— Там одних броней сотен пять будет, колдун, — примчался на взмыленном коне к Олегу купец. — Слышишь, друже? Пять сотен! За каждую гривен пять в торговом месте истребовать можно. А коли от крови отмыть, да без повреждений отобрать, то и десять. Не все таковые окажутся, но с сотню наверняка наберется.

— Это хорошо, — кивнул ведун, больше озабоченный тем, как надежнее перекрыть выходы на Воровскую пустошь. Сосновый лес, начинающийся за пустошью, особой преградой ни конному, ни пешему не являлся, а потому обычным заградотрядом на дороге было явно не обойтись.

— Я к тому спрашиваю, колдун… Ну, ты уходить дальше намерен, али можно собрать, не торопясь?

— Собирай, — разрешил Олег. — За конницей мы все едино не поспеем, а города от нас никуда не убегут. Дня отдыха вам хватит?

— Хватит-хватит, — обрадовался Любовод. — Не зря бились ныне, друже, никак не зря. Повозки четыре броней и мечами нагружу точно!

— Воинам не забудь оставить.

— Э-э, колдун, — отмахнулся купец. — Не видел ты поля бранного. У многих руки-ноги в нескольких саженях от тела лежат, а головы тут и там, что желуди под дубом, раскиданы. Много лишнего оружия останется, ой, много…

— Тогда возничим тоже дай.

— Зачем им-то, друже? Заложники же!

— Мы обещали им свободу, Любовод, — повернулся к купцу ведун. — Человек, не имеющий оружия, не имеющий права защитить себя, свою честь и мнение, есть раб! Мы обещали им свободу. Так что выдай всем мечи. Пусть знают, что мы держим свое слово. Раджаф разбит, они видели. Ныне его бояться не станут, к нему со страху не побегут. Пусть привыкают жить полноценными людьми.

На месте сражения Олег простоял не один, а целых три дня. Совесть не позволила ему бросить на произвол судьбы тела почти тысячи погибших людей. То есть, на самом деле со стороны Раджафа потери составили больше двух тысяч смертных, да ведун лишился, считай, всего первого легиона. Но легионеров погибшими можно было считать с очень большой натяжкой, а из защитников тирана Олег поднял и поставил к себе в строй больше половины найденных мертвецов. Всех остальных возничие сложили в общую с истерзанными телами легионеров могилу, закопали, прочитав над ними какую-то свою, неизвестную пришельцам, молитву. Лошадей тоже уложили в отдельный могильник. Раз уж это была теперь земля мудрого Аркаима, его армии следовало заботиться о чистоте. К тому же еще Любовод с кормчим, набрав из возничих помощников, собирали и сортировали трофеи, большую часть из которых приходилось отмывать в ручье. Отмывать сразу, пока кровь не засохла.

Излишне умный проводник из Птуха куда-то исчез, но на широком, накатанном тракте трудно было заблудиться. На четвертый походная колонна снова тронулась на север, шаг за шагом неумолимо приближаясь к столице великого некогда правителя Раджафа.

Усыпанный цветами и не имеющий ни единой трубы, Та-кем показался рядом с дорогой к полудню второго дня пути. Победителей здесь ждали. Делегация из трех стариков, каждый из которых держал в руках по цветку и яблоку, спустились с города еще до того, как войско успело развернуться, а обозники — разбить лагерь. Посланники тут же проявили готовность принести клятву верности, накормить до отвала всех людей, дать с собой припасы, повозки — и сразу признались, что люди Раджафа перед уходом разорили кладбище, забрав с собой всех умерших. Впрочем, ничего другого Олег и не ожидал.

Он принял присягу, в знак обретения свободы опоясал стариков мечами, а потом приказал продолжать движение. До Кайма, столицы, оставалось не больше трех пеших переходов. А там — конец похода, победа, награды и долгожданный путь домой, на этот раз без каких-либо преследователей, живых или неживых.

Без проводника, разумеется, не обошлось без накладок. Вечер застал войско в густом лесу. Олег заставлял легионы и обоз двигаться до тех пор, пока не наступил полный мрак — но никаких прогалин не нашел и приказал останавливаться прямо на дороге, в походном строю.

Утром выяснилось, что до открытого места они не дошагали всего пару верст. Дорога обогнула несколько лежащих бок о бок, огромных, выше всадника, почти правильной прямоугольной формы валунов, поднялась на пологий взгорок и устремилась вниз. Как не раз случалось в этой стране, граница местности проходила по гребню холма: до него стоял лес, а на северном склоне раскинулся чистый и светлый, сочно-зеленый заливной луг. На этом лугу, рядом с дорогой, обнаружились две богато украшенные кибитки, запряженные белоснежными парами коней. По бортам кибиток шла тонкая резьба, местами покрытая позолотой, поверх дуг лежала мягкая коричневая замша. Колеса поблескивали бронзовыми, любовно начищенными накладками.

Олег принял бы эти возки за имущество обычных путников, застигнутых в дороге вражеской армией и на всякий случай удравших куда-то в кусты — но рядом с первой кибиткой стоял старик. В простой белой — но необычно чистой для путника рубахе; опоясанный незатейливым, без ножей, оружия и сумок ремнем — но с самоцветом на пряжке; босой — но вставший на якобы случайно упавший на землю пук сена. А кроме того, в одной руке старик держал красный гладиолус, которого в поле не сорвать, а в другой — красное наливное яблоко.

Ведун направил коня к нему, вытянул саблю, приподнял ею полог передней кибитки. В возке лежал полуобхватный камень, где-то с два локтя диаметром. Наверняка какой-нибудь колдовской атрибут. Олег хмыкнул, доехал до второй повозки, заглянул в нее — и обнаружил сидящего на густом персидском ковре мужчину в темно-малиновом халате и высокой шапке. Его вытянутое безволосое лицо ощутимо напомнило кого-то из знакомых — но кого именно, сразу не вспомнилось. Оружия на кушаке незнакомца не имелось, а потому Середин на время о нем забыл и вернулся к старику:

— Чем обязан встрече, мил человек?

— Милости и справедливости прошу, чужеземцы. — Старик опустился на колени и сложил скромное подношение к копытам коня. — Милости и справедливости к великому Раджафу, волею богов правителю Каима.

— Посмотрим, как вести себя будет, смертный, — пожал плечами Олег. — Чем больше крови он прольет, защищая свой жестокий режим, тем больше ненависти вызовет. Если вы приехали посланцами от него, то разговаривать нам, собственно, не о чем. Мечи и боги вынесли свой приговор несколько дней назад, на Воровской пустоши. Ныне ему остается либо сдаться на милость мудрого Аркаима и принять заслуженную кару за свою измену, либо бежать куда-нибудь за тридевять земель. И лучше бы он не затевал больше кровавых споров. Я так мыслю, кровушкой земля ваша напилась уже досыта.

— Великий Раджаф принимает твое условие, чужеземец, — не поднимая головы, ответил старик. — Он сдается на твою милость и надеется на твою честь и благородство. Он готов предстать перед братом и принять его суд.

— Хорошо, пусть сдается. Это он правильно надумал. Где он намерен это сделать?

— Он здесь, чужеземец. Великий Раджаф во второй кибитке. Он приехал, чтобы сдаться и прекратить ненужную несчастным каимцам братоубийственную войну.

— Повтори еще раз, — не поверил своим ушам ведун.

— Великий Раджаф здесь, чужеземец. Он сдается тебе и надеется на твою милость.

На второй кибитке откинулся полог, наружу выбрался мужчина в малиновом халате, сложил руки на груди, вежливо поклонился. На шапке блеснул крупный белый кристалл прозрачного кварца. Старик торопливо повернулся, кланяясь уже в его сторону.

— Думаешь, я поверю, что это он и есть? Что Раджаф пришел навстречу мне один, без своих бандитов?

— Прости, великий, он не понимает, что говорит… — ткнулся лбом в землю старик.

Мужчина приблизился к Середину, подобрал гладиолус, присел, поставил его на землю, провел рукой по стеблю, отступил — стебель остался стоять, слегка покачиваясь на ветру. Раджаф вскинул руки, притянул к себе что-то невидимое, взмахнул пальцами — и тотчас вокруг стебля закружились, завертелись в порхающем танце бабочки и два мелких жаворонка.

— Пойду в поле чистое, назову слово родовое. Призову и Сварога, отца нашего, и Триглаву, матерь нашу, и прекрасную Мару, очистительницу вечную, — поспешно забормотал Середин защитный заговор от зла и морока. — Поставят округ меня тын железный, забор булатный, от востока и до запада, от севера и до моря. Забор крепкий, забор божий, от колдуна и от колдуницы, от ведуна и от ведуницы, от чернеца и от черницы, от вдовы и от вдовицы, от черного, от белого, от русого, от двоезубого и от троезубого, от одноглазого и от красноглазого, от косого, от слепого, от всякого зла и по всякий час: по утру рано, по вечеру поздно…

Закончив отчитку, ведун отер лицо, стряхнул с него морок на землю — однако цветок продолжал стоять, а птицы и бабочки все равно порхали на том же самом месте.

— Отойди! — Олег спрыгнул с коня, вспорол ножом землю, выкопал ком с корневищем. Нет, стебель не был нанизан на какую-нибудь проволоку. Он рос из укоренившейся луковицы. Самой настоящей, живой. Но если бы гладиолус торчал здесь раньше — ведун не мог не заметить его на диком лугу! Значит, Раджаф укоренил его здесь и сейчас, у него на глазах!

Середин подобрал яблоко, откусил кусок, захрустел сочной плотью, остатки протянул Раджафу:

— А что ты сможешь сделать с этим?

Мужчина уронил плод на землю, простер руку над ним. Хрустящая плоть яблока тотчас потекла коричневой струйкой, обнажились косточки, упали под траву, тут же проросли, скручивая тощие стебли в общую плеть, вытянулись до уровня пояса и остановились.

— Экий уродец, — покачал головой ведун.

— Ты ведь знаком с магией, чужеземец, и сам понимаешь. Легко оживить мертвое, но долго и тяжело выращивать живое.

— Это да. — Середин оглянулся на марширующие мимо колонны, вскинул руку: — Стоять!

Легионы замерли.

— Что же ты не управился с ними, — кивнул на дорогу Олег, — коли ты такой могучий колдун?

— Трудно побеждать, когда ты успеваешь исцелять единицы, а враг уничтожает сотни. Магия — это не сила, а знание. Ты же не пришел воевать сюда один? Приходится признать неизбежное: мое колдовство не смогло заменить силы. Проигрывать нужно уметь с достоинством, а не прятаться по норам, как напуганная крыса. Ты оказался сильнее, чужеземец. Я сдаюсь.

— Отчего остановились, друже? — примчавшийся от обоза купец осадил коня возле кибиток. — Никак, случилось что?

— Похоже на то. — Ведун обошел своего скакуна, вынул из чересседельной сумки каменный шар, вперился в него взглядом.

Вскоре поверхность «поплыла», в ушах прозвучало:

— Я слушаю тебя, чужеземец.

— Мне сдался в плен человек, мудрый Аркаим. Это колдун. Утверждает, что он и есть Раджаф. Как мне поступить?

— Я доволен тобой, чужеземец. Ты оправдал мое доверие, разгромил тирана и захватил его. Это победа! Вези его ко мне, хочу взглянуть в глаза этого изменника. Тебя ждет великая награда.

— Что там, колдун? — с нетерпением поинтересовался купец. — С кем ты разговаривал?

— Вот и все, — опустил камень Середин. — Вот и все. Война закончена, мы победили.

— Так быстро?

— Ты не понял, друже? Тогда смотри. Перед тобой стоит великий Раджаф, правитель Кайма. Теперь уже прежний правитель.

— Я приготовил туктон для мудрого Аркаима, — указал на кибитку с камнем мужчина. — Надеюсь, мы возьмем его с собой?

— Возьмем… Конечно, возьмем…

Олегу показалось, что у него из груди вынули душу и теперь там зияет огромная пустота. Слишком уж быстро и неожиданно все произошло. Только что перед ним стояла трудная, но достижимая цель, он шел к ней, строил планы, копил силы, и вдруг: бац! И ничего уже не нужно. Он даже не успел обрадоваться! Он не добился победы — ее грубо засунули Середину за пазуху. Душа еще находилась в состоянии полного напряжения сил — но пропала точка опоры. Осталась пустота. Он оказался не нужен.

— Так мы возвращаемся, колдун? — судя по растерянному голосу, купец испытывал примерно те же эмоции.

— Да, возвращаемся, — подтвердил Олег. — Но сперва расставлю легионы в плотное каре — на случай внезапной атаки. Мало ли что случится здесь без нас. Мертвецы ведь не умеют уставать. Так что простоят в боевом построении столько, сколько потребуется. Если что, легко отобьются и без моей помощи. — Он покосился на пленника, но тот никак не отреагировал на услышанное. — С собой возьмем только остатки первого легиона. В случае опасности пары сотен тяжелых пехотинцев вполне хватит, чтобы отбить конную атаку.

— Вас никто не потревожит, — вмешался Раджаф. — Ведь я с вами. Я сдался.

— Мало ли кто сдался? — пожал плечами Олег. — А вдруг среди твоих подданных есть патриоты?

— Надеюсь, мы успеем сегодня добраться до Та-Кема? — поинтересовался купец. — Мне не понравилось ночевать в лесу. От лежанки не отойти, чтобы в дерево лбом не врезаться.

— Не успеем, — отрезал Олег. Ночевать с малыми силами возле многолюдного города ему отнюдь не улыбалось. — Пожалуй, мы отдохнем, а в обратный путь отправимся завтра.

— Вроде и не по нашей земле едем, друже, а душа бурлит… Словно к причалу отцовскому чалюсь. — Купец шумно втянул носом теплый воздух. — Домой. Домой… Никогда так не тянуло. А ныне и с пустыми трюмами возвертаться готов. Ох, как там моя Зорислава? Помнит ли, ждет? Как мыслишь, колдун?

— Да ждет, ждет.

— Не о том я, друже! — возмущенно фыркнул Любовод. — О возвращении нашем. Успеем ли обернуться до ледостава? В ближайшие дни трогаться надобно, не то рисково получится. А у нас и судна нет. Как мыслишь, успеем найти?

Пока Олег думал над ответом, купец опять вспомнил о невесте:

— Как там Зориславушка моя? Мы ведь, чай, и познать друг друга толком не успели. Токмо клятвами в верности обменялись, и все. А вдруг отец ее передумает, пока меня нет?

— Не передумает.

— Конечно, нет, как увидит, с какими подарками, с каким товаром я возвернулся. Мало, вестимо, зато иного такого на Руси не видывали. Зеркала, друже, зеркала, что всю правду говорят, без мути и кривизны всяческой. Ох, колдун, обернемся. Надобно обернуться. Не поедем к персам — к чему недели тратить понапрасну. И на Руси за мечи и брони цену дадут. Пусть не такую красную, так и мы за мечи и брони серебра не платили, мошну не развязывали. Что получим, то наше и будет. А, колдун, что скажешь? Ты же сотоварищ мой!

— Скажу, что лучше быть дома по осени с малой прибылью, нежели через год с большой.

— Ох, слышал бы нас отец, друже! Враз бы за такие слова плетью огрел. Чего ради, молвил бы, в путь собираться, коли о прибытке не радеть?

— А разве ты не порадел? Глянь — четыре повозки с добром всяким позади катятся. И добром не дешевым.

— Все едино, коли гривну лишнюю добавить можно, то дела сего упускать нельзя. Грех. Серебра ведь много никогда не бывает. Бывает мало…

За разговорами они вышли на поляну, где первый раз встретились со смолевниками, направились к ручью. Путь назад занял уже почти десять дней. И хотя возле городов больше не требовалось останавливаться дольше, чем на несколько минут, но тяжело груженые телеги катились медленно, легионеры двигались тоже не бегом, а потому день нанизывался на день, версты сменялись верстами, и только по тому, как стремительно сокращался обоз, было ясно, что они не стоят на месте.

Заложники возвращались к семьям — опоясанные мечами, с изрядным количеством набранного добра. Теперь они по гроб жизни смогут рассказывать о великих битвах, в которых им довелось поучаствовать, о потрясающей победе, о долгом походе. И о плененном правителе, что ехал в одной из кибиток, практически не выглядывая наружу, ни с кем не общаясь. Великий Раджаф — полубог, о котором даже говорили, понизив голос и уважительно кланяясь, — оказался обычным человеком, обычным невольником, таким же, как и все.

В конце концов у путников осталось всего шесть повозок. Две кибитки пленника и четыре телеги с добытым в походе добром — зеркалами, изумительными изделиями из камня, мечами и бронями.

— А ты представь себе, друже, — оглянулся на все это добро ведун, — что случится, коли и мудрый Аркаим нас вдвое наградит? На одно суденышко, из тех, что мы видели, столько добра не влезет, а с двумя кораблями мы сами вчетвером не управимся. Ведь бросать добро придется, Любовод. Вот как есть бросать!

— Ты за это не бойся, — успокоил сотоварища купец. — Было бы добро. А уж как доставить, завсегда придумаем.

Путники спустились к ручью, прокатились по податливо перекатывающимся по руслу камушкам, привычным путем свернули налево, выкатились на отмель и…

— Вот вы где, изменники!!

По песку нетерпеливо гарцевали с десяток черных смолевников с Сарычем во главе.

— Ты что несешь, несчастный? Какая измена? Мы принесли победу!

Ведун говорил, а глаза его привычно оценивали противника: пик нет, только мечи и щиты. Это хорошо, значит, копейного удара можно не бояться. Бойцов немного, а первые полсотни мертвецов уже вышли вслед за Серединым, хоть сейчас разворачивай. Да еще полторы сотни вслед за обозом вот-вот выкатятся. Слабоват ныне Сарыч. Видать, в дозор выехал, только и всего.

— Какая победа, коли мудрый Аркаим от гнева не находит себе места!

— Ты что-то путаешь…

— Нет, чужеземец. Правитель настолько разгневан, что покинул дворец и прибыл сюда, к тебе навстречу!

Всадник отъехал в сторону, освобождая Олегу путь, и ведун увидел впереди, на том берегу, застывшего у кромки воды хозяина горного дворца. Только теперь стало ясно, кого напоминал пленник. Правители разных берегов реки походили друг на друга, как кровные братья.

— Как ты оказался здесь, чужеземец?! — Не дожидаясь, пока Олег переправится, грозно спросил хозяин гор. — Я видел через кумаев, как ты разгромил гнусного предателя, как наступал на столицу… Но почему ты остановился? Почему бросил войско и повернул назад? Почему не отвечаешь на мои призывы?

— Подожди, мудрый Аркаим, — растерялся ведун. — Ты ведь сам приказал возвращаться!

— Когда?! Этого не было!

— Когда мы захватили Раджафа! Ты сам приказал доставить его сюда!

— Я не смог поговорить с тобой ни разу с начала битвы, чужеземец!

— Тогда с кем я говорил?

— А с кем ты мог говорить, находясь в сердце чужой страны, рядом с ее правителем, имея лишь крохотный туктон, в то время как вокруг лежали священные камни, в тысячи раз большие и намоленные. Разумеется, ты разговаривал со мной…

Олег осекся. Ему не понадобилось оборачиваться, чтобы понять, кому принадлежит этот голос.

— Это ты, брат… — прошептал мудрый Аркаим, однако слова его громом пронеслись над рекой.

— Это ты, брат, — эхом отозвался великий Раджаф. — Я так и думал, что ты остался прежним. Ты никому не доверяешь, ты всех обманываешь и всех боишься. Ты всегда страдал от этого, но так и не избавился от подобных привычек. Меньше надо было молиться Итшахру, брат, и тебе легче было бы жить с людьми.

— Ты кое-чего не замечаешь, брат, — растянул губы в пародии на улыбку Аркаим. — Ты видел, кто бился с твоими слугами? Пророчество сбывается. Итшахр получил первую силу.

— Это только начало, брат. — Великий Раджаф тоже подошел к самой кромке воды, и между правителями словно пробежала искра, заставившая белые барашки на мелких речных волнах превратиться в крохотные льдинки, уносимые вниз по течению. — У тебя ничего не получится. Ты настолько отдался злу, что совершенно не способен сотрудничать с людьми. Ты ведь так и не сказал этим храбрым, но наивным чужеземцам, ради чего затеял эту войну. Только поэтому они с такой легкостью поддались на мою уловку. Ах, как они радовались, когда брали меня в полон, как гордились победой! — рассмеялся пленник. — Это было так забавно! Я сказал, что война окончена, что меня нужно доставить к твоим ногам — и они поверили. А еще, брат, ты побоялся рассказать им, как можно лишить тебя и меня магической силы. Побоялся, что свое знание они обратят против тебя. Ты им не поверил. А в результате твои воины не догадались снять с меня этот хрусталь…

Однако Раджаф указал не на свой камень, а на тот, что красовался на тиаре Аркаима.

— И знаешь, к чему это привело? Вы потеряли десять дней. Но у вас нет больше ни единого пленника… — С этими словами великий Раджаф шагнул в реку и… исчез. Над отмелью повисла тишина.

— Так ради чего на самом деле ты затеял эту войну, мудрый Аркаим? — спустя минуту поинтересовался Олег.

— За тем, за чем говорил!!! — взорвался хозяин горного дворца. — Неужели ты не видишь, что он лгал?! Он обманул вас, просто обманул, дабы выиграть десять дней на подготовку к новому сражению! Он собирает силы со всех концов Кайма и хотел остановить твое наступление, ведун Олег, до того часа, как станет сильнее тебя!

— Без обоза и пехоты, с заводными мы вернемся к оставленному перед Каимом войску за два дня, — оставил пререкания Середин.

— Раджаф не способен управлять кумаями, чужеземец. На них ты можешь надеяться. Всему остальному не верь. Власть над Каимом дает только столица, ее дворец богов. Ты должен захватить столицу, чужеземец. Ты должен захватить ее, чего бы тебе ни говорили, чего бы ни обещали, как бы ни обманывали. Ты должен взять столицу и захватить дворец, даже если я сам встану перед тобой и запрещу наступление! Ты понял меня, ведун Олег? Возьми ее! Пусть твои воины войдут в город и встанут в нем!

— А если горожане сдадутся, мудрый Аркаим? Ожившие мертвецы не умеют отличать плохих людей от хороших, врагов от простых жителей. Зомби не способны думать, из них не выйдет дозоров или патрулей. Они или перебьют всех подряд, или не станут сопротивляться бунтарям, что наверняка найдутся среди мирных горожан.

— Ты должен войти в город, чужеземец! Если жители признают мою власть и твою победу, захотят спасти свои животы — пусть покинут столицу. Но ты должен завести в нее войска и взять под охрану дворец! Убивать всех посторонних у мертвецов ума хватит. Ты понял меня? Скачи и покори столицу! Отныне ты не подчиняешься ни мне, ни морали, ни совести, ни разуму, ни богам, ни кому другому! Ты должен сделать одно: завести армию во дворец. Любым путем, через любое сопротивление, через любые обманы. Не верь никому. Ни мне, ни собственным глазам, ни внутренним порывам. Войди в столицу! Сарыч, отдайте чужеземцам коней, им они нужнее. Все, скачи.

— Вы это… — потер запястьем нос Любовод. — Вы это… Обоз-то наш сберегите. Уведите там в укромное место, али в амбары добро схороните. Ну, а мы, стало быть, не подкачаем.

— Будута, отдай вожжи, на коня садись. Ксандр, заводного себе второго возьми. За мной…

Олег кинул поводья заводных коней на луку седла и пустил скакуна в галоп.

Отдохнувшие за время долгого путешествия обычным шагом кони пошли ходко — в две минуты промчались, разбрызгивая воду, по ручью, пересекли поле, вылетели на лесную дорогу. Уже через час всадники миновали ручей, возле которого легионы делали свой первый привал. Здесь Олег перешел на шаг, проехал так с версту, давая возможность лошадям немного перевести дух, потом приказал пересаживаться на заводных и помчался далее широкой рысью. Заводные лошади — они ведь не ямские, они хоть и налегке, а тоже скачут, устают. Поначалу ведун сомневался — не поскакать ли короткой дорогой? Но потом решил не рисковать. Коли в незнакомом месте заблудишься — никакая скорость уже не поможет. За час они миновали Киву, перед Ламью опять переседлались на вторых заводных и к сумеркам достигли тихого мертвого Туеслова.

Разводить на ночь огонь путники не стали. Перекусили наскоро курагой и оставшейся в сумках копченой свининой, а с первыми утренними лучами уже помчались дальше. Птух, Аналараф, Та-Кем.

— Еще немного, приятель, — виновато шепнул ведун покрытому розовой пеной скакуну. — Всего пяток верст осталось. О боги, не оставьте меня своей милостью, дайте мне увидеть мои легионы!

Олег боялся не за себя. Больше всего он опасался, что, выскочив на знакомую поляну, вместо ровного пехотного каре он увидит груды изуродованных тел и переломанное оружие.

— Еще немного, еще чуть-чуть… Есть!

Правильный строй пехоты, пусть и оставшейся без командира, оказался неуязвим. Атаковать его малыми силами не рискнул никто — а крупные остались в могильниках на Воровской пустоши.

— Четвертый легион, разомкнуться!

Воины, выставившие копья в сторону Та-Кема, подняли оружие, развели щиты, и всадники въехали в середину каре.

— Надеюсь, сегодня мы никуда не выступим? — Со слабым стоном Любовод слез с седла, сел на траву, испуганно вскрикнул и перевернулся на живот. — Мамочки, лучше бы я шел пешком.

— Поздно уже. — Спешившись, Олег отпустил подпругу седла, снял уздечку. — Скоро смеркаться начнет, а мне не хочется в темноте на узкой лесной дороге оказаться. Лучше дождемся рассвета здесь.

— Гвалт-то какой птичий, слышите? — Кормчий, привычный к седлу не более своего хозяина, нашел в себе силы позаботиться в первую очередь о скакуне — ослабил подпругу, снял седло. — Вроде, как уезжали, такого не было. — Он снял со спины коня потник, бросил на траву и с наслаждением растянулся на войлочной подстилке, раскинув в стороны руки и ноги. — Ой, хорошо! — Уздечка же так и осталась на голове коня.

Птиц вокруг действительно появилось необычайно много. Ветви берез прогибались под сотнями тяжелых ворон и галок, над кустарниками комариными роями кружились синицы, ласточки и голуби. Среди травы шарили какие-то удоды, кулики да рябчики, тут и там вышагивали цапли и щелкали клювами бакланы. Поначалу, больше думая о легионах, Олег совершенно не обратил внимание на это нашествие, но теперь оно начало ведуна беспокоить. Умом он понимал, что легионам из оживших мертвецов птички-невелички причинить вреда не способны — но все необычное вызывало у него вполне объяснимую тревогу. Ведь без помощи колдовства собрать такую разношерстную пернатую компанию невозможно. А значит — у нее есть какая-то цель.

— Будута! Придумай чего-нибудь на ужин. — Олег полез в сумку за шаром.

— А чего придумаешь, коли сумка пуста?

— Да хоть цаплю забей, идиот, — не отрываясь от подстилки, посоветовал кормчий. — Вона сколько их вокруг.

— Сам бы и поймал! Нечто я твой холоп, а не княжеский?

— Ты поперва подумай, у кого на веслах сидеть станешь, несчастный, — посоветовал Ксандр. — До конца похода один переход остался. Скоро назад поплывем. Я ведь тебя тогда работать научу, никто не заступится.

— Работать, работать, — недовольно забурчал паренек, вытаскивая из седельной сумки веревку. — Столько колдунов вокруг, а скатерть-самобранку никто сделать не догадается.

— И правда, друже, — заинтересовался Любовод. — А отчего тебе скатерть-самобранку не наколдовать? Страсть как удобно в походах дальних было бы.

— Наколдовать легко мертвое, друже, — отер ладонью каменный шар Олег, — да не ест его никто. А живое наколдовать нельзя, его надобно вырастить.

— А меч булатный добрый наколдовать можешь? Он ведь мертвый.

— Легко, Любовод. Но для этого зелья надобны, и приспособы всякие. Уголь, горн, наковальня, кувалда…

— Шутишь… — уронил голову обратно на траву купец.

— Отчего же? Такого клинка, что я тебе откую, ни один маг наколдовать не сможет, друг мой. Да и проще это куда будет. Магия больше со всем готовым любит действовать. Оживить уже готового мертвеца, приворожить уже выросшую красавицу, украсть корону уже созданного царства, перенести уже готовый дворец, отрыть клад из уже добытого золота. На рудниках же я ни одного мага пока еще не встречал.

Ведун вперился в камень взглядом, а когда над его поверхностью задрожала слабая пелена, спросил:

— Скажи, перед нами, впереди на дороге есть еще широкие поляны, мудрый Аркаим? Я хочу уйти отсюда, но не уверен, что до темноты найду хорошее место для стоянки.

— Аркаим обманывает тебя, чужеземец, — ответил камень. — Он ищет не справедливости и, конечно же, не свободы, а только власти. Власти над всем миром.

— Ну да, а ты добрый и бескорыстный. Вот только людям у тебя в стране почему-то оружие иметь запрещено, любые решения в городах только через туктон принимаются, и никто без позволения Раджафа и шага ступить не смеет. Интересно, здешние смертные хоть женятся по любви, или это ты их спариваешь? — Не дожидаясь ответа, Олег кинул камень обратно в сумку и затянул узел. — Что же… Видать, придется выкручиваться самому. Ладно, тогда будем ждать утра. Цель похода предельно ясна, до столицы не больше двух переходов. Надо с этим делом кончать.