Любому, кто возьмет в руки эти записки, знакомо понятие «Северная Пальмира» – порой репортеры и литераторы называют так Петербург. Знакомо оно и мне; но лишь попав в этот оазис посреди пустыни, я понял настоящий смысл этой аллегории.

Пальмира, (слово это произошло от арамейского Тадмор, «город пальм») некогда была цветущим городом. Слава ее гремела по Лаванту, Средиземноморью и Малой Азии, достигая на западе Геркулесовых столбов, а на Востоке – Колхиды. Город лежит в оазисе, между Дамаском и Евфратом, в 140-ка километрах от последнего. И Библия и Иосиф Флавий уверяют, что основал Пальмиру царь Соломон; вам самим, мои читатели, решать, который из этих источников заслуживает доверия: по мне, так все едино, тем более, в этом вопросе они сходятся.

Поначалу Пальмира была аванпостом, оплотом против арамейских орд, покушавшихся на владения Соломона – простирались они тогда до самого Ефрата; позже город был разорен Навуходоносором, шедшим на Иepyсалим. Однако же, крайне выгодное положение Пальмиры – между Средиземным морем с одной стороны и цветущей долиной Евфрата с другой, не позволило ей долго пребывать в запустении. Город был отстроен, дав пристанище торговым караванам и разместив за своими стенами и богатые склады товаров, переправлявшихся по древнему тракту с Запада на Восток и обратно. Вскоре город стал столицей, государства Пальмирена; держава эта была устроена весьма разумно и управлялась, по уверениям Флавия, государями, сенатом и народным собранием. Римляне, воюя с парфянами, в 41-м году до Рождества Христова, покушались на Пальмиру, но приз этот не дался им в руки. Но при Траяне она была все-таки взята и разорена римскими войсками; император Адриан восстановил город и переименовал в Адрианополь – один из многих других, коих сей достойный муж наплодил что в Азии, что в Европе. Позже город то становился римской колонией, то восставал против империи, то переживал настоящий взлет. В 267-м году от Рождества Христова, некая Зеновия, чей супруг, правивший ранее Пальмирой, был злодейски убит собственным племянником, так расширила пределы государства, что вознамерилась соперничать с Римом. Кончилось это, как водится, печально – император Аврелиан пленил амбициозную дамочку и опустошил ее столицу, в очередной раз превратив Пальмирену в римскую провинцию. Позже Диоклетиана, а затем и Юстиниан пытались восстановить разорённый город, но не так и не сумели вернуть ему прежний блеск.

Вконец опустошённая арабами в 774-м году, Пальмира в наши дни день влачит жалкое существование; в XVII веке европейцы заново открыли миру ее великолепные руины, способные затмить сам Парфенон.

Мы с Иваном побывали и в Афинах и в Риме; видели храм Ники Самофракийской и Колизей – но куда там этим вылизанным на потребу туристам, еврокорректным памятникам до седой древности забытой Пальмиры! Туристы здесь – явление столь же редкое, как и дождь с градом; в развалинах античных колоннад пасутся козы и верблюды, и неповторимый налет древности, который в Европе XXI века сохранился разве в каком-нибудь альпийском монастыре, ощущается здесь всей кожей. Сухая, выгоревшая трава, выбивающаяся из-под обрушенных мраморных капителей, старик-араб, привязавший ледащего верблюда к расколотой колонне, помнящей Адриана… в общем, я умолкаю. Слова не могут передать этих чар времени и… забвения.

Римские руины тянутся с юго-востока на северо-запад непрерывно на протяжении примерно 3-х километров. Это – остатки сооружений двух разных эпох: древность одних, образующих собой бесформенную груду, восходит до времен Навуходоносора; другие, еще не совсем развалившиеся, относятся трем первым векам христианской эры, когда в почете был коринфский стиль. На восточной оконечности развалин, высится храм солнца (Ваала-Гелиоса) – величественный комплекс длиной в полсотни с лишним метров, со множеством колонн. Многие из них еще стоят. Внутри храма сохранилась роскошная лепная орнаментация фризов и стен, в виде листьев и плодов.

Против северо-западного угла храма располагались некогда главные врата, напоминающие триумфальную арку Константина в Риме; от них, через весь город тянулась дорога, вдоль которой шли четыре ряда колонн. Колоннады разделяли дорогу на три части: средняя, широкая, служила некогда для проезда экипажей и всадников; две боковые, поуже – для пешеходов.

Из этого множества колонн до настоящего времени устояло не больше полутора сотен; но перспектива образуемых ими аллей производит грандиозное, неизгладимое впечатление. Почва повсюду покрыта обломками капителей, фризов и иных архитектурных фрагментов; за развалившейся городской стеной, возведенной в при Юстиниане, в небольшой долине лежит некрополь; на соседнем холме высится арабская крепость поздней постройки.

Мы задержались в Пальмире на сутки – чтобы хоть ненадолго ощутить себя беззаботными туристами, а не беглецами, за которыми по пятам идут неведомые злодеи. Антип пока возился с лошадьми и подбивал меня купить еще пару заводных – благо в оазисе остановился караван, и на продажу имелось несколько отличных кобылок. Я отказался – до Дейр-эз-Зора оставалось всего 2 дня пути, а там лошадей все равно придется продать – далее нам предстояло сменить седла на лодочные банки, а пыль караванной тропы – на мутные воды Евфрата.

Дневка принесла долгожданный отдых; все же четырехдневный переход дался нам непросто. Лошадям она тоже пошла на пользу; в благословенном оазисе хватало и свежей воды и ячменя на фураж. На ночь мы устроились под навесами из пальмовых листьев, близ коновязей; проснувшись в предрассветный час, я долго не мог уснуть, не отводя взгляда от древней колоннады, черные силуэты которой прорисовывались на фоне сереющего небосклона…

Мимо бортов лодки пятый день подряд неторопливо проплывали низкие берега великой реки. То тут, то там стояли группки финиковых пальм, лимонных и померанцевых деревьев; порой река разделялась на рукава – и текла вокруг низменных островов. Арабы-лодочники, ловко орудуя длиннющими, похожими на шесты веслами, безошибочно выбирали нужное русло, и Евфрат упорно нес судёнышки к цели.

На Месопотамской равнине река текла спокойно, не быстрее четырех километров в час; к силе течения добавлялась мускульная энергия гребцов. Раз в день лодки ненадолго приставали к берегу; после этого плавание продолжалось, пока позволяло солнце. За день удавалось пройти около семидесяти километров; предстояло плыть еще не меньше 4-х дней, до городка Эль-Фаллуджа, откуда было рукой подать до Багдада.

Стоило отцу упомянуть об Эль-Фаллудже, как Ваня немедленно оживился. Он повторял – любой из сколько-нибудь заметных населенных пунктов, которые приходилось миновать путешественникам, так или иначе связан с кровавыми событиями либо Иракской войны, либо гражданской войны в Сирии. Маалюля? Захват монахинь сирийскими повстанцами в 2013-м году. Эль-Фаллуджа? Резня, которую в 2004-м году устроили американским морпехам повстанцы-шииты. Багдад? Басра? Комментарии, как говорится, излишни. А когда кто-то из лодочников упомянул городишко Тикрит, на Ваню напал смех пополам с икотой – старый араб понятия не имел, что всего через полвека там предстоит появиться на свет такой легендарной личности, как Саддам Хуссейн. Вот и теперь, озирая низкие берега Евфрата, Иван возвращался к излюбленной теме:

— Знаешь, пап, порой мне кажется, что арабам лучше всего жилось, когда их кто-нибудь угнетал. Нет, это не касается нефтяных шейхов с их «феррари» и футбольными командами. Я говорю об обычных арабах, рядовых, так сказать. Вот сам посмотри – который день плывем, а вокруг все спокойно-благолепно. Ни тебе разбойников, ни вооруженных шаек, никого не режут…

Олег Иванович усмехнулся:

— А как же те бедуины, что напали на нас?

— Так я об этом и говорю! — немедленно ответил Иван. Похоже, он ждал именно таких слов. — Только эта шайка принялась палить – тут же прискакала федеральная кавалерия и объяснила им, как Османскую империю любить. Порядок! А стоит арабам начать жить своим умом – как тут же начинается кровавое безобразие, вроде гражданской войны или сектора Газа.

— Не могу не согласиться, — кивнул отец. Вон, даже султан их великий, Саладин, – он, кстати, тоже родом из Тикрита, как и Саддам, — так он вовсе не араб, а курд. Да и Асад – что Башар, что папаша его, Хафиз – хоть и происходят из какого-то арабского племени, но по вере они оба алавиты, а значит – неправильные мусульмане и арабы.

— А я о чем? — закивал Ваня. — Арабы – они, как поляки: у тех тоже, если король толковый, полководец или государственный деятель – так непременно либо литовец, либо вообще из Саксонии или, прости Господи, из Франции. А сами они могут только гонором меряться и саблями махать.

Олег Иванович улыбнулся. Где-то с полгода назад сын увлекся политикой – перечитал в интернете все, что смог найти по русско-польскому и русско-украинскому вопросам, стал завсегдатаем многих интернет-форумов, ставя порой в тупик или доводя до приступов бешенства собеседников – студентов Львовского университета или наших российских либералов. К Польше мальчик относился с особой «нежностью», не упуская случая пройтись по адресу «пшеков». Олег Иванович, испытывавший по отношению к этой стране непростые, но скорее теплые чувства, не пытался давить на сына, лишь подкидывал ему время от времени книги Станислава Лема и великолепные польские фильмы, вроде «Кингсайза» или «Четырех танкистов и собаки».

Во время путешествия «польская» тема была напрочь вытеснена темой арабской – но все же Иван нет-нет да и обращался к привычным аналогам.

— Ну ладно, Аллах с ними, с арабами, — продолжал тем временем мальчик. При слове «аллах» старик-лодочник, ворочавший длиннющим веслом на корме плоскодонки встрепенулся, одобрительно глянул на Ваню и что-то пробормотал.

— Я вот о чем думаю: мы ведь раздобыли этот самый манускрипт, за которым сюда явились, так? Вот, сидим тут, в лодке, как дураки, а что там написано – не знаем. Неужели так и придется ждать, до Москвы?

— А ты как хотел? — усмехнулся нетерпению мальчика отец. — Мы с тобой, знаешь ли, в коптском не сильны, а авто-переводчик с распознаванием текстов на этом языке яблочные умники, увы, не придумали. Так что – придется ждать.

— А может, поискать переводчика сейчас? — предложил Ваня. — Уж где-где, а тут этот язык точно знают.

— Ну да, а заодно – чтоб он и русский знал. Что-то мне сомнительно… — покачал головой Олег Иванович. — Да и боязно. Мало ли что в этом манускрипте? Покажем кому ни попади – потом неприятностей не оберемся. И так уже за нами гонятся…

Ваня кивнул. Отец был, конечно, прав; но вся натура мальчика протестовала против необходимости ждать еще месяц – когда ключ от тайны, не дававшей им покоя, возможно лежит в кармане!

— Ну, а если там что-то такое, что можно отыскать только здесь? — мальчик не собирался сдаваться. — Что ж нам, опять в Сирию придется ехать?

— Может и придется, — согласился отец. — Но сейчас нам рисковать нельзя – вот если будем уверены, что за нами никто не идет – тогда, может и подумаем. Ладно, хватит болтать, бери-ка лучше весло. А то что-то мы еле-еле тащимся.

Колеса ритмично хлопали по воде. Если встать у борта сразу за огромным, красно-синим кожухом, прорезанным радиальными щелями – то из распахнутого люка, ведущего куда-то в низы «Царевны Багдада» (Ваня упрямо называл пароход «Царевной Будур») отчетливо донесется мерное пыхтенье паровой машины. Эти шумы, смешиваясь, создавали звуковой фон плавания – порой в нее вплетались крики птичьей мелочи, мельтешившей в воздухе за кормой пароходика.

Олег Иванович лениво оглянулся. Все хотелось делать только так – лениво, не торопясь, и прежде хорошенько подумать – а нужно ли ему именно сейчас и именно это движение? А, подумав – остаться на месте.

Полдень… жара… река…

Колесная посудина английской пароходной компании второй день шлепала по волнам Тигра. Надо же, как вышло, — думал Олег Иванович. — В один заход удалось побывать на двух древнейших водных артериях мира, и не просто побывать – совместить в этих «круизах» две разные эпохи. Одна – плаванье на длинных дощатых, лодках, какие бороздили эти воды что при Салах ад-Дунийе (он же Саладин), что при Александре Македонском, что при Навуходоносоре… или кто там у них был в совсем уж седой древности? Какая, впрочем, разница… эти скорлупки были тут во все времена.

А вторая – классика колониальных путешествий: пароход британской компании, азиатские берега в камышах, аборигены в своих жалких скорлупках, предлагающие на редких стоянках рыбу и мелкие поделки местных мастеров… дамы, на пассажирской галере, прикрывающиеся кружевными зонтиками; угольный дым над рекой… Подумалось – вот так же, наверное, смотрели на эти берега лощеные английские офицеры с речных канонерок, действовавших во время Великой войны на Евфрате и Тигре… то есть только еще будут действовать, конечно. Тьфу ты, — с этими путешествиями во времени даже расслабиться толком не получается

— Пап! — раздался с кормы крик Вани. — А можно я в машинное схожу?

«Похоже, придется все-таки оборачиваться, — мелькнула ленивая мысль. — А ведь так хорошо стоялось…»

Иван не стал дожидаться разрешения – да и вопрос был риторическим. Раздался дробот подошв по трапу – мальчик бодро скатился в машинное отделение. Олег Иванович удовлетворенно вздохнул и вернулся к прежнему блаженному состоянию. Он второй день предавался полнейшему безделью – что было особенно приятно после стремительного конного марша от Маалюли на восток, к Евфрату, после долгого плаванья вниз по реке на лодках, высадки в Эль-Фаллудже и оглушительного гомона Багдада…

По тиковым доскам палубе заухали сапоги. Антип… А вот что значит выучка! Хоть бравый улан уверял, он никогда не ходил в денщиках, однако же, он ухитрился где-то набраться манер – нет, не лакея, это было бы слишком пóшло – скорее уж слуги джентльмена, коротающего время между манежем, клубом и полковым собранием. Вот и сейчас, Антип выскочил, можно сказать, ниоткуда – и не с пустыми руками, а с запотевшей бутылкой пива, завернутой в полотенце. Олег Иванович потеплел сердцем.

— Ну-ка, голубчик, давай сюда… Эк ты вовремя, любезный…

Антип ловко сковырнул пробку и подставил барину стеклянную кружку. Пиво полилось в нее пенной струей, стекло тут же запотело. Олег Иванович невольно сглотнул, предвкушая наслаждение. Все же есть своя прелесть в такой вот колониальной манере путешествовать! Можно плыть себе и плыть, наслаждаясь неизменным викторианским комфортом, не отказывая себе ни в ледяном пиве, ни в бифштексах, ни в партии в карты в вечернем полумраке бархатного салона…

Антип подхватил пустую бутылку и растворился в окружающем пространстве. Но побыть в одиночестве не удалось – по лесенке поднялся герр Вентцель, инженер, сотрудник немецкой компании «Крафтмейстер и сыновья» – человек умный, безупречно воспитанный и к тому же тонко понимающий Восток. Они познакомились с герром Вентцелем сразу, как только поднялись на борт «Царевны Будур». Подкупило то, что немец знал русский – впрочем, этим его достоинства не исчерпывались. Инженер ездил в Багдад на отдыхе; служащие немецкой строительной компании, оказывается, нередко позволяли себе подобные турпоездки – благо, посмотреть в столице багдадского вилайета было на что. Скоро Олег Иванович узнал, что герр Вентцель – российский подданный, хотя и родился не в России; 42 года назад он появился на свет в городе Кёнигсберге. Его профессиональная карьера началась в Польше, на строительстве Лодзинской фабричной железной дороги; в дальнейшем Курт Вентцель прокладывал железнодорожные магистрали по всему Востоку – и в Турции, и в Египте, сумев поработать даже на прокладке вспомогательной железнодорожной ветки Суэцкого канала.

Путешествуя по Востоку, инженер приобрел вкус к древностям, неплохо изучил историю этих мест и стал недурным археологом-любителем – благо, земляные работы случалось проводить и в поистине исторических местах. Поездка герра Вентцеля в Багдад носила характер, в некотором смысле научный – он обстоятельно рассказывал, об экспонатах, которыми сумел пополнить свою коллекцию. К немалой своей досаде, инженер не мог продемонстрировать «герру Семеноффу» особо интересные образцы, поскольку те были тщательно упакованы в багаж; зато он с удовольствием поведал Олегу Ивановичу и Ване о том, что коллекцию собирает не для себя. Собрание хранится в одной из мужских гимназий его родного города, и он сам, как член попечительского совета сего учреждения, неустанно заботится о пополнении столь полезной для юношества экспозиции…

Все это герр Вентцель излагал с восхитительной серьезностью и без тени улыбки. Ваня поначалу пытался подшучивать над «германцем» (как называл инженера Антип), но, натолкнувшись на укоризненный взгляд отца, оставил это занятие. Тем более, что немец оказался прекрасным рассказчиком и по-настоящему хорошо знал предмет. Так что теперь Ваня с отцом проводили дни под навесом, пассажирской палубы: уютно устраивались в полотняных шезлонгах и слушали неторопливый рассказ герра Вентцеля о древней земле, неспешно проплывавшей мимо бортов «Царевны Багдада»…

Немец пододвинул шезлонг поближе к лееру и сел, удовлетворено вздохнув. Олег Иванович обвел взглядом палубу, заметил пустой шезлонг, и, слегка помедлив, пристроил его рядом с инженером. За спиной тут же возник Антип – на этот раз уже с тремя бутылками, – конечно же холодными и запотевшими. Инженер благодарно кивнул и, приняв кружку пенного напитка, завел неспешную беседу. Олег Иванович лениво слушал, время от времени вставляя что-то незначащее – а сам наблюдал за проплывающей мимо борта щетиной камышей, окаймлявшей на всем протяжении берега Тигра…

Жара… пароход… Азия…