3
Время собирать неприятности
…Знают только сосны и янтарная смола,
Как в высоких травах заплетаются тела,
Моя любовь, ты моя любовь,
Ты спроси у флейты из сухого тростника,
Что на дне своем скрывает мутная река,
Моя любовь, ты моя любовь…
Вынужденное безделье, заполняемое только авралами, в изобилии поставляемыми Лесной, надоело окончательно. Настала пора брать инициативу в свои руки, покуда Леах после сеанса грязевразумления по углам тыкается. Заняться чем–нибудь полезным если не для инспекции в целом, так хоть для Концерна в частности.
Например, исполнить то, что еще в первый вечер на новом месте в голову пришло, — обозреть местный контингент профессиональным взглядом, а где необходимо и возможно, неполадки поправить. А то с самопочинкой у кадоргов, чую, дело туговато обстоит. Совсем захирели без присмотра, болезные, и мелкие зеленые гоблины им тут не подмога. Если сегодня всех не сдюжу, назавтра продолжить можно будет. Как раз пара часов до начала работ остается, чтобы дело это запустить, а там по одному, по паре и со смены снимать можно будет.
Начинать, понятно, следует с капрала Зарецки. И по ранжиру, и по обстоятельствам правильно будет.
Над КадБригадой поставлен, а моим умениям свидетелем был и с опреснителем, и с Хармом. Знает, что допустить до себя можно, плохого не сделаю.
С псом вообще как нельзя лучше вышло. Тут я просто отличился. Вроде как выполнил негласное правило обращения с кадоргами — издалека заходить. Уж всяко не хуже живорезов из «Сострадательного Саина». На собаке попрактиковался, можно к хозяину переходить. А за ним и прочие потянутся…
Конрад обнаружился все у той же водокачки, где с явным неудовольствием взирал на обильно загадившие плац следы омовения высокородной. Видно было, что в противовес остальным альтийцам благородного искусства мести мастер–капрал не одобряет. Однако и сам убирать за неряхой не настроен. Что ж, найду и чем отвлечь командира КадБригады от размышлений, и кого припрячь к устранению последствий недавнего безобразия. Меня–то он по–любому в этом не задействует…
— Регламент давно проходил? — бросил я вопрос вместо приветствия.
Кадорг задумался, шевеля губами в подсчете недель. По всему получалось, что все сроки маготехобслуживания у него затянуты вдвое, а то и втрое против положенных. Совсем себя запустил, непорядок.
— Так… недосуг все, — осознав это, замялся Зарецки.
— Понятно, — перебил я. — Хочешь, займемся?
— И то дело. Давно пора! — Капралу идея понравилась.
С готовностью он присел и согнул лапищу в локте, отставив ладонь ступенькой — словно лестницу выстроил к технологическому входу в корпус. Иного приглашения и не надо, для знающего наладчика это верный сигнал к началу работ…
Не откладывая дело в длинный ящик, я подхватил сумку с рабочими амулетами, затянул потуже инструментальный пояс и полез по подставленной руке к люку доступа персонала. Стоило оказаться внутри, как кадорг выпрямился по стойке «смирно» и законтрил тормоза на суставах, чтобы не натворить лишнего при прогоне тестов по цепям управления. И питание от ходового котла ко всему, кроме жизнеобеспечения, отрубил сам. Молодец.
Если б только он так же помог с определением неисправностей! Но тут капрал молчал, как тесайрский пленный на допросе. Хорошо хоть эльфов при том не проклинал, как те обычно делают вместо ответа на каждый вопрос. Мялся лишь да говорил «терпимо» или «не особенно». Приходилось все вытягивать самому из хрустальных шаров да самоцветов контрольных панелей. Слава Судьбе, опыта на то хватало…
Тем более что список алхимических и механических хворей у него набрался порядочный. С виду и не скажешь — молодцом держится, расслабляться себе не позволяет. Но таких молчунов недуги исподтишка точат. Лучше бы уж жаловался, как это заведено у людей, да и вообще любых разумных — рассуждать о своих болестях с особым энтузиазмом. Так, что соломинка в глазу не бревном, а цельной башней покажется.
Да уж, вправду есть чем заняться у Зарецки. Тестовые прогоны показали многие из привычных неполадок плюс пару магических расстройств, которые встретишь не во всяком наставлении по материальной и нематериальной частям. Наладчики со стажем о таких былины складывают. Так что будет мне теперь время профессионализм показать, а заодно и выведать кое–что.
Насчет цели нашей с высокородной инспекции. А то за кутерьмой первой пары дней как–то ничего яснее не стало. Этак здесь на неделю завязнуть можно, а там и вовсе поселиться. Меканские топи цепки и попросту никого не отпустят, если удалось прихватить на чем–то. В мои же планы повторно тут завязнуть — никак не входит. В конце–то концов, у меня дома жена…
Для того чтобы залезть капралу в душу, пришлось забраться ему в самые потроха. Точнее, как раз между ходовым котлом и ретортой жизнеобеспечения. Тесновато, конечно, зато располагает к откровенности — как место, так и занятие. Тройной обогреватель у капрала давно уже барахлил, на соседние чакры тоже наводка шла. Ему–то наладить все недосуг было, да и неудобно. Все равно, что у самого себя с помощью зеркала аппендицит вырезать. Или хрустальный шарик вместо пилюли заглотить, желая посмотреть, что в кишках делается…
Так что процедура обоим пользительна оказалась — Зарецки для здоровья, так сказать, телесного, а мне для душевного. Под позвякивание инструментов и шорох амулетов разговор как–то сам собой пошел.
— Слушай, ты где так наловчился? — Обращаться на «вы» к засевшему в брюхе ремонтнику для кадорга невместно стало, будь я хоть трижды инспектор, к тому же непонятным образом эльфийского достоинства. Весь вчерашний день в обращениях путался, на полуслове осекаясь, после того как в мой статус вник, а тут определился. И то дело. Не со своим же, меканцем, в церемонии играться.
— Так я ж одно звание, что высокородный, — поделился я наболевшим. — А сам все тот же капрал войск магподдержки в запасе. Последнюю войну от звонка до без полугода, с ранением. Маготехник второго класса.
— А–а… — протянул, вникая, Зарецки. — А как же так?
— Да вот так!
Слово за слово, изложил я ему свою историю от первой стрелы в спинку кровати и до самого отбытия сюда, в инспекцию переклятую, надеясь, что доверия в общение это подбавит больше, чем зависти. После чего счел себя вправе осторожно поинтересоваться в ответ:
— Сам–то из Тайрисса?
— Ага, — покладисто бухнул Конрад. — А что, акцент заметно?
— Имя тамошнее, с Альтийских гор. — Обрадованный тем, как идет разговор и спорится работа, я, не думая, продолжил вопросом: — У тебя родители оба трансальтийцы были?
Хотел похвалиться знанием мест да обычаев, а вышло, что за живое задел. Хоть и сразу заметил, что о невозвратном прошлом ни один кадорг ни слова. Как–то теперь среагирует на зацепку капрал, официально погибший, от всей жизни Последней Завесой не хуже мертвяка отгороженный?
— Отец только. — Совсем было обошлось, да тут его последние слова вопроса догнали. — Почему были? И сейчас есть. Мать. За меня теперь почетную пенсию получает. По смерти кормильца…
Ну вот, поговорили по душам. Теперь только бы выбраться без урона из неживой утробы премьер–капрала. А то знавал я наладчиков, которых сбрендившие осадники ненароком в себе морили. У Зарецки теперь вполне достаточно причин повторить со мной этот нехитрый фокус.
На мгновение отпустив тормоза, кадорг и в самом деле тяжело заворочался — переступил с ноги на ногу, должно быть. Но этим дело и ограничилось. Переоценил я обидчивость посмертно живого. Или отходчивость недооценил.
— Твои–то как? — в ответ поинтересовался он. — Порадовались, небось, за сынка?
Вот тут он меня нежданно для себя самого на место поставил. За глупый вопросик умным отомстил. Того не желая, да в самую точку.
— Клановый я… — Вздох удержать не удалось. — В городе это совсем не то, что у вас в горах. Скорее, банда наследственная. Как говорится, отец — клан, мать — кухонный казан, братья–сестры — гвозди востры… Да и тех теперь не сыщешь. Сгинул клан в войну, кто жив — затерялись… И как бы еще приняли такого, в эльфы затесавшегося… Лучше уж людей не бередить, если хоть какая своя жизнь сложилась.
На один манер в чем–то у нас история получилась. И в суть капрала–кадорга я после этого как–то лучше вник. Когда заново живешь, старое хоть и помнится, да не каждое мгновение. Не пропадает никуда, но и не жжет неотступно.
— Это точно! — неожиданно понимающе подбодрил меня Зарецки. — Вроде как в офицеры выйти, когда ни родные тебе не свои, ни высокородные.
— Ты оттого на курсы и не поступил? — озарило меня. — А то способности командные–то видны…
— Да нет, — покаянно как–то объяснил он. — Я вообще по призыву, не своим умом пошел… В премьер–капралы выбился, а дальше ходу не было, даже пока в своем теле обретался. Только по должности до «мастера» дорос.
А, ясно… Тут Конрад прав. Офицерское звание старослужащим недоступно. Человеку вообще надо вольноопределяющимся службу начинать, по своей воле в армию идти в надежде на чин. Да еще деньги на патент офицерский иметь приличные. Так что особый прогресс Зарецки и вправду уже недоступен, даже если бы не кадавризация.
Но и унтерское сословие имеет свои карьерные вершины, повыше иных офицерских. Мастер–капрал — только первая из них, в масштабах полка. Квартирмейстерской службы капральство, если по полной форме. А там горизонты и пошире открываются.
Так что стоит капрала–кадорга уже дивизионного уровня настроить на этот, куда более жизнерадостный лад. В рамках вполне доступной ему и в нынешнем виде–звании карьеры.
— Еще капралом армии походишь! Да что там армии — капралом рода войск! — уверил я ветерана, споро закручивая последние барашки на люке шестой чакры.
— Это каких же таких войск? — неожиданно всерьез переспросил меня Зарецки.
— Ну, этих… Кадавризированных частей, — как само собой разумеющееся, бодро сморозил я.
То есть еще не понял, что именно сморозил, а не просто сболтнул, как в прошлый раз. Потенциальный капрал национального масштаба надолго замолчал и снова глухо заворочался. А потом еще более глухо пророкотал внутрь себя, так что у меня чуть уши не заложило:
— Да хоть бы вовсе тех войск не было! Остаток процентов биоадекватности за то готов отдать! Все двадцать восемь, как есть!
На это сказать нечего было. Урыл мастер–капрал чужака, на месте закопал, так что и сапоги из меканскои грязи не торчат. И откуда только взялось у меня бодрячество это эльфийское? Привязалось, видать, незаметно, как запах. А не надо бы так–то. Соизмерять следует свой задор с реальным положением дел.
— Прости, если что… — осторожно подал я голос. — Судьбу дорогой не обернешь, хотя та тоже лентой вьется…
— Ладно, проскакали, — донеслось в ответ снаружи. — У всякого понимание свое.
— Однако дело делать все равно надо, на неурядицы такие не сбрасывая, — не удержал я бередившее душу.
И верно поступил, как оказалось. Настоящий разговор, ради которого все было затеяно, только теперь и начался:
— Не скажи, неурядицы всякие бывают… — Зарецки тяжело вздохнул. — Вот, инспекция твоя — с чего, думаешь? А с того, что при всем нашем усердии Уперлись мы тут во что–то хуже, чем рогач в новые порота. Слушай вот…
Из рассказанного капралом сразу выяснилось, что понимание проблемы у нас сходное. Не в кадоргах суть. Прежде, при всех своих странностях и таком же беспорядке, норму освоения КадБригада давала без труда. Как вышли на песчаные отмели болотного острова, на краю которого нынче лагерь приткнулся, так думали, вовсе легко дальше пойдет.
А оказалось наоборот. Размеренное и тяжелое, как поступь осадника, наступление освоителей на топь именно тут и завязло. Казалось, джунгли каждый раз отбрасывают натиск разума — когда на шаг, на полшага, когда лишь на ладонь, а когда и на двухдневную выработку назад!
Остров словно оборонялся, ведя войну по всем правилам, с засадами и отвлекающими маневрами, притом без всякого внешнего участия, как человеческого, так и кадавренного. В общем, списать заминку на тесайрские козни не получалось. Во всем происходящем не было ни следа привычной магии одной из разумных рас. Зато неразумной и непривычной — столько, что удивление берет. Будто природное колдовство всего Мекана свилось в тугой узел, чтобы освоителей наотмашь хлестнуть.
— Да ты сам увидишь, — подытожил мастер–капрал. — Сегодня приметь, где вечером встали, а завтра сравнишь…
— И то верно, — кивнул я головой, хотя знал, что Зарецки этого не увидать. — Вешек на каждую дюжину ярдов наставить надо, чтобы вообще без ошибки было!
— Сделаю… А еще остров этот проверить не худо бы, — добавил Конрад совсем доверительно. — Сам бы сходил, да руки все не доходят. К тому же тяжел я, без гати не везде пройду. А больше послать некого — кто надежен, тоже нелегки все, а кто пройдет, вроде Бу, те не в себе. Вот, Харма отправил бы, да как он расскажет?
— Так давай я схожу! — пришла на ум та же идея. — Как раз с Хармом, для страховки!
— Давай, — с явным облегчением согласился кадорг. Спасибо. Тебе–то и способнее, и нужнее, и понять больше сумеешь. Да и по совести вернее, чем кого из моих отправлять.
— Ага, — признал я его правоту. — И правда, так способнее будет.
И по совести, и по пользе делу. На последние слова Зарецки обиды не было. Тут суть не в желании выставить чужака под удар, в неизвестное. Просто у капрала–кадорга самая главная черточка правильного командира к случаю проявилась. Не дело это — других, за кого ответ держишь, слать туда, куда сам не пошел бы при крайней нужде.
Кто бы это офицерам высокородным в меканскую войну объяснил… Или тем из человеческих, а то и иной крови, у которых жажда выслужиться пуще эльфийского задора да дури…
На этом как–то разговору нашему разом край пришел. И маготехосмотру тоже. Закрутив понадежней многочисленные лючки и заглушки, я полез наружу.
Оказалось, что за время, проведенное мною в утробе капрала, все кадорги собрались вокруг нас и теперь с любопытством следили за неуверенными поначалу движениями и шагами своего командира. Зарецки опробовал перенастроенное тело, постепенно входя во вкус. Воздух с гудением рвался под его размашистыми движениями. Лучшей рекламы и придумать было невозможно.
— Порядок, — вынес мастер–капрал оценку моим трудам. — Благодарствую! Как с завода, новенький!
Остальные, словно того и ждали, загалдели в один голос, выясняя, за кого я примусь следующим.
— В очередь, сукины дети, в очередь! Не напирайте! — пришлось даже рявкнуть Конраду, одергивая свою братию. Попотчевал он подчиненных едва ли не Дословной цитатой из книжки про сумасшедшего эльфа–целителя, который на таинственном трансзодиакальном острове делал новых людей из собак и прочей животины на пару с ассистентом–трансальтийцем. С собаками, точнее, с одним–единственным псом Хармом, я, помнится, разобрался еще вчера. Настала пора пациентов разумных, впрочем, организованных едва ли лучше собачьей своры. Хорошо хоть с вожаком им повезло. Но и то, покуда подоспевший Раптор не отвлек кадоргов парой прибауток, метко осадив самых рьяных кандидатов на починку, капрал едва справлялся.
За день удалось осилить ремонт всей КадБригады. Правда, провозился дотемна и умотался до полного остолбенения. Так что на следующее утро основательно проспал, пропустив начало очередного приступа светлоэльфийской деятельности. Собственно, и проснулся–то лишь от гвалта кадоргов, перемежаемого пронзительным визгом высокородной.
По ее милости через день приходится вскакивать и одеваться, как по боевой тревоге! К тому времени, как я добрался до плаца, собрание на нем вступило в крайний градус. Лесная на импровизированной трибуне шаманила, словно кандидат перед выборами. Только крикунов не хватало с партийными лозунгами. При всей ныне обретенной потрепанности пафосу эльфь нагнала, как три луны разом — волну приливную. Будто не она вчера по лагерю глиняной куклой бегала, поминутно скребясь, словно вшивая. Нет на дрянь стыда…
А чего еще ждать было? Добро долго не живет. Весь воспитательный эффект от вчерашнего покусания суперкомарами с последующим грязелечением уже на нет сошел. Малиновые бугры–волдыри от укусов еще видны, медь на волосах от здешней болотной жижи наполовину в зелень перелиняла малахитовыми разводами, да толку–то! Даже в столь потраченном виде светлоэльфийская дива не утратила внутреннего порыва к социальной активности.
— Это не лес. Это живая гниль, исполинская плесень, воплощенное зло! То, что растет здесь, не имеет права называться деревьями! — распиналась Лесная не хуже покойника Нохлиса, похоже, обвиняя во всех бедах непосредственно меканские топи. Что от истины было недалеко, но при этом как–то неконкретно и слишком уж неуважительно. Во всяком случае, для того, чтобы призывать к сколько–нибудь осмысленным действиям со всей ответственностью и пониманием последствий.
С последними словами высокородная ау Риер сбежала с пустотелой скорлупы корпуса сверхтяжелого осадника по его же бывшей ноге, приставленной сбоку, и устремилась за периметр лагеря в направлении вчерашней выработки. Кадорги, на удивление, покорно побрели за ней. Да и я следом потопал, чтобы окончательно не упустить нить происходящего.
Достигнув лагерного периметра, колонна освоителей отчего–то замедлила темп продвижения, так что догнать их труда не составило, Леах даже вылетела вперед за общий строй в силу никуда не годной способности к торможению. Моральной более, чем физической, но и последней тоже.
Волей–неволей и я выбрался за ней на передний край. Не перекрикиваться же через головы тридцатифутовых гигантов в попытке распределить компетенцию. В смысле, качать права и пытаться усмирить неуместную вспышку взрывного эльфьего темперамента. А придется ведь — на самотек ее инициативы пускать никак нельзя. Хорошим они еще ни разу не кончились…
Так, кого ждем? На этот риторический вопрос Судьба преподнесла ответ скорый и недвусмысленный.
— Поберегись!!!
Позади раздался рокочущий гул и бульканье, и подоспели несколько отсутствующих осадников, толкая перед собой огромные баллоны, меченные синей и тремя белыми полосами накрест.
Завидев эту тару, я едва на столб ограждения не полез. Не со страху — с разумной осторожности. Случись во внутренней оболочке этих бочонков прореха… кадоргам–то что, они неживые, пусть и только снаружи, а мне верный конец. Или такое увечье, после которого кадавризация окажется единственным выходом.
Округлые бока баллонов проплывали мимо в опасной близости от меня. Рокот ударов по выбоинам и густой плеск содержимого доносились с неприятной четкостью. Демоны дурной погибели! Только этой мерзости тут не хватало!!!
Леах что, вконец сбрендила после давешнего купания?! Не может же она не понимать — в случае чего ей не лучше придется! Однако решилась же. Видимо, не на шутку в раж вошла, раз посмела изъять со склада такое жуткое оружие, как биоактивный растворитель. В мирное время его допустимо применять только под расписку и с точной дозировкой. А тут кадорги, как выпивку на разгульном пиру, выкатили цельные, опечатанные штампом алхимзавода бочки с «ведьминым студнем».
Да, спорить нечего — сильнее «голубой гибели» только стратегический светосброс. Ничто живое во всем мире не устоит перед биорастворителем. Применять его без хорошей войны в качестве оправдания — себе дороже, чистое безумие. Однако для меня данное сумасшествие станет неплохим поводом привязаться к высокородной на предмет разбазаривания и нецелевого расхода жуткого зелья.
Авось удастся загнать обратно инициативу Инорожденной вместе с баллонами смертельно опасной голубой слизи, словно хисахскому факиру, играющему на блокфлейте — ручного драконника назад в корзинку. Вот только факир из меня сейчас никакой. От «разумной осторожности» коленки едва друг о друга не стучат и зуб на зуб не попадает. А уж слова на язык не идут и подавно. Но отступать–то некуда!
Огибая по широкой дуге смертоносные бочки, я нагнал сумасбродную эльфь, загородил ей дорогу и вытянулся во весь рост — стойка «смирно» лучший способ унять дрожь в коленях. Тут же нашелся способ превозмочь собственную бессловесность. Как и позавчера, на подмогу пришел канцелярский слог.
— По какому праву ты распоряжаешься личным составом и оборудованием?
Ответа я дожидался с запалом заведомого победителя, готового гнать и не спускать.
Но, в отличие от эпизода с запасами воды, сегодня у Инорожденной нашелся рациональный аргумент. Со ссылкой на устав инспекционных мероприятий, который я удосужился–таки просмотреть перед дорогой. Что удивительно, она, как выяснилось, тоже не пренебрегла сим документом. Совершенно против своего обыкновения — хотя полностью в струе общей зловредности…
— В соответствии с пунктом вторым раздела «О допустимых действиях», — с неприкрытым самодовольством отчеканила эльфь, — любой из инспекторов может однократно отдать необсуждаемый и неотменимый приказ! Причем до его исполнения никто иной не имеет права противодействовать или отдавать противоположные и саботирующие указания!
Крыть мне было явственно нечем. Вот уж действительно, и составители уставов не все предусмотреть способны. Инициативных дурищ на несвойственных им должностях, к примеру…
— Это болото нуждается в волевом импульсе! — меж тем продолжала Леах. — Да–да, я не о топях, а о лагере этом закисшем! Единственное, чего здесь всем не хватает для исправной работы, — хорошего пинка, чтобы забегали! И я его обеспечу!
Кадорги вновь недовольно загалдели вполголоса, глухо, словно обвал в глубокой шахте. Но перечить высокородной не решились — не тот калибр. Та, все же почуяв раздражение потенциальных исполнителей необсуждаемого и неотменяемого, слегка сменила тон, перейдя на более воодушевляющие резоны.
— В каждом деле есть главное слово, решение, которое может все правильно повернуть! И раз тут никто на него не способен, — тут она явственно покосилась в мою сторону, — приходится все решать самой!
Финальную ноту зараза эльфийская верно выбрала. Еще и потупилась скромно, сделавшись на миг неуловимо трогательной. Кадорги, падкие на девичью слабость и демонстративную стойкость хрупкой — в сравнении с ними — эльфи, мгновенно размякли. Теперь они были готовы за ней хоть куда. Хоть на Мирового Землезмея с заступом…
Лесная поняла, что обстановка окончательно переломлена в ее пользу. Картинно махнув рукой в направлении кромки деревьев, она застыла в величественной, по своему разумению, позе и проорала:
— У меня есть право на необсуждаемый приказ! И этот приказ — вперед!
Тяжеловесные туши осадников затрусили мимо нее и меня в указанном направлении, катя смертоносные баллоны. Как заклятая шарманщиком марионетка, светлоэльфийская провокаторша мерно вопила в качающиеся спины лозунг за лозунгом, не снижая волевого напора:
— Дружно! Храбро! Вперед! Одержать стихию мощью разума! Все — на одержание!!! С вами — Сила! С вами — Воля! С вами — Победа!!! — Ее скандирование удивительно точно вплеталось в ритм тяжелой поступи кадоргов.
Быстро, однако, освоила Инорожденная пропагандистский лексикон. В том числе сугубо местный, если судить по непонятной доселе надписи на воротах лагеря.
Вот, значит, в каком смысле «одержание»… Хоть от сердца отлегло. Представлять здесь кого бы то ни было одержимым в полную силу как–то по определению не хотелось. Даже саму высокородную, как к ней ни относись в конце концов…
Хотя аккурат теперь Четвертую Отдельную КадБригаду можно было в известной степени считать одержимой. Одной–единственной социально активной светлой эльфью, которой не пойми в какую часть тела ударило стремление проявить себя. За чужой счет, разумеется.
Оставалось только ждать последствий, с не слишком могучим упованием, что их масштаб окажется преодолимым. Хоть молись Деве–Радуге, богине всех надежд. Хотя кто такая одна из четырех божеств Дня по сравнению со своей смертной сестрой? Да еще укрепленной в собственных намерениях правом неоспоримого приказа. Эльфийская бюрократия по нынешним временам будет посильней эльфийских же богов. Если кто ею одержим, так просто не справишься. И как изгнать этот враждебный дух, до сих пор никому на ум не приходило.
А я… Что я? Ничего не могу поделать до исполнения этого массового позыва к самоубийству. Там посмотрим, что удастся спасти и как самому выкрутиться…
Нечего зря голову ломать. Раз не в моей власти коренным образом повлиять на ситуацию, подыщу хотя бы для себя местечко побезопаснее, насколько это вообще возможно здесь и сейчас. Время есть, пока КадБригада на рубеж выходит. А пока остается лишь тащиться следом за стеной громадных спин, в облаке пыли от топочущих ног, которым любой слон позавидует.
— Стаановись! — донесся от самой кромки джунглей командный визг светлоэльфийской дивы.
Тридцатифутовые человекоподобные фигуры развернулись в неровную цепь как раз по ширине частично подтопленного перешейка, отделявшего ту зону острова, на которой располагался лагерь, от еще не освоенной. На другой стороне в изобилии виднелись остатки предыдущих попыток штурма — насыпи явно искусственного происхождения и завалы рукотворного хлама.
Среди них–то и отыскалась подходящая позиция для стороннего наблюдателя. Не до такой степени в стороне от предполагаемого участка одержания, как хотелось бы, зато на небольшом возвышении. Этакий курганчик, на котором возвышалась разлапистая тренога какого–то малознакомого метателя. Хоть «ведьмин студень» сюда не затечет, и то страху меньше.
Не теряя времени, я подобрался поближе к намеченному укрытию, заодно получив возможность подробно рассмотреть неизвестную боевую машинку.
Это оказался спаренный колесный стреломет. Какая–то помесь армейского болтового с полицейской сосискометалкой. Только вместо литых из каучука упругих «сосисок» приспособленный под непрерывное извержение пучков надсеченных плоских игл в пять дюймов длиной и полдюйма шириной. Да еще с колбами дефера, мертвящего зелья, над обоими лотками.
Так… Что–то еще помню из армейских навыков. Отвести боевой упор, раскрутить качающейся педалью маховик. Спуск на правой рукояти — установка боевого упора в положение «огонь», на левой — сцепление селектора питания. Если выжать обе, метательный стакан получит порцию игл, а боевая планка сорвется с упора, ударив его в донце. И так — каждый оборот маховика, пока не кончатся иглы или не поступит команда прекратить огонь.
Ну, команду я здесь и сам себе могу подать. Однако непривычной системы метатель. Тесайрский, что ли? Трофейный, видимо. Боевой сувенир типа вражеского амулета или там губной гармошки. Для кадорга–то тяжелый станковый стреломет — что–то вроде одной из этих штуковин, по размеру аккурат приходится. Как для меня, к примеру, клинок трофейный — крис Мангровой Дельты или крюкортик Воина–Жреца. Красивая вещь и завидная добыча. Настоящий знак Соевого отличия, символ памяти о минувших сражениях. Тогда ясно, чего они его с собой таскают и перед самым вражьим логовом выставляют красоваться. По привычке, хотя враг сменился уже давным–давно…
Только привычки любого противника здесь не меняются. Будь то люди Тесайра, будь то сами топи Мекана. Спуску солдатской душе давать не склонны ни те, ни другие.
Вот и сейчас джунгли обеспечили всем нам отнюдь не вдохновляющее зрелище. Вешки, с вечера выставленные Зарецки по нашей с ним договоренности, Мекан поглотил до последней, вернувшись на отвоеванную вчера землю непроходимыми зарослями.
Кадорги неуверенно топтались у кромки подступивших обратно джунглей, не зная, что теперь делать. За ночь от вчерашней расчистки не осталось и следа. Будто не дюжина часов прошла, а столько же сезонов— пни, стволы брошенные сгнили, новые поднялись в прежний рост, лишайники, мхи да лианы переплели и укрыли все плотной сетью. Как не здесь я вчера по вырубке прохаживался. Силен Мекан…
Единственной, на кого столь явная демонстрация мощи топей не возымела требуемого эффекта, оказалась Леах. Светлая эльфь прохаживалась туда–сюда за строем, как гиена за решеткой зоосада — хищно, монотонно, неостановимо, словно гипнотизируя джунгли и подчиненных своим напором.
Наверное, ей казалось, что так она напоминает полководца перед битвой… книжного и перед книжным же побоищем. Ерунда. Настоящие генералы накануне основательной бойни забиваются поглубже в блин–лаж и торчат там, отставив зады, над оперативными столами и хрустальными шарами, заклятыми на связь и разведку. Высокородная в такой позиции выглядела бы соблазнительно, не спорю. Вот только меня в ее исполнении уже абсолютно ничего не заводило. Опаска да отвращение все пересилили. С гиенами постельных танцев не пляшут, будь у них хоть трижды течка…
Уразумев, что на сегодня от кадавризированных организмов боевого порыва ждать не приходится, Инорожденная Дня решила подбодрить их личным примером — извлекла откуда–то более–менее подходящий к ее размерам топор и просочилась сквозь строй к самой кромке зеленки. И где только нашла эту стальную игрушку чуть меньше моего роста?
А, ясно, откуда инструмент — следом за ней плелся Большой Бу, в первый еще день виденный с мячом, обжитым военно–полевыми мышами. Тот самый, которому при кадавризации досталось шасси самого мелкого антропоморфа, саперного. Всего–то размером с крупного огра, каковым он и был при жизни.
Из–за этого забывший себя кадорг оказался в Четвертой Отдельной на роли кого–то вроде полкового воспитанника и со временем приобрел некоторые инфантильные черты, в критических ситуациях выходившие за пределы вменяемости. Вот и сейчас он увязался за высокородной ау Риер, плаксивым басом приговаривая: «Бу–у! Отдай, тетенька! Топорик казенный! Бу–у!»
С вяловатым интересом железные парни наблюдали за хай–леди, собравшейся замарать белы ручки работой, — неужто в самом деле решится? Отступать та не собиралась, и тяжеленный огрский саперный топор ничуть не был помехой ее порыву. Вывернув зазубренную махину над головой, Инорожденная Дня врубилась в ближайший ничем не повинный ствол. По броне впавшего в детство кадорга прозвенели щепки, лесина обреченно затряслась. Решилась–таки. Тормозов ей Судьба при раздаче пожалела, видимо… Удар за ударом поочередно отдавался глухим эхом то от стены джунглей, то от строя КадБригады. Личный состав взирал на происходящее во все большем замешательстве. Зрелище того стоило. Лесная, наотмашь рубящая дерево, — это что–то… Даже мне стало невместно.
Большой Бу бестолково топтался за спиной Леах, поминутно уворачиваясь от ее неловких замахов. Топором она орудовала азартно, но неумело, по–бабьи. Но все же справилась как–то и, навалившись всем телом па топорище, налегла на ствол, провисший в лианной сетке. Дерево качнулось и начало–таки заваливаться в глубь джунглей, пока не рухнуло с треском. Эльфь торжествующе обернулась, воодушевленная достижением.
Ответный ход Мекана не заставил себя ждать. Откуда–то из самой гущи зарослей с нарастающим хрустом и гулом вывалился здоровенный, с осадника толщиной, подгнивший ствол, пролетел в дюйме от высокородной и со всего маху пришел на кумпол Большому Бу. Тот только руками успел взмахнуть, как ныряльщик перед прыжком. И все. Конец пришел тридцати шести процентам его биоадекватности, так некстати впавшим в детство…
По неровному строю Четвертой Отдельной прокатился глухой лязгающий ропот. Как ни странно, именно смерть собрата оказалась тем, что заставило остальных забыть об осторожности. В бой их погнал не безумный приказ светлоэльфийской стервы, а вполне законное чувство мести за своего. Всей толпой ломанулись, высокородную едва не стоптали.
Впрочем, у той после удара возмездия наблюдалась некоторая прострация. Так что стремительно переваливающиеся туши кадоргов Леах пропустила мимо себя, лишь отрешенно покачиваясь, словно водоросль какая под течением быстрой горной речки.
В воздух полетели зеленые клочья и пальмовая тепа, засияли синим струи «ведьминого студня», заставляющие все живое расплываться в слизь. КадБригада крепко взялась за дело, вгрызаясь в стену джунглей наподобие исполинской цепной пилы, где вместо зубьев — тридцатифутовые гиганты из семи металлов, движимых пятью стихиями. Заточенные специально под разрушение укреплений в условиях противодействия вооруженного противника всеми способами, включая магические. В общем, кто на дороге встанет, тому не позавидуешь.
Поначалу все шло почти успешно. Заросли от такого неистового напора вроде как оторопели и с ответными действиями замешкались. То есть стояли под ударом, словно обычный бурьян на заднем дворе у фермера, решившего совладать с ним посредством косы, серпа и сучкоруба. Но бывалого меканского ветерана лживым спокойствием зеленки не обманешь. Слишком часто на моей памяти доверившиеся ей расплачивались жестоко и неожиданно…
Сейчас я тоже не смог бы с уверенностью сказать, когда топи исторгли противодействующую силу. Гуще ли стали тучи насекомых над сотрясаемыми удар за ударом кронами пальм, суматошнее ли метания существ, потревоженных одержанием, — не поймешь. Только не заметить набирающее силу глухое недовольство джунглей с какого–то момента стало уже невозможно.
Раскачивание ветвей под секущими лезвиями приобрело свой, самостоятельный ритм. Свежие побеги и листья заплясали, на глазах отрастая взамен отсеченных. Выплескивающиеся из лиственной тени стаи живых тварей обрели единство, расчетливо ударяя в кажущиеся слабыми места строя. Будь там кто другой вместо мертворожденных осадников — смяли бы, не заметив. Даже двенадцатифутовых огров с джунглерубами в половину их роста и в полном саперном доспехе, герметизированном магически от воздействия биоактивной среды.
От насекомых и мелкоптичья нектарососного, тучами вьющегося над побоищем, малость напрягшись, я выставил ветровой щит — что–то вроде вихря вокруг себя, любимого, дабы отсечь любую попытку испробовать жало или клюв на беззащитном, в отличие от корпуса кадорга, теле. Раньше не пробовал, только знал, что такая защита в ходу у Инорожденных соответствующих симвотипов. Но Мекан по особой нужде чему хочешь научит. И чему не хочешь, тоже…
Наземная мелочь пока что обтекала стороной курганчик со стрелометом, на котором я пристроился. Тех же, кто посерьезнее, до поры сдерживали железные парни. Ненадолго, конечно. Зверье перло, как тесайрцы под Та–Ханхом. Не остановишь. Только убить можно, да всех не убьешь.
Так что вскоре следует ждать зубасто–когтистых гостей и по мою душу. К тому же еще, небось, шипастых, колючих и панцирных. Или все это вместе, как тесайрецкий дивнобраз–крохобор, который термитов на липкий язык берет, а во всех остальных, кого завидит, мглы ядовитые мечет, как заправский стрелометчик. Удивительно покладистая и дружелюбная скотина. Образец местного гостеприимства!
Ну вот, дождался. Напророчил маг себе смертной жути… Между стволами замелькали приметные продольно–полосатые шкурки. Целое море оранжево–черных спин на уровне моего колена. Похоже, оправдались самые мрачные мои предчувствия. Так и есть. Стремминги.
Поодиночке вечно трясущаяся полосатая тварь с огромной пастью и хилым тельцем совсем не опасна. Какой спрос с грызуна, пусть даже меканского, с резцами в ладонь человека? Вот только порода эта поодиночке не ходит. А собравшись в стаю–рой под несколько сотен числом, отчего–то испытывает странную тягу к перемене мест. И если на пастьбе всеядной мелкоте по определению ни до чего дела нет, то в Дороге то же безразличие принимает куда более опасные формы. В корне несовместимые с существованием любого препятствия на пути роя.
Проще говоря, все, что стремминг не в состоянии с ходу перелезть или перепрыгнуть, он подгрызает. Один — сосенку или ногу человека. Двигаясь же в количестве сотен — двадцатифутовый в обхвате бао–дед, все шесть ног слона по очереди или одновременно, да вообще все что угодно, кроме камня и металла. Единственный способ спастись — забраться на валун или железный шест, подпрыгнув, уцепиться за лиану повыше или улететь. Залечь, конечно, тоже можно, но, во–первых, нет гарантии, что стремминг не вздумает попробовать на зуб свежую падаль под ногами. А во–вторых, движущийся рой, жрущий все съедобное по дороге, оставляет за собой богатый след из непрерывно извергаемого дерьма.
Как дым из печи, валом из них прет. Не случайно на выгрызенных в чащобе просеках подрост поднимается споро да дружно. Только на следующий сезон, когда перегниет эта отрава и запах выветрится. На пути к спасению, конечно, указчиков не сыщешь, да жить каждому хочется, и все–таки лучше обойтись без последнего способа…
Причем какого демона стреммингов срывает с насиженных мест, никто не знает. Говорят, оттого это, что меканские лесные духи на них в кости играют. Кто победит, тот и забирает стадо.
Но это не так уж важно. Главное — не попадаться на дороге у обезумевших грызунов. Чего нам, похоже, избежать будет очень и очень трудно.
Стремминги выплеснулись из–за стены джунглей. Ударили в ноги кадоргам — скрежет резцов по металлу был слышен даже отсюда. До самых колен осадников допрыгивают, а это повыше моих глаз будет. Хорошо, что подобия живых существ из семи металлов, движимых пятью стихиями, грызунам роевым не по зубам. Но и сдержать напор тварей кадорги оказались неспособны. Полосатые спины уже мелькали за строем антропоморфов.
Вот тут дело пошло всерьез. Я лихорадочно заработал ногой, раскручивая маховик колесного стреломета. Руки сами собой пробежали по стопорам и передачам, напоследок синхронно открутив вентили колб с мертвящим зельем над обоими лотками. Указатель оборотов колеса как раз поднялся в положение готовности к стрельбе.
Вовремя — обтекая кадоргов, поток стреммингов грозил нахлынуть на меня. Здоровенные, в ладонь, резцы грызунов недвусмысленно намекали на исход столкновения. Ничего, отобьемся. Против таких надсеченные иглы, дефером политые, — самое оно. Врассыпную бьют, на месте кончают.
Застучали метательные планки, и в накатывающую волну грызунов ударили снопы зеленых искр. Каждая из них разбивалась на стальные осколки о любое препятствие — кость, зуб, просто оказавшийся рядом корень. Мертвенно светящееся зелье разъедало плоть за доли секунды. Стремминги заверещали всей оравой и попытались отхлынуть. Но не тут–то было — задние напирали, средние пятились, передние бились в агонии, разлагаясь заживо. Перед импровизированном позицией поднялся живой вал из визжащих тушек. Может, показалось с перепугу, но кое–где он достигал моего роста, что никак не радовало. Лотки стреломета суматошно метались с фланга на фланг. Надсеченные иглы в мертвящем зелье струями зеленого свечения подпирали беснующуюся живую плотину, не давая ей прорваться.
На мгновение я понял, что чувствует тесайрский стрелометчик–смертник, прикованный к своему метателю. Ох, зря расчетам этих смертников не выдают огневую снасть карманного калибра. Чтобы подорвать себя не могли, что ли? Или тех, кто оставляет их на обреченной позиции…
Ничего, в отличие от них, у нас найдется чем переломить ситуацию. А то всей жизни бы мне, как тому тесайрцу — покуда в коробах установки хватит стрел, а в колбах дефера.
Торопливо я вытащил из подсумка пару фунтовых файрболлов. Чиркнул шаром сгущенного горючего тумана по кресалу на наплечном ремне, примерился к броску. Разгорающаяся огневая снасть привычно припекла пальцы, как на тесайрском фронте, в Мекане. Да я и есть в самом что ни на есть Мекане! А что напротив не стрелки болотные, не Воины–Жрецы, так разницы никакой. Сбрендившие «биомагические ресурсы», до которых Анарисс с Тесайром в равной степени жадны, искрошат меня в фарш в лучшем виде, с острой приправой из самих себя.
Удивительно, сколько всего можно передумать, пока файрболл к цели летит. Ну вот, долетел. Жахнуло — только клочки да щепки засвистели. Надо бы ему вдогонку еще добавить. Между первой и второй перерывчик небольшой…
Жахнуло еще разок. Где рукой махнул, там улица, где ногой ступил — переулочек, как тесайрцы поговаривают о своем Маге–Императоре, в былинах воспетом. А чем я хуже? С хорошим–то файрболлом я и против самого Теса Вечного готов, не приведи Судьба, конечно. А приведет, так выстою. Он всего лишь человек!
Эк развоевался. Умерить запал надо, а то до добра не доведет. Опять эльфье высокомерие поперло, как в разговоре с Зарецки. От Лесной нахватался, что ли? Или, не исключено, опять последствия Меча Повторной Жизни сказываются. В качестве довеска к иным благоприобретенным способностям.
Может быть, их попробовать? Среда приложения как раз подходящая для магии рабочей функции. Зелени вокруг сколько хочешь. Если удастся силу топей саму с собой столкнуть, у всего этого безумного предприятия появится шанс.
Я внутренне собрался, пытаясь отрешиться от боевой лихорадки и почуять потоки силы растений. Ого, сколько их тут! Не потоки — водопады горные, прилив с отливом, водоворот Ротеро! Отделить пару струек и подозвать поближе оказалось плевым делом. Зеленый частокол ростков выплеснулся из–под земли с воодушевляющей готовностью. Что бы с ними такое полезное проделать? Плетень защитный для начала, что ли…
Цепкие побеги с готовностью окружили стрелометную позицию, на глазах сплетаясь и крепчая. Теперь осталось только развернуть все эти шипы и колючки вовне, направляя против внешних атак. Ну–ка, попробуем…
Не тут–то было. Подчиняться мне вызванные силы, как в классическом анекдоте про ученика мага и метлу, и не собирались. Зелень поднималась все выше, стягивая ощетинившееся остриями кольцо вокруг опор треноги стреломета. От этого на плетеном сиденье лафета становилось все неуютнее. Да что там неуютнее — откровенно жутковато. Не до рефлексии, в общем, тут уже драпать надо!
Забравшись на станину, я оттолкнулся что было силы и ломанулся сквозь сеть колючих побегов. Едва успел — ткань комбеза и куртки продрало порядочно, кое–где и до шкуры шипы достали. Откатившись на более–менее чистое место, я лишь успел мельком увидать, как терновый клубок сомкнулся над брошенным метателем, стягиваясь все более туго. Только станина хрустнула да лапы треноги задрались нелепо. Остатки мертвящего зелья из расколотой колбы ненадолго сдержали напор зеленки, но взамен почерневших и растекшихся вонючей слизью побегов тут же поднялись новые. На самых верхних, заматеревших уже колючках гордо реяли полоски камуфляжной ткани из моей рейнджерской куртки.
Ладно, сам цел — и на том Судьбе спасибо. Встал, отряхнулся малость, осмотрелся. Кстати, о Леах вспомнил. Как там главная виновница всего этого смертоносного бардака? Не довелось ли ей стремминговым дерьмом умыться, а то и чем похуже, вроде собственной крови…
Высокородная обнаружилась в сравнительной безопасности. Да что там в сравнительной — в полной, если такая вообще возможна в самом сердце меканских топей. Нашла себе стерва светлоэльфийская надежное местечко — на сгибе руки Зарецки. И устроилась там поудобнее, опасливо подобрав ноги и вцепившись обеими руками в щиток бицепса осадника. Как только запрыгнула на такую высоту! Даже с ее ростом и силой Инорожденной — задача нешуточная. Чего только страх не сделает…
Капрал–кадорг был вынужден одновременно командовать прочими и защищать психованную эльфь, отмахиваясь от наседающих болотных тварей одной лишь свободной рукой. Видно было, что дается это ему все тяжелее. Если бы не Харм, прикрывающий ноги, не знаю, как Зарецки удержал бы напор джунглей. Пес–кадорг умело стаптывал побеги бешеной «зеленки», а шальных стреммингов отбивал на лету — просто выхватывал из воздуха пастью и отбрасывал в стороны уже неподвижные, измятые тушки. Так их, а то распрыгались, как блохи на прожарке обмундирования. Как бы только нам всем этак не запрыгать!
Казалось, хуже быть уже не может. А если и может, то для этого что–то уж совсем жуткое случиться должно. Катастрофического масштаба. Явление богов Ночи средь бела дня или наоборот.
Хватило же совсем пустяка. Одной только долго–живущей смертной сестры Победивших богов и всей дурости ее.
Взвизгнув по–особому истошно, так что стало слышно даже сквозь гвалт одержания, Леах подпрыгнула на своем насесте, задергалась вся, как кадавр со сбитой настройкой, замельтешила конечностями, рванула вверх и, словно сумасшедшая белка по стволу, взлетела на самую вершину корпуса кадорга.
Безопаснее ей там показалось, что ли?
Так или иначе, но в результате Лесная засела на голове Зарецки наподобие плотной повязки, напрочь закрывая тому обзор.
Кадорг зашатался, поводя вокруг себя руками, словно внезапно ослепший человек, только в полдюжины раз больше. Стволы пальм под его лапами ломались, как зубочистки, неуверенные шаги крушили пни и подлесок, лианы рвались о колени. Зверье с перепугу поначалу метнулось прочь веером.
Ненадолго. Меканские джунгли чутки на слабину. Из бурелома, словно невзначай, медленно вывалилось здоровенное бревно, поменьше того, что Большого Бу прикончило, но все одно любому кадоргу достаточное. Нежно и незаметно оно легло под ноги капралу, придавив опорные площадки бронзовых лап.
Зарецки к тому времени сообразил, что именно послужило причиной дезориентации, и принялся бережно отдирать Инорожденную Дня от лицевого забрала. Эльфь цеплялась изо всех сил, выла, вертела головой и пыталась кусаться. Как при всем этом он умудрился не повредить ее стальными когтями — не понимаю.
— Шаугвахль! Аш–шуйр вахль!!! — Надеюсь, я правильно разобрался в корнях и выкрикнул именно то, что думал.
— Кровавая сука! Бешеная кровавая сука! — ответно прогудело, как в бочку, над моей головой.
Перевод довольно верный. Правда, «вахль» — не совсем «сука», а самка боевой гиены–убийцы. То есть, по большому счету, именно кровавая сука… Неужто Раптор кеннэ выучил?
Наконец обезумевшую вконец высокородную удалось отделить. В воздухе она вяло обвисла, словно ветошь. Капрал огляделся и восстановил равновесие.
Но было уже поздно. Целая связка стволов, сплетенная воедино бесчисленными лианами, легла за спиной кадорга, — всей тяжестью наваливаясь ему под колени. Зарецки зашатался, словно обезьян–прямоход, пойманный за ноги в ловушку из бревен. Харм заметался вокруг, грызя лианы, пытаясь оттащить стволы. Тщетно. Джунгли неумолимо ставили капрала на колени.
Поняв, что самому уже не вырваться, Конрад оглянулся. Затравленно, как мне показалось. Но на самом деле капрал просто искал место помягче и побезопаснее. Не для себя — для стервы светлоэльфийской. Найдя подходящее, он со всего размаха отправил высокородную в полет. Та пошла невысоко и без особых финтов. Летела, как плыла по–собачьи, так и приземлилась на кучу пальмовых крон, сваленных кадоргами в здоровенный сноп. Самое тихое место во всей этой заварухе. Ни стреммингов, ни горчичных слизней. Только мелочь всякая, не слишком кусачая, да и та от шлепка сверху порскнула из кучи во все стороны. Зарецки досталось иное. Раскачиваясь на подгибающихся ногах, кадорг принимал на себя волну за волной бросаемых джунглями тварей. Стремминги, безлапые квакши, шлангоносы — все, кто способен сбиваться в стаи, и те, от кого подобного ждать не приходится. Харма этот потоп просто смыл, снес, отбросив едва ли не к нам с Раптором. Свой последний бой командир КадБригады принимал в одиночку, без верного помощника.
Долгие секунды казалось, что вот–вот Зарецки выправится и сбросит погребающие его под собой джунгли. Но природа сильнее любой магии разумных. Кадорг медленно, незаметно поначалу, начал клониться вперед. Оплетающие его лианы затрещали, зверье метнулось прочь из–под рушащейся туши осадника.
Тяжкий грохот, треск и плеск возвестили о падении на долгие лиги вокруг. Лицевым забралом капрал пришел как раз в сияющую голубым лужу «ведьминого студня».
Чем началась для Конрада Зарецки карьера кадавризированного организма, тем и закончилась. Оставшиеся ему двадцать восемь процентов биологической адекватности бесследно растворились, окончательно истекая в живую бесконечность Мекана.
«И ни во сне, ни наяву уж не отпустит топь…»
Все.
Казалось, все затихло. Не от уважения к смерти — тесайрский фронт от такого отучает сразу и навсегда, — а от масштабности потери, размера катастрофы. Которую распоследняя здешняя тварь не разумом — чутьем возьмет. Самая распоследняя…
Кроме высокородной.
Из трясущейся кучи пальмового листа неуместно доносились возмущенно–недовольные вопли. Опасное зверье потихоньку обживало безопасный оазис, одержанный разрушительной мощью разума, и надо бы прибрать оттуда Леах ау Риер ау Сниотта, уари Инерс. Это если по правилам. А если по совести…
Единственное, чего мне хотелось сделать по–настоящему, — это одним ударом тесака снести голову проклятой мрази.
Однако жизни наши друг на друга в этом походе записаны. Хочешь не хочешь, а спасай. Как оправдаться, если светлоэльфийская стерва найдет судьбу свою неминучую не при участии моем, так хоть в присутствии, еще не придумалось. Так что, скрепя сердце, пришлось указующе вытянуть руку в сторону пальмового стога и скомандовать:
— Харм, апорт!
Пес посмотрел на меня укоризненно, но не шевельнулся. Пришлось повторить приказ.
— Апорт!!!
Только тогда он поднялся и, набирая ход, потрусил исполнять.
Самое время. Стог уже изрядно осел и потихоньку подавался под атакой меканских тварей и всепожирающего биорастворителя. Еще немного, и все можно будет спокойно списать на несчастный случай. Но нет — возмущенный визг эльфи возвестил об удачном завершении по крайней мере первого этапа спасательной экспедиции. Из пальмовых листьев показалась голова пса с болтающейся в зубах фигуркой Инорожденной.
Харм в три прыжка вынесся из гущи одержания и швырнул поноску к моим ногам, как негодную падаль. Каковой, если вдуматься, высокородная Леах ау Риер и была все без малого пять сотен лет своей жизни. Светлая эльфь возмущенно встрепенулась, очухиваясь, но пес тут же припечатал ее меж лопаток стальной лапой. Не в полную силу — хребет не сломал, хотя стоило бы. Так, только вода болотная чавкнула.
Не знаю, как четвероногий кадорг угадывал, когда Инорожденная Дня открывала рот не для вдоха, а для злобной тирады, но именно в такие моменты он с абсолютной точностью взрыкивал и усиливал нажим, снова и снова окуная эльфь в лужу. Поэтому все взвизги и выкрики мерзавки завершались скорым и неотвратимым «плюх!».
Наконец высокородная заткнулась. Должно быть, вдоволь нахлебалась болотной жижи. И поделом — в сравнении с ее выражениями лужа куда чище смотрится. Хоть рот от всей этой грязи прополощет. — Фу, Харм! — нехотя отозвал я пса. — Фу! Хватит! Кадорг медленно убрал лапу и отошел в сторону, утробно рыча на одной ноте. Леах проводила его опасливым взглядом через плечо. И не зря. Поверить, что урок пошел светлоэльфийской дряни впрок, пес не мог, поэтому оставался настороже.
Добрую дюжину секунд она только шумно сопела, приподнявшись на локте. Молча. Затем отвернулась и принялась подыматься на ноги. Отворотил физиономию и я, занятый дезактивацией едва сдерживаемого песчаными отмелями «ведьминого студня». Все внимание ушло на соответствующее заклятие. Как–то не ждал я уже от Инорожденной дальнейших пакостей. Норма за день и так перевыполнена — на пару лет вперед, не меньше.
Напрасно успокоился, как оказалось. Этот кладезь неиссякаем. Хорошо, что Харм успел несерьезно, совсем по–щенячьи взвизгнуть. Тут не захочешь — обернешься.
Вовремя. Не отряхнув толком ошметья лиан и грязь, Леах вытащила из–за пояса свой магический жезл и запалила на нем даже с виду нехорошее заклятие. Оранжево–зеленое свечение оттенка высшей тошнотворности. Как оно скажется на кадорге, в сторону которого жезл был весьма недвусмысленно направлен, я предсказать не брался. А узнать на собственном опыте и примере ни в чем не повинного пса и вовсе не был намерен.
— Не сметь!!! — одним прыжком я оказался между Хармом и Инорожденной, занесшей магический жезл. — Только попробуй!
— Что тогда? — прошипела взбешенная до предела женщина эльфийской крови.
Отвечать мне не потребовалось. Под судорожно сжатыми пальцами сам собой закрутился жгут бешено вращающегося воздуха, словно бич, выбивающий из болотного ковра клочья мха и грязные брызги. Лицо свело не хуже руки, кожа на скулах натянулась до боли, аж задеревенела. Так, наверное, ощерился, что кадоргу с его стальной пастью до моего оскала далеко будет.
Беснующуюся эльфь зрелище, похоже, проняло. Причем не знаю, что ее убедило больше — смерч в моей руке или моя перекошенная рожа. Так или иначе, ощерившись в ответ и согнувшись, будто перед прыжком на добычу, жезл свой Леах все–таки отвела в сторону — медленно–медленно, широким дуговым жестом. Заклятие, правда, с него не сняла, оставив наготове.
И то хлеб. Если не ошибаюсь, сие означает явную готовность к переговорам. Эмоции и прочая шелуха не в счет. Так начнем, не мешкая.
— Зачем же так с собачкой, а? — По уличной, клановой привычке серьезные разборки всегда с ернического тона начинать привык.
— Отойди! — Невозможность мгновенно исполнить свой замысел эльфь не остановила.
— Не, не выйдет. — Тянуть время, пока та не остынет, вряд ли осмысленно, но все–таки…
— Пес–ссс! Ос–сскорбил меня! — соизволила дойти до объяснений высокородная.
Уже лучше. Значит, точно договоримся. Осталось только найти условия, на которых договор удовлетворит нас обоих. Ну и Харма, разумеется. Желательно целиком, а не частями. На фиг мне кадорг, разнесенный на части заклятием?
Целый, конечно, тоже даром не сдался, но так хоть справедливо будет. Не дело за собственную глупость и злобу других наказывать. Хотя это как раз в эльфийских традициях. Причем именно у Инорожденных Дня. Ночные, те причину искать вовсе не приучены.
— Ну не так уж, чтобы очень… — Оттяну гнев высокородной на себя, тут не помешает.
— Не тебе с–судить! — зашипела она в ответ. Увы, не вышло сбить стерву с толку. Попробуем иначе. На совесть надавим, хотя какая тут совесть… Одно самомнение с завистью пополам. И все–таки надо попытаться.
Отвлекая внимание эльфи, я повел свободной рукой вдоль поредевшего строя кадоргов. Отступившие с горем пополам железные парни сгрудились ярдах в двадцати от нас, милосердно скрывая за собой беснующиеся джунгли и безжизненные остовы погибших. И нельзя сказать, чтобы вид у выживших был особо дружелюбный.
— Пес тебя оттуда вытащил! Прибьешь его — кто тогда за тебя встанет?!
Следуя моему жесту, Леах обвела взглядом строй отдельной КадБригады Оррей–Гайт и то, что не слишком надежно за ним скрывалось. Ее перекошенное злобой лицо постепенно поменяло выражение. Не то чтобы эльфь раскаивалась или хотя бы успокоилась. Скорее сквозь маску бешенства проступили непривычные прежде для высокородной черты страха и бессилия. Не знаю, что именно она разглядела в напряженных фигурах кадавризированных посмертно солдат, но зрелища этого хватило с лихвой. Я понял, что могу выпустить воздух, скрученный в смертельное оружие, из уже изрядно уставшей руки.
Таким образом, к достижению договоренности мы теперь были не в пример ближе. Во всяком случае, инициативу проявляла сама высокородная.
— Пока эта тварь гуляет без привязи, с места не сдвинусь! — Голос эльфи звенел на пределе.
Да хоть бы она на том месте и корни пустила, мне–то что. Но общая миролюбивость посыла ясна. Правда, кто еще тут тварь, если посмотреть. И Леах на привязи лично я увидел бы с куда большим удовольствием…
— Ладно, ладно, только заклятие загаси, — в свою очередь примирительно выставил ладони я.
Светлоэльфийская стерва только головой мотнула. На подобные уступки она еще не была готова. Все же и такой прогресс в переговорах следует уважать.
— Слышали, что хай–леди сказала? — проорал я, махнув рукой кадоргам. — Поищите для пса веревочку!
Никто не сдвинулся с места. Пауза нависла слишком многозначительная. Обведя взглядом строй, я понял, что ошибся в формулировке требования.
— Парни! Ну я вас прошу! Поспособствуйте! Шеренга заколебалась. Кто–то сдвинулся первым — кажется, Раптор. Кадорги побрели к лагерю в поисках подходящей цепи или каната. Последними с места снялись мы с высокородной и Хармом. Они по краям, я посередке, чтобы чего не вышло… Таким порядком и втянулись в главные ворота периметра.
Не знаю, откуда в хозяйстве бригады взялась якорная цепь от воздушного линкора, но ничем иным нагромождение ржавых звеньев — каждое толщиной в мое туловище — оказаться просто не могло. Высокородная не успокоилась, пока Харм не был посажен на эту цепь заместо якоря. Или самого линкора — это уж как посмотреть. Свою мощь и надежность верный друг любого разумного показал в бою. Спасая, между прочим, никчемную жизнь мерзавки.
Но хай–леди ау Риер к разумным, судя по всему, не относилась. Только увидав пса прикованным к опорам ближней к опреснителю цистерны, которую в лагере успели прозвать «водокачкой», светлая эльфь погасила тлеющее наготове заклятие и убрала разряженный жезл за пояс. Оглянулась при этом как–то затравленно и быстро–быстро убралась в свой шатер, не опускаясь до объяснений и отчета о выполнении своего неотменимого и необсуждаемого приказа…
Вот так и завершилось бесславное одержание топей Мекана силами разума. Заодно с остатком жизней четверых кадавризированных посмертно организмов, включая Большого Бу и премьер–капрала Конрада Зарецки. И вместе с нашими с ним совместными планами по осмысленному и безопасному выяснению причин данного безобразия…
У костров вечером никто не собирался. В глаза друг другу взглянуть боялись, похоже. Да и мне, по совести, тоже разбор полетов устраивать не хотелось ни с кем. Про высокородную и говорить нечего — та едва заклятие невидимости на свой шатер не наложила. Огня не зажигала точно. Хоть до завтра утихла, пакость злотворная. На большее я уже не надеялся.
На самом деле в вынужденной изоляции имелось зерно пользы. Несколько свободных часов в своей палатке давали некоторый шанс связаться с домом. Точнее, с Арбитрами или ГенСоветом Концерна. С кем угодно, кто сумеет найти управу на социально–активную жизненную позицию хай–леди Леах ау Риер ау Сниотта, уари Инерс.
А если удастся пробиться, то и с Хиррой пообщаться можно будет. Отмякнуть сердцем после сегодняшнего. Правда, именно она напоследок перед отбытием и предупредила меня, что поговорить, скорее всего, не удастся. Ни одна раковина дальней связи ни сюда, ни отсюда, с Таругской петли, не достает. Даже лучшие, хисахские, глохнут, как пустышки никчемные. «Зона неисходимости и сомнительного приема» — так это называется.
Ничего, раковины раковинами, а в запасе еще хрустальный шар имеется. Инспекторам положено, Инорожденным позволительно. А так как я теперь и то, и другое, пусть не по своей воле, то и у меня в наличии данный предмет имеется. Конечно, надежды мало — магия связи для хрустальных сфер та же, что и для раковин, только канал пошире, чтобы изображение пропускать. Только визионерские да предикторские опции у шаров этих совсем наотличку.
Так что гарантий срабатывания никаких. Но чем Судьба не шутит, может быть, и пробьюсь. Хотя бы для того, чтобы выяснить, на кого теперь оставить Четвертую Отдельную КадБригаду…
Шар, в отличие от раковины, исторгавшей только прерывистый шум, разгорелся коннект–сиянием сразу, устойчиво и надежно. Однако показывать то, что положено, не хотел упорно, хоть пальцы о хрусталь сотри, гоняя огоньки активных точек по округлому брюшку сферы. То есть вообще–то нечто определенное магический прибор демонстрировал, вот только понять, что это и откуда, у меня не всегда разумения хватало.
Наиболее близкой и понятной оказалась картинка, выданная на запрос к Светлому Арбитру. Во всяком случае, какие–то Инорожденные Дня проявились. Правда, в карнавальных костюмах, напоминающих доспехи времен Войны Сил, и в количестве, по нынешним временам попросту непредставимом. Целое шествие, молчаливое и мрачное, до полка числом, на смешных мохнатых, двуногих верховых животных, которым я и названия–то не знаю.
Во главе процессии ехал сухой и напряженный, словно палку проглотил, зрелых лет светлый эльф в маршальских регалиях, следом за которым двигалась четверка — трое той же крови и огр в полной штурмовой броне. Старший из троицы был в сардельку пьян и на голове имел измятый пыльный цилиндр, средний донельзя, даже для эльфа, смазлив, но при том брит наголо, словно жрец, а младший как из кусков скроен — весь в сетке шрамов, хотя до совершеннолетия ему оставалось не меньше сотни лет.
Успев еще подивиться, кому понадобилось устраивать бал–маскарад в местности, подозрительно напоминающей хисахскую Девственную Пустыню, я пропустил момент, когда ситуация в шаре коренным образом поменялась. Что–то свистнуло, грохнуло, как хороший файрболл, и все затянуло густым клочковатым дымом. Ничего не стало видно, зато звуков теперь было в избытке. Чинное, почти беззвучное благолепие движущейся колонны сменилось диким шумом и гвалтом.
Сильно искаженный голос, неистово демонясь, орал на аристократически–правильном кеннэ о нападении с воздуха механического дракона с неподвижными крыльями. Командные вопли перемежались свистом стрел, разрывами файрболлов и каким–то частым грохотом.
Чушь какая–то. Искусственные летающие создания невозможны — приводные тяги кадавра слишком медлительны, чтобы заставить мертворожденную тварь уверенно держаться в воздухе. Случись иначе, Тесайр с его успехами в кадавростроении имел бы превосходство в воздухе, чего нет, отродясь не было, и надеюсь, никогда не будет.
Так или иначе, никакого дракона, живого или мертворожденного, я не разглядел. А в шаре полыхнуло, хрустнуло, и по его поверхности изнутри зазмеились прихотливые трещины. Испугавшись, что ценной игрушке пришел конец, я испытал немалое облегчение, когда стало ясно, что и это всего лишь образ, выхваченный хрустальной сферой невесть откуда. Или из невесть когда?
На подобную мысль натолкнул результат последней попытки установить связь. Перепробовав все способы обращения по официальным каналам, уже на всякий случай я попробовал вызвать Хирру. Против ожидания, шар с готовностью показал смутно знакомый интерьер несомненно темноэльфийского замка. Даже совершенно конкретного замка — владение Стийорр теперь я ни с чем не спутаю. Хотя бы по вазам из твердой воды, к которым Стийорры, похоже, питали неиссушимую страсть со времен Хтангской династии. Вот только именно этого помещения что–то не припомню. Впрочем, не во всех залах я побывать успел за полгода после спешно стрясшейся женитьбы и вступления в права Властителя.
Тем более что эта уютная, всего в пол–ангара, комнатка оказалась совсем необычной. Ее наполняла мебель весьма странных пропорций. Будто на человека или даже халфлинга, а может, и вовсе на мелкого зеленого гоблина. Хотя сработано все добротно, в своеобычно–текучем темноэльфийском стиле. Стены укутаны декоративной паутиной, пуфики в виде мохнатых плюшевых пауков и сверкающих лаком кожаных скорпионов усеяли серебристого ворса ковер. Фигурки прочих разумных существ и чудовищ были расставлены в странном порядке на низеньких столиках, а в углу просто свалены кучей. И еще везде какие–то черные и серебряные сферы — матовые, сверкающие или затейливо сшитые из полосок змеиной, крокодильей, а то и драконьей кожи.
Тут до меня дошло. Мячи это. Кукольная мебель, мячики, игрушки… Вот как выглядит детская будущего Ночного Властителя. Или, точнее, будущей темноэльфийской дивы — хозяйка помещения обнаружилась, повернув к себе хрустальный шар на подставке. Наверное, тоже что–то интересное увидала.
Совершенно детская пепельная мордашка при росте с меня нынешнего. Пышная челка и два угольно–черных хвостика, туго перехваченных серебряными бантами. Пижамка насыщенно–серого — телесного для ее расы — цвета. Мягкие тапочки в виде меховых пауков. Так, наверное, могла бы выглядеть моя высокородная лет в пятьдесят–семьдесят. То есть восемь–девять на человеческий счет.
Да нет, никакого сходства, кроме общерасовых признаков. Ни жесткой хищности Хирры–охотницы, ни непреклонной мягкости ее же нынешней. Обычная маленькая янгледи, эльфийская капризуля, которой нечем себя занять в огромной детской. Вот и играется с дорогим магическим прибором, который не всякий городской маг может себе позволить. Цеховик разве что. Применение сфере из драгоценного хрусталя, как выяснилось, малышка нашла не слишком оригинальное. Продолжая поворачивать шар, она зашевелила губами, и из неведомой дали и давности до меня донеслись незатейливые слова гадания на будущего жениха:
— Явись, явись, Судьбой обернись!. Простенький заговор, известный всем девчонкам в мире. Сестрички, кузины и малолетние тетки в клане, помнится, все глаза проглядывали, забившись по укромным уголкам и вертя дешевые стеклянные шарики в такт нехитрому ритму заклятия. Особенно часто под лестницами собирались. Мы, мальчишки, сыпали на них мусор, лили воду между ступеней и скидывали крысят. Напакостить магически у нас тогда ни запала, ни умения не хватало. А здорово было бы, наверное, показать малолетним томным дурехам какое–нибудь страшилище!
Вроде меня нынешнего. Третий день не брит, грязью торфяной зарос да копотью. Камуфляжная куртка в дырах, черная армейская бандана по–пиратски сбилась на сторону. Как есть чучело болотное. То–то визгу было бы…
Однако оценить эффект подобной шутки мне предстояло теперь, а не в давние детские годы. Похоже, странная связь между Меканским рубежом и невесть какой давности замком Стийорр оказалась двусторонней, и на очередном витке сферы мы с малолетней гадальщицей столкнулись глаза в глаза. Видимо, образ мой проявился в полной красе и несомненном величии. Такого хорошим девочкам любой расы и сословия каждый день не показывают. Так что впечатление от увиденного было, судя по всему, неизгладимое. Узрев и хрустале столь экзотичную физиономию, темная эльфочка испустила оглушительный вопль.
Даже через время и расстояние, разделявшее нас, сила звукового удара оказалась нешуточной. Чисто рефлекторно я прижал ладони к ушам, зажмурился и распахнул рот, будто при аркналете, когда разгорающиеся файрболлы рычат, гудят и воют на исходе траектории. Словом, скривился, как Приснодед на непослушного младенца. Отчего, разумеется, красивее не стал. Даже наоборот, надо думать.
Эльфочка подпрыгнула, как напуганная кошка, казалось, оттолкнувшись от ковра всем телом сразу, зашипела — тоже совсем по–кошачьи — и злобно пнула ногой хрустальный шар. Без толку — моя жуткая рожа из него не пропадала. Уже всерьез испугавшись, малышка скривила серую мордочку в плаксивой гримасе и в голос заревела: «Па–а–па!!!»
Означенный папочка в долю секунды проявился из тени, падающей от витой колонны, и был мне несомненно знаком. Без малого две с половиной сотни лет не слишком изменили ныне покойного моими стараниями Властителя ау Стийорр.
Вот уж действительно зона неисходимости и сомнительного приема. Странны дела твои, Судьба…
Шар разорвал связь так же стремительно, как и обеспечил. Призраки прошлого без следа растаяли в прозрачном хрустале. Неизвестная янгледи взаправду оказалась моей высокородной, несмотря на все отсутствие сходства. А чего я, собственно, ждал? Ее нынешний симвотип не имеет никакого отношения к тому, что был в детстве. Различия между ними сильнее, чем разница между расами, народами, семьями. Так что, сменив структуру личности, моя высокородная совершила полное перерождение. Как взрослое насекомое из гусеницы через куколку.
Ничего себе гадание на суженого–ряженого обеспечила себе Хирра в несознательном возрасте! Главное, очень эффективное — стопроцентное попадание в результат. Как стратегический светосброс в собственный эпицентр. Никогда не промахивается.
Поневоле задумаешься над силой случайных совпадений или, напротив, над неодолимой мощью жесткой предопределенности, неважно, подтверждением чему из этого оказалось произошедшее. Сложно читать знаки предстоящих или минувших событий, и не всегда ясно видимый смысл оказывается единственным и главным. А у случая с предопределенностью в мире одна хозяйка, не считаться с которой бессмысленно.
На самом деле вывод из всего этого был один: спорить с Судьбой не имеет смысла. Что Хирре с ее гаданием, что мне со своими попытками наладить связь. Однако это вовсе не значит, что надо вообще руки опустить. Еще попрыгаем, как тот дракончик к крынке со сметаной. Теперь такого дракончика, засунувшего заднюю лапу в пасть, рисуют на горловинах кувшинов — в назидание прочим, считающим, что именно они попали в самое безвыходное положение…
Первым из возможных прыжков должна была стать разведывательная экспедиция в сердце болотного острова, задуманная с ныне окончательно, на все остававшиеся двадцать восемь процентов, покойным Зарецки. Надеюсь, безумная атака, спровоцированная высокородной ау Риер, не слишком глубоко перебаламутила джунгли. Если, как обычно, враждебность местной Жизни достигает предела у периметра лагеря — остается только успешно выбраться за этот периметр.
Жалко, конечно, что теперь Харма с собой для страховки не прихватишь. Светлоэльфийская стерва явно начнет с утра крутиться вокруг «водокачки», ожидая повода отомстить четвероногому кадоргу. Надо будет попросить Раптора присмотреть за псом в мое отсутствие, чтобы чего нехорошего мерзавка не учинила.
Впрочем, одну службу Харм мне сослужит, даже оставаясь на месте, — отвлечет Инорожденную шпионку от моего похода. А то только ее мне не хватало в экспедиции, и без того не слишком безопасной. Участие этакой способной помощницы способно до основания сокрушить любой замысел даже без постороннего вмешательства.
Поутру все прошло без заминки. Даже подозрительно. Раптор с готовностью согласился подежурить при привязанном Харме. Его и самого, похоже, тянуло на пару с псом помянуть прежнего его хозяина и своего командира. Без лишних глаз, включая мои собственные, которые теперь по одному только прозванию собачьи…
Высокородная тоже, к счастью, по дороге не попалась. Тут я, правда, успокоил себя перестраховкой — в путь собрался малость пораньше, чем она обычно глазоньки продрать изволит. Хоть бы и сутки теперь провалялась, тварь такая, только порадуюсь лени эльфийской.
До самого периметра добрался бодро, а там все–таки сбавил темп. После того, что мы тут учудили всей КадБригадой меньше суток назад, по спине морозцем гуляла вполне понятная опаска, и к кромке зеленки я подходил этак осторожненько, готовясь в любой момент дать деру.
Но обошлось. Ни лист, ни веточка на мое приближение лишний раз не шелохнулись. Как положено под ветром слегка шелестеть да раскачиваться, так и шуршали помаленьку. Гуляй — не хочу, словно в парке поместья эльфийского. Без страха и злобы, без дурного беспокойства.
Силен Мекан, да отходчив. Будто не вчера в овощное рагу с мясным приварком все тут крошили. Не без моего участия, кстати. А вот же — вход опять свободен. Правда, только если живого в тебе больше, чем мертвого. Кадоргов–то уж не пустит, на них у местной флоры с фауной условный рефлекс выработался. Кроме Харма, конечно. Пес, он и есть пес, хоть из семи металлов, движимых пятью стихиями, сделан. Большей частью, во всяком случае.
Эх, его бы прихватить… Да чего уж теперь жалеть. Высокородную не переупрямишь, а отходчивостью эльфы никогда не страдали. Она у них пропорциональна сроку жизни. То есть через пару сотен лет Леах может сменить гнев на милость. Вот только никто из прочих этого счастливого момента не застанет. Ни мы с Хармом, ни Четвертая Отдельная КадБригада, ни остров этот болотный. Топь его раньше возьмет…
Хотя, возможно, и не прав я. Мекан вечен. Что ему острова и топи, что эльфи сумасбродные с их капризами. Всех переживет, всех перестоит вода стоялая. Болото было, есть и будет… есть. Всех сожрет, без остатка счавкает своим необъятным хлебалом.
Вот ведь как повернул! Негоже с такими мыслями на дело отправляться. Да и правило старое — присесть на дорожку — забывать не следует. Авось настрой переменится, дурь тоскливая в землю уйдет, как заряд «герисской банки».
Помогло. Лесная тень, укрыв от пологих солнечных лучей, спросонья режущих глаза, прояснила голову, или свежесть утренняя, которая и в распоследнем болоте хоть на час дневной жар и ночную хмарь пересиливает. Отпустило.
Тем более что остров песчаный, с извилистыми пляжами и шелестящей пальмовой листвой, — это уже не топи. Куда больше способствует хорошему самочувствию. Тут не заметишь, как втянешься, войдешь в легкий да спокойный местный ритм. Время совсем иначе пойдет — часы за минуты, мгновения за часы. Обо всем забываешь, бесцельно бродя по безопасным в сравнении с прочим Меканом тропам.
Так и пробродил я до полудня, а то и часом–другим дольше, ничуть о том не жалея. Знал бы, что искать, иначе бы шел. А так все правильно, Судьба сама на место приведет. Или не допустит до него, если так вернее по ее разумению.
Здесь ко всему со вниманием подходить надо. Что к Судьбе и знакам ее, что к сугубо местным приметам. Мекан умения их читать и самому не слишком уж выставляться наперекор местным порядкам завсегда требует.
Конечно, житель я городской, и до рейнджера под заклятием растворения в «зеленке» мне по–любому далековато. Только спесью записного аборигена улиц я никогда не страдал. Пусть за своего здесь не сойду, но и чужаком высокомерным да брезгливым никогда выглядеть не буду.
Такие обычно напуганы до полусмерти, вот и кривят лицо на меканское буйство жизни. Как Леах нынче. Ей–то, Лесной Сестре, чего здесь бояться? Не пойму я все–таки этих эльфов. Или женщин. А то и вовсе тех и других разом.
Нет, у меня самого отношения с любым лесом другие. Чуть со стороны, без панибратства и попыток казаться своим. Но уважительные. Да и как иначе, когда в меканских топях все по справедливости, по фронтовому закону. «Каждому — свое», как исстари на воротах казарм пишут. К примеру, те же термиты мертвый сухостой понемногу стачивают, на грибницу в своих громадных башнях переводят, а муравьи на живых деревьях тлей пасут да нектар сосут.
Так и обе эльфийских расы. Что Ночные, мастера с неживым обходиться, что Дневные, повелители всего живущего. Одни, как термиты, что угодно сделать могут с камнем, металлом и нежитью, отданной во власть Лунной богини. Другие, наоборот, силой самого Солнечного Бога по–муравьиному способны вылепить все, что нужно, из живой материи. На одно только и те, и другие мастера — громоздить общественные институты наподобие насекомьих гнезд. Один Концерн Тринадцати чего стоит…
А вот Леах, похоже, из совсем уж неправильных муравьев. Вроде каждому в Мекане и Тесайре крепко памятных «красных легионеров», которым живое, неживое — все едино. Что попадется по дороге колонне легиона, то и сожрут. Или хоть перемелют в труху, если совсем несъедобный предмет подвернется. Причем к последнему действию у светлоэльфийской стервы просто исключительные способности!
Ну вот, накликал… Легка на помине. Сквозь папоротник ломится так, будто вовсе не эльфь лесная, а кадавр разлаженный. Теперь хоть ясно, отчего так. «Легионерам» стесняться некого, их самих все живое и неживое страшиться должно.
Жутко захотелось присесть, пригнуться пониже под особенно большим перистым листом. Переждать, пока эту напасть мимо пронесет. Да только не поможет. Не так уж я ростом мал, всего лишь на полтора фута ниже Инорожденной. К тому же не пристало бывалому парню из Меканских Бригад от светлоэльфийской дурищи по кустам прятаться. И самое главное, поздно. Заметила уже — вон как целенаправленно рассекает и мою сторону. Умудрилась, однако, на след встать, наверняка без заклятия не обошлось.
Делать нечего, я выпрямился во весь свой невеликий рост, как какой–нибудь плакатный герой на бруствере под частым дождем стрел. Приметив меня, высокородная залыбилась довольно, замахала ручкой и рванула навстречу с удвоенной скоростью.
Достигнув своей цели, она, правда, не стала особо разоряться на предмет того, что ее, видите ли, оставили одну с целым лагерем кадавризированных недоброжелателей и злокозненным псом. Только амулетик некрупный из–за пазухи вытащила, помахала им почти перед моим носом и бросила снисходительно:
— Думал, от меня так просто отделаться?
Так и знал, что без магии дело не обошлось. Специальную снасть для того не поленилась заклясть, хотя могла бы обойтись стандартными функциями магического жезла, как Хирра когда–то. Видно, всерьез у светлой эльфи нужда в моем обществе засвербила.
В остальном, напротив, все было тихо и чинно. Когда я двинулся дальше, Леах пристроилась рядом без словечка, словно чуть опоздала к назначенной встрече и теперь радуется, все–таки успев к крайнему сроку. Я и не знал, что сказать, что сделать. Она, видно, тоже. Так и зашагали, словно парочка в полном согласии, разве что не под руку.
С эльфийской дивой прогулка, понятно, совсем иначе пошла. Словно прикрылся малость лес, доселе распахнутый, на формальный тон разговор перевел. Даром что по прозванию Лесная эта сестра Победивших Богов, суть–то от Жизни местной не утаишь.
Впрочем, даже на Леах местная размеренность и отсутствие напряга, похоже, подействовали облагораживающе. Почитай, целый час уже вместе бродим, а все никаких пакостей. Разве что притомились оба слегка от пешего хода, и на одной из полянок, пересыпанной желтой россыпью ягод, подольше задержались, не сговариваясь — какой между нами может быть сговор? Хотя чем Судьба не шутит, может, и вразумила природа местная взбалмошную эльфь. Основания так думать имелись: Высокородная держалась, словно сама не своя. Тихая стала какая–то, задумчивая. На лес как бы любуется, на сплетение ветвей и лиан, а ко мне все больше спиной. Только оглядывается то и дело через плечо, как рогачья кобылка в упряжи, остатками гривы встряхивает и молчит загадочно.
С загадочностью, впрочем, у нее изначально не срослось. То есть сквозь любую попытку таинственно выглядеть с прямолинейностью тарана проглядывает какая–нибудь каверза. Или потребность, к удовлетворению которой светлоэльфийская белоручка жаждет приставить того, кто найдется. А тут совсем непонятно. Такой Леах на недолгой памяти нашего знакомства я ни разу не припомню. И что подобное ее поведение означает, в толк взять не могу.
Минут пять длится это молчаливое любование. Уже и надоедать ягодная полянка начинает, даром что хороша. Однако не на пикник же мы сюда пришли! Пора и честь знать, дальше отправляться в поисках причин того, что творится на острове средь болот…
Лирическое затишье закончилось совершенно внезапно.
— Не понимаю! — обиженно–удивленным тоном, также ранее никогда мной не слыханным, высказала Лесная в никуда то, что накопилось у нее на душе за час молчания.
К чему бы это она? Что пробило неколебимое самодовольство Инорожденной?! Аж самому интересно стало. Настолько, что даже попытался честно ответить на последовавший за тем вопрос эльфи. Всерьез задумался, когда неожиданно прозвучало:
— Чего тебе надо?!
А чего мне, действительно, надо?
Ладно, пока в клане был — понятно. Себя поставить среди пацанов в компании, отличиться наиболее дерзкой проказой и никогда не попадаться. Тут все сполна получил.
В армии, в Мекане, тоже ясно. Все как у всех: оказаться от начальства подальше, к котлу поближе, а главное, конечно, выжить. Желательно в целости и сохранности. С последним, правда, не то чтобы получилось. Но оно и к лучшему, как теперь поглядеть.
А уж после… Работу постоянную, чтобы платили прилично и с души от нее не воротило. И девчонку с пониманием, без дурного жеманства. Домовитую, если на всю жизнь с ней сложится…
По тому времени вовсе из невозможных мечты. А вот поди ж ты, как оправдались. Работа у меня теперь на всю жизнь, Ночным Властителем — чем плохо? Дом, то есть замок, прилагается, на оплату только полный кретин будет жаловаться, и само по себе занятие интересное. Пока, во всяком случае, чрезмерно не напрягает. А насчет девчонки… Вон, жена есть. Аж темная эльфь высокого рода. Уж чего–чего, а понимания у Хирры в достатке, и о жеманстве ей думать совершенно ни к чему. С ее–то биографией.
Про детей пока не загадывал, да и рановато еще. Что мне, что моей высокородной. Правда, ей все же придется поторопиться — просто по причине разной продолжительности наших с ней жизней. Ну да это не тот случай, чтобы переживать особо. Дети всегда случаются сами и вовремя. Таково мое мужское мнение.
Вот и получается, что ничего мне, по большому счету, уже и не нужно. Особенно лишних приключений на разные части тела. Только боюсь, Лесной этого не понять…
Ее мои несвоевременные озарения и без того не слишком беспокоили. Даже сумей я высказать их в наиболее доступной и не слишком оскорбительной (если такое вообще возможно) форме. Ибо позыв ко всему этому разбирательству, оказывается, взыграл у хай–леди ау Риер во вполне определенном месте.
— Не притворяйся, что не хочется! — пролила свет на происходящее следующая же ее реплика. — Неделю без бабы!
И далее о моих сексуальных потребностях и привычках, причем совсем уже непечатно. Разве что без упоминания гномов. В конце концов, даже светлоэльфийской наглости воспитанием какой–то предел положен.
Что касается воздержания — не сидела высокородная под обстрелом в траншее ту же самую неделю, в недалекой отсюда местности, когда с напряга, перепуга и недосыпа все ниже пояса напрочь отсыхает, даром что вода в окопе едва ли не по глотку стоит. С тех пор у меня на Мекан рефлекс такой, в том смысле, что и думать про плотский голод забываю. Это ей неделя, видно, нелегко далась, вот и ударила дурная кровь в башку.
Вот, значит, в каком смысле «чего надо»! Уж этого не нужно никаким образом. Особенно от нее. Во всяком случае теперь, после того, как высокородная во всей красе себя показала. В начале знакомства, если б не Низкая клятва, может, и повелся бы на светлоэльфийскую стать.
Нынче же, при всем совершенстве внешности Инорожденной, она не была способна вызвать у меня ни малейших положительных чувств. Словно молодая самка гиены — сильна, живуча, плодовита, на все готова, а как–то не хочется. Лучше объяснить не сумею, но иначе на это дело смотреть уже не могу.
И винить в перемене моих взглядов Лесной некого. Сама обеспечила. Меньше чем за неделю натворила столько, сколько иным на три жизни хватит, от мелких помех чужому бытию до изрядного калибра подлостей, с бытием этим никак не совместимых. Кто она после этого, эльфь или гнусная тварь? Гиена? Да что там, по всему гиена и есть. Вахль зловонная!
Видно, все эти сомнения и, главное, вывод из них чересчур явственно отразились у меня на роже. Особенно вывод. Потому что Леах, не сдержав бешеного эльфьего темперамента, бросилась на меня с рычанием, которому любая вахль, то есть гиена, позавидовала бы!
От неожиданности увернуться я не сумел. Только руки выставил, чтобы когти ее наманикюренные удержать подальше от глаз. Не люблю я как–то, когда в опасной близости от них всякая острая дрянь болтается, тем более с таким явным намерением. Новые глаза могу себе позволить, когда захочу, сколько угодно раз подряд, а все по старой памяти берегусь.
Отцепиться от здоровенной эльфи никак не удавалось. Чуть вовсе не заломала с ходу, как горный медведь цизальтинца. Все–таки добрых полтора фута разницы дают себя знать. Против эльфа–мужчины того же роста и веса я и пары секунд не продержался бы. А тут хоть и с трудом, но все же устоял.
Хуже всего было то, что, не преуспев в стремлении к членовредительству, Инорожденная Дня постепенно вернулась к первоначальному настроению с настойчивостью пьяного солдата в борделе. А то и в захваченной деревеньке — были на фронте такие любители, что с нашей, что с тесайрской стороны.
При всей серьезности положения отчего–то мне было более смешно, чем по–настоящему страшно. Как и дурной анекдот попал. Скажи мне кто совсем недавно, что я буду руками и ногами отбиваться от без малого семифутовой светлой эльфи, желающей меня изнасиловать, я бы плюнул тому идиоту в рожу.
Проделывать сие в отношении самой Леах как–то не хотелось. Да и не помогло бы. А вот смех удержать не удалось. Поймав себя на предшествующей мысли, я внезапно для самого себя заржал, как рогач, которому под хвост шлея попала. То есть, в моем случае, не совсем под хвост и уж точно не шлея, но от того не легче. Высокородная в своем полном остервенении и это поняла однобоко. Иначе бы не спросила хрипло, задыхаясь и грозя сорваться на визг:
— Что, не нравлюсь? Или недостаточно хороша для такого, как ты?
Ответа не было. Еще бы не хороша! Посмотрел бы дракон на себя глазами добычи — несомненно страстью воспылал бы. Только не любовной. Жаль, сейчас ей этого не втолкуешь — Лесная обезумела окончательно и была не способна осознать, что со своими обкорнанными волосами, расчесами, ожогами и, главное, бешеной маской лица стала не просто страшной, а чудовищной.
Я понял, что уже видел эту жуткую харю. В радужном сиянии Последней Реликвии в час соклятия. Вот как оно себя оправдывает…
А еще уразумел, что озверевшую эльфь ни уговорами, ни силой урезонить не получится. Значит, придется призвать на помощь то, что прежде было мне недоступно, да и нынче не всегда покорно. Аспектную магию симвотипа, свойства личности, простирающиеся вовне, призывая и подчиняя любые силы, обладающие сродством с ними.
Ветер может остановить и отбросить, но не способен удержать. Да и представить себе, как с помощью этой силы для начала хотя бы разделить нас с Леах, я попросту не смог. Значит, остается надежда только на рабочую функцию.
Прислушаться к сути трав посреди отчаянной потасовки казалось почти невозможно. Однако получилось — необходимость и не такое заставит проделать.
Тем более что сам остров помогал войти в соответствующее состояние.
Здесь не рубеж безумного штурма, потоки зеленой силы спокойные и незлобивые. Можно брать их без опаски, помня о снисхождении местной мощи к живым. Если б не это снисхождение, Леах давно бы уже показывала свою наглость по ту сторону Последней Завесы.
Стараясь не слишком расслабляться и успокаиваться, чтобы высокородная не справилась со своей задачей раньше, чем на нее управа найдется, я позвал на помощь. Расти, травка, большая и маленькая. Неправда, что трава на другой стороне гуще. Эта травка на моей стороне…
Лесная в упор не замечала, что стебли на лужайке, где мы барахтаемся, неуклонно становятся выше и плотнее и все настойчивее обвиваются вокруг нее. Чтобы облегчить им задачу, я перекатился эльфью вниз и в меру скромных сил на несколько секунд придержал высокородную, оседлав ее. Светлоэльфийская стерва восприняла происходящее как долгожданную и неминуемую победу своих чар, и малость расслабилась.
— Любишь сверху? — снова завела она свою пошлятину. — Так бы сразу и сказал, и нечего кобениться…
Как раз тут я удостоверился, что трава свое дело сделала, и резким прыжком соскочил с этой бешеной кобылки. Та рванулась было следом, но резко увязла.
Без меня процесс пошел даже быстрее, и спустя дюжину секунд посреди импровизированного газона извивался семифутовый зеленый кокон. Крепко стянутая по рукам и ногам дива визжала и ругалась так, что я всерьез опасался, как бы все травяное великолепие, включая лес в пределах слышимости, не завяло. От таких–то выражений!
На счастье, очередная порция побегов, оплетая голову, захлестнула ей рот и стянула челюсти. Трава прорастала прямо сквозь завитки ее волос. Ох, и замучается же эльфь вечером вычесывать сено из башки…
— Охолони немного, — буркнул я в ответ на возмущенное мычание, малость отдышался и добавил, чтобы успокоить: — Через пару часов все засохнет и рассыплется. Не трепыхайся.
Получается, что управляемое, но безопасное мое умение оказалось полезнее непокорного боевого навыка. Пускай поостынет до вечера. И на Инорожденную «легионершу» укорот нашелся. Унасекомилась.
Отчего–то вспомнились еще и Древнейшие эльфы — дед с шаловливой многоправнучкой. Эти вообще ни на термитов, ни на муравьев не смахивают. Разве что на каких–нибудь крылатых. Тех же пчел, к примеру. А то и на ос — это уж как посмотреть. Опасны настолько же, насколько совершенны. Так что, скорее всего, Древнейшие ближе к черным пчелам Нагорья, у которых жало гладкое, как осиное, — хоть сотню раз уязвить могут без всякого вреда для себя.
Зато и нагорный каштановый мед, приторно–горький, жгучий, как вино, ценится выше всего…
