Книга: Вандал (сборник)
Назад: Глава 24. Всего лишь включить генератор
Дальше: Глава 2. Снимается кино!

Принц вопров

Глава 1. Убийство на площади Сталинград

Приблизившись, она узнала тело мужчины, свернувшегося, как новорожденный, и имевшего форму мешка.
Мишель Бонт. «Пески Луары»
Сентябрь. Париж, 19-й округ
– Ну, и где он тут? – комиссар Лафоне, машинально поправив на лысеющей голове реденькую белесую прядь, недовольно поморщился и посмотрел на сидевшего за рулем инспектора, только что завернувшего на набережную, к водоему де ля Вилетт.
– Тут и должен быть, месье комиссар, – улыбнулся инспектор, его смугло-красноватое лицо казалось бронзовой маской от бьющих через боковое стекло лучей только что показавшегося над крышами домов солнца. – Куда ж он денется-то? Он же труп.
– Логично, логично, – комиссар усмехнулся с неким сарказмом, как всегда и привык разговаривать с подчиненными, особенно вот с этим, новичком, недавно переведенным из провинции.
Мало того что провинциал, так еще и черный… то есть красно-черный… или красно-смуглый… в общем, явно из Африки. Впрочем, инспектор Мантину – старый знакомый месье Лафоне из префектуры Кана – этого смугло-красного… красно-смуглого парня хвалил, мол – дотошный и настойчив, к тому же вынослив – не последнее для сотрудника уголовной полиции качество, которого, как волка – ноги кормят, вот именно так, такая уж работа: побегай, носом землю порой, с агентами своими погори… да их еще и завербовать ведь надо – агентов-то. А как без этого? Да никак! От сидения в кресле с трубкой иль от ползанья с увеличительным стеклом по ковру преступления раскрываться не будут.
– Парикмахерша, свидетель, сказала – у площади Сталинград труп, – пожал плечами красно-черный инспектор… Нгоно Амбабве, африканский охотник из племени фульбе, успевший за восемь – а, пожалуй, даже уже и больше – лет не только натурализоваться во Франции, но и закончить полицейскую школу (куда попал по счастливой случайности), и поработать в уголовной полиции Нижней Нормандии, и… И много где Нгоно (все звали его – Гоно – с ударением на последний слог) побывал, в местах столь невероятных, о которых и рассказать-то нельзя было никому – не просто не поверили бы, а покрутили б у виска да записали бы в фантазеры – а как потом с такой сомнительной славой карьеру в криминальной полиции строить?
– Что же вы, месье Амбабве, не уточнили – где конкретно-то? – взглянув на часы, сварливо заметил комиссар.
– Так это дежурный вызов принимал, а меня уж, как и вас, с постели подняли… Нет, ну, я конечно, встал уже. Но позавтракать не успел.
Месье Лафоне махнул рукой и вышел из машины:
– Тут, на площади ресторан должен быть.
– Да, «Концерт» называется.
– Знаю, что «Концерт»… будет он мне рассказывать… Вот там и позавтракаем, я-то уж точно, по крайней мере. Ну, пошли, пошли, что сидишь? Поторопиться следует – не то очень скоро парни с набережной Орфевр примчатся, руководящие указания давать – как же без них-то?
Вот это был хороший признак – когда комиссар переходил с подчиненными на «ты», а вот если «выкал», значит, собирался «вставить пистон», «накрутить хвост», «промыть мозги»… или как там еще подобные пакости называются?
Серый «Пежо» оставили на набережной Сены – в смысле не реки, а набережной местной – вот этого вот канала – точнее, он назывался просто – «водоем ля Вилетт», тут вообще все набережные имена рек носили – напротив, на том берегу – набережная Луары, а за ней – набережная Марны…
На набережной Луары, судя по синим проблесковым маячкам уже подъехавших полицейских машин, как раз и находился искомый труп. Ускорив шаг, инспектор и комиссар прошли мимо Будды с фонтаном, пресекли широкую пустую площадь с ротондой 18 века – зданием бывшей таможни Вилетт – и, уже за шлюзом, ведущим в канал Сен-Мартен, увидели наконец и судмедэксперта, и криминалиста с фотоаппаратом и чемоданчиком со всеми прочими причиндалами.
– О, все здесь уже, – ухмыльнулся на ходу месье Лафоне. – А следователя что-то не видно!
– Да вон он, – Нгоно кивнул на припаркованный прямо на тротуаре синий «Фольксваген-Жук», не новый дорогущий римейк, а старый, классический автомобильчик – дитя папаши Фердинанда Порше и Адольфа Гитлера, когда-то заложившего первый камень на автозаводе.
Про Гитлера – это Нгоно прочитал недавно, ночью вот не спалось, и все, а так-то книги читать – кроме специальной литературы – особенно было некогда. На новом-то месте следовало рвать когти, и не столько с карьеристскими целями, а чисто конкретно – по работе. Девятнадцатый округ – это тот еще был райончик, из категории так называемых «спальных». Очень много имелось эмигрантов, многие – до сих пор без гражданства, а некоторые – даже и будучи гражданами – все равно плохо знали французский, общаясь лишь в своем узком кругу, и, если, не дай бог, в этом «кругу» происходили какие-то выплескивающиеся за его рамки разборки, то было очень и очень непросто не только напасть на след, но и вообще хоть что-то понять – «своих» здесь обычно не выдавали. Своих… Что и говорить, проблем здесь имелось немало, в том числе и в связи с бедностью населения, даже откровенной нищетой, те, что побогаче, обычно поселялись южнее – в одиннадцатом округе, еще лучше – в двенадцатом. А тут… тут уж что осталось. Кстати, сам Нгоно здесь и жил, снимая недорогую квартирку на самой окраине, почти у объездной дороги – Периферик – на набережной Жиронды с видом на каналы Урк и Сен-Дени и знаменитый городок науки и техники «Ла Вилетт», устроенный на месте бывших скотобоен. Неплохое местечко – много африканцев, опять же – до парка ля Вилетт рукой подать, да и консьерж, португалец Жорж (Жоржи – так правильнее) – весьма словоохотливый и добрый парень, Нгоно его почти сразу же и заагентурил – а как же!

 

Хозяин синего «Жука» судебный следователь Ренье – рахитичного вида мужчина лет сорока, вечно простуженный и потому почти все время говоривший «в нос» – оглянувшись, помахал комиссару и тут же полез за носовым платком… однако достать его не успел – чихнул и поплотнее замотал шею длинным шерстяным шарфом.
– Добрый день, месье Ренье, – еще издалека поздоровался Нгоно. – Са ва?
Ничего не значащее это выражение – «са ва» – типа «как дела?» – требовало точно такого же дежурного и ничего незначащего ответа – все, мол, нормально, или даже более того – хорошо, однако следователь всегда отвечал – «тре маль!» – «очень плохо», что, в общем-то, и должно было подразумеваться по его несчастному и весьма унылому виду: вечно опущенный взгляд, слезящиеся глаза, длинный, хлюпающий нос, опять же – вечно простуженный голос… Однако Шарля Ренье коллеги уважали – профессионал был, каких еще поискать! Работу свою любил и трудился самоотверженно, с полной отдачей, иногда забывая про выходные и праздники. Франция – чрезвычайно бюрократизированная страна, и почти в любой государственной конторе приняты негласные правила работы, точнее сказать – «неработы», к примеру, в понедельник принято этак ненапрягательно «прийти в себя» после выходных, во вторник и среду, уж ладно, можно и поработать, а уж в четверг надо готовиться к пятнице, а пятницу – к выходным!
Такие люди, как следователь Ренье, считались бы чудаками в любом учреждении, и судебное присутствие – не исключение, а потому злые языки упорно искали причины столь непонятного служебного рвения и конечно же причины таковые находили: и супруга-то у Шарля сварливая, и детей – целая куча, мал мала меньше, и дома у него просто какой-то ад, вот и отдыхает человек на работе – что и сказать: бедолага! Посмеивались – да, но уважали.
– Опять вот простудился где-то, – снова шмыгнул носом Ренье. – А тут вот еще и это… – он кивнул на труп. – Документов никаких, денег – тоже. Убийство с целью грабежа – ножом в сердце – пожалуй, пока так получается… Вон он нож… Да-да, можно уже вынимать, парни! Осторожнее с «пальчиками»… впрочем, что мне вас учить? Главное – ветер-то тут какой злющий! Так и веет с канала, так и сквозит.
– Да уж…
Нгоно уже склонился над убитым, пристально вглядываясь в черты лица несколько осунувшегося лица покойника, точнее сказать – пытаясь угадать, кто б это мог быть? Немолод, но и нельзя сказать, что пожилой, лет сорок – сорок пять, несколько обрюзгший, блондин… или это седина просто?
Инспектор склонился ниже…
– В карманах – пусто, – усмехнулся следователь, – расческа, пара использованных билетов на метро…
– А где куплены?
– «Карне».
– Понятно…
«Карне» – это сразу десяток билетиков, там так и написано на каждом – «Карне», купить их выходит дешевле, нежели по одному, на которых в таком случае было бы указана станция, где располагалась касса, скажем – «Распай» или «Ден» – «Данфер Рошро».
– Ну, – следователь поежился и саркастически прищурил левый глаз. – Что скажете, месье Амбабве?
– Да, да, говори, Гоно, – махнул рукой комиссар. – А мы с господином Ренье послушаем.
– А что тут говорить? – инспектор пожал плечами. – И так ясно, что это – приезжий, даже, может быть, иностранец – столичному жителю никакие «карне» не нужны, они предпочитают проездной или авто, скутер… Вы разрешите, господин следователь?
Молодой человек снова склонился над трупом, а потом и вообще уселся на корточки, осмотрел пиджак, джинсы, расстегнул рубашку, не поленился, перевернул труп – все хотелось взглянуть на лейбл с внутренней стороны ворота…
– Английская…
– Да, скорее всего – англичанин, – усмехнулся месье Ренье. – А может быть – и швед, и датчанин, и немец… да кто угодно.
– Организованные группы туристов заглядывают сюда крайне редко, – напомнил комиссар.
– Турист-одиночка? – следователь вскинул глаза. – А, может, он вообще не турист… приехал откуда-нибудь из пригорода. Жерве, Лила – откуда угодно. Тем более – два вокзала рядом.
Тут уж и Нгоно усмехнулся:
– А Париж и вообще – городок не очень большой. Ножик бы…
– Да, посмотри вон у криминалистов… Эй, парни, покажите!
Нож как нож, обычная финка, каким и хлеб-колбасу порезать и человека убить – раз плюнуть. Ручка… обычная, обработанная уже черным порошком – пытались найти отпечатки пальцев.
Инспектор повернул голову:
– Ну, как?
– А никак, – криминалист – длинный кудрявый парень в очках – усмехнулся и покачал головой. – Пусто. Похоже, все тщательно стерли…
– Может – перчатки?
– Может… Но вряд ли – тогда уж что-нибудь да осталось бы.
Вернув нож, Нгоно в задумчивости подошел к следователю:
– А как именно торчал нож?
– Да вот так, – месье Ренье вытащил из кармана авторучку, приложил к ране, показал, затем обтер от крови об шарф. И тут же хитровато склонил голову набок, совсем как какая-то птица. – Ой-ой-ой, месье Гоно! Кажется, вы что-то хотите сказать? Говорите.
– Отпечатков на рукоятке нет, да и торчал он – как вы показали – параллельно земле, вот так, – молодой человек продемонстрировал на себе. – А это значит…
– Так-так-так-та-ак! – азартно потер руки следователь. – Вы хотите сказать, либо убийца был очень высокого роста, либо…
– Либо нож просто метнули! Запросто… и думаю – скорее всего.
Дотоле молчавший комиссар тут же оживился:
– Тогда могли остаться отпечатки на лезвии, на самом его кончике… Эй! Слышали, парни?
– Да, господин комиссар.
На эстакаде с грохотом промчался поезд метро. Не так уж и близко – метрах в тридцати-сорока, – а показалось, будто над самой головою. И еще один звук донесся – сирена!
– О, едут уже, субчики, – неприязненно фыркнул месье Лафоне. – Явились – не запылились. Сейчас и начнется… То сделайте, это, туда запрос, сюда, агентуру подключите – как будто без них не знаем, что делать… Ну, мы с месье Ренье тут огонь на себя примем, а ты, Гоно, давай, давай, не стой, работай! В ресторанчике в этом, в «Концерте», народ поспрошай, парикмахершу…
– А она как раз там и есть, в ресторане, – напряженно вглядываясь в выходящих из только что подъехавшего полицейского авто людей, подсказал следователь. – С утра уборщицей подрабатывает, зовут Жермена Монго, приятная такая девушка, я уж с ней говорил… Но и вы, Гоно, попытайтесь, глядишь, еще что-нибудь вспомнит. В общем, действуйте – и держите меня в курсе.
– Ну, конечно, господин следователь. Так я пошел, месье комиссар?
– Давай, нечего тут отсвечивать – сам видишь, сколько их тут набежало.

 

Ресторан «Концерт» располагался на площади справа, у самой воды, позади его шумел шлюз, напротив которого, собственно, и произошло убийство, скорее всего, в период где-то между двумя-тремя часами ночи и полшестого утра, когда случайная свидетельница сообщила в полицию о лежащем в кустах трупе. Что же касаемо начала ночи, то часов до трех на площади обычно тусовались подростки, в большинстве своем – арабы, в последнее время вытеснившие с этого места африканцев (впрочем, надо сказать, борьба за «Сталинград» – «Площадь Сталинградской битвы», если правильно – шла с переменным успехом, правда, до трупов пока дело не доходило). Теоретически рассуждая, подростки, конечно, могли быть причастны к этому убийству – естественно, с целью ограбления или даже просто так, из тупого самоутверждения и «озорства», недоросли вообще народ крайне жестокий и крайне глупый. Да, все могло так и случиться, если бы не одно «но» – подростки (без разницы, арабские, африканские, французские) всегда ходят стаями человек по десять, а то и больше. И что такой стае стоит обобрать случайного прохожего, тем более – ночью? Подошли, окружили, ножиком перочинным щелкнули – кто не дурак, сам все отдаст, шансов-то на спасение нету, будь ты хоть трижды Чаком Норрисом или Джеки Чаном, стая молодых волков свалит и тигра. Нет, вряд ли недорослям нужно было бы убивать, даже по глупости – к чему, если можно и так все решить? Зачем лишние проблемы? Хотя да – эта версия болталась в голове Нгоно довольно-таки навязчиво… наверняка – так же, как и у следователя Ренье, и у комиссара.
А, может, все ж таки уже африканцы «Сталинград» держат? В смысле сбора информации это было бы куда как удобней – уж в этом-то сообществе у инспектора Амбабве агентурные наработки имелись, сам ведь африканец все-таки. А вот с арабами… с арабами не все так просто, и тут национальность Нгоно – явная помеха. Для недорослей из Магриба самый главный источник ненависти вовсе не их сверстники-французы (те – объект для зависти и поборов), – а как раз таки африканцы, китайцы, вьетнамцы. Особенно – темнокожие, их в этом районе хватало, а в окружном комиссариате, кроме Нгоно был еще только один «цветной» – кореец Этьен Пак, очень хороший парень, но, увы, к площади Сталинградской битвы никаким боком не пристегиваемый – не араб, не африканец. Вот если бы речь шла о площади Праздников – тогда другое дело…

 

Девушку инспектор заметил сразу – в синем халате, в косынке, она мыла тротуар (или все-таки лучше сказать – набережную), как раз перед самым заведением, где были расставлены столики и стулья. Да, наверное, эта уборщица – тот самый свидетель и есть, кто еще-то?
– Доброе утро, мадемуазель, – подойдя ближе, молодой человек вежливо улыбнулся.
– Здравствуйте, – разогнув спину, уборщица обернулась… не сказать, чтоб приветливо. – Вы, наверное, из полиции? Так я уже все рассказала тому чахоточному.
– Кому-кому? – не понял Нгоно.
– Ну, он все время носом шмыгал, чихал…
– А, вот вы о ком, – инспектор сдержал улыбку. – И все же мне бы тоже хотелось…
– Знаете что, месье? – скривила пухлые губки уборщица – о, это оказалась очень красивая юная девушка, мулатка с нежно шоколадною кожей и черными чувственными глазами! – Я, конечно, понимаю – убийство и все такое. Но поймите и вы – мне ведь работать надо. Хотите со мной поговорить? Только я вас попрошу, месье, обождите немного – минут двадцать, не больше. Я вот закончу и, пожалуйста, можно будет поговорить, сколько хотите.
– Да ради бога! – инспектор развел руками и улыбнулся. – Я вот тут, у столика, посижу, не помешаю?
– Да сидите, раз уж пришли.
Молодой человек снова подавил усмешку – да уж, эта юная особа не очень-то любезна, ведет себя… как и положено красивой, знающей себе цену девушке из социальных низов, вовсе не желающей опускаться ниже плинтусов, и поэтому всегда держащей себя нарочито грубо и даже, можно сказать – по-хамски, особенно – с молодыми людьми. Наверное, такое поведение оправданно, и оно – лишь внешнее, наносное… маска, под которой, может быть, скрывается доброе сердце и легкоранимая душа.
А она все-таки красива, красива… эта Жермена Монго. Да-да, очень красива! Искоса поглядывая на девушку, инспектор даже ощутил некоторое волнение из тех, что называют сексуальным. Не то чтоб у него были проблемы с женщинами, нет, не было, как не было и постоянной спутницы, с последней своей подружкой – продавщицей из сувенирной лавки – молодой человек расстался еще в Нормандии.
Нормандия, префектура в Кане, участок почти по всему побережью – от Арроманша до Изиньи… Ностальгия… Хотя Нгоно, конечно же, не жалел, что перевелся в Париж – все его друзья, люди, которых инспектор очень уважал, под руководством которых и начинал службу – увы, уже вышли на пенсию, а кое-кто – как старший инспектор Мантину – и вообще уехал на юг, в Ниццу, не поладив с новым начальником. Вон и инспектор Амбабве, подумав, подался в Париж, куда давно уже звали. Тем более – и друзья его вот уже года три, как перебрались в столицу – молодой, недавно окончивший Сорбонну, ученый – Луи Боттака и профессор, доктор Фредерик Арно – гений, наряду с Альбертом Эйнштейном – творец общей теории поля. С этими людьми – и с Луи, и с профессором – Нгоно когда-то пережил тако-о-ое! Столь невероятное, что никому и не рассказать – не поверят. А кто поверил бы в росказни о провале в пятый век от Рождества Христова? Королевство вандалов, пираты, работорговцы… Господи, да было ли все это? За последние три года, все чаще казалось – что и не было ничего. Хотя, когда собирались иногда с Луи и профессором… вспоминали. Да еще из России приезжали друзья – супруги Саша и Катя с маленьким сынишкой Мишелем. О, если б не Саша – так не быть бы Нгоно инспектором… вообще – никем не быть! Гнил бы сейчас где-нибудь в Карфагене, Гадрумете, Гиппоне или близ каких-нибудь других вандальских городов – бывших римских. Ужас какой… И, главное – никто ведь не поверит! Разве что книжку обо всем этом написать – по разряду ненаучной фантастики, может быть, и прокатит. Только вот – некогда пока сочинять, работы много.

 

– Ну, вот, я и справилась, месье полицейский, – сняв косынку, уборщица уселась рядом.
Ах, какие у нее глаза! А губы? А брови, изогнутые, словно тугой охотничий лук…
– Вы, значит, и будете мадемуазель Жермена Монго? – несколько стушевавшись под насмешливым женским взглядом, нарочито официальным тоном уточнил молодой человек.
– Да, она самая и есть. Двадцать лет, живу здесь рядом, авеню Жан Жорес, детей нет, не замужем. Что еще интересует?
– А откуда вы?
Девушка фыркнула:
– Да есть у меня гражданство, не сомневайтесь. Хотите, паспорт принесу?
– Думаю, пока не стоит, – улыбнулся инспектор. – Я ведь так просто спросил… Вы откуда приехали?
– Из Конго. Браззавиль, знаете такой город?
– О, Браза! Знаю, конечно… правда, никогда там не был. Я-то сам из Нигера. – Карие глаза инспектора подернулись мечтательной дымкой, что отнюдь не укрылось от внимательного взгляда собеседницы, пусть еще и юной, но уже, несомненно, обладавшей кое-каким житейским опытом, подсказывающим, как следует вести себя с незнакомыми мужчинами, особенно – с такими молодыми и симпатичными, как этот инспектор… Ну, надо же – инспектор!
– Хотите сказать, вы вот так запросто явились из Нигера – и тут же поступили в полицию? – тут же поинтересовалась Жермена.
– Ну, не запросто… случайно во многом. Но и самому, конечно, пришлось попотеть.
Инспектор впервые за несколько лет вдруг испытал какую-то растерянность, словно бы стушевался, да так, что непонятно было – кто кого сейчас допрашивает?
– А вы тоже здесь, в нашем округе, живете? А как вас зовут? Вы ведь так и не сказали…
– Нгоно… Ой… Инспектор Амбабве.
– Нгоно? Это нигерийское имя?
– Это имя часто встречается у народа фульбе.
– А, фульбе! То-то и смотрю, вы не такой уж и черный. И что же, хотите сказать, что знаете племенную речь?
– Конечно!
– Повезло, – девушка неожиданно вздохнула с явной завистью и пожаловалась: – А я так только французский. Хотя это, наверное, не очень правильно – мы ведь все-таки африканцы, верно?
Она сказала – «мы»! И от этого Нгоно почему-то вдруг стало очень приятно. Мы… ну, надо же!
– А ваш отец, верно…
– Да, он был белый. Не француз – бельгиец, но родился и всю жизнь прожил в Африке. Очень хороший человек… увы, давно уже умер. Как и матушка.
– Извините, если…
– Да ладно, – Жермена махнула рукой и улыбнулась. – Я, как Янник Ноа – теннисист и поп-звезда, – метиска.
– Скорей уж тогда – мулатка.
– Да, верно… Вас ведь интересует, как я увидела того… мертвого…
– Да-да-да, конечно. Очень внимательно слушаю.
– Хорошо, – пожала плечами девушка. – Еще раз расскажу. В общем, где-то полшестого утра было, я как раз на работу шла, ну, сюда, в ресторан этот. Иду себе, иду… о разном думаю. Вдруг – около шлюза – ботинки из кустов торчат. Я остановилась, подошла… Сначала думала – наркоман, а потом нож увидела… и кровь. Тут же и позвонила, флики на редкость быстро приехали. Ой… извините за «фликов».
Инспектор ухмыльнулся:
– Да ладно, привык уже.
«Флик» – это было нехорошее жаргонное слово, так здесь, во Франции, именовали полицейских, как в Штатах – «копы», а в России – «менты».
– Ну, вот и все, – собеседница передернула плечами – замерзла, что ли? – Рядом я там никого не видела, здесь, на площади тоже никто не ошивался – рано слишком.
– А обычно здесь кто, гм… «ошивается»?
– Да мальчишки… Африканцы, арабы. На велосипедах, на скейтах катаются, один раз видела – даже на эстакаду залезли, но это граффитеры были. И как только не страшно сорваться?
Нгоно хотел было что-то сказать, задать какой-то уже вертевшийся на языке вопрос, но не успел – во внутреннем кармане пиджака забился, зазвенел телефон – точнее сказать, запел каким-то популярным мотивом.
– Гоно! Срочно лети в морг! – едва инспектор успел приложить трубку к уху, как та уже взорвалась хриплым голосом комиссара. – Там у покойника на плече татуировку обнаружили, похоже, что русскими буквами – а у тебя же, кажется, друг – русский?
– Есть такой, месье комиссар. И буквы русские я знаю… только не все.
– Так съезди, посмотри там, потом отзвонись следователю.
– Слушаюсь, господин комиссар.
– Ого, какие вам звонят люди! – мило хохотнула Жермена. – И эта вот музыка, что у вас в телефоне играла – «Львицы», Янника Ноа песенка. Мне очень нравится… и вам?
– Что? Ах, музыка… да-да-да, конечно, нравится! Мы же с то… с вами – африканцы, ага.
Если б эта девушка сказала сейчас, что без ума от какой-нибудь пилорамно-гремящей «Анорексия Нервоза», то и Нгоно бы со всей искренностью утверждал, что тоже очень любит «блэк-спид-треш– и какой-нибудь там еще металл».
– Мы ведь с вами не договорили еще… а мне срочно нужно… – инспектор торопливо поднялся со стула. – Знаете что… а давайте встретимся вечером, скажем, в каком-нибудь более-менее приличном кафе.
– Давайте тогда уж тут, у ротонды. В девять часов, да? Раньше мне не управиться.
– Заметано! – обрадованно воскликнул молодой человек. – В девять часов у ротонды.
Махнув девушке рукой, он побежал к Будде, уселся в припаркованный рядом «Пежо»…

 

Девчонка не зря ежилась – утром-то на улице было не жарко, и только в машине инспектор почувствовал, что и сам немного замерз, а шмыгать носом – как следователь Ренье – что-то не очень-то хотелось. Выпить чего-нибудь крепкого? Ага… а потом дышать на начальство. Вдруг еще комиссар вызовет? Или все-таки – выпить? Так, для-ради здоровья, чтобы не простудиться… Эх, был бы тут русский друг Саша – он бы и секунды не колебался, выпил бы сразу – наверное, так и стоит сейчас поступить… Или – все же не стоит?
Припарковав машину, Нгоно все же заскочил по пути в кафе, намахнул рюмочку коньяку, согрелся, и блаженное тепло побежало по всем жилам – ах, как стало приятно! Жаль, ненадолго – в морге-то было еще холодней, чем на улице.
– А вот и наш специалист по русской литературе! – радостно приветствовал инспектора патологоанатом Мишо, кудрявый жизнерадостный толстячок лет сорока, как и все работники подобных учреждений – более чем склонный к веселой шутке и незлобивому розыгрышу, следователь Ренье до сих пор вспоминал, как «этот чертов Мишо» как-то под Рождество подсадил к нему в машину бесхозный труп какого-то клошара… так, шутки ради. И не лень же было тащить! Ладно сам Ренье, тоже весьма склонный к доброму юмору, но вот его супруга… Она ведь поначалу приняла покойника за живого, начала разговаривать, хвастаться покупками…
– Заходи, заходи, мон шер ами, – шевеля – точно рак – усами, патологоанатом радостно похлопал инспектора по плечу. – Давненько, давненько ты не заглядывал к доброму дядюшке Мишо. О! Может, по стаканчику? У меня есть бутылочка недурного винца, а сегодня как раз праздник – день святой Эмили… или святой Надежды.
– День святой Надежды, кажется, вчера был, – неуверенно пробормотал Нгоно. – Но если нальете, так не откажусь – как скажете. Брр… холодно тут вас.
– Да уж не жарко! А вот скажи-ка, друг мой – кто тебе из братьев Карамазовых больше нравится?
– Мне вообще-то больше женщины нравятся… – уклончиво отозвался инспектор, имевший весьма смутное представление как о братьях Карамазовых, так и о всей русской литературе в целом. Как и о любой другой. Просто некогда было читать, хотя, наверное, и надо бы.
– А вот и бутылочка! – «дядюшка Мишо» уже тащил стаканы. – Ну, за встречу!
Выпив стаканчик, молодой человек поблагодарил и вежливо поинтересовался трупом.
– Ну вот всегда так, – обиженно хмыкнул патологоанатом. – Только зайдет интересный разговор и… Ладно, пошли, глянешь.
Убитый лежал на прозекторском столе, обитом светлым металлом, белый, вытянутый и уже приготовленный к вскрытию. Рядом, на тумбочке, поблескивали инструменты – дисковая пилка для черепа, реберный нож…
– Вскрытие не делал еще, вот, санитары придут… Да ты смотри, смотри, не стесняйся… Вон она, татуировка-то, на левом предплечье.
– Ага…
Инспектор и сам уж увидел и тут же потянулся к мобильнику…
– Так. у нас – семь двадцать, у них, значит, на два часа позже – вполне можно звонить, вряд ли спят… Але? Александр?! Да-да, Нгоно… Как сам, как жена, сынишка? Да я так… все работаю… Луи и док – не знаю, давненько не виделись. Вот, в воскресенье, может, загляну. Вы-то когда появитесь? Ну и что с того, что недавно были? Да, Саша, я вот по какому делу звоню… Тут у нас татушка непонятная высветилась, никак не разберемся… А я тебе сейчас сниму и перешлю… А буквы и так скажу, слушай… Кэ Сэ Фэ… Дэ… Мэ… Бэ… Тут еще и цифры – восемьдесят пять… Что ты говоришь? Краснознаменный Северный флот? Так-так… А тут еще и спасательный круг с надписью – «Бес-смен-ный»… Я тебе сейчас фото пришлю…

 

Ближе к вечеру инспектор Амбабве даже удостоился похвалы непосредственного начальства – именно за этот свой звонок другу. Следователь Ренье тут же послал запрос в Россию через Интерпол, и теперь оставалось лишь ждать установления личности убитого и… искать убийцу.
Последним как раз и занялся Нгоно и еще двое совсем юных сотрудников, которых комиссар называл «наша молодежь», причем выговаривал эти слова с явной издевкой, мол, «наберут детей в полицию, не знаешь потом, что с ними и делать, гонору много – толку пока никакого». Оно и понятно – то, чему учат в полицейской школе или даже на юрфаке Сорбонны, это одно, а обычная жизнь – совсем-совсем другое.
Нгоно был назначен старшим, он сразу же с обеда и отправил молодежь к площади Сталинград – «поспрошать окрестных людишек», да и сам направился туда же, только уже вечером, ближе к девяти часам. Тоже, можно сказать – по долгу службы.
Приехал рано – уже не мог терпеть, до того хотелось увидеть Жермену, – припарковал свой «Пежо» на набережной, напротив фонтана у статуи Будды… или какого-то богдыхана, пес его знает, кто это был, но уж не Иосиф Сталин – точно.
Посидел немножко, наблюдая, как вспыхивают в темнеющем небе звезды, взглянул на часы… Без пятнадцати девять. Пора! Может, девушка еще и пораньше придет, хотя, конечно, вряд ли – красавицы обычно склонны опаздывать минут этак на сорок, а то и на полтора часа.

 

На площади еще было полно гуляющих – люди сидели на террасе «Концерта», выбирались из лодок, катались на велосипедах, сидели на лавочках под каштанами у шлюза, прохаживались у фонтана. Людно, довольно людно – самое время для карманников, давно наметанным взглядом Нгоно уже приметил парочку таких, эти людишки всегда работали парами – один отвлекал, второй крал, вот, как сейчас… А вон еще бандочка – подростки на скутерах, что-то рановато они сегодня явились. Кстати, на скутере очень удобно грабить, вдвоем конечно, один – за рулем, второй – наготове. Подъехали сзади к зазевавшейся дамочке – сумочку – оп! И все дела! Ох, уж эти женщины… сколько ни говори, ни предупреждай – а все равно таскают все свои денежки в кошельке, а тут – в сумке, словно бы приглашают – воруй, не хочу! Ну, кто, спрашивается, в кошельке деньги носит? Разве что только мелочь.
Лениво прохаживаясь у ротонды, инспектор вдруг неожиданно для себя подумал, что, наверное, неплохо было бы купить цветы… Да, неплохо. Если б они с Жерменой и в самом деле встречались, по-настоящему, а не так вот – по сути-то по служебной надобности. Именно для этого Нгоно девушку и пригласил… хоть, конечно, где-то в глубине души и лелеял надежду.
Девять часов, однако…
О, боже – просто не верится!
Молодой человек даже головой покачал, отгоняя видение – неужели Жермена явилась-таки вовремя? Ну да, вон она – красивая до невозможности, в красном коротком платье и туфельках на высоких каблуках… да-а-а… такой стоит дарить цветы, стоит…
Завидев инспектора, девушка улыбнулась и помахала рукой… Инспектор тоже растянул губы в глупой улыбке, да так и застыл, увидев, как от шлюза рванул наперерез красавице скутер… Целенаправленно этак рванул, бросился, словно лев на добычу.
Сумочка, конечно же, сумочка… красная, под цвет туфель и платья.
Нгоно уже и сам пустился бежать, да соображал на ходу, что не успеет, замахал руками, закричал:
– Жермена-а-а!
А скутер уж был рядом с добычей… и тут произошло что-то странное. Вместо того, чтобы очумело хлопать глазами, лишившись сумочки, а вместе с нею – и денег, Жермена вдруг в одно мгновение сбросила туфли… И молниеносно, как кобра, нанесла удар, достав в прыжке скутериста… того, что сидел сзади.
Бедолага едва из седла не вылетел, а его напарник, почувствовав что-то неладное, резко прибавил газу.
Гопники даже не стали повторять нападение, ругаться, угрожать несостоявшейся жертве. Просто смылись. И это было плохо, потому что – умно. Ну, никак не хотелось инспектору Амбабве иметь на своем участке таких вот умных грабителей, никак!
Главное, и номер-то на скутере не запомнил, да и не разглядеть его было из-за налипшей грязи. Наверное, специально замазали.
Зато незадачливого гопника Нгоно очень хорошо рассмотрел – тот был белый! Да, да – белый подросток в компании с сидевшим за рулем африканцем! И это тоже было плохо – преступный интернационал, можно сказать, прямо на глазах зарождался. Лица, конечно, под шлемом не видно, но – обрезанные до колен джинсы, маечка с короткими рукавами – руки и ноги белые, да маечка тоже примечательная, точнее говоря – буквы на спине – «РТЩХЦЖ» – не такая уж и обычная надпись, инспектор хорошо знал, где подобные маечки продавались – в русской лавчонке у площади Праздников, дешево – по три еврика. А буквицы ничего конкретно не значили, просто – русские буквы… такие же, как и татуировка на левом предплечье найденного у шлюза трупа.
А люди рядом уже хлопали в ладоши, выражая свое восхищение мужественным поступком красавицы… и самой красавицей, естественно – тоже. Европейского типа девушке так бы не аплодировали, большинство-то гуляющих были как раз темнокожими.

 

– Ну, – подбежав, поинтересовался Нгоно. – Как сами-то?
Жермена улыбнулась:
– Да все нормально. Можно я на вас обопрусь, туфли надену?
– Да-да, пожалуйста… Я даже вас поддержу. С огромнейшим удовольствием! И как это вы смогли? Да… и зачем вообще туфли снимали?
– А чтоб никого каблуками случайно не покалечить, – девушка поправила на плече сумочку. – Тем более – маленькие они еще, почти дети. В полную силу бить – жалко. А этого, в красной маечке, я в тот день здесь, под вечер, видела… ну а утром – уже убитого.
– Это вас в парикмахерской таким ударам учат? – сделав невинные глаза, поинтересовался инспектор. – Или – в ресторане «Концерт»?
– Я французским боксом занимаюсь, четвертый год уже, – ничуть не рисуясь, пояснила Жермена. – Желтые перчатки среди юниоров.
– Ого!
Желтые печатки во французском боксе – это было круто, пусть даже и среди юниоров. Не так-то легко было их заработать, ну, года за два – минимум! – упорнейших тренировок, спаррингов, соревнований. Первыми по ранжиру идут синие перчатки (вообще-то не перчатки, а просто узенькая, в дюйм шириной, ленточка, повязывающаяся на запястье), за ним – зеленые – эти уже подразумевают самостоятельную выработку координации движений и умение сохранять равновесие при ударах-связках, следующие – красные и белые – требуют еще большего, в первую очередь – умение удерживать нужную дистанцию боя и работать связками ударов на ограниченном пространстве, ну а желтая ленточка подразумевает свободно выполнять и соединять в связки любые удары. Следующая ступень – серебряная перчатка – присваивается уже не тренером, как все «цветные», а технической комиссией Национальной федерации французского бокса!
Они сели ужинать на террасе небольшого кафе неподалеку, на рю Лафайет. Нгоно все ж таки набрался отваги – пригласил Жермену на ужин. Та согласилась неожиданно легко и даже с улыбкой, отчего господин инспектор уголовной полиции пришел в такое состояние, что и начисто забыл все служебные дела, которых, к слову сказать, у него в отношении столь очаровательной девушки и не имелось вовсе. Ничего нового к уже сказанному свидетельница не смогла бы добавить, да Нгоно и не спрашивал – оба просто сидели, пили вино, болтали. А потом молодой человек подвез девушку до ее дома, проводил до самых дверей, галантно поцеловав ручку. И – в самый последний момент, когда дверь за мадемуазель Монго должна была бы захлопнуться – предложил встретиться снова:
– А дайте в воскресенье пойдем в парк ля Вилетт?
Жермена улыбнулась:
– Тогда уж лучше – в Бютт Шомон, он и ближе и красивее.
– Прекрасно! – обрадованно воскликнул инспектор. – В Бютт Шомон так в Бютт Шомон. Я а вами заеду, скажем, часов в десять… не рано?
– Ну, почему же рано? Отнюдь…

 

Того белого мальчишку в майке с русскими буквами Нгоно отыскал не сразу, а даже потратил на поиски почти целый день: сначала встретился со своими людишками, впрочем, безуспешно, потом попросил помощи у коллег, и этот путь оказался самым верным – ближе к вечеру в комиссариат заглянул инспектор Этьен Пак, где-то полдня пробегавший по каким-то делам. Заглянул, ухмыльнулся:
– Готовь вино, Гоно!
– А что? Нашел-таки?
– Видели твоего парня, вернее – парней. Один черный, другой – белый – да?
– Ну да, да! Слушай, Этьен, не тяни, говори быстрее.
– Белый, в майке с русскими буквами – это, скорее всего, Гастон Тежу, кличка – «Заяц» или «Губа», второй, черный – Морис Матенна, оба уже с полгода работают в паре. Так, промышляют по мелочи.
– Я б в такой приметной майке на промыслы не ездил.
– В таких майках полрайона шатается, особенно – у Бютт Шомон или на площади Праздников, там рядом и лавка…
– Да знаю я эту лавку. Ты мне адрес скажи!
– Скажу… Но сейчас ты напрасно прокатишься – в парке они ошиваются, парочка черно-белая.
– А почему кличка такая?
– Какая? А, у него заячья губа была, у Гастона, вот и прозвали. Года два назад операцию сделали – в приюте нашлись доброхоты.
– В приюте?
– Но он оттуда к тетке-алкоголичке сбежал, но дома нечасто ночует. В общем – в парке ищите. Я тебе покажу, покружим там, недолго.
– Ничего, Этьен, – довольно засмеялся Нгоно. – Спасибо, ты мне и так помог. А уж дальше… дальше я своими силами – зря, что ли, родное начальство мне нашу «молодежь» подкинуло? Они, кстати, где, ты не видел?
– Видел, как раз навстречу попались. Говорят, на соревнования какие-то собрались. То ли по бегу, то ли по боксу…
– Вот, в парке Бютт Шомон и посоревнуются! Как, ты говоришь, второго зовут? Морисом?

 

Где-то через полчасика инспектор Амбабве с коллегой, корейцем Паком, и их молодые, не очень-то довольные, напарники на двух авто кружили вокруг обширного парка, время от времени встречаясь у фонда Ротшильда – рю Манен, рю де Криме – Крымская улица – рю Ботцарис, авеню Симон Боливар, снова рю Магнен, рю де Криме…
При встрече молодежь настырно ныла:
– Послушайте, Гоно, мы долго так, как на карусели, кататься будем?
Нгоно пожал плечами:
– Пока не найдем.
– Надо бы их к дому тетки «Зайца» отправить, – посоветовал Этьен Пак. – Вдруг да ночевать явится? Черт… в лицо-то они его не знают, а фото у меня нет. Вот что, парни, как стемнеет, задерживайте-ка там всех!
– Как это всех? – изумились молодые коллеги. – Что, вообще – всех?
– Белых подростков – ясное дело.
– Ага… а их родители потом на нас телегу пришлют.
– Не пришлют, – покачал головой инспектор Амбабве. – Вы же сейчас у меня в оперативном подчинении, так?
– Ну, так.
– Вот мне и отвечать.
– Слушаемся, господин… почти комиссар! – переглянувшись, вытянулись в струнку парни.
– Смотри-ка, Этьен, наши молодые люди, оказывается, умеют шутить… Ладно, парни, не обижайтесь. Езжайте… вот адрес… Всех подозрительных хватайте, фотографируйте – а фотку пересылайте мне на телефон.
– Молодец ты, Гоно, – инспектор Пак одобрительно кивнул. – Здорово с телефоном придумал.
– Так наша эпоха – эпоха науки и техники! Двадцать первый век – это не какой-нибудь там пятый… пятый… Господи, вот уже и самому не верится!
– Ты это о чем, Гоно?
– Так… о своем. Ну, что, поехали дальше?
И снова – рю Манен, рю де Криме, рю…
Пока, уже ближе часикам к одиннадцати, не зазвонил телефон, наигрывая песенку Янника Ноа «Анжела» – Нгоно уж постарался, все звонки на песни этого артиста перевел, – раз уж он так Жермене нравился… Ах, Жермена, Жермена…
– Ну, ну? – Этьен Пак нетерпеливо взглянул на дисплей. – Смотрю – фоточка… Не, не тот. Скажи парням – пусть отпускают… Ну, говори же! Чего ты смеешься?
– А они уже отпустили. За мальчиком папа пришел… знаешь кто?
– Кто?
– Какой-то работник центральной префектуры. Обещал нам всем устроить райскую жизнь.
– Ага… напугал ежа… Как будто мы по своей надобности шутки шутим! Ничего, не впервой – отпишемся. Чего смеешься-то?
– Да так… я раньше думал – это только у нас, в провинции, такие штуки проходят. Оказывается – и в Париже тоже!
– Люди, друг мой Гоно, везде одинаковы, – философски заметил Этьен. – И гопники – тоже. Ой, кажется, наши парни снова звонят… Ну-ка, дай-ка… Ага! Есть!
С дисплея мобильника на инспекторов смотрело вполне детское личико этакого херувима с длинными светлыми локонами и чуть припухлой нижней губою.
– А хорошо ему операцию сделали, – инспектор Пак покачал головой. – Ну, что, друг мой, едем! Предупреждаю сразу – Заяц – парень вредный и наглый…
– Это ты наших парней предупреди, – выруливая налево, усмехнулся Нгоно. – А то как бы они ему морду раньше времени не начистили.
Нет, коллеги все ж таки проявили разумную сдержанность, решив все же дождаться старших товарищей, о чем, дождавшись оных, тут же с радостью и доложили:
– Мы его всего-то пару раз по ушам приложили, чтоб не ругался.
– Суки!!! – мальчишка сидел на заднем сиденье, прикованный наручниками к правому подголовнику. – Козлы! Флики поганые! Сволочи! Я – малолетка, меня вообще трогать нельзя! По всем законам.
– Откуда ты знаешь про законы?
– Не твое дело, флик!
– Да-а… – инспектор Амбабве скорбно покачал головой. – Что-то он у вас там, в одиночестве-то? Поди скучно, бедолаге – вот и ругается. А сядьте-ка, парни, у него по бокам. А мы с господином Паком на передних сиденьях устроимся… вот, так… хорошо.
– Э-э, – пленник откинулся назад уже с некоторым испугом, но все еще не без наглости. – Вы что это задумали, суки?
– Парни, – Нгоно умильно посмотрел на молодых коллег. – Вы, кажется, боксом занимаетесь?
– Ну да, как раз сегодня соревнования должны были быть…
– Ага. А вот я слышал про такой удар – апперкот в печень. Правду говорят – больно? А ну-ка, продемонстрируйте…
Сидевший слева инспектор не без удовольствия исполнил приказ – стремительно и быстро.
«Заяц» завыл волком:
– У-у-у… сволочи…
– Ах, он еще и ругается…
– А вот еще хук слева в челюсть – тоже, говорят, неплохой удар, – ухмыльнулся кореец Пак. – Парни, вы его знаете?
– Да не вопрос! Сейчас покажем.
– Не надо-о-о!!! – завопил подросток. – Не надо…
– Тогда успокойся и не ори.
– Все-все… не ору уже.
– Вот и молодец, – удовлетворенно кивнув, Нгоно посмотрел на коллег. – Спасибо за работу, ребята. Берите мою машину, езжайте в комиссариат и начинайте писать отчет. А мы с господином Паком – скоро.
Если оба молодых инспектора и были чему-то удивлены, то вида не подали – молодцы, уже начинали потихоньку накапливать опыт. Просто тут же вышли, Пак пересел на заднее сиденье – приглядывать за пленником, мало ли? – и серый «Пежо» Нгоно Амбабве быстро покатил к набережной канала Сен-Дени. Там – в безлюдном местечке – и встали.
– Эй, эй… – в голосе пойманного подростка уже явственно слышался недюжинный испуг. – Что это вы задумали…
Инспектор Амбабве повернул голову назад и нехорошо ухмыльнулся:
– Господин Пак, сколько у нас на прошлой неделе из этого канала трупов выловили? Восемнадцать или девятнадцать?
– Ну, если считать каждого по отдельности, – задумчиво протянул коллега, – и еще приплюсовать тех, с отрубленными головами… то всего двадцать три получается. Чуть меньше, чем на позапрошлой неделе.
– Да уж, – Нгоно потер руки. – Так что теперь – одним меньше, одним больше…
– Вы же этого не сделаете, да? – тихо промолвил «Заяц». – Вы ведь меня на испуг берете, просто на испуг…
– Слышь, парень, – взяв подростка за подбородок, свистящим шепотом произнес инспектор. – На испуг тебя двое наших коллег брали… потому что они – белые. И ты – белый. А мы, как видишь – нет.
– Ну, что с ним чикаться? – подыграл инспектор Пак. – Мешок у нас, кажется, где-то в багажнике был…
– Не надо… пожалуйста, не надо, – слезно взмолился задержанный. – Я… я никогда больше… ни одну девчонку… Чем хотите – клянусь.
– А дружок твой черный?
– Морис? И он, и он – тоже, мы ведь с ним как братья.
– Странный ты тип, Гастон, – вздохнув, Нгоно произнес это уже своим обычным голосом, может, лишь чуть усталым. – Даже не спрашиваешь, с чего бы это четверо… четверо!!! лучших полицейских Парижа, можно сказать – краса и гордость – ловят тебя, засранца, чтобы утопить в канале? Делать, что ли, нам больше нечего?
– Д-да… – заикаясь, пробормотал задержанный. – И в самом деле.
– Так вот он, наш вопрос, постарайся на него ответить четко, вменяемо и со всеми подробностями.
– Да-да, я готов, спрашивайте.
– Про вчерашнее убийство на площади Сталинград слыхал?
– Нет… Честное слово – нет! Клянусь всеми святыми! Мы с Морисом туда только под вечер приехали, видим – дамочка интересная, каблучками – цок-цок-цок…
– Эх, Этьен, а, может, его все-таки лучше – в канал?
– Нет, нет, не лучше! Говорю же – ну, не знаю я ничего.
– И позавчера вечером у шлюза не ты крутился? Отвечай!
– Сейчас… сейчас… позавчера вечером… Ну да – я там Мориса ждал, он отъехал… по одному делу.
– Так! Когда это конкретно было, во сколько – вспоминай! Ну, живо!
– Где то с часу до двух… да, так примерно. Ну да, так – «Концерт», ресторан тамошний, как раз в час закрылся, и я еще примерно с час ждал.
– И кого видел? Вспоминай, Гастон, вспоминай – в твоих же все интересах.
– Да я понимаю, – парнишка смешно наморщил лоб. – Ой, там из ресторана уйма народу вывалила. Всех припомнить?
– Потом… Давай-ка мы с тобой от обратного считать начнем, от того момента, когда ты дружка своего дождался… Он, кстати, где сегодня?
– Да что-то приболел. Нет, честно приболел, клянусь всеми святыми!
– Черт с ним. Давай вспоминай, кого ты тогда у шлюза видел?
– Да никого не видел… ой. Парни какие-то пробегали – местные, потом… потом девчонка, из ресторана шла…
– Что за парни? – тут же перебил инспектор. – Поточнее.
– Да говорю же – местные. Я их и не знаю-то, но они всегда здесь, у ротонды, сидят… Вряд ли это они – чего им на своем месте пакостить? Да и не стали бы убивать – избили бы, это да, может быть.
Этьен Пак усмехнулся:
– Ты не рассуждай, Гастон, просто рассказывай – рассуждать у нас и без тебя есть кому. Припоминай, кого еще видел? Может, не у шлюза, может, просто по площади кто-то шел, к метро, например…
– Так метро-то уже закрыто было. Ой! А ведь точно – мужик какой-то в ту сторону ковылял – за ротонду, там тропинка, как раз напрямик, к бульвару.
– Так-так! – коллеги переглянулись. – Ну и что за мужик? Молодой, старый?
– Да не видел я его… так, мельком, секунды три – он сразу за ротондой и скрылся… Я и внимания-то не обратил.
– А как одет был?
– Да… помнить бы! Темная куртка, брюки тоже, кажется, темные…
– Обычные брюки или джинсы?
– Да говорю же, не разглядел я! Была бы какая-нибудь девчонка – другое дело, а так… Чего мне в мужиков вглядываться?
– Цвет волос тоже не запомнил?
– Нет… Он в кепке был!
– В кепке или баскетке?
– В кепке… кажется. Да – в кепке.
– Та-ак… лица, значит, ты не видел. А фигура? Высокий – маленький? Крепкий? Тощий? Сутулый? Или, может быть – пузан?
Парнишка снова наморщил лоб:
– Не, не пузан. И не тощий. Обычный… я бы даже сказал – крепкий, коренастый такой, и руки такие… длинные, как у обезьяны.
– Как у обезьяны, говоришь? – Нгоно задумался и вдруг, опустив блокнот, сверкнул глазами. – Ты сказал – ковылял?
– Ну да, ковылял… прихрамывал.
– Оп-па!!! И на какую ногу?
– Да не заметил я, ну, не могу точнее сказать – клянусь всеми святыми!

 

Коллеги высадили Гастона «Зайца» там, где он и просил – у тетки, после чего поехали на пляс Сталинград и, бросив машину, обошли ротонду. Наверху, на эстакаде метро, ярко горели фонари, впрочем, сюда, вниз, доходило не так уж много света.
– А парень-то прав, – прищурился Пак. – Черта с два тут чего разглядишь. Ага, вот она – тропка…. Утоптана, следы вряд ли отыщем, да и ходили уже по ней целый день.
– А тут он по бордюру шел. Да, похоже – к бульвару. Надо бы опросить таксистов.
– Если это убийца, так не факт, что он сразу же кинулся к стоянке такси. Вполне мог и пешком пройтись – Северный и Восточный вокзалы рядом, да и Монмартр недалеко… Все, что угодно.
– Да, Париж – город маленький, – согласно кивнул Нгоно. – Мог и пешком. С утра пошлю молодежь местных «ночных бабочек» опросить, ну и таксистов – со всех окрестных стоянок, там же обычно одни и те же машины трутся?
– Тоже не факт, всяко бывает, по-разному.
– Все равно – пусть остановят, опросят… Ну, что, Этьен, по домам? По-моему, неплохо мы сегодня потрудились.
– Да, если б еще и завтра рано не вставать…
– А мне и не вставать – я с обеда выйду. И опять – до ночи, уж чувствую, с этим убийством повозиться придется.

 

Простившись с Паком – тот жил здесь, недалеко, на маленькой улочке Белло – инспектор Амбабве завел машину и, не особенно торопясь, поехал домой, на набережную Жиронды.
А утром… а утром все началось снова – хоть вообще ночуй на работе!
В комиссариате – такое впечатление, что с утра – уже ошивался следователь Ренье – беспрестанно чихал, кашлял, а, завидев поднявшегося по лестнице Нгоно, радостно ухмыльнулся:
– Ну, что, месье Гоно, похоже, ваш русский след принес нам удачу! Всех подключили – российское посольство, Интерпол, Интернет… даже личные связи… о которых, впрочем, не мне вам рассказывать. И вот – результат: установили данные убитого – это некий русский, Алексей… ммм… фамилию не вспомню – больно уж заковыристая. Вылетел в Париж неделю назад, остановился в гостинице на Данфер Рошро, «Флоридор» называется… Точнее – заранее заказал там номер, а вот остановился ли – ваша «молодежь» сейчас как раз там, в отеле.
– Так и я… – инспектор встрепенулся было, но следователь Ренье успокаивающе похлопал его по плечу. – Не стоит, не стоит – они уже обратно едут, сейчас и послушаем – что там накопать удалось?

 

«Накопать», увы, удалось немного. Да, русский, Алексей Кирпичников, частный предприниматель, прилетел в Париж, поселился в недорогом отеле, куда являлся лишь ночевать. Как пояснил портье, так делали многие русские, приезжали, обычно небольшими компаниями, селились – и бродили целыми днями по городу, а где конкретно – бог весть. В общем, с точки зрения портье, ничего такого необычного в поведении месье Кирпичникова не было. Ну, разве что он явился сюда один, а не с друзьями.
Никаких документов, денег, блокнотов в номере отеля не отыскалось, даже какой-нибудь чепухи, типа сувениров или брошюр – что наводило на определенные размышления: либо этот Кирпичников был в Париже далеко не в первый раз, либо… либо – приехал совсем не с туристическими целями.
Блокнотов или каких-либо записей не было, зато удалось обнаружить расписания поездов почти всех парижских вокзалов, и даже использованный билет, судя по дате – буквально позавчера убитый ездил на целый день в Брест – выехал рано утром, а поздно вечером уже вернулся.
– Брест, значит, – комиссар Лафоне почесал лысеющую голову и ухмыльнулся. – Ну, и какая нам разница, куда он там ездил? Может, женщину какую-нибудь навестить… Убийцу надо искать, убийцу!
– Так мы ищем, месье комиссар.
– Ищите, ищите… вообще, вашим отчетом я, в общем, доволен, месье Амбабве… Но – только в общем! Как-то все расплывчато пока получается – какой-то насквозь непонятный тип – хромой, коренастый… то ли он убил, то ли вообще – не при делах, а просто случайный прохожий. Мутно пока все, мутно! Ну, что стоите, инспектор? Идите, работайте. Да, и держите в курсе Ренье.
– Господин комиссар…
– Что еще?
– Я бы хотел взглянуть на расписания, – Нгоно кивнул на валявшиеся на столе проспекты Национальной сети железных дорог SNCF.
– Ах да, да, – начальник махнул рукой. – Забирай. Но все же – лучше ищите убийцу.

 

Расположившись за своим столом, инспектор Амбабве, в ожидании доклада своих «молодых» коллег, принялся пристально рассматривать расписания. Начал с Бреста – идущие туда поезда были отмечены зелеными галочками!
Молодой человек не поленился, просмотрел проспекты несколько раз… пока не нашел то, что искал – такие же – зеленой пастой – галочки. Расписание вокзала Монпарнас. Напротив поездов в Сен-Назер.
Сен-Назер и Брест. Брест и Сен-Назер. Оба поезда – с Монпарнаса. В Брест убитый доехал, а до Сен-Назера, похоже, так и не добрался, хотя, судя по всему – планировал.
Брест и Сен-Назер… Сен-Назер и Брест… Может быть, что-то эти города меж собой связывает? По крайней мере, именно это почему-то почувствовал сейчас Нгоно. А он – охотник – привык доверять своему чутью. Иначе б просто не выжил, ни там – ни здесь.
Назад: Глава 24. Всего лишь включить генератор
Дальше: Глава 2. Снимается кино!