В два часа пополудни экипаж барона Корфа, остановился на Немецкой улице, против Фанагорийских казарм. Сворачивая на Немецкую, карета миновала высокий храм на Елоховской – Ромка улыбнулся ему, как старому знакомому. Он в первый раз выбрался на прогулку по Москве девятнадцатого века; по просьбе Ольги, Никонов поручил ее брата заботам барона Корфа – тот как раз собирался навестить старого армейского друга, командовавшего одним из резервных батальонов московского гарнизона.

Николай Николаевич Фефёлов, подполковник, в 1877-м году закончил по первому разряду курс Чугуевского пехотного училища и, получив производство в офицерский чин, отправился на Балканы. Там он и познакомился с Корфом – на почве увлечения сокольской системой гимнастики. После войны их тропинки не раз пересекались – и тот и другой оказались энтузиастами внедрения в армии гимнастической подготовки; Фефёлов вот уже два года как сочинял учебник по штыковому бою для нижних чинов и офицеров, а Корф, владелец фехтовального и гимнастического клуба, охотно ему содействовал.

Барон часто навещал Николая Николаевича в казармах; Фефёлов отобрал особую группу нижних чинов и занимался с ними, отрабатывая методики для своей книги; порой к занятиям присоединялся и Корф.

Никонов представил Ромку Корфу только утром; поначалу молодой человек робел перед блестящим конногвардейцем (барон для визита к Фефелову обыкновенно бывал при параде), но скоро лед растаял и Роман принялся расспрашивать ротмистра о военной службе в Российской империи – его собственные знания об этом предмете ограничивались беллетристикой и кинематографом.

— А вот у нас писали этот, как его… ну не помню, неважно. Короче, вроде бы офицеры солдат все время обворовывали и за счет этого денег немерено гребли? А те голодные ходили?

Барон усмехнулся. Его, как когда-то Николку, несколько выбивала из колеи манера выражаться, присущая гостю из будущего. Да что там – барон всего-то два дня как узнал, что и Ольга, ее брат, и остальные «гости» Никонова явились из двадцать первого века – и был рад случаю поговорить с одним из «потомков» – тем более, тот тоже оказался военным. Вопросы молодой человек задавал, на взгляд барона, дикие, да и сам рассказывал весьма странные вещи. Беседа с Романом так увлекла Корфа, и дорога от Спасоглинищевского до Немецкой пролетела незаметно.

— Как бы вам объяснить, Роман… это деликатный вопрос. В России, в особенности, в армии так уж повелось, что полк приносит командиру доход. Знаете – можно порой словчить, найти что подешевле по закупкам… или с поставщиком как-то иначе договорится. Конечно, и артельщики по мелочам ловчат, и ротные командиры – но это где как. Если солдат при этом сыт – то доход такой считается безгрешным.

Иное дело – лихоимство, когда взятки с поставщика берут за поставку гнилого товара, или доходом понуждают делиться или солдаты в рванье ходят и недоедают. А если человек лишнюю копейку сэкономит и в карман положит – так тут особой беды нет.

— Ну да, откаты, — понял Ромка. — Дело знакомое, у нас то же самое.

— Откаты? — не понял барон. — Впрочем, неважно… а главный источник безгрешного дохода – это, понятное дело, ремонт.

— Какой ремонт? — удивился молодой человек. — У вас и техника есть? Или это вы про казармы? Их что, так часто ремонтируют?

— Конный ремонт, — снисходительно пояснил ротмистр. — От казны отпускают суммы на закупку лошадей для кавалерии, и полковой командир отряжает команду с офицером на частные конные заводы. Но и в артиллерии лошади нужны, и даже в пехоте – для обозной тяги.

Вот где золотое дно! Офицер, отряженный на ремонт – счастливчик, да и сам командир в накладе не остается. Тут все в умении и ловкости ремонтёра. Как там у Пруткова, не припомните?

— «Фуражировка и ремонтёрство требуют сноровки и прозорства», — процитировал Роман, чем немало удивил барона. — Наш прапор любил повторять. Я-то и не понимал тогда… Кстати, а фуражировка – это что?

— Это сено, овес, ячмень – корм лошадям, — пояснил барон. — На фураж от казны идут немалые суммы. Если с умом распорядиться – доход верный. Знал я одного батарейного командира – полковник Прокопович – старый кавказский воин, георгиевский кавалер. Так он, когда служил на Кубани, недурно заботился о безгрешных доходах от своей батареи. Снимал у местного помещика громадный участок степи, на котором летом табуном паслись батарейные лошади. Там же и сено заготовляли для корма зимою лошадей, овёс же заготовлялся только по книжным справочным ценам – это и был его «безгрешный доход».

— Есть еще обмундировка, — продолжал Корф. — От казны полагаются на всякого нижнего чина суммы на сукно, приборное сукно, полотно на рубахи и панталоны, кожа на сапоги. Солдат обшивают в полковых швальнях, да и сапожники имеются свои – но при рачительном ведении хозяйства тут тоже можно поиметь безгрешный доход. Ну и приварочные суммы, понятное дело.

— Ага, — подхватил Ромка: — «Строя солдатам новые шинели, не забывай, чтоб они пили и ели».

— Вот видите, молодой человек! Похоже, кое-какие вещи в нашей армии за эти годы не изменились.

Роман кивнул, припомнив «мерс» зампотеха полка.

— Это уж точно, господин барон… или ваше благородие? Простите, не привык еще…

— Модест Петрович, — махнул рукой барон. — К чему церемонии, юноша, мы не на службе. Если хотите – я попрошу Николая Николаевича, он устоит вам экскурсию по хозяйственным службам батальона. Только, Бога ради, будьте… потактичнее. Нас примут как своих, но, сами понимаете, сор из избы никто выносить не любит. Так что вы уж там воздержитесь…

Карета остановилась напротив большого, ухоженного ампирного здания.

— Фанагорийские казармы, — пояснил Корф. — Тут и квартирует Троицко-Сергиевский резервный батальон.

— Резервисты? — фыркнул Ромка. — Ну и вояки, должно быть… могу себе представить…

— Зря вы так, юноша, — упрекнул собеседника барон. — Полковник Фефёлов – отличный офицер. Из этого батальона пополняются шестьдесят пятый Московский и Свияжский полки – весьма исправные части, смею вас уверить. Однако, давайте выбираться, приехали…

Ромка выскочил из экипажа. Барон выбрался с другой стороны и направился к казармам:

— Знаете, теперь многие офицеры стремятся не к должности полкового начальника в армии, а ищут место командира губернского гарнизонного батальона. Доходно-с, хотя и почет не тот. Эти батальоны, как и команды внутренней стражи, в полевых войсках не числятся. В Москве-то еще ничего, а вот в провинции в гарнизонные резервные батальоны собирают тех, кто по нездоровью к нормальная службе негоден. Ну и проштрафившихся, конечно… Так что с бравым видом порой и правда, полный швах. Да вот, изволите вспомнить, как у Гоголя: «Да не выпускать солдат на улицу безо всего: эта дрянная гарниза наденет только сверх рубашки мундир, а внизу ничего нет». Одно слово: «гарнизонные пупы».

— Впрочем, — добавил Корф, — к Троицко-Сергиевскому резервному это не относится. Образцовая часть, да вы и сами увидите…

Часовой у полосатого черно-белой будки взял винтовку «на караул», и Ромка вслед за бароном вступил под своды Фанагорийских казарм.

— Вот, прошу вас, — офицер подал Роману раскрытую записную книжку. На на страничке мелким, убористым почерком было расписано:

Это провиантские выдачи – из расчета в день на десять человек, — пояснил офицер.

— А ничего так… — прикинул Роман. — Фунт масла – на десятерых в день… это сорок граммов, да? И четверть ведра крупы… и картошки ведро. А хлеба, к примеру, сколько полагается?

— Хлеб сами печем, — ответил кашевар. — Вдоволь выходит, никто не жалуется. А который остается – либо на сухари, либо еще и нищим раздают. Оне завсегда у левого фаса казарм под вечер толкутся – туды окна кухонь выходят. Довольные!

— А выдают провиант как, по нормам? На роту? — продолжал допытываться Ромка.

— На роту сколько положено провианта, отпускают нам, кашеварам – крупы, капусты, масла, картошки. Готовим, значит, в общих котлах; мясо вынимаем после варки ковшами, режем на куски и подаем в отдельной миске – на артель. А те уж ставят судок с мясом на стол – и каждый кусок и берет. Все по справедливости!

— А мясо тоже по нормам со склада дают? — не унимался Ромка. — Сколько на человека положено?

Он почувствовал себя майором-проверяющим из дивизии и наслаждался этой ролью.

Солдат-кашевар неуверенно переглянулся с поручиком. Офицер кивнул.

— Так что, вашбродь, нижним чинам полагается говядины по пяти фунтов в день на десять душ. Но и больше бывает. Потому как приварочные деньги от казны идут – на них артельщик и закупает мясцо, лаврушку там, приправы, ну, чтоб не скушно было хлебать-то. Чай, опять же. Ежели постный день – то вместо мяса берут рыбу. А что да почем закупать – это артельщика забота. Когда больше выходит, а когда, значит, и не очень…

— Это от поставщика зависит, — подтвердил поручик. — Если хорошего повезет найти – то и больше выходит. За ценами ротный командир следит, чтоб переплачивать сверх обыкновения – ни-ни! В Москве с этим, конечно, полегче. А так – на нижнего чина провианту по девятнадцать копеек в день. Это семьдесят рублей в год.

— Еще – винная порция… — вставил кашевар.

— Винная? — восхитился Ромка. — Так вам что, бухло дают? Ну, выпивку то есть…

— Нижним чинами и унтер-офицерам положена винная порция, — строго сказал поручик. — Кто не пьет – получает деньгами, может домой отсылать. В нашей роте таких… сколько, Афанасий?

— Восемнадцать нижних чинов и двое унтеров, — с готовностью сообщил артельщик. — Получают винное довольствие деньгами. Раньше Парамон из второго взвода тоже брал, но третьего дня заявил, что более получать деньгами не желает, а хочет опять, значит, вином…

— Раз хочет – пускай, — кивнул офицер. — Имеет полное право.

— А консервы у вас есть? — спросил, озираясь, гость.

— Вот, прошу вас, взгляните: поручик отвел гостей к дальней стене каптерки. Там, укрытый рогожей, возвышался штабель жестяных банок без этикеток. Банки были непривычно большие и желтые от густой смазки.

— Консервы общества «Народное продовольствие», — пояснил поручик.

— В войска их стали давать недавно. А до балканской войны, говорят, и вовсе не было – во всяком случае, произведенных в России. Сам-то я этого не помню, — улыбнулся он, — сослуживцы рассказывали.

Офицер взял с полки банку – осторожно, держа ее на отлете, чтобы не запачкать мундир маслом.

— Похлебка гороховая с говядиной. Афанасий, что у тебя там еще?

— Так что, вашбродь, щи кислые имеются, — солидно ответил артельщик. — Грибной суп, двадцать три банки. Еще каша с мясом. Картофель мятый был, с говядиной, но его еще третьего дня отдали ремонтной команде.

— За ремонтом для батальонного обоза отправлены пять нижних чинов с фельдфебелем и поручиком, — как-то желчно сказал офицер. — Под Рузу, на конезавод помещика Кобякова. У него всегда тяжеловозов под фуры берем. Завод тягловых разводит, тем артиллерия ремонтируется. Ну и мы тоже…

Ромка припомнил рассказ барона о безгрешных доходах и усмехнулся про себя. Похоже, поручик изрядно раздражен тем, что выгодное поручение досталось не ему, а сослуживцу.

— Ремонтёрам провиант консервой выдали и сухарями, а приварок – деньгами. Как положено, — продолжал меж тем артельщик.

— Ну вот, такое у нас тут хозяйство, — подвел итог экскурсии поручик. — Желаете еще на что-нибудь взглянуть?

— Да нет, спасибо, — ответил Ромка. — Вроде, все ясно. Неплохо вы тут живете, прямо скажем, сытно.

— А как иначе? — удивился офицер. На казенной службе солдат сыт, обут-одет и нос в табаке.

— Что ж, спасибо за познавательную экскурсию, — подвел итог Корф. — Уверен, молодой человек узнал много интересного. Не так ли, Роман?

Ромка кивнул. Ему и правда было любопытно сравнивать быт царских казарм с тем, к чему он привык на службе.

— А теперь, поручик, — продолжил барон. Не проводите ли нас на плац? — Я хочу показать нашему гостю снаряжение и обмундирование, принятое в нашей армии. Ну и он сам нам кое-что покажет. Уверен, вам это будет интересно.

Чтобы попасть на плац, пришлось пройти по длинному, гулкому, сводчатому коридору и выйти во внутренний двор. Здание Фанагорийских казарм образовывало гигантскую букву «п» – между ее ножками располагался вымощенный брусчаткой плац-парад, где отбивали шаги нижние чины, под командой усатых фельдфебелей. Дальше виднелся утоптанный учебный плац, на котором с одной стороны выстроились в ряд похожие на виселицы рамы с чучелами для штыковых приемов, а с другой – громоздились какие-то непонятные сооружения.

Приглядевшись, Ромка с удивлением узнал в них некое подобие полосы препятствий – штурмовая стенка, лестницы и разнокалиберные загородки. Тут же стоял ряд гимнастических коней, брусья и шведские стенки. Возле спортивных снарядов, в тенёчке, прохлаждалась группа офицеров; в стороне, под присмотром немолодого унтера, дожидались несколько солдат. Все как один, — подметил Ромка, — подтянутые, крепкие, весьма спортивного вида. Вели они себя куда свободнее тех, кто вышагивал на плацу.

— Однако, нас уже ждут, — сказал барон. — Поспешим, господа!

— Ну и ну, — в который уже раз произнес низенький капитан, разглядывая амуницию Романа. — Напридумывают же люди! А это, к примеру, зачем? — И он провел коротким, толстым пальцем по клапану подсумка.

— Для гранат, — охотно пояснил Ромка. — Очень удобно. Вот, видите: подцепляю застежку большим пальцем – и сразу на ладонь выпадает…

— Что ж это у вас за такие гранаты? — поморщился капитан. — Уж больно сумочка эта маленькая, что в нее влезет?

Ромка хотел заспорить, но вспомнив, где, и главное КОГДА он находится, заткнулся. Может, у них и нормальных гранат-то нет?

— А нож у вас занятно пристроен, молодой человек, — заметил другой офицер. Кажется поручик – Ромка путался в их знаках отличия. — На груди, как газыри на черкеске. Да еще и рукоятью вниз… это чтобы вытаскивать быстрее? И застежка необычная…

— Верно, — ответил Ромка. — Вот, прошу вас, тов… господин офицер, смотрите…

Он отошел на несколько шагов, потом прыгнул вперед, приземлился с перекатом – и когда встал на ноги, нож уже был у него в руках. Офицеры зааплодировали, лишь низенький капитан недоуменно рассматривал матовое черное лезвие с зеркальной ниткой заточки.

Наслушавшись от Никонова о разного рода необычных воинских приспособлениях, в огромном количестве изобретенных потомками, барон попросил Романа прихватить с собой форму и кое-что из амуниции – на его выбор. Ромка спорить не стал; в итоге вместе с ним, в карете Корфа ехала спортивная сумка доверху набитая самым разнообразным снаряжением. Флектарновский комок, два вида берцев – черные, кожаные и летние, зеленые, со вставками из сетки, разгрузка, ранец с гидратором, пояс, подсумки, тактическую кобуру, наколенники, налокотники… Ромка выгреб все, что осталось у него после поездок с Дроном на страйкбольные пострелушки. Ни броника ни каски, правда, не нашлось, но хватило и этого – увидев снаряжение, офицеры впали в ступор и только и знали, что наперебой задавать вопросы.

Корф выглядел довольным, а Ромка, вот убейте, не понимал – зачем барон устроил это шоу?

— Э-э-э… молодой человек, — обратился к Роману третий офицер, высокий, несколько сутулый штабс-капитан, с лицом, изрытым оспинами. — Вы не позволите… примерить эту вашу амуницию?

Примерить так примерить, чего там! Ромка расстегнул пряжки разгруза и помог офицеру облачиться. Вид у того сделался комичный – в камуфлированной разгрузке поверх портупеи с саблей штабс смотрелся ходячим анахронизмом. Впрочем, он сразу же отстегнул саблю, снял китель и надел разгрузку поверх рубашки. Застегнул, сделал несколько резких движений, помахал руками…

— А знаете, господа, весьма удобно!

Пока капитан демонстрировал обнову сослуживцам, Ромка все же не выдержал и тихонько обратился к барону:

— Модест Петрович, а зачем им все это? Все равно у вас ни гранат, ни магазинов подходящих, да и ткани такой тоже не сыскать. Я уж не говорю про липучки и молнии. Посмотрят, поудивляются – да и забудут.

— Не скажите, юноша, — не согласился Корф. — Тут главное – чтобы людям в голову мысль запала. Николай Николаич вообще старается себе в батальон отбирать офицеров неравнодушных, и чтоб непременно живого склада ума. Такие, если что и запомнят – найдут где с толком употребить.

Ромка пожал плечами – барону, конечно, виднее. А тот уже тянул его к скамейке, где была разложена разнообразная амуниция – свёрнутая скаткой шинель с закатанным в нее (по летнему времени) мундиром, медный походный котелок в парусиновом чехле, фляжка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся деревянной. А это что? Ну-ка, знакомая вещь…

— Малая шанцевая лопата Линемана, — пояснил Корф. — Появилась в войсках на балканской войне и в Ахалтекинской экспедиции. Придуман сей предмет австрийским подданным, который и поставляет его нашей армии по полтине за штуку, ворюга. Впрочем, иные офицеры полагают Линемановскую лопату безделкой, которая лишь отягощает солдата. Вот, капитан Берестянников, — барон кивнул на офицера, примерявшего разгруз, — так вообще запретил солдатам своей роты сии лопатки получать из цейхгауза – дабы не растеряли казенное имущество. Да и не наберется их, признаться, на батальон… считается, что на роту вполне довольно и пяти положенных по штату больших лопат с кирками.

— Считается! Да что он понимает, капитан ваш! — вырвалось у Ромки. Ему было ужасно обидно за лопатку, которая, как он уже успел оценить, не сильно-то и отличалась от родной до боли МПЛ-50. — Небось только шашкой махать горазд, кре… простите, Модест Петрович, вырвалось!

— Ничего, Роман, — добродушно усмехнулся барон. А вот мы, сейчас капитана и спросим, — и, прежде чем Ромка успел возразить, Корф громко позвал:

— Капитан, Аркадий Арсеньевич! Не будете ли вы любезны подойти к нам? Тут мой спутник готов оспорить ваше мнение насчет лопатки Линемана.

Капитан подошел. За ним подтянулись остальные офицеры.

— И что вы намерены мне сообщить, молодой человек? — спросил капитан. Голос у его оказался резкий, отрывистый. Рока подумал, что таким, наверное, здорово подавать команды на плацу.

— Модест Петрович… виноват, господин ротмистр, — поправился Роман, — сказал, что вы, господин капитан, считаете ненужной эмпээлку… то есть эту, как ее, лопату Линемана. А это самая полезная вещь!

— Что же в ней такого «самого полезного»? — спросил капитан, даже не пытаясь скрыть снисходительную усмешку. Было видно, что он давно решил для себя этот вопрос, и не собирается менять своего мнения. — Впрочем, буду признателен, если вы мне растолкуете, юноша…

Это «юноша» прозвучало в устах капитана как нечто среднее между «деточка» и «сукин сын». Ромка немедленно завелся.

— С удовольствием, господин капитан. Вот, к примеру… — и он повернул лопату плашмя:

— Представьте – на привале развели костер. А у солдата из всего провианта – только мука да соль. Берет он эту муку, размешивает в холодной воде, солит – и пожалуйста, можно печь оладьи. Чем не сковородка?

Офицеры, окружившие Романа, вежливо заулыбались – впрочем, молодой человек заметил, что поручик, поулыбавшись со всеми, задумался.

— А еще, — продолжал он, воодушевленный вниманием слушателей, — ежели лопатку хорошенько наточить – нет, не здесь, а сбоку, — показал Ромка сунувшемуся, было, с пояснением офицеру, — то ей не то что колбасу – хлеб резать можно! Ведь сталь-то какая! — и провел ногтем по лезвию. Сталь и правда была что надо.

— Далее – лопатка, если придется – готовое весло. При переправе, скажем: связали ремнями пару бревен, сели на них один за другим, в середину – пулемёт… то есть, груз пристроили – и давай, греби лопатами! Как на каноэ. Где весло-то взять в боевой обстановке? Провод если надо перерубить, или там ветки для костра – тоже годится. Топор-то не всегда под рукой. Да, ну и копать ею тоже можно, а как же. А главное…

Ромка уверенно отстранил заслушавшегося поручика, сделал шаг назад, взвесил, примериваясь, лопатку – и резко взмахнул рукой. В воздухе мелькнуло, раздался тупой удар – и офицеры удивленно воззрились на шанцевый инструмент, на четверть штыка воткнувшийся в деревянный столб.

— Это она еще не заточена, как следует! — заявил Ромка, наслаждаясь произведенным эффектом. — Модест… господин ротмистр, вы ведь говорили, что в батальоне солдат как-то особо штыковому бою учат? Можно мне…?

На этот раз ответил Ромке сам командир батальона. Собственно, не ответил даже, а махнул рукой унтеру, наблюдавшему шагов с двадцати за тем, как забавляется начальство. Тот споро подбежал; командир что-то сказал вполголоса, и унтер, повернувшись к команде, оглушительно заорал:

— Пустоведров, Фролов, Козлюк – ко мне! Бегом, тетери!

Трое солдат выстроились перед унтером, по-уставному пожирая начальство глазами. «Здоровые ребята», — оценил Ромка. Может, зря это? Как бы не облажаться…

— Что ж, молодой человек, — неожиданно мягко произнес командир батальона. — Мы будем рады посмотреть, что вы покажете нам на сей раз…

— Ну, удружили так удружили, юноша! — Фефёлов, добродушно посмеиваясь, тряс Роману руку. — Посрамили вы нас, нечего сказать! Впрочем, спасибо за науку. Вот уж что никогда в голову не пришло бы – применять лопатку Линемана как секиру или томагавк каких-нибудь ирокезов! Надеюсь, не откажете как нибудь приехать и показать поподробнее эти ваши приемы?

Роман, озираясь кивал. После заключительной схватки вся его уверенность куда-то делать и он вновь почувствовал себя срочником-первогодком с окружении старших офицером. Что ни говори – а все же многие из офицеров, да и унтеров-сверхсрочников, как выяснилось, как оказалось, имеют солидный боевой опыт – вон, комбат с турками воевал, а другие – кто в ахалтекинской экспедиции был, кто тоже на Балканах… Ветераны, как ни крути – ну кто он против них? Дух со стажем, и только. А туда же, расхвастался…

Испытание, и правда, оказалось непростым. Противостоять Ромке должны были три нижних чина с учебными винтовками, из числа лично обученных Фефёловым. Спасибо хоть, не все сразу, а по очереди… И выйти против них предстояло с обычной саперной лопаткой. Бывший десантник недурно владел приемами рукопашного боя, разведрота все-таки, однако, будущие спарринг-партнеры выглядели ребятами тренированными и, похоже, не сомневались в исходе схватки.

Пока Ромка разглядывал противника и прикидывал свои шансы, пожилой унтер с двумя нижними чинами притащили снаряжение для учебного боя на штыках и принялись помогать бойцам облачаться в доспехи. Для начала, на всех были надеты нагрудники – толстые, набитые паклей стеганки из холстины, прикрывавшие тело примерно от паха до горла. Рядом стоял нижний чин с ворохом сетчатых масок; Ромка взял одну из них и подивился, как это сооружение из кожи и толстой проволоки похоже на фехтовальные маски, знакомые ему по телепередачам. Отдельно горкой лежали войлочные рукавицы, тоже простёганные и обшитые поверху толстой кожей.

Потом принесли оружие. Это были длиннющие, как копья, старые, давно снятые с вооружения винтовки Крнка – «крынки», как назвал их барон. Ромка повертел одну в руках – затвор отсутствовал, а вместо штыка был прилажен кусок узкого то ли сабельного, то ли шпажного клинка. Цевье винтовки и кончик «штыка» были защищены смягчением из пакли и парусины. Такой же «гуманизатор» (помогавший Ромке офицер назвал его по-французски – «пуантарэ») имелся и на прикладе – но все равно – получить этим инструментом по голове не хотелось. Он нацепил маску, немного попрыгал, привыкая к громоздкой защите, и, махнув перед собой крест-накрест лопаткой, пропел – как принято было у них в разведроте перед спаррингом:

От первых двух выпадов штыком Ромка просто ушел, подстраховывая себя лопаткой – лязг металла по металлу, недоуменный взгляд Пустовёдрова, сдержанный ропот офицеров за спиной. Третий выпад, классический «коротким коли» он жестко отвел в сторону, и когда солдат ожидаемо заехал ему справа в голову прикладом, ушел вниз и «вертушкой» подсек нападавшему ноги – и, прежде чем солдат вскочил, обозначил удар сверху, лопаткой по прикрытой стеганкой гортани.

Путовёдров все понял и дергаться не стал – выпустил из рук винтовку и поднял ладони в знак того, что признает поражение.

Второй Ромку помотал. Видимо, малый сделал вывод из увиденного и не стал повторять ошибок предшественника. Стараясь достать Романа издали, глубокими выпадами, он и отскакивал всякий раз, когда десантник уходил от удара. Попытки сократить дистанцию уверенно пресекались короткими колющими – попадать солдат не попадал, но заставлял спарринг-партнера держаться на почтительном расстоянии.

А потом он Ромку едва не достал. Когда парень уже, было, решил, что Козлюк (во ведь имечко, и как он с таким живет?) обозначил уже предел дистанции и слегка расслабился, прощупывая противника легкими ударами лопаткой по штыку, тот вдруг резко рыпнулся вперед, выбросив правую руку на всю длину и держа винтовку за цевье одной ладонью. Ромка едва успел уйти – кувырнулся на спину и ушел перекатом. А Козлюк не унимался, за что и пострадал – стоило Ромке встать, как солдат повторил атаку, точь-в-точь, копируя предыдущий прием.

Тут уж Ромка не оплошал – приняв штык на лопатку, пропустил разящий выпад мимо себя и крутанулся вдоль винтовки, резко сокращая дистанцию. Прием завершился ударом, красиво обозначенным точно между рогов… то есть глаз Козлюка.

С третьим солдатом, невысоким живчиком с простой русской фамилией Фролов, пришлось труднее всего. Тот даже попал по Ромке пару раз: сначала прикладом, по предплечью, а потом – по правому плечу. А от третьего удара, приклада накоротке, десантник вообще увернулся в самое последнее мгновение; не увернулся – получил бы торца прямо в сетку маски. Зато – обозлился и дуром попер на Фролова, осыпая беднягу градом ударов лопаткой, словно мечом; и в итоге поймал-таки солдатика на подлый удар ботинком в промежность. Стеганая защита до некоторой степени смягчила эффект, но Фролов все равно повалился на землю, согнувшись вдвое и тоненько подвывая. Маска слетела с его головы и откатилась в сторону.

Пострадавшего нижнего чина утащили сослуживцы; подполковник Фефёлов похлопал Романа по плечу и долго расспрашивал, где это его обучили так драться.

На этом шоу и закончилось. Потом последовал обильный обед с возлияниями… в общем, домой Ромка попал только к ночи. Причем он не мог вспомнить, ни как покидал Фанагорийские казармы, ни кто тащил его в портал между веками, ни кто потом укладывал уже дома… Утром, проснувшись с раскалывающейся головой, Роман пытался вспомнить, где он оставил сумку со снарягой… и о том, что стал, наверное, первым человеком, совершившим путешествие во времени пьяным в дым. «До изумления», как сказал бы барон Корф. Этот лось уж точно остался на ногах, — горько подумал Ромка. — Нет, слабо ему еще против старой гвардии, школа не та. Мельчают люди, что ни говори…

А сумку с барахлом надо все же разыскать. Не могли же ее, в самом деле, спереть? Все же – царские офицеры, как-никак, а не прапорщики непобедимой и легендарной. Хотя – все они одни миром мазаны…