Офицеры нашего батальона, расположившись в так называемой «штабной комнате», обсуждали текущие дела.

На без малого восемь сотен солдат и унтеров офицеров было всего шестеро, считая подполковника и адъютанта. Время от времени компанию нам составлял наш батальонный доктор Остап Никандрович Борисов — сухощавый и глуховатый мужчина лет около пятидесяти.

Со своими сослуживцами я сошелся легко, в основном в силу прошлого жизненного опыта, ибо работа юриста подразумевает умение «просчитать» клиента.

Командиром первой роты был поручик Беляев — любимчик нашего Озерковского. Заносчивый и нелюдимый тип, к тому же хам и матерщинник, не упускавший случая пораспускать руки в отношении подчиненных. На его бледном узком лице, казалось, навечно застыло брезгливое выражение.

Второй ротой командовал поручик Пахомов — румяный и вечно сонный вьюнош весом никак не менее семи пудов. Точнее, «командовал» — это не то слово. То слово — это «числился». Командовал за него фельдфебель, а Пахомов вел бухгалтерию, ел, спал и разглагольствовал о лошадях. Как его занесло в гренадеры, мне было непонятно — ему бы в кавалерию податься. Хотя, конечно, при таких габаритах его никакая лошадь не выдержит.

Третьей роте повезло больше, чем первым двум. Ибо начальствовал там подпоручик Сороковых — балагур и весельчак с обаятельными ямочками на щеках. Фронтовик, как и я, он, помимо «Анны», имел еще и «Станислава». В запасном батальоне оказался волею бюрократов из штаба округа, ибо в тылу откровенно скучал, не зная, к чему себя применить. Вся его бурная энергия расходовалась исключительно на шутки и розыгрыши, мишенью которых обычно был флегматичный Пахомов.

Больше всех, несомненно, повезло четвертой роте, потому как командовать ею назначили умелого и скромного меня.

Сейчас господа офицеры были заняты — обсуждали обстановку на фронтах у нас и у союзников.

На начало ноября 1917 года ситуация была несколько отличной от той, что я помнил из читанных когда-то книг о Первой мировой войне.

На Северо-Западном фронте, где мне посчастливилось воевать, русская армия не смогла продвинуться на север дальше линии Мариенбург-Бартенштейн-Вейлау. Таким образом, задача отрезать восточно-прусскую группировку германских войск и выйти к морю с захватом Эльбинга и окружением Кенигсберга выполнена не была. Левый фланг Северо-Западного фронта проходил по восточному берегу Вислы.

На западе русские войска вышли и закрепились практически по линии государственной границы. Кроме того, были заняты районы Юго-Восточной Силезии от Оппельна и далее на юг вдоль Одера и до австрийской границы. Попытка прорыва дальше на юг — на Ольмюц, во внутренние районы Австрии — была остановлена только ценой чудовищных потерь австро-венгерских войск. По сути, двуединая монархия еще могла как-то трепыхаться, воюя с итальянцами, но возможности вести какие-либо наступательные операции на русском фронте не просматривалось.

Поскольку Болгария и Румыния в этом мире в войну не вступали, то следующим по значимости фронтом для России был Кавказский. После захвата в прошлом 1916 году большей части Внутренней Армении из-за суровой зимы боевые действия возобновились только в апреле, когда горные районы стали более или менее проходимы. Сил и ресурсов для дальнейшего наступления в направлении Стамбула было явно недостаточно, поэтому боевые действия свелись к отвлекающему удару русских войск в Месопотамии. Это вынудило турок перебросить войска с востока, после чего англичане смогли взять Багдад.

Что касается союзников, то ситуация на их фронтах складывалась аналогично нашей истории, хотя те же США вступили в войну не в апреле 1917-го, как у нас, а в июле.

«Бойня Нивеля» в апреле — мае, стоившая обеим сторонам порядка 480 тысяч жизней, закончилась все с тем же результатом. Утерев кровавые сопли, союзники решили попробовать еще раз. Наступление во Фландрии началось 1 августа и продолжалось до сих пор, хотя я знал, что финал этой драмы наступит в конце ноября при Камбре и будет стоить противоборствующим сторонам еще почти 600 тысяч убитых.

Что касается итальянцев… Была такая поговорка: «Для чего нужны итальянцы? Для того чтобы и австриякам было кого бить!» Наступление итальянских войск под Изонцо началось одновременно с боевыми действиями во Фландрии, но закончилось все довольно печально, ибо австро-венгерские войска, в основном при помощи приданного им германского корпуса, перешли в контрнаступление и отбили захваченное обратно. Если я правильно помню, то в нашей истории австрийцы следом разгромили непутевых потомков древних римлян при Капоретто, захватив одними только пленными 275 тысяч человек. В этом мире макаронникам повезло, ибо еще три немецких корпуса, которые могли склонить чашу весов в пользу центральных держав, были заняты в Восточной Пруссии.

Стратегические экзерсисы были прерваны появлением на плацу под окнами наших соседей.

Дело в том, что Покровские казармы были рассчитаны на полноценный полк четырехбатальонного состава, поэтому к нашему Московскому 8-му гренадерскому подселили временных жильцов в лице 56-го запасного пехотного полка в составе двенадцати рот.

Несколько дней назад, гуляя по Александровскому саду, я представлял себе ужасы службы в запасной части, но на деле все оказалось немного лучше, чем я ожидал. В гренадеры отбирали народ покрепче, половчее и посообразительнее.

А вот 56-й запасной был полнейшим воплощением всех возможных недостатков строевой части. Если кратко: стадо баранов под командованием козлов. Я, конечно, слышал, что пастухи именно так и поступают, потому как козлы умнее и берут на себя функции вожаков стада, но в приложении к людям все это выглядело удручающе.

Народец подобрался все больше мелкий, ленивый и туповатый. Процедура тренировок запасников на плацу вызывала жалостливое недоумение: «что все эти люди здесь делают?».

С офицерами в 56-м полку дела были еще хуже, чем у нас. Нас-то на четыре роты двое вменяемых — я и Сороковых. А у них на двенадцать рот вменяемых было трое: двое выслужившихся в офицеры из унтеров и один московский интеллигент Сережа Эфрон — кстати, муж Марины Цветаевой!

Наше гренадерское офицерство с «запасными» коллегами не ладило, за исключением Эфрона — Сергей был принят нашим сообществом благосклонно по причинам, мне неизвестным.

В продолжение темы о запасном пехотном остается добавить, что вооружены они были трофейными австрийскими «манлихерами» без штыков, причем винтовок хватало только на половину личного состава, и подразделения постоянно делились по типу тренировки на «шагистов» и «стрелков», передавая оружие по кругу.

Поглядывая в окно на мучения пехотинцев, изображавших штыковой бой с помощью прикрепленных к винтовкам прутиков, я размышлял о том, что, несмотря на явный прогресс, по сравнению с известным мне вариантом развития исторических событий, Россия все же не смогла в достаточной степени обеспечить себя всем необходимым для ведения полномасштабной войны.

Думы тяжкие были прерваны неожиданным вопросом поручика Беляева:

— Барон, вы ведь служили в третьем батальоне?

— Именно так, Владимир Игнатьевич!

— Вот видите! Я же говорил! — победно ухмыльнулся Беляев. — Капитан Берг был вашим начальником?

— Да. А в чем дело?

— Просто мы с Андреем Ильичом обсуждаем целесообразность похорон штаб-офицеров на Родине за счет казны.

— Я считаю, что это почетно! — подтвердил Пахомов.

— А при чем тут капитан Берг?

— Ну как же! — удивился наш «самый весомый гренадер». — Ему же еще летом памятник справили на Немецком кладбище на Введенских горах, за казенный счет! Я еще с одним взводом в караул ходил. Командование гарнизона было и из штаба округа тоже!

Но я уже не слушал…

Надо же, а я, лопух, и не знал, что Иван Карлович похоронен здесь, в Москве!