— Ух ты! Вот это самовар!!! — восхищенно сказал Иван. — Чисто стимпанк!

Восхищаться, и правда, было чем. Паровой тягач поражал воображение. Более всего он походил на старинный паровоз, снятый с рельсов и установленный на громадные ребристые колеса из клепаного железа. Длинный, крашеный черной краской цилиндр котла, усаженный сверху замысловатыми грибками паровой арматуры; высокая дымовая труба, увенчанная массивным утолщением искрогасителя в форме то ли луковицы, то ли горшка; чугунный маховик, возвышающийся сбоку от… нет, не кабины, а рубки – как еще назвать площадку для команды, обслуживающих этот самоходный агрегат? Задние колеса широкие, огромные, значительно выше человеческого роста, с приклепанными гребнями грунтозацепов – именно на них и передается мощь паровой машины. И задняя и передняя, поворотная пара колес выкрашены в ярко-алый цвет, как и ограждение рубки и круглый люк на носу локомобиля. Вдоль котла, по обе стороны, как и на паровозе – мостки из дырчатого железа с леерами, на манер корабельных. Роскошный, великолепный в своем необузданном варварстве, механизм сверкал бронзовыми частями, краниками, трубками, зеркально отсвечивал сверкающими стальными рычагами, зубчатыми колесами и штангами, уходящими куда-то в железные внутренности.

— Это ты прав, — согласился Олег Иванович, обходя чудо паровой технической мысли. — Такое в наши дни только в музее и увидишь…

— А вот и нет, — ответил Иван. — Я, когда в прошлом году у мамы в Штатах был, мы ездили на «Стимшоу» – там на таких же чуть ли не гонки устраивали.

— Повезло, завидую, — кивнул Олег Иванович. — Всегда мечтал поглядеть на такую механизьму в действии. — Я понимаю, Курт, что сейчас не вовремя… вы не собираетесь запускать этот… агрегат? Я, видите ли, никогда не видел вблизи ничего подобного и был бы вам крайне признателен…

— Рутьеры мы сейчас не используем, — сухо ответил инженер. Русский его, и правда, был очень хорош – по акценту Вентцеля можно было принять за прибалта, долгое время прожившего в Москве или Петербурге. — Видите ли, это весьма сложная и дорогая техника; её пришлось доставлять из Сан-Франциско и мы не можем рисковать.

— А почему не из Германии? — удивился Олег Иванович. — У вас же паровики делают не хуже?

— Не хуже, — кивнул инженер. — Но не раньше, чем через три года – кайзер решил соединить каналом Кильскую бухту до устья Эльбы. Строительство начнется в следующем году, и сейчас все фирмы, производящие тяжелую строительную технику завалены заказами. И цены, конечно, подскочили до небес. Кайзер, видите ли, считает, что технику надо заказывать только в Германии. Так что пришлось приобретать машины в Америке.

— Кильский канал? — усмехнулся Олег Иванович. — Как же, как же, наслышаны…

— А не поздновато беспокоиться? — не слишком-то деликатно спросил Иван. — Если эти уроды сюда ворвутся – они от этой роскоши гайки не оставят! Арабы, что с них взять…

— Я отдаю себе отчет, что в этом случае техника будет потеряна, — кивнул Вентцель. — И тем не менее, я обязан предпринять все необходимые меры, чтобы сберечь имущество компании. Поэтому сложные механизмы в ближайшее время мы использовать не будем. Мне очень жаль, герр Семенофф, но вы не сможете удовлетворить свое любопытство.

— Ну не смогу так не смогу. Переживу как-нибудь, — вздохнул Олег Иванович и зашагал вслед за инженером к низкой, крытой листами рифленого металла постройке.

— Перенимаете австралийский опыт? — спросил он, кивнув на здание.

— Да, герр Семенов, — подтвердил немец. — Данный материал весьма практичен, руководство компании всячески приветствует его использование при возведении служебных построек.

Семенов покосился на собеседника. Немец всякий раз отвечал сухо, точно, исчерпывающе – будто учебник цитировал. Что такое шутка, он похоже не знал, а если бы кто рассказал – не поверил бы.

— Пап, я вот что вспомнил, — Иван догнал мужчин и теперь говорил, забегая вперед:

— Я на том шоу видел одну реконструкцию – английский сухопутный бронепоезд. Местные фанаты построили. Такой же паровой трактор, обшитый стальными листами, а за ним – вереница броневагонов. И в каждом – пулемет. Англы делали такие во время англо-бурской войны. Так может и нам…?

Олег Иванович остановился и оглянулся. Локомобиль стоял там, где они его оставили – только теперь великолепный агрегат выглядел как-то потерянно. Курт Вентцель терпеливо ждал, пока русские гости налюбуются, наконец, на рутьер и изволят отправиться вслед за ним. Нетерпения он не выказывал, но, судя по тому, как нервно теребил в руках трость, задержка раздражала его. Олег Иванович еще раз окинул взглядом паровик и повернулся к инженеру:

— Скажите-ка, герр Вентцель, а железнодорожные шпалы и котельное железо в вашем хозяйстве есть?

Курт вошел в комнату. На ходу он вытирал руки куском замызганной ветоши; на щеке у инженера чернел мазок то ли машинного масла, то ли какой-то жирной копоти. Вместе с ним в помещение ворвалась волна шума – грохот клепальных молотков, визг пилы по металлу, скрежет, мерное уханье арабских рабочих, ворочавшие что-то под гортанные выкрики крики десятника.

— Итак, господа, — Вентцель аккуратно сложил ветошь и засунул ее в карман рабочей тужурки. — Работы идут по графику. Один вагон заблиндировали; второй заканчиваем обшивать шпалами. Рубка рутьера заделана листами котельного железа, вокруг котла сейчас крепят решетки – они будут держать мешки с песком. К утру все будет готово.

Сидящие за столом закивали, Вентцелю сунули в руки стакан с чаем. Он принял его обеими руками и принялся пить – жадно, захлебываясь; манера эта совершенно не сочеталась с его подчеркнутой прусской приверженностью к порядку. Олег Иванович обратил внимание, что левая рука немца дрожит – стеклянный стакан выбивал по зубам отчетливую дрожь. Соотечественники Курта оставили его, сгрудившись вокруг расстеленных на столе чертежей, и принялись что-то обсуждать. Высокий, похожий на цаплю инженер Вейзман, занимавшийся на строительстве геодезическими работами, громко заспорил с сухоньким, семидесятилетним Штайнмайером; речь шла о том, где поставить единственную, имевшуюся в их распоряжении английскую картечницу Гарднера. Ему предстояло стать главным огневым средством безрельсового бронепоезда. Семенов подошел к Вентцелю. Тот допил чай и теперь сидел на самом углу стола – было видно, что он очень устал и борется с соблазном опереться локтями на столешницу и заснуть, не обращая внимания на гомон коллег…

— Трудно, Курт? Может, вам поспать часок? Работы предстоит еще много, да и день завтра будет непростой. Вам следует восстановить силы.

Вентцель словно очнулся, взглянул на Семенова и сразу стал прежним – ни следа усталости, легкое высокомерие во взгляде и – прусский ордрунг в мельчайшей черточке лица.

— Спасибо, герр Семенофф, в этом нет необходимости. Скажите лучше, уже решено, кто отправится в порт?

— Да тут-то и решать особо нечего, Курт, — Олег Иванович уселся рядом с инженером и открыл блокнотик. — Семеро инженеров, счетовод из конторы, — угораздило же его оказаться здесь! — пять женщин, среди них – жена герра Штайнмайера, двое немцев-десятников, ну и турки, конечно. Несколько гражданских, из гостиницы, потом уточню. Ну и мы с вами. Да, еще – француз-корреспондент – если, конечно, доживет до утра; мсье сейчас ошивается где-то за стеной со своим фотографическим аппаратом.

— Ну так и добирался бы в порт на своих двоих, раз такой храбрый, — совершенно по-русски буркнул Вентцель. — Только место займет, лягушатник.

Олег Иванович усмехнулся. Инженер, как и полагалось пруссаку, терпеть не мог французов и не упускал случая это показать.

— Далее. В броневагонах, кроме гражданских, будет трое турецких офицеров. Оставлять их нельзя; попадутся вогабитам – их непременно убьют. Всего выходит человек сорок пассажиров – кроме тех, кто будет на рутьере, это еще семеро. Ну и несгораемые шкафы из конторы – герр Штайнмайер не хочет их здесь оставлять – ценная документация, непорядок…

Вентцель усмехнулся. Штайнмайер, начальствовавший на строительстве не вызывал у него теплых чувств. Однако, обсуждать свое начальство с иностранцем, дисциплинированный немец не мог.

— Герр Штайнмайер совершенно прав. Сохранить документацию строительства – наша первоочередная задача… после, разумеется, спасения европейцев. Видите ли, герр Семёнофф, в этих шкафах – результаты геодезической съемки на всем протяжении будущей железной дороги. Эти материалы имеются лишь в нескольких экземплярах – и все они здесь, в несгораемых шкафах. Вы просто не представляете, сколько сил и денег ушло на эту работу!

Олег Иванович кивнул. Компания «Крафтмейстер и сыновья» уже три года вела изыскания для прокладки железной дороги от Басры на северо-запад. До сих пор сообщение между столицей багдадского вилайета и этим важнейшим морским портом осуществлялась только по реке, посредством пароходов, курсирующих по Евфрату. Немцы чувствовали в Басре (Бассоре, как называли этот город русские географы) весьма вольготно – еще в 1874-м году они, по заказу османских властей, построили в устье реки Фуо-Боас три артиллерийские батареи. Решение передать заказ на стратегическую железную дорогу немцам, а не британцам, далось трудно – и англичане не оставляли надежд так или иначе взять реванш. Так что к разговорам о том, что к мятежу вогабитов имеют отношение агенты правительства Её Величества королевы Виктории, стоило прислушаться.

— К тому же, — продолжал Вентцель, — стальные шкафы принесут нам определенную пользу. Мы пристроим их вдоль бортов броневагона – и, таким образом, спрятавшиеся между ними люди получат отличное прикрытие от пуль.

— Это же не сейфы, — поморщился Олег Иванович. — Просто железные шкафы с двойными стенками и засыпкой из песка от огня. Хотя, от кремнёвых ружей – пожалуй, спасёт. Да, простите, Курт, вы, конечно, правы…

Дверь снова хлопнула, обдав находящихся волной пыли и грохота. В комнату влетел Иван. Мальчик был с ног до головы перемазан копотью, ржавчиной, маслом и пылью. Из карманов жилета-разгрузки торчали мотки проволоки, железяки, ветошь. В подсумках при любом движении брякала железная мелочь. За поясом красовался устрашающих размеров французский ключ; картину дополнял револьвер «галан» в кобуре, заткнутой, (видимо, от пыли) промасленной тряпкой.

— Герр Вентцель, вас спрашивают. Прости, пап, — поправился мальчик, увидев рядом с инженером отца. — Начали крепить стальную сетку к боковинам котла – и спрашивают, какой оставлять зазор. Да, кстати – я вот подумал, может этой сеткой, заодно, и вагоны сверху прикрыть? Сделаем сетчатые крыши, как на танк… как на «Марках» английских, ну, ты понимаешь… А то ведь уроды эти наверняка камнями кидаться будут, а вагоны сверху открыты…

Инженер, кивнув Ване, направился к двери, но вдруг остановился и повернулся к Олегу Ивановичу:

— У вас замечательный сын, герр Семенофф. Поверьте моему слову, из него выйдет толк.

Давно я так не уставал. Вернее сказать – «никогда»; марш-броски, которые устраивали нам на страйкбольных выездах, конечно, выматывали – но это была иная усталость. Во-первых, мы точно знали, когда это кончится и можно будет отдохнуть в теплом спальнике, а во вторых – это было упражнение лишь на выносливость… ну и на крепкие ноги и спину.

Сейчас у меня болело все – руки, спина, ноги… и более всего на мозг давило угрюмое ощущение накатывающейся беды. Спасибо пунктуальности и обстоятельности подданных Второго рейха – «промзона» была обнесена крепким забором из привозных досок, с пропущенной по верху самой настоящей колючей проволокой. Когда мы спросили у герра Вентцеля, откуда такая диковина, тот ответил, что это – полезное американское изобретение предназначенное для ограждения пастбищ; компания предписывает использовать его на своих объектах в диких странах, там, где приходится нести убытки из-за повального воровства. Аборигены – арабы, негры и прочие – различаясь обликом и обычаями, были едины в одном: тащили со стройплощадок все, что плохо лежало, от лопаты до шпалы и запасного шатуна для паровоза.

Забор частично был сооружен не из досок, а из знакомой до боли сетки-рабицы – я с удивлением узнал, что придумана она, оказывается, в Германии, причем совсем недавно – в 1878 году. Слава богу, «Крафтмейстер и сыновья» – контора передовая и охотно внедряет новинки. Так что на «хоздворе» имеются целые рулоны этой сетки.

Таская ее, я сорвал спину и ободрал руки – полдня мы спешно пристраивали вокруг котла шушпанцера сетчатое ограждение, которое должно было удерживать мешки с песком. Только такое противопульное бронирование (блиндирование, как сказал немец-инженер) мы и сумели наскоро соорудить; листами котельного железа прикрыта только рубка рутьера и своего рода «воронье гнездо» – полукруглая площадка, приспособленная в носу рутьера. На ней красовалась некая помесь ужа с ежом – наскоро сляпанная турель с установленным на ней наконечником пожарного брандспойта. От наконечника шел коленчатый паропровод из медных труб, замотанный поверх металла несколькими слоями войлока и кожи, стянутых проволокой; паропровод уходил куда-то в недра паровой машины. По нему из котла подавался раскаленный пар – и человек за брандспойтом мог направить обжигающую струю в любую сторону, на расстояние примерно метров десять-двенадцать; пар добивал и дальше, но уже не с тем «воспитательным эффектом» – попросту говоря, остывал. Помощник «парометчика» орудовал здоровенным вентилем, перекрывающим паропровод; по команде наводчика, он поворачивал колесо, и паровая пушка начинала свою разрушительную работу.

И «парометчик» и «второй номер» были одеты в кожаные фартуки: руки защищали массивные кожано-войлочные рукавицы, а лица – кожаные маски с круглыми очками. Пар то и дело вырывался шипящими струями из сочленений этого вундерваффе, а при выстреле, и мог обварить «расчет» всерьез.

Той же рабицей прикрыли сверху и «броневагоны». Гранат и бутылок с коктейлем Молотова у арабов, конечно, нет – а вот камней предостаточно. Сетка – хоть какая-то защита от них.

Кроме паровой пушки, наш «стим-шушпанцер» вооружен картечницей английской системы. Забавный агрегат – эдакий двуствольный механический пулемет, из которого надо стрелять вдвоем: один наводит на цель, а второй крутит здоровенную ручку – привод картечницы. Система чем-то напоминает страйкбольный привод, только там моторчик взводит пружину пневматического цилиндра, а здесь – вращение рукояти передергивает затвор, досылает патрон в патронник и ставит ударник на боевой взвод. Стрельба ведется из двух стволов, по очереди; скорострельность такова, что оба ствола приходится «одевать» кожухом водяного охлаждения, в точности, как на «максиме». До нормального пулемета этой вундервафле, конечно, далеко, но против арабов – сойдет.

Заряжалась картечница сверху – длиннющей вертикальной обоймой на полсотни патронов. «Гарднер» выплевывал такую обойму за десяток поворотов рукояти, так что в расчет входил еще и заряжающий.

Картечницу поставили на первом броневагоне – на площадке, приподнятой примерно до половины высоты борта. С боков ее зашили котельным железом; кроме того, и картечница, и «паромет» были оснащены щитами, наскоро приклепанными прямо к вертлюгам.

До самого утра мы, как заведенные, таскали и прилаживали шпалы, которыми блиндировали броневагоны – это оказалось куда быстрее, да и надежнее, чем броня из котельного железа. Толстенный, пропитанный креозотом дубовый брус («Крафтмейстер и сыновья» – фирма солидная и использует только лучшие материалы!), да еще и в два слоя, держит пулю из магазинной винтовки; такие вот «шпаловые» бронепоезда неплохо показали себя в нашу гражданскую войну. Ну а против бедуинов с их турецкими самопалами прошлого (восемнадцатого, то есть) века, тем более прокатит.

Кстати – я тут работаю генератором идей. А на самом деле все просто – припоминаю кадры из «Безумного Макса» и подобных ему шедевров постапокалипсиса. Ну и из кое-каких исторических книжек, а как же. Поглядев на рулоны сетки и катушки с колючей проволокой, я предложил герру Вентцелю заколотить в верхний ряд шпал костыли и протянуть по ним несколько рядов колючки. Если наш бронепоезд застрянет и арабы пойдут на приступ, проволока, доставит им несколько веселых минут. Герр инженер как-то странно на меня посмотрел – но идею принял.

Уже начало светать; я сел на штабель шпал – и понял, что подняться не смогу. Отца я не видел уже часа четыре – он вместе с местным боссом, Штайнмайером и турецкими офицерами разрабатывал план прорыва. Нам предстояло миновать всего километра три, может, чуть больше: расстояние, отделяющее немецкий «технопарк» от порта Басры. В порту было пока спокойно – его защищала турецкая рота и около сотни матросов, наскоро собранных с разных пароходов. Три километра – сущий пустяк. В иное время, даже по ухабистым, кривым улочкам арабского города, можно было дойти меньше чем за час. Но теперь на этих трех километрах уже пять дней как разгорался – и наконец, заполыхал в полную силу, настоящий, полноценный мятеж.

Классик когда-то сказал, что русский бунт бессмысленен и беспощаден. Арабский же бунт – бестолков и бессмысленно жесток. Я бы еще добавил – «труслив», но когда речь идет о толпах опьяневших от крови дикарей с ножиками и саблями времен предпоследнего крестового похода, это слово как-то не ложится на язык. Хотя – это чистая правда; получив уверенный отпор, арабы ВСЕГДА обращаются в бегство. Исключение возможно лишь в одном случае – если сзади их подпирает толпа точно таких же тупых уродов, которые еще не поняли, что пора линять. И у нас, увы, как раз такой случай.