2
Собаки запасная нога
…Скоро, скоро он узнает, где чужие, где свои.
Он не отбрасывает тени,
Он идет, как лед, через ручьи,
Он не нашел себе другую, он влюбился в ведьму
И ушел на дно, камнем на дно,
Он вылетел за ней в трубу
И крикнул ей: «Моя любовь!»…
Чтобы я еще когда–нибудь куда–нибудь поехал с эльфийской дивой высоких кровей… Разумеется, кроме моей высокородной. Она хотя бы не будет все три дня пути повторять одну и ту же несмешную шутку.
Ну вот, снова эта завитая стерва вылетела на своем рогаче вперед, задорно оглядываясь: «Попробуй догони!» Словно мне делать больше нечего, кроме как всю дорогу до меканского Та–Ханха за ней гоняться. То ли она этого не понимает, то ли не хочет понять — до сих пор не уразумею.
Нахлестывая рогача стеком, с развевающимися зелеными рукавами и гривой, которая теперь сделалась огненно–медной, Лесная Леди скрылась за поворотом. Никак не привыкну к ее новому обличью. Первый шок высокородная ау Риер обеспечила еще до отбытия, прямо у ворот Забвения, скинув капюшон изумрудного плаща. Не знаю, сколько она извела «ведьминого меда», но результат был потрясающий.
— Тебе же нравятся девки–дешевки? — мурлыкнула она, накручивая на палец прядку, сверкающую полированной медью. — Рыжие–бесстыжие…
Тут Лесная дала маху. И насчет цены, и насчет цвета. Рыжий, наряду с пепельным, я всегда считал одним из самых благородных. А дешевкой вообще надо родиться. Ей это вполне удалось, тут и стараться нечего. Да и кого она вообще имела в виду? Моя Хирра от рождения темноволоса, как почти всякая Сестра Ночи…
Неужто дедову внучку?! Это уже просто смешно. Оттого, правда, не менее противно. По крайней мере, в исполнении светлоэльфийской стервы.
Дожидаться, пока я приду в себя после столь многообещающего аванса, Леах не стала — рванула с места в карьер, проскочив под длинной, как туннель, аркой ворот Забвения, будто за ней демоны гнались. Только искры полетели из–под копыт рогача, нахлестываемого стеком, отчетливо мерцая в послеполуденной четкой тени ворот.
Волей–неволей пришлось отправляться следом, смазав всю торжественность момента. Полутьма ворот накрыла меня пологом забвения лишь на несколько долгих секунд, чтобы очень скоро выпустить вновь. Но настроение испортилось уже необратимо. Все дурные предчувствия зашевелились в своих норах, где задремали в последние полгода счастливого брака. Лесная на этот счет оказалась исключительным в своем роде талантом.
Некстати вспомнились слова покойного, моими стараниями, тестя. Насчет того, что у эльфов сумасшествие — нечто вроде насморка. Он был крупным специалистом в этом вопросе. Не по своей, правда, воле…
Ну так лечиться нужно!!!
И если б это был единственный закидон Инорожденной! Особенно умиляло в прямолинейной, как таран, светлой эльфи стремление выглядеть загадочной. Ее симвотип невооруженным глазом виден — Осе–Плог. По «Школе клинков» он именуется «Двуруч–ник» или «Кабаний меч» — из–за тяжеловесного, прямого напора обладателей данного симвотипа. От таких можно только увернуться, отразить их не получится. А остановить можно, лишь раз за разом подсовывая под удар все более массивные и твердые препятствия, пока «Двуручник» не отупеет окончательно и не опустится без сил.
Хотя очень может быть, что она «Фламберг», то есть Осе–Пэт. Большой разницы с первого взгляда не видно. Первый аспект симвотипа, Камень, у нее настолько силен, что какая за ним идет рабочая функция, не вдруг и разберешь. Тем более что по самой сути высокородной функция эта у нее никак не рабочая, а скорее саботажная. В крайнем случае — провокационная.
Сам–то я — Олог–Пинт. Или если через «клинки» — «Топор». Мастер рубить сплеча, если не перебьют топорище. Так что надо быть поосторожнее…
И не мне одному. При разгильдяйстве такого калибра даже хваленое эльфийское везение не поможет выбраться из Мекана целой и невредимой. Правда, пока что всерьез беспокоиться рановато. Ничего с ней не случится, тракт еще безопасный, кое–где даже мощенный. В тех местах, где до человеческого жилья далеко, а потому воровать камни невыгодно.
Обычно все заскоки высокородной кончаются ничем. Через пол–лиги высокородная Леах ау Риер обнаруживается на обочине, сидя в тени какого–нибудь дерева с поводом рогача в руке. Хоть бы попастись его отпускала, что ли…
Ничего, покуда эльфь в самовольной отлучке, можно вспомнить хоть о чем–то приятном во всей этой истории. Про спешную, но оттого не менее увлекательную подготовку ко второй моей экспедиции в Мекан, на сей раз, в отличие от прошлого, хотя бы номинально добровольной.
С моей высокородной, к примеру, толком попрощаться не пришлось, словно после Высокой клятвы все уже было решено и прощено друг другу перед дальней дорогой. На улаживание впрок дел телесных у нас осталась целая ночь. Но о ней пока что рано вспоминать. Я еще и не отошел–то окончательно от этой ночки…
Зато в светлое время суток пришлось проявить активность иного рода. Полтора дня судорожной спешки малость искупало лишь одно — возможность прошвырнуться по оружейно–охотничьим лавкам в поисках необходимого в пути и на месте снаряжения. Конечно, на заказ все доставили бы быстрей, да и ноги лишний раз бить не надо перед дальней дорогой. Хирра так и советовала, но я отказался.
Не доверяю я этой их эльфьей торговле по каталогам. Мне дай вещь своими руками пощупать, прежде чем денежки за нее отсчитаю. Своим ли потом или чужой кровью добытые — неважно…
Заодно и обсудить с ценителями–профессионалами, хозяевами лавок, последние новинки — удовольствие немалое. Особенно если учесть, что одним из оружейных торговцев, с денег, перепавших ему за нашу акцию против Охотничьего Клуба, заделался Костлявый Патерсон. Чтобы самолично отслеживать потоки снабжения профессиональных стрелков потребным им оборудованием, так, что ли?
Как оказалось, не в последнюю очередь и из подобных соображений. Вволю почесали языки, едва ли не во вред делу. У него в результате я и затарился, перебрав все варианты амуниции и оружия.
Эльфийские шестиствольники для моей руки слишком тяжелы, а полицейские штурмовые блок–флейты на дюжину стрел довольно неудобны. О гоблинских и огрских машинках и задумываться смешно. Поэтому я сделал то, о чем давно мечтал, но только теперь смог себе позволить — взял пару восьмиствольных офицерских стрелометов. Четыре длинных верхних трубки — под болты, четыре нижних, покороче — под пучки надсеченных игл. С тройным боезапасом, наборами запасных пружин и инструментами.
Ну и в придачу, чтобы не нарушать общий стиль, прихватил офицерский штурмовой комплект для влажных джунглей. Попрочнее и поудобнее привычного мне солдатского, но, в принципе, такой же. Сетчатый жилет, обшитый тесьмой по краям и несущими ремнями на местах крепления остальной сбруи. Комбинезон до подмышек на широких лямках, стачанный зацело с высокими сапогами, со всеми карманами выше пояса. И несколько наборов трикотажных футболок и свитеров с кожаными наплечниками, налокотниками и манжетами. Форменная треуголка мне ни к чему, привык к обычней полусетчатой бандане.
Да, и еще — абордажный тесак речных саперов. Жуткая зазубренная штука в локоть длиной, с лезвием, загнувшимся вниз хищным клювом.
Дальнобойный арбалет с оптикой мне подбирала в домашнем арсенале Хирра, она в них лучше разбирается. Не торцовый метатель, вроде тайрисской модели, а поперечный, на старинный лад, с тетивным луком вместо продольной метательной пластины…
Всплывать к реальности из глубины приятных мыслей не хотелось, но было пора, как оказалось. Недолгий отдых от общества высокородной завершился слишком быстро. На сей раз ситуация разнообразием не отличалась. Пол–лиги спустя Леах традиционно обнаружилась на обочине, причем в весьма живописной позе. Вольготно так разлеглась. Да и что не расслабиться на мягком–то и даже пушистом?
Вот только для отдохновения непутевая эльфь выбрала ловчую листовую подушку меканской меховянки, здоровенную, как одеяло, и вдобавок с виду уютную, словно махровое полотенце. Не чаял увидать сие исчадие растительного царства раньше, чем через полсотни миль, а вот же, смотри–ка, куда забралось. Не иначе как специально ради высокородной ау Риер. Ей в науку и назидание, мне на удачу.
Особой опасности для без малого семифутовой эльфийской дивы плотоядное растение не представляло. Как–никак, ни на суслика, ни на мелкого крылана она не похожа, да и вообще будет раз в десять покрупнее основной добычи меховянки. Надо сказать, что растительного хищника прозвали этим словом не за собственную пушистость, а за то, что диету его составляют существа, обладающие мехом, пухом или хотя бы перьями. Не любит меховянка отчего–то лягушек с жабами, змей, ящериц и прочих мелких дракончиков, хотя среди вышеперечисленных попадаются весьма упитанные особи. И вовсе не обязательно ядовитые. Впрочем, какое мне дело до кулинарных вкусов плотоядного растения? Важнее то, что ловит оно свою мохнатую добычу на крохотные крючочки, усеивающие длинный и прочный ворс листа. И отцепиться от них почти невозможно — известно, что полоски вываренной меховянки используют в качестве весьма прочной застежки. Так что светлой эльфи теперь предстоит немало потрудиться, чтобы освободить волосы и одежду. С весьма неочевидным итогом трудов. Может быть, хоть это послужит ей уроком… Предчувствуя долгую возню, я спрыгнул с гекопарда, закинул повод на ветку вполне безопасного деревца и присел на корточки напротив высокородной, выбрав местечко с обзором получше. А то меховянка, как любой растительный живоед из Мекана, при неудачном исходе охоты вполне способна удрать, перебирая мясистыми побегами, словно щупальцами — вроде речной каракатицы. Хотя у нее там не мускулы, как у моллюска, а водяные и воздушные пузыри под давлением упругих волокон. Надолго не хватит, но если тварь оторвется от погони и сумеет куда–то забиться, возни с освобождением ее добычи будет едва ли не вчетверо больше…
— Что, долго собрался рассиживаться? — тут же извилась эльфь, словно не сама только что устроила незапланированный привал.
— Не дольше тебя. — Мне стоило немалых усилий не выпустить наружу ехидную усмешку. Можно подумать, это зависит исключительно от меня!
— Так в чем тогда дело? — Леах попыталась привстать.
Не тут–то было. Ворс держал крепко, и тяжелый полог листа потянулся за ней следом, сковывая движения. К чести светлоэльфийской дивы, о том, что дела пошли не так, она догадалась практически сразу же. Повертела еще головой, пытаясь разглядеть, что ее держит, но только окончательно рассыпала гриву по цепкому листу. Ловчий ворс тут же прихватил крутые завитки, с силой запрокинув непутевую башку Леах. После этого высокородная уже целеустремленно принялась выдираться из объятий хищного растения.
Меховянка почуяла дрыганье и, подчиняясь охотничьему инстинкту, поначалу попыталась скататься в рулон. Но не тут–то было: здоровенная эльфь складываться вчетверо не пожелала. У нее шарниры не в том месте оказались, то есть суставы. Прямым напором такую добычу не утихомиришь. Наоборот, трепыхание Инорожденной усилилось на порядок. В ответ мохнатое серое одеяло растения тоже заколыхалось с удвоенной интенсивностью. Сплошная эскалация конфликта — если не налицо, так на все остальные части тела. Особенно на ту, на которую высокородная ау Риер оказалась мастерицей сыскать себе приключений.
Правда, в результате столкновение интересов охотника и его потенциального трофея зашло в окончательный тупик. Причем одна из сторон, что похвально, все–таки оказалась способна осознать безвыходность своего положения. Это я не о меховянке, к сожалению, а о Леах.
— Так и будешь глазеть?! — сквозь зубы прошипела она, извиваясь почем зря.
— Не я же сюда по своей воле влез, — рассудительно, как показалось, ответил я.
— Оно меня уже жрет! — не слышала доводов разума светлоэльфийская дива.
— Ну не то чтобы совсем жрет, — приподнимаясь, пробормотал я. — Так, покусывает чуть–чуть…
Ситуация уже действительно требовала вмешательства. Пара минут сокрушительной возни позволила высокородной почти полностью завернуться в ловчий лист. Только нос наружу торчал да пара медненых прядок отсвечивала. Немалый талант на такое потребен. Этак, чего доброго, меховянка на полном серьезе примется ее переваривать, не помышляя о бегстве.
Обойдя исполинский, вяло шевелящийся кулек, я примерился к черенку ловчего листа толщиной в ногу человека и потянул из ножен саперный тесак. Теперь рассечь бы зловредную кочерыжку с одного удара хоть наполовину. А то, даже будучи ранен, растительный хищник задаст работы надолго…
Видно, своей медлительностью и самоуверенностью я все сглазил. Или до меховянки с запозданием дошло–таки, что эта добыча ей не по крючкам. С резкими щелчками лопающихся от натуги пузырьков растительный хищник стартовал, споро унося зеленую плоть от расправы. Первый же прыжок с ходу забросил его на крону ближнего вяза, а далее по сплетению ветвей повлекли инерция и тяжесть, удвоенная весом трепыхучей эльфи.
Демонясь, я запрыгнул обратно на Шипучего. Рогач Леах забился на привязи, мешая сразу отправиться следом за похитителем своей хозяйки. Вот же не вовремя!
Острые концы рогов мелькнули в опасной близости от брюха прыгнувшего гекопарда. Никакой скакун, кроме этого, на вертикальный обход препятствия не способен. Да и на погоню по кронам деревьев тоже. За что и ценю…
Колыхание ветвей в трех десятках ярдов впереди указало на нынешнее местонахождение высокородной. Меховянка пока держала темп, Шипучий слишком медленно сокращал расстояние между нами. К тому же лес постепенно сменялся джунглями, длинным языком вклинившимися в более–менее привычную для здешних мест природу. Лианы оплетали вперемешку местные и меканские деревья, кое–где уже и пальмы просвечивали.
Значит, вот откуда здесь растительный хищник! Иногда Мекан забрасывает свои ползучие побеги в глубь иных ландшафтов, пробуя соседей на слабину — полдюжины лиг зарастает экзотической зеленью и наполняется неудержимо буйствующей живностью болот, богатых на дикую магию. Но чтобы на полсотни миль — такого ещё не бывало!
Похоже, на тесайреком рубеже случился действительно нехилый непорядок, если даже здесь джунгли такую силу взяли. Меховянка целеустремленно перла в глубь этого растительного прорыва, словно надеясь на помощь зеленой родни. И не без основания, надо сказать. Продираться сквозь путаницу ветвей, лиан и перистых опахал тропической листвы становилось все труднее. Хорошо хоть от серьезных меканских ловушек на пути Судьба пока миловала.
Впрочем, откуда бы им тут взяться — грунт не тот, стойкий, опять же холодновато еще малость для по–настоящему опасных исчадий болот. Под пологом джунглей от напора жизни и ее распада всегда теплее градусов на пяток, чем хоть на лигу в сторону. Словно весь Мекан целиком — огромная живая тварь со своим странным метаболизмом. Кто в него ни сунься, переварит или врастит в себя, перекроив на свой лад. Даже мы, солдаты, всю войну просидевшие за периметром укрепленных лагерей, хорошо знаем это.
Будем надеяться, что ни первый, ни второй исход контакта с местной Жизнью высокородной пока не грозит. Тем более что меховянка, похоже, притомилась и сбавила темп. Запас воздуха и жидкости в ходовых карманах иссяк, напор нагнетающих волокон ослаб. Еще немного, и можно будет голыми руками брать. Хотя тесаком оно все же способнее…
Почуяв близкий упадок сил, растительный хищник вяло попытался забиться в сплетение корней бродячего мангра, но, получив рефлекторный пинок от последнего, откатился прямо под ноги спрыгнувшему на землю гекопарду. Не ожидая дальнейших сюрпризов, я спешился и вытащил клинок из ножен.
Впрочем, сдаваться без боя и делиться добычей меховянка не собиралась. Будь моя воля, с радостью оставил бы Лесную ей на прокорм, но нельзя. Придется невинной болотной твари поплатиться нынешней жизнью за эльфийскую безалаберность. Потом–то, почитай, из каждого второго куска новое растение выйдет, но карьера данного конкретного растительного хищника в его нынешнем виде сейчас закончится.
Обойдя грозно выставленные корневые псевдоподии, я примерился к основанию ловчего листа. На попытку вновь развернуть в мою сторону шипастые побеги у меховянки запалу уже не хватило. Весь дух вон вышел, причем на редкость неприятный. Одно название, что воздух, а так газы растительно–желудочные. Такие вот цветочки–былиночки в Мекане произрастают, с соответствующим запашком!
Наконец, пробившись сквозь все еще подергивающиеся щупальца, я с маху перерубил плоть растения. Из культи вяло закапал едко–зеленый пищеварительный сок. Вовремя, стало быть. А то бы меховянка насладилась–таки уникальным обедом. Впрочем, от светлоэльфийской стервы у нее если не изжога, так несварение могло содеяться. И нестояние тычинок с пестиками, или что там у растений за размножение отвечает, в качестве специального приза…
В общем, я одним махом избавил растительного хищника от всех вышеназванных проблем. Отсек согрешивший член, прямо и по жречески решительно. Милосердие, стало быть, проявил заодно с твердостью духа. Есть повод гордиться собой.
Мне бы кто так помог. И желательно без членовредительства…
Во всяком случае, Судьба не спешила с дарами и послаблениями. Пришлось мне самому потратить немало сил на избавление высокородной ау Риер от последствий ее необдуманного пикника. Причем большая часть времени была убита не на само раскраивание мясисто–ворсистого листа меховянки, а на обеспечение необходимой для этого неподвижности взбалмошной эльфи. К словам в своем истерическом помрачении она, похоже, не особо прислушивалась — на полминуты замирала, но затем в самый неожиданный момент начинала барахтаться вновь. Демонясь, я едва успевал отдергивать тесак от ее собственной плоти.
Дать бы Лесной по башке рукоятью, живо успокоится. Но нельзя, увы. И так едва сдерживаюсь. Хорошо, Судьба пока что миловала Леах от порезов. Однако о целости своего костюмчика светлоэльфийская дуреха может отныне только сожалеть, равно как и о роскоши прически. И то, и другое свисало теперь неопрятными лохмотьями. Причем если одежду можно сменить, то вычесывать цепкие крючки из гривы придется долго.
Но это уже ее собственная проблема… за которую Лесная взялась даже раньше, чем завершила переодевание. Оставалось лишь деликатно отвернуться, когда эльфь принялась за свирепое вычесывание мусора из копны волос, усевшись нагишом враскорячку. Инорожденные и стыдливость — понятия малосовместимые…
С искушением помогало бороться лишь непрестанное сквернословие объекта моего эротического любопытства, при всей изощренности несколько монотонное, как и само ее занятие. Хорошо, что последнее кончилось малость раньше, чем мое мужское терпение. Осталось вытерпеть только экспедицию Леах к своему рогачу за сменной одежкой — действо не менее провокационно–балаганного свойства, чем предшествующее.
Теперь своеобразию облика Лесной оставалось только поражаться. После окончательного освобождения от ворса меховянки грива высокородной приобрела модно–выщипанный вид. Типа махровой хризантемы, только пока не окончательно шарообразная — длинных прядок еще изрядно осталось.
Такими темпами она к концу экспедиции до моего ежика дойдет. А то и вовсе наголо обкатается, до самых родовых татуировок. Интересно, тотем у Риеров растительный или звериный? Впрочем, это последний вопрос, которым стоит задаваться в моем положении. И если бы в царящей впереди неизвестности оставался только он один…
Отправляться в помянутую неизвестность уже ничто не мешало. Рогач, гекопард и сам я — все хоть немного, да отдохнули. А эльфь никто не заставлял утруждать себя сверх меры. Сама же и обеспечила себе все это безобразие. Лишь бы произошедшее ей хоть чуть–чуть уроком послужило…
Ага, как же. Словно издеваясь, в ознаменование конца нашего нечаянного привала Инорожденная Дня еще и запела. От полного довольства собой, видимо.
В отличие от низкого контральто Хирры, у Леах обнаружилось полноценное сопрано, в которое она, правда, при желании могла подпустить хрипотцы. Но режущих интонаций это не смягчало.
Вытерпев на протяжении следующей полудюжины лиг пару слезливо–лицемерных баллад в крайне манерном исполнении светлоэльфийской дивы, я решил прервать сие испытание крепости духа хоть каким–то разговором. Тему для него подобрать было несложно. Кто прежде всего интересен даже не столь отпетому себялюбцу, как высокородная? Он сам, любимый и единственный. Или сама, как в данном случае. А применительно к родовой спеси Инорожденных — еще и генеалогическое древо означенного семейства. Вот о нем, как бы невзначай, я и подкинул вопросик Лесной.
— У Властителей порядок имен означает притязания на владения, так? — с деланным простодушием вклинился я в короткую передышку, последовавшую за балладой. — А у див эльфийских как? В смысле, вот ты — ау Риер, ау Сниотта. Это что означает?
Эльфь клюнула незамедлительно, извергнув вместо назревавшей уже очередной песни краткую и, к счастью, не мелодическую реплику:
— Первое имя родовое, второе — брачное.
— Замужняя, стало быть, — закивал я с деланным пониманием.
— Вдова, — все еще кратко, но с видимой охотой бросила та.
— Соболезную. — Я привычным жестом достал двумя пальцами край банданы.
В ответ Лесная заливисто расхохоталась, запрокинув голову. Не прекращая смеяться, она согнулась, выронила повод и уткнулась в гриву остановившегося рогача. Хохот перешел во взвизги и похрюкивание. Не понимая, я придержал гекопарда.
— Властитель ау Сниотта умер за сто сорок семь лет до моего рождения! — соизволила свысока бродить Леах, отсмеявшись.
— Как же… — изумление мое разве что из ушей не полезло. Хорошо, что светлая эльфь в припадке высокомерия этого не заметила, иначе из общей стервозности запросто могла бы замучить любопытством. А так, в запале хвастовства, все с ходу выдала, без запинки:
— Семейство Сниотта за приемлемую цену предоставляет матримониальные услуги своих покойных членов. Они род знатный, но не богатый, и всегда готовы обеспечить приличное вдовство за сравнительно небольшие деньги.
Нет, чего–то в этой жизни я не понимаю. Зачем такие сложности? Высокородная с ее внешностью и доходом и так отбоя от женихов знать не должна! При желании богатейший выбор могла бы себе обеспечить. Жила бы за каким–нибудь Властителем, как за защитным заклятием, никаких бед не знала бы, и дурью маяться тоже не имела бы необходимости. Ни сутяжничать по соседским замкам, ни в Мекан мотаться…
— А что же просто… ну, замуж? — Сдержать недоумение не удалось.
— Зачем? — с готовностью отозвалась эльфь. — Чтобы в придачу к независимости, которую дает замужество, получить еще и слюнявого идиота вроде тебя?
Утерла. И слюни, и сопли вместе с носом под самый корень. Во всей красе оказала себя высокородная, если кому еще не ясно было.
Хорошо хоть, что этот разговор все же отвадил Леах от пения. В остаток этого дня своей высокопарной тягомотины она больше не заводила. И вперед, как прежде, больше не заезжала — то ли надоело, то ли и вправду случай с меховянкой впрок пошел. Хоть так утихомирил дурной нрав Инорожденной…
Наутро, правда, все началось по новой. Без пения, правда, но опять со скачками. Едва самоставящийся шатер самосвернулся — его на заднюю луку седла, сама в седло, и поминай как звали. Хорошо, что я раньше проснулся, успел свое одеяло у костра свернуть и в седельную сумку убрать. Палатку–то разбивать ради одной ночевки без дождя и гнуса ни к чему.
Это светлоэльфийская дива у нас привержена обязательному комфорту без соотнесения с необходимостью. И притом еще более ярая сторонница полной свободы действий для себя, ни с кем прочим не считаясь. Вчерашнее ей ничуть не на пользу оказалось, всей науки на половину суток хватило. Смешно, конечно, было надеяться на большее. Заклятого Лунная Богиня исправит!
Утренняя прохлада давно уже сменилась полуденной жарой. Солнце перевалило на вторую половину дневного пути. Верховые звери все это время исправно отмахивали мили. Растительность вокруг окончательно переменилась на меканский манер. Если я правильно понимаю, сегодня ввечеру уже точно до места доедем. А то и раньше.
Карту–самоказку при высокородной несолидно как–то вытаскивать. Дескать, ветеран, можно сказать, старожил здешний, а заблудился. Хотя тут, на верхней излучине Таругской петли, стоять нам никогда не приходилось. Да и вообще здесь боевых действий почему–то почти не велось. Разведки, налеты, рейды, а линию фронта так толком и не выстроили. Биомагические ресурсы, из–за которых все заварилось, кишмя кишат, того и гляди, задавят ненароком — какая уж тут война…
Так что дурить и съезжать с дороги можно невозбранно. Проверено, мин нет.
Любопытство и самого уже заело. Решено, как только Леах в следующий раз отлучку организует, сверюсь с картой. Полезная вещь, положение путника все время огоньком показывает. Можно и цель наметить, тогда она маршрут укажет по трем опциям: «Удобство», «Безопасность» и «Скорость». Забавнее всего, когда все три разом заклинаешь — путь огненной змейкой иногда по полминуты вьется, во все стороны хлещет, пока не устоится в самом общем виде.
Долго ждать не пришлось. Только само ощущение такого ожидания оказалось в новинку. Будто сам себе навредить хочешь с нетерпением. Но когда Инорожденная в очередной раз рванула за поворот, я мгновенно испытал облегчение. Все на место встало.
За картой долго лазить не пришлось, но взглянуть на нее так и не вышло. Ибо в тот самый момент, когда я стал разворачивать пергамент, с дороги впереди донесся женский вопль. Не иначе, что–то принялось за высокородную ау Риер куда круче, чем меховянка, так что та с ходу поняла, что с ней творится.
Пришпорив Шипучего, я в ту же секунду метнулся следом. Гекопард, вписываясь в поворот, по–кошачьи отпихнулся лапами от древесных стволов, только листва полетела с трясущихся крон. Да и дальше половину пути по веткам проделал. В седле мотало с такой силой, что стреломет вытащить я так и не смог.
Но далеко таким аллюром нестись не пришлось. Да и оружие не нужно было. Инорожденная Дня оказалась в целости и сохранности, и никакой угрозы ее жизни, здоровью и достоянию даже не предвиделось. Стояла как вкопанная посреди дороги, разинув рот, и все. Впрочем, следом я и сам едва челюсть не отвесил — такая картина с этого места открывалась.
Рука со все еще зажатой в ней картой сама собой скользнула в поле зрения. Пергамент развернулся.
Алая точка, обозначающая положение самой карты в пространстве, почти наползла на жирно помеченный еще дома конечный пункт путешествия. Провинция Таруг, сектор юг–3–запад, погранично–освоительный лагерь Концерна.
Он это и был. От горизонта до горизонта, как сперва показалось, и здоровенный, словно Заброшенные гробницы Тесайра на картинке в школьном учебнике. Будто не людьми для людей строенный, даже не ограми для огров. Совсем какими–то гигантами футов тридцати ростом, не меньше. Это если по воротам судить, над которыми болтается табличка в три моих роста с надписью: «Одержание — здесь!»
Кем… одержание? И главное, кого? Или имеется в пилу, что всяк, кто по ту сторону ворот сунется по приказу ли, по своей ли воле, — одержимый?! Ну и юмор у местных…
Но вопль высокородной ау Риер вызвало не само зрелище нелепо–титанически застроенной территории, а то, что на ней в изобилии присутствовали здешние строители и обитатели. Они величаво бродили меж завалами и огромными сарай–ангарами, поднимая облака злой и жаркой послеполуденной пыли и, словно для пущего эффекта, разбавляя эту муть многочисленными дымами. Словно в логове какого–нибудь абсолютного зла из пропагандистских поделок времен Войны Сил, когда обе стороны друг друга примерно таким образом для своих представляли…
Для кого–то непривычного вид и вправду ужасающий. Если не знать, что именно так и никак иначе выглядят осадные кадавры–антропоморфы в работе. А у меня, как–никак, это знание профессиональное. Вот чего я сам никогда не видал, так это плоды их трудов. На фронте–то любые кадавры чаще применяются для разрушения. А горнопроходческие и строительные мирного применения совсем иначе выглядят. Ничуть на человека не похожи.
Здесь же не спутаешь — в дымном мареве тяжело ворочались огромные силуэты трех с лишним дюжин осадных кадавров. Вроде привычное зрелище, но в чем–то и наотличку. Уж больно живо двигались чудовищные подобия человеческих фигур из семи металлов, приводимых в действие пятью стихиями. Не в том смысле, что быстро, а в том, что слишком индивидуально, каждый на свой лад. У меня–то глаз наметан, приводные алгоритмы кадавров наперечет знаю.
Я вытащил из чехла на поясе друзу кристаллов монокуляра, желая получше разглядеть необычных осадников, покрутил кольца настройки, насаженные на главную оптическую ось. Фигуры скачком приблизились в поле зрения. Клочья тумана ползли по броне, открывая в разрывах вмятины, ржавчину и медную зелень.
Да нет, ничего особенного. Кадавры как кадавры. Не из новеньких, но вполне исправные. Вот только вместо лицевых панелей с самоцветами цепей ориентации какие–то странные щитки, все в решетчатых забралах и лючках. Ну–ка, что за модификация такая? Раньше видеть не приходилось, да и в наставлениях по материальной части такого не было. По нематериальной, впрочем, тоже…
Подкрутив наводку еще на пару витков узора, я снова поднес кристалл к глазам. Теперь щитки оказались как на ладони — каждый пруток решетки, каждая маркировочная руна. Сейчас разберемся, что за новую разновидность маготехники измыслили столичные специалисты для освоения болотного рубежа.
Неожиданно среди ржавчины и тусклого блеска потертой брони в поле зрения вплыла перекошенная рожа. Человеческая. В шрамах и ожогах, с серебряными катетерами, уходящими в набухшие вены, а по краям, похоже, натянутая на раму, как бубен цизальтинского шамана. При всем том физиономия, несомненно, живая, хоть и с нездоровой мертвенной прозеленью. Не, точно по эту сторону Последней Завесы. Вон как выражается — даром, что не слышно ничего, по губам узнаю «большой меканский загиб».
Сперва до меня не дошло, кто это. Привычка подсунула не слишком убедительное объяснение: мол, забрался под броню техник–приколист и рожу пропитую в люк высунул. Внутри работающего кадавра дышится отнюдь не легко — технический ихор штука едкая и духовитая, да и перегретое масло запах имеет, мягко скажем, не кухонный… Но сквозь это убаюкивающе–ложное знание отчетливо проступила догадка. А синяя четверка и пара буквенных рун быстрого опознания на броне кадавра не оставили сомнений в ее правильности.
Вот, стало быть, кто встретился мне на задворках топей, в самом глухом углу. Четвертая Отдельная Кад–Бригада «Оррей–Гайт». Ярость Мекана. Железные парни…
Это была секретная часть. Мы никогда не видели их, но всегда узнавали, где прошли бойцы Четвертой Отдельной. Там не оставалось ничего целого, включая верхний слой почвы.
И вот что они такое — те, кому даже армейские маги–трансплантаторы не в силах уже помочь. Кадавризированные организмы — искалеченные огрызки, заживо, точнее, посмертно сращенные с исполинскими боевыми кадаврами. КадОрги…
Цель нашей с Леах инспекции предстала теперь в совершенно ином свете. Ярость Мекана, железный ужас болот… Что же здесь творится, если даже они не справляются?!
Вопль высокородной, похоже, не остался незамеченным по ту сторону ворот. Двое полуживых тридцатифутовых гигантов отделились от громады лагеря и с явственным ржавым визжащим скрипом направились в нашу сторону. С каждым шагом человекоподобные фигуры вырастали. Рогач Леах попятился. Она не могла удержать его.
Делать нечего — я выехал вперед и стал дожидаться парламентеров. Не доходя до нервно топчущегося гекопарда, оба остановились и начали со скрипом наклоняться.
— Слушай, парень! — тихонько пророкотал гулким, словно из бочки, голосом тот, что стоял поближе. — Мы тут ожидаем инспекцию. Двоих от ГенСовета Концерна. Так что попроси свою высокородную леди найти другое место для прогулок.
Я поманил их наклониться еще ниже. Широко ухмыльнувшись, показал большим пальцем через плечо на эльфь, затем ткнул себя в грудь. И заговорщицким шепотом, слышным даже на другой стороне болота, сообщил:
— Мы и есть инспекция.
Оба кадорга, как по команде, выпрямились и отдали честь, каждый в свою сторону, выпалив одновременно:
— Простите, хай–мэм, но почему вы одна, только с проводником?
— Извините, господин офицер, но зачем вы взяли с собой вашу даму?
Если бы они столкнулись и обрушились на землю, эффект был бы немногим больше. В первый и последний раз мы со светлоэльфийской дивой проявили полное единодушие, в один голос заорав:
— МЫ И ЕСТЬ ИНСПЕКЦИЯ!!!
На железных служак этот вопль произвел впечатление почище лобового тарана. Так же вразнобой, как и до этого, кадавризированные организмы попытались извиниться:
— Простите, хай–мэм, хай–сэр!
— Прощения прошу, хай–сэр, хай–мэм!
Поняв, что разнобоем только добавили обиды, железные парни сконфузились окончательно. Оправдаться не пытались, смиренно ожидая высочайшей нахлобучки. Но у нас со светлой эльфью уже не хватало ни слов, ни дыхания на крик.
Так что не дождутся. Лучше не доводить до крайностей. И так зачин дела уже удался, ничего не скажешь. Только начальственной грозы вконец ошалевшим кадоргам еще и не хватало. Как бы от перегрева вразнос не пошли, чини их потом…
— Представьтесь, — предложил я куда тише и официальней, опережая уже набиравшую воздуха для вопля высокородную ау Риер.
— Премьер–капрал Конрад Зарецки! Убит при осаде Та–Ханха, восстановлен после девяти минут клинической смерти! Степень биологической адекватности двадцать восемь процентов! Трансплантационная операция недоступна! — выпалил кадорг повыше, с корпусом, напоминающим брюкву хвостиком вниз, серии «Хет».
Собственно, его–то физиономию я и разглядел в монокуляр несколько минут назад. У второго столь явственный признак принадлежности к когда–то живым отсутствовал. Его щиток–забрало был глухим, с нарисованной на нем, словно детской рукой, незамысловатой рожицей — круг с двумя точками глаз и широкой дугой рта.
— Раптор Ноль Восемь! Убит при штурме Ар–Тесайсы, восстановлен после двадцати четырех минут клинической смерти! Личностная идентификация утрачена, биологическая адекватность семнадцать процентов! Трансплантационная операция недоступна! — Этот покоренастее, «Каф–400», и похож на ту же брюкву, но хвостиком вверх.
Ясно… Вот, значит, откуда. Знатные места. Редко какая Меканская война без осады Та–Ханха обходится. Как и без штурма Ар–Тесайсы — пятую сотню лет подряд город этот отстраивается на свежих головешках. То мы подданных Мага–Императора оттуда гоним, то они нас освободительным походом сметают. Как не надоест, в толк не возьму.
Впрочем, генералам да политикам, будь они эльфийской или человеческой крови, причин для бойни искать не надо, только поводы. Появись у мелких зеленых гоблинов кто покрупнее тим–лидера, и то сразу какую–нибудь мясорубку учинил бы. Чтобы не задумывались зеленявки о своем житье–бытье перед лицом непосредственной опасности. Пока–то их вожаки по масштабам выше взводного не выходят. И на том Судьбе спасибо…
Кстати, надо бы поинтересоваться, кто здесь всем заправляет. С кого за дело спрашивать, кому за неурядицы отдуваться, раз уж сверзилась на него, злосчастного, такая вот инспекция, как мы с высокородной.
Леах, к моему несказанному удивлению, посетила та же идея. И высказать ее она сподобилась даже раньше меня. В силу отсутствия тормозов, видимо. Что у светлоэльфийской дивы на уме, то и на языке, я уже давно это заметил.
— Проводите меня к офицеру! — блистательно проигнорировала высокородная нашу с ней инспекционную общность.
— Так это… — замялся кадавризированный капрал. — Нет у нас офицеров, хай–леди.
— Тогда к любому начальнику! — Терпение эльфь умела терять мгновенно.
— Так… — Кадорг смутился еще больше, явно робея перед ней. — Получается, я тут за главного…
Вот это номер! КадБригада по организации повыше полка, а по боевой силе с хорошую дивизию будет, хотя по численности боевых единиц едва пары взводов достигает. И все это на капрала навалено… Понятно, отчего тут все вперекосяк идет. Никто из Инорожденных, да и просто цивильных чистоплюев–чиновников в грязи меканской мараться не захотел — вот и результат.
Если так, с задачей инспекции справиться будет нетрудно. Правда, мое воинское звание немногим выше, зато титул Властителя покруче любого генеральского будет. Должна же от него быть хоть какая–то польза, кроме сытой жизни!
Тем более нас тут двое с этими титулами. Поначальствуем малость, все и развеется. Высокородная–то не так пуста, как на первый взгляд кажется, раз здешней иерархией догадалась поинтересоваться.
Рано я обрадовался.
— Тогда примите скакуна и займитесь моим багажом! — Эльфь заботили вопросы отнюдь не бюрократические. — Отнесите в штаб, комендатуру, факторию… что у вас тут есть?
— Осмелюсь доложить, хай–мэм, ничего такого нет, — покаянно прогрохотал поставленный на дивизию капрал. — Нам ни к чему просто…
— Так я и знала! — Леах пожала плечами с видом мученицы. — Тогда хоть проводите к месту почище, шатер разбить. С вами тут вконец одичаешь, как бродячий альтиец!
Вот про горы Альтийские ей бы лучше помолчать. Конрад Зарецки по имени как раз из трансальтийских кланов, пусть и замиренных, в нашем подданстве— иначе как бы он в армию попал? Бродят по горам и шатры разбивают, наоборот, цизальтинцы из Союза племен, но все равно обидно звучит. Два народа Нагорья только с гномами, не к слову те будь помянуты, одинаково дружны, а между собой искони враждуют. Спутать их — двойное оскорбление…
Капрал насупился, поджал губы, но Инорожденной Дня показать недовольство в полный рост не решился. Или не захотел — неважно. Но на память себе заметку явно сделал. Альтийцы злопамятны, по какую бы сторону гор ни родились, и уж что–что, а считаться обидами умеют.
— Пожалуйте, хай–джентри, — теперь он подчеркнуто обращался к нам обоим, во множественном числе. — Чего в достатке, из того и заплатки…
Последнюю фразу высокородная ау Риер, на наше с ним счастье, уже не расслышала — рванула с места в карьер, не дожидаясь провожатого. То ли рогач отошел малость от страха, то ли, наоборот, едва не понес. Не все ли равно?
Волей–неволей пришлось плестись у нее в хвосте. И мне, и кадоргам, которые переставляли ноги с гулким лязгом. Второй из них, Раптор, похоже, все это время с трудом подавлял неуместные смешки. Возможно, так кажется из–за рожицы, намалеванной на его броне. Или это у него ходовой алхимический котел барахлит, давление потихоньку травит?
Ладно, проехали. От придури Леах париться — себе Дороже выйдет. Хотя обустроиться на новом месте — затея небесполезная. Раз уж Судьба решила придержать нас тут для своих надобностей…
Место, избранное для нашего временного поселения, было хорошо тем, что с него открывалась панорама как самого лагеря, так и ближних его окрестностей — песчаных отмелей, трясин, языками заползавших за периметр, и, само собой, джунглей. Фронта работ, так сказать. Сейчас, впрочем, пустующего — день–то уже склонился к вечеру. Ладно, время заняться работой еще будет, а пока освоиться не мешало бы. Присмотреться. Лагерь, заваленный мусором, хламом и обломками шасси всевозможных кадавров, производил впечатление бурной наполненности жизнью. Никто без дела не сидел, хотя рабочий день закончился, по обычаю, в четыре часа пополудни. Вот только жизнь эта выглядела как–то наособицу дико и непонятно.
Дело тут было даже не в размерах местных обитателей, хотя с лязгом проплывающие над головой массивные фигуры кадоргов, конечно, задавали тон происходящему. Скорее диким казался спектр избранных ими занятий. От вполне ясных и необходимых, вроде мелкого саморемонта и маготехобслуживания, до совершенно неуместных. По крайней мере, непредставимых в исполнении тридцатифутовых осадников.
Хорошо, если дело ограничивалось игрой в карты размером фута два на два. Или там в кости, вытесанные из валунов. На щелчок. От каждого броска по земле шел глухой гул, от расплаты проигравшего — лязг и звон, будто молотом по медному котлу. Как и от игры в кулачки, когда полдюжины кадоргов по очереди лупили в спину сверхтяжелому «Хох–750», а когда тот поворачивался, выставляли перед собой лапы с отогнутым противолежащим пальцем. При этом не у всех кисти были человекоподобными, и клешни в таком раскладе смотрелись особенно своеобразно.
В беспорядочный грохот и лязг исподволь вплелся более однообразный глухой шум, перемежающийся какими–то пронзительными звуками. Источник их согбенной громадой приближался от стены джунглей.
Поначалу, да еще сквозь гонимое массивным силуэтом облако пыли, вообще непонятно было, что это. Но, приглядевшись, все–таки удалось понять — тоже сверхтяжелый осадник, просто передвигающийся на четвереньках наподобие штурмового зооморфа. То и дело он приостанавливался и размеренно бил в почву раскрытой ладонью передней лапы. При этом кадорг монотонно и визгливо напевал что–то истертым фальцетом, никак не вяжущимся с громадой новообретенного тела.
Остановившись поблизости, всего в дюжине ярдов от меня, он вдруг уселся, задрал голову, как пес, воющий на все три луны разом, и более–менее связно выдал целую строфу. На сей раз мне удалось разобрать слова:
Нет, не схоронена она под темной сенью вод,
Не знает водорослей дна, не по волне плывет…
Песенка про сошедшую с ума невесту хисахского принца–мстителя здесь, в меканской болотной глуши, звучала немыслимо жутко. Особенно если принять во внимание тонкости исполнения. Слава Судьбе, хоть лица поющего я не видел.
Меж тем кадорг снова склонился к земле, похлопал по ней лапищей и прислушался. Понятное дело, никто не отозвался — глухой гул от удара, и все. Разочарование ищущего не знало пределов. Испустив длинный стон, он пополз дальше, то и дело останавливаясь, чтобы поручаться в землю, не принявшую его по смерти…
Этого зрелища мне хватило с избытком, но им дело не кончилось. Мимо проплыла какая–то темная масса поменьше, подгоняя себя ритмичным: «Бу–у… Бу–у… Бу–у…» С несколько удаленного рассмотрения это оказалось саперное шасси ростом всего–то футов в тринадцать. Перед собой гигант неуклюжими пинками гнал трехфутовый шар, сплетенный из прута, словно детский мяч, и обтянутый цельной кабаньей шкурой — только лохмотья травяной набивки из прорех торчат.
За вяло перекатывающимся мячом, быстро перебирая лапами, семенила целая стая военно–полевых мышей, длинных, как шестиногие сосиски, и с шерстью, траченной сине–зелеными водорослями. Прямо на ходу они ныряли в дыры и вновь выпрыгивали наружу, деловито таская туда–сюда куски пищи, ветошь и слепых мышат. Подвижность импровизированного гнездовища мышей, похоже, не смущала. Как и бывшего огра в саперном шасси — обитаемость мяча.
Если до сего момента у меня имелись сомнения в душевном здоровье местных обитателей, то эта череда картин с гарантией превратила их в уверенность. Странно, как от этих кадоргов вообще удается добиться производительного труда. Они же тут все сумасшедшие, как эльфы весной!
Хотя это еще как сказать. Не приметив меня, почтительно отступившего в тень полуразобранного корпуса осадника с дороги саперно–мышиной процессии, двое кадоргов задорно обсуждали свои планы.
— Кого следующим пустим? — Это тот, что поглуше.
— После Большого Бу? Не знаю даже… — Второй, потоньше и поехиднее.
Ага. Значит, Большой Бу — это тот, с мячиком. А все, что я видел, — представление в стиле «Ужасных трансзодиакальных островов», которое хисахские моряки обычно разыгрывают перед новичками, впервые пересекающими плоскость Зодиака в море. Та же манера преподносить безобидные шуточки в виде крайнего ужаса. Вот только в данном случае с безобидностью как бы не через край шутники хватили…
— Может, довольно с него уже? — засомневался первый в необходимости продолжения спектакля.
— Да ты что! Только–только дело пошло! Этот хоть смотрит, а эльфь, зараза, в упор никого не замечает, хоть топчи ее. В шатер забилась… — пытался другой переубедить сообщника, захлебываясь смешком.
Само собой, я был согласен с первым. И верно, хватит. Как меня самого до сих пор не стоптали, понятия не имею, а уж в однозначно безопасном исходе всего представления тем более не уверен. Посему развлечение местной публики за мой счет придется свернуть в срочном порядке, пока кто–нибудь не пострадал. А то у меня в запасе тоже файрболл сыщется наместо той шутихи…
Как можно более непринужденно я выступил на закатный свет, в поле видимости посмертно кадавризированных шутников. Одним из них оказался поклонник классических хисахских пиес о принцах–мстителях, а вторым — вот сюрприз–то! — Раптор 08 с нарисованной на броне задорной рожицей.
Реакция заметивших меня кадоргов тоже различалась. Тот, что распевал трогательные песенки, от неожиданности даже отшатнулся. Но потом справился с собой, приставил раскрытые клешни рук к тому месту головы, где у человека были бы уши, и визгливо прокричал «Ку–ку!» — после чего развернулся и отправился восвояси. Мол, сумасшедший, что возьмешь…
Не в пример ему, Раптор по моей роже с ходу понял, что самодеятельность вскрылась, извиняющимся жестом развел лапищи в стороны и пояснил:
— У нас тут не все вменяемые… — Более низкий голос выдал в нем противника продолжения дурацкого веселья. — А у Джеми к тому же был трудный день…
Ну да. А у всех остальных, видимо, легче некуда.
После сего откровения пришлось по–другому взглянуть на Зарецки и его командные функции. Организационные способности здесь потребны, и немалые, привычка и подход. Так что со своей миссией без капрала–кадорга нам не справиться — все расползется под руками в зло забавляющуюся или безумно хихикающую массу. Безликую, аморфную, страшную…
Да нет, не безликую. У некоторых кадавризированных, как у Зарецки, лица все–таки оставались. Иные пострашнее моего давешнего, до знакомства с Мечом Повторной Жизни, иные — совсем чистые, без следа смерти и оживления в новом качестве. У других — металлические маски с живыми глазами в прорезях. А кое у кого и того не осталось. Самоцветы цепей ориентации на лобовой броне под решетчатым забралом, как у обычного кадавра. Одно звание, что бывший человек, огр или халфлинг. Не эльф же…
Впрочем, мелких зеленых гоблинов среди посмертно кадавризированных организмов тоже не было. Так что баланс соблюдался без крайностей социальной и расовой иерархии.
Зато зеленявки в изобилии крутились в лагере. Вся техническая обслуга на них и прочие мелкие работы, в которые без малого десятиярдовому осаднику самому входить несподручно. Гоблины без стеснения сновали по всем строениям и самим кадоргам, словно термиты по валежнику.
Их собственные постройки, по идее, должны были обретаться в дальнем конце лагеря, почти примыкающем к джунглям. Там, где на угол сходит хлипкий вал периметра, негусто затянутый колючими плетями заграждения.
Колючка Бруно в мекадской сырости толком расти не хочет. Стелется, ползет волнами, ветвится не к месту. Это ей не родное Нагорье, где цизальтийские колдуны издавна, со времен того самого великого шамана всего Союза племен — Бруно Сломанного Слова — заклинают упрямое и цепкое растение в тугую спираль живой изгороди. Здесь–то одна гниль да морось, ветер — и тот сырой, как тесайрская портянка. У подданных Мага–Императора по бедности до производства носков руки никак не дойдут. Так и шагают по болотам, если не на босу ногу, то тряпьем негодным замотавшись…
В общем, все тут не слава Судьбе. Ну да лагерь–то не военный, освоительский. С некоторыми послаблениями режима смириться можно. Хотя джунгли тут, на Таругской петле, — противник посильней, чем Империя Людей, и спуску при случае точно так же не дадут. Хорошо хоть контрольную полосу за периметром раскорчевали и в порядке держат. Если слабым раствором дефера, мертвящего зелья, каждый день не опрыскивать, враз зарастет.
Ладно, не все же местным обитателям в трудах пребывать. Отдохнуть тоже нужно. Да и мне с дороги малость очухаться не помешает. Время–то уже к закату. Вон, кое–где уже костерки занялись, как на всяком биваке положено. Хотя в пище у основного местного контингента особой надобности нет, насколько я понимаю. Только прижизненную привычку так просто не перебьешь. Тут что–то посильнее смерти нужно…
К одному из костерков невдалеке от шатра Леах, кадорги у которого смотрелись понормальнее прочих, я и присоседился. Все тихо, чинно, только один из осадников, в корпусе серии «Ламех», все раскачивается без устали, монотонно. Так мало ли какая тому причина? Может, цепи обратной связи в резонанс вошли, вот и пробил тремор на все тело, захочешь — не остановишься. Надо будет с утречка посмотреть, наладить или хоть тесты прогнать обстоятельно, без спешки.
Оповещенные негласной фронтовой связью, старожилы к присутствию чужака отнеслись без особого Удивления. И правильно, сейчас хорошо бы без церемоний. Одно звание мое, что инспектор, а сам–то давно ли из тех же служак, войной покарябанных. Правда, не до такой степени, чтобы переселяться в тело из семи металлов, движимых пятью стихиями. За что Судьбе, конечно, благодарность особая…
Разговор у костерка шел спокойный, привычный, ни к чему не обязывающий. Случаи из местной жизни, военной да нынешней, которые у всех на один манер. Только про то, что до Мекана, — ни слова, как отрезано. Не каждый помнит то, что с ним раньше было, а прочие поддерживают молчаливый сговор из сочувствия. К чему хвалиться перед другими тем, чего уже не попробуешь, — прежней жизнью!
К тому же не знаю, как насчет жратвы, а с выпивкой у тутошних все в порядке оказалось. Каждый нашел, куда залить. Если потрохов вовсе не осталось — напрямик в тракт жизнеобеспечения. Туда, правда, только чистый алкоголь можно, либо с водой и сахаром. Вкуса не распробуешь. Хотя вкус этот у большинства разновидностей тяжелого, на многие градусы спиртного таков, что сие даже к лучшему.
Своеобычная чарка и меня не миновала. Не одна даже, каюсь. А что еще делать–то? Палатку поодаль от плаца, напротив шатра высокородной, еще загодя поставил. Других занятий ввечеру на новом месте не сыскалось. Отчего бы не выпить, после дальней дороги да в не самой неприятной компании?
Чарку за чаркой — так и проводили солнышко за тесайрский горизонт, Магу–Императору и его подданным лишний час светить, чтоб у них там не нашлось ни выпивки, ни закуски ко времени! Шатер высокородной озарился изнутри мягким сиянием переносной гнилушки, превратившись в задумчиво колышущийся под вечерним ветерком язык изумрудного шелкового пламени. Хорошо, однако, как не в Мекане, право слово…
Не меня одного отпустило. Всем выпивка сердце размочила малость. И, как водится, после такого умягчения душа у ребят песни попросила. А своей душе противиться — последнее дело. Вот и запели железные парни, у кого хоть какой голос в сохранности оказался. Да не что–нибудь — «Ворота Забвения», меканский марш, первые строки которого мне на память пришли тут же, как о поездке этой речь зашла. Душевно завели, с чувством и проникновением. Не грех и подтянуть. Правда, поначалу на какое–то время собственные воспоминания захлестнули меня, перехватив глотку. Оттого первую строфу я пропустил и включился уже со второй:
И ни во сне, ни наяву уж не отпустит топь,
Тех, кто Анарисс покидал под барабанов дробь.
Кому на час, кому на век достанет славы тут,
Когда следы его сапог травою зарастут…
На этом, к сожалению, наше совместное исполнение закончилось. Потому что высокородная стерва вылетела из своего шатра, молотя жезлом по какой–то курильнице и визжа так, что уши закладывало:
— Прекратите! Немедленно! Это! Безобразие! Я! Отдыхаю!
Кадорги, как по команде, вскочили, отдавая честь.
— Да, хай–мэм! Так точно, хай–мэм! — ответил нестройный хор.
Большинство сразу же кинулось в темноту, изображая трудовую деятельность. Остальные вскоре последовали их примеру, и у костра остался я один. Ненадолго, конечно, — что делать у огня в одиночку, на ночь глядя? Так что спустя не более получаса пришлось отправиться на боковую с чувством глубокого разочарования. Какую песню испортила, дура…
Наутро я проснулся от неожиданной тишины. В лагере кадоргов, круглосуточно наполненном более или менее тихим лязгом, сие весьма нетипично и наводит на неприятные размышления.
Молниеносно, как в учебке под счет капрала, я натянул комбез с сапогами, жилет, рассовал по местам стрелометы с тесаком и файрболлом вылетел из палатки. Вовремя, как оказалось. Причина к беспокойству наличествовала, и не маленькая. Без малого семи футов роста…
То, что эльфийские дивы начисто лишены стыдливости, я усвоил еще по моей высокородной. Да и происшествие с меховянкой могло бы дать пищу для размышлений. Но Леах и тут побила все мыслимые рекорды и парочку немыслимых вдобавок. Даже я, при всей испорченности и определенном опыте, не смог представить себе, ЧТО она отколет.
Аккурат посередке лагеря, под водяной цистерной на высоких опорах, высокородная ау Риер принимала утреннюю ванну. Когда я подоспел, тугая струя как раз уносила последние хлопья ароматной пены с обнаженного тела эльфи. Вода ручьями разбегалась у нее из–под ног и впитывалась во влажный песок, не доходя до стальных лап парней из Четвертой Отдельной.
Кадорги на почтительном, ярдов сорок, удалении обступили это изумительное зрелище математически правильной окружностью и застыли абсолютно неподвижно. Не удивлюсь, если кое–кто вообще перестал дышать, тем более, что не все в этом нуждались изначально. Около половины присутствующих смотрели на происходящее со смесью невыразимой тоски и желания, остальные — просто с неподдельным интересом. Даже утрата самоидентификации, включая видовую и половую, ничего не могла поделать с любопытством.
Мой внутренний монолог по данному поводу состоял из одних «гномов» в сложных сочетаниях с более слабой нецензурщиной. Наконец Леах завершила омовение и потянулась за полотенцем. Я облегченно перевел дух.
Как выяснилось, зря. Изящным движением — этого у эльфи не отнимешь — она замотала в махровое полотнище волосы, соорудив импровизированный тюрбан, и так направилась к своему шатру. Под лязг суставов и ржавый скрип выворачиваемых шей всей Отдельной Четвертой КадБригады «Оррей–Гайт». Из незавернутого крана цистерны звонко срывались последние капли…
До шатра высокородной оставалось шагов десять, когда на дороге ей попался я. Лесная качнула головой и невинно–издевательском поклоне — как только тюрбан не развалился! — и остановилась вплотную, обдавая влажным жаром.
— Пожалела бы парней! — с трудом вычленилось у меня нечто произносимое из потока непрерывно проглатываемых ругательств.
— А что им сделается? Они ведь железные! — Леах кокетливо поправила полотенце на волосах. — Тут мне только тебя опасаться надо…
Идиотка!!! Она не поняла! Или притворяется? Как я не взорвался, самому не ясно. Остановило лишь то, что орать, обращаясь к ее соскам, было как–то нелепо. А выше я не дотягивался.
Покуда я заглатывал четырнадцатиэтажное крупнокаменное ругательство с балконами и мансардой, возведенное гномами и на гномах же методом выворачивания наизнанку за богоотвод, высокородная изящной походочкой скрылась за входным пологом своего временного жилища. Ни шеста ему, ни колышков на семь ярдов в болото!
От всего виденного и невысказанного ощутимо запершило в горле. У кого бы попросить напиться в запутанном, как полевой алхимкомплекс, лагере? Повертев головой в поисках кого–нибудь из вчерашних знакомцев, одного обнаружил сразу же. Не того, с кем жаждал бы обсудить происшедшее, но не мне выбирать. Облизнув пересохшие губы, я обратился к замершему поблизости кадавризированному организму:
— Будь добр, Раптор, найди где–нибудь водички. А то аж глотку перехватило от этой…
Кадорг сочувственно закивал с явным пониманием. Но тут же с еще большим сочувствием подмигнул заслонкой. Значит, понял меня не так правильно, как показалось. Или еще правильнее, чем я сам себе могу признаться…
После этой пантомимы ответ его меня огорошил.
— Осмелюсь доложить, воды в лагере нет.
— Как нет? Что же там тогда? — я мотнул головой в сторону быстро высыхающей лужи вокруг цистерн.
— Это была вся питьевая вода. Месячный запас. Новую привезут через три недели.
— Как же… — досказать вопрос у меня не получилось.
— Хай–мэм приказать изволили.
Раньше мне казалось, что «нет слов» — книжное выражение. В реальной жизни слова всегда найдутся, даже в некотором избытке. Но тут я впервые столкнулся с положением, когда никаких слов не оказалось нигде. Ни внутри, ни поблизости. Даже «гномы» все попрятались или разбежались в ужасе. Ощущение было, как у рыбы, выдернутой из воды ловчим заклятием. Только рыба хватает ртом воздух в поисках воды, а я — в надежде найти хоть какое–то звукосочетание, пригодное для выражения бешенства, охватившего весь мой организм.
Спасение пришло не со стороны позорно дезертировавших крепких выражений, а из скучноватого лагеря канцеляризмов.
— Впредь до исполнения все инициативы высокородной ау Риер согласовывать со мной! — Похоже, изрекая сие, я сам лязгал почище несмазанного кадавра.
— Так точно, хай–сэр! Есть все придури хай–мэм не исполнять, а вам докладывать! — с явным облегчением отозвался Раптор.
Кадорг, конечно, несколько поменял формулировку приказа, но на его месте я бы тоже не сдержался.
Отчего я на своем–то не смог выразиться круче, самому все еще непонятно. А Раптору такую вольность можно списать на побочное действие утраты самоидентификации. Чем он, похоже, весьма успешно пользуется.
Мне же, пока проблема с водой не будет решена, придется утешиться кое–чем покрепче из собственной фляги. Не помешает в любом случае. Тем более что проблему восстановления питьевых запасов, судя по всему, решать придется тоже мне…
Спустя всего полдюжины часов с результатов нашего с кадоргами совместного труда можно было уже снимать пробу. Ржавый дистиллят–первач сошел, и водичка потекла чистая, как слеза дракона. Все–таки сдюжили.
Навыки–то одни — что для самогоноварения, ремесла, весьма уважаемого на тесайрском фронте, что для иной, безопасной возгонки. Разве что масштабы иные — гнать спиртное цистернами здесь никто и в страшном сне не задавался. Никакой браги на то не хватит, даже бамбуковой…
Если принять во внимание ситуацию, опреснитель получился неплохой. Правда, тут из воды потребно удалять не соль, а муть всякую, которую даже фильтры не берут, но технология в общем и целом та же. В самодельном стабилизирующем венце из магосплавной проволоки файрболл тлел три часа. Потом надо было загонять в установку новый туманный шарик и активировать его искрой. А после каждой остановки котла из запасного корпуса кадавра серии «Мем–450» приходилось вычищать наваристый отстой болотной жижи. Ее тут же сливали в самую крупную из луж, подальше от места забора относительно чистой воды.
Зато змеевик под морозометом вел себя идеально. Когда я объяснил, что требуется, капрал Зарецки просто намотал трубу на руку, а затем растянул моток в спираль требуемой длины. Остальное сварили за пару часов, так что к ужину вода у нас снова будет. Даже на вечернюю ванну высокородной ау Риер, место для которой оборудовали между старыми станинами дока, обшитыми гофрированной жестью. Так все–таки обзор более ограничен, и смятение в умах примет меньший масштаб.
После подобных трудовых подвигов завязать разговор, чтобы продвинуться к цели приезда и хоть как–то войти в обстановку, было уже проще.
— Неплохо поработали!
— И то верно… — довольно пророкотал Конрад.
— Каждый день бы так, и сверху бы никаких чистоплюев с инспекциями не присылали! — Похоже, я озвучил его тайные мысли.
— Как–то так… — уже осторожнее согласился капрал.
Хорошо, что разубеждать не стал, лебезить, как положено нижнему чину с вышестоящим. Добрый знак. Может, и наладится разговор.
— Ну от нас с тобой да Раптора, как вижу, меньшего ждать позорно, — словно не замечая, продолжил я. — А как прочие? Сдюжат, если надо будет поднапрячься?
Капрал, похоже, решил быть до конца честен. Раскрыл все карты и ответил, как есть, по существу.
— Из сорока двух на дюжину где–то положиться можно. Их на тройки поставил, пара еще в запасе. У остальных тараканы в голове… И немаленькие.
Ага, насмотрелся я на таких вчера. Видно, действительно от подвинутых кровлей парней толку добиться трудновато.
— Это которые без личностной? — понимающе, как думалось, поддакнул я.
— Да нет, — жутковато усмехнулся Зарецки. — Наоборот по большей части… Кто себя не помнит, тому и с ума сходить особо незачем. Раптор вообще в заместителях у меня ходит. Если бы не безличностность, то и командование потянул бы.
Несколько оторопелое мое молчание кадорг расценил как недоверие к нему самому. Было отчего так подумать: у нынешнего–то исполнителя обязанностей комбригады личность в целости и сохранности.
— Что, прикидываешь, на какую сторону у меня крышку котелка свезло? — Зарецки усмехнулся малость погрустнее. — Не боись, мой пунктик не внутри, а снаружи. Вон он бежит…
За россыпями ящиков замелькал загривок приземистого штурмового шасси МК–IV. Не первый раз уже его вижу, да все поодаль держится, а тут прямо сюда пожаловал.
Странно. Здесь все на антропоморфных шасси — хоть какое сходство с телом разумного существа. А в шкуре штурмовика бегать — хуже, чем оборотнем перекинуться, с двух ног на четыре. Это уже не пунктик, поднимай выше. Вчерашний «Большой Бу» по сравнению с таким — образец нормы.
В ожидании свободно бегающего безумия капрала Зарецки я бессознательно подобрался, в случае чего готовый по–быстрому сделать ноги. Легкий–то он легкий, этот разведочный кадавр, а все поболее рогача будет. Правда, поменее слона, да что мне в той разнице, если под ноги ему подвернусь. Или в стальную пасть…
Лихорадочно пытаясь поймать взгляд глаз над этой пастью, я окончательно перетрусил. Не человеческие это глаза были. Совсем.
Собачьи глаза. Как у меня самого не так давно. Только оба. И от роду. Не псих — пес это, кадавризированный наподобие остальных бойцов Четвертой Отдельной.
Отлегло. Хотя непонятно, кому понадобилось тратить на собаку драгоценные биомагические снадобья и недешевое шасси штурмового кадавра? Но мое недоумение относительно одного кадавризированного организма поспешил разъяснить другой.
— Капитана нашего пес, Харм. Хотел хозяина из «ведьмина студня» вытащить, да только сам по ноздри вляпался. Верх черепа да хребет остались, остальное в синюю слизь истаяло. На нем военцелители из «Саина» сращивание с кадавром в полевых условиях и проверили. Разумного сразу взять посовестились, тоже ведь под Судьбой ходят… — Зарецки гулко потрепал по загривку четвероногого кадорга. — С тех пор на бронзовых лапах бегает. При мне вот. Один я из его знакомцев остался…
Пес, подобравшись пониже, опустил голову чуть не до земли. И внезапно ткнулся мне в колени своим живым носом. Рассчитал, как разница в высоте с человеком поменялась, умница. Тут–то все металлические, как он сам, к кому приласкаешься?
Машинально я потрепал собаку по бело–рыжему короткошерстному загривку. Харм заскулил довольно и поднял на меня круглые глаза. Не смог я собачий взгляд выдержать, отвернулся. Разумные–то по своему уму под смертью ходят, а пса–то кто же под такую судьбу подвел?
По большому счету, не годится собаке шестиногое тело штурмового МК–IV. Вон, средние лапы как попало болтаются, от левой вообще огрызок остался. Да и длинноват корпус, отсек боевой нагрузки теперь лишний.
Ну–ка… Солнце над горизонтом еще высоко, часа три в запасе есть. Инструменты тоже все наготове. Хоть часть вины полного разума перед неполным снимется. А то не по себе мне как–то от пса недоделанного. Что от моих умений зависит, то поправлю.
Зарецки идея понравилась. Еще и Раптора позвал, чтобы побыстрее дело шло. Болевые шины — цепи обратной связи и силовые приводы — отключили сразу, а то, как бы спокоен ни был пес, не дастся. И мучить попусту животину нечего.
В общем, за пару часов закончили. Секцию корпуса с покалеченной ногой тут же кинули к другому кадавренному хламу, а целую лапу я торжественно вручил Зарецки, как запаску к любимцу. То есть просто хлопнул по ней ладонью: владей, дескать. Своротить бронзовую ножищу у меня сил не хватило бы.
Капрал торжественно принайтовал запчасть в предназначенное для всякого ЗИПа гнездо на корме шасси разведочного кадавра. Опорная площадка ноги торчала сзади, как куцый хвост.
Ну вот, порядок. Теперь пес как пес. Любо–дорого посмотреть. А то прямо свиноматка какая–то получалась перед самой кладкой яиц, долгопузая да корявая!
Приведенный в действие Харм серьезно обнюхал не так давно принадлежавший ему кусок металлической плоти. Фыркнул, повернулся к обломкам задом и демонстративно зарыл их задними лапами. После чего запрыгал, как щенок, — выше колена хозяина с приятелем. Примерно в два моих роста каждый скачок.
О сделанном я не жалел, но оказаться подальше от веселящихся кадоргов — парня и его собаки — захотел явственно. Капрал Зарецки как–то почуял это, а может, и вправду заигрался с псом. В общем, оба, тяжеловесно резвясь, двинулись куда–то за периметр, где попросторнее и места для игр больше. Полноразумный кадорг едва успел напоследок махнуть рукой и пророкотать что–то благодарственное. Так что мы с Раптором довольно быстро остались одни.
— Сегодня день хороший был, — ни к селу ни к городу брякнул кадорг. — Ветреный.
— И что с того? — не отойдя еще от увиденного, грубовато переспросил я.
— Москитов сносит, — лаконично ответил тот.
В Мекане москиты — это серьезно. Тут они всякие, на любой вкус и размер. Бывают комары как комары. Бывают очень комары. А еще бывают совсем уж комары. Окончательные.
Не про тех ли самых Раптор помянул? Глянув на кадорга, я заметил, как тот коротко кивнул, наклоном корпуса обозначив жест, недоступный ему по отсутствию шеи. Не дожидаясь уточняющего вопроса.
Значит, общий для любого меканского фронтовика ход мыслей у нас с ним вровень себя оказал. Самые те москиты, которые дальше некуда. Меры защиты против них тоже требуются изрядные — брезент не меньше пары слоев, да на рожу что–нибудь вроде рыцарского забрала. То–то я смотрю, всяк здесь, у кого хоть клочок живой шкуры наружу торчит, на броне откидные заслонки приделал. Сетки, решетки, дырчатые пластины всякие от алхимической, а то и просто кухонной утвари. Еще удивлялся, какая радость смотреть на небо в клеточку. Теперь не удивляюсь.
— Хай–мэм предупредить бы еще… — замялся в явственных сомнениях Раптор. — Не знаю только, как подступиться к высокородной.
— Это да, — согласился я.
Тут, если и надо, лучше бы в стороне держаться. А попусту теребить Инорожденную и вовсе никому не посоветую. Да она сама кого хочешь достанет, и без всякого повода. Сейчас, к примеру, тоже легка на помине оказалась. Ишь как торопится, не иначе, новая придурь взыграла неизвестно в какой части тела.
— А где здесь колодец? Или хоть колонка… — Причина неурочного явления Лесной вполне прояснилась из ее вопроса.
Оказалось, не придурь к нам ее пригнала, а самая что ни на есть рациональная потребность. В той самой воде, которую мы с такими усилиями обеспечили после ее утренней эскапады. Похоже, ужин себе в оседлых, а не походных условиях высокородная пожелала приготовить поосновательнее. Надоело заклятыми на нетление готовыми кушаньями пробавляться.
Вряд ли, конечно, она собралась самостоятельно заняться кулинарией. Заклятия да походную кухню–самобранку задействует, и довольно с белоручки эль–фийской будет. Но вода для сего процесса необходима не менее, чем для простой варки. А дальний от опреснителя, опорожненный давеча резервуар еще не наполнился, и выжать из него хоть каплю было бы весьма затруднительно.
— Колодец? Какой колодец может быть в болоте?! — с деланным непониманием переспросил ехидный кадорг. — Нет тут–колодцев–колонок, хай–мэм…
— Как? — ошарашенно начала въезжать эльфь. — А где ж вы тогда воду берете?
Вместо ответа уже я молчаливым жестом указал на водокачку. Мол, что есть, тому и рады. А на нет и спросу нет. Уж кому–кому, а высокородной состояние иодяных запасов должно быть известно лучше иных. Особенно сегодня…
Похоже, до Леах дошли масштабы сотворенного утром. Во всяком случае, с недоверчивым страхом в глазах и серебряным бидончиком в руке она смотрелась даже в чем–то трогательно.
— Но там же кончилась… — с нарастающей истерикой в голосе продемонстрировала светло–эльфийская дива скорость соображения. — Что теперь пить?!
Очень хотелось сказать — ту жидкость, что ей в голову ударяет систематически. Не знаю уж, как смолчать сумел. И, судя по всему, соблазн озвучить данную мысль посетил не одного меня. Раптор в попытке сдержаться от натуги аж всеми сочленениями ржаво заскрипел.
От этой пантомимы с высокородной ау Риер чуть удар не сделался. Очень уж убедительно выглядели наши с кадоргом мучения. В ее интерпретации они явно предвещали неминучую гибель от жажды, и не только нашу, но и ее бесценной персоны. И видать, картина сия нарисовалась перед ее внутренним взором до дрожи реалистично.
Можно было с ней и дальше поиграть, дожав до полного осознания своей дурости. Только не хотелось.
Добродушие какое–то нашло после успешной результативной работы. Хватит с нее и такого перепуга — если с него не осознает, видимо, ничем не пробьешь. Да и не надо. Теперь с эльфи и так никто здесь взгляда не спустит, потому особых последствий от ее самодурства впредь не ожидается.
— Может быть, это подойдет? — Изобразив на лице и в голосе все мыслимое сомнение, я подставил кружку под змеевик опреснителя и отвернул вентиль.
— Не побрезгуйте, хай–леди, — поддержал игру Рап–тор. — Уж чем привыкли тут, в глуши, пробавляться…
После такой прелюдии высокородная с ужасом посмотрела на прозрачный дистиллят в емкости, ожидая обрести если не девяностошестиградусный спирт, так щелок пополам с «ведьминым студнем». Но кружку в белы ручки взяла и отхлебнула покорно, как жертва на боевом алтаре времен Войны Сил — ритуальный яд. Сглотнула, выдохнула, зажмурившись и ожидая, что из губ вырвется облачко пламени, затем ошарашенно распахнула глаза и захлопала ресницами.
— Это же вода!
Нехилая догадливость, скажем прямо…
— Где–то в чем–то да, — в рифму подтвердил кадорг озарение эльфи.
— Как же?.. — в полной прострации кивнула та на громаду опреснителя.
— Алхимию знать надо, — уже совсем добродушно пробормотал я. — Гнать можно не только выпивку, была бы нужда…
Узнав, что проблемы с водой нет, Инорожденная Дня мгновенно воспряла духом и достигла прежнего уровня самоуверенности. Во всяком случае, ни слова благодарности от нее никто из нас не дождался — ни я, ни непосредственные исполнители проекта, кадорги.
— Не понимаю, как вообще можно было такое сделать! — изрекла светлоэльфийская дуреха, обозрев предмет нашей гордости, опреснитель. Приободрившись, мы с Раптором приняли было искреннее удивление шлсокородной за похвалу. Пусть куцую, как крикуний мюст, но все–таки. Оказалось, напрасно.
— Без приказа, инструкций, обучения… — внесла ясность эльфь, продолжив изумляться. — Как только можно суметь!
Как–как… Так, как все в Мекане делается, — крепко и на совесть. Если дожить до следующего дня хочется. Любой, кто тесайрекий фронт прошел, знает, насколько важно иметь чистую воду в гиблом болоте. У каждого, конечно, свой способ: флай–флот, пехота, файрболлерия — все изощряются. Особенно мы, маго–техники, на весь Мекан признанные умельцы. А эта дурища высокородная даже не поинтересовалась моей армейской специализацией. Воинствующая некомпетентность!
Казалось, достичь большего уже невозможно. Однако недооценивать возможности Лесной в этой области не стоило. Разом утратив интерес к дальнейшему разговору, едва выяснилось, что запросы ее будут удовлетворены, эльфь заспешила восвояси. Однако на прощание, уже вполоборота, бросила, неопределенно помахав в воздухе ручкой:
— Это вообще странно…
Надо было, конечно, сдержаться, не задавать резонного вопроса: «Что странно?» Но разговорчик этот, предшествующий ему день, двое суток пути, да и вообще все время, прошедшее от знакомства с Инорожденной стервой, терпимости мне не добавили. А ответ на вырвавшийся вопрос и вовсе оказался последней каплей в чаше сей.
— Странно видеть, что человек способен на осмысленную и полезную деятельность без руководства эльфов! — это Леах пробормотала уже на ходу, позвякивая полным бидончиком. Брякнула, как само собой разумеющееся, не особо даже вдаваясь в смысл своих СЛОВ.
От такого я просто онемел. Не так, конечно, как при ее утреннем купании, но тоже изрядно. Раптор тоже затих самым подозрительным образом. Лишь ходовым котлом побулькивал, но и то как–то особо деликатно.
На мгновение мне стала близка и понятна негасимая ненависть тесайрцев к Инорожденным. Глубинная. Всепронизывающая.
Ну–ну. Вот как, стало быть. Это вместо мало–мальского чувства вины и минимальной же благодарности. Что ж, в ответ светлая эльфь может рассчитывать на столь же внимательное отношение. И благожелательное вдобавок. Особенно в области крайне полезного и поучительного для нее грядущего знакомства с меканскими москитами. Которому теперь, смею надеяться, никто из присутствующих препятствовать не будет — солидарность кадорга в этом вопросе я чуял спинным мозгом.
Нет, это ж надо: «…способен на осмысленную и полезную деятельность без руководства эльфов!!!»
Да я вообще на многое способен. Особенно без руководства эльфов.
И не только я…
Наутро из палатки было страшно даже нос высунуть. Ожидание москитов портило нервы хуже самого налета. В недвижном воздухе уже мерещился комариный звон. Как перед атакой, когда пронизывающая жуть по костям ползает.
Однако часок спокойной жизни нам еще был отпущен. Высокородной — на очередное купание, мне — на завтрак и подготовку гостевой ложи перед предстоящим шоу. По счастью, к месту на броне новых владельцев была приспособлена еще не вся дырчатая утварь с местной кухни. Хотя даже Харм щеголял в откидном, на невесть откуда взявшейся оконной петле, длинном сотейнике над мордой.
На мою долю достался дуршлаг, напоминающий мушиный глаз, — латунное полушарие фута полтора и диаметре, с двумя крючками–рожками напротив рукояти. Не иначе, у фермера какого из хозяйства свистнутый немилосердно. Ладно, дареному коню в зубы не смотрят, как бы круто он ни был сварен. Главное, проблема с обозрением была решена.
Брезента от палаток и тентов тут было в изобилии, так что укрытие получилось на славу. Теперь главное — держаться от него невдалеке, чтобы налет врасплох не застиг.
День постепенно растапливался к полуденной духоте, разгорался жаром. Этак скоро неизвестно, что хуже будет: москитов терпеть или прятаться от них. Пришлось запасенный брезент от армейской палатки загодя полить водой для охлаждения. И для большей герметичности заодно. А комары все не летели.
Что они себе воображают? Давно пора прилететь, эльфийскую стерву проучить, пока она еще чего–нибудь не отчудила. Вон как внимательно в кромку джунглей из–под руки вглядывается, явно что–то замышляет…
Невольно я проследил направление взгляда Инорожденной до объекта, вызвавшего ее интерес. Таковым оказалось облачко, нависшее над самыми кронами дальних пальм и, похоже, движущееся прямо сюда. От прочего марева, в изобилии струящегося над сырой меканской землей, оно отличалось особой плотностью и каким–то жемчужным мерцанием. Движимый странным наитием, я потянул монокуляр из чехла на поясе.
Так и есть! Они это. Самые что ни на есть. Смерчем вьются, эскадрильями заходят, оставляя теплокровным смертным всей воли на один укус. Со всех сил я кинулся закапываться в сырой прохладный брезент.
У высокородной на правильные действия не хватило ни времени, ни опыта. Утратив любопытство, она упустила оставшееся для должной реакции подлетное время. Когда я приладил дуршлаг напротив лица, первая крылатая тварь уже вилась над завитками медненой гривы.
Не понимая, откуда слышится надсадное, на истошной ноте крайнего форсажа, гудение, непутевая эльфь завертела головой. Так и крутилась, пока не столкнулась с источником звука нос к носу. Точнее, к шестидюймовому хоботку, отточенному и чуть загнутому, как сапожное шило. Москит ей достался подходящий по калибру — с мерцающими крыльями, усами–антеннами и голенастыми ногами занимающий целиком кубический фут.
От подобного зрелища Инорожденную Дня, похоже, охватил гипнотический транс. Чем еще объяснить, что светлоэльфийская дуреха начала визжать и метаться не раньше, чем суперкомар всеми своими когтями вцепился ей в подбородок и запустил жало в нижнюю губу?!
К тому времени вокруг Лесной вилось уже с дюжину крылатых агрессоров. Как по команде, они бросились на заранее облюбованные части тела жертвы. Высокородная взвыла на разные голоса, меняя высоту тона при каждом новом укусе. Но ее вопли потерялись в гуле основной массы суперкомариной эскадры. Тысячи сверкающих крылышек, казалось, перемалывают воздух в непригодную для дыхания труху. Это был уже не звон — набат.
Сам я давно сидел, обмотавшись в три слоя армейской палаткой, и наблюдал за происходящим сквозь свой дуршлаг. Без малого семь футов высококлассной светлоэльфийской истерики, с визгом мечущейся по лагерю, снося по пути все, что не закреплено и менее двухсот фунтов весом, — на это стоило посмотреть.
Москиты настигали Лесную повсюду. Стрекоча крыльями размахом в добрый фут, они то и дело чувствительно доставали ее острыми шестидюймовыми хоботками. Особенно страдал задик, туго обтянутый зеленым шелком. Каждый удачный укол заставлял высокородную прихотливо менять траекторию.
Наконец то ли поле разрушений на суше оказалось исчерпано, то ли до светлоэльфийской дивы дошло–таки, где следует искать спасения. Так или иначе, но, достигнув ближнего ко мне края болота, она красивым прыжком вразлапку нырнула в самый большой бочаг, взметнув фонтан липкой жижи. Грязь и отстой из опреснителя там еще с вечера были старательно размешаны клешней Раптора 08, видимо, не без надежды на подобный исход. И, что характерно, без всякого руководства и направляющей деятельности со стороны каких бы то ни было эльфов. Даже новопроизведенных, вроде меня.
Такая сообразительность высокородной была достойна аплодисментов. Выпростав руки из брезента, я захлопал в ладоши. Результат был предсказуем — тучу насекомых мгновенно сдуло. Те из суперкомаров, что не разбились о стволы деревьев, опасались теперь даже кончик носа высунуть с опушки.
Тем временем Лесная решила вынырнуть для разведки. Кое–как проморгалась и, не обнаружив москитов, воздвиглась из болота во весь свой немалый рост. Ее бы немного подсушить, и можно ставить хоть на площадь вместо статуи, хоть у борделя в качестве рекламы особо грязных развлечений…
А вот подрывать берег лужи Раптору не стоило. Перебор вышел. После третьей попытки раз за разом срывавшаяся Леах полезла вверх на четвереньках уже и полном озверении, озираясь вокруг в поисках виновников или хотя бы тех, на ком можно сорваться. Я порадовался, что под брезентом, за забралом дуршлага в таком качестве совершенно неопознаваем. Зато парни из Четвертой Отдельной отнюдь не собирались отыгрывать роль немых статистов.
Вся КадБригада в один голос хохотала над барахтающейся у них под ногами глиняной фигуркой. Словно сотня железных бочек с горы катилась. Взбешенный визг светлоэльфийской дивы, потрясающей сжатыми кулаками, на этом фоне был совершенно не слышен. Спустя пару минут это дошло и до нее самой.
Выпрямившись, как палка, оставляя за собой широкий грязевой след, высокородная ау Риер направилась к своей импровизированной купальне — ждать, когда вода наберется заново после утреннего транжирства. Совершенно деревянным, едва ли не строевым шагом она прошла сквозь ряды кадоргов, при этом не поднимая глаз от земли и не пытаясь уже поставить на место нечаянных зрителей.
И правильно. Гневно–осуждающие взгляды у глиняных кукол обычно не получаются. Необходимое для этого выражение лица надежно скрывает грязевая маска. Так что нечего щериться и пучить глаза попусту. Да и суперкомариные укусы уже давали себя знать — на ходу эльфь ежилась и нервно передергивалась.
Весь остаток дня, даже отмывшись, получившая урок стерва шмыгала по лагерю тихо, как мышка, под смешки железных парней. Занавес над представлением опустил лишь милосердно наступивший вечер. Да и то лишь для зрителей, а не для примадонны: в шелковом шатре до рассвета не гас свет и метались причудливо сплетенные тени. Можно было даже посочувствовать — сейчас у светлоэльфийской дивы чесалось абсолютно все.
А почесать было некому.