VI

Состоявшимся знакомством с семейством Митряевых Валентин был удовлетворен в полной мере. Более того, оказавшись в своей комнате и вспоминая перипетии состоявшегося с Мудром разговора, он вдруг ощутил себя кукловодом, манипулирующим людьми в своих интересах. И это было приятное чувство. Странно, но ничего подобного он не испытывал ранее, когда, проникая в сознание других людей, заставлял их действовать в соответствии со своими желаниями. Вот тогда-то он действительно был кукловодом. Но никакого удовольствия от этого не испытывал. Почему? Может быть, потому, что задание ему формулировал Лобов, а он, Валентин, выступал лишь транслятором чужой воли? Здесь же он ничего не мог навязать Мудру, не встретив соответствующего сопротивления. Это была борьба характеров, состязание двух хитростей — его и Мудра. И призом в этом состязании было состояние рода Митряевых. По большому счету, к слиперству и измененному состоянию сознания это не имело никакого отношения. Нечто подобное могло бы произойти и в реальной жизни. Хотя нет, не могло бы. Ведь для этого Валентину надо было бы стать как минимум пасынком Березовского или Вексельберга. Как бы то ни было, но ситуация уже начинала нравиться Валентину. И хотя от вершин здешней власти и рыбасоидов, возможно в нее внедрившихся, он был по-прежнему бесконечно и безнадежно далек, у него появилось твердое ощущение, что он находится на верном пути.

Это, конечно, не случай Саши Ракитина, умудрившегося сдуру, не прикладывая к тому никаких усилий, бухнуться в тело младшего брата главного соперника Дмитрия Донского. Но… тоже ничего. Теперь Михайла Митряев не казался Валентину столь уж бесперспективным, как пару дней назад.

Однако браслет-хронопроводник обнаружить ему не удалось. И в этом-то и может быть заключена его главная проблема. Во всяком случае, связь с Лобовым необходимо проверить. А может быть, Михайла браслет не потерял, а спрятал? Но не в своей комнате, а где-то рядом. Еще лучше, если канал между прошлым и настоящим уже установился, и Валентину никакие хронопроводники не потребуются.

Недолго думая он разоблачился и скользнул под одеяло. Короткая команда, отданная самому себе, и Валентин как истинный профессионал мгновенно погрузился в сон. Но это не был слиперский полет. Это был обычный сон, как ни старался он настроить свое подсознание на частоту, излучаемую Лобовым. Фаза быстрого сна, когда возможен старт в полет, миновала, а вслед за ней пришел глубокий сон, из которого Валентина вывел лишь сочный звук расплюснувшегося о стекло снежка.

Валентин выскочил из постели и выглянул в окно. Уже темнело, но это не помешало ему разглядеть крепкого парня, стоящего под окном со снежком на изготовку. Валентин махнул ему рукой, давая знак, что спустится сейчас к нему.

— Здорово! — приветствовал он приятеля Михайлы, выйдя на улицу.

— Здорово, Минь. Ох ты… А чего это у тебя фингал-то?

— Думал, ты мне скажешь. Мы вчера вместе были?

— Вестимо.

— Вести-имо… А как же я один оказался? У церкви Михаила архангела под забором валялся. Замерз бы, если б не местный сторож.

— Иди ты… Мы как раз на Архангельской и расстались. Мы с Силой к себе в слободу двинули, а ты к себе, на Никольскую.

«Ага, значит, это Ероха», — сообразил Валентин.

— Ладно. Куда пойдем?

Парень пожал плечами:

— Как обычно…

— А где Сила?

— На место подойдет.

— Ну пошли.

По дороге Ероха несколько раз пытался завязать разговор, но Валентин предпочитал отмалчиваться, отделываясь лишь односложными репликами. Какую выбрать линию поведения при общении с этими парнями, он еще не решил. Что связывало эту троицу? Только лишь, выражаясь языком милицейского протокола, совместное распитие спиртных напитков? Или что-то еще? У него здесь пока не так много союзников. Раз-два и обчелся. Дядька Кондрат и Ксанка. Эти двое парней могли быть ему полезны, все-таки единственные друзья Михайлы. Но с пьянкой придется завязывать. Это условие непреложно. Интересно, как они на него прореагируют? Именно поэтому Валентин не торопился завязывать разговор с Ерохой, намереваясь сначала понаблюдать за друзьями Михайлы в привычной для них обстановке.

Сила ждал их у входа. Валентин ожидал увидеть эдакого русского богатыря, вполне соответствующего своему имени. Но Сила оказался невысоким, тщедушным пареньком лет семнадцати-восемнадцати. Валентин даже почувствовал некую обиду за Ксанку — такой симпатичной девушке приглянулся эдакий заморыш.

— Здорово! — приветствовал друзей Сила.

— Здорово…

— Это Мудр тебя так? — поинтересовался он у Валентина.

— Пойдем внутрь. Сядем, все расскажу, — ответил он.

Питейный зал был почти пуст, видимо, время было еще слишком раннее для работающего, занятого люда. Приятели уселись за стол в самом дальнем углу зала.

— Что брать будем? — спросил Валентин.

— Как обычно… — в один голос ответили оба.

«Хорошо бы еще знать, что такое «обычно», — успел подумать Валентин, когда к ним нехотя, будто делая им одолжение, подошел мальчишка — трактирный служка.

— Как обычно? — лениво поинтересовался он.

— Э-э… Знаешь что, дружок… Пиво есть?

— Есть, — ответил служка.

— Вот. Тащи нам пива и… Жрать охота? — осведомился Валентин у приятелей.

— А то…

— И пожрать что-нибудь.

— Свиной студень, — торжественно объявил служка.

— Годится. Тащи, — распорядился Валентин.

Служка отошел от стола все той же ленивой, развинченной походкой, а Сила с Ерохой синхронно вздохнули:

— Э-эх… Водочки бы.

Валентин сделал вид, что не заметил этого жалобного вздоха. Теперь у него уже не оставалось никаких сомнений по поводу того, кто финансирует все похождения этой троицы.

— Вы интересовались, откуда у меня это. — Валентин приложил палец к своему глазу, заплывшему расцветшим всеми цветами радуги синяком. — Так вот, скажу вам прямо: ничего не помню. Открываю глаза — метель, холод, а лежу в одном исподнем. Ни рукой, ни ногой не могу пошевелить. Ну думаю, конец мой пришел. И тут склоняется надо мной человек. Босой, в одной лишь рясе, а поверх рясы вериги накручены.

— Василий Блаженный! — воскликнули Сила с Ерохой.

— Взвалил меня на плечо и понес. Благо там рядом церковь Михаила архангела. Вот он меня оставил церковному сторожу и ушел. Утром просыпаюсь — башка раскалывается. Помню лишь, что я Михайла Митряев, а боле — ничего. Домой вернулся, так сестру родную с трудом признал.

— Вот это да… — Сила с Ерохой были, похоже, потрясены этим коротким рассказом.

Служка притащил жбан с пивом, кружки и большой поднос со студнем.

— Так что, парни, — продолжал Валентин, — это я у вас хочу спросить: что мы вчера делали? Не ссорились ли с кем? Может, подозрительное что-то кто из вас приметил? Кто мог меня по башке хватить и ограбить?

Ероха тут же принялся терзать свою едва наметившуюся бороденку, погрузившись в глубокое раздумье. Сила нацедил себе пива из жбана, отхлебнул и, почесав пятерней затылок, уверенно заявил:

— Нет, ничего такого не было. Мы вчера за тобой зашли, по городу чуток поболтались и сюда завалились. Посидели хорошо. Но уходили на своих ногах. Все трое. Никто к нам не приставал. Дошли вместе до Архангельской и попрощались. Мы с Ерохой к себе в слободу повернули, а ты к себе пошел по Архангельской. Метель, правда, уже начинала разыгрываться… Но ты твердо на ногах стоял, не то мы бы тебя проводили. Я еще спросил: «Проводить, Минь?», — а ты ответил: «Что я, пьяный? Сам дойду!»

— Как видишь, не дошел, — промолвил Валентин. — Кто-то на Архангельской мне и врезал так, что всю память отшиб. А что, мы действительно вчера не были пьяными?

— Были, конечно. И здорово пьяны были. — Ероха с досадой махнул рукой. — Батя меня вчера заметил, так утром грозился из дому прогнать. Слушай, Минька, говоришь, всю одежу с тебя сняли… А браслет? Браслет тоже унесли?

Это уже становилось интересным. Друзья, оказывается, тоже знали о браслете. Интересно что?

— И браслет унесли, — подтвердил Валентин. — И даже нарукавник.

— Иэ-эх… — простонал Сила. — Как же мы теперь в Индию-то?

Валентину это замечание, этот стон души показался весьма интригующим, но он ничего не успел спросить, потому что тут влез со своей репликой Ероха:

— Слушай, Минь… Не знаю, имеет это отношение к делу, нет ли… Мы когда вчера к трактиру подошли, у крыльца малый какой-то отирался. Вы с ним поздоровались, как старые знакомцы, и сразу чуть в сторонку ты с ним отошел. А мы на крыльце тебя ждали. Потолковали вы с ним совсем чуть-чуть. Он пошел к себе, а ты на крыльцо к нам поднялся. Ну и зашли мы вместе. А дальше все было, как Сила рассказывал.

— Как он выглядел, помнишь?

— Здоровенный такой, еще на голову выше меня. И годков на восемь — десять постарше. Кожушок у него черного цвета, драненький такой… Так кажется, что он по швам треснул, когда тот здоровяк его первый раз на себя напялил. Треух обычный на башке… Да, рожа у него вся в конопушках, будто мухи ее обсидели.

— Знаю я, о ком ты говоришь, — сообразил Валентин. — Это Ванька по прозвищу Рыжий. У него волосы почти красные.

— Точно! — радостно воскликнул Ероха. — Волосы-то у него под шапкой были скрыты, а вот брови и ресницы — рыжие. Точно!

— Он гребцом на расшиве был, когда я этим летом за зерном ходил.

Валентин прекрасно помнил, что именно этот пресловутый Ванька отдал ему браслет, а взамен потребовал целых десять рублей. Сумасшедшая сумма! Отдал ли Михайла ему деньги? Вряд ли. Вот тебе и мотив для совершения, так сказать, преступления против личности. То есть для покушения на убийство и разбоя. Валентин по инерции, возникающей у каждого студента, прослушавшего курс уголовного права, принялся вспоминать номера соответствующих статей Уголовного кодекса, но тут же одернул себя. «Не номера статей нужно вспоминать, а найти этого Ваньку и поговорить с ним. Еще лучше — оказать на него силовое воздействие. Но с кем? — Валентин с грустью оглядел своих приятелей. — Однако, уже легче. Хоть какая-то зацепка появилась. А… Интересно все же, что наплел про браслет своим приятелям этот обормот Михайла? И при чем здесь Индия?»

— Пиво жидковато. Водочки бы хоть немножко, — жалобно заныл Сила. — Целый день ждал, опохмелиться надеялся.

Валентин сделал добрый глоток из глиняной кружки. Вкус напитка для него оказался несколько неожиданным. Во-первых, оно было значительно менее пенным, чем то, к которому он привык, во-вторых, оказалось сладковатым, а в-третьих, было, на его вкус, слишком плотным. А этому заморышу Силе жидковато, видите ли. Валентин никак не прореагировал на этот крик души, постаравшись вернуть разговор к интересующему его предмету.

— Парни, а что я вам про браслет рассказывал? И при чем здесь Индия?

— Так ты и этого не помнишь? — Сила сделал такие круглые глаза, будто ему под нос подсунули живую гадюку.

— Дурак ты, Силка, — сурово одернул его Ероха. — Видел фингал? На полбашки… — Синяк на лице Михайлы действительно начал уже оттухать, расползаясь при этом все шире и шире. — Ежели б тебя так огрели, то не только б память вышибли, но и душу.

— Да я что, я ничего, — принялся оправдываться Сила.

«Что ж, Ероха, по-моему, парнишка неплохой. Не знаю пока, можно ли идти с ним в разведку, но в сообразительности ему не откажешь», — констатировал Валентин.

— О браслете, Минь, ты нам сказал, что… — Тут Ероха пригнулся над столом и понизил голос до шепота, — что он волшебный. Ты его украл, когда ходил в Орел, у какого-то колдуна. И стоит тот браслет бешеных денег. Ты за зиму думал здесь, в Ярославле, колдуна какого-нибудь сыскать и браслет продать ему. А если не получится, то по весне, как потеплеет, мы думали в Орел добираться. Там колдуна того найти, у которого ты украл браслет, и продать ему. Ты говорил, что мы его легко найдем. Орел — городишко маленький. С десяток изб, пристань да амбары с зерном. А оттуда уж рванем в Индию.

— В Индию-то зачем? — Недоумение Валентина было сколь велико, столь и искренно.

— Это же наша общая мечта, — с обидой молвил Сила. — Как же ты мог забыть? Там город есть… Эта… Как его…

Ероха, шутя, отвесил ему легкую оплеуху.

— Эта, как его, — передразнил он Силу, — тебя по голове не били, а ты уже все перезабывал. Гора Голконда.

— Во, точно, — обрадовался Сила. — Голконда. Там лалы и изумруды под ногами заместо песка валяются. Мы туда добираемся, набиваем лалами и изумрудами полные карманы…

— А чего ж только карманы? — подначил Валентин. — Может, еще и сумки взять с собой?

— Ну да, — охотно согласился Сила. — Сумки тоже. Едем оттуда в Константинополь, там продаем наши камешки и становимся богатеями. А уж потом… Хочешь, в Константинополе оставайся, хочешь, домой возвращайся или еще куда-нибудь отправляйся.

«Детский сад! И это с ними я собираюсь сковырнуть Мудра и воевать с рыбасоидами?!»

— В Европу, например, — предложил вариант Валентин.

— Ты что, Минька, — ужаснулся Сила. — Да ну ее, эту Европу. Там же который год война идет. Послушаешь людей, что с той войны вернулись, так волосы дыбом встают. Тяжело там сейчас быть богатым человеком, все тебя ограбить норовят. А уж бедным быть — и подавно.

«Вот это уже похоже на здравомыслие. Как же это уживается с бредом про путешествие в Индию? Что поделаешь, тинейджеры».

— Ладно, Сила, убедил ты меня, — согласился Валентин. — Не поедем в Европу. Но… Разве грабят только в Европе? А по дороге из Индии в Константинополь, думаешь, не найдется желающих пощупать наши сумки и карманы?

— Так для того мы и хотели сначала браслет продать, чтобы припасы всякие закупить, оружие…

— А ты умеешь с оружием управляться? — Сам того не ожидая, Валентин нанес удар в самое слабое место Силиных планов.

Ответом на этот вопрос послужил лишь его горестный вздох. Зато в разговор тут же встрял Ероха:

— А я вам еще тогда говорил, что ничего не получится. В опричнину надо идти записываться, пока не поздно. Говорят, туда сейчас всех берут. Знатный, незнатный — все равно.

Сила вновь вздохнул:

— Меня не возьмут. Скажут, слаб больно.

— Постойте, постойте, парни, — остановил их Валентин. — Ничего не понимаю. Не забывайте, что у меня… — Здесь он постучал пальцем по своей голове. — Ничего не помню. Давайте с самого начала.

И они начали с начала, а Валентину уже через короткое время стало понятно, что именно объединяло этих трех таких разных парней. Дело в том, что все они были хроническими неудачниками. И стали таковыми практически в день своего рождения.

Сила был последним, четвертым сыном городского стражника. А Ероха родился в семье подьячего из городской управы. В сословном обществе сын подьячего мог стать только подьячим, а сын стражника — стражником. Нет, они конечно же могли стать грузчиками или кем-то вроде этого. То есть выбрать для себя карьеру, существенно понижающую их социальное положение по сравнению с тем, что было достигнуто их предками. Делать же карьеру, предназначенную им от рождения, оба оказались неспособны.

Когда пришло время, Силу отдали в городскую стражу в ученичество. В городской страже служили и отец, и три его старших брата, поэтому денег с Силы за ученичество не потребовали. Плату брали только с чужих. В учителя ему определили пожилого стражника, у которого ранее обучались Силины братья, но тот вскорости от Силы отказался. И дело было даже не в слабосильности паренька и его патологической неспособности совладать с каким-либо оружием. В конце концов, полиция не армия. В любой полиции, во все времена, находили себе применение люди самые разные по своим физическим кондициям и душевным наклонностям и интересам. Одно лишь качество противопоказано любому полицейскому — это неприятие насилия как такового. А именно таким оказался Сила. Он был просто неспособен поднять руку на человека.

Силу отдали в ученичество другому стражнику, помоложе. И здесь с ним приключилась неприятная история. Он был со своим учителем в уличном дозоре, когда они заметили грабителей, взламывающих склад. Учитель смело вступил с ними в схватку, а Сила так и простоял в сторонке, остервенело дуя в свой свисток. Учитель его получил серьезные увечья в той схватке, а самого Силу после этого случая отчислили из городской стражи. Для вступления учеником в любую другую профессиональную корпорацию необходимо было платить, а лишних денег у Силиного отца не было. Вот и перебивался он сейчас случайными заработками, слоняясь целыми днями по обширному ярославскому торжищу.

История профессиональной карьеры Ерохи была в некотором роде похожа на историю Силы. С небольшим лишь отличием. Если у Силы не было качества, необходимого стражнику, то у Ерохи, наоборот, наличествовало качество, просто-таки противопоказанное чиновнику. Ероха всегда резал правду-матку. И когда спрашивали его, и когда не спрашивали — тоже.

Ероха был парнем грамотным и неглупым, и отец его надеялся, что уж сын-то, в отличие от него, сумеет сделать карьеру и дослужится до заветного дьяческого чина. Но этим планам, как оказалось, не суждено было сбыться. Ерохина карьера рухнула, едва успев начаться.

Подьячий, к которому его отдали в ученики, сразу же начал шпынять Ероху за торопливость и дурной почерк, а вскорости объявился еще один повод для его недовольства. Подьячий велел Ерохе переписать бумагу, составленную им для подачи наверх. Было это нечто вроде проекта решения городской управы по какому-то вопросу.

Ероха, вместо того чтобы начать старательно переписывать данную ему бумагу, не менее старательно ее прочитал. И нашел, как ему показалось, пару очевидных глупостей. О чем тут же сообщил своему учителю. Тот посоветовал Ерохе прикусить язык и садиться за работу. Другой бы так и поступил, но не таков был Ероха. Он взял бумагу и пошел к начальству. Начальство его выслушало и тут же вышибло из управы под зад коленом.

Позапрошлой весной Ероха устроился гребцом в одну из артелей и всю навигацию ходил вверх-вниз по Волге. В прошлую же весну он пристал к ушкуйникам и ходил на Север, к самоедам, за ясаком. Разбогатеть не разбогател, но на зиму обеспечил лояльное отношение к себе со стороны отца.

Как бы то ни было, и Ерохе, и Силе надо было что-то делать со своим туманным будущим. Взрослая жизнь уже началась, а у них — ни ремесла в руках, ни денег, ни собственности. То же самое можно было сказать и о Михайле. Это-то и объединило всех троих в одну компанию. Правда, дивидендов никому из них это не принесло, единственным результатом совместной умственной деятельности стал бредовый план путешествия в Индию.

— В опричные, в опричные нужно подаваться, — вновь забубнил Ероха, закончив рассказ о своей неудачной карьере. — Им хорошо платят. Опять же дворянство светит. Ведь царевы же люди…

— А как же Индия-то? — переспросил Сила. — Побоку уже? Совсем забыли? Да?

— Постойте, парни, — остановил их Валентин. — Во-первых, об Индии. План неплохой, но надо честно себе признаться, мы его сейчас не осилим. Давайте отложим его лет на несколько. Деньжат поднакопим, опыта жизненного… Порасспросим получше тех же индусов, что на торжище нашем торгуют. Одним словом, подготовимся. Во-вторых, ты вот, Ероха, в опричники предлагаешь. А ведь они душегубы, каких свет не видывал.

Ероха пожал плечами:

— Кое-кто болтает, что, мол, видел, будто опричные целую деревню вырезали. Но… Болтовня это пустая, думаю. Как это можно, чтоб целую деревню ни за что ни про что?

«Хм-м, сейчас здесь тысяча пятьсот шестьдесят седьмой год. Согласно официальной исторической версии — самый разгар опричного террора. А тут — кое-кто болтает… Понятно, что здесь нет средств массовой информации, но информация, хотя бы со скоростью пешехода, все равно должна распространяться. Значит, в этой действительности, в которой царь Иван Васильевич стал Василием Блаженным, опричники не развернулись еще на всю катушку».

— Нет, Ероха, это не болтают. Это так оно и есть. Душегубы они. Но самое скверное даже не это, а то, что закончат они все очень плохо, — заверил его Валентин. — Ты уж поверь мне.

— Ладно, — охотно согласился Ероха с доводами Валентина. — Не поедем записываться в опричники. И в Индию не поедем. А что же тогда нам делать-то, Михайла? Как жить будем?

— Да, — поддержал его Сила. — Как жить будем?

— Все очень просто, — уверенно ответил Валентин. — Для начала прекратим пьянствовать. А дальше…

— А дальше… — эхом повторили вслед за ним Сила с Ерохой.

— Я сегодня договорился с Мудром. Он меня берет на работу. Не знаю еще, что за работу он мне предложит, но куда я, туда и вы.

— Это как это? — не понял Ероха.

— Вы ж поймите, парни, — начал объяснять Валентин. — Ведь я прирожденный Митряев. Так?

— Так.

— Имеет ли право Мудр меня вдали от митряевского дела держать, если я трезвый, вменяемый и желаю работать?

— Нет, не имеет.

— И я так думаю. Любой суд в этом случае на мою сторону встанет. Поэтому я сегодня заявил Мудру, что с пьянством завязываю и желаю работать в митряевском деле. На благо семьи, значит. И Мудр был вынужден согласиться. Завтра он мне объявит, на какое место поставит меня. Вот так вот. А я уж, естественно, о вас не забуду.

— Ох, Минька, все-таки здорово тебя вчера по башке хватили. — Сила смотрел на него таким жалостливым взглядом, что Валентин даже разозлился. — Так любому делу учиться надо, в том числе и купецкому.

— Так я и буду учиться. Приставит он меня к какому-нибудь своему приказчику. К Ермилу, например. Я пару недель, месячишко за ним понаблюдаю, а потом смогу и самостоятельно дела вести.

В ответ Валентин услышал дружный хохот. Его приятели ржали так, что чуть с лавок на пол не попадали. Поначалу он на них разозлился, но, поскольку смеялись они достаточно долго, у Валентина уже успела улетучиться не только злость, но и раздражение столь непредсказуемой реакцией приятелей на его слова.

— Ты не обижайся на нас, Минь, — попросил Сила, вдоволь насмеявшись. — Нехорошо над тобой смеяться, ведь тебя ж по голове огрели. Вот у тебя все в мозгах и перепуталось.

— Не понимаю, объясните, — спокойно, но жестко попросил Валентин. — Не понимаю, что смешного я сказал.

— Как уже говорил Сила, — принялся объяснять Ероха, — всякому делу необходимо учиться. Ни к какому Ермилу тебя не приставят. Ермил — главный приказчик. А начинать надо с самых низов. Приставят тебя, к примеру, к кладовщику, что хлебным амбаром заведует. А ты нас туда грабарями — зерно грести пристроишь. Ну Силке полезно. Может, с хилотой своей расстанется. И будет так продолжаться годик-два. А у Мудра Лукича много всяких дел. Определит он тебя потом тканью торговать, потом лесом, селедкой, башмаками…

— Да разве так он своего Хора обучает? — возмутился Валентин.

— Так то Хор, а ты Михайла, — вполне резонно заметил Сила.

Скрепя сердце Валентин не мог не признать, что в словах этих мальчишек есть доля истины. И еще какая большая доля!

— Хорошо, хорошо, — вынужден был согласиться с доводами друзей Валентин. — Но, работая, мы хоть сможем скопить денег на какое-то новое дело. Хотя бы на ту же поездку в Индию.

— А с чего ты взял, что тебе будут платить? — криво ухмыляясь, осведомился Сила. — Где это видано, чтобы ученику платили? Ученик, бывает, платит. А вот ему — никогда.

— А того, что мы с Силкой заработаем, гребя зерно, катая бочки с селедкой и таская тюки с тканью, так того нам, дай бог, чтоб на хлеб хватило. Ведь от трудов праведных, как говорится, не наживешь палат каменных.

Эту народную мудрость Валентину доводилось слышать не один раз. И в двадцать первом веке она была так же верна и непреложна, как и в шестнадцатом. Валентин сидел, покраснев как рак, и, чтобы успокоиться, прихлебывал небольшими глотками плотное, сладковатое пиво. Решение вопроса оказалось вовсе никаким не решением, а самой настоящей обманкой. Вернее, самообманкой. Он-то думал, что нагнул Мудра, а на самом деле он просто подставился. И все. А теперь эти восемнадцатилетние сопляки сидят и доходчиво разъясняют ему, тридцатилетнему мужчине, прописные истины.

— Эх, Минька… — Здесь Сила горестно вздохнул. — Если б все зависело от того, будешь ты работать на Мудра или не будешь, ты бы уж давно работал. Но в том-то вся пакость и заключается: что бы ты ни делал, Мудр все себе на пользу, а тебе во вред обернет. Потому ты про Индию-то и придумал. Потому как выхода другого нет.

«Что ж, — подвел итог состоявшейся беседы Валентин, — друзья у моего клиента не из самых худших. Даром что неудачники. Голова варит у обоих. Ероха не обделен силушкой и готов, похоже, ради достижения поставленной цели рискнуть собственной шкурой. Сила, черт его дери, толстовец-пацифист… Но со связями в правоохранительных органах. С Мудром я, конечно, лажанулся, но ничего, придумаю что-нибудь. Все-таки на моей стороне пятисотлетний опыт прогресса и развития человеческого общества. На поиски Ваньки и браслета надо будет Силиных братьев навострить. Что же касается обустройства здесь, то слишком несерьезно подошел я к этому вопросу. Подумал, что смогу все с налета разрешить. Ан нет, не получилось. Надо повнимательнее изучить местную обстановку, ознакомиться с городом, глядишь, решение само придет».

— Вот видите, парни… — Валентин дотронулся ладонью до своего лба. — Беречь голову надо. Плохо, когда по ней бьют… Я ж вам говорил, что все на свете перезабывал и поперепутал. Вот и с Мудром, получается, тоже… Но ничего. Мы с вами с завтрашнего утра начнем придумывать, как нам дальше жить. И обязательно что-нибудь придумаем!

Мгновенная реакция на происходящее, на изменившиеся обстоятельства была вполне в характере Валентина. Не годится одно решение — замечательно, будем искать другое. Не распускать же, в конце концов, нюни. Ведь это как минимум неконструктивно. По поводу же того, что кто-то стал свидетелем его промашки, он вообще не комплексовал. Ну разве что самую малость. Судя по всему, не таков был Михайла Митряев, и произошедшая с ним перемена не осталась незамеченной его друзьями.

— Ну ты даешь, Минька, — восхитился Ероха. — Неужто думаешь, что взаправду придумаем?

— Уверен, — не испытывая никаких сомнений, ответил ему Валентин.

— Все-таки здорово, что тебе по башке вчера врезали, — совершенно искренне заявил Сила. — Ты, Михайла, стал какой-то другой. И не беда, что все перезабыл. Мы с Ерохой и Ксанкой тебе напомним все, что нужно будет. Главное, что теперь от тебя как будто сила какая-то исходит. Ведь недаром тебя вчера от смерти спас сам Василий Блаженный. Как хочешь, Минька, но это знак. С этого дня, получается, должна у тебя начаться новая жизнь.

— Ладно, парни, давайте по делу. Приходите ко мне завтра с утра, и вместе отправимся на торжище. Дождитесь только, пока Мудр уедет. Сможете?

— Конечно, — согласился Сила. — Я и так целыми днями на торжище околачиваюсь.

— Мне батя вообще-то велел завтра по хозяйству… — замялся Ероха. — Да ладно, договорюсь с ним, — уверенно заявил он, слегка пристукнув ладонью по столешнице. — Чувствую, новая жизнь у нас с Силкой завтра начинается…

На этом посиделки и завершились. Парни быстро доели и допили заказанное, Валентин расплатился, и они вышли из трактира. Сила с Ерохой предложили проводить его до дому, и Валентин даже не подумал отказываться.

Слуга, открывший дверь на настойчивый стук, принялся ворчать, проклиная полуночников, шастающих туда-сюда в то время, когда все добрые люди уже спят, но Валентин, не обращая на него внимания, махнул рукой приятелям и вошел в дом. Пробравшись к себе в комнату, он быстро сбросил с себя одежду и завалился спать.

Проснулся он оттого, что кто-то настойчиво тряс его за плечо. Ага… Сестренка Ксанка, уже умытая, румяная, глядит на него в упор своими кошачьими зелеными глазищами.

— Доброе утро, Ксанка. — Валентин улыбнулся ей, но ответной улыбки от любящей сестренки не дождался.

— Ой, Минька, — неожиданно зашептала она. — Не такое уж оно и доброе.

— Что случилось? — сразу же насторожился он. — Мудр уже уехал?

— Нет еще, тсс… — Она приложила к своим пухлым алым губкам изящный пальчик.

Тут за окном раздался противный скрип промерзших петель, потом стук копыт и скрип полозьев по утрамбованному насту. Громко и азартно вскрикнул кучер Мудра, понукая лошадей.

— Ты чего шепчешь? — спросил Валентин. — Нас кто-то подслушивает?

— Нет! Это проклятый Мудр виноват! — ответила она, уже не таясь. — Перепугал меня до смерти! — И тут снова перешла на шепот. — Я сегодня всю ночь не спала, насилу дождалась, пока Мудр в контору свою уедет. Я, Минька, вчера такое слышала, такое слышала…

И тут в оконный переплет ударил снежок. От неожиданности Ксанка даже вздрогнула всем телом, едва не подскочив на месте.

— Это Ероха с Силой пришли, — успокоил ее Валентин. — Выгляни в окно, помаши им, мол, сейчас выйду. — Ксанка подошла к окну, а Валентин выбрался из постели и принялся одеваться. — Ну рассказывай.

Она вновь обернулась к брату:

— Ой, Минька, я такое слышала…

— Короче…

— Уже стемнело вчера, когда слышу, кто-то к нам приехал. Выглянула я из своей светелки, а это Ермил к нам на ночь глядя пожаловал. И заходит к Мудру, в рабочую комнату. Странно, думаю. Никогда он к нам так поздно не приезжал. Небось приключилось что-то. Ну и…

— И давно ты Мудра подслушиваешь? — с совершенно равнодушным видом осведомился Валентин.

— Недавно, Минь… Это я случайно, ты не подумай…

— А я и не думаю ничего плохого. Очень правильно делаешь, что подслушиваешь. Продолжай в том же духе. Не попадись только…

— Не, не попадусь. Рядом с комнатой Мудра — кладовка бельевая. И у них общее окошко слуховое. Это я недавно обнаружила. Зашла за бельем, когда у него кто-то был, и услышала… Ну вот. Ермил к нему, а я — в кладовку. Слышу, батюш… Мудр говорит: «Не хотел в конторе говорить об этом, потому сюда тебя и позвал. Что будем с Михайлой делать, Ермил?» «Да ничего не надо делать, — отвечает он. — Скоро он забудет о своем желании работать и опять в загул пустится. Вон сегодня, видели, Мудр Лукич, фонарь у него какой? А прислуга говорит, что явился он уже утром в чужом рванье. Верьте моему слову, Мудр Лукич. Он своей смертью не умрет. Либо прибьют в пьяной драке, либо замерзнет спьяну под забором». — «Нет, Ермил. Волчонок вырос уже и сегодня показал зубы. Так, как было раньше, уже никогда не будет. Надо что-то делать. Просит он работу, надо дать ему работу. Завтра за обедом я объявлю ему, что едет он в Вологду — учиться кожевенному ремеслу. А как ремесло изучит, станет там начальником над всем кожевенным делом. Ты поедешь с ним, Ермил. Ты уже с ним за зерном плавал, подход к парню имеешь». «А как же вы здесь без меня, Мудр Лукич?» — забеспокоился Ермил. «Ничего, — отвечает. — Не на год едешь. Работа кожемяки тяжелая. С устатку обязательно выпить захочется. А уж чтоб обязательно захотелось — это твоя забота, Ермил. Пьяному же человеку в добрый мороз замерзнуть — как раз плюнуть. Месяц тебе на это, Ермил. От силы полтора. Да смотри, чтоб на теле никаких следов. Ни ран, ни ушибов. Чтоб маманя его чистеньким получила. Так замерзшего домой и привезешь. Понятно?» — «Понятно, Мудр Лукич». — «Вот и иди, собирайся в дорогу. Завтра после обеда сразу и поедете».

Валентин почувствовал, как тело его охватывает легкий озноб. «Ай да Мудр Лукич, настоящий бизнесмен, — подумал он. — Режет подметки прямо на ходу. Совсем времени на подготовку мне не оставил».

— Ксанка, ты меня сегодня не видела. Понятно? — Валентин кинулся к шкафу и принялся рыться в нем в поисках чего-нибудь похожего на сумку или баул. Не найдя ничего, он расстелил на полу простыню и стал сбрасывать на нее одежду Михайлы. Потом дернулся к тайнику и достал оттуда серебряный рубль. — Чего стоишь, Ксана? Брысь отсюда. Не дай бог, кто-нибудь увидит, как ты от меня выходишь.

— Минь, ты что, бежать надумал?

— А ты предлагаешь, чтобы я дожидался, пока он меня уморит?

— Минь, а как же я?

— Не бойся, он тебя не тронет. А соберется замуж выдавать, я тебя выкраду. Пока же надо жилье хоть какое-то подготовить… Черт, я даже не знаю, где твое окно находится!

Валентин, прекратив суетливые сборы, на мгновение остановился и глянул сестре прямо в глаза. Щеки ее покрылись густым румянцем, но глаз она не отвела.

— Сила знает…

Валентин чмокнул ее в румяную щеку:

— Я вернусь за тобой, Ксанка.

Подхватив узел с одеждой, он, как танк, ринулся к двери. Приоткрыв ее, выглянул наружу.

— Чисто. До встречи, сестренка, — торопливо бросил он и был таков, оставив Ксану в одиночестве.