Не сказать, чтоб Захария был особенно ловким – не более прочих подростков в деревне. В меру быстроногий, в меру отчаянный, в меру боязливый, вот только любопытный – без меры. И оно, любопытство это безбрежное, много раз уже за все шестнадцать лет, что жил Захария на этом свете, его подводило, да и дружкам давало повод для обидных насмешек. Вот, к примеру, в прошлое лето в заливе бросил якорь большой парусный корабль, пришедший аж из самого Карфагена, который так все именовали, на старинный пунийский манер – Карх Хадашт, что значит «Новый Город». Староста Ярим лично встречал спущенный с корабля челнок, кланялся – видно было, непростые припыли люди. Шлемы гостей так и горели на солнце, а плащи разноцветьем своим напоминали яркую радугу или те цветы, что растут на лугу, за оливковой рощей. И был среди этих нарядных людей один – худой, с длинным изможденным лицом и крючковатым носом, в простом черном плаще, небрежно застегнутом на правом плече дешевой бронзовой фибулой с двумя выбитыми римскими буквицами – «VS». И все в деревне знали – это знак посвященных. И плащ, и фибула. Именно они, посвященные, творили высший суд и расправу, скорую и весьма убедительную. Их боялись все. Правда, старики говорили, что в давние времена, при добром короле Гейзерихе (его так с тех пор и называли – «добрый король»), никаких посвященных не было, а суд творили королевские графы – обычные, в общем-то, люди, хоть и очень влиятельные. Они же взимали налоги.

Посвященные тоже собирали положенные подати, но это было отнюдь не главное их дело. В основном они занимались тем, что осуществляли полный контроль за всем и вся. Казалось, они знали все – потому и прозывались посвященными.

Сразу же после прибытия крючконосый удалился в дом старосты, где и вел длинные беседы, время от времени посылая воинов за нужными людьми – местными жителями, которые потом возвращались в безмолвной задумчивости, а некоторые и не возвращались вовсе. Таких называли грешниками. И это было немного странно – ведь грешников, по сути, должен был определять сам Господь, а не какой-то там тип в черном плаще.

Захарии было любопытно, и он даже спросил об этом священника, отца Геронтия, когда пришел в его двор помолиться. Истинные христиане, сторонники блаженного епископа Ария, не строили пышных церквей, обходились обычными домами и даже хижинами. Божественное есть божественное, а церковь – творение человеческое, пустое, потому как и Иисус Христос вовсе не Богоподобный, а всего-навсего сын Божий.

Отец Геронтий на такой вопрос отвечать не стал, лишь испуганно перекрестился, оглянулся на дверь, да велел больше молиться. Что Захария и делал, правда, недолго: очень уж хотелось рассмотреть поподробнее этот большой корабль, приближаться к которому строго-настрого запретили.

А все ж любопытство оказалось сильнее – больно уж корабль был красивый. Такой необычный, высокий, с двумя стройными мачтами, клубящийся парусами и паутинками разных веревочек и канатов. Первый раз видел Захария такой корабль, да и старики ничего подобного не припоминали.

И еще было странно, что никто не пел песни, не плясал, не радовался, как всегда бывало, когда вблизи деревни бросало якорь какое-нибудь купеческое судно, пусть даже не очень большое. Уж тут все сходились, даже бросали работу – беседовали, торговали, смеялись. Да и корабельщики-то чаще всего оказывались знакомыми, заходившими в бухту далеко не в первый раз.

А этот странный и пугающе красивый корабль зашел сюда впервые. И сразу все зашевелились, залебезили, забегали – и староста, и его помощник, толстяк Эбони – начальник деревенской стражи, и даже отец Геронтий, хотя уж тому-то, казалось бы, кого бояться, кроме самого Господа?

И тем не менее…

Захария же все шатался вдоль кромки прибоя, все смотрел на корабль, чувствуя, как от неуемного любопытства гудят ладони. И, выбрав-таки момент, забрался на высокую скалу, затаился – отсюда судно было отлично видно.

Там подростка и взяли – после, когда спустился. Двое дюжих воинов, вооруженных короткими копьями, с ухмылками дожидались его у подножья скалы. Надавали тумаков, притащили в дом старосты – к тому самому, крючконосому. Ох, ну и страшный же был у того взгляд! Прямо, казалось, прожигал насквозь! А говорил крючконосый тихо, цедил слова точно нехотя, этаким полушепотом, и от того становилось еще страшнее.

– Ты соглядатай, мальчик? Чей? Кто тебя послал? Знаешь, если ты не будешь отвечать, я прикажу своим воинам содрать с тебя кожу. Это очень больно, поверь.

– Я-а-а… я сам… просто хотел посмотреть, – испуганно заикаясь, пролепетал парнишка. – Клянусь Господом!

– Не поминай имя Господа всуе! – повысив голос, крючконосый щелкнул пальцами, и тут же возникшие воины вмиг сорвали с Захарии тунику, растянули на лавке… ударили плетью.

Ох, как ожгло! Умели бить, ничего не скажешь – аж в глазах звездочки!

– Не бейте меня, умоляю… – мальчишка зарыдал, забился в истерике от нестерпимой боли.

– Постой пока, Иеремия.

– Слушаюсь, господин Марцелий!

Марцелий – вот как его звали, правда, в этот момент Захарии было не до того.

– И в самом деле больно? – нагнувшись, Марцелий участливо улыбнулся. – А ведь это только начало, мальчик. Иеремия знает свое дело, поверь. На третьем ударе у тебя начнет лопаться кожа, превратится в кровавое месиво… Потом Иеремия перебьет тебе позвоночник… и мы бросим тебя в море… то, что от тебя останется… кровавые куски мяса. Но ты будешь еще жив! И будешь мечтать о скорой смерти! Иеремия, продолжай!!!

И снова удар! Огонь…

– Не-е-е-е-ет!!!

– Неужели ты хочешь мне что-то сказать?

– Я… я все, что угодно… Все…

– Ну, если так – поговорим. Иеремия, выйди.

Палач с неохотою вышел, а второй воин, по знаку главного, быстро отвязал бедолагу от лавки, усадил.

– Может, ты хочешь пить, мальчик? – Темные глаза крючконосого сверкнули неожиданной добротой. – Меня зовут Марцелий, Марцелий Дукс… А ты, я знаю – Захария. Сирота, сын утонувшего рыбака и забитой за кражу рабыни.

Захария вскинулся:

– Моя мать ничего не крала! Просто она была очень красивая и…

– Верю! Она не воровка, ее просто оклеветали. Местные жители, свои же соседи. Потом дальний родич твоего отца, бедный рыбак Париск, взял тебя к себе. Так?

– Так, – Захария сглотнул слюну. – Но откуда…

– Я все здесь знаю про всех! – жестко заявил крючконосый. – Обязан знать. Такова уж моя служба.

– Вы – королевский граф?

– Ого! Ты говоришь по-латыни, мальчик? Вот этого я не знал. Может, ты еще и умеешь писать?

– Умею. Только плохо. Мать учила меня, но… – Парнишка поник головой.

– Наверное, не очень-то легко приходится тебе среди всех этих людей. Вероятно, ты не раз уже подумывал убежать. И что остановило?

– Дядюшка Париск. Он хороший человек, добрый. И совсем одинокий, старый уже, больной. Без меня он вовсе пропадет.

– Да-а-а… это хорошо, что ты умеешь писать. Я даже не думал… – Марцелий Дукс разговаривал будто сам с собой. – Это славно! В этом – твое счастье и твоя судьба, парень. Ты хочешь стать избранным? Вознестись над всеми этими сирыми и убогими людишками, некогда убившими твою мать?

– О да, мой господин! – Упав на колени, Захария принялся целовать крючконосому ноги. – Клянусь, я сделаю для тебя все.

– Ну, полно, полно, – довольно засмеялся Марцелий. – Не так уж и много я от тебя хочу. Для начала ты сейчас расскажешь обо всех жителях, подробно, все, что знаешь. А знаешь ты, я уверен, немало – слишком уж любопытен. Тебя даже за это били.

– Били не раз, господин.

– Теперь никто не посмеет! – Встав, высокий гость прошелся по цементному полу, с инкрустацией на пунийский манер. – Ты умеешь писать, это хорошо. В вашу бухту часто заходят торговые суда, моряки высаживаются на берег… так?

– Они запасаются у нас пресной водой, мой господин.

– Видишь этот знак? – Чужак указал на свою фибулу. – Запомни его. Раз в неделю ты будешь составлять для меня отчеты обо всех местных делах. С проходящих судов будут высаживаться моряки, и если кто-нибудь из них покажет тебе такую фибулу, отдашь отчеты ему. Ты все понял, Захария?

– О да, мой господин! Только… у меня ведь нет ни папирусной бумаги, ни чернил.

– Ты все получишь. Однако вовсе не это самое главное. Куда важнее нечто другое. Ты должен обязательно доносить обо всех подозрительных незнакомцах, о каких-либо необычных людях, объявляющихся в ваших пределах. Я оставлю тебе шкатулку, это очень непростая вещь, спрячь ее понадежнее и береги! – Крючконосый вытащил из поясной сумки непонятную вещицу, черную коробочку размером с ладонь. – Возьми. Ну, смелее! Посмотри вот сюда… видишь меня? Теперь нажми вон на тот выступ справа… Слышишь щелчок? Теперь покрути вот это колесико… Осторожно, не прилагай усилий! Остановилось? Славно! Надеюсь, ты хорошо запомнил все действия? Вижу, что да. Так вот, когда ты увидишь что-нибудь необычное или каких-нибудь странных людей – незаметно подберись поближе, посмотри в этот глазок, нажми выступ… Потом не забудь покрутить колесико. И не дай тебе бог ошибиться!

– Я сделаю все, мой господин! – истово заверил мальчик.

– Вот и славно. А за шкатулкой я потом пришлю верного человека. Все, Захария, ступай. И помни – у нас с тобой теперь есть общая тайна!

«Общая тайна» – как грели сердце такие слова!

Корабль вскоре уплыл, а Захария принялся в точности исполнять приказанное: писал подробные доносы на всех жителей деревни, жалея лишь об одном – ничего необычного, увы, не происходило! Ни в родном селении, ни в ближайшей округе. Ни-че-го! До того самого дня, когда пастушата с дальнего пастбища вдруг услышали рев и тут же послали самого младшего к старосте – доложить. Но Захария вовремя перехватил мальчонку у колодца:

– Куда ты так спешишь, Мелон? Что случилось?

– Какой-то странный зверь хочет напасть на нашу отару!

– Зверь? А почему – странный?

– Ни на что не похож! И рычит так жутко, что прямо закладывает уши. Ужас, просто ужас! – Парнишка похлопал глазами. – Побегу скорей, расскажу!

– Напрасно спешишь, староста с утра отправился к соседям на ярмарку. А рыбаки еще не явились с лова. Уж придется тебе подождать, Мелон.

– Что ж, подожду…

Захария ухмыльнулся и тут же спросил, где именно пастушонок видел страшного зверя?

– Да говорю же – у пастбища.

– Это за старой оливой?

– Ну да, там.

На то, чтобы заскочить в хижину дядюшки Париска и вытащить спрятанную шкатулку, много времени не потребовалось. И вот уже Захария, бегом обогнув пастбище и оливу, собственными глазами увидел странного зверя. Скорее даже не зверя – повозку, но такую необычную, что…

Прячась в траве, подросток подполз как можно ближе, приладил шкатулку… Щелк!

А потому уже увидел чужака – лысеющего немолодого мужика с вислыми смешными усами, к тому же одетого более чем странно – в непонятные хламиды на маленьких фибулах. Незнакомец вовсе не внушал страха, и Захария решил рискнуть – заговорить, а дальше – будь что будет.

Спрятал шкатулку в траве, подкрался к странной повозке, улыбнулся пошире:

– Сальве!