. – Как это чего? – повторил я и дружелюбно улыбнулся Кореле. – Наливай! Или нету? Тогда я достану – прихватил на всякий случай. – И, не глядя, махнул рукой, а расторопный Дубец, предупрежденный мною заранее, метнулся к нашим вьючным лошадям…
