Глава 19
На незнакомой войне
Японцы разбирались в оперативном искусстве не хуже парочки заброшенных из будущего самоучек. Обескровленные потерями дивизии Оку, вернувшись в порты Северной Кореи, совершили стомильный марш на север. Сосредоточив превосходящие силы, противник 30 апреля повторно форсировал Ялуцзян южнее Тюренчена при поддержке поднявшихся по реке канонерских лодок. Враг атаковал фанатично, не обращая внимания на огромные потери. Отражая наступление на правом фланге, Засулич бросил сюда все резервы и начал оттеснять японцев к реке. В этот момент Оку нанес охватывающий удар по левому флангу русских войск, и к вечеру 3-й корпус оставил позиции.
На третий день отступившие на полсотни верст русские полки закрепились в горной местности. Поскольку точных карт Восточной Маньчжурии не имелось, в штабе полагали, что войска стоят на отрогах Шеншуйлинского или Фэншуйлинского хребтов, а неприятель занимает стратегически важную деревню Фынхуанчэн. Особых сомнений относительно дальнейших действий противника не возникало. Нетрудно было понять, что Куроки с Оку будут некоторое время восстанавливать потери, накопят резервы и огнеприпасы, после чего ударят по наиболее проходимому направлению на железнодорожный узел Ляолян.
Всю первую неделю мая хронокорректоры убеждали наместника стянуть к Фынхуанчэну все войска и поколотить японцев упреждающим наступлением. Алексеев непросто согласился направить на помощь Восточному отряду только что прибывшую из Рязани 35-ю дивизию, а также головную бригаду 4-го Сибирского корпуса и половину батальонов, охранявших ставку в Мукдене. Однако сама мысль о быстрой переброске с юга всего 1-го Сибирского корпуса беспредельно шокировала старого флотоводца.
– Опомнитесь, господа! – Алексеев сурово, как в еще не написанной песне, насупил брови. – Корпус Штакельберга охраняет северные подступы к Порт-Артуру.
– От кого теперь охранять? – дипломатично напомнил Роман. – Японцы не смогут проявлять активности до конца мая, пока наш флот господствует на море. Никаких десантов не будет, а все войска мы вернем на место уже через неделю, как только побьем врага и загоним обратно за речку.
Доводы подействовали. Алексеев приказал грузить в эшелоны не только весь 1-й корпус, но также 3-ю дивизию генерала Фока из крепостного гарнизона и бригаду морских пушек, снятых с миноносцев. Таким образом, 3 мая против шести обескровленных японских дивизий удалось сосредоточить столько же дивизий русской пехоты, три кавалерийские дивизии, 300 артиллерийских стволов, и еще одна дивизия подъезжала по железной дороге из Порт-Артура.
Вечером хронокорректоры кутили в обществе миленьких сестер милосердия. Чопорные дамы после второй стопки становились развязными похабницами, а после четвертой демонстрировали такую камасутру – хоть немецких кинематографистов вызывай для натурных съемок.
После любовных развлечений, натягивая фуфайку, Рома заметил, что на мультифункционале светится сигнал вызова видеосвязи. Выпроводив девочек, он подтвердил прием, и перед ним появилась голографическая Кориандра.
– Пора возвращаться, – сухо сообщила она. – Компьютерный анализ показывает, что ваши действия вызвали значительную деформацию реальности.
– Вы были в будущем? Что именно изменилось?
– Без вашего участия наблюдать будущее нет смысла.
«Боятся, что ли, сгонять на полвека вперед?» – удивленно подумал Роман и сказал вслух:
– Мы вернемся сразу после сражения. Дайте нам еще два-три дня.
Кориандра рассвирепела, позвала на подмогу Бартольда, но Роман и подоспевший Гога держались твердо. В конце концов людям на звездолете пришлось уступить и согласиться, но хронокорректорам были обещаны туманные наказания. К их изумлению, обнаглевшие предки, порожденные варварским ХХ столетием, заявили, что им понадобится сложная техническая поддержка.
Утром 5 мая загремели орудия на правом фланге 3-го корпуса. Японцы ответили примерно равным числом орудий, но к вечеру стрелявшие с закрытых позиций русские батареи подавили примерно половину вражеских огневых точек. В сумерках две бригады пошли на штурм укрепленных сопок, не скрывая намерения завладеть узловой деревней. На рассвете следующего дня с большими обоюдными потерями были взяты обильно пропитанные кровью высоты, получившие названия Филимоновской и Самохинской сопок.
Японцы подтягивали подкрепления для обороны Фынхуанчэна, одновременно предприняв шаблонный обходной удар справа. Пехотная бригада двинулась по соседней долине, отделенной от полосы 3-го корпуса горным хребтом. Обычно такие нехитрые маневры выводили японцев во фланг и тыл русских войск. Однако на сей раз их встретила огнем 35-я дивизия. Отразив первый натиск врага, рязанцы перешли в наступление при содействии конных отрядов генерала Мищенко и полковника Мадритова. К исходу дня русские полки проникли глубоко в расположение противника, охватывая защитников укрепленной деревни Фынхуанчэн с правого, то бишь северного фланга.
Пока разворачивалась мясорубка в долине, войска Засулича получили резерв в виде бригады и двух батальонов из войск, защищавших мукденские тылы. Весь день шли тяжелые атаки и контратаки, в результате которых 3-й корпус занял еще две ключевые сопки, заваленные трупами солдат и офицеров обеих армий.
Чтобы облегчить положение истекавшей кровью армии Куроки, генерал Оку решил использовать удобный рельеф южнее Фынхуанчэна. Здесь тянулись с запада на восток две широкие, рассеченные горами долины. Оку двинул по бригаде через каждую долину, но наткнулся на прочную оборону корпуса Штакельберга и после жестокого боя был вынужден отойти на несколько верст. Одновременно конница Самсонова, усиленная пехотным полком, прорвалась через узкую долину южнее полосы 1-го Сибирского корпуса и вышла на фланг 2-й армии.
К исходу второго дня Фынхуанчэнского сражения установилось шаткое равновесие. Японцам предстояло решить, на каком фланге нанести решительный удар, способный переломить ситуацию.
Вечером 6 мая князь Георгий авторитетно внушал усталому растерянному Засуличу:
– Вы прекрасно справились, генерал. Теперь, согласно диспозиции наместника, ваши войска должны закрепиться на достигнутых рубежах. Сегодня ночью и завтра днем от вашего корпуса требуется всеми силами отбивать атаки, удерживая занятые высоты.
Роман уточнил:
– Но если неприятель не проявит активности, вам следует атаковать крупными силами в направлении деревни, чтоб ей сгореть!
– Глина не горит, – буркнул генерал. – Против этих мазанок даже шрапнель бессильна. Что происходит у Штакельберга?
– Первый корпус немного продвинулся и готовится нанести главный удар…
Объяснения Ромы были прерваны – к ним подъехал Куропаткин со свитой. Спешившись, командующий Маньчжурской армией сказал с болью в голосе:
– Господа, только теперь я понял муки Кутузова, вынужденного отменить наступление на второй день Бородинской битвы. Потери ужасны, господа офицеры, в батальонах не хватает каждого четвертого бойца. Нам следует прекратить атаки и отойти на тыловую позицию.
Штакельберг, давний сослуживец командующего, хмуро произнес:
– Мой корпус почти не принимал участия в боях. К тому же дивизия Ренненкампфа к нам присоединилась. Полки готовы наступать.
– Не стоит рисковать всеми нашими войсками на расстоянии восьми тысяч верст от России, – печально сказал Куропаткин. – Его императорское величество дал понять, что важнее сохранить армию, дабы дождаться, когда прибудут все предназначенные для нас армейские корпуса. Тогда-то, достигнув весомого численного перевеса, мы с божьей помощью сокрушим супостатов.
Окрыленный недавней победой Штакельберг тщетно призывал предпринять решительный натиск. Командиры дивизий тоже рвались в бой, хронокорректоры напоминали о приказе наместника, запрещавшем отходить без причины. Эффекта их усилия не имели – Куропаткин боялся сражаться и предпочитал отступление. По его распоряжению штабные принялись писать новый приказ.
Отодвинувшись на сотню шагов, Гога неуверенно промямлил:
– Мы не можем предсказать, как кончится наступление. Началась совершенно новая война, про которую нам ни хрена не известно.
– Это не повод отступать, – зашипел на него Роман. – Уже отводили войска к Ляоляну. Знаем, чем такое кончается!
Они укрылись за деревьями, достали мультифункционал и коротко переговорили со звездолетом. Катер кружил над ними чуть выше сгустившихся туч. Не прошло и десяти минут, как с неба спланировал прозрачный комок наномассы. Приземлившись, робот-трансформер втянул крылышки и быстро принял облик наместника.
Куропаткин и остальные полководцы были потрясены, когда из рощицы, сопровождаемый настырными молодыми офицерами, показался сам Алексеев. В хорошо знакомом сюртуке, с императорским вензелем и тремя золотыми орлами на погонах, невысокий и коренастый, наместник подошел к ошеломленным генералам и рявкнул:
– Опять бежите, сучьи дети?! Кто разрешил отступать?!
– Ваше высокопре… – забормотал Куропаткин.
– Отставить разговорчики! – продолжал бушевать зонд активной разведки. – Кто здесь главнокомандующий – я или пьяный фельдфебель? Приказываю немедленно переходить в наступление!
Не прошло и часа, как корпус Штакельберга начал артподготовку. Под начинавшимся дождем сибиряки пошли в атаку, сбили вражеские заставы и устремились на восток. По правой долине наступали 1-я дивизия Гернгросса и конный отряд Ренненкампфа, по левой – 2-я дивизия генерала Анисимова и входившая в состав корпуса Уссурийская конная бригада. Не приняв штыкового боя, противник начал отходить, и конница в темноте порубала до полутысячи японцев.
Алексеев раздал много важных приказов, обозвал робких военачальников разными нелестными словами, пригрозил трибуналом за трусость, после чего распорядился немедленно вводить в бой 3-ю Восточно-Сибирскую дивизию в направлении на Фынхуанчэн.
Поздно ночью наместник незаметно исчез, не дождавшись известия, что передовые отряды Штакельберга вырвались на равнину и встретили конницу Самсонова. Потрясенный грубостью наместника Куропаткин выглядел жалко и не отдавал почти никаких приказаний, а тем временем дивизии медленно пробивались вперед. В таком подавленном состоянии командующий Маньчжурской армией сделался послушным и не возражал, когда бессовестные протеже наместника вызвались отправиться в бой с отставшей колонной генерала Фока. Почти наверняка он втайне надеялся, что штабс-капитан и поручик будут сражены вражескими выстрелами.
В известных из истории событиях Фок проявил себя не лучшим образом, оставшись в памяти как нерешительный, бездарный военачальник, почти изменник. Желая подстраховаться, хронокорректоры заявили: дескать, посланы наместником проследить за его действиями. Заметно возмущенный недоверием генерал грозно орал на подчиненных, потому что первая атака была отражена гарнизоном сильно укрепленной деревни.
Гога и Рома падали с ног от утомления, но с грехом пополам втолковали Фоку, как разумно организовать артиллерийскую обработку японских позиций. После часового обстрела, израсходовав три четверти запаса снарядов, пехота снова пошла в атаку и ворвалась на окраины Фынхуанчэна. В это же время на деревню бросились полки Гернгросса, обогнувшие деревню с запада. Объединенными усилиями превращенный в крепость Фынхуанчэн был взят к полудню, одновременно полки Засулича выбили японцев с соседних высот.
Японцы дважды контратаковали, но весьма нерешительно и малыми силами. Обе атаки были отражены ружейно-пулеметным и пушечным огнем с большими потерями для противника.
– Виктория, господа! – победоносно провозгласил Фок. – Георгий Карлович Штакельберг также доносит об успешном движении, Засулич пишет, что перед ним японцы почти без боя позицию оставили! Полный триумф, господа офицеры!
– Пока нет, – прервал его восторги Гога. – Надо ковать железо, пока не остыло. Враг деморализован, поэтому мы должны нанести последний сокрушительный удар, покуда неприятель не опомнился.
Эмпатизаторы усилили эйфорию, так что Фок приказал привести в порядок перемешавшиеся подразделения и продолжать атаки на восток. Тем временем, по требованию хронокорректоров, компьютеры звездолета послали несложные сигналы на телеграфные аппараты в штабах, и печатающие устройства вытолкали ленту с приказом Алексеева о переходе в общее наступление.
Измученные, но воодушевленные батальоны бросились в бой, и японцы после короткой штыковой мясорубки начали отступать. Пришло время покинуть эпоху, только сделать это следовало красиво, даже героически. Не заморачиваясь, они применили старый проверенный прием. Фок удивился просьбе, но разрешил хронокорректорам сопровождать выдвигавшийся резервный батальон.
Усталые, наскоро покормленные солдаты бодро шагали по каменистой долине. Дождь лил все сильнее, порождая бесполезные воспоминания о плащах из непромокаемой ткани. Обгоняя пехоту, проскакали запряженные четверками лошадей пушки и снарядные повозки. Впереди грохотало, над сопками поднимался столбами дым. Навстречу тянулись унылые колонны легкораненых и ползли покрытые белой тканью санитарные обозы.
– Хорошо, что по камням идем, не по грунту, – проворчал Гога. – Сейчас тонули бы в грязи по пояс.
– Лучше по грязи чавкать, – раздраженно сказал Рома. – Камни тут очень острые, порвали мне подошвы и ноги режут.
На всякий случай он вытащил из кобуры наган и прокрутил барабан. Все гнезда были заряжены. Не то чтобы Рома собирался участвовать в долгой перестрелке, но в бою каждый патрон может оказаться спасением. Последовав его примеру, Гога тоже проверил заряды в нагане, маузере и парабеллуме. Затем, поразмыслив, сложил пистолеты в мешок, который застегнул и повесил на плечо солдату. Рослый воин со свирепым лицом, тащивший скарб хронокорректоров, был все тем же роботом, еще недавно изображавшим Алексеева.
В сумерках они не заметили, как совсем близко проехал верхом на коне офицер. Придержав скакуна, офицер обрадованно вскричал:
– Какая встреча, господа!
– Здравствуйте, штабс-капитан, – буркнул Роман. – Посланы из штаба с донесением?
– Никак нет, командую ротой, – сообщил давний приятель Дымов. – Любопытный у вас пистолет, князь. Никогда не видел таких длинных стволов. Позвольте взглянуть поближе?
– Женщину и оружие в чужие руки не отдаю, – огрызнулся князь Георгий.
Понимающе усмехнувшись, Дымов покинул седло, кинул поводья солдату и пошел рядом с ними. Звуки сражения приближались, и штабс-капитан весело гаркнул, хлопнув по плечу топавшего не в ногу немолодого, лет сорока, мужика:
– Ну что, папаша, побьем япошку?
Вздохнув, солдат произнес жалобно:
– Какой же с меня побиватель, вашбродь… Старый уже, шесть детишек дома осталось. Тяжко мне по каменьям бродить.
Другой старик – тоже, видать, из недавнего пополнения – подхватил:
– Мы, вашбродь, даже не знаем, как из этого ружжа стрелять. Иду вот вместе, а сам думаю, что не будет от меня пользы в бою. Даже не знаю, куда бежать, случай чего, в какой стороне Россия.
Солдат помоложе сказал жизнерадостно:
– Вы не слушайте, ваше благородие, ворчунов. Обязательно побьем. Иначе никак нельзя – бабы засмеют.
Отступив от солдатской колонны, Дымов горестно произнес:
– Без ума провели мобилизацию. В одних уездах забрили всех мужиков, а другие вообще не тронули. Вот и присылают нам запасных, отслуживших двадцать лет назад, которые в глаза трехлинейку не видели. Хорошо, если помнят, как на винтовке Бердана затвор передергивать.
К удивлению Романа, мнимый грузинский князь не стал острить по такому поводу, но помрачнел. По-своему поняв его настроение, ротный командир Дымов подумал вслух: дескать, отяжелевшие с возрастом крестьяне все-таки смогут показать удаль в штыковом бою.
– Хочу надеяться. – Роман развел руками. – Этот бой надо выиграть обязательно.
Он подобрал с камней винтовку мертвого солдата и подсумок с патронами. Одобрительно заурчав, Георгий тоже вооружился валявшейся на дороге трехлинейкой Мосина.
Марш-бросок заканчивался. Горы словно расступились, и колонна вышла на сравнительно плоский рельеф, кое-где вздыбленный невысокими холмами. Равнина густо заросла какой-то высокой травой – вероятно, пресловутым гаоляном, или, говоря по-русски, местной разновидностью кукурузы. Впереди стреляли пушки в сторону японцев, а в ответ летели японские снаряды. Обстановка на поле боя была совершенно непонятна, потому что могучая растительность скрывала солдат обеих армий.
Дымов увел свою роту куда-то в заросли, а хронокорректоры поднялись на возвышенность, с которой удалось разглядеть залегшие цепи. Русские солдаты были видны лучше из-за белых гимнастерок, хоть и перекрашенных ради маскировки в какие-то грязные серо-голубые цвета. Японцы в мундирах цвета хаки были малозаметны на фоне зеленой флоры, но различить их оказалось возможно. Когда японский офицер, взмахнув клинком, поднимал солдат в атаку, Роман уложил его с третьего выстрела. Он расстрелял еще одну обойму, рядом темпераментно нажимал спуск и передергивал затвор Гога.
Зарядив последнюю обойму, Георгий сказал:
– Я одного подстрелил.
– А я двоих.
– Пора уходить, пока живы.
– Ты прав, потом будет поздно.
Проскакавший мимо капитан генерального штаба Игнатьев упомянет их через много лет в мемуарах «Пятьдесят лет в строю». Годы сотрут из его памяти детали, но в общем Игнатьев не слишком погрешит против правды:
«В тот день я в последний раз встретил загадочного князя Шадури и повсюду следовавшего с ним подпоручика Каганеева. Личности были весьма подозрительные, вокруг обоих витала завеса лжи и легенд. Ходили слухи, будто задолго до Русско-японской войны они, побывав за границей, привезли адмиралу С. О. Макарову чертежи броненосцев новейшего типа. Затем, внезапно появившись в Маньчжурии, стали причиной тяжких распрей между Алексеевым и Куропаткиным, подстрекая наместника к рискованным наступлениям. Якобы именно их интриги склонили главнокомандующего начать плохо подготовленные атаки на восточном направлении. Лишь чудо и героизм русского солдата подарили нам удачу, хотя судьба сражения висела на волоске до последнего часа.
Будучи послан Куропаткиным с приказом об отступлении к генералу Штакельбергу, я видел этих офицеров на вершине сопки. Они лихо палили из винтовок по наступавшим японцам. Вероятно, в том бою они и погибли. Нелепые слухи, будто в начале мировой войны Шадури и Каганеев появлялись при штабе Ренненкампфа и на Черноморском флоте, следует считать продолжением легенд, окружавших эту компанию международных авантюристов.
Много после войны генерал Монкевиц, начальник отдела секретной агентуры Генерального штаба, рассказывал мне, что было проведено тайное расследование по делу Шадури и Каганеева. Оказалось, что ни один член княжеской семьи Шадури не участвовал в Маньчжурской компании, а подпоручик Каганеев никогда не служил в 27-м Иркутском полку. Также было установлено, что самозванцы не состояли на службе ни в департаменте полиции, ни в русской военной разведке, которая была создана лишь накануне мировой войны. Вероятно, неизвестные патриоты действовали на свой страх и риск, не гнушаясь использовать подложные документы. Гибель на поле победоносного сражения не позволяет осудить этих людей.
Прибыв в штаб Штакельберга, я узнал, что неприятель, не выдержав нашего натиска, отступает на всех участках. Милейший Георгий Карлович, страдавший от тяжелого недуга, лишь рассмеялся, прочитав приказ, и объявил, что не намерен отступать, а затем при мне разослал приказ о преследовании бегущих японских армий. Вечером того же дня уссурийские драгуны, ворвавшись в деревню Майтусянь, пленили генерала Куроки и многих офицеров его штаба».
Куропаткин приехал в ставку наместника 10 мая. Через станцию Мукден непрерывным потоком шли воинские эшелоны, возвращавшие 1-й Сибирский корпус поближе к Порт-Артуру. Алексеев встретил командующего армией на перроне, обнял, расцеловал и пригласил в свой вагон.
– Ваше высокопревосходительство, – прочувственно начал Куропаткин. – Согласно вашим приказам враг разгромлен и в беспорядке отступил за Ялу. На полях найдено не меньше восьми тысяч убитых японцев и в плен взято четыре тысячи при наших потерях в девять тысяч убитыми и до семнадцати тысяч ранеными.
– Оставьте, генерал, – отмахнулся наместник. – Не сомневаюсь, что вы составили подробнейший письменный отчет.
– Так точно…
Прервав его, Алексеев произнес, добродушно улыбаясь:
– Рад, что вы с таким прилежанием исполнили мой приказ о наступных действиях.
– Трудно было не выполнить подобные приказы, – вырвалось у Куропаткина.
Генерал по-прежнему был обижен, поскольку полагал недопустимыми резкие слова наместника, неожиданно прибывшего в его штаб. Тем более оскорбительным был подобный тон в присутствии младших офицеров. Однако вслух он претензий произнести не осмелился, поскольку намеревался написать жалобу на высочайшее имя.
Ничего не знавший о своем появлении вблизи фронта наместник продолжал беззаботно шутить и пообещал представить к самым высоким орденам как самого Куропаткина, так и других генералов, одержавших победу при Фынхуанчэне. Прощаясь, Алексеев осведомился, удалось ли установить судьбу штабс-капитана Лобханидзе-Шадури и подпоручика Кагебеева. Гибель обоих наглецов не слишком удручала Куропаткина, но генерал скорчил скорбную мину и печально поведал: дескать, даже тел найти не удалось.
