Город Тапс, расположенный неподалеку от славного Гадрумета, считался четвертым по величине, народонаселению и общей благоустроенности во всей бывшей Проконсульской Африке, от Гиппона до Триполитанского вала. Первое место, конечно, занимала Колония Юлия – Новый Карфаген, затем шел Гиппон, потом – Гадрумет, ну а за ним Тапс, в котором, как говорится, и труба пониже, и дым пожиже. Тем не менее в городе имелись и торговый порт, пусть не очень большой, и прямые, еще римские улицы, естественно, замощенные, и масса красивых зданий, в большинстве своем старых базилик, и полуразрушенный цирк, и водопровод даже! А в одной из таверн у самой гавани некий монах назвал Саше точную нынешнюю дату: четыреста восемьдесят третий год от Рождества Христова или шестой год царствования великого правителя Гуннериха. Не очень-то счастливого царствования, между прочим, судя по общей запущенности города и некоторой унылости жителей. Впрочем, скорее всего, это объяснялось удаленностью Тапса от столицы. Так ведь и Гадрумет – немногим ближе.

Едва причалив, путники тут же и продали лодку за сотню мелких серебряных монет – византийских денариев. Понимали, конечно, что продешевили, да все равно челнок было не устеречь, а так – хоть какие-то деньги. На них и сидели в таверне, заказав кувшинчик неразбавленного вина и тушенную в красном соусе рыбу с белым пшеничным хлебом местной выпечки. Хлеб, как и рыба, и вино, пришлись путешественникам по вкусу, особенно Весникову, который заказал еще и добавки, после чего собрал хлебушком оставшийся в миске соус и блаженно щурился, словно мартовский кот:

– Ох, и хлеб у них! Давненько такого не едал. Вот, помнится, в ранешние-то времена, при Брежневе еще, в Турындине своя пекарня была – там такой же пекли, во рту таял. А сейчас, ясен-пень, хлеб разве? Химия, почитай, одна.

– А вино тебе как? Понравилось? – усмехнулся Саша.

– И вино ничего себе. Красненькое!

– А ты город-то видел?

– Да видел, – Весников раздраженно отмахнулся. – Город как город – дыра дырой. Аэропорт-то тут хоть у них есть?

– А ты заметил, как люди одеты? – подмигнув Нгоно, вкрадчиво спросил Александр. – Какие стены крепостные, ворота, церкви кругом? И ни одного современного здания. Ни антенны, ни автомобиля, ни велосипеда даже!

– Ну так откуда у бедных негров антенны да велосипеды? – вполне, как ему казалось, резонно переспросил тракторист. – Они ж тут все бедные, голь-шмоль перекатная, ясен-пень. А насчет церквей старых да ворот – так мне, Саня, ничего этого век не надобно, всяких музеев-шмудеев этих. Жил допрежь без них – проживу и дальше, и неплохо проживу, были бы деньги. А всякая старина да музеи – все пустое, баловство одно, ясен-пень.

– Ну, ты это, – Саша спрятал смех, – мировую-то культуру почем зря не отрицай, деятель сельский! Вина еще кувшинчик закажем?

– Знаешь, Саня… а, я бы, пожалуй, и парочку кувшинчиков заказал, – ничуть не обидевшись на «сельского деятеля», ухмыльнулся Вальдшнеп. – Больно уж винцо вкусное.

– Вкусное, – покачал головой молодой человек. – Нам сейчас не о вине, о ночлеге надобно думать.

– А чего о нем думать-то? Сейчас такси вызовем да в аэропорт поедем. Там и посидим, подождем.

– Коля-а! Понимаешь, здесь нет аэропорта, сколько тебе говорить?

– Ну, тогда авто…

– И автовокзала нет, и поездов тоже.

– Неужто такая глушь?

– Не то словно, Коля! Это прошлое, понимаешь? Сколько можно тебе объяснять?! Далекое-далекое прошлое – средние века еще толком не начались. Еще ни Москвы нет, ни Новгорода, ни Киева, не говоря уже о Петербурге.

– Но… – Весников недоверчиво похлопал глазами. – Этого не может быть!

– А луна может быть? А Галактика может сжиматься? На свете, Николай, много чего может быть, чего мы не понимаем, не понимали и никогда не поймем.

– Да ладно, что я, глупый, что ли? – Умильно посматривая на только что принесенные расторопным служкой кувшинчики, Весников покладисто кивнул. – Прошлое так прошлое, черт с ним. Ты мне одно скажи, Саня, – скоро мы отседова выберемся-то?

– Надеюсь, что скоро, – пожав плечами, хмуро отозвался молодой человек.

– Ну, вот и славненько, – потер ладони Вальдшнеп. – Больше мне ничего и не надо. А прошлое тут или просто глушь – какая разница-то? Вон у нас на заболотьях, отплыви по протоке в любую сторону – и не скажешь, какой на дворе век! Да что я говорю-то – ты и сам не хуже моего знаешь, ясен-пень!

Честно говоря, Саша не знал сейчас, что и думать. Впрочем, определенная логика в словах Весникова имелась. Действительно – какая, к черту, разница? Ладно, главное, чтобы не скулил да не сошел потихоньку с ума от всего увиденного.

– Однако пошли, поищем ночлег. Эй, любезнейший! – Отсчитав подскочившему служке монеты, Александр заодно поинтересовался насчет подходящего постоялого двора – на меблированные комнаты в каком-нибудь доходном доме друзья, в силу финансовых причин, пока не замахивались.

– Постоялый двор? – Служка, смуглый сутулый малый с рыжиной, ненадолго задумался. – Вам какой? Чтобы было уютно или чтобы дешево?

– Чтобы не задавали лишних вопросов, – усмехнулся Саша. – Надеюсь, отыщется в вашем городишке такой?

На эту вроде бы невинную, не представляющую собой ничего необычного фразу служка среагировал в высшей степени странно: съежился и, затравленно обернувшись, зашептал в этаком дореволюционном стиле:

– Шутить изволите, господа? Смерти моей хотите?

Произнес он сии слова без всякого намека на юмор. Наоборот, парень явно очень испугался. Вот только интересно – чего? Подумаешь – спросили.

– Я бы на вашем месте сейчас же ушел, господа.

– А как же насчет постоялого двора?

– Спросите у кого другого.

Получив расчет, служка моментально скрылся.

– Что ты ему такого сказал, Саня? – подал голос Весников.

– А? Да… просто поинтересовался, где дешевле снять девочек. А он оказался «голубым».

– Понятно! Ишь, как прочь бросился.

Все трое поднялись и быстро вышли на улицу, стараясь затеряться в портовой толпе, бредущей от причалов в город.

– Что-то не так? – повернул голову Нгоно, заметив некоторую растерянность приятеля.

– Все не так, – покачал головой Александр. – Абсолютно невинная фраза… и такая реакция. Словно кто-то всех здесь запугал, и довольно сильно. Ладно, походим, посмотрим. Николай! Ну, как тебе здешняя толпа?

– Цыгане сплошь. Одно слово – туземцы. Думаю, тут осторожнее надо быть, как бы наши денежки не вытащили, вижу, тут народец такой – запросто!

Толпа, лениво расползавшаяся вдоль исходящих от небольшой круглой площади улиц, вдруг пришла в какое-то непонятное движение, словно в дотоле спокойной стоячей водице возникло ни с того ни с сего какое-то течение, то ли камень огибающее, то ли топляк.

Причину, впрочем, друзья увидели сразу – дюжину воинов в черных плащах и надвинутых на самые глаза шлемах.

– Всем стоять! – Один, похоже, главный, гарцевал на вороном коне, этакий опереточный опричник. – Приготовили грамоты… у кого нет – по велению нашего светлейшего правителя Гуннериха, да продлит Господь его дни, на первый раз уплатит вергельд в три солида…

– А у кого солидов нету?

– Девять ударов палкой по пяткам. По три за каждый солид – это справедливо. Тем более вас всех предупреждали указом. Читали на площадях!

– Эй, господин, а мы не местные!

– Не местные должны записаться на таможне и тоже получить грамоту на право пребывания в городе!

– Ну ничего себе! – удивленно присвистнул молодой человек. – Понял, что здесь говорят, Нгоно?

– Вполне. Прав был профессор – полицейское государство, тотальный контроль.

– Ну, не такой уж тотальный… Взгляни-ка на тех парней!

Саша кивнул на компанию молодежи, юношей лет по пятнадцати-двадцати на вид, явно не склонных ни платить, ни подставлять пятки. Они-то сейчас и обеспечивали в толпе броуновское движение, а проще говоря – панику.

– Эй, люди… а у рынка, говорят, пожар! – громко закричал высокий вихрастый парень.

– Пожар, пожар! – тут же подхватил Александр. – Все горит, я сам видел! Да что вы, не видите пламени, что ль?

И в самом деле, оранжево-алый закат, отражаясь в стеклянном кружеве окон ближайшей базилики, явно напоминал сполохи пламени.

– Видите? А вон, вон и дым! – вихрастый явно обрадовался поддержке. – Пожар! Пожар! Бежим, люди, бежим!

Крик подхватили все: пожар – это было, пожалуй, самое страшное, что могло произойти в средневековом городе, в тесноте которого несчастье одного задело бы всех, а не только ближайших соседей.

– Пожар! Пожар!

Эти слова, вмиг превратившиеся в общий лозунг, сразу же всколыхнули толпу, как налетевший ветер поднимает спокойные до того волны, после чего начинается шторм. Так случилось и сейчас: даже законопослушные граждане принялись оглядываться, заметались, да и воины в черных плащах уже не чувствовали себя так уверенно, тоже озирались, в любой момент ожидая увидеть длинные огненные языки, взметнувшиеся высоко к синему вечернему небу.

– Горим, горим! – Саша подлил масла в огонь. – Бегите!

И толпа рванула! Побежала, едва не сбив всадника – тому все же хватило ума поднять коня на дыбы, развернуться, ускакать. А вот воинов смели, увлекли за собой, закружили в неудержимом круговороте. И они, эти воины, вмиг стали частью толпы, обратившейся вдруг в живое существо – агрессивного, тупого и злобного монстра, глухого к голосу логики и разума.

«Пожар!» – это слово стало кнутом для толпы, ее боевым кличем, знаменем и знаком быстро надвигающейся страшной беды, от которой нужно спасаться любой ценою. Людская масса колыхалась по всей площади, словно кисель в чашке: вот кто-то закричал, кто-то упал, по нему прошлись остальные… Злобное чудовище толпы было беспощадно к отдельным своим членам. Да и не члены это были, а так, строительный материал, клетки…

– Бежим к церкви Святой Маргариты! – прокричал кто-то. – Там пруд, акведук… там есть вода.

– Да-да, скорей к церкви Маргариты! Туда!

Возбужденные до крайности люди враз смели закрывавшие улицы рогатки вместе со стражниками, выплеснулись в город, захлестывая, словно весенним паводком, все – улицы, площади, рынки…

Кто-то под шумок стал врываться в дома.

– Быстрее, быстрее, – оглянувшись, торопил товарищей Саша. – Не дайте себя нагнать – сомнут, затопчут насмерть.

– Но куда мы бежим?

– К церкви Святой Маргариты. Полагаю, иного пути у нас сейчас просто нет. Быстрее, друзья, быстрее!

У церкви – красивой позднеримской базилики с ярко-голубым куполом и сверкающим в кровавых лучах солнца крестом – беглецам удалось-таки наконец спастись от настигающей толпы, укрыться на небольшой улочке-лесенке, узенькой и ведущей куда-то вверх, будто к самому небу.

– Как на Монмартре, – отдышавшись, усмехнулся Нгоно. – Только там все-таки шире. Что будем делать, Саша?

– Надо бы хоть с кем-то поговорить, – поглядывая на орущих внизу людей, задумчиво пробормотал Александр. – Признаться, меня давно разбирает нездоровое любопытство насчет всей той хрени, что здесь творится. Какие-то чертовы грамоты – паспорта, что ли? Что-то рановато для них. В пятом-то веке!

– Вот и я говорю – рановато, – согласился инспектор. – Кстати, мы тут не одни. Клянусь Святой Троицей, вон на том дереве кто-то прячется.

Он кивнул на раскидистый платан, лениво шевелящий листьями шагах в пяти, на углу квартала.

Александр вскинул голову:

– Вряд ли он за нами следит. Самая дурацкая идея – прятаться в городе на дереве. Впрочем, мы все равно пройдем мимо, нет?

– Пошли, – с улыбкой пожал плечами Нгоно. – Нам ведь абсолютно все равно, куда идти. Лишь бы поскорее найти хоть какой-то ночлег – темнеет.

– Эх, были бы в Париже – заночевали бы под мостом Александра Третьего, как клошары, – пошутил Саша.

– У Площади Италии тоже неплохие места есть, – вскользь заметил инспектор, вызвав у напарника приступ смеха.

– У Площади Италии? А ты откуда знаешь?

Нгоно ничего не ответил, а, остановившись под кроной платана, вскинул голову и, четко выговаривая слова, промолвил:

– Никак не пойму, кто там прячется? Человек или обезьяна?

– Сам ты обезьяна! – обиженно отозвались с ветки. – Я тут, между прочим, ночую.

– И часто? – удивленно спросил Александр. – Что, никакого постоялого двора поблизости нет?

– Есть один подходящий, но ведь там надо платить за постой, а монеты, увы, не всегда бывают.

– Может, покажешь нам этот постоялый двор? Глядишь, и тебе бы что-нибудь перепало.

– Две дюжины денариев, – тут же заявили с дерева. Потом чуть помолчали и покладисто добавили: – Ладно, черт с вами – дюжина.

– Согласен! – Саша позвенел монетами, и с дерева тут же спрыгнул юноша лет пятнадцати – в рваной короткой тунике, босой, с нечесаной копной каштанового цвета волос и хитроватым взглядом.

– Давайте денежки! – Первым делом он протянул руку.

– Может быть, сначала скажешь, как тебя зовут?

– К чему вам мое имя? Друзья… когда они еще были… называли меня Ксан.

– Вот твоя дюжина денариев, Ксан. – Саша быстро отсчитал монеты в подставленную грязную ладонь. – Потом получишь столько же. Ну, веди ж нас, таинственный древесный житель! Надеюсь, постоялый двор окажется недорогим и уютным.

– А вам не все равно? – Подросток вдруг ухмыльнулся. – Думаю, вас больше интересует, чтобы хозяин двора не задавал лишних вопросов, не спрашивал подорожные грамоты и все такое прочее, чего у вас явно нет!

– Откуда ты знаешь?

– Я же видел, как вы выбежали из толпы. Не хотите встречаться с ночной стражей? Я тоже не очень хочу. Поэтому больше не задавайте вопросов, идемте, здесь недалеко. Только нужно поторопиться – на всех улицах скоро поставят рогатки.

– Что там болтает этот цыганенок? – уже на ходу запоздало спросил Весников. – Я бы не очень-то ему доверял. Сейчас заведет да ограбит.

– Мы сами кого хочешь ограбим, Коля!

– Это я уже понял… Господи, с кем связался-то? Ладно – шучу, шучу… Он не на вокзал нас ведет, случайно?

– Николай, я ж тебе говорил уже…

– Да помню я, помню… И все же – не верится. Хотя вон она – луна! Сверкает, зараза!

Весников кивнул на небо, уже затянутое черным покрывалом ночи, словно искорками, подернутым сверкающими россыпями звезд, что окружили добродушно улыбающийся рогатый месяц.

– Эй, вы, поторапливайтесь! – обернувшись, снова подогнал Ксан. – Не отставайте, не то заблудитесь.

Предупреждение сие, надо сказать, было весьма к месту: сойдя вниз с холма по узенькой кривой улочке, юный проводник нырнул в густые кусты, прошел по одному ему только и заметной тропинке, протиснулся сквозь разлом в полуразрушенной кирпичной стене. Путники едва поспевали за ним, особенно спотыкавшийся на каждом шагу Вальдшнеп. Пару раз он чуть не упал и всю дорогу ругался.

– Теперь сюда, вон в эту яму! – Ксан резко остановился.

– В яму?!

– Ну да! Только уж держитесь меня, там темно, сами не выберетесь!

– Ой, заведет он нас, Саня, ой, заведет! Не верю я что-то цыганам.

Александр ничего не ответил, задержался, осматриваясь, насколько это было возможно, и, никого не заметив, нырнул в яму последним.

Это оказался подземный ход – узкая и невысокая галерея, вырытая неизвестно кем и неизвестно когда. Судя по стенкам, отсюда прежде брали песок и щебень.

– Осторожно, сейчас ступеньки, – свистящим шепотом предупредил Ксан и чуть погодя торопливо добавил: – Вы точно меня не обманете насчет еще одной дюжины монет?

– Да нет же! К чему? Не такая уж это большая сумма.

– Поклянитесь! Всеми святыми клянитесь, какие знаете.

– Клянемся святой Девой Марией, святым Петром, святым Павлом, святой Перпетуей, покровительницей славного Карфагена, Святой Троицей…

– Достаточно! – обрадованно воскликнул парень. – Теперь я вам верю. Идемте!

– И чего он так радуется? – получив краткое объяснение Саши, искренне недоумевал Весников. – Ну, подумаешь, поклялись всеми святыми… могли и соврать.

– Да вот именно что не могли, Коля! У этих людей мировоззрение религиозное и никакое другое, они всех по себе судят, а ведь клятвопреступление – страшный грех! Кому охота взять его на себя ради каких-то жалких денариев?

– Все равно, – упрямо заявил тракторист. – Не верю я этим цыганам.

Подземным ходом шли долго, минут двадцать, а потом как-то сразу выбрались на поверхность, оказавшись в галерее полуразрушенного портика, освещенного призрачным светом луны. Вокруг высились мраморные столбы, чернели остатки стен, и густые кроны деревьев мрачно темнели на фоне достаточно светлого звездного неба.

– Это старое кладбище. Скоро придем, – дождавшись спутников, шепотом сообщил Ксан. – Уже недолго осталось… Тсс!!!

Через пару шагов он вдруг застыл, услышав какой-то странный звук…

– Что такое? – тронув парня за локоть, тихо спросил Александр.

– Тихо! Слышите?

Молодой человек прислушался.

– Похоже, кто-то копает землю. Наверное, могильщики – ты же сам сказал, что здесь кладбище.

– Это кладбище пунов! – сдавленным от ужаса голосом произнес юноша. – Проклятые язычники хоронили здесь людей, принесенных в жертву своим мерзким кумирам – Молоху, Ваалу, Кибеле… О, эти гнусные идолы поедали живую плоть!

– Так может, нам лучше поскорее уйти? – быстро перебил Саша. – Пусть себе копают, нам-то какое дело?

– Поздно! – Ксан никак не мог опомниться от страха. – С кладбища один выход, между тофетами – жертвенными столбами.

– Тогда пойдем назад!

– Да-да, – дрожа, закивал парнишка. – Именно назад, именно…

– Думаю, назад мы тоже опоздали, – вдруг проговорил Нгоно. – Слышите шаги? Подземным ходом кто-то идет!

– Неужели заметили?

– О, горе нам, горе! – Ксан вскинул руки к небу. – О, Господи Иисусе…

– Ну ладно, хватит причитать, – быстро осмотревшись, Александр отвесил парню легонький подзатыльник, так что у бедолаги лязгнули зубы. – Быстро прячемся во-он в те кусты. Коля! Не отставай!

Едва ночные путники успели укрыться, как из подземного хода на кладбище явилась целая процессия – человек с десяток, а то и больше, все в одинаковых длинных плащах-балахонах. Выбрались, переговорили о чем-то – и направились на звук, издаваемый неведомым могильщиком. Четверо несли длинный ящик, похожий на гроб.

– Похороны у них тут, что ли?

Саша осторожно выглянул из кустов, но тут же поспешно юркнул обратно: словно по команде, у старого жертвенника вдруг вспыхнули факелы, выхватив из темноты высокую, немного сутулую фигуру, стоявшую меж тофетами с мечом в руках! Меченосец, как и все присутствующие, был одет в такой же бесформенный балахон с капюшоном, нечто вроде старого римского плаща – пенулы.

– Мы пришли, брат Марцелий! – Явившиеся из подземного хода поклонились, осторожно поставив на землю гроб… Или просто ящик?

– Открывайте! – властно приказал меченосец и тут же добавил с явным недовольством: – Сколько раз вам говорить – не называйте меня по имени!

– Но тут же все свои, брат!

– Среди чужих предателей не бывает. Только среди своих. Покажите отступницу!

Четверо тут же нагнулись, сняли крышку гроба… Да, это действительно оказался гроб, в котором лежала обнаженная женщина, молодая и бледная, как воск.

Марцелий склонился, воткнув в землю меч, протянул руку:

– Но она же мертва!

– Мертва, брат, – скорбно отозвался кто-то. – К сожалению, мы не смогли выкрасть ее живой.

– Ублюдки! – выкрикнул меченосец, но тут же подавил гнев. – Хорошо, пусть так. Совершайте обряд! Начинайте, не стойте же! Да побыстрей, скоро начнет светать.

Кто-то из присутствующих, выхватив из-за пояса нож, с размаху полоснул им по шее покойницы, ловко отделив голову от тела. Другой нанес удар в грудь, выхватил сердце… И голову, и только что вырезанное сердце поместили на большое блюдо, поставили его меж тофетами и, облив смолою, зажгли.

Сие жуткое зрелище сопровождалось каким-то глухим бормотанием и нестройным пением, больше похожим на вой бездомных псов, жутким и агрессивно-унылым.

– Ки-бала, Ки-бела, Ки-бале… – еле-еле удалось разобрать Саше.

Кровавое действо продолжалось недолго – похоже, главный, меченосец Марцелий, спешил. Не дожидаясь, покуда жертва полностью сгорит, он нетерпеливо взмахнул рукою, дав знак могильщикам – дюжим парням с угрюмыми лицами висельников, казавшимися красными в дрожащем пламени факелов. Свежевырытая яма чернела, словно разверстая пасть неведомого ночного чудовища, готовая принять добычу – туда без лишних церемоний скинули обезглавленный труп и прочие полуобгоревшие останки, уже безо всякого священного трепета, буднично, словно выполнили какую-то необходимую рутинную работу.

К слову сказать, эта вот рутинность явно озадачила тех личностей, что явились из подземного хода и притащили гроб. Как заметил Саша, стояли они словно оплеванные, понуро переминались с ноги на ногу, чем-то до глубины души разобиженные, но не смевшие выказать свое недовольство; впрочем, оно ясно читалось по выражению лиц, даже в неровном свете факелов было заметно.

А главный тем временем хозяйственно сунул в ножны меч и уже намеревался удалиться.

– Брат Марцелий! – метнулся к нему какой-то высокий парень в плаще, таком же, как и на прочих. – А как же мы? Как же посвящение?

– Для посвящения ищите живую девственницу! – удаляясь, лениво бросил Марцелий. – И помните – времени у вас не так уж много.

Дюжие парни, сноровисто закопав могилу, ушли вслед за своим господином, и унылые факелы один за другим скрылись в черном зеве подземного хода. На востоке уже алела заря, небо заметно светлело, а звезды и месяц становились беловато-бледными, тусклыми, словно таяли в золотистом мареве зарождавшегося нового дня.